Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 302 (всего у книги 311 страниц)

19. Переписывание

Догматы веры составляются родителями. В то время, когда сами вы еще не умеете писать. Теперь вы взрослый. Вы умеете писать. Перепишите те догматы веры, которые вам не подходят.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

Пока мы с Эмили ехали ко мне домой, я отправил Саше СМС с вопросом, изменилось ли состояние Бориса. И получил ответ, что Борис по-прежнему спит.

Дома я предложил Эмили пойти погулять в парк с ее беговелом. Днем там не было никаких отморозков. Этот контингент появлялся лишь с наступлением сумерек. А днем на детской площадке повсюду валялись осколки бутылок из-под водки, которые, вероятно, требовалось ритуально разбивать после каждого распития.

В свои три года Эмили ездила по парку, как чемпионка мира. Трогалась с места, звонила, тормозила – и все это на высшем уровне радости. Я следовал за ней легкой рысью. Два месяца назад я снова начал бегать трусцой. Я не был натренированным фитнес-фриком. Но меня все-таки хватало на то, чтобы шестьдесят минут, изогнувшись зигзагом, трусить за моей дочкой, едущей на беговеле.

Спустя час, усталые и счастливые, мы покинули парк. На тротуаре возле нашего дома Эмили начала подозрительно покачиваться. Но она не сбавила темпа и тут же врезалась беговелом в боковую дверцу припаркованного там автомобиля. Я сразу же подбежал к дочке посмотреть, не пострадала ли она. С Эмили все было в порядке. После этого я осмотрел беговел. Переднее колесо у него было проколото. Вероятно, осколками бутылок этих отморозков.

– Этого просто не может быть, – вырвалось у меня.

– Ты сердишься, папа? – спросила Эмили в порыве угрызений совести.

Я не хотел показывать Эмили свою ярость на этих идиотов из парка.

– Нет, мое солнышко, почему я должен сердиться?

– Из-за машины. Я не нарочно.

Эмили показала на то место боковой дверцы «БМВ» третьей серии, куда врезался беговел. Там была царапина. От звонка беговела. Длиной примерно шесть сантиметров.

– Это плохо?

У меня вдруг случился эмоциональный флешбэк. Мне снова было пять лет. Звонок моего самоката проделал точно такую же царапину на машине Мотцмана.

«Это плохо?» – спросил я свою маму. Нет, вовсе нет. Но мне тогда никто этого не сказал.

Здесь и сейчас я стоял с моей дочерью на том же распутье, что и мои родители со мной почти сорок лет назад. Я не знал, смогу ли – и если да, то как – простить когда-нибудь своих родителей. Но я знал, что могу не повторять их ошибок и избавить свою дочь в ее детстве от подобного опыта. Я очень крепко взял ее за руку:

– Нет, мое солнышко. Это вообще не плохо. Это всего лишь микроскопическая царапинка. Но очень здорово, что ты мне ее показала. Чем бы ты со мной ни поделилась, я никогда не рассержусь на тебя. Договорились?

Эмили тоже сжала мою руку:

– Спасибо, папа.

– А теперь бери свой беговел. Дома мы починим переднее колесо. Это просто.

Эмили осмотрела шину и беззаботно, весело толкнула беговел вперед.

Тут во мне объявился ребенок с льняными волосами и предстал со своими разодранными коленками перед моим внутренним взором. С желанием почти сорокалетней давности. С желанием, исполнив которое можно было очень наглядно переписать негативный опыт из прошлого.

Я прислушался к желанию моего внутреннего ребенка, достал из кармана ключ от входной двери, приложил зубцы бородки к маленькой шестисантиметровой царапине на «БМВ» и одним-единственным движением руки сотворил из нее три глубокие, двадцати сантиметров длиной бороздки на лакированном покрытии.

– Вот тебе, долбаный Мотцман, – сказал я вместе с моим внутренним детским голосом.

И мне стало хорошо.

