Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 154 (всего у книги 311 страниц)

– Что это за история с Алабамой?

– Я вам говорил: Келлерганы уехали из Алабамы и поселились здесь. И я убежден, что на то была веская причина.

– Я наведу справки. Если обещаете впредь вести себя прилично.

– У нас получается, сержант, а? Я хочу сказать: с Гарри ведь снимут обвинение?

Гэхаловуд пристально посмотрел на меня:

– Мне одно мешает, писатель, – это вы. У меня работа. Расследую два убийства. А у вас, по-моему, навязчивая идея – снять с Квеберта обвинение в убийстве Нолы; вам как будто хочется заявить на всю страну: вот видите, он невиновен, какие могут быть претензии к честному писателю? Но претензии-то, Гольдман, еще и в том, что он втюрился в девочку пятнадцати лет!

– А то я не знаю! Я все время об этом думаю, представьте себе!

– Тогда почему вы никогда об этом не говорите?

– Я приехал сюда сразу, как разразился скандал. Не раздумывая. Думал я прежде всего о друге, о своем старом брате Гарри. В принципе, я мог бы побыть тут два-три дня для очистки совести и живенько вернуться в Нью-Йорк?

– Тогда почему вы еще тут и мозолите мне глаза?

– Потому что Гарри Квеберт – мой единственный друг. Мне тридцать лет, и у меня есть только он. Он всему меня научил, последние десять лет он был моим единственным братом по разуму. Кроме него, у меня никого нет.

Наверно, в этот момент Гэхаловуд меня пожалел, потому что вдруг пригласил к себе домой на ужин.

– Приходите сегодня вечером, писатель. Разберемся с расследованием, перекусим чего-нибудь. С женой познакомитесь. – И, словно чтобы не умереть от избытка вежливости, добавил самым неприятным своим тоном: – Вообще-то довольна будет в основном жена. Она уж сколько времени мне плешь проедает, чтобы я вас домой позвал. Мечтает с вами познакомиться. Странные у нее мечты.

* * *

Семья Гэхаловуда жила в уютном маленьком домике в жилом квартале на востоке Конкорда. Хелен, жена сержанта, была полной противоположностью мужу: изящная, очень приятная женщина. Встретила она меня очень приветливо:

– Мне так понравилась ваша книга, – сказала она. – Значит, вы в самом деле ведете расследование вместе с Перри?

Ее супруг пробурчал, что никакого расследования я не веду, что главный он, а меня просто небо послало портить ему жизнь. Появились две дочки, весьма обаятельные девочки-подростки, вежливо поздоровались со мной и скрылись в своей комнате. Я сказал Гэхаловуду:

– В сущности, в этом доме я не нравлюсь только вам.

Он улыбнулся:

– Заткнитесь, писатель. Заткнитесь и пошли на воздух, выпьем пивка холодного. Такая чудная погода.

Мы с ним долго сидели на террасе, удобно устроившись в плетеных креслах и подливая себе пиво из пластмассового кувшина. Гэхаловуд был в костюме, но надел поношенные тапочки. Вечер выдался очень жаркий, было слышно, как на улице играют дети. В воздухе приятно пахло летом.

– У вас в самом деле замечательная семья, – сказал я.

– Спасибо. А вы как? Жена есть? Дети?

– Нет, никого.

– Собака?

– Нет.

– Даже собаки нет? Вам, наверно, действительно чертовски одиноко, писатель… Дайте угадаю: у вас квартира гораздо больше, чем вам нужно, в модном квартале Нью-Йорка. Огромная пустая квартира.

Я даже не пытался возражать.

– Раньше мой агент приходил ко мне смотреть бейсбол, – сказал я. – Мы с ним делали начос с сыром. Было славно. Но со всей этой историей не знаю, захочет ли мой агент снова ко мне прийти. От него уже две недели никаких вестей.

– Что, писатель, поджилки трясутся?

– Да. Но что хуже всего, я не знаю, чего боюсь. Я сейчас пишу книжку об этом деле. Должен получить за нее как минимум миллион долларов. Она будет нарасхват, это точно. Но в душе я несчастлив. Что мне делать, как вы думаете?

Он взглянул на меня с удивлением:

– Вы просите совета у человека, зарабатывающего пятьдесят тысяч долларов в год?

– Ага.

– Не знаю, что вам сказать, писатель.

– Если бы я был вашим сыном, что бы вы посоветовали?

