Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 185 (всего у книги 311 страниц)

23

Сидя в массачусетском университете и чувствуя себя довольно одиноко, я, к своему возмущению, обнаружил, что, когда речь идет о Невиллах, размеры Банды Гольдманов в Мэдисоне могут меняться, – впрочем, так было и в Балтиморе со Скоттом. Сначала особое место в Банде заняла Александра, а за ней и Патрик Невилл.

Патрик приезжал в университет по вторникам, читать свой еженедельный курс. Поговаривали, что о его настроении можно судить по транспортному средству: в те дни, когда он пребывал в прекрасном расположении духа, он появлялся за рулем черной «феррари», на которой пролетал через Новую Англию как метеор; если же он сердился, то ехал на кроссовере «шевроле-юкон» с тонированными стеклами. Он пользовался огромной популярностью, студенты буквально ломились на его лекции.

Вуди и Гиллель близко сошлись с ним. В каждый свой приезд в Мэдисон он непременно их навещал.

По вторникам он водил их и Александру ужинать в ресторан на главной улице. Если время позволяло, сидел на тренировках «Титанов» в бейсболке клубных цветов. Он присутствовал на всех их домашних матчах и даже, бывало, на выездных, порой тратя на дорогу несколько часов. Гиллелю он всегда предлагал ехать с ним, и на матче они появлялись вместе.

Думаю, Патрику нравилось бывать в обществе Вуди и Гиллеля, потому что всякий раз он находил в них что-то от Скотта.

С ними он вел себя так, как хотел бы вести себя с сыном. Во втором семестре, когда футбольный сезон в Мэдисоне завершался, он регулярно приглашал их на выходные к себе в Нью-Йорк. Они наперебой рассказывали мне, какая у него шикарная квартира: вид из окна, джакузи на террасе, в каждой комнате телевизор. Вскоре они стали чувствовать себя у него как дома: рассматривали картины, курили, пили виски.

На весенних каникулах 1999 года он пригласил их в Хэмптоны. После экзаменов в университете они как-то на неделе заехали ко мне в Монклер на черной «феррари», которую им одолжил Патрик. Я предложил где-нибудь поужинать, но в их машине было только два места, и мне пришлось довольствоваться старенькой «хондой-cивик» матери. Они на своем рычащем болиде мчались впереди. За ужином выяснилось, что они слегка пересмотрели свои карьерные планы. Нью-Йорк перевесил Балтимор, экономика взяла верх над правом.

– Работать надо в финансах, – заявил Гиллель. – Ты бы видел, какую жизнь ведет Патрик…

– Мы тут обедали со спортивным директором «Джайентс», – сказал Вуди. – И даже на их стадион ездили, в Нью-Джерси. Он говорит, на будущий год пришлет скаута посмотреть, как я играю.

Они показали мне свои фото на газоне «Джайентс стадиум». Я воображал себе, как через несколько лет они на том же месте будут праздновать победу «Джайентс» в Супербоуле: Вуди, звездный квотербек, и его почти брат Гиллель, новый золотой мальчик, которого с руками отрывают на Уолл-стрит.

* * *

В начале их второго курса случилось немаловажное событие. Однажды Вуди, возвращаясь по 5-й автостраде в кампус, примерно на пятой миле после моста Лебанон чуть не сбил молодую женщину, которая шла по обочине. Стояла непроглядная ночь. Он немедленно затормозил и выскочил из машины.

– Ты в порядке? – спросил он.

Она плакала.

– Спасибо, все хорошо, – ответила она, вытирая глаза.

– Опасно так ходить по дороге.

– Я буду осторожнее.

– Садись, отвезу тебя, куда скажешь, – предложил Вуди.

– Не надо, спасибо.

– Садись, говорю.

Девушка в конце концов согласилась. В машине, при свете, Вуди показалось, что он ее где-то видел. Красивая девушка, коротко стриженная; ее лицо было ему знакомо.

– Ты учишься в Мэдисоне?

– Нет.

– С тобой точно все в порядке?

– Точно. Просто разговаривать не хочется.

Он замолчал и высадил ее там, где она попросила: возле безлюдной автозаправки на въезде в Мэдисон.

Звали ее Коллин. Вуди прочел имя на бейдже, когда назавтра увидел ее за кассой той самой автозаправки, у которой ее высадил.

– Так и думал, что где-то тебя видел, – сказал он. – Понял, только когда высаживал.