20. Внутренние дети и собственные дети

Если вы знаете, какие догматы веры навредили вашему внутреннему ребенку, то вы всегда сумеете почувствовать, какие догматы веры вредят вашим реальным детям. Воспользуйтесь этим. Не допустите, чтобы негативные догматы веры укрепились во внутренних детях ваших собственных детей.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

Едва мы с Эмили занесли в квартиру поврежденный беговел, как позвонил Саша:

– Он просыпается. Ты можешь спуститься?

– Неудачный момент. Со мной тут Эмили.

– Когда у тебя будет время?

Я взглянул на часы – была уже половина четвертого.

– Через полчаса.

– Ладно, я пока побуду здесь с ним.

– Если что, воткни ему в руку канюлю со снотворным еще раз.

Эмили уже была в гостиной и рисовала за обеденным столом. Я принес ей миску со снеками и фруктовое пюре. Ее любимый напиток. То и другое я поставил на стол. Обычно Эмили выдувала такой пакетик в два приема. Но не в этот раз. Она вдруг как будто немного смутилась, прекратила рисовать и отставила фруктовое пюре в сторону.

– Что случилось?

Я снова придвинул к ней пакетик с пюре. Эмили опять отодвинула его. Это было очень странное поведение.

– Да что с тобой?

– Ты и правда не будешь ругаться, если я тебе что-то скажу? – Эмили как будто боялась этого фруктового пюре.

– Солнышко мое! Ты можешь сказать мне все, что тебя огорчает. Я не рассержусь. Обещаю. Что такое с твоим фруктовым пюре?

– Я не хочу, чтобы Земля умерла.

Я ничего не понял.

– Но… Земля не умрет. И… при чем тут твое пюре?

– Фрауке сказала, что Земля умрет, если мы будем пить фруктовое пюре.

Фрауке была практиканткой в группе «Немо». Я очень плохо запоминаю имена и поэтому всегда придумываю людям мнемонические прозвища. И чаще всего я запоминаю вместо имен эти прозвища. Фрауке у меня называлась Леди Капитуляция. Потому что она давно отказалась от борьбы за свое тело. Однако то, что она не могла спасти собственную фигуру, отнюдь не мешало ей стремиться спасти весь остальной мир вокруг ее фигуры. Но не всерьез же Леди Капитуляция рассказывала трехлетним детям, что мир умирает? И не для того ведь, чтобы трехлетние дошкольники, поверив в такую чепуху, почувствовали себя еще и виноватыми в этом? Или всерьез? Из-за фруктового пюре? Такой наивной не могла быть даже Леди Капитуляция. Однако Эмили выглядела так, будто именно это и произошло в детском саду.

– Мне так жалко, – виновато сказала Эмили.

«Где эта Фрауке?» – объявился мой внутренний ребенок и напомнил мне, что последний человек, который хотел запретить моей дочери фруктовое пюре, вскоре после этого трагическим образом свалился в ущелье.

Моей задачей как отца в двух ипостасях было принять всерьез и погасить чувство вины моей дочери, а также подступающую ярость моего внутреннего ребенка. Я попытался успокоить обоих.

Эмили я обнял, а внутреннему ребенку пообещал в ближайшее время разобраться с Фрауке лично. Цивилизованно.

– Солнышко мое, Земля не умирает. Фрауке что-то напутала. А главное, мое солнышко, ничто из того, что ты делаешь, не может убить Землю. Даже если бы тебе помогала вся группа «Немо».

– Но Фрауке так сказала. И запретила нам фруктовое пюре.

