Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"
Автор книги: Си Джей Уотсон
Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
Жанры:
Крутой детектив
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 250 (всего у книги 311 страниц)
Понедельник, 21 июля – пятница, 25 июля 2014 года
Понедельник, 21 июля 2014 года
5 дней до открытия фестиваля
Орфеа бурлил. Весть о том, что во время спектакля будет раскрыто имя убийцы, оставшегося безнаказанным, разлетелась по округе с быстротой молнии. За выходные в город съехались толпы журналистов. Целые орды падких на сенсацию туристов присоединились к местным жителям, которых тоже снедало любопытство. Забитую народом Мейн-стрит с бою брали уличные торговцы, снабжавшие публику напитками, едой и даже футболками с принтом “я был в орфеа. я знаю, что случилось в 1994 году”. Вокруг Большого театра, вход в который был перекрыт полицией, царила немыслимая толчея; десятки телевизионщиков, выстроившись в ряд, регулярно выходили в прямой эфир:
– Кто убил семейство Гордонов, женщину на пробежке и журналистку, которая приблизилась к разгадке? Мы получим ответ через пять дней здесь, в Орфеа, штат Нью-Йорк…
– Через пять дней одна из самых невероятных пьес, когда-либо представленных на подмостках, раскроет нам все тайны…
– По улицам мирного городка в Хэмптонах бродит убийца, и пьеса назовет его имя…
– Здесь, в Орфеа, реальность превосходит любой вымысел. Городские власти объявили, что в день открытия фестиваля город будет оцеплен. Ожидается подкрепление из соседних населенных пунктов. Большой театр, где в настоящий момент идут репетиции спектакля, круглосуточно охраняется…
Городская полиция работала на износ. В довершение всего Гулливер был занят на репетициях, и руководство осуществлял Монтейн. Ему помогали прибывшие на место силы местной полиции и полиции штата.
К общей фантасмагорической атмосфере добавлялись политические волнения: после того как были обнародованы последние данные, Сильвия Тенненбаум требовала официально оправдать брата. Она организовала комитет поддержки, позировавший перед телекамерами с плакатами “Теду – справедливый суд!”. Кроме того, Сильвия требовала отставки мэра и досрочных муниципальных выборов, на которых собиралась выдвинуть свою кандидатуру. Стоило кому-то из журналистов обратить на нее внимание, как она начинала кричать:
– Полиция допрашивала Брауна по делу об убийствах 1994 года! Он утратил наше доверие!
Но Браун как истинный политикан отнюдь не собирался покидать свой пост. Царившее повсюду возбуждение играло ему на руку: Орфеа, как никогда, требовался лидер. Несмотря на все вопросы, возникшие в связи с его вызовом в полицию, Браун еще далеко не исчерпал кредит доверия, и горожане, озабоченные сложившейся ситуацией, не желали в момент кризиса остаться без мэра. А городские торговцы и вовсе были на седьмом небе: рестораны и гостиницы переполнены, в сувенирных магазинах не успевали реагировать на ажиотажный спрос, все предвкушали рекордные прибыли во время фестиваля.
Но одного обстоятельства не знал никто. В окутанном тайной Большом театре, куда больше не пускали никого, кроме труппы, пьеса Кирка Харви трещала по всем швам. Ни о каких невероятных разоблачениях, столь желанных публике, не было и речи. Мы узнали об этом от Майкла Берда, нашего бесценного помощника. Майкл, пользовавшийся доверием Кирка Харви, был единственным человеком со стороны, который имел доступ в Большой театр. Харви выдал ему специальную аккредитацию в обмен на обещание не рассказывать до премьеры о содержании пьесы. “Нам непременно нужен журналист, однажды он сможет засвидетельствовать, что произошло в Орфеа”, – заявил Кирк. Так что мы поручили Майклу быть нашими глазами в зале, снимать для нас на видео ход репетиций. В то утро он позвал нас к себе домой, просмотреть отснятые накануне эпизоды.
Он жил с семьей за пределами Орфеа, в прелестном доме на пути в Бриджхэмптон.
– А что, зарплаты главного редактора местной газеты хватает, чтобы за все это платить? – спросил Дерек у Анны, когда мы подходили к дому.
– Отец его жены – человек весьма состоятельный, – пояснила та. – Клайв Дэвис, может, слышали про такого? Несколько лет назад выдвигался в мэрию Нью-Йорка.
Встретила нас жена Майкла. Очень красивая блондинка лет под сорок, то есть сильно моложе мужа. Она предложила нам кофе и провела в гостиную, где Майкл возился с телекабелями, подключал их к компьютеру.