– Пожалуйста, не будем об этом. Ты заправился?

– Да, полный бак, колонка номер три. И еще вот эти шоколадные батончики. Меня зовут Вуди.

– Спасибо за вчерашнее, Вуди. И пожалуйста, не надо больше об этом. С тебя двадцать два доллара.

Он протянул ей деньги:

– Коллин, у тебя все в порядке?

– Все хорошо.

Вошел новый клиент, и она, воспользовавшись этим, попросила Вуди уйти.

Он не стал спорить. Что-то в ней его смущало.

Коллин была единственной служащей на автозаправке и целые дни проводила там в одиночестве. Ей было года двадцать два, не больше, она никуда не выезжала дальше школы, но уже успела выйти замуж за дальнобойщика из Мэдисона, который по нескольку дней в неделю проводил в разъездах. У нее был грустный взгляд и застенчивая манера не встречаться глазами с клиентами.

Ее мир ограничивался автозаправкой. Видимо, поэтому она вкладывала в нее всю душу. Прилегающий магазинчик всегда отличался чистотой и хорошим выбором. Там стояло даже несколько столиков, за которыми проезжий люд мог выпить кофе или съесть заводской сэндвич, разогретый Коллин в микроволновке. Уходя, посетители всегда оставляли на столе небольшие чаевые, и она прятала их в карман, ничего не говоря мужу. А по весне переносила столики и стулья на цветущий газон рядом с заправкой.

Пойти в Мэдисоне было особо некуда, и студенты собирались в одних и тех же местах. Когда Вуди с Гиллелем хотелось побыть одним, они ехали на заправку.

Ночная встреча с Коллин растревожила Вуди, и он стал чаще заезжать к ней, иногда делая вид, будто ему срочно понадобилась жвачка или стеклоомыватель. Обычно он тащил с собой и Гиллеля.

– Что ты туда все время ездишь? – поинтересовался наконец Гиллель.

– Что-то там не в порядке… Хочу понять.

– Скажи уж прямо, что втюрился в нее, вот и все.

– Гилл, эта девушка шла ночью по шоссе и плакала.

– Может, у нее машина сломалась…

– Она была напугана. Ей было страшно.

– И кто ее напугал?

– Не знаю.

– Вуди, нельзя же защищать всех на свете.

Они торчали там так часто, что постепенно приручили Коллин. Она уже меньше стеснялась, иногда даже перекидывалась с ними парой слов. Продавала им пиво, хотя они еще были несовершеннолетние. По словам Коллин, ей ничего не грозило за продажу алкоголя: отец Люка, ее мужа, был шефом местной полиции. Сам Люк показался кузенам странным типом. Вид наглый, держится весьма нелюбезно. Вуди иногда сталкивался с ним на заправке, и тот ему не нравился. Вуди говорил, что, когда он его видит, ему не по себе. Если Люк уезжал в город, Коллин вела себя иначе. В его отсутствие она выглядела веселее.

Во время своих наездов в Мэдисон мне тоже довелось побывать на автозаправке. Я сразу заметил, что Коллин очень нравится наш Вуди. Она смотрела на него как-то по-особенному. Она почти никогда не улыбалась – только когда разговаривала с ним. Улыбка получалась неловкая, непроизвольная, она старалась поскорей ее сдержать.

Поначалу мне показалось, что Вуди влюбился в Коллин. Но я быстро понял, что это не так. Оба моих кузена любили только одну, одну и ту же девушку – Александру.

Александра училась на последнем, четвертом курсе университета. Потом она уедет. Она занимала все их мысли. Мне сразу стало ясно, что их нерушимой дружбы им теперь мало. Ни совместная жизнь в кампусе, ни походы куда-то вместе, ни футбольные матчи не приносили им полного удовлетворения. Они хотели большего. Они хотели ее любви. Окончательно я убедился в этом, когда увидел их реакцию на то, что она с кем-то встречается: когда Патрик Невилл пригласил их на выходные к себе, они обыскали ее комнату. Рассказали они мне об этом на День благодарения. Гиллель показал, что они нашли у нее в ящике стола – картонку с нарисованным на ней красным сердечком.

– Вы рылись в ее комнате? – ошарашенно спросил я.

– Ага, – ответил Гиллель.

– Вы совсем спятили!

Гиллель был страшно на нее зол.

– Почему она нам не сказала, что у нее есть дружок?

