Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 181 (всего у книги 311 страниц)

14

Двадцать шестого марта 2012 года меня разбудил телефонный звонок. На часах было пять утра. Звонил мой агент из Нью-Йорка.

– Это попало в газеты, Маркус.

– Ты про что?

– Про тебя и Александру. Вы на первой полосе в самом популярном таблоиде страны.

Я ринулся в ближайший супермаркет, он был открыт 24 часа в сутки. Там как раз выкладывали из деревянного поддона стопки газет, обернутые в целлофан.

Я схватил одну, разорвал целлофан, вытащил газету и в полном смятении прочел:

ЧТО ПРОИСХОДИТ МЕЖДУ АЛЕКСАНДРОЙ НЕВИЛЛ И МАРКУСОМ ГОЛЬДМАНОМ? РАССКАЗ О ТАЙНОМ БЕГСТВЕ ВО ФЛОРИДУ

Тип в микроавтобусе был фотографом. Он не первый день наблюдал и следил за нами. И продал эксклюзив газетке, печатавшей неприглядные истории из жизни знаменитостей.

Он видел все, с самого начала: как я воровал Дюка, как мы с Александрой были в Коконат-Гроув, как Александра приходила ко мне. Все говорило о том, что у нас роман.

Я перезвонил агенту:

– Это надо пресечь.

– Невозможно. Они отнюдь не дураки. Ни утечек, ни анонсов в интернете. Все фото сделаны из общественных мест, без прямого вторжения в личное пространство. Не подкопаешься.

– У нас с ней ничего не было.

– Да хоть бы и было.

– Нет между нами ничего, говорю тебе! Должен быть способ изъять эту газетенку из продажи.

– Они всего лишь высказывают предположение, Маркус. Все вполне законно.

– Она в курсе?

– Надо думать. А если нет, то через час будет в курсе.

Я подождал час, потом поехал к дому Кевина и позвонил в ворота. Камера домофона включилась, значит, кто-то меня видел, но ворота не открылись. Я позвонил еще, и наконец дверь дома отворилась, и вышла Александра. Она подошла к решетке.

– Ты крал собаку? – Она испепелила меня взглядом. – Потому он вечно и торчит у тебя?

– Всего один раз. Или два. Потом он сам приходил, честное слово.

– Не знаю, стоит ли тебе верить, Маркус. Это ты позвал прессу?

– Что? Слушай, мне-то это зачем?

– Не знаю. Может, для того, чтобы я порвала с Кевином?

– Александра, ты что! Только не говори, что ты и вправду так думаешь.

– У тебя был шанс, Маркус. Восемь лет назад. Прекрати ломать мне жизнь. Оставь меня в покое. Мои адвокаты свяжутся с тобой, и ты дашь опровержение.

Балтимор, Мэриленд, весна – лето 1995 года

В Монклере я все больше чувствовал себя изгоем.

Я сидел взаперти в Нью-Джерси, а в Оук-Парке меня готова была принять в объятия райская жизнь. Там была уже не одна чудесная семья, а две – Балтиморы и Невиллы, которые к тому же подружились. Дядя Сол и Патрик Невилл вместе играли в теннис. Тетя Анита предложила Джиллиан Невилл участвовать в волонтерской помощи интернату Арти Кроуфорда. Гиллель, Вуди и Скотт все время тусовались вместе.

Однажды в начале апреля Гиллелю, который каждый день читал «Балтимор сан», попалась заметка о музыкальном конкурсе на федеральном радио. Желающим участвовать предлагалось подавать заявки и слать на радио аудио– или видеозапись двух песен в своем исполнении. Победитель получал возможность записать в профессиональной студии пять композиций, одну из которых должны были крутить на радио в течение полугода. Естественно, у дяди Сола была потрясающая камера последней модели, и, естественно, он разрешил Вуди и Гиллелю ею воспользоваться. И я, сидя в своей тюрьме в Нью-Джерси, каждый день выслушивал по телефону возбужденные рассказы о том, как движется проект. Всю неделю Александра по вечерам репетировала у Гольдманов, а на выходных Гиллель и Вуди засняли видео. Я подыхал от ревности.

