Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 224 (всего у книги 311 страниц)

Глава 35
Те, кто знает

Берроуз, штат Массачусетс

Понедельник, 23 августа 2010 года

По прибытии меня радушно встретил ректор университета, Дастин Пергол, и представил коллегам. Сначала состоялось долгое дежурное собрание, потом мы все вместе пообедали, и только затем Пергол проводил меня в бывший кабинет Гарри. Теперь на стене у двери висела табличка с моим именем. Почти двенадцать лет прошло с тех пор, как я встретил здесь Гарри Квеберта, и сейчас двигался по его стопам. Волнуясь, я вошел; в кабинете с последнего моего визита, казалось, не изменилось ничего.

– Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь, – сказал Пергол, наблюдавший за мной с порога. – У нас есть кое-какой бюджет на новую мебель, если хотите.

– Спасибо, но все замечательно. Замечательно так, как есть.

Я сел за стол и огляделся. Пергол ушел. Я выдвинул ящик стола – тот, в котором в июне нашел статуэтку чайки. Она по-прежнему лежала там. А под ней – старая газета, на которую я в прошлый раз не обратил внимания. Я достал ее: она была двадцатилетней давности, если не больше. Я посмотрел дату – и сразу все понял.

Схватив газету, я выскочил из кабинета. В коридоре мне попался Дастин Пергол.

– Все хорошо, Маркус?

– Все хорошо. Не беспокойтесь, я вернусь. Не знаю когда, но вернусь…

– Вы уезжаете?

– У меня важная встреча.

– С кем?

Я не ответил и помчался дальше, оставив его в растерянности. Он только крикнул мне вдогонку, чуть ли не со смехом: “Да уж, Маркус, с вами не соскучишься, будь вы хоть студент, хоть преподаватель!”

Газета, которую я нашел, выходила в канадском городке под названием Лайонсбург, на границе с Соединенными Штатами. Пожелтевший выпуск был датирован 30 августа 1975 года. Переломным днем в жизни Гарри: именно тогда исчезла Нола Келлерган. Газета лежала в ящике не случайно. Это был знак, который Гарри оставил мне много месяцев назад, чтобы я мог его найти. Скорее всего, он обосновался там.

Через несколько часов я приехал в городок Лайонсбург. Оставалось лишь найти Гарри. Я направился к ратуше, решив, что легко выясню все у местных жителей. Но, не успев припарковать машину, заметил книжный магазин и застыл перед его вывеской, разинув рот. Магазин назывался “Мир Маркуса”.

Немного робея, я зашел. Меня встретила белокурая женщина; она показалась мне слегка похожей на Нолу Келлерган, но в варианте сильно за сорок.

– Чем могу помочь? – спросила она.

– А Гарри здесь?

Женщина повернулась к подсобке:

– Дорогой, к тебе пришли.

И тут появился сияющий Гарри:

– Маркус, наконец-то вы меня нашли.

* * *

У Гарри я провел несколько дней. Отчасти это напоминало мои наезды в Аврору, за одним исключением: теперь в его жизни была женщина, Надя, та, что меня встретила. Они жили в удобном домике в центре Лайонсбурга, с крытой террасой, смотревшей не на океан, как в Гусиной бухте, но на тихую улочку. В первый день я проснулся около пяти утра. Вышел под навес, омываемый рассветными лучами. Было уже жарко. Я созерцал окрестности, и вдруг за моей спиной раздался голос Гарри:

– Вижу, вы по-прежнему встаете на заре…

Он сидел в деревянном кресле, я его не заметил. В руках у него была чашка кофе, вторая, еще дымящаяся, ожидала меня на приставном столике. Я сел рядом.

– Откуда вы меня так хорошо знаете? – спросил я, отпив кофе.

– Я ваш друг, Маркус. Друг – это тот, кого хорошо знаешь и тем не менее любишь.

Я усмехнулся.

– Раз вы сюда доехали, значит, нашли газету в ящике моего стола. Из этого следует, что вы будете читать свой курс в университете Берроуза.

– Только один семестр, – ответил я. – Я подписал договор, не динамить же Дастина Пергола.

– Вы не забыли, что Пергол собирался выгнать вас из университета, когда вы были студентом?

– Не забыл, но это дело прошлое. Прошлое надо уметь оставлять позади.

