Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 187 (всего у книги 311 страниц)

Патрик созвал на завтра пресс-конференцию.

Леди и джентльмены, вынужден сообщить вам, что университет Мэдисона и команда «Титанов» постигло большое несчастье. Наш многообещающий капитан, Вудро Финн, получил серьезную травму на одиночной тренировке в тренажерном зале. У него порваны связки плеча и руки, и, вероятнее всего, он больше не сможет играть в футбол. Вместо него будет назначен новый капитан. Мы желаем Вуди скорейшего выздоровления и самых больших успехов в новой карьере.

По просьбе Вуди мы сохранили дело в тайне. Правду о том, что с его футбольной карьерой покончено, знали, помимо Патрика Невилла, только Гиллель, Александра, Коллин и я.

В день пресс-конференции тетя Анита с дядей Солом примчались в Мэдисон и провели там несколько дней. Ничего не зная об истинных причинах ухода Вуди из спорта, они вбили себе в голову, что вылечат его.

– Мы тебя поставим на ноги, – обещал дядя Сол.

Вуди уверял, что ему слишком больно и вряд ли можно надеяться, что однажды он вернется на поле. По настоянию тети Аниты он сделал рентген; снимок показал серьезные повреждения: сильнейшее воспаление сухожилий предплечья и плеча, а судя по УЗИ, даже частичный разрыв связок.

– Вуди, ангел мой, как же ты играл в таком состоянии? – ужаснулась тетя Анита.

– Вот потому больше и не играю.

– Я не специалист, посоветуюсь с коллегами из Джона Хопкинса, – сказала она. – Но вряд ли это необратимо. Будем надеяться, Вуди!

– Я уже не надеюсь. Неохота.

– Что с тобой, мой большой мальчик? – встревожился дядя Сол. – Ты совсем пал духом. Даже если тебе придется сделать перерыв на несколько месяцев, всегда есть надежда, что какой-то клуб тебя возьмет.

Вуди признался нам, что летом получил травму на тренировке, но клялся, что не принимал талацен. Однако результаты рентгена заставляли усомниться в том, что он мог играть без обезболивающих. Сам он считал единственно возможным объяснением то, что командный врач запутался, выписывая ему витамины для лечения простуды.

– Не верится мне в эту историю, – сказал я Александре. – Он вилку за столом еле держит. Не знаю, конечно, но не уверен, что он по собственному почину не принимал талацен.

– Зачем ему нам врать?

– Наверно, потому, что ему стыдно.

Она поморщилась:

– Сомневаюсь.

– Ну, естественно, сомневаешься! Ты бы ему вообще все грехи без покаяния отпустила! Вечно с ним носишься как с писаной торбой!

– Марки, ты что, ревнуешь меня к нему?

Я уже жалел о том, что сказал.

– Да вовсе нет, – ответил я не слишком уверенно.

– Маркикетик, обещаю: когда у тебя из-за полоумного врача, перепутавшего лекарства, проедут мимо носа семь миллионов долларов и карьера профессионального футболиста, ты получишь право как минимум на такое же внимание, какое я оказываю Вуди.

* * *

Вуди так и не окончил университет.

На зимних каникулах, которые начались сразу после его исключения из «Титанов», мы с Гиллелем пытались его приободрить, но без особого успеха. К началу занятий он, так и не оправившись, поехал в Мэдисон, но не смог переступить границу кампуса. На подъезде к первым строениям он остановил машину.

– Ты чего? – спросил Гиллель, сидевший рядом.

– Не могу…

– Что не можешь?

– Вот это все… – выдохнул он, показав на стадион «Сол Гольдман».

Он вылез из машины и сказал Гиллелю:

– Поезжай, я потом. Мне надо пройтись.

Гиллель в некотором замешательстве уехал. Вуди так и не пришел. Ему нужна была любовь и нежность: он пошел на автозаправку и укрылся у Коллин. Больше он с ней не расставался. Стал жить у нее и целый день работал с ней на заправке. Отныне только она удерживала его в Мэдисоне. Без нее он бы давно сбежал куда подальше.

Гиллель каждый день заезжал к нему. Приносил конспекты, пытался убедить его не бросать все под самый конец.

– Вуди, тебе осталось доучиться всего несколько месяцев. Не упускай такой шанс…

– Мне не хватает духу, Гилл. Я больше не верю в себя. И вообще ни во что не верю.