Но конкурс не конкурс, а мы все трое, Вуди, Гиллель и я, остались с носом: вскоре Александра пришла к Балтиморам со своим дружком Остином. Это должно было случиться: семнадцатилетняя красавица Александра вряд ли остановила бы свой выбор на пятнадцатилетних садовниках, у которых, на их беду, даже волосы на лобке еще не выросли. Она предпочла нам парня из своей школы, папенькиного сынка, красивого как бог и сильного как Геркулес, но глупого как пробка. Он приходил в наш подвал, разваливался на диване и не слушал песни Александры. Музыка его интересовала как прошлогодний снег, а она только музыкой и жила; тупица Остин этого так и не понял.

Результаты конкурса должны были объявить через два месяца. За это время Александра сдала на водительские права и на выходных, по вечерам, когда Остин без нее шел куда-нибудь с приятелями, заезжала за нами к Балтиморам. Мы шли пить молочные коктейли в «Дейри-Шек». Парковались на тихой улочке, растягивались где-нибудь на лужайке, глазели в ночное небо и, открыв дверцы машины, слушали музыку, которую передавали по авторадио. Александра подпевала, а мы воображали, как ее песню без конца крутят на радио.

В такие моменты казалось, что она наша. Мы болтали часами. Нередко темой разговоров становился Остин. Только Гиллелю хватало дерзости задавать вопросы, которые готовы были сорваться с уст у всех троих:

– Что ты делаешь с этим придурком?

– Вовсе он не придурок. Он иногда грубоват, но вообще очень славный парень.

– Это точно, – насмехался Вуди, – небось в машинке с откидным верхом ему слегка проветривает голову.

– Нет, серьезно, – защищала его Александра, – его просто надо узнать поближе.

– Да какая разница, придурок он, и все, – огрызался Гиллель.

В конце концов она говорила:

– Я его люблю. Вот так.

Слова «я его люблю» разрывали нам сердце.

Александра не выиграла конкурс. Все, что она получила, – это сухое письмо с извещением, что ее кандидатура не прошла. Остин сказал ей, что она проиграла, потому что петь не умеет.

Говоря по правде, когда Вуди с Гиллелем позвонили мне с этой новостью, какая-то часть меня вздохнула с облегчением: мне было бы тяжко сознавать, что ее карьера началась с конкурса, который откопал Гиллель, и с видео, целиком записанного Балтиморами. Но мне было очень обидно за нее, я знал, как ей был важен этот конкурс. Я собрался с духом и, выяснив через телефонистку ее номер, позвонил ей – на что не отваживался ни разу, хотя желание это снедало меня все последние месяцы. К моему великому облегчению, она сама сняла трубку, но разговор начался не лучшим образом:

– Привет, Александра, это Маркус.

– Какой Маркус?

– Маркус Гольдман.

– Кто?

– Маркус, кузен Вуди и Гиллеля.

– Ой, Маркус, кузен! Привет, Маркус, как дела?

Я сказал, что звоню по поводу конкурса, что мне страшно жаль, что она не выиграла, и по ходу разговора она расплакалась.

– Никто в меня не верит, – сказала она. – Мне так одиноко. Всем на меня плевать.

– Мне на тебя не плевать, – ответил я. – Они тебя не отобрали, потому что конкурс идиотский. Они тебя не стоят! Не давай себя сломать! Вперед! Запиши еще одну пробу!

Повесив трубку, я собрал все свои сбережения, сложил в конверт и отослал ей, чтобы она могла сделать профессиональную запись.

Через несколько дней я получил извещение, что на мое имя пришло почтовое отправление. Мать, встревожившись, долго выспрашивала меня, не покупал ли я порнографические видео.

– Нет, мама.

– Дай честное слово.

– Честное слово. Если бы я их купил, указал бы другой адрес.

– Это какой же?

– Мама, я пошутил. Я не заказывал никакой порнухи.

– Тогда что это?

– Не знаю.

Несмотря на мои протесты, она непременно пожелала сходить со мной на почту, а у окошка стояла за моей спиной.

– Откуда посылка? – спросила она у почтового служащего.

– Из Балтимора, – ответил тот, отдавая мне конверт.

– Тебе что-то должны прислать кузены? – спросила мать.

– Нет, мама.

Она торопила меня, чтобы я поскорей вскрыл письмо, и я в конце концов сказал:

– Мама, по-моему, это личное.

Ужас перед порнографией прошел, и ее лицо просияло.

– У тебя подружка в Балтиморе?

Я молча посмотрел на нее, и она наконец сделала милость и ушла ждать меня в машине. Я отошел на почте в уголок и осторожно открыл конверт.