– Спасибо, что пришли, – произнес он. Вид у него был огорошенный.
– Что случилось, Майкл? – спросил я.
– По-моему, Кирк окончательно рехнулся.
Он включил компьютер, и перед нами на телеэкране предстала сцена Большого театра. Сэмюел Пейделин изображал труп, а Джерри – полицейского. Харви, с какой-то переплетенной брошюрой в руках, наблюдал за ними.
– Хорошо! – Харви возник на экране. – Перевоплотитесь в своего героя! Сэмюел, ты мертвяк мертвяком. А ты, Джерри, гордый полицейский!
Харви открыл брошюру и стал читать:
Ужасное утро. Льет дождь. Движение на загородном шоссе перекрыто, возникла гигантская пробка.
– Что это у него за бумажки? – спросил я Майкла.
– Пьеса целиком. Вроде бы в ней все написано. Я попытался заглянуть, но Харви не выпускает ее из рук. Говорит, содержание настолько важное, что сцены он будет цедить по капле. Даже если актеры не успеют выучить текст к открытию фестиваля и им придется читать с листа.
Харви: Отчаявшиеся водители яростно сигналят.
Элис и Стивен изобразили застрявших в пробке нетерпеливых водителей.
Вдруг появилась Дакота.
Харви: По обочине дороги, вдоль неподвижно стоящих машин, идет молодая женщина. Подходит к заграждениям и обращается к постовому полицейскому.
Дакота (женщина): Что случилось?
Джерри (полицейский): Человек погиб. Разбился на мотоцикле.
Дакота: На мотоцикле?
Джерри: Да, врезался в дерево на полной скорости. Мокрое место осталось.
– Никак не съедут с первой сцены, – сказала Анна.
– Погодите, – предупредил Берд, – самая красота впереди.
Харви на экране внезапно заорал:
– А теперь – Пляска Смерти!
Все актеры хором закричали: “Пляска смерти! Пляска смерти!”, и на сцену выскочили Островски и Рон Гулливер в трусах.
– Это что за балаган? – ужаснулся Дерек.
Островски с Гулливером подбежали к рампе. Гулливер держал в руках чучело какого-то зверя. С минуту смотрел на него, потом взмолился:
– Росомаха, росомаха, конец близко, спаси нас от страха! – и в обнимку с ней нелепо закувыркался по сцене.
Островски, раскинув руки, обвел взором пустые ряды и возопил:
– Dies irae, dies illa, Solvet saeclum in favilla!
У меня глаза полезли на лоб.
– Теперь еще и латынь?
– Карикатура какая-то, – сказал Дерек.
– Латинские фразы взяты из какого-то средневекового текста про Апокалипсис, – пояснил нам Майкл, успевший навести справки. – Там говорится о Судном дне.
И он прочел нам перевод этого фрагмента:
– “День гнева, тот день повергнет мир во прах”!
– Звучит угрожающе, – заметила Анна.
– Как и надписи, которые Харви в 1994 году понаписал по всему городу, – напомнил Дерек. – Может, Судный день и есть “Черная ночь”?
– А меня другое поражает, – сказал я. – Спектакль ведь точно не будет готов вовремя. Харви пытается всех надуть. Зачем? Что он такое задумал?
Допросить Харви мы не могли, он находился под защитой майора Маккенны, мэра и полиции Орфеа. Единственной нашей зацепкой был Джеремайя Фолд. Мы спросили про него у Майкла Берда, но это имя ничего ему не говорило.
– Как ты думаешь, это не может быть не “Джеремайя Фолд”, а еще какое-то слово? – спросил я у Анны.
– Сомневаюсь, Джесси. Я вчера целый день читала и перечитывала эту “Черную ночь”. Перепробовала все возможные комбинации, но больше ничего подходящего не выходит.
Почему кто-то скрыл код в тексте “Черной ночи”? И кто это сделал? Кирк Харви? Что ему было известно на самом деле? Что за игру он вел с нами и со всем городом?
В этот момент у Анны зазвонил телефон. Это был Монтейн:
– Анна, мы тебя обыскались. Срочно приезжай, ночью ограбили твой кабинет.