– Вы? Моим сыном? Меня сейчас стошнит. Сходите к психоаналитику, писатель. Знаете, у меня уже есть сын. Моложе вас, ему двадцать…

– Я не знал.

Он порылся в кармане и вытащил маленькое фото, наклеенное на картонку, чтобы не помялось. На ней был молодой человек в парадном мундире морского пехотинца.

– Ваш сын военный?

– Второй пехотный дивизион. Его послали в Ирак. Помню день, когда он поступил на службу. Тут на парковке торгового центра был передвижной призывной пункт. Для него все было очевидно. Он пришел домой и сказал мне, что его выбор сделан: он бросает университет и отправляется воевать. Из-за одиннадцатого сентября. У него эти кадры не выходили из головы. Я тогда вытащил карту мира и говорю: «Ирак – это где?» А он ответил: «Ирак – это там, где надо быть». Как вы думаете, Маркус (он первый раз назвал меня по имени), он был прав или нет?

– Понятия не имею.

– Вот и я тоже. Я знаю одно: жизнь – это череда выборов, с которыми потом приходится мириться.

Это был прекрасный вечер. Я уже давно не чувствовал себя окруженным таким теплом и заботой. После ужина я ненадолго остался один на террасе: Гэхаловуд помогал жене убирать со стола. Спустилась ночь, небо было чернильно-черное. Я отыскал мерцающий контур Большой Медведицы. Кругом царил покой. Слышалось только мирное стрекотание сверчков. Когда Гэхаловуд вернулся, мы подвели итоги расследования. Я рассказал, как Стерн позволил Гарри бесплатно жить в Гусиной бухте.

– Тот самый Стерн, у которого была связь с Нолой? – уточнил он. – Все это очень странно.

– Вы же сами видите, сержант. И я вам точно говорю: еще тогда кто-то знал про Гарри и Нолу. Гарри мне рассказывал, что в тот вечер, когда был городской бал, он обнаружил на зеркале в туалете надпись: его обозвали «ёбарем малолетки». Кстати, а что слышно про надпись на рукописи? Когда будут результаты графологической экспертизы?

– Теоретически, на той неделе.

– Значит, скоро все узнаем.

– Я досконально изучил полицейский отчет об исчезновении Нолы, – помолчав, сказал Гэхаловуд. – Тот, что составлен бывшим шефом Праттом. И там ни разу не упомянуты ни Стерн, ни Гарри.

– Странно, потому что Нэнси Хаттауэй и Тамара Куинн утверждают, что, когда Нола пропала, они обе сообщили Пратту о своих подозрениях относительно Стерна и Гарри.

– Но отчет подписал сам шеф Пратт. Он знал и ничего не предпринял?

– И что все это может значить? – спросил я.

Гэхаловуд помрачнел:

– Что у него тоже могла быть связь с Нолой Келлерган.

– У него тоже? Вы думаете, что… Боже милосердый… Шеф Пратт и Нола?

– Завтра утром первое, что мы сделаем, писатель, это поедем к нему и спросим.

* * *

Наутро в четверг, 3 июля 2008 года, Гэхаловуд заехал за мной в Гусиную бухту, и мы отправились к шефу Пратту домой, на Маунтин-драйв. Дверь нам открыл сам Пратт. Сперва он увидел только меня и приветливо произнес:

– Мистер Гольдман, каким попутным ветром вас занесло? В городе говорят, вы ведете собственные разыскания…

Я услышал, как Эми спросила, кто пришел, и Пратт ответил: «Это писатель Гольдман». Потом он заметил Гэхаловуда и обронил:

– А, так это официальный визит…

Гэхаловуд кивнул.

– Всего несколько вопросов, шеф, – пояснил он. – Расследование застопорилось, и нам недостает некоторых сведений. Уверен, вы понимаете.

Мы расположились в гостиной. Эми Пратт зашла поздороваться. Муж велел ей не болтать языком, а поболтаться в саду; она без лишних слов нацепила шляпу и пошла возиться со своими гардениями. Сценка показалась бы мне смешной, если бы в гостиной Праттов не повисла вдруг необъяснимая напряженность.