Милый Маркикетик,

Злюсь на себя: я так тебя и не поблагодарила за письмо, где ты говорил, что хотел бы жить в Балтиморе. Оно меня очень тронуло. Может быть, однажды ты переедешь сюда, кто знает?

Спасибо тебе за письмо и за деньги. Деньги я принять не могу, но ты меня убедил взять мои сбережения, сделать профессиональную запись и не отступать.

Ты совсем особенный. Мне повезло, что я тебя узнала. Спасибо, что поддержал мое желание стать певицей, ты один в меня веришь. Я этого никогда не забуду.

Надеюсь скоро повидать тебя в Балтиморе.

Обнимаю,

Александра

P. S. Лучше не говори кузенам, что я тебе написала.

Я перечитал письмо раз десять. Я прижимал его к сердцу. Я танцевал на бетонном полу почты. Александра мне написала. Мне. От волнения у меня все сжалось внутри. Я сел к матери в машину и за всю поездку не проронил ни слова. А когда мы въехали в нашу аллею, сказал:

– Хорошо, что у меня нет муковисцидоза, мама.

– Вот и славно, дорогой. Вот и славно.

15

Весь день 26 марта 2012 года, когда вышла газета, я просидел дома.

Телефон звонил не переставая. Я не отвечал. Бесполезно: все хотели знать, правда ли это. Действительно ли я живу с Александрой Невилл?

Я знал, что у моих дверей вот-вот станут дежурить папарацци, и решил запастись провизией, чтобы какое-то время не нужно было никуда выходить. Вернувшись из супермаркета и выгружая из багажника пакеты с едой, я увидел Лео; тот работал в саду перед домом и спросил, не собираюсь ли я сидеть в осаде.

– Так вы ничего не знаете?

– Нет.

Я показал ему газету.

– Кто это все снимал? – спросил он.

– Те типы на вэне. Это были папарацци.

– Вы хотели прославиться, Маркус. А теперь вы не хозяин собственной жизни. Помощь нужна?

– Нет, Лео, спасибо.

Вдруг за нашей спиной раздалось тявканье.

Это был Дюк.

– Что ты тут делаешь, Дюк? – спросил я.

Он уставился на меня своими черными глазами.

– Уходи, – велел я.

Я пошел отнести часть пакетов на крыльцо, и пес двинулся за мной.

– Уходи! – крикнул я.

Он смотрел на меня и не двигался с места.

– Уходи!

Он стоял как вкопанный.

В эту минуту послышался шум мотора, и какая-то машина затормозила у дома. Это был Кевин, вне себя от злости. Выскочив из машины, он направился ко мне, явно готовый пустить в ход кулаки.

– Сукин сын! – заорал он мне в лицо.

Я отшатнулся:

– Ничего не было, Кевин! Эти фотографии – ложь! Александра дорожит тобой.

Он остановился:

– Ты меня обдурил…

– Никого я не дурил, Кевин.

– Почему ты мне не сказал, что произошло между вами с Александрой?

– Не я должен был тебе это сказать.

Он угрожающе ткнул в меня пальцем:

– Убирайся из нашей жизни, Маркус.

Схватил Дюка за ошейник и потащил к машине. Тот пытался вырваться.

– Сюда, живо! – заорал он и встряхнул пса.

Дюк заскулил и попробовал отбиваться. Кевин рявкнул, чтобы он замолчал, и силой запихнул его в багажник своего кроссовера. Садясь в машину, он произнес с угрозой в голосе:

– Больше к ней не приближайся, Гольдман. Никогда. Ни к ней, ни к этому псу, ни к кому. Продай дом и вали отсюда подальше. Для нее тебя больше нет. Слышишь? Тебя больше нет!

И рванул с места.

Дюк через заднее стекло бросил на меня полный нежности взгляд и что-то пролаял, но я не понял, что именно.

Балтимор, осень 1995 года

Осенью начался новый учебный год и новый футбольный сезон. «Дикие кошки» из Баккери быстро заставили о себе говорить. Чемпионат они начали триумфально. Вся школа страстно болела за команду, вскоре снискавшую славу непобедимой. Что могло случиться с «Дикими кошками» за несколько месяцев, что они настолько изменились?

На трибунах стадиона в Баккери во время каждого матча яблоку негде было упасть. А если матч был выездным, когорты шумных преданных болельщиков ездили за командой всюду. Местная пресса скоро переименовала ее в «Непобедимых Диких кошек из Баккери».