Когда мы примчались, все коллеги Анны толпились на пороге ее кабинета, созерцая осколки стекла на полу и сорванные жалюзи и пытаясь понять, что произошло. Ответ, впрочем, лежал на поверхности. Здание было одноэтажное, все кабинеты находились в его задней части и выходили окнами на полоску газона, обнесенную деревянным заборчиком. Камеры слежения были только на парковке и у главного входа. Незваному гостю явно не составило труда перешагнуть забор; по газону он подошел к окну кабинета. Потом содрал жалюзи, выбил стекло, чтобы открыть окно, и проник в помещение. Вторжение заметил один полицейский, который хотел положить Анне на стол почту.
Другой полицейский заходил к ней накануне под вечер, все было в порядке. Значит, это случилось ночью.
– Как так вышло, что никто ничего не заметил? – спросил я.
– Если все патрулируют одновременно, на месте никого нет, – сказала Анна. – Такое иногда бывает.
– А шум? – недоумевал Дерек. – Ведь, чтобы сорвать жалюзи, надо устроить жуткий грохот. Неужто никто ничего не слышал?
Но здание полиции окружали только офисы и городские склады. Единственными свидетелями могли стать разве что пожарные из соседней казармы. Но когда кто-то из полицейских сообщил, что около часа ночи случилось крупное ДТП, на которое выехали все патрули и пожарные из казармы, мы поняли, что руки у незваного гостя были развязаны.
– Он где-то прятался, – поняла Анна, – ждал подходящего момента. Причем ждал, наверно, даже несколько дней.
Просмотр записей с внутренних камер наблюдения показал, что в здание никто не заходил. Одна камера находилась в коридоре и была направлена прямо на дверь кабинета Анны. Дверь не открывалась. Тот, кто проник в кабинет, там и оставался. Значит, нацелился именно в это помещение.
– Ничего не понимаю. Тут и красть-то нечего, к тому же все на месте, – сказала Анна.
– Красть нечего, зато посмотреть есть на что, – ответил я, указывая на магнитную доску и стены, завешанные документами по нашему делу. – Человек, который сюда проник, хотел знать, как движется расследование. И получил доступ к работе Стефани и нашей.
– Наш убийца рискует, – произнес Дерек. – Начинает паниковать. Подставляется. Анна, кому известно, что твой кабинет здесь?
Анна пожала плечами:
– Всем. Я имею в виду, это же не секрет. Даже когда люди приходят подать жалобу, они идут по коридору и видят мой кабинет. Мое имя написано на двери.
Дерек отозвал нас в сторонку и очень серьезно прошептал:
– Тот, кто сюда проник, рисковал не зря. Он прекрасно знал, что находится у тебя в кабинете. Это кто-то здешний.
– О господи, – сказала Анна, – думаешь, это коп?
– Если бы это был коп, Анна, он мог бы просто зайти в кабинет в твое отсутствие, – заметил я.
– И попался бы, – возразил Дерек. – Его бы записала камера в коридоре. Если он считает, что за ним следят, для него главное – не совершать ошибок. Зато, взламывая окно, он заметал следы. Возможно, в полиции завелся крот.
Значит, работать здесь теперь небезопасно. Но куда идти? У меня в окружном отделении полиции штата уже не было своего кабинета, а Дерек работал в опен-спейсе. Нам нужно было место, где нас никто не станет искать. И тогда мне на ум пришел архивный зал “Орфеа кроникл”: туда мы могли приходить незаметно, прямо через служебный вход редакции.
Майкл Берд с радостью устроил нас в архиве.
– Никто не узнает, что вы здесь, – заверил он. – Журналисты никогда не спускаются в подвал. Я вам дам и ключ от архива, и дубликат, тогда входить сможете только вы. И ключ от служебного входа. Приходите, когда хотите, хоть днем, хоть ночью.
Спустя несколько часов мы втайне от всех в точности восстановили нашу стену с расследованием.
* * *
В тот вечер Анна собиралась поужинать с Лорен и Полом. Они на недельку приехали в свой дом в Саутхэмптоне и договорились встретиться с ней в кафе “Афина”, взамен провального вечера 26 июня.
Анна заехала домой переодеться и внезапно вспомнила свой разговор с Коди о книге, которую Бергдорф написал про театральный фестиваль. Коди тогда сказал, что весной 1994 года решил отвести закуток в магазине для местных авторов. А если Харви тоже выставил свою пьесу на продажу? Прежде чем отправиться на ужин, она на минутку заскочила к Коди домой. Он сидел на крыльце и потягивал виски, наслаждаясь теплыми сумерками.
