Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 303 (всего у книги 311 страниц)

23. Капсула времени

Эмоции вашего внутреннего ребенка истинны. Ключевые переживания свободны от влияния времени. Они как образцы вечных льдов, только эти капсулы времени – эмоциональные. Обратите это себе на пользу. Если ваш внутренний голос говорит, что нечто является извечной обманкой, то, скорее всего, так оно и есть.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

В гостиной я поставил на стол новую упаковку банок безалкогольного радлера. Штеффи, кажется, успешно утопила в последнем бокале «Граубургундера» свое беспокойство о рубцевании разрыва промежности. Лаура со своим вином снова уселась на диван. В данный момент строились догадки, кто мог вломиться в детский сад прошлой ночью. Саша уже ответил на все открытые вопросы своим сообщением в вотсапе и маленьким постом на домашней странице сайта детского сада: полиция ведет расследование, преступники неизвестны, и взлом в конечном счете не удался благодаря уже имеющимся мерам безопасности, которые отныне будут еще усилены. Этим тема была исчерпана. Завтра детский сад снова откроется. Непринужденная беседа плавно свернула к теме изготовления фонариков ко Дню святого Мартина[381]. При этом я немного внимательнее присмотрелся к другим гостьям.

Штеффи-Рубцы-Промежности, похоже, была единственной из женщин, которая не делала никакой тайны из того, что жизненные мечты и плодный пузырь имеют нечто общее: они, бывает, лопаются. На своей прежней работе в сберегательном банке Штеффи восстановилась лишь частично, после того как ее сын достиг детсадовского возраста. Судя по ее рассказам, дома ее дражайшая половина, фигурально выражаясь, все еще не оправилась после беременности и исполняла свою отцовскую роль в основном лишь в предусмотренный для этого праздник[382]. Однако, в отличие от мужа, Штеффи замечала в семейном бюджете дыру, образовавшуюся из-за отсутствующей зарплаты. Штеффи была человеком добросердечным. Только, к сожалению, фрустрацию в связи с ее жизненной ситуацией она преодолевала теперь деятельной вовлеченностью в жизнь своего сына.

Трех других женщин звали Тина, Беате и Клаудиа. Три дуплекса[383] в лучших жилых районах. Жизнеутверждающий верхний слой среднего класса. Бабушки и дедушки в городе, собака в саду, муж на постоянной работе. Все они хотели самого лучшего. Для своих детей. Они жили по классической модели семьи. С шиком и блеском. Я разрывался между завистью и облегчением, слыша, как разговаривают эти три женщины. Когда-то я тоже грезил о стабильной жизни в конфигурации «папа – мама – ребенок». Но я был рад, что все подспудные проблемы, которые я распознал у них, у нас с Катариной давно уже прорвались наружу. Так что больше не было нужды их отрицать. И это, при всей сопутствующей меланхолии, давало нам некоторую честную свободу.

Я воспользовался паузой в разговоре, чтобы разлить напитки по бокалам и повернуть разговор в нужное русло – в направлении родительского совета.

– Теперь, когда все мы подружились, я бы хотел перейти к настоящей причине этого вечера. В четверг состоится первое заседание совета детского сада. И думаю, было бы прекрасно, если бы мы, родители, заранее обговорили те пожелания и темы, которые для нас важны.

Всеобщее одобрение. Я придвинул к себе тетрадь для заметок и держал в руке карандаш наготове. Я хотел услышать и записать все пожелания – безоценочно и преисполненный любви.

– Итак – каковы ваши пожелания?

Никакой реакции. Хороший знак. Определенно, наш детский сад был пределом всех желаний. Но я считал невероятным, что полдюжины собравшихся здесь родителей счастливы просто так, без всяких желаний. Я счел, что надо бы их немного подтолкнуть:

– Ну, давайте. Должны же у вас быть какие-то желания касательно детского сада. Всегда есть что-то, что можно улучшить, разве нет?