Гиллель страшно гордился успехами команды. Сделавшись ассистентом тренера, он наконец нашел свое, особое место в «Диких кошках».

Здоровье Скотта ухудшилось. В конце лета ему несколько раз становилось плохо. Он неважно выглядел, ходил почти все время с кислородным баллончиком. Его родители тревожились. За матчами он мог теперь только наблюдать с трибуны. И каждый раз, когда он, ликуя, вскакивал после очередного тачдауна, его охватывала грусть. Он больше не на поле. Он совсем пал духом.

Однажды холодным сентябрьским утром, в воскресенье, на следующий день после блистательно выигранного «Дикими кошками» матча, он незаметно выскользнул из дому и отправился на стадион Баккери. Ни души. Было очень сыро; над газоном висел густой туман. Он встал на краю поля и побежал, воображая себя игроком с мячом. Закрыв глаза, он представил себе, что он – могучий ресивер, что он тоже Непобедимый. Ничто его не остановит. Ему слышались восторженные вопли толпы, скандирующей его имя. Он – игрок «Диких кошек» и сейчас занесет мяч в зачетную зону. Он бежал и бежал, чувствуя в руках несуществующий мяч, бежал до тех пор, пока не задохнулся и не повалился без чувств на мокрую траву.

Скотта спасло лишь то, что его заметил какой-то мужчина, гулявший с собакой. Его отвезли на скорой в госпиталь Джона Хопкинса, провели целую кучу обследований. Его состояние резко ухудшилось.

Тетя Анита рассказала Гиллелю и Вуди, что со Скоттом случилось несчастье.

– Как он попал на поле? – спросил Гиллель.

– Никто не знает. Ушел из дому, ничего не сказав родителям.

– А сколько ему лежать в больнице?

– По крайней мере, две недели.

Они регулярно ходили навещать Скотта.

– Я хотел быть как вы, – сказал он Вуди. – Хотел быть на поле, хотел, чтобы толпа выкрикивала мое имя. Не хочу больше болеть.

В конце концов Скотта отпустили из больницы, предписав ему полный покой. Каждый день после тренировки Вуди и Гиллель заходили его проведать. Иногда являлась вся команда. «Дикие кошки» толпились в комнате Скотта и рассказывали, какие подвиги сегодня совершили. Все вокруг говорили, что они выиграют кубок. И по сей день ни одна команда Лиги школ не побила рекордов, поставленных в сезоне 1995/96.

Однажды в середине октября, под вечер субботы, «Дикие кошки» играли важный матч на стадионе Баккери. Перед игрой Вуди с Гиллелем зашли к Невиллам. Скотт лежал в постели, вид у него был очень подавленный.

– Я ничего не хочу, только быть с вами, парни, – сказал он. – Хочу садовничать с вами, играть с вами в футбол. Чтобы было как раньше.

– Ты не можешь пойти на матч?

– Мама не пускает. Говорит, мне надо отдыхать, но я только и делаю, что отдыхаю.

Когда Гиллель с Вуди ушли, Скотта охватило отчаяние. Он спустился на кухню; в доме никого не было. Сестра куда-то ушла, у отца была встреча, а мать отправилась за покупками. И он решил сбежать – туда, к «Диким кошкам». Остановить его было некому.

На стадионе Баккери начался матч. С первых же минут «Дикие кошки» вышли вперед.

Скотт взял свой старый велосипед. Он был ему мал, но на ходу. Это главное. Он покатил к школе Баккери, останавливаясь через равные промежутки времени, чтобы перевести дыхание.

Джиллиан Невилл вернулась домой. Позвала Скотта, но тот не отвечал. Она поднялась в спальню и, приоткрыв дверь, увидела, что он спит. Она не стала его беспокоить, пусть отдохнет.

Скотт подъехал к стадиону Баккери в конце первой четверти матча. «Дикие кошки» уже уверенно вели в счете. Он оставил велосипед у ограды и проскользнул в раздевалки.

Услышав голос тренера Бендхэма, раздающего указания игрокам, он спрятался в душевых. Он не хотел быть зрителем. Он хотел играть. Он ждал, когда кончится вторая четверть. Ему необходимо было поговорить с Гиллелем.