– Вы ли это говорите? – усмехнувшись, заметил Гарри. – Вы же знаете, Маркус, я пытался отговорить вас ехать в Берроуз, пытался таким неуклюжим способом подтолкнуть вас жить своей жизнью. Отбросить всякие обязательства и делать то, что хорошо для вас.

– По-моему, я уже сам толком не знаю, что для меня хорошо.

– Это я понимаю, – сказал он. – И готов вам помочь.

За эти дни, проведенные с Гарри, между нами восстановилась та глубинная связь, что сложилась за долгие годы. Мы беспрерывно говорили, словно наверстывая упущенное время – на террасе, в гостиной, в ресторане неподалеку от его дома, сидели там часами, как когда-то в “Кларкс”. И в книжном магазине, где однажды под вечер он снял с полки томик “Правды о деле Гарри Квеберта”.

– Эту книгу я читал и перечитывал, – сказал он. – Я никогда не говорил, как я вами горжусь, Маркус. Понимаю, в июле я действовал неловко, назначив вам встречу на том спектакле “Мадам Баттерфляй”. Я не собирался играть в какие-то бессмысленные тайны, просто нервничал перед нашей встречей. Не знал, как вернуться в вашу жизнь после того, как внезапно исчез. В свое время мне сперва показалось, что я злюсь на вас за то, что вы раскрыли мой секрет, а потом осознал, что прежде всего боюсь вас потерять. Думал, вы меня возненавидите после того, как выяснили правду об “Истоках зла”.

– Я никогда не злился на вас, Гарри. Я безуспешно пытался вас найти.

– Восхищаюсь вами, Маркус. И всегда буду вам благодарен. Благодаря вам, благодаря вашему расследованию в две тысячи восьмом году я наконец сумел перевернуть страницу с Нолой. Мне больше не нужно ее ждать, я больше не живу прошлым. Я смог начать жизнь заново. А главное, благодаря вам я понял, что наши демоны никуда не исчезают. К ним привыкаешь, и они в конце концов становятся частью нашего быта, не мешая ему. Вы что-то починили во мне, Маркус, и мне хотелось сделать то же самое для вас. Поэтому я и купил вам билет на концерт Александры Невилл. Чтобы дать толчок, чтобы вы пошли и встретились с ней. Она – женщина вашей жизни, Маркус. И еще не поздно все с ней починить. Несмотря на то, что случилось в вашей семье в Балтиморе. Этот билет на концерт должен был дать вам понять, что жизнь продолжается, что довольно лишь искры – и все снова пойдет своим чередом. После концерта вы могли пойти за кулисы, могли дать знать Александре Невилл, что вы здесь. Вы бы обрели ее снова. Почему вы этого не сделали?

– Не знаю, Гарри. Все слишком сложно.

– Ничего особо сложного тут нет, Маркус. Я часто думаю о вашем тридцать одном совете, как писать, о которых вы говорите в “Правде о деле Гарри Квеберта” от моего лица. Мне бы тогда дать вам только один, он стоит всех остальных.

– Какой?

– Задайте себе вопрос, зачем вы пишете. Ответив на него, вы узнаете, что делает из вас писателя. Вы знаете, зачем пишете, Маркус?

Я долго молчал и наконец признался:

– Не знаю, Гарри, теперь уже не знаю.

– За вас я ответить не могу, Маркус, но скажу, что думаю. Вы пишете, чтобы чинить. “Правдой о деле Гарри Квеберта” вы починили меня, “Делом Аляски Сандерс”, которое, по вашим словам, вы начали писать, вы наверняка намерены починить вашего друга Гэхаловуда. Весьма благородно с вашей стороны, Маркус, пытаться чинить всех и вся, но, быть может, пора подумать и о себе. Вы, конечно, можете всю жизнь разъезжать по Америке, как некий великолепный бродяга от литературы, раскрывать все случившиеся там мрачные убийства, но вас самого это не починит. Не исправит то, что случилось с вашими родными в Балтиморе. Не вернет вам ни Александру, ни ваших кузенов. Пора простить себя, Маркус, а это вам удастся, только если вы будете писать.

Вот так Гарри Квеберт, мой вновь обретенный друг и наставник, подсказал мне решение, которое вскоре изменит весь ход моей жизни, – найти себе писательский дом.

– У вас в Нью-Йорке отличная квартира, – сказал он. – Но вам нужно место, где вы могли бы посвятить себя сочинительству. Место, которое позволит вам сосредоточиться на себе. Своя собственная Гусиная бухта.

