Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 110 (всего у книги 311 страниц)

– А кто еще может устроить ему проблемы?

Коломба прищурила блеснувшие кобальтово-зеленым глаза:

– Вы знаете кто.

Валле сделал глоток виски.

– Вы спите вместе?

Коломба почувствовала, что краснеет, и еще больше разозлилась:

– Если бы и так, вас это не касается.

– То есть спите.

– То есть не лезьте в чужие дела.

– Он мой сын. И мои дела.

– Он способен сам о себе позаботиться.

– Правда? – фыркнул Валле. – Пожалуй, вы единственная в мире, кто так считает. И та дурь, которой он по вашей милости мается, только усугубит его состояние. Если он не загремит за решетку вместе с вами.

Коломба изучающе посмотрела на него, но его толстое лицо было непроницаемым. Он напоминал то ли жирного шелудивого кота, то ли потрепанного Будду.

– Вас действительно не волнует, что тот, кто истязал вашего сына, все еще на свободе?

– Даже если бы это было правдой…

– Это правда, – холодно сказала Коломба.

– Не думаю, что сыну следует его разыскивать. Возможно, для Данте будет лучше, если он обо всем этом забудет и уедет как можно дальше отсюда. А вы могли бы поехать с ним.

– Звучит скорее как предложение, чем как предположение.

Валле залпом осушил стакан и подлил себе виски из стоящей на стеклянном столике бутылки.

– Я богат, госпожа Каселли. Часть полученных от государства денег я подарил сыну, а остальные вовремя вложил в ценные бумаги, и мне повезло. За исключением скромной суммы, достаточной, чтобы протянуть немногие оставшиеся мне годы, я готов предложить вам все, что у меня есть. Купите билеты в любой конец земли. Черт, да купите хоть гребаный остров! Вы из полиции и наверняка найдете способ выехать из страны.

– Так вот какого будущего вы желаете для сына. Хотите, чтобы он всю жизнь провел в бегах?

Валле осушил второй стакан и налил себе третий.

– Много лет назад мне уже пришлось оплакивать его смерть. Я не хочу, чтобы это повторилось.

– В данный момент другие родители точно так же оплакивают детей, которых считают погибшими.

– Это не мои дети. Их судьба меня не волнует.

– Полагаю, то же предложение вы сделали и Данте. Что он вам ответил?

– Сказал, чтоб я пошел повесился. И знаете, что я ему ответил? Что я бы так и поступил, если бы знал, что это сделает его счастливым.

– Вот и я говорю вам то же самое. Только ни одна веревка вас не выдержит.

Неожиданно Валле зашелся хохотом, перешедшим в приступ кашля.

– Пораскиньте мозгами, – выговорил он, придя в себя, и вытер лицо платком. – Когда вас арестуют, будет слишком поздно.

Из кухни вышла Ванда:

– Аннибале говорит, что Данте не ест мяса. Но вы-то едите, Коломба?

Она встала:

– К сожалению, нам некогда. Нам нужно повидаться с одним человеком, и чем скорее, тем лучше. У вас есть интернет или карта города? Мне нужно сориентироваться.

– Карта есть, – сказала Ванда. – Сейчас принесу.

В этот момент из ванной босиком вышел Данте. На нем была чистая футболка с логотипом охотничьего клуба, свисающая с его плеч, как цирковой шатер.

– Одевайся, нам пора ехать, – сказала Коломба.

– Так я и думал. – Он взглянул на отца, который сидел без движения, угрюмо опустив подбородок. – Нам бы пригодился твой пикап, – сказал он ему.

– А если я тебе его не дам? Силой заберешь у меня ключи?

– Папа…

Валле бросил ему ключи и повернулся к Ванде:

– Дай ему свой сотовый.

– Я не могу… – начал Данте.

– Все ты можешь. Ванда им никогда не пользуется. Уж я-то по крайней мере ни разу ей на него не звонил. Если он прослушивается, значит копы вдруг превратились в гениев. А я в этом изрядно сомневаюсь.

Коломба кивнула, и Данте положил телефон в карман.

– Эта история плохо кончится, Данте, – снова сказал Валле.

– Вопрос только для кого, – сказала Коломба.

