Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 287 (всего у книги 311 страниц)

Глава 53
В Женеве (2/5)

– До апреля месяца никто не знал о нашей находке, – сказал Сагамор, – не считая нескольких человек из уголовной полиции Вале и Женевы, которые поклялись хранить тайну. Кристина была первой, кому я ее открыл. И, должен признать, она‐то и помогла мне разобраться, что к чему.

Сагамор приготовил нам целую кипу документов и разложил их на столе.

– Это материалы следствия? – спросил я.

Он кивнул:

– Смотрите сколько угодно, но выносить отсюда что‐либо вы не имеете права, да и вообще я вам ничего не показывал.

Среди бумаг мы обнаружили фотографии дома Эвезнеров и разбитого окна в одной из комнат.

– Снимки сделаны после ограбления, за два дня до убийства? – спросила Скарлетт.

– Да, откуда вы знаете?

– Мы говорили с их соседкой. Но давайте вернемся к вашему расследованию. Вы сказали, что к апрелю за четыре месяца, прошедших после убийства, вы так и не нашли никаких убедительных доказательств.

– Если и нашли, то крайне мало.

– А версии у вас были? Подозреваемые?

– Скорее внутреннее убеждение, что убийца догадался о двойной жизни Хансена.

– Когда вы говорите “убийца”, вы имеете в виду кого‐то конкретного?

– Макера Эвезнера. Во время корпоративного уикенда он выяснил, что Жан-Бенедикт и Тарногол – это одно лицо и что он его дурачил в течение пятнадцати лет. Тогда он и сообразил, что под него копает именно кузен. И решил устранить его, убив, так сказать, двух зайцев – покончив с Жан-Бенедиктом, он избавлялся заодно и от Синиора Тарногола. Формально рассуждая, это двойное убийство полностью выводило совет банка из игры, поскольку сломить Ораса Хансена не составило бы труда. Макер Эвезнер знает, что пост президента достанется ему при условии, что он уничтожит своего кузена. Поэтому в ту печально знаменитую ночь с 15 на 16 декабря он приступает к действию. Он выходит из своего номера и стучится в 622‐й. Когда ему открывают, он дважды стреляет из пистолета и возвращается к себе. Даже если выстрелы услышат, даже если кто‐нибудь на этаже проснется и выйдет в коридор посмотреть, что происходит, он к тому моменту успеет лечь в постель и принять, как обычно, снотворное. Это замечательное алиби позже подтвердит его врач. Оружие, из которого были произведены выстрелы? Наверняка он приобрел пистолет у частного лица и не задекларировал его, как часто поступают многие образцовые граждане Швейцарии. Макер, кстати, походя, на голубом глазу, сообщил полиции, что владеет зарегистрированным пистолетом, и даже охотно согласился на экспертизу, чтобы проще было ввести нас в заблуждение. Притом что он опытный стрелок. Я выяснил, что он регулярно тренировался в тире недалеко от Женевы.

В дверь кабинета постучали. Коллега Сагамора вызвал его в коридор по какому‐то срочному делу.

– Прошу извинить меня, это ненадолго, – сказал Сагамор.

Стоило ему выйти, как Скарлетт тут же схватила мобильник и принялась фотографировать разложенные на столе документы.

– Вы спятили? Нельзя это делать!

– Мы напали на золотую жилу, писатель. Сагамор же предупредил, что не даст нам копию дела. Ну‐ка помогите мне! Снимайте все подряд! Поделим стопки!

Я подчинился. Это была уникальная возможность получить информацию, имевшую решающее значение для расследования.

Глава 54
Музыкальная шкатулка

Анастасия спала плохо. Впервые с ее приезда на Корфу она проснулась намного раньше Льва. Снаружи было еще темно. Она посмотрела на своего возлюбленного – он мирно спал – и встала. Наполнив ванну, она долго лежала в горячей воде. Ей было очень тревожно. Сегодня ей казалось, что безоблачное небо их греческого рая потемнело.

