Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 305 (всего у книги 311 страниц)

28. Ирреальное и реальное

Если вас мучает некая ирреальная тревога, сфокусируйтесь всеми органами чувств на каком-нибудь реальном предмете. Какой он формы? Какого он цвета? Сколько он весит? Какой он на ощупь? Какой звук получается, когда вы постукиваете по нему? Как он пахнет? Какой он на вкус? Когда вы ответите на все эти реальные вопросы, ваша ирреальная тревога в значительной степени лишится своего драматизма.

Йошка Брайтнер. Замедление на полосе обгона – курс осознанности для руководителей

На другом конце парка находилось кафе «Мейер-Деннхард». Примерно за сто лет существования этого заведения интерьер и весь штат в нем менялись всего лишь раза три. И это было очень хорошо. Последний ремонт состоялся в начале восьмидесятых годов, и персонал продолжал придерживаться стандартов сервиса того времени. Здесь я чувствовал себя как дома, и визуально, и чисто по-человечески. Хотя я жил в этом квартале всего только полгода, официантки знали мое имя, а также знали заранее, что я закажу.

– Доброе утро, господин Димель. Двойной эспрессо и воду? – приветствовали меня при входе.

Думаю, если бы официант Нильс из Альгоя вышил блестками на своей футболке такую фразу, все сложилось бы куда лучше. Я дружелюбно кивнул, подтверждая заказ, и сел за маленький столик на двоих в глубине зала. Мой эспрессо подали незамедлительно, и, сделав два глотка, я почувствовал себя достаточно взбодрившимся, чтобы позвонить Саше. Я хотел рассказать ему о Губном монстре и о Хольгерсонах в подвале Вальтера, однако он опередил меня:

– Хорошо, что ты звонишь. Только что проявился шантажист.

– Опять письмо у дверей?

– Нет, мейл. Имя не спрашивай – оно вымышленное. IP-адрес филиппинский. Я уже проверил.

– И что он пишет?

– Я тебе перешлю. Прочти и перезвони мне, идет?

– Хорошо.

По соображениям осознанности на моем смартфоне не был установлен электронный почтовый ящик. Я не хотел каждые двадцать минут проверять почту. И расстраиваться либо из-за того, что писем нет, либо из-за того, какими мелочами мне опять докучают. Двадцать лет назад никому бы не пришло в голову каждые двадцать минут бегать к почтовому ящику, чтобы посмотреть, нет ли там писем. Почтальон приходил один раз в день. Этого было вполне достаточно. После его прихода тема «вам почта» была закрыта на следующие двадцать четыре часа. Точно так же я поступал теперь со своими мейлами. В моем мире осознанности это называлось «цифровой детокс». Даже мой профессиональный электронный ящик на домашнем компьютере был у меня на отдельном пользовательском интерфейсе. Я переключался на него строго два раза в день в определенное время. Чтобы проверить свою почту. Тем самым я избавился от прежней абсолютной и перманентной доступности для всякой бредятины.

Однако сейчас был особый случай. Поэтому, чтобы прочесть Сашин мейл, я вошел со смартфона в интернет и открыл домашнюю страницу моего почтового провайдера. Несколько раз я ввел неправильный пароль. Почему для паролей необходимо использовать так много цифр и особых знаков, что их невозможно запомнить, – этого мне было не постичь. Раньше почтальон вручал вам почту, потому что лично знал получателя. А не потому, что вы выдыхали ему в ухо «K@tz3nfee!». Хорошо хоть, что мой домашний компьютер считал меня достаточно престарелым, чтобы сразу предлагать мне пароли, которые, вообще-то, наоборот, я должен был ему сообщать.

Но мой мобильник этого не делал. Поэтому мне пришлось, как в игре «Mastermind»[389], выяснять, какой у меня пароль почты – «emi!y», «EMI!Y», «3mi!y» или «3MI!Y». Через пять минут я это знал: пароль оказался «kathar1n@».

Письмо шантажиста Саша переслал мне без комментариев.