– Мне очень нравится Новая Англия, – заметил я.

– Забудьте про Новую Англию, Маркус! Ваше “я” не там. Какое-нибудь очень важное для вас место. Закройте глаза и представьте город.

– Балтимор, – без колебаний ответил я. – Но не уверен, что мне хочется ехать в Балтимор.

– Не обязательно Балтимор, но уже лучше. Когда я слышу “Балтимор”, я, конечно, вспоминаю вашу родню, ваших кузенов. Вы еще ничего не писали о Гольдманах-из-Балтимора, Маркус… Наверняка есть место, где вам хочется это сделать. В этом месте Гольдман сможет починить Маркуса.

В четверг, 26 августа, покидая наконец Лайонсбург, я ощущал умиротворение. Я был уже не таким, каким сюда приехал. Переворачивалась какая-то страница моей жизни. Садясь в машину, я поцеловал в щеку Надю и крепко обнял Гарри.

– До скорого! – сказал я.

– Давайте о себе знать, Маркус. И приезжайте, когда хотите. Здесь вы дома.

– Я тоже всегда рад видеть вас с Надей в Нью-Йорке.

– Только не Нью-Йорк, – усмехнулся Гарри. – Когда вы найдете свой писательский дом, я приеду к вам туда.

Я отправился в путь. Всю дорогу я слушал знаменитые арии из опер. Когда я пересек границу между Канадой и Нью-Гэмпширом, мне позвонил Гэхаловуд.

– Писатель, – произнес он убитым голосом, – мы сели в лужу. У Бенджамина Брэдберда алиби на момент убийства Аляски. Это не он. Не знаю, как такое возможно, но нас обвели вокруг пальца.

Дело было закрыто, но Гэхаловуду все равно не давали покоя найденные в лесу осколки фары. Сперва он пытался о них не думать, но эта деталь досадной помехой без конца крутилась у него в голове.

Глава 36
Просчет

Салем, штат Массачусетс

Четверг, 26 августа 2010 года

Мы с Гэхаловудом встретились в Салеме, у дома Бенджамина Брэдберда.

– Что случилось, сержант?

– Писатель, поверьте, я бы не стал вас беспокоить по пустякам… Мне уже не первый день хочется вам позвонить и сказать, что концы с концами не сходятся…

– Говорите как есть, сержант. Что такое вам спать не дает?

– В нашей теории все работало: Брэдберд крадет пуловер Эрика Донована и оставляет его на месте преступления как улику. То же самое с письмом в кармане Аляски, он вполне мог его положить. Но что делать с этими осколками фары? Может ли это в самом деле быть совпадением, как сказал Лэнсдейн? В итоге я опять отправился в кабинет Брэдберда. Перерыл все его архивы. Он хранил кучу барахла во славу себя самого. По-моему, он был нарцисс. И смотрите, что я нашел…

Гэхаловуд протянул мне статью из “Кейнен стандард”, местной коннектикутской газеты, датированную 3 апреля 1999 года:

ВЕЧЕР МЕДИЦИНСКОЙ АССОЦИАЦИИ КЕЙНЕНА:

ПСИХИАТРИЯ В ДЕТАЛЯХ

В пятницу, 2 апреля 1999 года, Медицинская ассоциация Кейнена отмечала свое двадцатилетие. По этому случаю в городской ратуше состоялся праздничный ужин. Почетным гостем ассоциации стал доктор Бенджамин Брэдберд, психиатр из Салема, штат Массачусетс; он произнес речь о важной роли психотерапии в тюремной среде […].

– В тот вечер, когда была убита Аляска, – сказал Гэхаловуд, – Брэдберд толкал речь в трех часах езды от Маунт-Плезант. Мы ошиблись, он не может быть убийцей.

– Тогда почему он покончил с собой?

– Чтобы не сесть в тюрьму за убийство Элинор…

– Но Аляска и Элинор убиты одним и тем же орудием… – заметил я. – Тогда как связаны эти два убийства?

– Вот и я себя спрашиваю, писатель. По-моему, нас ждут новые сюрпризы. Поэтому я хотел заново обыскать дом Брэдберда, вместе с вами. Может, мы что-то упустили?

Мы принялись за дело. И начали с письменного стола Брэдберда.

– Похоже, он коллекционировал бессмысленные воспоминания, – сказал Гэхаловуд.