Джиллиан Невилл тревожило какое-то странное предчувствие, и она решила разбудить сына. Снова приоткрыла дверь его комнаты. Он по-прежнему спал. Джиллиан подошла к кровати и обнаружила, что она пуста: вместо сына лежали подушки. Иллюзия была полной.

Перед третьей четвертью Скотту удалось привлечь внимание Гиллеля, и тот зашел в душевую.

– Ты что здесь делаешь?

– Я хочу играть!

– Ты с ума сошел, это невозможно!

– Пожалуйста. Мне хочется просто один раз сыграть матч.

Джиллиан Невилл объездила на машине весь Оук-Парк. Пыталась дозвониться Патрику, но тот не отвечал. Пошла к Гольдманам, но оказалась перед запертой дверью: все семейство отправилось на матч.

После третьей четверти Гиллель переговорил с Вуди и объяснил ему ситуацию. Ему пришла в голову одна мысль. Вуди в перерыве поговорил с остальными игроками. Потом знаком подозвал Райана, ресивера легкого телосложения, и подробно рассказал, что тот должен делать.

Джиллиан вернулась домой. По-прежнему никого. Ее охватила паника, она разрыдалась.

До конца матча оставалось пять минут.

Райан попросился уйти с поля.

– Мне надо в туалет, сэр.

– Потерпеть не можешь?

– Простите, правда никак.

– Живо!

Райан вбежал в раздевалку и отдал свою майку и шлем поджидавшему Скотту.

До конца игры оставалось две минуты. Тренер чертыхнулся на Райана, наконец-то вернувшегося из раздевалки, и велел занять свое место. Бендхэм так сосредоточился на игре, что ничего не заметил. Игра пошла. Райан как-то странно перемещался по полю. Тренер кричал ему – никакой реакции. И вдруг вся его команда сошла с ума и выстроилась треугольником. «Вы что творите, черт бы вас побрал!» – заорал Бендхэм.

А потом Гиллель крикнул: «Пошли!» Он увидел, как Вуди встал на место ресивера, рядом с Райаном. Мяч перешел к «Диким кошкам», Вуди принял его и отдал Райану. Все игроки выстроились вокруг Райана, а тот побежал по полю в сопровождении всей команды, защищавшей его.

Стадион на миг онемел. Игроки команды противника в полном замешательстве смотрели, открыв рот, как по газону движется плотная человеческая масса. Скотт пересек зачетную линию и положил мяч на землю. Потом воздел руки к небу, снял шлем, и весь стадион взревел от радости.

– Таааааачдааааун «Диких кошек» из Баккери! Победа! – донесся вопль комментатора из громкоговорителей.

– Это самый счастливый день в моей жизни! – ликовал Скотт, танцуя по полю. Игроки столпились вокруг него, подняли и понесли. Тренер Бендхэм на миг замер, не зная, как реагировать, а потом расхохотался и присоединился к сотням голосов, восторженно выкрикивавшим имя Скотта и требовавшим совершить круг почета. Скотт побежал, посылая толпе воздушные поцелуи, приветствуя всех. Он пробежал половину поля и почувствовал, что сердце выпрыгивает из груди. Дышать становилось все труднее, он попытался успокоиться, но воздуха не хватало. Он задыхался. И вдруг рухнул на землю.

16

Двадцать восьмого марта 2012 года Александра покинула Бока-Ратон и вернулась в Лос-Анджелес.

В день отъезда она оставила у меня на пороге конверт. Лео видел, как было дело, и постучался ко мне:

– Упустили вы свою подружку.

– У меня нет подружки.

– У вашего дома останавливался большой черный кроссовер, и она положила вам на крыльцо этот конверт.

Он протянул его мне. На конверте значилось:

Маркикетику

– Понятия не имею, кто такой Маркикетик, – сказал я.

– А по-моему, это вы, – ответствовал Лео.

– Нет. Это ошибка.

– А-а. Ну тогда я вскрою.

– Не смейте!

– Но вы же говорите, это не вам письмо?

– Дайте сюда!

Я взял у него из рук конверт и распечатал. Внутри лежала просто бумажка с номером телефона; я сразу догадался, что телефон – ее.

555-543-3984

А.

– Зачем она оставила свой телефон? А главное, зачем было класть его мне под дверь? Она же знает, что сюда может заявиться любой журналист, может ее увидеть и даже забрать конверт?

– Бедненький Маркикетик, – произнес Лео, – какой же вы зануда.

– Не зовите меня «Маркикетик». И я вовсе не зануда.