Я предоставил вести допрос Гэхаловуду. Он был очень хороший коп и, несмотря на затаенную агрессивность, большой знаток человеческой психологии. Для начала он задал несколько ничего не значащих вопросов; потом попросил Пратта коротко напомнить цепь событий, приведших к исчезновению Нолы Келлерган. Но Пратт скоро потерял терпение и заявил, что уже писал отчет о результатах расследования в 1975 году и нам остается только его прочесть. И вот тут Гэхаловуд перешел в наступление:

– Ну, честно говоря, я читал ваш отчет, и он меня не убедил. Я знаю, к примеру, что Тамара Куинн говорила вам, что знает про Гарри и Нолу, и тем не менее в деле об этом ни разу не упоминается.

Пратт не дал сбить себя с толку:

– Да, мамаша Куинн ко мне приходила. Сказала, что ей все известно, сказала, что Гарри бредит Нолой. Но у нее не было доказательств, и у меня тоже.

– Неправда, – перебил я. – Она показывала вам страницу, написанную рукой Гарри и ясно изобличавшую его.

– Показывала, один раз. А потом эта страница исчезла! У нее ничего не было! И что мне было делать?

– А Элайджа Стерн? – спросил Гэхаловуд, сделав вид, что сменил гнев на милость. – Что вы знаете о Стерне?

– Стерн? – повторил Пратт. – Элайджа Стерн? А он какое отношение имеет к этой истории?

Гэхаловуд одержал верх. Он заговорил, очень спокойно, но его тон не оставлял места никаким уверткам:

– Прекратите этот цирк, Пратт, мне все известно. Я знаю, что вы вели следствие не так, как обязаны были вести. Я знаю, что после исчезновения девочки Тамара Куинн делилась с вами своими подозрениями насчет Квеберта и что Нэнси Хаттауэй сообщала вам о сексуальных отношениях Нолы с Элайджей Стерном. Вы должны были задержать Квеберта и Стерна, вы должны были, по крайней мере, их допросить, произвести обыск у них дома и внести все это в отчет. Самая обычная процедура. Но вы этого не сделали! Почему? Почему, а? В конце концов, у вас на руках была убитая женщина и пропавшая девочка!

Я почувствовал, что Пратт растерялся. Пытаясь вновь обрести уверенность, он повысил голос:

– Я неделями прочесывал всю округу! – рявкнул он. – Даже в отпуске! Я из кожи вон лез, чтобы найти девочку! И нечего оскорблять меня в собственном доме и ставить под сомнение мою работу! Копы с копами так не поступают!

– Вы перевернули всю землю и обыскали дно морское, – возразил Гэхаловуд, – но вы знали, что есть люди, которых надо допросить, и не допросили! Почему, черт возьми? Знали за собой вину? Какую?

Повисла долгая пауза. Я смотрел на Гэхаловуда: он выглядел очень внушительно. Он смотрел на Пратта в упор, спокойно и грозно.

– Какую вину вы знали за собой? – повторил он. – Говорите! Ради бога, говорите! Что произошло с девочкой?

Пратт отвел глаза. Он встал и отошел к окну, избегая наших взглядов. С минуту он смотрел на улицу, на жену, очищавшую гардении от сухих листьев.

– Это было в самом начале августа, – еле слышно заговорил он. – В самом начале августа этого гребаного 1975 года. Хотите верьте, хотите нет, но однажды под вечер малышка пришла ко мне в кабинет, в полицейский участок. Я услышал, как в дверь кто-то постучал, и не успел ответить, как вошла Нола Келлерган. Я сидел за столом, читал какое-то дело и никак не ожидал ее увидеть. Я поздоровался, спросил, что случилось. У нее был очень странный вид. Ни слова не говоря, она закрыла дверь, повернула ключ в замочной скважине, потом пристально посмотрела на меня и подошла. Подошла к столу, и тут…

Пратт замолчал. Он был явно взволнован и не находил слов. Гэхаловуд оставался совершенно бесстрастным; он сухо спросил:

– И тут что, шеф Пратт?

– Хотите верьте, сержант, хотите нет. Она залезла под стол. Она… Она расстегнула мне штаны, взяла мой пенис и положила себе в рот.

Я так и подскочил:

– Это еще что такое?

– Это правда. Она меня сосала, и я ей позволил. Она сказала: «Не сдерживайтесь, шеф». И когда я кончил, она произнесла, вытирая рот: «Теперь вы преступник».

Мы сидели в полном изумлении: так вот почему Пратт не допрашивал ни Стерна, ни Гарри. Потому что он сам был непосредственно замешан в этом деле, ровно в том же качестве, что и они.