Накануне вечером она радостно встретила Льва, вернувшегося из Женевы. Они ужинали в большой гостиной, освещенной десятками свечей. Все было прекрасно. Тем не менее она чувствовала, что что‐то не так.

– В Женеве все прошло хорошо? – спросила она.

– Да, – кивнул Лев.

Но по тому, как он отвел взгляд, она поняла, что он не говорит всей правды. И решила копнуть поглубже:

– Ты сказал, что у тебя была встреча в банке.

– Ну да.

– С клиентами?

– С Макером. Он хотел меня видеть.

– Макер? Зачем?

– Попросил меня не увольняться. Он говорит, что мой уход дестабилизирует работу банка. Он предложил мне заняться филиалом в Афинах и управлять активами дистанционно.

– Ты, надеюсь, отказался?

– Мне пришлось согласиться.

Это была их первая размолвка на Корфу. Анастасия кричала, что он обещал ей уйти из банка, Лев возражал, что все останется по‐прежнему, он может работать из Афин.

– Мы переехали на Корфу, чтобы жить вместе, – напомнила ему Анастасия.

– А мы и живем вместе! И ничего не изменится. Раз в неделю я буду летать в Афины.

– Мне почему‐то кажется, что ты не хочешь уходить из Эвезнер-банка!

– Я не хочу вызывать подозрения.

– Подозрения? Какие подозрения?

Он ответил уклончиво:

– Я хочу, чтобы нам жилось спокойно. И беззаботно.

– Если хочешь, чтобы нам жилось спокойно, увольняйся! Уж как‐нибудь банк без тебя обойдется.

– Легко сказать.

– Лев, иногда у меня возникает ощущение, что ты от меня что‐то скрываешь.

Он засмеялся, как будто она сморозила ужасную глупость.

– Ничего я не скрываю, скажешь тоже! Да и что мне от тебя скрывать? Просто я вынужден много работать.

– У тебя достаточно денег, чтобы вообще не работать.

– Значит, это я от тебя и скрываю. Я, наверное, куда менее богат, чем ты полагаешь.

Он подлил им вина, чтобы разрядить обстановку. Анастасия знала, что он лжет. Не в его правилах было говорить о деньгах.

– Не ты ли круглый год жил в люксе фешенебельного отеля в Женеве?

– Апартаменты в “Берге” ничто по сравнению с содержанием этого дома, прислуги и оплатой твоих нарядов…

– Лев, – перебила его она, – все это меня не волнует! Мне плевать на деньги, я всегда это говорила. Живи мы в пастушьей хижине, без гроша в кармане, я бы слова не сказала. Да и потом, если потребуется, я пойду работать. Наймусь в какой‐нибудь местный бутик. И буду счастлива.

Лев громко расхохотался, сделав вид, что его страшно развеселила эта идея. Он встал из‐за стола, взял Анастасию за руку и вывел на террасу. В теплой весенней ночи слышен был только плеск моря и стрекот цикад. Вдалеке мерцали городские огни. Вид был фантастический. Он обнял ее, и ей снова стало хорошо. Пока она не проснулась на рассвете.

Анастасия в задумчивости лежала в ванне. Почему Льву никак не удается окончательно порвать с Женевой? Наверняка он ей врет. Наверняка что‐то от нее скрывает.

Лейтенант Сагамор спал плохо. Он внезапно проснулся на рассвете. Сначала обрадовался, что можно пока не вставать – ему оставалось еще добрых два часа сна. Но он провалялся в постели минут пятнадцать, уставившись в потолок, и осторожно покинул супружеское ложе.

В темной кухне он сварил себе кофе и выпил его у окна, глядя на безлюдную улицу. Это дело не давало ему покоя. Он думал об их разговоре с Кристиной накануне вечером. Несмотря на все его доказательства, она сказала:

– Я не верю, что Жан-Бенедикт Хансен и Тарногол – одно лицо.

Сагамор поразился такому выводу.

– Ну почему же, сама посуди, анализ ДНК волос, оставшихся внутри силиконовой маски, указывает на Хансена, особняк Тарногола принадлежит Хансену, найденные там вещи принадлежат Хансену, завтрак из икры, яиц и водки заказал в номер Хансен. Тебе мало?