– А кто ж вы еще? Женщина, миленькая как не знаю что, совершенно потеряла голову, потому что помирает от любви к вам и не знает, как еще это до вас донести.

– Она меня не любит. Это было раньше.

– Вы что, издеваетесь? Вы врываетесь в ее жизнь, спокойную и уютную, устраиваете вселенский хаос, она решает сбежать и, несмотря ни на что, перед отъездом сообщает, как с ней связаться. Вам картинку нарисовать, что ли? Мне за вас тревожно, Маркус. Вы, похоже, вообще ничего не понимаете в любовных историях.

Я взглянул на листок, который держал в руке, и спросил Лео:

– И что мне теперь делать, мистер сердечный доктор?

– Звонить ей, дубина стоеросовая!

Я не сразу решился ей позвонить. А когда, собравшись наконец с духом, позвонил, ее телефон был недоступен. Наверно, сидела в самолете, летела в Калифорнию. Через несколько часов я предпринял вторую попытку; во Флориде было уже поздно, но в Лос-Анджелесе вечер только начинался. Она не ответила. Она перезвонила сама. Я снял трубку, но она молчала. Мы долго сидели у телефона, не говоря ни слова. Наконец она произнесла:

– Помнишь, когда брат умер… я тебе позвонила. Мне нужно было чувствовать тебя рядом, и мы часами молчали в трубку. Просто чтобы ты был со мной.

Я не ответил. Мы еще помолчали. Потом в трубке раздались гудки.

Балтимор, Мэриленд, октябрь 1995 года

Врачи скорой помощи не смогли заставить сердце Скотта биться снова; его смерть констатировали прямо на газоне футбольного поля Баккери. Назавтра уроки в Баккери отменили, в школе работали психологи. Всех пришедших учеников направляли в актовый зал, а из громкоговорителей в коридорах непрерывно звучал голос директора Бардона: «В связи с трагедией, случившейся вчера вечером, уроки сегодня отменяются. Всем ученикам пройти в актовый зал». У шкафчика Скотта лежала гора цветов, свечей и мягких игрушек.

Скотта похоронили на кладбище в пригороде Нью-Йорка, откуда была родом семья Невиллов. Мы поехали туда все – Вуди, Гиллель, я, дядя Сол и тетя Анита.

Перед началом церемонии я искал Александру; ее нигде не было видно. Я нашел ее в похоронном бюро. Она сидела совсем одна и плакала. Одетая во все черное. Даже ногти накрасила черным лаком. Я сел рядом. Взял ее за руку. Она показалась мне такой красивой, что меня охватило эротическое желание – поцеловать ее ладонь. И я поцеловал. Она не отняла руку, и я поцеловал ее снова. Я целовал тыльную сторону руки, каждый палец. Она прижалась ко мне и прошептала на ухо:

– Не отпускай мою руку, Марки, пожалуйста.

Церемония была очень тяжелая. Я прежде никогда с таким не сталкивался. Дядя Сол и тетя Анита постарались нас подготовить, но вживую все оказалось совсем иначе. Александра была безутешна; я видел, как ее черные от туши слезы капали на наши руки. Я не знал, надо ли что-то ей говорить, утешать ее. Мне хотелось вытереть у нее под глазами, но я боялся оказаться неловким. И ограничился тем, что сжимал ее руку так сильно, как только мог.

Мучительнее всего были даже не печальные обстоятельства, а явственно ощутимое напряжение между Патриком и Джиллиан. Патрик произнес надгробную речь о сыне, мне она показалась прекрасной. Он назвал ее «Смирение отца больного ребенка». В ней он отдал должное Вуди и Гиллелю и поблагодарил их за то счастье, какое они принесли Скотту. Сказал он о них примерно следующее:

– Счастливы ли мы по-настоящему, мы, состоятельные жители Оук-Парка или Нью-Йорка? Кто из нас может утверждать, что познал полное счастье?

Мой сын Скотт был счастлив. Счастлив благодаря двум мальчикам, которые вывели его в жизнь.

Я видел сына до появления Вуди и Гиллеля – и видел его после.

Спасибо вам обоим. Вы подарили ему улыбку, какой я у него прежде не видел. Вы подарили ему силы, каких я за ним прежде не знал.

Кто, даже прожив долгую жизнь, может утверждать, что сделал счастливым хоть одного из своих ближних? Вы это можете, Гиллель и Вуди. Вы это можете.