Пратт облегчил свою совесть и теперь ощущал потребность выговориться. По его словам, позже был еще один минет. Но если в первый раз по инициативе Нолы, то во второй он заставил ее повторить. Он рассказал, что однажды патрулировал район в одиночку и встретил Нолу. Она пешком возвращалась с пляжа, недалеко от Гусиной бухты. Она несла пишущую машинку. Он предложил ее подвезти, но поехал не к Авроре, а к лесу Сайд-Крик:

– За несколько недель до ее исчезновения я был с ней в Сайд-Крик. Я остановился на опушке леса, там никогда никто не ходит. И я взял ее руку, положил на свой член и попросил сделать еще раз то, что она делала. Я расстегнул штаны, нагнул ей голову и попросил меня сосать… Не знаю, что на меня нашло. Я тридцать лет не могу отделаться от этого воспоминания! Я больше не могу! Арестуйте меня, сержант. Я хочу, чтобы меня допросили, чтобы меня судили, чтобы меня простили. Прости меня, Нола! Прости!

Увидев мужа, выходящего из дома в наручниках, Эми Пратт подняла такой крик, что переполошила всех соседей. Любопытные высыпали на свои лужайки посмотреть, что происходит; какая-то женщина звала мужа, чтобы он не пропустил такое зрелище: «Полиция арестовала Гэрета Пратта!»

Гэхаловуд усадил Пратта к себе в машину и, включив сирену, отбыл в Конкорд. Я остался во дворе у Праттов. Эми плакала, стоя на коленях у своих гардений, а к Маунтин-драйв сбегались соседи, и соседи соседей, и вся улица, и весь квартал; вскоре у дома собралось полгорода.

Вконец оглушенный услышанным, я уселся на пожарную колонку и позвонил Роту, сообщить о сложившейся ситуации. У меня не хватало мужества встретиться с Гарри: мне не хотелось первым сообщать ему такую новость. За меня это очень скоро сделало телевидение. Великая шумиха в СМИ вспыхнула в считаные часы: все каналы передали, что Гэрет Пратт, бывший шеф полиции Авроры, только что признался в совершении актов сексуального характера с Нолой Келлерган, став тем самым еще одним потенциальным подозреваемым в этом деле. Гарри позвонил мне по тюремному телефону уже к вечеру; он плакал. Просил меня приехать. Он не мог поверить, что все это правда.

В зале для свиданий я рассказал ему, что произошло с шефом Праттом. Он был потрясен до глубины души, глаза у него все время были на мокром месте. В конце концов я сказал:

– Это еще не все… Мне кажется, вам пора узнать…

– Узнать что? Вы меня пугаете, Маркус.

– Я на днях спрашивал вас про Стерна; так вот, я к нему ездил.

– И?..

– Я нашел у него портрет Нолы.

– Портрет? Какой портрет?

– У Стерна дома висит портрет обнаженной Нолы.

Я захватил с собой увеличенное фото и показал ему.

– Это она! – закричал Гарри. – Это Нола! Это Нола! Что все это значит? Что это за мерзость?

Охранник призвал его к порядку.

– Гарри, – произнес я, – постарайтесь успокоиться.

– Но Стерн какое отношение имеет ко всей этой истории?

– Не знаю… Нола никогда о нем не говорила?

– Никогда! Никогда!

– Гарри, насколько мне известно, Нола состояла в связи с Элайджей Стерном. В то самое лето 1975 года.

– Что? Что? Что все это значит, Маркус?

– По-моему… В общем, насколько я понимаю… Гарри, вам надо свыкнуться с мыслью, что, возможно, вы были не единственным мужчиной в жизни Нолы.

Он словно обезумел. Вскочил с места и запустил пластиковым стулом в стену с криком:

– Нет! Это невозможно! Невозможно! Она любила меня! Слышите! Меня она любила!

К нему ринулась охрана, его скрутили и увели. До меня донесся его вопль: «Зачем вы это делаете, Маркус? Зачем вы все поганите? Будьте вы прокляты! Вы, Пратт и Стерн!»

После этой сцены я и принялся писать историю Нолы Келлерган, пятнадцатилетней девочки, вскружившей голову целому американскому городку.

16. «Истоки зла»
^{(Аврора, Нью-Гэмпшир, 11–20 августа 1975 года)}

– Гарри, сколько нужно времени, чтобы написать книгу?

– Это зависит.

– Зависит от чего?

– От всего.

11 августа 1975 года

– Гарри! Милый Гарри!