– Да, Анна, мы отвели местным авторам комнатку в глубине магазина. Мрачноватый такой чулан. Мы из него сделали еще один зал, назвали его “Читка”. Какой был успех! Мне такой и во сне не снился: туристы так и набросились на местные рассказы. Впрочем, отдел и сейчас существует. В том же помещении. Но я с тех пор снес одну стену и соединил его с магазином. А почему тебя это интересует?
– Просто любопытно. – Анна предпочла уклониться от прямого ответа. – Подумала, вдруг ты помнишь писателей, которые тогда принесли свои тексты.
– Да их целая толпа набежала, – развеселился Коди. – Не переоценивай мою память. Но кажется, в начале лета 1994 года в “Орфеа кроникл” была про это статья. Наверняка у меня в магазине осталась копия, хочешь, схожу? Может, что-то тебе будет полезно.
– Нет, Коди, спасибо огромное. Не стоит трудиться из-за такой ерунды. Завтра зайду в магазин.
– Ты уверена?
– Абсолютно. Спасибо!
Анна поехала встречаться с Лорен и Полем, но, оказавшись на Мейн-стрит, решила завернуть в редакцию “Орфеа кроникл”. Ужин немножко подождет, ничего с ним не будет. Она обошла здание, вошла в заднюю дверь и оказалась в архиве. Села за компьютер с поисковиком и по ключевым словам “Коди Иллинойс”, “книжный магазин” и “местные авторы” без труда нашла статью, датированную концом июня 1994 года.
В КНИЖНОМ МАГАЗИНЕ ОРФЕА
ЧЕСТВУЮТ ПИСАТЕЛЕЙ ИЗ ХЭМПТОНОВ
Две недели назад в книжном магазине Орфеа появилось небольшое помещение, специально отведенное для местных авторов. Эта инициатива имеет огромный успех у писателей, они спешат заявить о себе и представить свои сочинения. Книг так много, что владелец магазина Коди Иллинойс вынужден брать лишь по одному экземпляру каждого произведения, чтобы всем хватило места.
Рядом была помещена фотография Коди, гордо позирующего в дверном проеме бывшей подсобки, над входом в которую красовалась резная деревянная вывеска наши авторы. За его спиной можно было разглядеть комнатку, стены которой сверху донизу были заставлены книгами и рукописями. Анна взяла лупу и стала внимательно разглядывать каждую обложку. Прямо в середине фотографии она заметила переплетенную брошюру, на которой было написано крупными буквами:
Кирк Харви
ЧЕРНАЯ НОЧЬ
Наконец-то она поняла, где Гордон раздобыл пьесу. В магазине Коди.
* * *
Островски возвращался в “Палас дю Лак” с ночной прогулки в парке. Было тепло. В лобби отеля навстречу критику устремился администратор:
– Мистер Островски, у вас на двери уже несколько дней висит табличка “Не беспокоить”. Я хотел удостовериться, что все хорошо.
– Да, я нарочно ее не снимаю, – ответил Островски. – Я целиком поглощен творческим процессом. Меня ни в коем случае нельзя отвлекать. Искусство непостижимо!
– Разумеется, мистер Островски. Не желаете ли поменять банные полотенца? Не нужны ли вам косметические средства?
– Нет, друг мой. От души благодарю вас за внимание.
Островски поднялся в номер. Ему очень нравилось быть артистом. Он чувствовал себя на своем месте. Словно обрел наконец свою истинную кожу. Открывая дверь, он повторял про себя: Dies irae… dies irae… Включил свет. Вся стена в номере была увешана статьями об исчезновении Стефани. Он долго изучал их. Добавил еще несколько. Потом сел к письменному столу, усыпанному листками с заметками, и посмотрел на царящее над ними фото Меган Пейделин. Поцеловал стекло рамки и произнес: “Я теперь писатель, дорогая”. Взял ручку и написал: “Dies irae, День гнева”.
За несколько километров оттуда, в номере “Мотеля 17”, где теперь обитали Элис и Стивен, назревала бурная ссора. Элис хотела уехать.
– Я хочу в Нью-Йорк, хоть с тобой, хоть без тебя. Мне надоела эта вонючая гостиница и эта паршивая жизнь. Ты не удачник, Стиви. Я с самого начала это знала.
– Ну и уходи, Элис! – отозвался Стивен, не отрываясь от ноутбука: ему надо было кровь из носа сдать первую статью для сайта журнала.
Элис разозлилась, что он так легко ее отпускает:
– Почему ты не хочешь ехать в Нью-Йорк?
– Хочу выяснить все про эту пьесу. Это уникальное произведение.