Из-за речи Патрика между ним и женой после похорон, во время поминок, вспыхнула весьма тягостная ссора. Мы все собрались в гостиной у сестры Джиллиан, ели птифуры, и вдруг услышали громкие голоса, доносившиеся с кухни.

– Ты им говоришь спасибо? – кричала Джиллиан. – Они убили нашего сына, а ты говоришь им спасибо?!

Сцена была невыносимая. Я вдруг вспомнил все: как, бывало, ненавидел Скотта, как завидовал его болезни, как утверждал, что у меня тоже муковисцидоз. На глаза навернулись слезы, но мне не хотелось плакать перед Александрой. Я вышел в сад. Сказал себе, что я подонок. Подонок! Подонок! А потом мне на плечо легла чья-то рука. Я обернулся; это был дядя Сол. Он крепко обнял меня, и я разрыдался.

Я никогда не забуду, как он прижимал меня к себе в тот день.

Потянулись грустные недели.

Гиллель и Вуди чувствовали себя виноватыми. В довершение всего директор Бардон потребовал, чтобы виновные понесли наказание. Он вызвал к себе Гиллеля и тренера Бендхэма. Беседа длилась больше часа. Вуди беспокойно шагал взад-вперед под дверью. Наконец дверь открылась, и Гиллель в слезах вылетел из кабинета.

– Меня выгнали из команды! – крикнул он.

– Что?! То есть как?

Гиллель не ответил и бросился прочь по коридору. Вуди увидел, как из кабинета вышел тренер Бендхэм, тоже с опрокинутым лицом.

– Мистер Бендхэм, скажите, что это неправда! – воскликнул он. – Что происходит?

– То, что случилось, – это очень серьезно. Гиллелю придется покинуть команду. Мне очень, очень жаль… Я ничего не могу поделать.

Вуди в бешенстве влетел без стука в кабинет Бардона:

– Мистер Бардон, вы не можете выгнать Гиллеля из футбольной команды!

– Может, это все-таки мое дело, Вудро? И кто тебе позволил врываться ко мне в кабинет?

– Это месть? Да?

– Вудро, сколько раз тебе повторять: выйди из кабинета.

– Вы даже не хотите объяснить, почему выгнали Гиллеля?

– Я его не выгонял. Официально он никогда не был членом команды. Ни один ученик не может нести ответственность за других учеников. Тренер Бендхэм ни в коем случае не должен был предлагать ему место ассистента. И потом, он убил ученика, ты забыл, Вуди? Без его нелепых идей Скотт Невилл был бы жив!

– Он никого не убивал. Скотт хотел играть, это была его мечта!

– Мне не нравится твой тон, Вудро. Твой дружок, видите ли, жалуется, что я не выполняю свои обязанности. Я их выполню. Вот увидишь. А теперь иди.

– Вы не имеете права так поступать с Гиллелем!

– Имею полное право. Я директор школы. А вы всего лишь ученики. Всего лишь ученики и ничего больше. Понял?

– Вы за это заплатите!

– Это что, угроза?

– Нет, обещание.

Никто ничего не смог сделать. Для Гиллеля с футболом было покончено.

Следующей ночью Вуди тихонько выбрался из дома Гольдманов и подъехал на велосипеде к дому Бардона. Под покровом темноты прокрался в сад, достал из сумки баллончик с краской и написал огромными буквами, через весь фасад:

БАРДОН – ГОВНЮК

Едва он кончил писать, как в его затылок уперся луч света. Он обернулся, но, ослепленный направленным на него фонарем, ничего не увидел.

– Чем это ты тут занимаешься, парень? – строго спросил мужской голос. И Вуди понял, что перед ним двое полицейских.

Дядю Сола и тетю Аниту разбудил звонок из полиции: их просили прийти в дежурную часть за Вуди.

– «Бардон – говнюк»? – огорчилась тетя Анита. – Ничего получше не придумал? Ох, Вуди, да как тебе такое в голову могло прийти?

Он пристыженно повесил голову и пробормотал:

– Я хотел ему отомстить за то, что он сделал с Гиллелем.

– Мстить не надо! – спокойно, без гнева ответил дядя Сол. – В мире все устроено иначе, ты же прекрасно знаешь.

– Что мне теперь будет? – спросил Вуди.

– Зависит от того, подаст директор жалобу или нет.

– Меня выгонят из школы?