Тина, Беата и Клаудиа одновременно глотнули безалкогольного радлера. Лаура поднесла к губам свой бокал с «Риохой». Штеффи уставилась в пустой стакан из-под «Граубургундера». Поэтому я воспользовался созданной мною же самим возможностью и первым выразил свое желание:

– Я бы хотел затронуть тему, очень мне близкую. Кто-нибудь из вас замечал, что в некоторых группах существует запрет на фруктовое пюре? Эмили сегодня обронила что-то такое.

Четыре женщины взглянули вопросительно.

Слово взяла Лаура и сообщила, что ее сын Макс тоже рассказывал, будто Фрауке запретила ему фруктовое пюре.

– А чем был обоснован этот запрет у Макса? – поинтересовался я.

– Если я правильно поняла – тем, что Землю лихорадит и она скоро умрет, – ответила Лаура.

Эти слова показались мне знакомыми. Я с облегчением понял, что, очевидно, могу полагаться на Эмили в том, как она излагает положение дел. И отреагировал на эту, абсурдную на мой взгляд, идею соответственно – непринужденно и с иронией.

– Ну наконец-то мы нашли виновников климатической катастрофы. Думаю, Макс и Эмили должны компенсировать причиненный ущерб. Пока ледники не достигнут своих прежних размеров, тот и другая, в качестве наказания, будут отправляться спать без фруктового пюре. И так в ближайшие пять тысяч лет.

Лаура насмешливо фыркнула. Не считая этого, в гостиной царило молчание.

– Я не вижу здесь повода для веселья, – возразила в конце концов Беате – правда, не с точки зрения детской психологии, а из экологических соображений. – Пластиковый мусор виноват в том, что у наших детей больше нет будущего.

Похоже, дискуссия досадным образом свернула не в ту сторону, куда я стремился, а в прямо противоположную.

– Как это нет будущего? И почему в этом виноваты трехлетки? Это все же скорее… – Я попытался подчеркнуть абсурдность дискуссии о вине дошкольников. Но укоризненные взгляды взрослых матерей быстро заставили меня умолкнуть.

– Никто не может быть слишком юн, чтобы сделать мир лучше, – проинформировала меня Беате.

– Может быть, имеет смысл конкретно запретить весь пластик в детском саду, – подхватила Клаудиа.

– Что, простите? – неконкретно поинтересовался я, застигнутый врасплох.

– Ну, все: коробки с завтраками, тарелки, контейнеры с фруктами для перекусов, – ведь все это сделано из чистого пластика. Тут нам имеет смысл прямо сейчас, ради будущего наших детей, показать на своем примере важность этого запрета.

– До сих пор я считал важным то, что с введением пластиковой посуды у нас значительно сократилось количество порезов осколками фарфоровых тарелок, – наивно сказал я.

На мою сторону переметнулась Лаура.

– И количество отравлений пищевыми продуктами тоже благодаря герметичным пластиковым контейнерам, – сказала она, имея некоторое представление о микробах. Но безуспешно.

– С чего-то мы должны начать борьбу с глобальным потеплением. Я тоже за запрет пластика. – Таким образом Штеффи закончила нежелательный ввод информации. Не объяснив в деталях, какое отношение к климату имеют пластиковые контейнеры с фруктами для перекусов. Но удостоившись одобрения.

«Ну супер!» – саркастически заметил мой внутренний ребенок. Не так уж несправедливо.

Определенно, я не продвинулся с оправдательным вердиктом для фруктового пюре. А наоборот, выпустил дискуссию о климате из детсадовского ящика Пандоры. Мне бы закрыть его в этот самый момент. В смысле, ящик. Но к сожалению, я этого не сделал. Если уж мне не удалось убрать эту тему со стола переговоров, то я решил по крайней мере передвинуть ее на другую сторону стола.

– Я, конечно, тоже за защиту окружающей среды и климата. Но тогда давайте начнем хотя бы не с детей, а со взрослых, – осторожно предложил я.