Мы с Катариной всегда ограждали нашу дочь от всех семейных неурядиц. Даже в те времена, когда я еще вообще ничего не знал об уязвимости базового доверия у детей. Но мы все-таки не держали Эмили упакованной в вату и рассказывали ей простыми словами, что и животные, и люди умирают, что в этом мире существуют опасности и что мама и папа защитят ее от этих опасностей. И мы старались показывать ей на своем примере, что жизнь прекрасна. Просто потому, что оба мы были убеждены: ребенку очень важно внушать, что жизнь прекрасна, пусть даже это означает пускать пыль в глаза. Несмотря на все проблемы, которые имелись у нас с Катариной друг с другом и у каждого по отдельности. И несмотря на все опасности, которые теперь были связаны с нашей жизнью. Наперекор моему собственному страху будущего я хотел показать Эмили на своем примере самую прекрасную версию этого будущего, какую только мог вообразить. У меня было совершенно четкое ви`дение в отношении моей дочери: если бы я сегодня узнал, что завтра в полдень на детский сад упадет астероид размером с остров Зильт и жизнь на Земле закончится, я все равно наточил бы с Эмили цветные карандаши, чтобы сегодня и завтра, пусть хотя бы до полудня, она могла радостно раскрашивать своих единорогов во все цвета радуги.

И тут приходит какая-то толстая практикантка и сводит на нет все мои старания, транслируя моей малышке кретинские догматы, мол, фруктовое пюре убьет Землю. И Эмили будет в этом виновата. Я не мог этого постичь. Какие найти слова, доступные пониманию ребенка, чтобы избавить его от бессмысленного беспокойства о том, что мир погибнет по его вине? Я попросту попытался сказать правду:

– Солнышко мое… Иногда взрослые говорят глупости.

– Почему?

– Потому что такова жизнь. Иногда невозможно обойтись без того, чтобы не говорить глупости.

– Так Земля не умрет?

– Земля вообще не может умереть. Земля не человек. Земля будет всегда.

О том, что примерно через пять-семь миллиардов лет Солнце расширится и поглотит Землю, я на данном этапе не стал упоминать. Потому что напрямую это не коснется ни меня, ни моей дочери, которая младше меня на сорок лет.

– Значит, мне снова можно пить фруктовое пюре?

– Да сколько угодно!

Эмили обняла меня:

– Спасибо, папочка!

Я поцеловал дочурку в лоб и придвинул к ней пакетик фруктового пюре. Она выпила его взахлеб и принялась рисовать дальше. Я сознательно вдохнул и выдохнул три раза, чтобы успокоить ярость, которую излучал мой внутренний ребенок.

Мой внутренний ребенок предпочел бы немедленно сбежать на три этажа вниз и возмущенно призвать Леди Капитуляцию к ответу. Я сообщил ему, что сейчас это не прокатит. Ведь я должен приглядывать за дочкой. Да и Леди Капитуляции тут нет. Потому что детский сад сегодня закрыт. Потому что из подвала исчез мафиози, который, правда, потом снова объявился, пусть и спящий. И который теперь снова проснулся. Пусть и не в моем присутствии. Потому что я сейчас никак не могу там быть. Потому что моя супруга с кем-то обедает.

Каким-то образом все было связано со всем.

Я пообещал моему внутреннему ребенку предоставить ему желанную возможность для обстоятельного разговора с Леди Капитуляцией в течение нашей партнерской недели.

Полчаса спустя радостную Эмили забрала тоже явно расслабившаяся, по сравнению с ее утренним состоянием, Катарина. Я рассказал ей об инциденте с фруктовым пюре. Катарина возмутилась в точности как мой внутренний ребенок. Я и ей пообещал коснуться этой темы в прямом разговоре.

– У меня все равно сегодня собрание родительского комитета. Там я и подниму этот вопрос.

– Ты и пять матерей? – спросила Катарина развеселившись. Сама она предпочитала держаться подальше от стандартных материнских мероприятий. – Желаю тебе хорошенько развлечься! Я завтра по пути на работу приведу Эмили в детский сад, а днем заберу у тебя, хорошо?

Даже очень хорошо.

Катарина попрощалась со мной, поцеловав в щеку. Эмили поцеловала меня в лоб. Я был рад. Но вообще-то, когда в последний раз меня целовали в губы?