– Звучит убедительно, – согласилась Кристина, – но каким образом тогда Жан-Бенедикта видели в обществе Тарногола, если он сам в него перевоплощался?

– Ты их часто наблюдала вместе? – спросил Сагамор.

Кристина задумалась.

– Вообще‐то нет, – вдруг разволновалась она, – лично я никогда их вместе не замечала… кроме того субботнего вечера во время корпоративного уикенда, в бальном зале. Они стояли на эстраде, когда Орас Хансен собирался объявить имя нового президента.

– У него был сообщник, – уверенно сказал Сагамор, который уже думал о таком раскладе. – Он переоделся в Тарногола и нацепил его силиконовое лицо, чтобы показаться рядом с Жан-Бенедиктом и тем самым отвести от него подозрения.

Кристина вспомнила, что на эстраде бального зала Тарногол и Жан-Бенедикт не произнесли ни слова, а Орас взял микрофон. Если считать, что Тарногол – вымышленный персонаж, кто угодно мог справиться с этой задачей. Однако она по‐прежнему сомневалась.

– Многие сотрудники банка подтвердят, что видели Жан-Бенедикта Хансена и Тарногола вместе, уверяю тебя. Да и потом, как бы ему удавалось всех дурачить во время заседаний совета?

– В заседаниях участвовал его сообщник. Достаточно было подпустить чуть‐чуть русского акцента, а главное, сидеть и помалкивать.

Но и это Кристину не убедило.

– Я не знала Абеля Эвезнера, – сказала она, – но, судя по отзывам, он был стреляный воробей. Тарногол – великолепный самозванец. Тут требуется интеллект, талант, завидное присутствие духа. Я не верю, что Жан-Бенедикт достиг бы такой виртуозности.

– Разве что его гениальность в этом и проявлялась: он умело притворялся посредственностью, чтобы усыпить бдительность окружающих. Вот тебе и подтверждение его талантов – никто даже не думал его подозревать.

С этим Кристина не спорила.

– Тебе удалось выяснить, откуда взялась эта маска? – спросила она. – Ты отследил производителя?

– Я пытался, но безуспешно. Опрошенные мною специалисты говорят, что ничего подобного в наших краях им не попадалось. Это самые передовые технологии. На уровне голливудского кинопроизводства.

Сомнения Кристины сбили Сагамора с толку. В то утро на кухне после долгих размышлений он принял решение, которому суждено было стать одним из поворотных моментов в расследовании.

Затем он приготовился к рабочему дню, накрыл завтрак для жены и двоих детей, которые еще спали, и поехал в Управление уголовной полиции на бульвар Карла Фохта.

Лейтенант Сагамор считал, что лишь очень ограниченный круг полицейских знал о существовании пакета, найденного в номере Жан-Бенедикта Хансена. Но он заблуждался.

Макер Эвезнер спал плохо. В полдевятого утра, растрепанный, в халате, он зашел на кухню, где Арма уже в третий раз поджаривала хлеб и варила яйца – хозяин опоздал на полтора часа, нарушив свое обычное расписание. Став президентом банка, Макер завтракал ровно в семь. Полностью обновив свой гардероб после назначения, он всегда появлялся в превосходном костюме-тройке. Он пил кофе, ел яйца с ломтиком цельнозернового хлеба (чтобы не потолстеть) и просматривал свежие газеты. Не позднее двадцати минут восьмого он уходил из дома в банк.

– Все в порядке, мисье? – спросила Арма, удивившись, что он встал так поздно.

– Проснулся на рассвете, снова заснул, не услышал будильник, – сварливо отчитался Макер, усаживаясь за стол.

Арма немедленно сделала ему крепкий кофе.

– Я не решалась постучать к вам, – сказала она, поставив перед ним дымящуюся чашку. – А следовало бы. Из-за меня вы опоздаете на работу.

– Не страшно, – ответил Макер, проведя рукой по лицу. Он был бледен.

– Вы заболели, мисье?

– Нет, я встревожен.