Мы просмотрели десятки никчемных документов. У Брэдберда в самом деле была мания хранить все. Мы сумели восстановить целый двадцатилетний отрезок его жизни – по счетам, картам фитнес– и видеоклубов, старым фотографиям, билетам на самолет. На некоторых были нацарапаны пометки. Мы действительно не обратили на них внимания во время первого обыска, ведь речь шла о старых воспоминаниях. И тут я наткнулся на открытку с приглашением на свадьбу.

БРАКОСОЧЕТАНИЕ СТИВЕНА ХАРТА И БЭЛЛЫ СУИД

30 АВГУСТА 1998 ГОДА

ОТЕЛЬ “ПЛАЗА”, БОСТОН

– Сержант, взгляните на дату! В день убийства Элинор Лоуэлл Бенджамин Брэдберд был приглашен на свадьбу. Был ли он там на самом деле?

– Сейчас узнаем.

Гэхаловуд без труда нашел контакты Стивена Харта и, несмотря на поздний час, позвонил ему. Стивен Харт рассказал, что с Бэллой Суид развелся три года назад, но подтвердил, что в числе гостей на свадьбе был и Бенджамин Брэдберд. “А поздно ли он ушел?” – спросил Гэхаловуд. “Насколько я помню, он ночевал в гостинице. Это как-то связано с его смертью? Какая трагедия! Известно ли что-то новое о мотивах, толкнувших его к самоубийству?”

Но Гэхаловуд уже не слушал. Он смотрел на меня со смесью непонимания и решимости. С самого начала расследования кто-то умело водил нас за нос.

– Предположим, что Брэдберда подставили, и Эрика Донована тоже. Убийца связан с Бенджамином, с Эриком Донованом, с Элинор и с Аляской, – рассуждал Гэхаловуд.

– И с Казински! – добавил я.

На самом дне коробки с сувенирами, откуда я извлек приглашение на свадьбу, нашлась фотография. Гэхаловуд заметил ее и достал. Это было свадебное фото – самого Бенджамина Брэдберда.

– Невеста! – вскричал Гэхаловуд. – Невеста!

Я взглянул на снимок – и остолбенел.

Через час мы с Гэхаловудом, в сопровождении целой делегации бостонских полицейских, входили в адвокатскую контору Патрисии Уайдсмит с ордером на арест. Увидев нас в дверях кабинета, она все поняла.

Глава 37
Конец игры

Бостон, штат Массачусетс

Пятница, 27 августа 2010 года

– Вы знаете, почему мы пришли? – спросил Гэхаловуд.

Она грустно улыбнулась:

– С того самого июльского вечера, когда вы оба заявились в этот кабинет, я была готова встретить свою судьбу. Одиннадцать лет все шло хорошо. Пока в это дело не впутались вы.

Она встала со стула и подошла к окну. Словно чтобы в последний раз насладиться щедрыми лучами солнца, лившимися в этот летний вечер на Бостон. Гэхаловуд достал наручники.

– Не увозите меня сразу, – попросила Патрисия. – Не хочется все это рассказывать в очередном зале для допросов, слишком много я их повидала.

– Идет, – ответил Гэхаловуд. – Я зачитаю вам ваши права и запишу ваши заявления, они могут быть обращены против вас.

– Не нужно зачитывать мне мои права, сержант. Я их и так знаю. Как вы догадались?

– Нам не хватало связки между главными героями всей этой истории – Элинор Лоуэлл, Аляской Сандерс, Эриком Донованом и Бенджамином Брэдбердом. Когда мы выяснили, что вы – бывшая жена Брэдберда, все стало ясно как божий день.

– Я знала, что этим кончится.

Гэхаловуд включил диктофон на мобильнике:

– Мы вас слушаем.

– Меня зовут Патрисия Уайдсмит. Во время своего недолгого замужества я носила фамилию Брэдберд. Я убила Аляску Сандерс в ночь со 2 на 3 апреля 1999 года.

Она замолчала. Лицо у нее застыло в какой-то кривой усмешке.

– Патрисия, – проговорил Гэхаловуд, – я не первый день работаю в полиции. Но тут, признаюсь, ума не приложу, как так случилось, что вы до этого докатились…

– Что вы хотите знать?

– Все.

– С чего начинать?

– С начала.