Тина подхватила столь же быстро, сколь и восторженно:

– Тогда я бы пожелала запретную зону для дизелей.

– Как это связано с детским… – Продолжить мне не удалось.

– Рядом с детским садом, – перебила меня Тина.

Пять пар удивленных глаз воззрились на нее.

– Почему? – спросил я, хотя, вообще-то, собирался просто безоценочно записывать все пожелания.

– Ну, из-за мелкодисперсной пыли. Именно дети нуждаются в особой защите. Здесь мы, взрослые, можем сделать что-то конкретное для будущего наших детей. Нет дизелям рядом с садиком!

«Ты и правда адвокат? – осведомился мой внутренний ребенок. – Грандиозная тактика ведения переговоров!»

– Хорошая идея! – заметила Беате. – С этими дизелями пора кончать. С позапрошлой недели тут вообще каждый день стоит какой-то старый «лендровер». Прямо у детского сада.

– Хотелось бы знать, что за человек в наши дни водит такой неэкологичный автомобиль, – заметила Штеффи.

«Мой внутренний ребенок», – чуть было не ответил я. Но воздержался. Среди прочего потому, что в этот момент внутренний ребенок во мне совсем разбушевался:

«Скажи-ка, они совсем офонарели?! „Лендровер“ – мое только что исполненное желание детства! Мне тогда приходилось ездить в детский сад в крошечном „фольксвагене-жуке“ вместе с пятью соседскими детьми. Десять литров этилированного бензина на сто километров. Без катализатора. Облако выхлопных газов вылетало уже при запуске, но мы его не чувствовали через приоткрытую треугольную форточку – потому что мамаша за рулем курила как паровоз. Мы вдыхали не только самую мелкодисперсную пыль, какая только может быть. И это считалось совершенно нормальным. И мне никак не повредило!»

«Наверняка Нильс-официант расценил бы это иначе, если бы не умер после того, как ты сбросил его в ущелье», – беззвучно шепнул я ему в ответ.

Вслух я сказал:

– Итак, запрет на пластик внутри и запретную зону для дизелей снаружи детского сада я записал. Хотя я лично предпочел бы бороться с изменениями климата в более глобальном контексте.

Лучше бы я воздержался от своего замечания. Ибо оно, к сожалению, снова привело к нежелательной реакции.

Петра с готовностью ухватилась за это предложение:

– А что, если наш детский сад будет первым климатически нейтральным детским садом в городе? Никакого пластика, никакого бурого угля, никакого мазутного отопления!

– В детском саду мазутное отопление? – возмутилась Беате.

«Да, и оно тут останется. Ведь как раз позади него я держу в плену одного русского» – вот как я хотел бы ответить.

– Конечно, его нужно убрать в первую очередь. На этого монстра нам лучше всего пойти взглянуть прямо сейчас, – выдала Беате.

Этого мне только не хватало: чтобы Борис был обнаружен по причине борьбы с глобальным потеплением, начавшейся из-за того, что я решительно выступил за оправдание любимого лакомства моей дочери.

Пришлось быстро вмешаться:

– Итак… Отопление принадлежит дому. Детский сад здесь только арендатор. Собственнику не очень понравится, если полдюжины посторонних побегут вечером в котельную. И я даже не знаю, где ключ. Может, сегодня нам пока отложить тему отопления…

– Тогда посмотрим на отопление в четверг вечером вместе с собственником. До тех пор ключ наверняка отыщется, – предложила Клаудиа.

Я вынужден был поскорее закончить дискуссию, прежде чем четыре женщины в апокалиптическом угаре, прихватив Лауру, меня и лом, немедленно бросятся в подвал, чтобы выломать отопление и вынести его на улицу. И теперь не так-то легко будет предотвратить в четверг вылазку родительского совета в полном составе в логово Бориса.

– Так, хорошо, записываем: запретная зона для дизелей, никакого пластика, климатически нейтральный детский сад и убрать мазутное отопление.