– Проблемы?

– Вроде того.

– В банке?

Макер не ответил и залпом выпил кофе. Он устал, ему необходимо было выспаться. Несмотря на снотворное, последние два месяца он каждое утро просыпался на рассвете. Он открывал глаза, охваченный непонятной тревогой, которая никак не отпускала его и не давала снова заснуть.

Арма продолжала что‐то говорить, но он не слушал. Он быстро съел яйца, ушел в будуар и заперся там. Ему надо было спокойно все обдумать, но в банке его постоянно дергали, а дома все время тормошила Арма, пытаясь ему угодить. Он сел за письменный стол. Перед ним лежали какие‐то скучные банковские документы, в которых надо было разобраться, фотографии Анастасии и миниатюрная музыкальная шкатулка. Он машинально взял ее и тут же отбросил, словно она обожгла ему пальцы. Он вспомнил, что произошло как‐то вечером, два месяца назад, в середине февраля. После этого у него и началась бессонница. После того, как он побывал в Опере, получив по почте билет на “Лебединое озеро” Чайковского. Взглянув тогда на приглашение, он сразу понял, что это очередная весточка от Вагнера.

•

Середина февраля, через два месяца после убийства

Антракт подходил к концу. Прозвенел звонок. Зрители Женевской оперы в спешке занимали места. Третий акт “Лебединого озера” вот-вот должен был начаться.

В опустевшем фойе на мраморной скамье сидели рядом двое мужчин.

– Я думал, что вы вывели меня из действующих агентов, – сказал Макер, – поскольку, будучи президентом, я слишком на виду.

– Все так, – кивнул Вагнер. – Я просто хотел от лица P-30 поздравить вас с успехом вашей последней миссии. Мы наконец избавились от Тарногола, и вы стали президентом.

– Спасибо, – кратко ответил Макер, не очень понимая, при чем тут Тарногол.

Помолчав, Вагнер продолжил:

– Макер, я хотел бы задать вам один вопрос, если позволите.

– Задавайте.

– Почему вы убили Жан-Бенедикта Хансена из огнестрельного оружия? Зачем было так рисковать?

Макер опешил:

– Я не убивал Жан-Бена, вы что!

Вагнер улыбнулся:

– Ну мне‐то не надо заливать… Спрашиваю из чистого любопытства. Вы же могли прикончить его тем же способом, что и Ораса. С ним у вас вышло гораздо естественнее.

– Орас Хансен умер от сердечного приступа, – напомнил Макер.

– От сердечного приступа! – повторил Вагнер, в восторге от такого остроумного ответа.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – разозлился Макер.

– Не стройте из себя святую невинность! – буркнул Вагнер. – Я знаю, вы тот еще тихушник. Вы убили Ораса Хансена! Вы использовали яд из первого пузырька, который я вам дал. Сердечный приступ случается в течение двенадцати часов, и его причину совершенно невозможно обнаружить. Идеальное преступление. Я имею в виду отца. А вот с сыном вы наворотили дел.

– Да вы что, Вагнер, я тут вообще ни при чем! Если мне и захотелось бы кого‐то замочить, то тогда уж Тарногола!

Вагнер усмехнулся:

– Я и об этом знаю, Макер. Не держите меня за идиота.

– О чем знаете?

– Что ваш кузен Жан-Бенедикт и был Синиором Тарноголом.

– То есть? Что вы несете?

– Да бросьте. Тарногола никогда не существовало, это плод трудов Жан-Бенедикта. Он сам перевоплощался в Тарногола!

– Что вы несете? – снова пробормотал Макер.

Заметив искреннее недоумение своего собеседника, Вагнер понял, что Макер и правда не в курсе.

– Разве полиция вам ничего не сообщила? – удивился он. – В номере Жан-Бенедикта нашли силиконовую маску Тарногола. Тарногола никогда не существовало! Одно сплошное надувательство.

Макер посмотрел на Вагнера, решив на мгновение, что тот подослан полицией, чтобы взять его на пушку и выведать, что ему известно об убийстве.