– Мы не знаем. Ты сделал большую глупость, Вуди, и теперь твоя судьба от тебя не зависит.

Вуди выгнали из Баккери.

Тренер Бендхэм защищал его перед Бардоном, как мог; тот отказался пересматривать свое решение, и между ними произошла бурная ссора.

– Да что ж вы такой узколобый, Стив? – взорвался Бендхэм.

– Существуют правила, и их надо соблюдать. Вы видели, во что этот мелкий негодяй превратил мой дом?

– Но он же мальчишка, это мальчишка напакостил! Вы могли отправить его на полгода мыть школьные туалеты, но делать так, как вы, нельзя! Нельзя калечить жизнь двум мальчишкам.

– Огастес, я все сказал.

– Черт подери, Стив, вы директор школы – школы, мать вашу! Ваша задача – строить жизни этих парней! Строить, а не ломать.

– Именно так, я директор школы. И вы, кажется, не понимаете, какая на мне лежит ответственность. Мы призваны адаптировать детей к нашему обществу, а не наоборот. Они должны твердо знать, что есть правила, и если их не соблюдать, это влечет за собой последствия. Можете считать меня жестоким, если вам так угодно, но я знаю, что однажды они скажут мне спасибо за то, что я для них сделал. Такие мальчишки кончают в тюрьме, если никто вовремя не схватит их за руку.

– Такие мальчишки, Стив, кончают звездами НФЛ и нобелевскими лауреатами! Вот увидите, лет через десять сюда приедут телевизионщики, снимать фильм во славу Гольдманов.

– Пффф! Слава Гольдманов! Только не говорите мне, что сами верите в такие глупости…

– И журналисты будут стоять с микрофоном, а вы – самым жалким образом лепетать, что они были вашими любимчиками, лучшими учениками в школе и вы никогда не сомневались в их талантах!

– Довольно, вы переходите всякие границы. Я вас выслушал, с меня хватит.

– Знаете что, Стив, это с меня хватит! Катитесь вы в жопу!

– Что, простите? Вы совсем спятили? Я напишу докладную, Огастес. Вам тоже не поздоровится!

– Можете писать, что хотите. Я сваливаю. Не желаю иметь отношения к вашей говенной системе, которая только и может, что лишать двух пареньков их мечты! Я увольняюсь, и больше вы меня не увидите!

Он вышел, со всей силы грохнув дверью, и в тот же день написал заявление об уходе, требуя до срока отправить его в отставку.

На следующих выходных Вуди пришел к нему домой и увидел, что тот грузит вещи в свой автокемпер.

– Мистер Бендхэм, не уезжайте… вы нужны команде.

– Команды больше нет, Вуди, – ответил Бендхэм, не отрываясь от дела. – Мне уже давно надо было отойти от дел.

– Я пришел попросить прощения. Это все из-за меня.

Бендхэм поставил коробку на землю.

– Нет, Вуди, вовсе не из-за тебя. А из-за этой говенной системы! Из-за этих тухлых преподов. Это мне надо просить у тебя прощения, Вуди. Я, дурак, даже не сумел отстоять вас с Гиллелем.

– И вы сбегаете?

– Нет, ухожу в отставку. Поезжу по стране, к лету буду на Аляске.

– Вы смываетесь в вашем чертовом доме на колесах, чтобы не видеть реальности, тренер.

– Вовсе нет. Мне всегда хотелось путешествовать.

– У вас вся жизнь впереди, чтобы съездить на эту вашу паршивую Аляску!

– Жизнь не такая уж длинная, мой мальчик.

– Достаточно длинная, чтобы вы побыли с нами еще немножко.

Бендхэм крепко взял его за плечи:

– Не бросай футбол, мой мальчик. Не ради меня, не ради Бардона, только ради себя и никого больше.

– Да пошел он, этот футбол! На фиг мне болтаться в этом говне!

– Нет, не пошел! Футбол – это вся твоя жизнь!

* * *

Семейная жизнь Патрика и Джиллиан после смерти Скотта дала трещину.

Джиллиан не смогла простить мужу, что он поощрял Скотта в его занятиях футболом. Ей надо было подумать, хотелось побыть одной. А главное, она больше не могла жить в Оук-Парке. Через месяц после похорон Скотта она решила вернуться в Нью-Йорк и сняла квартиру на Манхэттене. Александра поехала с ней. Они перебрались в Нью-Йорк в ноябре 1995 года.