21. Недостающая информация

То, как вы реагируете на недостаток информации, зависит исключительно от вас.

Вы можете заподозрить, что от вас сознательно что-то утаивают, и от этого получить негативный стресс.

Но вы также можете рассматривать недостающую информацию как загадку, требующую решения, и благодаря этому почувствовать, как в вас оживает детская тяга к приключениям.

Йошка Брайтнер. Замедление на полосе обгона – курс осознанности для руководителей

Прихватив с собой новый замок, приобретенный в строительном магазине, я спустился в подвал. Саша сидел на одном из двух стульев в камере Бориса. Борис, поникший, вялый и обессиленный, сидел на кровати, почти кататонически прислоняясь к стене.

– Он уже что-то сказал? – спросил я Сашу.

– Я пока ни о чем его не спрашивал. Хотел тебя подождать.

Я взял себе второй стул, развернул его и сел верхом. Так я мог положить подбородок на спинку и разговаривать с Борисом как бы на уровне «глаза в глаза».

– Итак, Борис. Кто тебя вытащил отсюда? – спросил я эту бледную тень.

Борис поднял голову. Похоже, он только сейчас осознал, что это я.

– Без понятия, – проговорил он, едва ворочая языком. – Как это – вытащил? Я отключился здесь и проснулся здесь. В промежутке я был где-то в другом месте?

– Ты должен был видеть того парня, – настаивал Саша.

– Ничего я не видел. – Борис начал заводиться. Хороший знак. По крайней мере, для его кровообращения. – В двери открылась заслонка. Но больше ничего не произошло. Я подошел посмотреть, что там.

– И? Что ты увидел? – спросил Саша.

– Ничего! Это-то меня и удивило. Я подумал, кто-то из вас опять хочет устроить мне какую-нибудь фигню.

– Какую еще фигню? – спросил Саша.

– И что значит «опять»? – подхватил я.

– Ну как в прошлый раз, когда вы ночью открыли заслонку и светили мне фонариком в лицо, пока я не проснулся.

Я вопросительно взглянул на Сашу. Он растерянно посмотрел на меня. Значит, прошлой ночью незнакомец не в первый раз побывал в подвале.

– Когда был этот случай с фонариком? – спросил я.

– Да не знаю. Не так давно. Где-то на прошлой неделе. Вскоре после вашей шуточки с этим ужасным детским свистом.

На этот раз Саша взглянул на меня вопросительно.

– Что за детский свист? – спросил он.

– Ну, как-то так…

Борис засвистел. Чертовски паршиво. Но я узнал мелодию. Это был саундтрек детского мультсериала «Марко Поло». Он меня уже порядком достал, но моя дочь любила эту передачу. Поскольку у Бориса детей не было и он не мог смотреть в подвале детский канал, у него, похоже, имелся пробел в знании детских песенок. Я не собирался этот пробел восполнять.

– И что ты сделал, когда услышал свист? – спросил я.

– Парни, ну хватит уже. Кто еще это мог быть, кроме вас? Я заорал, что при случае откушу вам губы, если этот чертов свист не прекратится.

– А потом?

– Чертов свист прекратился, и я стал ждать ужина. Вы же были при этом.

– Нас не было при этом. Именно здесь, кажется, и кроется проблема, – заключил Саша. – Видимо, за последние недели к тебе как минимум дважды являлся кто-то чужой. Один раз с фонариком в руке. И один раз с песней на устах.

– Значит, прошлой ночью снова открылась заслонка. – Я попытался вернуться к тому, с чего мы начали, чтобы Борис излагал факты в хронологическом порядке. – Ты подошел к двери. И что потом?

– Потом отвратительный запах.

– Хлороформ?

– Нет. Какой-то противный парфюм. Хлороформ появился только после этого. Я было просунул голову в заслонку, а меня вдруг схватили за волосы одной рукой, а другой закрыли нос губкой для мытья посуды. Это уже был хлороформ, наверно. Дальше я ничего не помню. Я стал оседать и рухнул на стол. Наверно. Больше ничего не помню. Ну так что произошло?