16

Де Анджелис подверг Сантьяго допросу дважды – в ночь ареста и на следующий вечер. Арестованный не ответил ни на один вопрос, и магистрат с трудом сдерживал бешенство. Вернувшись в свой кабинет в прокуратуре, он бесновался целых пять минут, пока в дверь не постучал Сантини, которого сопровождал неизвестный ему мужчина.

– Явился, гений, – с сарказмом сказал Де Анджелис. – Новости есть?

– Никаких, господин магистрат, – отозвался Сантини.

– Если бы вы провели операцию как надо, нам не пришлось бы сейчас играть в кошки-мышки. – Затем он словно вдруг вспомнил о явившемся вместе с Сантини человеке.

Мужчина лет шестидесяти, с рыжеватыми усами, тронутыми сединой, и такими же волосами, терпеливо дожидался, пока на него обратят внимание.

– Де Анджелис, – протянул ему руку судья.

– Маурицио Курчо, – представился тот.

– Прошу прощения, я полагал, что вы знакомы, – вмешался Сантини. – Господин Курчо – новый начальник спецподразделения. Он возглавлял уголовный розыск в Реджо-ди-Калабрии.

– Поздравляю с повышением, – сказал Де Анджелис. – Жаль, что вы получили его в столь прискорбных обстоятельствах.

Курчо сел. Он был спокойным человеком, который осторожно выбирал слова:

– Поэтому я и позволил себе вас побеспокоить, чтобы осведомиться о ходе расследования.

Де Анджелис взглянул на Сантини. Тот прочистил горло.

– Через два часа после побега Каселли из дома на улице Реденторе, что в районе Тор-Белла-Монака, Торре снял в банкомате наличные, из чего можно заключить, что обоих укрывал у себя ранее судимый Сантьяго Гуртадо, – сказал Сантини. – По нашему мнению, наличные понадобились им на побег.

– Если не ошибаюсь, Гуртадо – член какой-то латиноамериканской группировки? – спросил Курчо.

– Да, – ответил Сантини. – Он якшался с кукиллос, но сейчас действует в одиночку.

– Но почему этот человек помог Каселли? Сложно представить, что их объединяют общие интересы.

– Это нам неизвестно, – резко оборвал его Де Анджелис. – Это сообщит нам сама Каселли, когда мы ее поймаем.

– Неясен также – по крайней мере, из тех материалов, с которыми ознакомился я, – характер ее взаимоотношений с Торре.

Сантини и Де Анджелис переглянулись.

– Насколько мы знаем, Каселли вовлекла Торре в несанкционированное расследование похищения Луки Мауджери.

– Отец ребенка все еще под арестом? – спросил Курчо.

– Да, – ответил Де Анджелис. – Потому что мы все еще считаем его виновным.

– Однако Каселли с вами не согласна.

– Откровенно говоря, разобраться в том, что на уме у Каселли, весьма нелегко.

Курчо пригладил усы. Эта его привычка почему-то действовала Де Анджелису на нервы.

– Если у вас больше нет вопросов… – сказал судья. – У меня был тяжелый день, и уже время ужина.

– Я задавался вопросом, почему вы столь уверены в виновности госпожи Каселли.

– Вы забываете о найденных в ее квартире следах взрывчатки, – сказал Де Анджелис.

– Я прекрасно об этом помню, и разумного объяснения у меня нет. Тем не менее я в замешательстве. До парижского кровопролития она была на хорошем счету. С чего бы ей внезапно превращаться в террористку?

Де Анджелис откинулся на спинку кресла и, прищурившись, посмотрел на него:

– Вы читали заключение психиатра, наблюдавшего ее в больнице?

Курчо кивнул:

– Да. Учитывая обстоятельства, посттравматическое стрессовое расстройство – достаточно обычная реакция.

– Вы в курсе, что после выписки она перестала посещать психотерапевта?

– Такое случается.

– Когда человек в ее состоянии остается без медицинского наблюдения… Кто знает, что творится у нее в голове. – Де Анджелис постучал по виску.

– После выздоровления Каселли я встречался с ней дважды, – сказал Сантини. – В первый раз она под надуманным предлогом нанесла мне устное оскорбление. Во второй – без всякого повода меня ударила. Я написал рапорт об этом инциденте.