– Вуди… Ты принимал допинг?

– Нет, Гиллель. Клянусь. Вот потому и не хочу возвращаться в этот лживый университет. Не надо мне больше от них ничего, они меня уничтожили.

Спустя несколько недель, 14 февраля 2002 года, Вуди решил в последний раз съездить в университет Мэдисона – забрать свои вещи из их с Гиллелем комнаты.

Коллин одолжила ему свою машину, и он под вечер отправился в кампус. Попытался дозвониться Гиллелю, но безуспешно: наверно, тот работал в библиотеке.

Он постучался. Никакого ответа. Ключ у него сохранился; он вытащил его из кармана, повернул в замочной скважине и открыл дверь. В комнате никого не было.

На него вдруг навалилась печаль. Он немного посидел на своей кровати, еще раз оглядел комнату. На миг закрыл глаза и снова увидел, как они с Гиллелем и Александрой в яркий солнечный день гуляют по кампусу, а на них все смотрят. Помечтав с минуту, он открыл большую сумку, которую принес с собой, и начал складывать туда свои вещи: несколько книг, фотографии, любимую лампу, привезенную из Оук-Парка, кроссовки, в которых пробежал столько километров. Потом открыл шкаф с одеждой, своей и Гиллеля. Три верхних полки были его. Он все переложил в сумку; потом, отступив немного назад, с грустью посмотрел на открытый шкаф: первый раз в жизни он по своей воле уходил от Гиллеля.

Всматриваясь в полки, он вдруг заметил на нижней полке Гиллеля, в самой глубине, неясные контуры какого-то предмета. Подошел поближе и разглядел бумажный пакет, спрятанный за кучей одежды. Непонятно почему ему захотелось посмотреть, что там такое. Что-то привлекло его внимание. Он раздвинул одежду и вытащил пакет. Открыв его, он побледнел и почувствовал, что пол уходит у него из-под ног.

28

Дядя Сол всего дважды заезжал к моим родителям в Монклер. Это я знаю точно: мать вечно жаловалась, что он к нам и носу не кажет. Иногда я слышал, как она ругалась по этому поводу с отцом, особенно когда речь шла о семейных праздниках.

– Это не дело, Натан, твой брат вообще у нас не бывает! Тебя это не смущает? Он даже не знает, как выглядит наш дом.

– Я ему показывал фото, – успокаивал ее отец.

– Не строй из себя дурачка, пожалуйста!

– Дебора, ты же знаешь, почему он не появляется.

– Знаю, потому и дергаюсь! Как вы мне надоели с вашими идиотскими семейными историями!

Я долго не знал, на что намекает мать. Бывало, я встревал в их разговор:

– А почему дядя Сол не хочет сюда приезжать?

– Неважно, – всякий раз отвечала мать. – Глупости сплошные.

Первый раз он приехал в июне 2001 года, после смерти дедушки. Когда бабушка позвонила ему и сообщила, что дедушка умер, он неожиданно заехал к нам.

Второй раз случился в четверг, 14 февраля 2002 года, после того как от него ушла тетя Анита.

В тот день я приехал в Монклер под вечер. Был праздник святого Валентина, и я направлялся из университета в Нью-Йорк, провести вечер и ночь с Александрой. С родителями я какое-то время не виделся и решил сделать крюк, чтобы их обнять и немножко побыть с ними в Монклере.

Подъехав к дому, я увидел, что на нашей аллее стоит дядина машина. Я кинулся в дом. Мать перехватила меня у дверей.

– Что у нас делает дядя Сол? – с тревогой спросил я.

– Марки, дорогой, не ходи на кухню.

– Да что происходит-то?

– Это тетя Анита…

– Что «тетя Анита»?

– Она бросила дядю. Ушла от него.

– Ушла? То есть как это ушла?

Я хотел позвонить Гиллелю, но мать меня отговорила:

– Подожди, не надо пока вмешивать во все это Гиллеля.

– Но что случилось?

– Я тебе все объясню, Марки, обещаю. Твой дядя останется у нас на выходные, поживет в твоей комнате, если ты не против.

Я хотел поцеловать его, но в приоткрытую дверь кухни увидел, что он плачет. Великий, грандиозный, всемогущий Сол Гольдман плакал.

– Наверно, тебе лучше поехать к Александре, – ласково прошептала мать. – По-моему, дяде надо немножко побыть одному.