– А кто вам сказал, что она с кем-то встречается? – возразил я. – Может, этому рисунку много лет.

– В ванной рядом с ее комнатой две зубные щетки, – сказал Вуди.

– Вы даже в ванную лазили?

– Нечего тут стесняться. Я думал, она наш друг, а друзья все друг другу говорят.

– Если у нее кто-то есть, тем лучше для нее, – сказал я.

– Конечно, тем лучше.

– А мне показалось, что вас это бесит…

– Мы ее друзья, по-моему, могла бы нам и сказать.

Дружба, придававшая законный вид их троице, таила в себе куда более глубокие чувства – несмотря на договор, который мы заключили в Хэмптонах.

Все следующие месяцы им не давал покоя возлюбленный Александры. Они хотели любой ценой узнать, кто это. Спросили у нее, но она клялась, что у нее никого нет. От этого они стали сходить с ума еще больше. Ходили за ней по пятам по кампусу и шпионили за ней. Пытались подслушивать ее телефонные разговоры с помощью старого радиомикрофона, который Гиллель ради такого случая привез из Балтимора. Спрашивали даже Патрика, но он ничего не знал.

В мае 2000 года мы все присутствовали на церемонии вручения диплома Александре.

После официальной части Александра, воспользовавшись суматохой, потихоньку улизнула. И не заметила, что Вуди пошел за ней.

Она направилась к зданию факультета естественных наук, где ее ждал я. Увидев меня, бросилась мне на шею и крепко поцеловала.

В этот момент появился Вуди и в изумлении воскликнул:

– Так это ты, Маркус? Все это время ее парнем был ты?

24

В тот майский день 2000 года мне пришлось объясниться с Вуди и рассказать ему все.

Никто, кроме него, не знал о той волшебной любви, что связала нас с Александрой.

Между нами все началось заново осенью, после наших последних каникул в Хэмптонах. Я вернулся в Монклер, слегка раздосадованный тем, что снова встретил ее и понял, насколько все еще ее люблю. А через несколько недель, выходя из школы, увидел ее на парковке; она сидела на капоте своей машины. Мне не удалось скрыть свой восторг.

– Александра, а ты что тут делаешь?

Она надула губы:

– Хотела тебя видеть…

– Я думал, ты с малышней не водишься.

– Садись, обалдуй.

– Куда поедем?

– Пока не знаю.

Куда мы ехали? Дорогой жизни. С того дня, когда я уселся рядом с ней на сиденье машины, мы больше не расставались. И страстно любили друг друга. Мы бесконечно перезванивались, мы переписывались, она слала мне посылки. Она приезжала на уикенд в Монклер. Иногда я ездил к ней в Нью-Йорк или в Мэдисон на старой машине матери, включив радио на полную громкость. Мы получили благословение моих родителей и Патрика Невилла; они обещали никому ничего не говорить. Нам казалось, что кузенам лучше не знать о том, что между нами происходит. Так я нарушил клятву Банды Гольдманов никогда не добиваться Александры.

На следующий год я поступил на филологический факультет университета Берроуза, и теперь мы находились всего в часе пути друг от друга. Мой приятель Джаред, сосед по комнате, на выходных исчезал, и она приезжала ко мне. И я сделал то, чего по отношению к кузенам не делал никогда: я их обманул. Я лгал, чтобы встретиться с Александрой. Говорил, что еду в Бостон или в Монклер, а сам был с ней в Нью-Йорке. А когда они приезжали в Нью-Йорк к Патрику Невиллу, я валялся с ней в постели в Мэдисоне.

И все равно я временами завидовал тому, что они все вместе в университете, завидовал тем единственным в своем роде узам, какие связывали ее с Гиллелем и Вуди. Однажды она не выдержала и сказала:

– Ты ревнуешь к кузенам, Маркус? Ты совсем рехнулся! Вообще-то вы все трое рехнулись.

Она была права. По характеру я никогда не был собственником и не боялся соперников, но страшился членов Банды Гольдманов. А потом она позволила себе вполне невинный выпад, который, однако, ранил меня словно ножом в сердце:

– Ты победил, Марки. Ты победил, я твоя. Что тебе еще надо? Может, еще закатишь мне сцену из-за того, что я съела гамбургер с твоими кузенами?