– По моему мнению, – продолжал Де Анджелис, – вместо того чтобы отправлять Каселли в административный отпуск, ее следовало попросту уволить. Как ни грустно об этом говорить, но частичная ответственность за случившееся лежит на самом Ровере. Это он ее выгораживал.

– Безусловно, – сказал Курчо, но Де Анджелису стало ясно, что подразумевает он прямо противоположное. – А как вписывается в вашу версию человек, пытавшийся убить Каселли? Некий Феррари.

Де Анджелис приподнял бровь:

– Об этом мнимом покушении сообщила по телефону одному из коллег она сама. Мы не знаем, что произошло на самом деле.

– Сложно себе представить, что Каселли заманила Феррари в больницу, чтобы ввести ему смертельный яд.

– Согласно криминалистам, это был не обычный яд, а раствор панкурония и хлорида калия. Эти вещества вызывают паралич и немедленную остановку сердца, – объяснил Сантини. – И их очень просто раздобыть в больнице.

– А как Каселли собиралась избавиться от трупа? – преувеличенно любезным тоном осведомился Курчо. – Или, по вашему мнению, она изначально намеревалась сбежать?

Де Анджелис, скрывая раздражение, поправил запонки на рубашке.

– Нам пока не удалось восстановить полную картину событий, – сказал он. – Возможно, ей пришлось избавиться от Феррари, чтобы он не сдал ее полиции.

– Мы считаем, что Феррари был ее сообщником в организации взрыва, – вмешался Сантини. – Ранее он не привлекался, но никому не известно, чем он зарабатывал на жизнь. Постоянной работы он не имел, а родители его были бедны как церковные мыши. Поэтому мы проверяем его на наличие связей с криминальным миром.

– Известно ли вам, что Феррари был связан с Белломо? – спросил Курчо.

Де Анджелис и Сантини уставились на него.

– Согласно отчету карабинеров, сделанному в октябре девяносто восьмого года, – продолжал Курчо, – Белломо скрылся от преследования на машине, зарегистрированной на имя Феррари. На допросе Феррари заявил, что машину у него угнали, и впоследствии был полностью оправдан.

– Ты об этом знал? – спросил Де Анджелис, прожигая Сантини глазами.

– Впервые слышу, – отозвался тот.

– Я и сам только-только получил отчет карабинеров, – с извиняющейся улыбкой сказал Курчо, – и еще не успел передать его в следственное управление. Конечно, это может быть совпадением, но, возможно, Белломо и Феррари общались.

– С какой целью? – спросил Де Анджелис.

– Не знаю, – откровенно признал Курчо. – В этом деле многое не сходится. На мой взгляд, в вашей версии есть нестыковки.

Де Анджелис уперся в него тяжелым взглядом:

– Жаль, что приходится вам об этом напоминать, но в настоящем случае ваш взгляд не является ключевым. Надеюсь, мы друг друга поняли.

– Разумеется, господин магистрат. – Курчо встал и пожал руку Де Анджелису. – Спасибо, что уделили мне время.

Обменявшись рукопожатием с Сантини, Курчо вышел из кабинета.

– Чую, этот хмырь изрядно попортит нам жизнь, – произнес Де Анджелис. – Изрядно попортит.

– Да он просто пускает пыль в глаза. У вас есть для меня поручения?

Де Анджелис кивнул:

– Проверь друзей и родных Торре. Если Коломба с ним, возможно, он помогает ей скрываться. Они же оба двинутые. Два сапога пара.

Сантини кивнул:

– А как там Гуртадо? Удалось из него что-то вытащить на допросе?

Де Анджелис покачал головой:

– Молчит как рыба. Частично – благодаря советам своего засранца-адвоката. Который – вот так совпадение! – также является адвокатом Торре.

– Минутилло, – сказал Сантини. – А что другие дружки Гуртадо?

– К сожалению, судья, ведущий предварительное расследование, признал аресты незаконными за недостатком убедительных доказательств преступления, – ответил Де Анджелис.

– Ему еще требуются доказательства, когда речь идет о такой шпане? – спросил Сантини.

– Вот именно, – сказал Де Анджелис. – Мне пришлось распорядиться, чтобы их освободили.