Я не ушел, я удрал со всех ног. Я уехал из Монклера не потому, что меня попросила мать, а потому, что в тот день видел, как дядя плачет. Значит, он, всегда такой сильный, был всего лишь Самсоном: достаточно было остричь ему волосы.

Я поехал к той, с кем всегда было хорошо. К Александре, женщине моей жизни. Я знал, что она терпеть не может китчевый «день влюбленных», и устроил ей вечер без ужина из пяти блюд и красных роз. Заехал за ней прямо в студию, где она делала очередную пробную запись, и мы заперлись в номере «Уолдорф-Астории» – смотреть кино, заниматься любовью и поддерживать силы с помощью рум-сервиса. В ее объятиях я был надежно защищен от разворачивающихся событий.

В тот же вечер, 14 февраля 2002 года, Вуди сидел в комнате на кровати и ждал, когда вернется Гиллель. Тот вернулся только в начале одиннадцатого.

– Блин, Вуди, ты меня напугал! – вздрогнул он, открыв дверь.

Вуди не ответил ни слова, только пристально смотрел ему в лицо.

– Вуди? С тобой все в порядке? – спросил Гиллель.

Вуди указал на бумажный пакет, лежавший рядом.

– Зачем?

– Вуди… Я…

Вуди одним прыжком вскочил, схватил Гиллеля за шиворот и грубо прижал к стене.

– Зачем?! – заорал он.

Гиллель с вызовом посмотрел ему прямо в глаза:

– Ну, ударь меня, Вуди. Ты же все равно ничего больше не умеешь…

Вуди занес кулак и, сжав зубы, дрожа всем телом, долго держал его в воздухе. Потом яростно вскрикнул и выскочил вон. Помчался на парковку, сел в машину Коллин и рванул с места. Ему нужно было излить душу кому-то, кому он верил; единственным, кто пришел ему в голову, был Патрик Невилл. Он поехал на Манхэттен. Пытался ему дозвониться, но его телефон не отвечал.

К дому Патрика Невилла он подъехал в одиннадцать вечера. Поставил машину у противоположного тротуара, не глядя, перебежал улицу и ворвался в здание. Его остановил ночной портье.

– Мне надо подняться к Патрику Невиллу, срочно.

– Мистер Невилл вас ожидает?

– Позвоните ему! Позвоните, ради бога!

Портье позвонил Патрику Невиллу:

– Добрый вечер, сэр, простите, что помешал, но здесь мистер…

– Вуди, – подсказал Вуди.

– Мистер Вуди… Хорошо.

Портье повесил трубку и сделал Вуди знак, что тот может пройти к лифту. Поднявшись на 24-й этаж, он бросился к двери Невилла. Патрик видел в глазок, что он приехал, и открыл дверь, не дожидаясь звонка.

– Вуди, что случилось?

– Мне надо с тобой поговорить.

В глазах Патрика он заметил неуверенность.

– Я, наверно, тебе помешал…

– Нет, нисколько, – ответил Патрик.

На Вуди лица не было, он не мог его бросить в таком виде. Он впустил его и провел в гостиную. По дороге Вуди заметил стол, накрытый ко Дню святого Валентина, со свечами, большим букетом роз, шампанским в ведерке и двумя полными бокалами, к которым никто не притрагивался.

– Патрик, прости, я не знал, что у тебя гости. Я лучше пойду.

– Нет уж, сначала расскажешь, что стряслось.

– Но я же тебе помешал…

– Ничего страшного, – остановил его Патрик. – Правильно сделал, что пришел. Сейчас я тебе дам что-нибудь выпить, и ты мне все расскажешь.

– Очень хочется кофе.

Патрик скрылся на кухне, а Вуди остался один в гостиной. Осматриваясь, он заметил на кресле женский пиджак и сумку. Подружка Патрика, подумал Вуди. Наверно, прячется где-нибудь в спальне. Он не знал, что Патрик с кем-то встречается. Но внезапно ему показалось, что этот пиджак он уже видел. В смятении он встал и подошел поближе. Увидел в сумке кошелек, взял его, открыл и вытащил первую попавшуюся кредитку. Он почувствовал, что его сейчас вырвет. Нет, этого не может быть. Только не она. Он решил убедиться лично и бросился в комнаты. В этот момент из кухни вышел Патрик:

– Вуди, ты куда? Подожди!