Она бегом влетела в дом с рукописью в руках. Было раннее утро, еще не пробило девяти. Гарри сидел в кабинете, перебирая ворох бумаг. Она заглянула в дверь и помахала портфелем с драгоценным текстом.

– Где она была? – раздраженно спросил Гарри. – Где, черт возьми, была эта проклятая рукопись?

– Гарри, простите. Милый Гарри… Не сердитесь на меня. Я ее вчера вечером взяла, вы спали, и я ее забрала домой, почитать… Не надо было, наверно… Но это так прекрасно! Просто невероятно! Так прекрасно!

Она с улыбкой протянула ему стопку страниц.

– Так что? Тебе понравилось?

– Понравилось? – воскликнула она. – Вы спрашиваете, понравилось ли мне? Не то слово! Я в восторге! Это самое прекрасное, что мне когда-либо приходилось читать! Вы необыкновенный писатель! Это будет величайшая книга! Вы скоро станете знаменитым, Гарри. Слышите? Знаменитым!

И с этими словами она стала танцевать; она танцевала в коридоре, протанцевала в гостиную, дотанцевала до террасы. Она танцевала от счастья, она была так счастлива! Она прибрала стол на террасе. Вытерла росу, расстелила скатерть и приготовила рабочее место – принесла его ручки, тетради, черновики и тщательно отобранные на пляже камни вместо пресс-папье. Потом принесла кофе, вафли, печенье и фрукты, положила на стул подушку, чтобы ему было удобнее. Она старалась, чтобы все было в полном порядке, чтобы он мог работать в наилучших условиях. Устроив его за столом, она хлопотала по дому. Убирала, готовила еду – занималась всем, чтобы он мог полностью сосредоточиться на книге. Писать и ни о чем больше не думать. По мере того как росла стопка исписанных листов, она перечитывала их, иногда делала исправления, а потом перепечатывала набело на своем «ремингтоне»; она трудилась страстно и преданно, как самая верная секретарша. И только переделав все дела, позволяла себе сесть неподалеку от Гарри – не слишком близко, чтобы не мешать, – и смотрела, как он пишет. Она была счастлива. Она была женой писателя.

В тот день она ушла вскоре после полудня. Как всегда, оставляя его одного, дала ему указания:

– Я вам приготовила сэндвичи. Они на кухне. В холодильнике есть холодный чай. Главное, ешьте как следует. И передохните немножко. Иначе у вас потом будет болеть голова. Вы же знаете, милый Гарри, что бывает, когда вы слишком много работаете: у вас случаются эти ужасные мигрени, из-за которых вы становитесь таким раздражительным.

Она обняла его.

– Ты придешь попозже? – спросил Гарри.

– Нет, Гарри. Я занята.

– Чем занята? И почему ты так рано уходишь?

– Занята, и все. Женщина должна оставаться загадкой. Это я в одном журнале прочитала.

Он улыбнулся:

– Нола…

– Да?

– Спасибо.

– За что, Гарри?

– За все. Я… Я наконец пишу книгу. И у меня получается только благодаря тебе.

– Милый Гарри, но я только этим и хочу заниматься в жизни: заботиться о вас, быть всегда рядом с вами, помогать вам писать книги, создать с вами семью! Только представьте, как мы будем счастливы все вместе! Сколько детей вы хотите, Гарри?

– По крайней мере, троих!

– Да! И даже четверых! Двух мальчиков и двух девочек, чтобы не было лишних споров. Я хочу стать миссис Гарри Квеберт! И гордиться своим мужем больше всех на свете!

Она ушла. Добралась по дороге из Гусиной бухты до шоссе 1. И снова не заметила тени, притаившейся в зарослях и следившей за ней.

Ей понадобилось полчаса, чтобы дойти пешком до Авроры. Она проделывала этот путь дважды в день. В городе она свернула на главную улицу и дошла до сквера, где они договорились встретиться с Нэнси Хаттауэй.

– Почему в сквере, а не на пляже? – заныла Нэнси, увидев ее. – Так жарко!

– У меня сегодня вечером свидание…

– Что? Нет, только не говори, что ты опять едешь к Стерну!

– Не произноси его имени!

– Ты опять попросила меня прийти, чтобы у тебя было алиби?

– Ну пожалуйста, прикрой меня…

– Да я тебя все время прикрываю!

– Ну еще раз. Только один разик. Пожалуйста.