Одним из освобожденных был Хорхе, который в этот момент как на крыльях парил, мчась по улицам Рима. Хоть он и не оказал сопротивления, когда его скрутили в подвале, но не поставил бы и гроша на то, что так легко отделается после суматохи в Торбелле. Он провел за решеткой всего одну ночь и успел попрощаться с Сантьяго, который уже смирился с мыслью, что застрял там надолго. Когда Хорхе позвонил с почти разряженного мобильника Аните, та залилась слезами. Она-то уже собирала ему передачку с чистым бельем.

– Говорил же, я всегда выхожу сухим из воды, – похвалился собственной удачливостью Хорхе.

– Ты же домой идешь, правда? Я так хочу тебя увидеть, – сказала она.

И он заверил ее, что скоро будет. В конце концов, он все-таки ее любил. Да и где бы он нашел другую такую подружку? Анита не пилила его, когда он шатался где-то ночи напролет и притаскивал домой дружков, типа пацанов из банды, которые оставляли после себя свинарник. Да что там, она его даже не ревновала: главное, чтобы он не мутил с другими девчонками у нее на глазах.

Хорхе и его девушка жили в одной из трехсот квартир грязно-розового муниципального дома в квартале Сан-Базилио, похожего на гигантскую уродливую подкову. Это была настоящая помойка с загаженными лестницами и спозаранку орущими младенцами – из-за бумажных стен был слышен каждый чих соседей, – зато там можно было жить на халяву. Когда-то в квартире жила бабушка Хорхе, а после ее смерти туда заселился он. И хотя администрация то и дело угрожала ему выселением, Хорхе знал, что опасаться ему нечего. За квартиры не платило полдома, не говоря уже о жителях зданий по соседству. Не может же муниципалитет выбросить их всех на улицу.

Он открыл дверь своими ключами и ожидал, что Анита с объятиями кинется ему навстречу, однако этого не случилось.

– Венди, я дома! – зловеще воскликнул Хорхе, подражая герою Джека Николсона из «Сияния». На такие шутки он был мастак.

Но она снова не откликнулась.

– Анита? – позвал он.

Может, она вышла за продуктами? Или в душе моется. Открывая дверь в ванную, он заметил на полу в коридоре небольшое, почти идеально круглое красное пятнышко. Он стер его пальцем – пятнышко оказалось клейким на ощупь.

Кровь. Свежая, не успевшая свернуться капля крови. Невдалеке алела еще одна. И еще, и еще. Видать, Анита порезала палец. Странно только, что она сразу не побежала в ванную за пластырем, потому что красный пунктир вел прямо в спальню. Одна из капель темнела у самых его ног, как будто Анита порезалась на пороге.

Слегка встревоженный, Хорхе снова позвал ее и вошел в комнату.

Анита валялась на полу, как тюк с тряпьем. Под ней расползалась огромная лужа крови. Хорхе мгновенно понял, что в ее теле не осталось ни капли. На кровати, протирая салфеткой лезвие ножа, сидел пожилой мужчина с такими светлыми голубыми глазами, что они казались прозрачными.

– Нам с тобой нужно поболтать, – сказал человек, которого Данте называл Отцом.

Хорхе попытался закричать, но не смог издать ни звука.

17

Аугусто Ноггини, старый армейский товарищ Пинны, жил неподалеку от собора. Коломба припарковала пикап Валле поблизости от пешеходной зоны возле баптистерия, прямо напротив сторожащих вход каменных львов. Данте разглядывал их, напрасно пытаясь вспомнить, как видел их в детстве. Окружающие постройки не будили ни единого воспоминания, помимо смазанных вспышек памяти, относящихся к периоду после освобождения. Неужели он никогда не забирался верхом на этих львов? Не ходил к мессе в местный собор? Данте не имел ни малейшего понятия. Кремона казалась совершенно чужой, хотя то немногое, что он успел увидеть, ему вполне понравилось – в особенности центр города, сохранивший на себе отпечаток древнеримской архитектуры.

– Кто ему позвонит? – вырвал его из раздумий вопрос Коломбы.

– Он скорее станет слушать женщину, чем мужчину, – сказал Данте. – Особенно если у этой женщины красивый голос.

– Так у меня красивый голос?

– Только когда ты не говоришь приказным тоном.