Именно я вернул ее на музыкальную стезю. Именно я убедил ее не отказываться от мечты. Именно я уговорил ее снова выступать в нью-йоркских барах и писать музыку в ее комнате в кампусе Мэдисона. Окончив университет, она решила взять судьбу в свои руки: готовилась подписать контракт с одним нью-йоркским продюсером и начать карьеру певицы.

Я во всем признался Вуди, и он обещал ничего не говорить Гиллелю.

Он не осудил меня. Сказал просто: «Тебе повезло, что ты с ней, Марки», и дружески хлопнул по плечу.

В начале нашего третьего курса, осенью 2000 года, он с головой ушел в футбольные тренировки и очень сблизился с Коллин. Нам исполнилось двадцать лет.

Думаю, он очень тосковал из-за Александры. Но ни слова не сказал Гиллелю и лечил свое горе спортом. Тренировался с утра до ночи. Иногда выходил на пробежку дважды в день, как во времена специальной школы. Он стал настоящей звездой «Титанов». Команда одерживала победу за победой, а он достигал все новых высот. Его фото украшало первую полосу осеннего выпуска университетской газеты.

Каждый день он заезжал к Коллин на автозаправку. По-моему, ему было нужно, чтобы кто-то о нем заботился. Он привез ей университетскую газету, и она сказала, что гордится им. Но через день он заметил у нее на шее синяки. У него кровь застыла в жилах.

– В чем дело? – спросил он.

– Уходи, Вуди.

– Коллин, это Люк с тобой такое сделал? Твой муж тебя бьет?

Она умоляла его уйти, и он повиновался. Три дня подряд, когда он приезжал на заправку, она тайком делала ему знак, чтобы он ушел. На четвертый она ждала его у двери. Он вышел из машины и подошел к ней. Ни слова не говоря, она взяла его за руку и отвела в подсобное помещение. Там она бросилась ему на шею и обняла изо всех сил. Потом нашла его губы и поцеловала.

– Коллин… Ты должна мне сказать, что происходит, – прошептал Вуди.

– Люк… нашел университетскую газету в ящике под стойкой. И взбесился.

– Он тебя избил?

– Не первый раз.

– Сукин сын… Где он?

Она почувствовала, что Вуди сейчас взорвется.

– Сегодня утром уехал в Мэн. Вернется только завтра вечером. Не делай ничего, Вуди. Умоляю. Только хуже будет.

– Это что же, тебя будут бить, а я буду сидеть сложа руки?

– Мы найдем выход…

– А пока?

– А пока люби меня, – прошептала она. – Люби так, как никто никогда не любил.

Она снова поцеловала его, а потом он взял ее, осторожно и нежно, прямо в подсобке. Ему с ней было хорошо.

Их связь продолжалась во время отлучек Люка. Половину недели, пока Люк оставался в Мэдисоне, она принадлежала ему. С тех пор как он нашел газету, он сделался подозрительным. Без конца следил за ней, держал под еще большим контролем. Вуди нельзя было подходить близко. Он наблюдал за ней издали – и на заправке, и у их дома.

Потом Люк уезжал на своем пикапе. Для Коллин это означало свободу. Закончив работу на заправке, она выходила через заднюю калитку сада, встречалась с Вуди на соседней улице, и они вместе уезжали. Он увозил ее в кампус. Там ей не грозило встретить знакомых. Там она чувствовала себя в безопасности.

Однажды вечером, когда Гиллель уступил им комнату и они лежали в постели, а она прижималась к нему после любви, он заметил синяки на ее обнаженной спине.

– Почему ты не пожалуешься в полицию? Он же тебя когда-нибудь убьет.

– Его отец – шеф полиции Мэдисона, а брат – заместитель, – напомнила Коллин. – Безнадежно.

– А Люку, я так понимаю, мозгов не хватило стать копом…

– Он хотел. Но у него судимость за драку.

– А почему бы не подать жалобу куда-нибудь еще?

– Потому что это в юрисдикции Мэдисона. Да я все равно не хочу.

– Не уверен, что смогу спокойно смотреть, как над тобой издеваются.

– Закончи учебу, Вуди. А потом увези меня с собой, далеко-далеко.

Но долго так продолжаться не могло. Люк что-то заподозрил и стал проверять, дома ли она. Коллин должна была звонить ему перед уходом с заправки, а потом еще раз, из дома. Потом он перезванивал без предупреждения, следил, не ушла ли она куда. Не в ее интересах было пропустить звонок. Ей пришлось дорого заплатить за вечер, когда у соседки прорвало трубу на кухне и она пошла ей помогать.