Поставив поднос с двумя чашками кофе, он побежал следом. Но Вуди был уже в коридоре и поспешно открывал дверь за дверью. Он нашел ее в спальне Патрика. Тетю Аниту.

– Вуди? – воскликнула тетя Анита.

Он в ужасе промолчал. Тут подбежал Патрик.

– Это не то, что ты подумал, – сказал он. – Мы тебе все объясним.

Вуди оттолкнул его с дороги и кинулся прочь. Тетя Анита побежала за ним.

– Вуди! – кричала она. – Вуди! Умоляю, подожди!

Чтобы не ждать лифта, он помчался вниз по лестнице. Она спустилась на лифте. Когда он добежал до первого этажа, она уже ждала его. И обхватила руками:

– Вуди, ангел мой, подожди!

Он вырвался из ее объятий:

– Оставь меня! Шлюха!

И ринулся прочь с криком:

– Я расскажу Солу!

Она побежала за ним:

– Вуди, умоляю!

Он вылетел из здания, прыгнул на тротуар и, не глядя по сторонам, понесся через дорогу к своей машине. Ему хотелось уехать как можно дальше. Тетя Анита кинулась за ним. Она не заметила приближавшийся на большой скорости фургон, и тот на полном ходу врезался в нее.

Часть третья
Книга о Гольдманах
(1960–1989)

29

Весь апрель 2012 года я наводил порядок в дядином доме. Вначале просто разбирал те документы, что попадались под руку, а потом затеял основательную чистку.

Каждое утро я покидал свой бока-ратонский рай и пробирался через джунгли Майами на тихие улочки Коконат-Гроув. Всякий раз, подъезжая к дому, я не мог избавиться от ощущения, что он здесь, ждет меня на террасе, как ждал в прошлые годы. Но запертая дверь, которую приходилось открывать ключом, и дом, где, несмотря на регулярные визиты домработницы, стоял затхлый запах, быстро возвращали меня с небес на землю.

Начал я с самого легкого – одежды, полотенец, кухонной утвари; все это я сложил в коробки и отдал в благотворительный фонд.

Дальше встала более сложная проблема: мебель. Я понял, что каждое кресло, каждая ваза или комод напоминают мне о нем. Он ничего не сохранил на память об Оук-Парке, но за последние пять лет я столько времени провел с ним в этом доме, что у меня наросли собственные воспоминания.

Потом дошло дело до фотографий и личных вещей. Я вытаскивал из шкафов целые коробки семейных снимков. Погружался в эти фото, как в бассейн времени, и чувствовал что-то похожее на счастье от встречи с Гольдманами-из-Балтимора, которых больше не осталось на свете. Но чем глубже я погружался, тем больше вопросов теснилось у меня в голове.

Иногда я делал перерыв и звонил Александре. Она редко снимала трубку. А когда снимала, мы молчали. Я говорил только:

– Привет, Александра.

– Привет, Марки.

И больше ничего. Думаю, нам обоим столько нужно было сказать друг другу, что мы даже не знали, с чего начать. Семь долгих лет мы разговаривали каждый день, без исключения. Сколько вечеров мы провели за разговорами! Сколько раз, когда я водил ее куда-нибудь ужинать, мы оставались в ресторане последними и все разговаривали, а служители уже подметали зал и готовились закрывать! Нам так долго друг друга не хватало; с чего же нам начать рассказывать, что с нами было? С молчания. С могучего, почти магического молчания. С того молчания, какое излечило все раны после смерти Скотта. В Коконат-Гроув я садился на террасе или под козырьком на крыльце и воображал себе Александру в ее гостиной в Беверли-Хиллз, с огромными окнами во всю стену и видом на Лос-Анджелес.

Однажды я все-таки нарушил молчание.

– Я хочу быть с тобой, – произнес я.

– Зачем?

– Мне страшно нравится твой пес.

Она расхохоталась:

– Дуралей.

Я знаю: произнося это слово, она улыбалась. Как улыбалась долгие годы всякий раз, когда я валял дурака.

– Как поживает Дюк? – спросил я.

– Прекрасно.

– Я по нему скучаю.

– Он по тебе тоже скучает.

– Может быть, когда-нибудь мы с ним повидаемся.

– Может быть, Марки.

Я сказал себе, что, пока она называет меня «Марки», надежда есть. Потом я услышал всхлипы. Больше она не сказала ни слова. Я понял, что она плачет. Злился на себя за то, что доставляю ей столько горя, но отказаться от нее не мог.