Хорошо, что детский сад снова открылся. Голова – к пятнице. Ухо – к завтрашнему дню. Иначе один милый детсадовский папа (фото прилагаются) узнáет, кто живет под игровой комнатой детсадовской группы, в которую ходит его сын. Завтра в семь часов утра ухо должно лежать на ограде парка напротив детского сада, завернутое в титульную страницу актуальной иллюстрированной газеты. Перед этим вы должны сфотографировать отрезанное ухо со всех сторон. Вместе с газетной страницей. Фото шлите на этот адрес.

Во вложении к письму были две фотографии. На обеих – милый детсадовский папа, которого я слишком хорошо знал: Петер Эгманн. Комиссар полиции.

Итак, нам предписывалось менее чем за двадцать четыре часа отрезать Борису ухо. Что за больная фантазия! Я попытался подавить подступающую панику из-за этой совершенно ирреальной идеи.

Существовало одно упражнение по осознанности, которое всегда хорошо работало в обычных случаях. Надо было сконцентрироваться на реальном предмете, который я мог воспринять всеми органами чувств, и описать его. Когда мозг будет занят тем, чтобы воспринимать что-то реальное, у него не останется свободных мощностей, чтобы размышлять о таких совершенно ирреальных вещах, как отрезание чьего-то уха. Поэтому я просто сконцентрировался на прикрепленных изображениях Петера Эгманна. Как оказалось, JPEG-файл действительно не был подходящим предметом, чтобы воспринять его всеми органами чувств. Файл не обладал ни весом, ни запахом, ни вкусом. Но само изображение имело форму, цвет и содержание. Так что я осознанно сконцентрировался на последних.

На первой фотографии можно было видеть, как Петер Эгманн доставляет своего сына в детский сад, очевидно сегодня утром. Во всяком случае, на это указывала дата на снимке. Машина Петера, как и машины многих других родителей, была припаркована на улице вторым рядом. Петер нес сына на руках, чтобы защитить его от дорожного движения.

На второй фотографии можно было видеть, как Петер пять минут спустя, уже без сына, вернувшись к машине, разрывает на клочки квиток на штраф за неправильную парковку, засунутый под стеклоочиститель.

Фокусирование на этом изображении, вместо того чтобы успокоить меня, тут же вызвало раздражение. Не из-за Петера. И наверняка шантажист даже не подозревал, насколько сильно вскипит во мне кровь от этой картинки. Дело было в парковке перед детским садом.

Из-за недостатка парковочных мест в часы пик, то есть как раз когда детей приводили и забирали, никакой альтернативы неправильной парковке не существовало. Каждому ларьку, торгующему мобильными телефонами, предоставлялась специальная парковочная зона для доставки. Детским садам, к сожалению, нет. Соответственно, служба общественного порядка регулярно приезжала и засовывала под стеклоочистители штрафные квитанции. Именно это и вызвало у меня раздражение при рассматривании фотографии Петера. Когда я в десять часов вечера названивал в службу общественного порядка, чтобы сообщить, что детская площадка используется не по назначению взрослыми людьми, это ни на йоту не заинтересовало государственные органы. А когда жильцы ближайших домов в восемь часов утра звонили в службу общественного порядка, чтобы сообщить, что трехлетних детей родители несут на руках от припаркованных вторым рядом машин, государство было тут как тут.

Если бы власти занимались отморозками в парке столь же активно, как нарушителями на парковке, двое олухов из первой категории не сидели бы сейчас в подвале у Вальтера, на мою голову.

Но очевидно, считалось, что мы, родители, сами виноваты в ситуации с неправильной парковкой. Почему бы нам не привозить наших малышей в садик на электросамокатах, что решило бы все проблемы дорожного движения? На самом деле время от времени, с определенной регулярностью, на тротуаре перед детским садом стоял один электросамокат. И что за идиот возил на нем ребенка по проезжей части в часы пик?