– Я не верю ни единому вашему слову. Я провел пятнадцать лет бок о бок с Тарноголом, и поверьте, он очень даже существовал. И потом, если то, что вы говорите, правда, почему полицейские ни разу не упомянули об этом?

Вагнер не стал настаивать. Он поднялся и дружески протянул руку Макеру:

– Я же не ругаться с вами пришел. Мне хотелось извиниться за то, как я обошелся с вами в декабре. Вы намного отважнее, чем я думал. Знайте, если вам почему‐либо понадобится P-30, мы всегда к вашим услугам.

С этими словами Вагнер вынул из кармана небольшой сверток и вручил его Макеру. Но поскольку тот тупо уставился на него, Вагнер добавил:

– Это подарок, откройте.

Макер послушно развернул обертку и обнаружил деревянную музыкальную шкатулку с тонкой рукояткой. На ней было выгравировано: “Лебединое озеро”, финал первого действия.

– Если я когда‐нибудь смогу вам пригодиться, – сказал Вагнер, уходя, – просто заведите ее. И я буду тут как тут.

•

Два месяца спустя, сидя в будуаре, Макер вспоминал свой последний разговор с Вагнером. С того дня у его президентства появился горький привкус. Хмельная радость власти была непоправимо отравлена: а что, если смерть Жан-Бенедикта и Ораса Хансенов была делом рук P-30? А он, хоть и косвенно, тоже причастен к этому чудовищному преступлению? И вот теперь он восседает на кровавом троне. Он не знал, чему верить. Эта история не давала ему покоя. Он не мог больше спать сном праведника. Как будто в чем‐то провинился.

Макер вернулся в спальню, переоделся и отправился в банк. Он ужасно опаздывал. Придется придумать оправдание. В 9.30 он выехал за ворота на шоссе Рют. В 9.3 °Cагамор решил, что уже прилично будет заявиться без предупреждения, и позвонил в домофон особняка на улице Гранж, в самом сердце Старого города. Когда лейтенант назвал себя, массивные деревянные ворота открылись, и он вошел во внутренний двор, держа в руке пакет, который специально захватил из своего кабинета.

В глубине двора, у парадного входа, его ожидала прислуга. Предъявив свой жетон, он повторил:

– Лейтенант Сагамор, уголовная полиция. Я хотел бы поговорить с Шарлоттой Хансен.

Горничная уважительно кивнула в ответ и предложила ему следовать за ней по длинному коридору. Пол был выложен белым мрамором, стены затянуты штофными обоями. Сагамор, хоть и бывал несколько раз у Хансенов, не уставал поражаться дорогому убранству их дома. Гостиной, где он оказался, позавидовал бы любой музей. Горничная, предложив ему чай или кофе – он вежливо отказался, – оставила его и пошла предупредить хозяйку.

Сагамор собирался открыть Шарлотте Хансен тайну ее мужа. Это решение он принял сегодня на рассвете. Он счел, что это лучший способ сдвинуть расследование с мертвой точки. Если действительно Жан-Бенедикт в течение пятнадцати лет перевоплощался в Тарногола, вряд ли ему удавалось скрывать свою затею от жены. Может даже, она была с ним заодно. Он знал, что спонтанная реакция Шарлотты Хансен на его информацию будет очень показательна. Пора ему выложить главный козырь.

Дверь гостиной открылась, и вошла Шарлотта Хансен. Сагамор давно ее не видел, и ему показалось, что она осунулась и похудела.

– Доброе утро, лейтенант. – Она энергично пожала ему руку. – У вас есть какие‐то новости о гибели моего мужа?

Они сели в кресла друг напротив друга, и, вкратце изложив ей ход расследования, Сагамор бросился в омут головой.

– Мадам Хансен, – строго сказал он, – я вот задаюсь вопросом, хорошо ли вы знали своего мужа…

– Что вы имеете в виду? – встревожилась Шарлотта.

В ответ Сагамор вынул из сумки силиконовую маску и надел ее. Как и Кристина накануне, Шарлотта пришла в полнейшее смятение.