– Не езди туда! – взмолилась Нэнси. – Не езди к этому типу, пора это прекратить! Мне за тебя страшно. Что вы там делаете вместе? Сексом занимаетесь, а? Это так?

Нола ответила, ласково и успокаивающе:

– Не волнуйся, Нэнси. Главное, не волнуйся. Ты меня прикроешь, да? Обещай, что прикроешь. Ты же знаешь, что бывает, когда выясняется, что я вру. Ты же знаешь, что со мной дома сделают…

Нэнси покорно вздохнула:

– Хорошо. Буду сидеть здесь, пока ты не вернешься. Только не позже половины седьмого, а то мама ругаться будет.

– Договорились. А если тебя спросят, что мы делали, ты что скажешь?

– Мы сидели здесь и болтали всю вторую половину дня, – протараторила Нэнси кукольным голосом. И жалобно воскликнула: – Но мне надоело из-за тебя врать! Зачем ты это делаешь? А?

– Потому что я люблю его! Я так его люблю! Я для него готова на все!

– Бррр, противно. Даже думать об этом не хочу.

Синий «мустанг» вывернул на улицу, примыкающую к скверу, и остановился на обочине. Нола заметила его.

– Вот он, – сказала она. – Я побежала. Пока, Нэнси. Спасибо, ты настоящий друг.

Она быстро подошла к машине и села в нее. «Здравствуй, Лютер», – сказала она шоферу, устраиваясь на заднем сиденье. Машина тут же тронулась с места и скрылась из глаз. Никто, кроме Нэнси, не видел этой странной сцены.

Через час «мустанг» въехал во двор поместья Элайджи Стерна в Конкорде. Лютер провел девушку в дом. Теперь она знала, как пройти в комнату.

– Раздевайся, – ласково велел Лютер. – Я пойду скажу мистеру Стерну, что ты приехала.

12 августа 1975 года

Каждое утро с тех пор, как они вернулись с Мартас-Винъярда, с тех пор, как к нему вернулось вдохновение, Гарри вставал на рассвете и перед тем, как сесть за работу, отправлялся бегать.

Каждое утро он добегал до Авроры. И теперь, как и каждое утро, он остановился у пристани для яхт, чтобы проделать серию отжиманий. Еще не было шести часов. Город спал. Он обошел «Кларкс» стороной: ресторан как раз должен был открыться, и ему не хотелось столкнуться с Дженни. Она замечательная девушка, она не заслужила такого обращения с его стороны. С минуту он постоял, любуясь океаном, залитым невероятными красками рассвета. И вздрогнул, услышав, как его окликнули по имени:

– Гарри? Так это правда? Ты встаешь так рано, чтобы побегать?

Он обернулся: это была Дженни в форменном платье «Кларкса». Она подошла к нему и неловко попыталась его обнять.

– Просто я люблю смотреть, как встает солнце, – ответил он.

Она улыбнулась. Она подумала, что если он приходит сюда, значит, все-таки немножко ее любит.

– Хочешь зайти в «Кларкс» выпить кофе? – предложила она.

– Спасибо, не хочется сбиваться с ритма…

Она ничем не выдала своего разочарования.

– Хотя бы присядем на минутку.

– Не хочу надолго останавливаться.

Она погрустнела:

– Но ты в последние дни совсем пропал! В «Кларкс» больше не приходишь…

– Извини. Увлекся своей книгой.

– Но не только же книги есть в жизни! Заходи иногда меня проведать, ты мне доставишь удовольствие. Мама на тебя ругаться не будет, обещаю. Она не должна была заставлять тебя платить весь долг сразу.

– Ничего страшного.

– Мне пора на работу, мы в шесть открываем. Ты уверен, что не хочешь кофе?

– Уверен, спасибо.

– Может, зайдешь попозже?

– Нет, не думаю.

– Если ты бываешь здесь каждое утро, я могу ждать тебя у пристани… Ну, если ты хочешь. Просто чтобы поздороваться.

– Не стоит.

– Ладно. Во всяком случае, я сегодня работаю до пяти. Если хочешь, приходи писать… Я тебе мешать не буду. Обещаю. Надеюсь, ты не рассердился, что я пошла на бал с Тревисом… Знаешь, я его не люблю. Он просто друг. Я… Я хотела сказать тебе, Гарри: я люблю тебя. Люблю, как никогда никого не любила.