– Без понятия. Мы и сами не знаем, – честно ответил я.

– Но если у тебя болит задница, ты вправе об этом беспокоиться, – вставил Саша.

Между тем я был уверен, что Борис действительно не имел понятия, что с ним случилось. Такое неведение невозможно было симулировать.

– Может, мне уже кто-нибудь скажет, что тут вчера произошло? – прошипел Борис.

– Мы пытаемся это выяснить, Борис, – сказал я. – Факт, что тебя вчера кто-то усыпил. Затем этот кто-то сбил замок на двери камеры и выволок тебя в главный подвал. Там мы тебя потом и нашли.

– И к чему эта фигня? В чем смысл?

– Смысл нам неясен, по крайней мере на данный момент. Поэтому мы и сидим здесь. Чтобы до него докопаться.

– А тот тип ничего не оставил? Ни сообщения, ни какого-нибудь послания?

– Ну, во-первых, это ведь уже некое послание – то, что он тебя сначала освободил, а потом оставил там лежать, – объяснил Саша. – Это послание гласит: ему чихать на тебя.

– Во-вторых, сегодня утром пришло письмо, – добавил я.

– Дай посмотреть, – потребовал Борис.

– Оно адресовано нам. – Саша показал ему конверт и тут же убрал.

Я посмотрел на Сашу:

– Если честно, оно адресовано «жильцам дома». А значит, и Борису.

Саша секунду подумал, потом пожал плечами. Какой смысл скрывать от Бориса содержание? Никакого. Мы дали ему конверт.

Борис пробежал глазами письмо и уставился на фотографию:

– Я лежал в сраном принцессином домике?

– Мне казалось, отрезание головы должно тебя больше волновать, – удивился я.

– Вы не отрубите мне голову. Это вы могли сделать еще полгода назад. Для этого яйца нужно иметь, а у вас их нет. Так что речь в первую очередь о том, чтобы найти и схватить этого идиота. Так ведь?

«Так!» – триумфально воскликнул мой внутренний ребенок.

– Мы еще не решили окончательно, – уточнил я, взглянув на Сашу.

Мне показалось, в глазах Бориса мелькнула неуверенность.

Саша, похоже, тоже это заметил.

– Мы не исламское государство, – сказал он, успокаивая нашего загостившегося жильца. – Одними детсадовскими ножичками мы твою голову все равно бы не отрезали. И прежде чем потратить немало денег на новые ножи, мы лучше сначала потратим немного времени и выясним, что за идиот мог написать это письмо.

– Мы ищем кого-то, кто тебя ненавидит, кто знает, что ты сидишь здесь в подвале, кто может незаметно проникнуть в детский сад и у кого явно в голове винтиков не хватает. Не припомнишь кого-нибудь, к кому все это подходит?

– Кроме вас двоих?

– Мы тебя не ненавидим. Мы просто не знаем, как разумнее с тобой поступить, – объяснил ему Саша.

– Значит, так – врагов у меня навалом. Однако, кроме вас двоих, мне не приходит на ум никто, кто знал бы, что я здесь. Все, час вопросов и ответов закончен. Хотя с чего вы взяли, что у этого типа винтиков не хватает?

Я указал на письмо:

– Отрубить кому-то голову – это наводит на мысль, что в собственной голове что-то кукукнулось.

– Могу тебе сказать из своего опыта, что отпилить кому-то голову – это очень даже освобождает. Хотя такое убийство – как на скотобойне. Но когда подержишь в руках голову, которая достала тебя больше всего на свете, то потом сможешь выбросить ее из собственной головы.

С тех пор как Борис, не без основания приревновав свою жену, обезглавил ее, стало понятно, что он абсолютно больной на всю голову. Но его слова также подтверждали нашу теорию относительно шантажиста: тот, должно быть, ненавидел Бориса больше всего на свете. Вопрос был только один – почему?