– Зато ты лучше умеешь врать. Звони ты.

– Есть советы и напутствия?

– Не спугни его. И найди предлог для встречи.

– О’кей.

Данте набрал на мобильнике Ванды номер Ноггини и включил громкую связь.

– Тухлоногий? – дождавшись, пока мужчина снимет трубку, спросил он.

Коломба подпрыгнула: она никак не ожидала, что Данте попрет напролом.

Ноггини на секунду заколебался.

– Да. Кто это? – осторожно спросил он.

– Меня зовут Данте Пинна. Я сын Фабрицио Пинны.

Коломба снова вздрогнула и попыталась выхватить у Данте телефон, но тот отдернул руку и повернулся к ней спиной.

– О! Жаль, что так вышло с вашим папой. Мои соболезнования. Как я могу…

– Я бы хотел встретиться, – перебил Данте. – Мне срочно нужно с вами поговорить. Могу я заскочить к вам домой через десять минут? Я с подругой.

– Простите, но я сейчас ужинаю с семьей. Я не могу…

– Будет лучше, если вы освободитесь.

– Это почему же?

– Иначе я позвоню в полицию, и тогда вам придется объяснить, почему вы не сообщили, что мой отец связывался с вами перед самоубийством.

Коломба закрыла глаза. Секунд десять Ноггини молча дышал в трубку.

– Так вы просто хотите меня увидеть? – наконец спросил он.

Данте победно вскинул кулак:

– И поговорить. Скажем, это займет около часа вашего времени. Так я заеду?

– Нет, я сам к вам подъеду. Скажите куда.

– Ко входу в баптистерий. Это всего в двадцати метрах от вашего дома. Я на пикапе.

– Хорошо. До скорого.

Данте с триумфальной ухмылкой повесил трубку и закурил сигарету, чтобы отпраздновать успех.

Коломба опустила стекло: теперь, когда ей наконец удалось принять душ, ее снова начал раздражать запах дыма.

– Как ты узнал, что Пинна с ним связывался?

– Если ты не слышал о человеке четверть века, то не отреагируешь с такой готовностью, когда тебе назовут его имя. Он же явно вспоминал Пинну, и, судя по его тону, с немалой тревогой. Значит, Ноггини общался с ним перед тем, как Отец его повесил, и боялся, что рано или поздно с него за это спросят.

– Он мог прочитать о нем в газете.

– Он и на кличку свою слишком быстро отозвался. Тут я пошел ва-банк, но, если бы он не вспомнил собственное прозвище, можно было бы не терять на него время.

Данте показал ей на переходящего улицу мужчину лет сорока пяти в стеганой твидовой куртке. В Кремоне было гораздо холоднее, чем в Риме, особенно по вечерам, когда воздух становился сырым и промозглым.

– Ты знаешь его в лицо? – спросила Коломба.

– Нет, но ты только взгляни на его обувь. Такие перфорированные ботинки носят больные гипергидрозом. Неспроста его звали Тухлоногим.

Мужчина направился к пикапу, и Коломба поняла, что Данте попал в яблочко. Она вышла из машины и протянула ему руку.

– Господин Ноггини? Приятно познакомиться. Садитесь, пожалуйста, – сказала она и открыла перед ним заднюю дверцу.

– Может быть, лучше посидим в баре? – спросил он, указывая на кафе-мороженое на углу. – Там почти пусто.

– Здесь нам будет удобнее. Прошу.

Ноггини пожал плечами и сел в машину. Коломба расположилась рядом с ним. Данте остался впереди, но развернулся на сиденье, чтобы иметь возможность поучаствовать в разговоре.

– Вы, должно быть, Пинна, – сказал мужчина.

– Вы на удивление проницательны. Но все, что нужно, вы можете обсудить с моей подругой, – отозвался Данте.

– Клянусь, я понятия не имею, что происходит.

Данте ухмыльнулся:

– Это называется беседа.

– Господин Ноггини, почему Пинна с вами связался? – спросила Коломба.

Ноггини повернулся к ней:

– Если позволите говорить откровенно, у него было неладно с головой.

– Продолжайте, – подбодрила его Коломба.