Думаю, всем заинтересованным сторонам помогло бы, если бы в часы, когда детей приводят в детский сад или забирают из него, соответствующую улицу каждый раз блокировал бы свадебный кортеж. Застряв в такой пробке, родители могли бы, не опасаясь никаких штрафов, выйти из машин и доставить своих детей в садик. Но я еще не нашел ни одного стартапа, который на основе шеринг-модели предоставлял бы напрокат свадебные кортежи.

Как минимум одного результата я все-таки добился, раздражившись из-за ситуации с парковкой: вот уже несколько минут я не думал об ухе Бориса, которое нужно было отрезать. И о Хольгерсонах.

Совсем другое дело – мой внутренний ребенок. Он попросил слова.

«Извини, если мешаю, но в письме речь идет не о неправильной парковке. Речь идет об ушах».

«Об одном отдельно взятом ухе, если быть точным», – подкорректировал я.

«Даже если бы речь шла лишь о половинке ушной мочки, мы не отрежем от Бориса ни малюсенького кусочка. Мы этого не хотим. Из-за Тапси. Тут ведь мы единодушны?»

«Я тоже этого не хочу. Но мне не приходит в голову никакого решения ad hoc[390]. А тебе?»

У моего внутреннего ребенка нашлась одна идея. И в сложившихся обстоятельствах она была не так уж плоха.

29. Сомнение

Сомнение в ваших собственных решениях совершенно нормально. К каждому варианту решения имеются как минимум два альтернативных: один получше и один похуже. Воспользуйтесь этим. Если кто-то высказывает сомнение в вашем варианте решения, попросите его – преисполнившись любви – предложить вариант получше. Если он не в состоянии сделать это, озвучьте ему вариант похуже.

В результате вы избавитесь не только от сомневающегося, но и от своих собственных сомнений.

Йошка Брайтнер. Замедление на полосе обгона – курс осознанности для руководителей

Вообще говоря, парковка вторым рядом была наименьшей из моих проблем. Я позвонил Саше, чтобы обсудить наибольшую из проблем первого ряда: шантаж.

– Нам нужно встретиться.

– Мне подняться к тебе?

– Я не в офисе. В кафе в парке.

– Я заскочу за тобой, и мы прогуляемся. Ты ведь понял – этот идиот явно наблюдает за нами, как и когда ему вздумается. Если немного повезет, ребята Вальтера обнаружат кого-нибудь, кто последует за нами.

– Это пальцем в небо.

– Ты можешь предложить что-то получше?

– Да. Но это мы должны обговорить лично. Заскакивай, и пойдем гулять.

– С охраной или без?

– С охраной. Не повредит.

Я уже расплатился за двойной эспрессо и ждал у дверей, когда появился Саша. Мы решили немного прогуляться по улицам нашего квартала, в первой половине дня здесь было почти безлюдно. Нам было что обсудить. Для начала я рассказал Саше, что произошло сегодня ночью.

– Другими словами, – отозвался Саша, озабоченно наморщив лоб, – выдуманная история с Хольгерсонами развивается своим ходом.

– Ты видишь здесь какую-то проблему?

– Когда речь шла о том, чтобы нас защитили от сбежавшего Бориса, я счел эту историю действительно хорошей. К счастью, Борис не сбежал. Развивать ее сейчас, ради того чтобы заснуть вечером в тишине, было, наверно, немножечко… как бы это сказать? По-ребячески.

– По-детски, – поправил я.

– Я помню, что немецкий – не мой родной язык. Но в чем разница между ребяческим и детским, на которую ты мне указываешь уже второй раз со вчерашнего дня?

– По-ребячески – это незрелое поведение взрослого. По-детски – это соответствующее возрасту поведение ребенка.

Саша воззрился на меня:

– Прости, но, если я не ошибаюсь, тебе сорок три года и ты адвокат.

– И в каждом взрослом прячется ребенок, которым он когда-то был.

Саша не стал углубляться в стоящую за этим психологическую концепцию. А я не имел намерения распространяться сейчас на эту тему.

– Как скажешь. Тогда объясни, пожалуйста, ребенку в тебе, насколько наивно полагать, что не каждый поступок влечет за собой последствия.