– Тарногол, – ужаснулась она. – Что… что все это значит?

Сагамор снял маску.

– Мы нашли это в “Паласе Вербье”, в номере вашего мужа. У нас есть веские основания полагать, что он и Тарногол – это одно лицо. Он сам придумал этого персонажа и играл его долгие годы. Он дурачил всех вокруг, включая вас, судя по всему.

Шарлотта на несколько мгновений утратила дар речи. Затем, еще не оправившись от потрясения, заверила полицейского, что он ошибается. Тогда Сагамор рассказал ей об особняке на улице Сен-Леже, приобретенном через подставную фирму, зарегистрированную на имя Жан-Бенедикта. Не веря своим ушам, Шарлотта поспешила отвергнуть все его утверждения. Но в ответ Сагамор показал ей банковские документы, которые специально взял с собой, и затем выложил вещдоки в прозрачных полиэтиленовых мешочках: визитные карточки на имя Жан-Бенедикта Хансена и Синиора Тарногола, рубашку с вышитыми инициалами Ж.‐Б. Х., зажигалку, сигары, флакон духов.

– Вы узнаете эти предметы?

– Ну да, – пожала плечами Шарлотта Хансен. – Мой муж пользовался этими духами, курил эти сигары, это его рубашка и его зажигалка – “Дюпон”, он очень ею дорожил. Ничего удивительного, что вы нашли все это в его гостиничномномере.

– Эти улики были изъяты в особняке по адресу улица Сен-Леже, дом 10, – сказал Сагамор. – Мадам Хансен, особняк находится в двух шагах отсюда, да и банк недалеко. Согласитесь, это на редкость удобно. Ваш муж мог переходить с места на место, меняя обличья и ни у кого не вызывая подозрений.

Выйдя от нее, Сагамор вернулся к своей машине без опознавательных знаков, припаркованной на площади Мезель.

На пассажирском сиденье его ждала Кристина. Утром она позвонила в банк и сказалась больной, чтобы помочь лейтенанту.

– Ну что? – спросила она.

– Посмотрим, что она предпримет. – Сев за руль, лейтенант взглянул на ворота Хансенов.

Глава 55
Откровения

В тот же день, ближе к вечеру, в доме Эвезнеров в Колоньи, Арма ходила взад-вперед перед дверью будуара, делая вид, что ей срочно понадобилось помыть там пол, а сама пыталась подслушать, о чем они говорили. Но к ее огромному разочарованию, разобрать ничего было невозможно. Но она точно знала, что это как‐то связано с убийством кузена мисье.

Медем Хансен пришла к ним в ужасном состоянии. Вся аж тряслась. Прямо не в себе. Мисье тут же заперся с ней в будуаре. Наверное, что‐то случилось. Мисье никогда не принимал никого в будуаре.

Макер и Шарлотта шептались за плотно закрытой дверью, осознавая всю серьезность ситуации.

– Как мог Жан-Бен быть Тарноголом? – в недоумении повторял Макер. – Это нереально, я видел их вместе.

– Часто?

Этот вопрос поколебал уверенность Макера. Вообще‐то за последние пятнадцать лет ему редко доводилось видеть их обоих одновременно.

– Тарногол особо не жаловал банк своим присутствием, – сказал Макер. – Он бесконечно мотался туда-сюда, что теперь вполне объяснимо. Но на заседаниях совета Жан-Бен и Тарногол сидели рядом. Как они могли быть одним и тем же человеком? Может, у него был сообщник, который надевал маску Тарногола, когда им приходилось вдвоем появляться на людях?

– Так ты правда думаешь, что Жан-Бен заварил эту кашу?

– Понятия не имею. У лейтенанта серьезные улики, и я был бы рад доказать обратное. К сожалению, не осталось в живых никого из совета банка, кто мог бы нам помочь во всем разобраться.

Наступила тревожная тишина. Потом Макер спросил:

– Ты принесла ежедневник Жан-Бена?

Шарлотта нервным жестом вытащила из сумочки блокнот в кожаном переплете. Макер открыл его на неделе Большого уикенда.