– Фабрицио помешался на радиации. Утверждал, будто заболел раком из-за военной службы. Просил, чтоб я связался с нашими бывшими сослуживцами из Аннони и узнал, кто еще заболел. Но к тому времени я давно потерял их из виду. Впрочем, как и его самого. Когда он позвонил, я порядком удивился. – Он помолчал. – Стоит ли говорить, как я был удивлен, когда прочитал в газетах, что он отсидел в тюрьме и водил дружбу со взорвавшим парижский ресторан террористом.

– Белломо.

Ноггини кивнул:

– Да. Когда-то мы с Фабрицио были те еще дебоширы. Все мы были немного бешеными, иначе нас бы не отправили в Аннони. Но потом я изменился. Остепенился, завел семью. А он так и остался прежним.

– Это точно, – сказала Коломба, взглянув на Данте.

Тот незаметно кивнул: Ноггини говорил правду.

– Что еще он вам сказал? – настойчиво спросила Коломба.

– Спрашивал, помню ли я один давний ночной наряд. Он был уверен, что именно там и заразился.

– И вы его помнили, – утвердительно произнес Данте.

Ноггини снова кивнул:

– Да. Это было одно из тех странных армейских поручений, которые запоминаются на всю жизнь. Но домыслы про радиацию – просто чепуха. Я сотрудник муниципальной администрации и занимаюсь общественными зелеными насаждениями. Никакой утечки радиации в Каорсо никогда не было. Радиоактивные отходы представляют опасность несколько миллионов лет, но сейчас все они утилизируются во Франции. Также есть само ядро, которое…

– Расскажите об этом наряде, – перебила Коломба.

– Простите, но вы, случайно, не из полиции? – спросил Ноггини. – У меня складывается впечатление, что вы меня допрашиваете.

– Я тоже похож на полицейского? – спросил Данте.

– Нет, вы не похожи.

– Ну слава богу.

Мужчина улыбнулся:

– Так вот. Точной даты не помню, но было это в декабре, перед рождественскими праздниками. Сержант поднимает всех с коек и отправляет нас шестерых в ночной наряд. Нас грузят в фургон и увозят за несколько километров от казармы. Несусветная глушь, холод собачий. Там находится армейский склад, и нам приказывают избавиться от всего, что хранится внутри.

– И что же там хранилось?

– Мебель, медикаменты, книги, но в основном мешки с одеждой.

Данте напрягся:

– Мешки с одеждой?

– Да. В мешках были ношеные вещи. Гражданские, не военные. Было противно к ним прикасаться, потому что они были грязными и все провоняли. Но бо́льшая часть одежды была в мешках, и мы всю ее сожгли. Помню, Пинна при виде одежды буквально остолбенел.

– Почему? – снова спросил Данте, сверля его глазами.

Ноггини замялся:

– Столько лет прошло.

– Попытайтесь вспомнить, – гипнотизируя его взглядом, как удав кролика, сказал Данте.

– Он потом говорил, что для взрослых вещи были слишком маленькие. Что одежда была детская, мальчиковая.

Коломба и Данте молчали.

Ноггини смущенно продолжил:

– Но скорее всего, он ошибался. Бо́льшую часть мешков мы так завязанными и сожгли. И потом, откуда в армии дети? – Данте и Коломба продолжали молчать, и Ноггини испугался, что ляпнул лишнего. – По телефону Фабрицио сказал, что считает, будто одежда принадлежала облученным детям. А склад служил чем-то вроде секретного госпиталя, поскольку военные скрывали утечку радиации. Но как я вам уже говорил, это бред…

Опомнившись, Коломба достала из кармана поляроидный снимок:

– По словам Пинны, помимо вас, там были и солдаты из другого отряда. В камуфляже без знаков различия. Это они?

Ноггини взглянул на фотографию.

– У меня не слишком хорошая память на лица… Помню, в то время солдаты из другого отряда меня немало напугали, а теперь кажутся обыкновенными малолетними пацанами. Кроме него, – добавил он, показав на Немца. – Он пугает меня и сейчас. По-моему, это был их командир, но я не уверен. Простите. – Он вернул снимок Коломбе.

– Что еще вам запомнилось?