– Врешь, Стиви! Пьеса – говно! Ты что, считаешь, что Островски в трусах – это театр?
– Уходи, Элис.
– Я возьму твою машину.
– Нет! Поедешь на автобусе! Выкрутишься как-нибудь сама!
– Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне, Стиви! Я не животное! Что это на тебя нашло? Надо же, еще недавно носился со мной, как с царицей.
– Элис, послушай. У меня полон рот неприятностей. Из-за истории с кредиткой я могу вылететь из журнала.
– У тебя одно бабло на уме, Стиви! Ты ничего не понимаешь в любви!
– Совершенно верно.
– Я все расскажу, Стиви. Если ты позволишь мне одной уехать в Нью-Йорк, я всю правду про тебя расскажу Скипу Нейлану. Про то, как ты обращаешься с женщинами. Про насилие, которое ты надо мной учинял.
Стивен даже не повернулся. Элис, заметив на столе рядом с ним ключи от машины, решила схватить их и удрать. С криком “Я тебя уничтожу, Стивен!” она кинулась к ключам, но выскочить за дверь не успела: Стивен схватил ее за волосы и втянул обратно. Она взвыла от боли. Он швырнул ее об стену, потом набросился на нее и влепил ей увесистую пощечину.
– Никуда ты не уедешь! – заорал он. – Затащила меня в дерьмо, вот и сиди в нем тоже!
Она в ужасе смотрела на него и плакала. А он вдруг осторожно взял ее лицо в ладони, умильно шепча:
– Прости, Элис. Прости, я сам не понимаю, что делаю. Эта история меня с ума сведет. Я найду тебе гостиницу получше, обещаю. Я все улажу. Прости, любовь моя.
В это же время мимо жуткой парковки “Мотеля 17” в сторону океана катил “порше”. За рулем сидела Дакота. Отцу она сказала, что идет в гостиничный фитнес-зал, а в результате сбежала на его машине. Она сама не знала, соврала ли сознательно или ноги помимо воли понесли ее не туда. Она свернула на Оушен-роуд. Паломничество завершилось у бывшего родительского дома, “Райского сада”. Она взглянула на звонок на воротах. Вместо таблички Семья Райс теперь было написано: Семья Скалини. Она пошла вдоль живой изгороди, заглядывая сквозь листву во двор. Увидела свет. Потом нашла узкий проход. Перешагнула низкий заборчик и пролезла через изгородь. Ветки слегка царапали ей лицо. Она ступила на газон и дошла до бассейна. Никого. Она тихо плакала.
Потом достала из сумки пластиковую бутылку со смесью водки с кетамином и залпом выпила. Легла в шезлонг возле бассейна и, закрыв глаза, под мирный плеск воды стала думать о Таре Скалини.
Первый раз я увидела Тару Скалини в марте 2004 года. Мне было девять лет. Мы обе вышли в финал конкурса правописания в Нью-Йорке. И сразу подружились. В тот день ни она, ни я не хотели выигрывать. Мы шли вровень и по очереди намеренно делали ошибку в буквах слова, которое называл нам судья. Он повторял каждой из нас: “Если вы верно назовете все буквы слова, то выиграете конкурс!”
Но так продолжалось бесконечно. Мы битый час ходили по кругу, пока наконец судья не признал победительницами обеих. Ex aequo.
Так началась наша восхитительная дружба. Мы стали неразлучны. Ходили друг к другу в гости при первой возможности.
Отец Тары Джеральд Скалини работал в каком-то инвестиционном фонде. Семья жила в громадной квартире с видом на Центральный парк. И жила потрясающе – с личным шофером и поваром, с домом в Хэмптонах.
Мой отец в то время еще не руководил “Каналом 14”, у него таких средств не было. Мы ни в чем не нуждались, но до образа жизни Скалини нам было как до Луны. В девять лет мне казалось, что Джеральд Скалини очень с нами любезен. Он любил приглашать нас в гости, посылал за мной шофера, чтобы я приехала поиграть с Тарой. Летом, когда мы были в Орфеа, он звал нас на обед в их дом в Ист-Хэмптоне.
Но хоть я и была маленькой, мне довольно скоро стало ясно, что все приглашения Джеральда Скалини продиктованы не щедростью, а снисходительностью. Он любил покрасоваться перед другими.
Пригласив нас в свою двухэтажную 600-метровую квартиру возле Центрального парка, он обожал потом зайти к нам и сказать: “Как вы мило обставили квартирку”. Высшим наслаждением для него было позвать нас в свое невероятное поместье в Ист-Хэмптоне, а потом явиться выпить кофе в скромный домик, который мои родители снимали в Орфеа, и заметить: “Прелесть что за сарайчик”.