Когда Люк уезжал и Вуди мог встретиться с Коллин, ему каждый раз казалось, что по ней пронесся смерч. Но такие моменты выпадали все реже.

Брат Люка стал регулярно заглядывать на заправку и смотреть, кто там бывает. Потом начал заезжать за ней в конце рабочего дня и препровождать домой.

– Просто хочу убедиться, что ты вернулась и с тобой ничего не случилось, – говорил он. – Мало ли кто нынче шляется по улицам.

Положение становилось серьезным. Вуди наблюдал за Коллин, держась на расстоянии. Приближаться к ней становилось опасно. Гиллель часто ездил с ним. Оба прятались в машине и следили за заправкой или за домом. Иногда Гиллель оставался на шухере, а Вуди отваживался зайти и ненадолго повидаться с Коллин.

Однажды вечером, когда они проезжали неподалеку от ее дома, их стала преследовать полицейская машина. Вуди остановился у обочины. Из машины вышел отец Люка, проверил у обоих удостоверения личности и сказал Вуди:

– Значит, так, паренек, слушай меня внимательно. Гоняй свой мяч и не суй нос, куда не просят. А главное, отвали. Ясно?

– Откуда вы знаете, что я играю в футбол? – спросил Вуди.

На лице отца заиграла фальшивая улыбка.

– Люблю, видишь ли, знать, с кем имею дело.

Они поехали назад и вернулись в кампус.

– Ты бы поберегся, Вуд, – сказал Гиллель. – Вся эта история начинает скверно пахнуть.

– Знаю. И что мне делать, по-твоему? Замочить уже, наконец, ее мужа?

Гиллель бессильно помотал головой:

– Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Вуди. Признаться, мне что-то страшновато.

* * *

В тот год я впервые в жизни не виделся с кузенами на День благодарения. За два дня до него они мне сообщили, что Патрик Невилл пригласил их на праздник, куда должны были приехать игроки «Джайентс». Я все-таки решил поехать в Балтимор. Прибыл я накануне и, как в детстве, поездом. Но, к величайшему моему разочарованию, на перроне Балтимора меня никто не встречал. Я взял такси до Оук-Парка и, подъехав к дому Балтиморов, увидел выходящую тетю Аниту.

– Боже мой, Марки! – воскликнула она, заметив меня. – Я совершенно забыла, что ты сегодня вечером приезжаешь.

– Неважно. Я же приехал.

– Знаешь, а кузенов твоих нет…

– Знаю.

– Марки, мне ужасно жаль, но я сегодня вечером дежурю в госпитале. Мне надо идти. Дядя будет рад тебя видеть. Ужин готов, все в холодильнике.

Она прижала меня к себе, и в ее объятиях я почувствовал: что-то изменилось. Она выглядела усталой и грустной. Я больше не видел в ней того ослепительного сияния, что так часто волновало мое сердце в детстве и отрочестве.

Я вошел в дом. Дядя Сол сидел перед телевизором и встретил меня, как и тетя Анита, тепло и печально. Я поднялся на второй этаж отнести вещи в одну из гостевых комнат и спросил себя, зачем тут все эти комнаты, если в них никто не живет. Прогулялся по огромным коридорам, заглянул в гигантские ванные. Зашел поочередно во все три гостиные – везде темно и пустынно. Ни огня в камине, ни включенного телевизора, ни брошенной раскрытой книги или журнала, поджидающих, когда вернется их читатель. Снова спустившись вниз, я увидел, что дядя Сол готовит нам ужин. Он поставил два прибора на кухонную стойку. Давно ли мы с Гиллелем и Вуди, сидя за этой самой стойкой и бурно подпрыгивая от нетерпения, тянули через нее свои тарелки сияющей тете Аните, а та, улыбаясь своему маленькому отряду, жарила прямо на широченном тефлоновом противне раблезианские горы оладий и яичницы с беконом из индейки?

За ужином мы разговаривали мало. Он почти ничего не ел. Единственное, про что он завел разговор, были «Балтимор Рэйвенс».

– Не хочешь разок сходить на матч? У меня есть билеты, но никому не интересно. Знаешь, они в этом сезоне в ударе. Я тебе говорил, что близко знаком с менеджерами «Рэйвенс»?

– Да, дядя Сол.