Мы попрощались с Борисом, который все еще сидел на кровати обмякший, как мокрый мешок, и вышли из подвала на белый свет – на первый этаж.

– Ты узнал эту песню? – спросил Саша.

– Да, саундтрек к «Марко Поло». Нам это поможет?

– Детская песенка. Но Борис может слышать, чтó насвистывают в подвале, только когда в его камере включена вентиляция.

Саша был прав. Приточно-вытяжная вентиляция в апартаментах Бориса управлялась электроникой. При закрытом вентиляционном клапане подземелье было звуконепроницаемым. При открытой – к сожалению, нет. Чтобы Борис не орал и не звал на помощь через вентиляционную шахту, вентиляцию включали только тогда, когда по дому уже никто не шатался.

– Днем вентиляцию включают, только когда закрывается детский сад, – размышлял вслух Саша. – И ночью она включена. А свистели днем. Перед ужином.

Я кивнул:

– Значит, Бориса до его псевдоосвобождения кто-то посетил как минимум дважды. Один раз ближе к вечеру. Насвистывая. И один раз ночью. Светя фонариком.

– И это был кто-то, кто насвистывает детские песенки, ненавидит Бориса и использует вонючий парфюм.

22. Опасности

Ваш внутренний ребенок, как правило, настроен скептически. Воспользуйтесь этим. Он заранее очень эмоционально реагирует на возможные угрозы. Воспринимать их как опасность или как шанс – это зависит только от вас.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

Всего две недели назад я был избран председателем родительского комитета группы «Немо». Эта должность была для меня честью, но и ко многому обязывала. Я нес ответственность за соблюдение в детском саду интересов всех детей группы моей дочери.

Ладно, это я и без того мог негласно делать как адвокат владельца. Но мне было очень приятно осознавать, что меня избрали другие родители. После насильственного захвата детского сада полгода назад такого чувства не возникало.

Выборы в родительский комитет я выиграл убеждением. И еще потому, что, кроме Лауры, моей заместительницы, и меня, на довольно малочисленном родительском собрании выбирать было особо не из кого. Лаура получила семь голосов из восьми. При одном воздержавшемся. Я получил восемь голосов из восьми. Может быть, и мне следовало из благородства воздержаться при голосовании? Так или иначе, я был избран председателем, а Лаура – моим заместителем.

Председатели и их заместители в группах «Флиппер» и «Рыба-клоун» были избраны при такой же высокой явке.

Два раза в год проводились общие заседания совета детского сада при участии всех воспитателей и представителей родительских комитетов. Ближайшее намечалось в четверг после обеда. На этих заседаниях родители могли озвучить владельцу детского сада свои пожелания. Для меня это было важно. Благодаря господину Брайтнеру я теперь знал почему. Так что я счел целесообразным, чтобы мы, члены родительского комитета, еще до заседания совета могли спокойно обмозговать наши пожелания в отношении наших детей. Поэтому я пригласил всех представительниц родительского комитета к себе домой.

Сейчас много говорится о «родителях-вертолетах»[378]. На мой взгляд, слово подобрано неправильно. Скорее надо бы называть их «родители – ручные гранаты». Дети – только предохранительная чека для таких родителей. Если с предохранительной чекой обращаться неподобающим образом, граната взрывается. Чтобы «родители – ручные гранаты» не взрывались в детском саду, я хотел воспользоваться шансом и выяснить, у каких матерей предохранительная чека разболталась. Возможно, не такая уж маловажная информация для Саши перед заседанием совета.

Итак, по моей инициативе мы встретились у меня в квартире вшестером – пять матерей и я, единственный отец.