Думаю, родители ходили в гости к Скалини, главным образом чтобы доставить мне удовольствие. Мы с Тарой обожали друг друга. Мы были похожи во всем: отличницы, с большими литературными способностями, обе читали запоем и мечтали стать писателями. Мы целыми днями сочиняли всякие истории и записывали их то на листочках, то на семейном компьютере.
Прошло четыре года. Весной 2008-го нам с Тарой исполнялось тринадцать лет. Мой отец за это время сделал головокружительную карьеру. Он занимал один важный пост за другим, о нем заговорили в специализированной прессе, наконец он возглавил “Канал 14”. Наша жизнь быстро менялась. Теперь мы тоже жили у Центрального парка, родители строили летний дом в Орфеа, а я, к величайшему своему счастью, поступила в престижную частную школу Хэйфер, в которую ходила Тара.
По-моему, Джеральд Скалини почувствовал в лице моего отца какую-то угрозу себе. Не знаю, что такое он говорил у них на кухне, но вскоре мне стало казаться, что Тара ведет себя со мной не так, как раньше.
Я уже давно говорила Таре, что мечтаю о ноутбуке. Я мечтала, чтобы у меня был свой компьютер, чтобы я могла писать у себя в комнате и никому не показывать свои тексты. Но родители отказывались мне его покупать. Говорили, что у нас в малой гостиной стоит компьютер – да, теперь у нас была большая гостиная и малая гостиная – и я могу пользоваться им сколько угодно.
– Но мне хочется писать у себя в комнате.
– В гостиной ничем не хуже, – отвечали неумолимые родители.
Весной Таре подарили ноутбук. Ту самую модель, которую хотела я. По-моему, она никогда о нем не просила. И вот теперь хвасталась в школе своей новой игрушкой.
Я изо всех сил старалась не обращать на это внимания. Все мои мысли были заняты более важным делом: в школе устроили конкурс сочинений, и я хотела представить свой текст. И Тара тоже, мы вместе работали в школьной библиотеке. Она на своем ноутбуке, а мне приходилось писать в тетради, а вечером все переписывать на компьютере в малой гостиной.
Тара говорила, что родители считают ее сочинение потрясающим. Они даже просили какого-то своего друга, известного в Нью-Йорке писателя, прочитать его и чуть-чуть помочь дочери. Когда я дописала свое, то прежде чем представить его на конкурс, дала прочесть ей. Она сказала “неплохо”, причем таким тоном, что мне сразу вспомнился ее отец. Когда же ее текст был готов, она отказалась мне его показывать: “Не хочу, чтобы ты списывала”.
В начале июня 2008 года в актовом зале школы состоялась церемония, на которой было торжественно объявлено имя лауреата конкурса. К моему великому удивлению, первый приз достался мне.
Неделю спустя Тара пожаловалась в классе, что у нее украли компьютер. У нас у всех были индивидуальные шкафчики в коридоре, закрывавшиеся на кодовый замок, и директор школы приказал обыскать сумки и шкафчики всех учеников нашего класса. Когда пришла моя очередь открыть шкафчик перед директором и его заместителем, я в ужасе увидела внутри компьютер Тары.
Был невероятный скандал. Меня вызывали к директору, с родителями. Напрасно я клялась, что я ни при чем, доказательства были налицо. Потом нас вызвали еще раз, вместе с семейством Скалини; те заявили, что потрясены. Я снова пыталась возразить, говорила, что не виновата, и снова напрасно: меня вызвали на дисциплинарный совет, на неделю исключили из школы и приговорили к общественно полезным работам.
Хуже всего, что от меня отвернулись друзья: они перестали мне верить. Теперь меня окрестили “воровкой”. Тара направо и налево рассказывала, что давно меня простила. Что, если бы я ее попросила, она бы дала мне свой компьютер. Я знала, что она врет. Кроме меня, код от моего шкафчика знал только один человек. И это была Тара.
Мне было очень одиноко. И очень плохо. Но этот эпизод не столько ослабил меня, сколько заставил писать еще больше. Моим убежищем стали слова. Я часто уходила одна в школьную библиотеку и писала.
А через несколько месяцев удача отвернулась от семейства Скалини.
Страшный финансовый кризис октября 2008 года напрямую затронул Джеральда Скалини. Он потерял большую часть своего состояния.