Внезапно в трубке послышался какой-то шум, хлопнула дверь. Потом раздался мужской голос. Кевин. Она сразу нажала на отбой.

По-настоящему мы поговорили примерно неделю спустя, после того как я нашел у дяди Сола статью про Вуди из «Мэдисон Дейли Стар», с его фотографией вместе с Гиллелем, дядей Солом и тетей Анитой.

Я послал ей эсэмэску:

У меня к тебе важный вопрос по поводу учебы в Мэдисоне.

Она перезвонила через несколько часов. Звонила из машины, и я подумал, что она, наверно, нарочно уехала из дому, чтобы поговорить без помех.

– Ты хотел у меня что-то спросить, – сказала она.

– Да. Интересно, почему мне ты запретила поступать в Мэдисон, а Вуди и Гиллелю – нет?

– Это и есть твой важный вопрос, Маркус?

Мне не нравилось, когда она называла меня «Маркус».

– Да.

– Но, Маркус, откуда же мне было знать, что они отправились учиться в Мэдисон из-за меня? Да, я очень обрадовалась, когда первый раз увидела их в кампусе. После нашей встречи в Хэмптонах я относилась к ним очень нежно. Когда мы бывали втроем, в этом было что-то очень крепкое, сильное, и я проводила с ними большую часть свободного времени. Про их соперничество я узнала только потом.

– Соперничество?

– Марки, ты же все прекрасно знаешь. Да, они по-своему были соперниками. Это было неизбежно. Помню, как Вуди в Мэдисоне тренировался на износ. Он либо сидел на лекциях, либо шел на футбольную площадку. А если там его не было, значит, он бежал десять миль по лесу вокруг кампуса. Помню, я его однажды спросила: «Вуди, а зачем, собственно, ты все это делаешь?» Он ответил: «Чтобы быть лучшим». И я не сразу поняла, что он хотел сказать: он хотел быть лучшим не в футболе, он хотел быть лучшим в глазах твоих дяди с тетей.

– Лучшим? Лучше, чем кто?

– Чем Гиллель.

Она рассказала мне несколько эпизодов их соперничества, про которые я раньше не знал. Например, однажды Гиллель предложил Александре сходить с ним и Вуди на концерт одной группы, которая нам очень нравилась и которая выступала там проездом. В вечер концерта она обнаружила у входа в зал только Гиллеля. Он объяснил, что Вуди задержали на тренировке, и они провели вечер вдвоем. Назавтра, встретив Вуди, она сказала:

– Жаль, что тебя вчера не было на концерте. Очень было здорово.

– На каком концерте?

– А что, Гиллель тебе ничего не сказал?

– Нет. Ты о чем?

Несколько дней спустя Гиллель уселся со своим подносом рядом с Александрой в университетском кафетерии и спросил без обиняков:

– Слушай, Алекс, если бы тебе надо было выбрать дружка, а вокруг бы никого не было, кроме нас с Вуди, ты бы кого выбрала?

– Что за странный вопрос! – ответила она. – Из вас двоих – никого. С друзьями любовь не крутят, это все портит. Предпочла бы остаться старой девой.

– А Вуди? Вуди тебе нравится?

– Да, Вуди мне очень нравится. Почему ты спрашиваешь?

– Он тебе нравится или очень нравится?

– Гиллель, ты куда клонишь?

Потом настал черед Вуди. Однажды они с Александрой сидели в библиотеке, и он спросил:

– Что ты про Гиллеля думаешь?

– Только хорошее, а что?

– Он тебе по сердцу?

– Да почему ты спрашиваешь?

– Так. Просто, по-моему, вы очень близки.

Они словно открывали для себя понятие предпочтения. Они всегда были вместе, неразлучны, одинаковы, и вдруг осознали, что в отношениях с другими людьми не могут быть единым целым, что они – два разных человека. Александра рассказала, что они решили опробовать принцип предпочтения на практике: пытались выяснить, кого из них предпочитает Патрик Невилл. С кем он больше будет общаться? А если они будут вместе ужинать, то рядом с кем он сядет? Кто из них произведет на него большее впечатление?