– Тогда надо вернуться в январь девяносто восьмого года. За год до того я вышла замуж за Бенджамина. Он был обалденный. Я была очень влюблена. Бенджамин был старше меня на пятнадцать лет. Меня всегда привлекали более зрелые мужчины. Он обладал невероятной харизмой, может, это меня и убаюкало. Мы встретились на семинаре, посвященном смертной казни. Он долгое время работал в тюрьмах и боролся за новый подход к обустройству мест заключения. Мы сразу друг другу понравились. Он был человек с убеждениями, я любила в нем это. Когда мы начали встречаться, мне было страшновато, я опасалась реакции близких из-за его возраста. А потом поняла, что перед ним никто не смог устоять. Его все любили. Он покорил моих подруг, моя мать была от него без ума. Он был умный, любезный, общительный, услужливый. Чистое золото. Все случилось очень быстро. Я переехала в его красивый дом в Салеме. Сам он был на хорошем счету. Я уже работала адвокатом в Бостоне, начинала карьеру. Вскоре он попросил моей руки. Я согласилась. Без тени сомнения.

* * *

Январь 1998 года

Всего год замужем, и ей уже изменяют!

Патрисия застала мужа с другой женщиной. Она поспешно вышла из здания, где находился его кабинет, и спряталась в машине. Ее удивила собственная реакция: почему она сбежала, вместо того чтобы бороться? Почему не устроила скандал? По вторникам Бенджамин всегда допоздна засиживался в кабинете. Проверял счета, занимался административными делами. Поэтому по вторникам она тоже задерживалась на работе в Бостоне. Они встречались дома. Но в тот вечер она ушла пораньше, хотела сделать ему сюрприз. Заехала в китайскую кулинарию, которую они оба любили, накупила половину меню навынос и без предупреждения явилась к нему в кабинет. Взявшись за дверную ручку, еще даже не открыв дверь, она услышала женские стоны и глухое ворчание. Она на цыпочках двинулась по коридору и в приоткрытую дверь увидела Бенджамина. Он был нагишом и занимался любовью с какой-то женщиной на диване для пациентов. Патрисия сперва пришла в ужас, застыла, глядя на эту сцену, которая все никак не кончалась. Потом потихоньку ушла, снова села в машину и долго плакала. Не могла поверить и чувствовала себя бессильной. Она всегда считала, что принадлежит к числу женщин, нетерпимых к адюльтеру, что она немедленно уйдет от того, кто ей неверен. А теперь ей изменяют, и она словно парализована. Она просто вернулась домой и легла спать. Бросилась в постель, страшась возвращения Бенджамина, и когда он пришел, сделала вид, что спит. Он лег, не сходив в душ. Придвинулся к ней, прижал ее к себе. Она лежала неподвижно, холодная, полная отвращения.

На следующий день ей захотелось кому-нибудь рассказать об этом, но она не решилась. Ей было стыдно. Но разве не Бенджамин должен стыдиться? Судя по его виду, он был совершенно спокоен. Как всегда, в прекрасном настроении. Ее смятения он даже не заметил.

Прошла неделя. В следующий вторник она вечером прокралась к кабинету – и через приоткрытую дверь снова наблюдала сцену адюльтера. И снова ничего не сделала. Снова была в параличе. Теперь по вторникам они встречались все: Бенджамин с его женщиной и Патрисия с ними обоими. Иногда она поднималась на второй этаж и сверху смотрела на них. Иногда оставалась в машине, в засаде, поедая эти чертовы китайские блюда – она по-прежнему за ними заезжала.

Ее семейная жизнь понемногу угасала. В полной тишине. Бенджамин, казалось, ровным счетом ничего не замечал. Патрисия ждала, чтобы он спросил, что не так, что случилось, чтобы он обратил на нее внимание, но его мысли уже витали далеко. С Другой. Патрисии уже не хотелось, чтобы он к ней прикасался, и чем меньше он прикасался, тем яснее она представляла его с Другой. В ее голове без конца крутились непристойные сцены. Из-за вторников ей стало казаться, что она невидимка. Ее больше никто не замечает. Даже он не видел ее за рулем машины, на другой стороне улицы. Выходил из здания с Другой, они улыбались друг другу, вежливо прощались, радуясь своей идеальной комедии. Так Патрисия сумела надеть лицо на эту женщину, которую всегда видела со спины. Маленькая, совсем юная блондинка с прозрачной кожей и печальными глазами. Вскоре ей удалось приклеить к лицу имя: Элинор – она оказалась пациенткой мужа. Стыд Патрисии все разрастался: если она раскроет похождения мужа, все узнают, что он – хищник, который спит с пациенткой, годящейся ему в дочери. Но у нее не было никакого желания становиться женой хищника, женщиной, на которую будут глядеть косо. У нее не было никакого желания расплачиваться за него.