– Надо хоть раз сходить на них посмотреть. Скажи кузенам. У меня билеты бесплатные, в ложи, все такое.

После ужина я пошел прогуляться по кварталу. Дружески здоровался с соседями, выгуливавшими собак, как будто был с ними знаком. Повстречав охранника в патрульной машине, сделал ему тайный знак, и он мне ответил. Но жест пропал зря: наше благословенное детство ушло навсегда, и вернуться в него было невозможно. Отныне Гольдманы-из-Балтимора принадлежали прошлому.

* * *

В тот самый вечер, когда я находился в Балтиморе, а мои кузены в Нью-Йорке, Коллин опоздала домой. Она выскочила из машины и бегом кинулась к двери. Повернула ручку, но дверь была заперта на ключ. Он уже ушел. Она взглянула на часы: двадцать две минуты восьмого. У нее навернулись слезы. Она открыла дверь своим ключом и вошла в темный дом. Она знала, что, вернувшись, он ее накажет.

Ей нельзя было задерживаться на автозаправке. Она это знала, Люк ей говорил. Она закрывалась в семь и в четверть восьмого должна была вернуться. Если она опаздывала, он уходил. Шел в свой любимый бар, а когда возвращался, набрасывался на нее с кулаками.

В тот вечер она ждала до одиннадцати. Ей пришла было мысль позвонить Вуди, но не хотелось его впутывать. Она знала, что это плохо кончится. В такие минуты она мечтала о бегстве. Но куда ей бежать?

Он пришел, грохнула входная дверь. Она подскочила. Он вырос в проеме гостиной.

– Прости, – сразу всхлипнула она, пытаясь утихомирить гнев мужа.

– Ты что себе позволяешь, бля? А? А? Ты кончаешь в семь. В семь! Я почему должен тут торчать, как мудак? За идиота меня держишь, да?

– Люк, прости. Ровно в семь, я как раз закрывалась, подъехали клиенты; я на пять минут задержалась.

– Ты закрываешь в семь, и будь любезна в семь пятнадцать быть дома! Невелика наука. Но тебе лишь бы нагадить!

– Но, Люк, на то, чтобы все закрыть, тоже нужно время…

– Сопли свои подбери, слышишь? И волоки задницу в тачку.

– Люк, только не это! – взмолилась она.

Он угрожающе наставил на нее палец:

– Лучше тебе со мной не спорить.

Она вышла и села в его пикап. Он уместился за руль, и машина тронулась.

– Прости, Люк, прости, – сказала она тихо, как мышка. – Я больше не буду опаздывать.

Но он уже не слушал. Он осыпал ее бранью. Она плакала. Он выехал из Мэдисона и поехал прямо по 5-й магистрали. Проехал мост Лебанон и двинулся дальше. Она умоляла его вернуться домой. Он усмехнулся:

– Тебе что, плохо со мной?

Потом вдруг затормозил посреди дороги.

– Приехали, станция Вылезай, – произнес он не терпящим возражений тоном.

Она тщетно пыталась спорить:

– Люк, пожалуйста, не надо.

– Вытряхивайся, живо! – вдруг заорал он.

Если он начинал орать, это был знак, что надо слушаться. Она вылезла из кабины, и он сразу уехал, бросив ее в восьми милях от дома. Так он ее наказывал: она должна была вернуться в Мэдисон пешком, посреди ночи. Она, в своем обычном коротком платье и тонких колготках, шла сквозь густой туман, в кромешной тьме и сырости.

Первый раз она пыталась протестовать. Когда Люк, багровый от крика, приказал ей вылезать, она взбунтовалась. Сказала, что с женой так не обращаются. Люк вышел из машины.

– Ну-ка, ангел мой, иди сюда, – произнес он почти ласково.

– Зачем?

– Затем, что я тебя накажу. По роже надаю, чтобы понимала: когда я приказываю, твое дело – слушаться!

Она тут же извинилась:

– Прости, я не хотела тебя сердить… Хорошо, я все сделаю, как ты хочешь. Извини, Люк, не злись.

Она сразу вышла из машины и пошла по дороге, но не прошла и пяти метров, как до нее донесся голос Люка:

– Ты не догоняешь, что я тебе говорю, или как? Язык человеческий понимать разучилась?

– Понимаю, Люк. Ты мне сказал уматывать, я уматываю.

– Это я раньше сказал! Теперь тебе другой приказ. Я что тебе говорю, а?