Я успокоил ласковым поглаживанием птичку-повторюшку в кармане.

– Думаю, точно такой же опыт приобрели вчера ночью ребятки из парка, разве нет? – Это я защитил перед Сашей вчерашнее желание моего внутреннего ребенка.

Правда, он не сразу постиг эту логику.

– Не пойми меня неправильно, рев этих идиотов по ночам мне тоже бьет по нервам. И я уже много раз был близок к тому, чтобы спуститься и лично им накостылять. Но мы же хотели отказаться от насилия в будущем? И что нам дало насилие со стороны Вальтера? Сейчас у нас на шее еще две огромные проблемы. Меня весьма тревожит то, что помимо Бориса в нашем собственном подвале два родственника Хольгерсонов гостят в еще одном подвале на другом конце города. Два типа, с которыми мы ни черта не знаем, что делать.

– Может, что-то уже изменилось и мы все-таки сообразим, что с ними делать…

Я озвучил Саше идею моего внутреннего ребенка касательно уха Бориса. Саше потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить это предложение.

– Мы должны отрезать им уши? – Саша был шокирован.

– Не им и не уши. Речь только об одном ухе. – Я попытался придать дискуссии деловой характер.

– Не думаю, что это так уж умно, продолжать раскручивать выдуманную историю с Хольгерсонами. Отрезание ушей – это уж чересчур…

Смешно. Когда мой внутренний ребенок поделился со мной этой идеей, она звучала очень убедительно. Наверно, я должен был сам объяснить Саше, что такого хорошего я в ней нашел. А именно что она соответствовала желанию моего внутреннего ребенка оставить нашего подвального гостя в целости и сохранности. И что осуществление этого желания могло бы переписать негативный опыт детства. Но я чувствовал, что при объяснении лучше отказаться от таких понятий, как «партнерская неделя», «негативные догматы веры», «укрепление базового доверия», «вооружение» и прежде всего «Тапси», чтобы не грузить Сашу.

– Одно ухо, – еще раз уточнил я. – И ведь это одно ухо будет отрезано даже не в наказание за то, что они ошивались вечером в парке и орали «в ма…дуууу». Это одно ухо будет отрезано у засранца, который торговал коксом, вооруженный огнестрельным и холодным оружием, и усыпал детскую площадку осколками, сделав ее непригодной для детей.

Саша все еще сомневался.

– У тебя есть вариант получше? – спросил я. У него не было. – Слушай, Саша, что тебе больше по вкусу – сегодня вечером собственноручно отрезать одно из двух ушей Бориса или сегодня во второй половине дня интеллигентно получить в маленькой жестяной баночке от ребят Вальтера одно ухо, отрезанное у этих идиотов?

– Ну я не знаю…

– Сводя это к простой формуле: в нашем распоряжении имеется шесть ушей. Четыре незнакомых уха и два знакомых. С одним из этих шести нам придется расстаться. Как ты это решишь?

«Хорошо аргументируешь. В первый раз я чувствую себя в безопасности без вооружения», – похвалил меня мой внутренний ребенок.

– Если ты так ставишь вопрос…

– То-то и оно.

– И как ты себе это конкретно представляешь? Я имею в виду, что с отсутствующим ухом мы уже никогда не сможем выпустить их из подвала.

– А с двумя целыми ушами у каждого смогли бы? Этим типам известны наши имена. Они знают, кто захватил их в парке. Не знают только почему. И захотят узнать это любыми способами – они и их родственники Хольгерсоны.

– И как нам потом поступить с этими двоими и их тремя ушами? Я думал, мы больше не хотим убивать.

Слово опять взял мой внутренний ребенок.

«Сейчас мы не будем об этом думать. Мы живем в моменте, безоценочно и преисполненные любви. Если нам требуется ухо, то нам требуется ухо. Если у нас какая-то другая проблема, значит у нас какая-то другая проблема», – заметил мой внутренний ребенок, мудрый не по годам.