Каждая из пяти дам принесла мне в качестве гостевого подарка что-нибудь выпить. Так что за один-единственный вечер в моем владении оказались: бутылка «Граубургундера», бутылка «Риохи» и восемнадцать банок безалкогольного радлера[379]. Я не понимаю, почему женщины, которые до первой беременности в немалых количествах употребляли «Апероль-шпритц»[380], после рождения ребенка приносили с собой исключительно безалкогольный радлер. Но на вкус он был хорош. Даже мне понравился. Таким образом, четыре дамы из пяти и один господин пили радлер, отчего настроение наше неуклонно поднималось. Пятая дама целых полчаса распивала бутылку «Граубургундера». Сама с собой.

Мой план заключался в том, чтобы побыстрее получить общее представление о пожеланиях и настроениях родителей. Через двадцать минут я его получил. Правда, к моему огорчению, по таким вопросам, о которых я вовсе не хотел знать. Будучи мужчиной, я воспринимал эти вопросы прямо-таки как дискриминирующие. Я узнал – хотя и не спрашивал – все о квалификации гинекологов в нашем квартале, о неважном соотношении цены и качества занятий по «йоге для укрепления тазового дна» и о проблемах возвращения в профессиональную жизнь на полставки. Когда мамочка-граубургундер, я уже называл ее Штеффи, начала претворять в жизнь свое желание – а она желала обсудить заживление рубцов после разрыва промежности, – я выскользнул из гостиной под тем предлогом, что хочу принести еще напитков. Я как раз взял в руки «Риоху» и открывалку, когда заметил, что Лаура последовала за мной.

– Красивая у тебя квартира, – сказала она.

– Спасибо. Мне здесь комфортно. – Я поднял бутылку с вином. – Хочешь «Риохи»?

– Лишь бы не рубцы от разрыва промежности.

Я не мог не рассмеяться. Юмор Лауры мне понравился.

– Да, я охотно выпью бокальчик, – добавила она. – Это мое любимое вино.

– Какое совпадение.

– Нет. Я поэтому и принесла его.

Значит, у нее были вкус и хорошие манеры. Уже при нашем совместном избрании она показалась мне интересной женщиной. Ей было тридцать с небольшим, и она была привлекательна. Я был женат. Обычно уже одно это обстоятельство мешало мне проявлять дальнейший интерес к женщинам. Но в тот момент я в первый раз осознал, что, пожалуй, она тоже воспринимает меня как интересного мужчину. И я вспомнил совет господина Брайтнера – просто наслаждаться жизнью. Если уже не ради себя, то хотя бы ради моего внутреннего ребенка.

– Как прекрасно, что вино прибыло в такой компании, – сказал я и улыбнулся Лауре.

«Забудь об этом, она все равно не захочет с тобой спать», – возвестил о себе мой внутренний ребенок.

«Эй, мне кажется, я еще имею право пофлиртовать с привлекательной женщиной», – был мой внутренний ответ.

«Для нее твои желания будут тоже не в счет. Все женщины такие. Так что лучше брось это прямо сейчас. К тому же ты женат».

Я и в самом деле со времени женитьбы на Катарине даже ни с кем не флиртовал. Вначале – потому что был счастлив с Катариной. В последнее время – потому, что мне с лихвой хватало одной женщины, которая могла причинить боль. Но в тот момент мне стало ясно, что в последние годы это, возможно, было во многом связано с моим внутренним ребенком, который в плане флирта, пожалуй, совершенно очевидно использовал оборонительное вооружение. И вот благодаря Йошке Брайтнеру он снял свои доспехи. Сейчас я защищал моего внутреннего ребенка. И в партнерскую неделю настало время прояснить наше с ним отношение к другим женщинам.

«Чего ты боишься, когда я флиртую с Лаурой: ранить Катарину или быть раненым самому?»

«Быть раненым», – прозвучало как пистолетный выстрел.

Тем не менее это было что-то, с чем можно работать.

«Обещаю, что буду защищать тебя от любой травмы, идет? Я просто немножко пообщаюсь с привлекательной женщиной, которая, возможно, тоже находит меня не совсем уж непривлекательным».

«Обещаешь?»

«Честное слово».