Она в ужасе разрыдалась:

– Я уже не знаю, Люк… Прости, я уже ничего не понимаю.

– Я тебе сказал идти сюда и получить по роже. Забыла?

У нее подкосились ноги.

– Прости, Люк, я усвоила урок. Я буду слушаться, обещаю.

– Сюда! – заорал он, не двигаясь с места. – Когда я говорю «сюда», ты должна идти сюда! Все бы тебе выдрючиваться, да?

– Прости, Люк, я была дура, больше это не повторится.

– Сюда, мать твою! Иди сюда, или я тебе вдвое наваляю!

– Нет, Люк, пожалуйста!

– Живо!

Она в страхе подошла и встала перед ним.

– Тебе причитается пять славных оплеух, ясно?

– Я…

– Ясно?!

– Да, Люк.

– И я хочу, чтобы ты считала.

Она встала перед ним, он занес руку. Она закрыла глаза, сотрясаясь от рыданий. Он влепил ей пудовую пощечину. Она с криком упала на землю.

– Я сказал, считай!

Она рыдала, стоя на коленях на сыром бетоне.

– Раз… – с трудом выговорила она сквозь слезы.

– Отлично. А теперь встала!

Она поднялась. Он ударил ее снова. Она согнулась пополам, держась за щеки.

– Два! – выкрикнула она.

– Хорошо, а теперь на место!

Она повиновалась, он поднял ей голову и со всей силы дал еще пощечину.

– Три!

Она упала навзничь.

– А ну встала, что разлеглась! И не слышу, чтобы ты считала.

– Четыре, – всхлипнула она.

– Вот видишь, почти все. Быстро встала передо мной! Голову прямо!

Когда избиение кончилось, он приказал ей исчезнуть, и она убежала. Она шла больше часа, пока не добралась до моста Лебанон. До Мэдисона оставалось еще больше половины пути. Она сняла туфли на каблуках – идти в них было неудобно и медленно, и шагала босиком по холодному асфальту, почти не чувствуя ног. Внезапно дорогу осветили фары. Какая-то машина. Водитель заметил ее в последний момент и едва не сбил. Он сразу затормозил. Она уже видела этого парня на заправке. Той ночью их с Вуди дороги пересеклись.

С тех пор, когда она поздно приходила с работы, Люк высаживал ее на безлюдной дороге и заставлял возвращаться пешком. В ту ночь, добравшись наконец до дома, она обнаружила, что Люк запер дверь изнутри. Она свернулась на диванчике под навесом крыльца и уснула, дрожа от холода.

Вуди тревожился все сильнее. В самом начале 2001 года Гиллель сказал мне, что беспокоится за него.

– Не знаю, что ему вдруг приспичило связаться с этой девицей. Но последние полгода он только и думает, как бы ее спасти. Он на себя не похож. Ты что-нибудь знаешь?

– Нет.

Я лгал. Я знал, что Вуди, заботясь о Коллин, старается забыть Александру. Спасая ее, он хотел спастись сам. И еще я понял, что Гиллель, сопровождая Вуди в его ночных бдениях у дома Коллин, не просто составлял ему компанию: он следил за Вуди, хотел помешать ему совершить какую-нибудь глупость.

Но он не смог предотвратить столкновение Люка и Вуди. Это случилось в феврале в одном из баров Мэдисона.

Мэдисон, Коннектикут, февраль 2001 года

Вуди, проезжая по главной улице Мэдисона, вдруг заметил припаркованный перед баром пикап Люка. Он немедленно затормозил и поставил свою машину рядом. Люк уже десять дней не развозил грузы. Уже десять дней Вуди не видел Коллин. Десять дней ему приходилось наблюдать за ней издалека. Однажды вечером, незадолго до этого дня, он слышал крики в их доме, но Гиллель не дал ему выйти из машины и вмешаться. Пора было это прекращать.

Он вошел в бар, увидел у стойки Люка и направился прямиком к нему.

– А вот и наш футболист! – Люк уже изрядно набрался.

– Поберегись, Люк, – сказал Вуди.

Люк был на десять лет старше его. Более крепкий, шире в плечах, с наглым лицом и тяжелыми кулаками.

– Нарываешься, футболёр? Проблем хочешь? – Люк поднялся с места.

– У меня одна проблема – это ты. Я хочу, чтобы ты оставил Коллин в покое.