– Не говори так, Дженни…

Часы на городской ратуше пробили шесть: она опаздывала. Она поцеловала его в щеку и убежала. Не надо было говорить, что она его любит; она уже злилась на себя. Какая дура! Поднимаясь по улице к «Кларксу», она обернулась, чтобы помахать ему рукой, но его уже не было. Она подумала, что если он все же зайдет в «Кларкс», значит, он ее хоть чуть-чуть любит, значит, еще не все потеряно. Она прибавила шаг, но в конце подъема из-за живой изгороди вдруг вынырнула широкая скрюченная тень и загородила ей дорогу. От неожиданности Дженни вскрикнула. Но сразу узнала Лютера:

– Лютер! Ты меня напугал!

В свете фонаря возникло перекошенное лицо и могучее туловище.

– Фто… Фто ему от тебя надо?

– Ничего, Лютер…

Он схватил ее за руку и сильно сдавил.

– Не… не… не фмейфя надо мной! Фто ему от тебя надо?

– Он просто друг! Пусти меня, Лютер! Мне больно, черт возьми! Пусти, или я всем расскажу!

Он разжал пальцы и спросил:

– Ты подумала про мое предловение?

– Ответ: нет, Лютер! Я не хочу, чтобы ты меня рисовал! А теперь дай мне пройти! А то я скажу, что ты тут бродишь, и у тебя будут проблемы.

Лютер без лишних слов бросился бежать и растворился в утренней заре, как обезумевший зверь. Ей было страшно, она заплакала. Поскорей дошла до ресторана и перед входом вытерла глаза: мать была уже на месте, и ей не хотелось, чтобы та заметила слезы.

Гарри побежал назад через весь город к шоссе 1 и Гусиной бухте. Он думал о Дженни. Не надо было подавать ей ложных надежд. Он очень досадовал на себя из-за этой девушки. На перекрестке с шоссе 1 у него подкосились ноги; мышцы остыли, пока он стоял у пристани, он чувствовал, как их начинает сводить. Он был один на обочине пустынного шоссе и уже жалел, что убежал так далеко от дома, не представляя, как теперь добраться до Гусиной бухты. В эту минуту рядом с ним непонятно откуда возник синий «мустанг». Водитель опустил стекло, и Гарри узнал Лютера Калеба.

– Нувна помофь?

– Слишком далеко забежал… Похоже, я что-то себе повредил.

– Фадитефь. Я ваф подвеву.

– Повезло мне, что я вас встретил, – сказал Гарри, устраиваясь на переднем сиденье. – Что вы делаете в Авроре в такую рань?

Калеб не ответил; он отвез своего пассажира в Гусиную бухту, не обменявшись с ним больше ни словом. Высадив Гарри, «мустанг» покатил назад, но направился не в Конкорд, а свернул налево, к Авроре, и заехал на узкую тупиковую лесную тропу. Укрыв машину за соснами, Калеб проворно пробрался сквозь ряды деревьев и спрятался в зарослях неподалеку от дома Гарри. Было четверть седьмого утра. Он уселся, привалившись к стволу, и стал ждать.

Около девяти часов Нола пришла в Гусиную бухту ухаживать за своим возлюбленным.

13 августа 1975 года

– Понимаете, доктор Эшкрофт, я всегда так делаю, а потом на себя злюсь.

– Как это происходит?

– Не знаю. Это как будто само из меня вырывается, против моей воли. Ну просто тянет меня, и я не могу устоять. Но мне от этого плохо. Мне так плохо! Но устоять не могу.

Доктор Эшкрофт внимательно посмотрел на Тамару Куинн и спросил:

– Вы способны сказать людям, как вы к ним относитесь?

– Я… Нет. Никогда не говорю.

– Почему?

– Потому что они и так знают.

– Вы уверены?

– Ну конечно!

– Откуда же им знать, если вы никогда не говорите?

Она пожала плечами:

– Не знаю, доктор…

– Ваши домашние знают, что вы ко мне ходите?

– Нет. Нет! Я… Это их не касается.

Он кивнул:

– Знаете, миссис Куинн, вам надо записывать свои ощущения. Это успокаивает. Иногда.

– Я и записываю, я все записываю. С тех пор как мы с вами это обсудили, я все пишу в тетрадь и храню ее как зеницу ока.

– Вам это помогает?

– Не знаю. Да, немного. По-моему.

– Мы поговорим об этом на будущей неделе. Время истекло.

Тамара Куинн встала, попрощалась за руку с врачом и покинула кабинет.