Мой внутренний ребенок на это повелся.

Может, мне и впрямь пойдет на пользу просто чуть-чуть пофлиртовать. Мое желание, чтобы меня воспринимали как мужчину, достаточно долго игнорировалось женой. Сейчас я просто хотел попробовать вести себя по-другому.

Итак, я посмотрел на Лауру несколько более раскрепощенно, но и более напряженно. Она была в точности мой тип: ниже меня на голову, стройная и спортивная. Не хрупкая, а натренированная, но в меру. Чуть-чуть тайского бокса и много зумбы. И при этом невообразимо женственная. С легкой тенью грусти в морщинках вокруг глаз. Я тут же на это купился. Она убирала свои русые волосы в хвост и была одета без претензий, но со вкусом. Джинсы, кроссовки, футболка и темно-синий блейзер. Серебряная цепочка с единственной темной жемчужиной. Чуть-чуть макияжа. Губы слегка тронуты темной губной помадой. Я налил нам обоим «Риохи», и мы чокнулись.

– Ты тоже одинокий родитель? – поинтересовалась она, когда мы сделали по первому глотку.

Должно быть, она поймала мой вопросительный взгляд – и тут же объяснилась:

– Это типично мужская квартира. Хотя и с детской комнатой.

– Ах так. Верно. Что касается этой квартиры… Мы с Катариной временно проживаем раздельно. Так у каждого есть свой островок времени. Но Эмили мы воспитываем вместе.

«Класс! Расскажи побольше о своей жене. Лучшего вербального защитного доспеха уж точно не придумаешь», – влез мой внутренний ребенок.

Я не дал сбить себя с толку и продолжил:

– Но я живу в моменте, безоценочно и преисполненный любви, и наслаждаюсь каждой новой встречей и каждым новым опытом.

Мой внутренний ребенок тихо пробормотал «о боже», но в остальном придерживался нашего пакта и больше ничего не сказал.

– Ты разбираешься в осознанности? – спросила Лаура.

– С чего ты взяла? – От такого вопроса я действительно опешил.

– Островки времени. Сознательные пространства свободы.

Она только что подмигнула мне?

– Верно. А ты?..

– У меня достаточно опыта в прошлом и достаточно доверия к будущему, чтобы наслаждаться настоящим.

Я счел, что это сформулировано чудесно. Правда, мурашки по мне, очевидно, побежали еще и потому, что мой внутренний ребенок только что всплеснул руками и схватился за голову, тщетно пытаясь нащупать шлем.

– А ты как живешь? – поинтересовался я.

– Маленькая спальня, большая детская. Итого – мать-одиночка. Общение с отцом Макса не так чтобы очень… – кратко добавила она, явно не желая углубляться в эту тему.

Я не настаивал.

– А кто сейчас присматривает за Максом? – вместо этого спросил я.

– Мой брат. Он охотно выручает, когда надо. Сегодня даже целый день, детский сад ведь закрыт. И каждая среда у нас – «день любимого дядюшки», с утра до вечера.

– У вас с ним близкие отношения?

– Так уж случилось. Курт – мой единственный родственник здесь. К бабушке с дедушкой я, к сожалению, не могу обратиться.

– Мои соболезнования, – сказал я смущенно.

– Что? Нет! Мои родители не на небесах, а на Тенерифе. Причем по тому, как они описывают свою эмиграцию, небеса для них будут безусловным шагом назад.

– Какие родители оставляют своих детей одних? – с интересом спросил я. И самое главное: какое вооружение использовал ее внутренний ребенок, когда ее родители и прежде ставили собственные потребности выше потребностей дочери? Судя по манерам и поведению Лауры, это было скорее наступательное вооружение.

– Родители, которые полагают достаточным, если брат рядом. – Она подняла бокал, предлагая мне присоединиться. – Вернемся обратно? Мы можем продолжить разговор и позже.

Она снова подмигнула. Нет, это точно не оборонительное вооружение.