В Салеме Патрисия сдружилась с чудесным парнем, Эриком Донованом. Они ходили в одни и те же бары и со временем прониклись друг к другу симпатией.

В этот гибельный период Патрисии приходило в голову переспать с Эриком: быть может, это ее освободит. Но она быстро отказалась от этой мысли, хотя регулярно встречалась с ним в “Блю лагун”, модном баре. Иногда Эрик приходил с другом детства, Уолтером, симпатичным, но грубоватым молодым человеком, слишком нарочито пытавшимся привлечь к себе внимание.

Последний раз Патрисия ходила в “Блю лагун” в марте, вечером. Там ей встретилась компания девушек, и она узнала среди них Элинор. При виде нее у Патрисии скрутило желудок, ее чуть не вырвало. А в довершение всего Эрик, показав на эту самую Элинор, шепнул ей: “Она мне правда нравится, не можешь задружиться с ней, а потом представишь меня?” Патрисия, полная отвращения, взяла со стойки свое пиво и хотела отсесть подальше, но, поворачиваясь, толкнула какую-то девушку. Они извинились друг перед другом, и история на том бы и кончилась, если бы, отъезжая от бара на машине, она не заметила ту самую девушку. Та шла по пустынной улице. Девушка была очень красива, и Патрисия забеспокоилась, что она гуляет одна в столь поздний час. Она притормозила рядом с ней и опустила стекло:

– Ты пешком?

– Да, я слишком много выпила, не хочу садиться за руль. Все разошлись, а такси найти невозможно. Пройдусь немножко, мне не помешает.

– Садись, я тебя подвезу.

Девушка села в машину. Патрисию поразила ее красота. Ее лицо, улыбка, глаза, волосы. Ее тело. И имя, которое она никогда не забудет: Аляска.

– Ты где живешь, Аляска?

– В квартале Мак-Парк.

По пути Патрисия невольно поглядывала на пассажирку. В ее красоте было что-то магнетическое. Она подумала, что та очень чувственная, хотя никогда раньше не смотрела на женщин с этой стороны. Аляска заметила ее неотступный взгляд.

– Что такое? – немного смущенно спросила она.

– Ничего. Смотрю на тебя. По-моему, ты… очень красивая. В общем, вау, в тебе действительно что-то такое есть!

Аляска рассмеялась звучным грудным смехом:

– Спасибо. Ты тоже красивая.

– Я тебе это не затем сказала, чтобы напроситься на комплимент, – поспешно уточнила Патрисия.

– Знаю.

Когда Патрисия высаживала Аляску у дома ее родителей, между ними проскочила искра. Патрисии захотелось попросить у Аляски номер телефона, но она не решилась. Ее смущало, что та – женщина, смущало, что между ними десять лет разницы, хотя у Бенджамина была связь с пациенткой на тридцать лет моложе него.

Патрисия вернулась домой. Бенджамин уже спал. Она долго стояла под душем, чувствуя невероятное возбуждение. Это было приятно.

Спустя две недели, во вторник вечером, Аляска возвращалась домой пешком и, поднимаясь по одной из главных улиц Салема, заметила Патрисию. Та сидела в машине и ела. Аляске стало любопытно, и она постучала в стекло:

– Ты что тут делаешь?

– Жду, – ответила Патрисия.

– И кого ты ждешь?

Патрисии впервые захотелось излить душу. Рассказать, что она переживает. Она пригласила Аляску в машину и рассказала ей все.

– Значит, твой муж трахается с любовницей в кабинете, а ты сидишь под дверью. Но чего ты ждешь?

– Чтобы он закончил.

Патрисия расплакалась. Она была в отчаянии. Устала, что с ней так обращаются. Аляска взяла ее руку и припала к ней губами. Патрисия снова испытала то же приятное ощущение. А Аляска сказала:

– Все мужчины – дерьмо.

Патрисия расхохоталась. Аляска потянулась к ней, и они поцеловались. После томного поцелуя Патрисия спросила:

– Что ты делаешь в ближайшие дни?

– Ничего особенного, а что?

– Можем уехать вдвоем на пару дней, только ты и я.

– Что, прямо так, сейчас?