Выходит, в те времена, когда я еще и понятия не имел о моем внутреннем ребенке, он внимательно прослушал и усвоил вместе со мной весь курс осознанности. Но он был совершенно прав. Сейчас, в данный момент, проблема была одна-единственная, и заключалась она в том, что мы вынуждены в кратчайшие сроки сдать одно ухо. А не в том, что произойдет потом с этими парнями в подвале Вальтера в долгосрочной перспективе.

– Сейчас я не буду об этом думать. Я живу в моменте, – ответил я на Сашин вопрос.

– А я в моменте спрашиваю себя, что конкретно мы должны сказать Вальтеру. На каком основании одному из Хольгерсонов следует отрезать ухо?

– Пффф… Почему преступники отрезают уши другим преступникам? – риторически спросил я в ответ.

«В качестве послания, – тут же ответил мой внутренний ребенок. – Этим ухом Драган довольно четко скажет Хольгерсонам: что бы ни сотворил Борис с вашим золотым младенцем, держитесь подальше от моих людей! Этой угрозой он защитит нас».

Поразительно быстрое и поразительно убедительное объяснение. Кроме того, оно могло стать первым шагом к тому, чтобы последовательно снизить градус опасности от Хольгерсонов, выдуманной для Вальтера.

– Указание Драгана. Как маленький знак Хольгерсонам – что произойдет, если они приблизятся к тебе или ко мне.

– Но ведь Хольгерсоны нас вообще не… – начал было возражать Саша.

Я не дал ему договорить:

– Об этом известно тебе, мне и Хольгерсонам. Для Вальтера мы должны оставаться убедительными в истории, в которую он пока еще верит.

– Ну ладно, звучит приемлемо. Но для исполнителя это станет весьма неприглядным делом.

– Совсем необязательно. Есть у меня одна неплохая идея… – Тут я солгал, ибо и эта идея принадлежала моему внутреннему ребенку. – Итак, что мы имеем: два мелких уголовника, пятнадцать граммов кокса, два пистолета и три ножа. Что нам нужно: одно ухо. Решение состоит из трех простых шагов. Первое: мы выдаем мальчикам по одному грамму кокса. Второе: когда они его употребят, мы выдаем мальчикам по ножу. Третье: мы выдаем мальчикам несколько лживое задание – тот из вас, кто первый отрежет другому ухо, выйдет на волю с двумя ушами.

– А что будет, если оба не захотят кокса?

– Какой-нибудь вклад в решение проблемы смогут внести и ребята Вальтера. Доведи до их сведения, что я ожидаю от них креатива. – Я хотел наконец завершить эту утомительную дискуссию. Драгану наверняка не стали бы задавать так много вопросов. – Так ли уж трудно вынудить двух дилеров употребить их собственную дурь?

Я, со своей стороны, находил план моего внутреннего ребенка гениальным. Во всяком случае, на данный момент. Пока я еще не понимал, что Сашины сомнения на самом деле указывали на одну немаловажную проблему.

30. Раздражение

Креативность вашего внутреннего ребенка может растревожить других людей. Впрочем, так было и с изобретением колеса.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

– Ничего себе. – Саша явно был впечатлен. – Этому учат адвокатов?

– Нет, это из справочников. Долгая история. Ты смог бы написать соответствующее письмо Вальтеру?

– Почему бы нам просто не поехать прямо к Вальтеру?

– Я договорился сейчас пообедать с возможным клиентом.

– С кем?

– С братом Лауры.

– Лауры?

– Лаура Фрилинг. Мать Макса. Моя заместительница в родительском комитете группы «Немо».

– Симпатичная врачиха? Ты подбираешься к брату, чтобы заполучить сестру?

Я не хотел втягивать Сашу в мой супружеский кризис.

– Чисто профессиональный интерес. Новый клиент, – увильнул я.

– Я думал, ты не берешь новых клиентов. К тому же такого законченного идиота, – сказал Саша.

Очевидно, мой внутренний ребенок был не одинок в своем сомнении по поводу этого нового клиента.

– Ты что, знаешь этого Курта?