– В ночь с понедельника десятого на вторник одиннадцатое декабря мы виделись с Тарноголом, – пояснил он. – Я зашел к нему домой около трех утра, вернувшись из Базеля, куда ездил по его просьбе.

Макер указал на соответствующую строку в расписании:

– Тут написано, что Жан-Бен был в Цюрихе. Я прекрасно помню тот понедельник. Тогда‐то и началась вся эта заваруха. Он уехал из банка якобы на встречу в Цюрих. И вскоре после этого Тарногол явился ко мне в кабинет, уверяя, что вообще‐то он пришел к Левовичу, и попросил меня привезти ему пакет из Базеля.

– То есть Жан-Бенедикт быстренько переоделся?

– Ты говоришь, особняк на улице Сен-Леже принадлежал ему…

– Это выяснила полиция. Он никогда мне о нем не рассказывал.

– У него было достаточно времени, чтобы забежать к себе на Сен-Леже, переодеться и вернуться в банк в образе Тарногола. Туда идти минут десять пешком… Значит, в ту ночь, приехав к Тарноголу из Базеля, я на самом деле общался с Жан-Беном…

– А я думала, он в Цюрихе.

Макер был потрясен. Вновь заглянув в ежедневник Жан-Бенедикта, он перевел палец на вторник, 11 декабря, где значился “Ужин у Макера”.

– Вечером во вторник, – признался он, – мы с Жан-Беном, сидя в моей столовой, разрабатывали план по обезвреживанию Тарногола.

– По обезвреживанию Тарногола? – удивилась Шарлотта. – Что ты имеешь в виду?

– В четверг тринадцатого декабря, после ужина Ассоциации женевских банкиров, – объяснил Макер, – я собирался пройтись с Тарноголом по набережной. В это время года там вечером темно и пусто. Жан-Бен на своей машине должен был нестись прямо на нас, якобы никого не заметив, а я бы тут же среагировал и типа спас Тарногола от верной смерти, резко притянув его к себе. Тогда он был бы обязан мне жизнью и в благодарность избрал бы меня президентом.

Шарлотта встревоженно посмотрела на Макера:

– И что же произошло?

– Тарногол почему‐то сбежал с ужина. Какое поразительное совпадение, не правда ли? Как будто он знал о наших планах!

– В тот вечер Жан-Бенедикт сбил Анастасию, – сообразила Шарлотта. – Мы с сестрой пошли на органный концерт, а Жан-Бенедикт заболел.

– Он и не думал болеть. Во сколько ты ушла?

– Рано, потому что мы с сестрой договорились поужинать перед концертом.

– Как только ты уехала, Жан-Бен, переодевшись Тарноголом, отправился в “Отель де Берг”. Я столкнулся с ним на лестнице, он прошел мимо меня. Ему внезапно стало дурно, и он вместо себя послал на ужин Левовича. Сейчас я понимаю, что это не было случайностью. Выйдя из отеля в маске Тарногола, Жан-Бен спрятался в своей машине на набережной Де Берг, принял свой обычный вид и дальше действовал по плану.

– Но зачем?

– Во-первых, чтобы я увидел его после ужина и не догадался о его тайне. Он бы с невинным видом спросил меня, где Тарногол. Но я думаю, ему пришла в голову другая идея – избавиться от Левовича.

– От Левовича?

– Вряд ли Жан-Бен, он же Тарногол, просто так попросил Левовича заменить его. Он подозревал, что тот, скорее всего, выйдет потом к озеру немного проветриться. И оказался прав. Увидев нас с Левовичем перед отелем, Жан-Бен ни секунды не колебался, он твердо решил привести свой замысел в исполнение. Ему не терпелось устранить Левовича. Это было бы идеальное убийство, без свидетелей. На случай, если бы вдруг ему стали задавать вопросы, он обеспечил себе прекрасное алиби, которое ты же и подтвердила бы: он заболел и провалялся весь вечер в постели. Мне бы он заявил, что, приняв Левовича за Тарногола, следовал сценарию, который я сочинил. Поэтому я, сам по уши в дерьме, держал бы язык за зубами. Но его идея не сработала – когда он выехал на набережную, мимо шла Анастасия, и он ее сбил.