Патрисия кивнула, с беспокойством ожидая, как отреагирует Аляска. Ей хотелось прожить эту историю. Поймать момент. Между ними что-то происходило, она хотела утолить это влечение. Думала, что, скорее всего, это ненадолго. Что это внезапное притяжение – просто мимолетная прихоть. Она дожила до тридцати, и ей ни разу не приходило в голову сойтись с женщиной, с чего бы вдруг все изменилось? Она просто желала эту чистую красоту.

– Ладно, – сказала Аляска.

– Правда?

– Да, жизнь ведь у нас одна, верно? Заскочу домой, возьму кое-какие вещи и предупрежу родителей, что сегодня ночую у подруги, а завтра еду в Нью-Йорк на прослушивание.

Аляска упомянула родителей, Патрисия вспомнила про ее возраст и на миг заколебалась. Аляска это заметила:

– Я пока живу с родителями, не стоит их волновать попусту. А раз не стоит волновать, то не стоит и говорить, что я еду на два дня невесть куда с женщиной, с которой едва знакома.

Патрисия расхохоталась. Она высадила Аляску у родительского дома, потом тайком вернулась к себе. Увидела в окнах свет и поняла, что Бенджамин в спальне. Наверное, в душе. Они незаметно вошла, взяла ключи от дома на Виналхэйвене, висящие у двери, и исчезла. Мужу она пошлет сообщение, что ночует в Бостоне, сошлется на какое-нибудь дело, свалившееся в последнюю минуту. На работе скажет, что заболела. Она подхватила Аляску – та села в машину с дорожной сумкой.

– Взяла тебе шмотки, как ты просила, – сказала Аляска. – Тебе должно подойти.

– Спасибо.

В тот вечер они уехали. До Рокленда в штате Мэн добрались среди ночи. Сняли номер в мотеле и рухнули рядом на кровать, измотанные дорогой. Наутро сели на паром и поплыли на Виналхэйвен. На палубе Патрисия пожирала глазами Аляску, а та, с развевающимися на ветру волосами, любовалась пейзажем.

На острове, в сером доме, окруженном красными кленами, Патрисия провела два потрясающих дня.

Два дня, за которые научилась заниматься любовью с женщиной.

Два дня чистейшего, могучего счастья, какого она до сих пор не испытывала ни разу.

На Виналхэйвене ее жизнь перевернулась.

* * *

– Никогда не забуду те два апрельских дня на Виналхэйвене, – рассказывала Патрисия. – Это было что-то невероятное. Аляска оживила меня, вдохнула в меня ту силу, какой мне недоставало, чтобы взять жизнь в свои руки. Подбадривала меня: “Бросай этого мерзавца. Он тебя недостоин! Тебе без него будет лучше!” Мне было лучше без него благодаря ей. Вернувшись в Салем, я накинулась на Бенджамина. Заявила ему: “Я все знаю, грязная свинья! Ты спишь с пациенткой! Я даже имя ее знаю. Ты встречаешься с ней по вторникам у себя в кабинете, пока якобы занимаешься своей бухгалтерией!” Реакция Бенджамина меня совершенно обескуражила: мне хотелось, чтобы он все отрицал, чтобы мы поссорились по-настоящему, а он только пожал плечами: “Не я первый, не я последний, у всех случаются романы на стороне. Бывает”. И снова с головой ушел в газету.

Подступившись наконец к Бенджамину после долгих месяцев выжидания, я поняла, что попросту сгноила наш брак. Быть может, среагируй я немедленно, мне бы захотелось его спасти. Но сейчас все было кончено. Я смотрела на этого мужчину как на чужака. Мне хотелось все перечеркнуть. Все-таки поразительная у нас способность – сначала строить отношения, а потом в мгновение ока их разрушать. Политика выжженной земли. Мы с Бенджамином расстались. Я сняла квартиру. До этого я никому, кроме Аляски, не говорила про измену мужа, поэтому и после расставания не стала распространяться. Не хотела ни трагедий, ни сплетен. Хотела найти для себя что-то другое. Мать вылила на меня целое ведро упреков за то, что я лишаю себя такого исключительного человека, но я смолчала. Впрочем, они и после продолжали регулярно видеться.

– Значит, вы развелись, – сказал Гэхаловуд.

– Не сразу. Бенджамин был довольно-таки прижимистым. Мы не заключали брачного договора, а ему достались от родни неплохие деньги. Мне было плевать на его бабло, но хотелось его помучить. И я потребовала то, что мне положено по закону, – половину его имущества. Он чуть не свихнулся.