14 августа 1975 года

Было около одиннадцати. С самого утра Нола на террасе в Гусиной бухте прилежно перепечатывала на «ремингтоне» рукописные страницы, а Гарри, сидя напротив, работал, писал дальше. «Хорошо! – восторгалась Нола с каждым следующим словом. – Правда очень хорошо!» Гарри улыбался ей вместо ответа, чувствуя, как его переполняет неиссякающее вдохновение.

Стояла жара. Нола, заметив, что Гарри нечего попить, на минутку отлучилась с террасы и пошла на кухню приготовить холодный чай. Едва она скрылась в доме, как на террасу с улицы вошел гость – Элайджа Стерн.

– Гарри Квеберт, вы слишком усердно работаете! – громовым голосом произнес Стерн. Гарри, не слышавший, как он вошел, так и подскочил и немедленно впал в страшную панику: никто не должен был увидеть здесь Нолу.

– Элайджа Стерн! – завопил он изо всех сил, чтобы Нола услышала и не выходила из дома.

– Гарри Квеберт! – еще громче повторил Стерн, недоумевая, зачем Гарри так кричит. – Я звонил в дверь, но никто не ответил. Но я видел вашу машину, подумал, что вы, наверно, на террасе, и позволил себе обойти дом.

– И правильно сделали! – проорал Гарри.

Стерн заметил листки и «ремингтон» по другую сторону стола.

– Вы одновременно и пишете, и печатаете? – с любопытством спросил он.

– Да. Я… Я работаю над несколькими фрагментами сразу.

Стерн рухнул на стул. Он обливался потом.

– Несколько страниц сразу? Вы гениальный писатель, Гарри. Вообразите, я был в этих краях и решил заскочить в Аврору. Какой чудесный город! Машину я оставил на главной улице и пошел прогуляться. И ноги сами принесли меня сюда. Привычка, наверно.

– Элайджа, этот дом… Он просто невероятный. Сказочное место.

– Я очень рад, что вы тут остались.

– Спасибо вам за щедрость. Я вам очень обязан.

– Только не надо благодарностей, ничем вы мне не обязаны.

– Однажды у меня появятся деньги, и я куплю этот дом.

– Тем лучше, Гарри, тем лучше. Я буду счастлив, если дом с вами оживет. Простите, ради бога, с меня льет ручьями, и я умираю от жажды.

Гарри нервно поглядывал в сторону кухни, надеясь, что Нола слышала их и не появится. Нужно было как можно скорее найти способ избавиться от Стерна.

– К несчастью, мне нечего вам предложить, кроме воды…

Стерн засмеялся:

– Не беспокойтесь, друг мой… Я так и думал, что у вас дома шаром покати. Это-то меня и тревожит: писать – дело хорошее, только смотрите не зачахните! Вам давно пора жениться, чтобы кто-то был рядом и о вас заботился. Знаете что, отвезите меня в город, приглашаю вас позавтракать, заодно и поболтаем немножко, если, конечно, вы не против.

– С удовольствием! – облегченно воскликнул Гарри. – Непременно! С огромным удовольствием. Пойду возьму ключи от машины.

Он вошел в дом. И, проходя мимо кухни, обнаружил Нолу, спрятавшуюся под стол. Она послала ему чудесную заговорщицкую улыбку и приложила палец к губам. Он улыбнулся в ответ и вернулся на террасу к Стерну.

Они уселись в «шевроле» и поехали в «Кларкс». Устроились на террасе, заказали яичницу, тосты и оладьи. У Дженни при виде Гарри заблестели глаза. Он так давно не приходил!

– С ума сойти, – сказал Стерн. – Я правда решил немного пройтись, и вдруг оказался в Гусиной бухте. Словно провалился в пейзаж.

– Между Авророй и Гусиной бухтой невероятно красивое побережье, – ответил Гарри. – Не устаю любоваться.

– Вы там часто гуляете?

– Почти каждое утро. Я занимаюсь бегом. Отличный способ начать день. Встаю на заре, бегу, а солнце встает. Потрясающее ощущение.

– Да вы атлет, дорогой мой. Мне бы вашу дисциплину.

– Насчет атлета не знаю. Позавчера, например, когда я собирался возвращаться из Авроры в Гусиную бухту, у меня случились ужасные судороги. С места двинуться не мог. По счастью, встретил вашего шофера, и он любезно довез меня до дому.