– Вот как? Ты мне будешь указывать, как мне обращаться с собственной женой?

– Именно так. Прекрати с ней обращаться вообще. Она тебя не любит.

– Ты как со мной разговариваешь, гаденыш? Даю тебе две секунды, и чтобы духу твоего тут не было.

– Еще раз тронешь ее…

– И что будет?

– Я тебя убью.

– Жалкий ублюдок! – завопил Люк, хватая Вуди за грудки. – Сучара!

Вуди оттолкнул его и ответил прямым ударом в челюсть. Люк устоял на ногах, а посетители бара кинулись их разнимать. После минутной суматохи за окном взвыли сирены. Отец и брат Люка влетели в бар и стали наводить порядок. Они задержали Вуди и затолкали в полицейскую машину. Вывезли из города, высадили в заброшенном карьере и отлупили дубинками так, что он потерял сознание.

Очнулся он только через несколько часов. С распухшим лицом и раздробленным плечом. Дотащился до дороги и стал ждать, когда кто-нибудь проедет.

Какой-то водитель затормозил и отвез его в госпиталь Мэдисона; туда к нему и пришел Гиллель. Раны оказались неглубокие, но плечо надо было поберечь.

– Что случилось, Вуди? Я тебя полночи искал.

– Ничего.

– Вуди, на этот раз тебе повезло. Еще немного, и ты бы никогда не смог больше играть в футбол. Ты этого хочешь? Пустить псу под хвост свою карьеру?

Коллин тоже пришлось дорого заплатить за вмешательство Вуди.

Неделю спустя, снова увидев ее на заправке, он сразу заметил синяк под глазом и разбитую губу.

– Что ты наделал, Вуди?

– Я хотел тебя защитить.

– Лучше нам с тобой не встречаться.

– Но, Коллин…

– Я тебя просила не вмешиваться.

– Я хотел уберечь тебя от него.

– Нам больше не надо видеться. Так будет лучше. Уходи, пожалуйста!

Он повиновался.

Через несколько недель начинались весенние каникулы. Мы с Гиллелем воспользовались этим и, чтобы спровадить Вуди из Мэдисона и проветрить ему мозги, увезли на десять дней в «Буэнависту».

Пока мы отдыхали во Флориде, здоровье дедушки Гольдмана внезапно сильно ухудшилось. Он подхватил воспаление легких и очень ослаб. Ко времени нашего отъезда из Флориды он все еще лежал в больнице. Тетя Анита говорила, что ему недолго осталось. Дедушка все-таки смог выйти из больницы и вернуться в свой дом престарелых, но уже не вставал с постели. Мы навещали его каждое утро, пораньше: отдохнув за ночь, он становился разговорчивым. Силы его таяли, но ум и память оставались при нем. Однажды, когда мы болтали, Вуди спросил:

– Дедушка, я тут сообразил, что даже не знаю, кем ты работал.

Дедушка расплылся в улыбке:

– Я был генеральным директором фирмы «Гольдман и К^о».

– А что это была за фирма?

– Небольшая фирма по производству медицинского оборудования, я ее создал. В ней была вся моя жизнь: «Гольдман и К^о» просуществовала сорок лет, ты только представь! Я любил ходить на работу. Мы располагались в красивом кирпичном здании, его было видно с дороги, и на нем было написано большими буквами: ГОЛЬДМАН. Я очень этим гордился.

– А где она находилась? В Балтиморе?

– Нет, в штате Нью-Йорк. А мы сами жили в нескольких милях от нее, в Секокусе, в Нью-Джерси.

– И что сталось с вашей фирмой? – снова спросил Вуди.

– Мы ее продали. Вы тогда уже родились, но, конечно, ничего не помните. Это было в середине восьмидесятых.

Вуди стало любопытно, и он спросил у дедушки, не сохранилось ли фотографий того времени, когда он был владельцем фирмы. Бабушка вытащила откуда-то коробку из-под обуви, в которой лежали вперемешку всякие снимки. В основном они относились к последним годам, на них было много незнакомых нам людей – друзей из Флориды, – и еще несколько фотографий дедушки и бабушки вместе. Но потом мы наконец отыскали фото дедушки у пресловутого здания «Гольдман и К^о» и долго его рассматривали. Еще мы нашли несколько снимков нас троих, Гиллеля, Вуди и меня, сделанных в один из наших приездов во Флориду, когда мы были подростками.