– А зачем ему было убивать Левовича?

– Чтобы стать президентом. Жан-Бен и так уже имел неограниченную власть, будучи дважды членом совета банка, даже трижды – вместе с отцом. Он наверняка придумал, как обойти последнюю волю моего отца и официально взять банк под свой контроль. Но он не мог совершить этот переворот, имея противником Левовича. Левовича он бы не победил.

Шарлотта Хансен побледнела и долго не могла выговорить ни слова.

– У меня это не укладывается в голове, – наконец пробормотала она.

Но Макер явно собрался ее добить:

– В тот проклятый вечер тринадцатого декабря, после аварии, ты приехала в больницу, и потом мы все пришли к нам домой, помнишь?

– Да, конечно.

– Как ты добиралась в больницу?

– Я взяла машину сестры. Она поставила ее прямо у “Виктория-холла”. Я так спешила, что она отдала мне ключи, и мы договорились, что я верну ей машину на следующий день.

– То есть, когда той ночью вы ушли от меня, Жан-Бен сел в свою машину, а ты – в машину сестры. Вы ехали друг за другом?

– Не помню уже… Почему ты спрашиваешь?

– Потому что сразу после вашего отъезда у ворот моего дома появился Тарногол. Свежий как огурчик, притом что ему якобы в отеле стало плохо. Потом, за все выходные в “Паласе Вербье” я ни разу не видел Жан-Бена и Тарногола вместе, вплоть до заключительного заседания совета банка в субботу, в конце дня. То есть с самого начала всем заправлял Жан-Бен.

Уходя от Макера, Шарлотта Хансен нервничала еще больше, чем до встречи с ним. Выехав за ворота – причем ее автомобиль несколько раз глох, словно откликаясь на ее состояние, – она не заметила припаркованную на обочине полицейскую машину без опознавательных знаков, которая следовала за ней весь день.

Макер сидел в будуаре. Он был сражен. Снова и снова он прокручивал в уме свой последний разговор с Вагнером в феврале. Тот оказался прав насчет Жан-Бенедикта.

Он схватил со стола музыкальную шкатулку и уставился на нее. “Если я когда‐нибудь смогу вам пригодиться, – сказал Вагнер, – просто заведите ее”.

Макер осторожно покрутил рукоятку.

Постепенно, чуть ли не в такт металлическим аккордам знаменитой мелодии из финала первого действия “Лебединого озера”, из‐под зубчатого колесика шкатулки начала медленно выползать бумажка с номером телефона.

Макер подумал, что пора звать на помощь.

В то же самое время на Корфу Анастасия и Лев купались в бирюзовых водах Ионического моря, наслаждаясь лучами вечернего солнца.

Анастасия остановилась на мгновение, глядя на бухту и деревню вдалеке у скал. Она казалась задумчивой. Лев подплыл к ней и обнял ее.

– Все в порядке? – спросил он. – Что‐то ты сегодня молчаливая.

– Все хорошо.

– Это из‐за нашего вчерашнего разговора? Если ты действительно не хочешь, чтобы я занимался афинским филиалом, я откажусь.

– Не волнуйся, все хорошо, честное слово.

Она поцеловала его, чтобы он замолчал.

Она тревожилась из‐за него. Она чувствовала, что Лев что‐то скрывает. Она не могла отделаться от мысли о своем пистолете, о том самом золотом пистолете, который она положила в сумку в Женеве, но не обнаружила его, прилетев на Корфу. Сумка стояла у Льва в “Паласе”, и только он имел к ней доступ.

Анастасия так и не осмелилась заговорить с ним об этом. В глубине души она не желала ничего знать. Потому что всякий раз, вспоминая о пистолете, она думала о том, что произошло четыре месяца назад в “Паласе Вербье”. Жан-Бенедикт пришел в номер к Макеру и потребовал уступить ему пост президента, угрожая сдать его. А потом она узнала правду о Синиоре Тарноголе.