– То, что я сказал Фабрицио. Я видел, как солдаты из другой части загружают грузовик цистернами с керосином. Фабрицио спросил, уверен ли я, что это был керосин, и я сказал «нет». – Он посмотрел на Коломбу, потом на Данте. – Все носился со своей ядерной теорией.

– Он считал, что в цистернах могли находиться ядерные отходы? – спросила Коломба.

– Вот именно, но я сказал, что тогда мы все бы заразились, а это не так.

– Почему? – спросил Данте.

– Потому что я знаю, где они захоронены.

– Откуда вам это известно, господин Ноггини? – спросила Коломба.

Ноггини прислонился к дверце машины. Все это время ему приходилось поворачиваться, чтобы взглянуть женщине в лицо, и у него начинала побаливать шея. Однако, несмотря на ее дурацкий цвет волос, ему было на что посмотреть.

– Как я говорил, я работаю в муниципалитете. Мне довелось составлять список местных гравийных карьеров. В Кремоне добывают гравий и субстрат. Но надо сказать, что бо́льшая часть карьеров уже много лет закрыта. Некоторые из них превратили в свалки для утилизации асбеста или попросту забросили.

– Спасибо за разъяснения, – нетерпеливо сказала Коломба. – Вернемся к цистернам.

– Я слышал, как солдат из другой части говорил с водителем грузовика. Он велел ему ехать к карьеру Комелло, что на реке Адда, между Пьяченцей и Кремоной. Карьер уже тогда был закрыт.

– Это был один из карьеров, что вошли в ваш список? – спросил Данте.

– Я вспомнил об этом только после разговора с Фабрицио. Сами знаете, как бывает: вроде бы напрочь о чем-то забыл, и вдруг оно всплывает в памяти… Я сверился с документами. В восемьдесят девятом вышло постановление превратить карьер в свалку для утилизации промышленных отходов. Тогда это еще не запрещалось законом.

– Но этого так и не произошло, – сказал Данте.

– Да. Его превратили в зону реинтродукции дикой природы. – Мобильный Ноггини завибрировал. Он взглянул на экран, но на звонок не ответил. – Жена уже волнуется. Мне и правда пора возвращаться.

– Оставьте нам, пожалуйста, адрес карьера.

Ноггини поспешно назвал им адрес и вышел из машины.

Коломба пересела за руль, включила навигатор и завела автомобиль.

– Не так-то просто будет отыскать на свалке цистерны двадцать пять лет спустя, – сказала она Данте, который сидел с таким видом, будто его мозг вращается на максимальных оборотах.

– Ты разве не слышала, что сказал Тухлоногий? Карьер так и не превратили в свалку.

– Но цистерны наверняка не лежат на виду. Иначе кто-то бы их убрал. Например, те же, кто их там и бросил.

– Уверен, есть способ их найти. Разве у полиции нет георадаров?..

– Есть. Мы используем их при поиске захороненных тел. Только вот мы с тобой не полицейские.

«Больше не полицейские», – мысленно добавила Коломба.

– Но радар-то мы можем купить. Или металлоискатель, как у охотников за сокровищами. У отца есть деньги, можно нанять хоть целую сотню человек, чтобы они нам помогли…

– Пока сами мы гнием за решеткой.

– Тогда это уже будет не важно.

– Думаешь, найдя цистерны, мы получим ответы на все наши вопросы?

– Не на все. Но по крайней мере на один.

– На какой же?

Данте молча показал ей на дорожный знак, установленный на провинциальной дороге сразу за небольшим скоплением домов. Надпись гласила: «БЫВШИЙ КАРЬЕР КОМЕЛЛО – ЗЕЛЕНЫЙ ОАЗИС». Стрелка указывала в направлении едва различимой в темноте грунтовой дороги. Коломба свернула на грунтовку. Ей то и дело приходилось притормаживать на ухабах. Когда дорога оборвалась, они вышли из машины и пошли пешком, освещая путь найденным в пикапе электрическим фонарем. Карьер они нашли без особых усилий: не заметить его было невозможно. Теперь им стало ясно, что представляла собой «зона реинтродукции дикой природы», о которой говорил Ноггини.

Залежи гравия располагаются вблизи грунтовых вод, и по окончании добычи – особенно если она велась на слишком большой глубине, а площадка карьера не была запечатана – воды начинают подниматься.