* * *

Апрель 1998 года

– Ты не смеешь требовать половину моего состояния за один год брака! – Бенджамин был вне себя.

– Мы поженились, чтобы быть вместе в горе и в радости. Каждый взял у другого самое ценное: ты забрал у меня самолюбие, я беру у тебя деньги.

– Твое самолюбие… не преувеличивай!

– Это я преувеличиваю? Бенджамин, я же видела, как ты трахаешь ту блондиночку!

– Как ты любишь мелодрамы, Патрисия! Вот поэтому ты и хороший адвокат! Надеюсь, ты не плетешь про меня невесть что своим друзьям!

– Не волнуйся, твоих тайн никто не узнает. А если твоя мать будет спрашивать, я скажу, что мы не сошлись характерами.

– С чего бы моей матери задавать тебе вопросы?

– Небось, печется о семейной чести, придурочная, со своим идиотским конкурсом “Мисс Новая Англия”!

– Не смей так говорить о моей матери, она всегда тебя уважала!

Расставание с Бенджамином стало поворотным моментом в жизни Патрисии. Теперь она могла целиком посвятить себя Аляске. Страсть не утихла. Наоборот, только нарастала. Квартира, куда переехала Патрисия, стала коконом для их тайной любви. Она никого и никогда так не любила. Аляска дарила ей безоговорочную любовь.

Шли недели. С каждым днем Патрисия с удивлением понимала, что еще больше любит Аляску. Они думали о будущем. Аляска говорила, что переедет на Манхэттен. Или в Лос-Анджелес. Патрисии эта мысль представлялась заманчивой, но Аляска хотела подождать удобного случая и только потом перебираться туда.

– Не собираюсь прозябать подавальщицей в ожидании роли всей жизни, – объяснила Аляска.

– Я буду работать за нас двоих, – ответила Патрисия. – Ты сможешь сосредоточиться на кастингах.

– Нет, я не стану актрисой на содержании у подружки. У меня, между прочим, деньги отложены. Но пока я их трогать не хочу. Нам хорошо в Салеме. И потом, я чувствую, что скоро все прояснится.

Аляска надеялась, что этот год станет поворотным для ее карьеры актрисы: с недавнего времени у нее появилась агент в Нью-Йорке, благодаря которой ее все чаще звали на кастинги. Она репетировала тексты с Патрисией, потом снимала себя у родителей на старую отцовскую видеокамеру.

– Можешь приезжать сниматься у меня, если хочешь, – предложила ей однажды Патрисия.

– Нет, мать потом смотрит мои видео, выбирает лучшую запись, и я не хочу, чтобы у нее возникли вопросы.

– Вопросы про нас?

– Да.

Патрисия тоже задавалась вопросами об их любовной связи. Сейчас она чувствовала, что готова принять ее. Но Аляска, судя по всему, готова не была и опасалась чужих глаз.

– Люди – безмозглые дураки, – сказала наконец Патрисия. – Какое нам дело, что они думают.

– Да, но уж как есть. Мне хочется сделать успешную карьеру, а не совершать революцию в сознании. Много ты знаешь знаменитых актрис, которые официально живут с женщинами?

* * *

Патрисия ненадолго умолкла. До этой минуты она так и стояла у окна. Сделав несколько шагов, она выдвинула ящик стола. Гэхаловуд напряженно следил за каждым ее движением. Она достала фотографию и протянула нам. На фото она, двенадцатью годами моложе, позировала вместе с Аляской в Нью-Йорке.

– Моя миленькая, моя нежная, моя ненаглядная, – прошептала она. – Мой ангел. Моя красавица. В начале июня девяносто восьмого года она отмечала свои двадцать два года. Я свозила ее на выходные в Нью-Йорк. Мы воображали, как будем там жить. Мне нужно было помечтать. Я увязала в бракоразводном процессе. Говорила Бенджамину, что готова отказаться от половины его состояния в обмен на дом на Виналхэйвене. Отчасти потому, что он от этого бесился – дом он обожал. Но еще и потому, что собиралась жить там летом с Аляской. Он мог бы стать нашей мирной гаванью. Бенджамин явно хотел, чтобы я отказалась вообще от всего, но никаких рычагов давления на меня у него не было. Он нанял очень известного адвоката, и, думаю, тот не вселял в него больших надежд на исход нашего процесса. Я же была полна решимости держаться до конца.