– Ясное дело. Он раз в неделю забирает Макса. И регулярно опаздывает. И иногда приезжает на своем дурацком электросамокате. На позапрошлой неделе он явился через час после закрытия детского сада. И как-то так глупо получилось, но никто не заметил, что Макса еще не забрали. Наверно, он спрятался, когда воспитательницы уходили. Макс мог делать что угодно. Пока этот Курт не позвонил ко мне. Хорошо, что я тут живу.

Начиная с позапрошлой недели Макс рассказывал о Губном монстре, о чем я в последние полчаса вообще позабыл в пылу дискуссии об ушах. Позапрошлая неделя. Когда Борис слышал в подвале детский свист. Я рассказал Саше, что, видимо, это Лаурин сын Макс первым нанес визит Борису в подвале.

– У Макса была возможность в пределах того часа сходить в подвал? – спросил я.

Саша задумался:

– Не могу сказать. Но… это не исключено. Дверь в детский сад не была заперта. Дверь в подвал тоже. Ведь кроме нас, тут никто не живет. Когда этот брат ко мне позвонил, мы обнаружили, что Макс в полном одиночестве играет в группе «Немо». Где он был после ухода воспитательниц и до этого момента, не могу сказать.

– Курт об этом знает?

– Этого опять же я не знаю. – Саша пожал плечами. – Но этот парень кажется мне абсолютно несерьезным. Может, и неплохая идея – прощупать его на предмет истории с Губным монстром. Я имею в виду, сестра выглядит круто, но настолько ли круто, что ты хочешь иметь брата в клиентах? Ну, ты взрослый человек, в конце концов.

Вот бы и Катарина была столь же толерантной. Во всяком случае, теперь я знал, что Курта следует очень пристально рассмотреть с очень многих точек зрения.

Мы уже находились на нашей улице, когда под конец разговора решили бегло обсудить результаты наших поисков связей между детским садом и Борисом. Результаты были более чем скромные.

Я составил список, Саша тоже.

Со стороны драгановского клана отношение к детскому саду имели два офицера. У сестры Вальтера, который нас уже охранял, сын был записан в детский сад «Как рыбка в воде». И новая подружка Станислава, драгановского офицера, водила свою дочку в группу «Флиппер». Но ни у того, ни у другого не было никакого мотива мстить Борису, Саше или мне. Они не имели ни сведений о Борисе в подвале, ни интереса нам навредить.

Что касается «цивильных» родителей, то о тесной связи Саши и меня с мафиозным кланом определенно знали двое: Петер Эгманн, комиссар, и господин Бройер, глава строительного управления. Еще троим родителям мы предоставили места в детском саду для их детей по упоминавшемуся выше принципу «способности-родителей-ребенка». Эти родители хотя и имели некоторое представление о структуре детского сада, но о существовании Бориса – ни малейшего.

– В настоящий момент эти списки нас никуда не продвинули, – заключил я.

– К сожалению, нет. Шантажист должен иметь отношение и к Борису, и к детскому саду. Я попробовал составить еще один – к сожалению, с тем же успехом.

Саша протянул мне еще один список имен.

– Я тут подумал, кто из родителей мог иметь доступ к рецептурному снотворному, которым усыпили Бориса.

– Хорошая идея. Она нам что-то дала?

– Тоже не особо. Двое управляют аптеками. Четверо врачи и могли бы выписать рецепт.

Я просмотрел список. Лаура в нем тоже была, как врач. Но она никоим образом не была связана с Борисом. Она лишь полгода назад переехала в наш город. Борис тогда уже сидел в подвале. Ни у кого другого из этого списка тоже, насколько было известно, не имелось никакой связи с Борисом.

Между тем мы подошли к детскому саду. Для того чтобы обсудить темы заседания родительского совета, у нас не оставалось времени. Но это я еще наверстаю. Мы попрощались в холле, и я вовремя оказался в своей квартире, чтобы ожидать звонка Курта. На улице мы еще быстренько поинтересовались у наших охранников, не следил ли кто за нами. Нет, не следил.