Тайны, упрятанные в цистерны Отцом и его людьми, были погребены под миллионами литров воды. Карьер превратился в озеро.

18

Кабинет на шестом этаже здания на улице Сан-Витале пропах застарелым табачным дымом и кожей старого красного дивана, стоящего у стены. Прислушиваясь к дорожному гулу, проникающему сквозь закрытое окно, Курчо подумал, что у всякого города свой голос. Бывало, по утрам он, полупроснувшись, не мог вспомнить, где находится, и, лежа с закрытыми глазами, пытался угадать это по шуму. У каждого города свой свет, свои неповторимые закаты и рассветы.

Было десять вечера, и Курчо, не спавший больше двадцати часов, отчаянно боролся со сном. Его нисколько не радовала мысль о том, что по выходе из участка его ждет убогая каморка, где ему придется жить до тех пор, пока не будет готова квартира, выделенная министерством. Тогда к нему сможет переехать жена и перевезти вещи. Чтобы открыть все коробки, уйдут месяцы, и еще больше – чтобы понять, что из вещей потерялось по пути. Некоторые коробки стояли не разобранными еще с прошлого переезда, когда его перевели из Палермо в Реджо-ди-Калабрию. В чем он нисколько не сомневался, так это в том, что придется снова купить забытый им на ночном столике недочитанный роман Коэльо, – одному Господу известно, сколько раз он заново брался за него с первой страницы, но книжица неизменно навевала на него сон.

Он скомкал пустой пакет из-под леденцов, попытался нащупать под столом мусорное ведро и тут же вспомнил, что его там нет. Поскольку кабинет Ровере должны были освободить от его личных вещей только после официальной церемонии похорон, назначенных на будущее воскресенье, временный офис Курчо наскоро устроили в конференц-зале отдела по борьбе с преступностью. Нового начальника спецподразделения это вполне устраивало: ему не слишком хотелось сидеть в еще теплом кресле погибшего коллеги, хотя прежде с ним такое уже случалось.

В дверь постучали. На пороге показался молоденький агент со светлой кожей, покрытой редкими веснушками, и огромной начинающей бледнеть гематомой на носу.

– Агент Альберти Массимо, господин начальник, – вытянулся по стойке смирно молодой человек.

– Садись. – Курчо указал на стул. – Хочу задать тебе несколько вопросов.

Альберти нерешительно замешкался, а потом, волнуясь, сел.

– Простите… Я что-то не так сделал? – встревоженно спросил он.

– Это я и хочу понять, – ответил Курчо. – Согласно распечатке вызовов, госпожа Каселли звонила тебе в ночь, когда сбежала из больницы.

Альберти покраснел до корней волос:

– Господин начальник… я не знал, что она сделала.

– Если бы кто-то считал иначе, ты бы уже был под арестом, – сурово сказал Курчо. – Чего она хотела?

Альберти просунул палец за воротник, как будто он сдавливал ему шею.

– Чтобы я пробил по базе одно имя. – Он понизил голос. – Ее интересовал Лучано Феррари. Но почему – она не объяснила. Я ведь не знал, что он… – Альберти запнулся.

– Умер. Да уж. Тебе всего лишь хотелось оказать услугу коллеге, занимающей более высокую должность, хоть она и не находилась при исполнении.

– Да, господин Курчо.

– Ты знаешь, что мог за свою услужливость угодить под суд? А главное, за то, что не доложил о случившемся руководству. Ты можешь погубить едва начатую карьеру.

Альберти опустил взгляд.

– Знаю, господин начальник, – пробормотал он.

– Что после этого сказала или сделала Каселли?

– Она больше со мной не связывалась. Мне сказали, Феррари пытался ее убить.

Курчо покачал головой:

– Текущие расследования, в которых ты не задействован лично, обсуждению не подлежат. Почему она попросила об услуге именно тебя? Ведь было множество коллег, к которым она могла обратиться.

– Она не сказала, господин начальник…

– А сам как считаешь?

Альберти снова покраснел:

– Думаю, что… госпожа Каселли не слишком близко общалась с сослуживцами. А меня она считала… как бы безобидным.

Курчо оценивающе поглядел на Альберти: парень совсем не глуп. Его взгляд смягчился, а на губах даже появилась легкая улыбка.