Александра считала, что Патрик предпочитал Гиллеля. Он восторгался его умом, его блестящими рассуждениями. Патрик часто спрашивал его мнение по поводу текущих дел, экономики, политики, кризиса на Ближнем Востоке и бог знает чего еще. Когда Гиллель говорил, Патрик всегда внимательно его слушал. Разумеется, он очень ценил Вуди, но отношения с ним были менее глубокими, чем с Гиллелем. Гиллелем он по-настоящему восхищался.

Однажды, перед матчем «Титанов» против Нью-Йоркского университета, Патрик в воскресенье пригласил Вуди к себе. Они провели вечер вместе, болтали о пустяках и попивали виски. Гиллелю Вуди ничего говорить не стал. Выяснилось это, когда Александра проболталась в совершенно безобидном разговоре.

– Ах вот как? Вуди в воскресенье был у тебя? – спросил Гиллель.

– Ты не знал?

Гиллель страшно разозлился:

– Не могу поверить, что он со мной так обошелся!

Александра сразу попыталась его утихомирить:

– А что, это правда такая трагедия?

Он уставился на нее сердито, как на последнюю дуру:

– Да, трагедия. А тебе, конечно, и в голову не пришло меня предупредить?

– Ну о чем тебя предупреждать? – вспыхнула она. – Можно подумать, я твою подружку застукала с другим и тебе ничего не сказала.

– Я думал, мы с тобой все друг другу говорим, – выпалил он, поморщившись.

– Слушай, Гиллель, может, хватит дурака валять? Мне какое дело, кто что из вас кому сказал? Я тут ни сном ни духом. И вообще, ты же меня водил на концерт без него.

– Это совсем другое дело.

– Да ну? Это почему же?

– Потому что…

– Ох, Гиллель, избавь меня, пожалуйста, от ваших с Вуди выяснений отношений.

Но Гиллель не угомонился. Он решил, что раз Вуди тайком ездит к Патрику, то и ему можно. Однажды под вечер Александра с Вуди сидели в кафетерии и увидели через стекло, как Патрик с Гиллелем выходят из административного здания. Они тепло пожали друг другу руки, и Патрик направился на парковку.

– Зачем папа сегодня приезжал? – спросила Александра Гиллеля, когда он подошел к ним в кафетерии. – У вас как будто был важный разговор.

– Ага, мы с ним встречались.

– Да? Я не знала.

– Ты не все знаешь.

– А зачем встречались?

– Договаривались про пятницу.

– И что будет в пятницу?

– Ничего. Это секрет.

В тот день Александре было очень больно за Вуди: его невинный грустный взгляд разрывал ей сердце. Она рассердилась на Гиллеля, ее бесила его власть над Вуди. Он был любимчиком Патрика, он уже победил. Что ему еще было нужно? Она. Ему была нужна она, для себя одного, но этого она тогда еще не понимала.

Двенадцать лет спустя Александра сказала мне по телефону еще одну вещь:

– Все эти эпизоды, по крайней мере пока мы вместе учились в Мэдисоне, были, в сущности, пустяками. В конце концов их невероятная дружба всегда одерживала верх. Но потом что-то произошло, но я не знаю, что именно. По-моему, это как-то связано со смертью твоего дедушки…

– Что ты хочешь сказать?

– Гиллель обнаружил что-то связанное с Вуди, что его страшно задело. Что – я не знаю. Просто помню, как тем летом, после смерти твоего деда, вы поехали во Флориду помогать бабушке, а когда вернулись, он мне позвонил. И сказал, что его предали. Но так и не сказал, что имел в виду.

* * *

Возвращаясь в Бока-Ратон после того, как целый день постепенно избавлялся от воспоминаний, громоздившихся в Коконат-Гроув, я встречал Лео. Тот жаловался, что меня совсем не видно.

Однажды вечером он заявился с пивом и шахматной доской ко мне на террасу и сказал:

– Чудеса с вами, да и только. Приехали сюда вроде как книгу писать, а сами чем занимались? Встречались с бывшей подружкой, воровали собаку, а теперь вот разбираете хлам в доме покойного дяди. Что-то немного вы наработали.

– Не стройте иллюзий, Лео.

– Когда в самом деле сядете писать, скажите. Мечтаю полюбоваться, как вы «трудитесь».

Он увидел на столе передо мной альбомы с фотографиями. Я привез с собой старые бабушкины альбомы, где не было Балтиморов, и добавил в них фото, найденные у дяди Сола.

– Чем это вы занимаетесь, Маркус? – полюбопытствовал Лео.

– Исправляю, Лео. Восстанавливаю.