Мои собственные желания я, будучи, как мужчина, в меньшинстве в родительском комитете, попросту придержал.

– Еще какие-то пожелания?

Штеффи пожелала обсудить предстоящую фотосессию детей.

– Я считаю проблемой, что руководство детского сада запросто назначает какую-то встречу, не обсуждая с нами заранее содержание съемки.

Я был озадачен. Последняя известная мне и моему внутреннему ребенку съемка в детском саду случилась в те времена, когда я сам ходил в садик. Тогда фотографии еще экспонировались. Недоэкспонированные фотографии, соответственно, было сложно представить публике. Содержанием групповой фотографии детского сада, как правило, являлись дети одной группы. Но тогда еще не было и передач про модельные кастинги, от которых у вас возникало чувство, что сделать правильное дакфейс-фото – более сложная задача, чем выучиться на нейрохирурга.

Даже сегодня при фотографировании в детском саду мне казалось совершенно достаточным, если двадцать два ребенка из двадцати пяти при фразе «сейчас вылетит птичка» посмотрят действительно в камеру. Оставшиеся три ребенка, которые посмотрят вниз, вверх или назад, наверняка позже найдут свою удачу на каких-нибудь кастинговых шоу. Так в чем же проблема с детсадовскими групповыми фотографиями?

– Расскажи мне вкратце, что конкретно ты хотела бы обсудить? – спросил я Штеффи.

– Ну, защита данных и все такое. Не могут же они просто так выложить в сеть фотографии наших детей и нарушить их права.

– А кто это сказал, что детсадовские фотографии будут выложены в сеть? – поинтересовалась Лаура.

– Ну, моя группа в «Фейсбуке». Мы там всегда обмениваемся всеми детскими фотографиями.

– Допустим… Но тогда просто не обменивайтесь групповыми фотографиями. Тогда не будет и проблемы с конфиденциальностью, – предложил я свой вариант решения.

– Мне казалось, я еще имею право обмениваться фотографиями своего ребенка в интернете.

– Тогда… очевидно, у тебя лично нет никаких проблем с конфиденциальностью.

– Но я не хочу, чтобы другие родители выкладывали в сеть фото моего ребенка.

Лаура попыталась подвести итог:

– Ты хочешь сказать, родители детей, чьи групповые фотографии ты имеешь право выкладывать в сеть, не должны выкладывать групповое фото с твоей дочерью в сеть, куда ты уже давно его выложила?

– Верно. Из-за прав личности.

«Нельзя ли мне ненадолго шлем и копье?» – в ярости, хотя и вежливо, спросил мой внутренний ребенок.

– А если ты просто не пустишь своего ребенка фотографироваться для группового снимка? Тогда ни у кого не будет изображения с ним, – предложил я еще одно решение проблемы.

– Ты знаешь, насколько важны детсадовские фотографии как воспоминания? – возразила Штеффи.

– Хорошо. Похоже, мы и в самом деле должны обсудить эту тему на совете детского сада, – закрыл я вопрос и записал также пожелание Штеффи, прежде чем у меня закружилась голова от этого бесконечного хождения по кругу.

Изначально хорошее настроение группы заметно упало из-за грядущей климатической смерти наших детей, а также опасностей, исходящих от групповых фотографий. Лаура попыталась немножко разрядить атмосферу, выразив веселое пожелание:

– Я желаю, чтобы Губной монстр в подвале был наконец-то пойман.

Во мне пронзительно зазвучал сигнал тревоги.

– Какой Губной монстр? – задала Штеффи вопрос, который и у меня вертелся на языке.

– Ах, Макс утверждает, что в подвале детского сада живет монстр, который откусывает детям губы, если они насвистывают саундтрек «Марко Поло».

Пять женщин разразились громким хохотом. Меня же бросило в холодный пот.

Это была точь-в-точь та самая история, которую буквально несколько часов назад мне рассказал Борис. Только с другого ракурса – с другой стороны подвальной двери. Но песня была та же. И угроза та же. Значит, это сын Лауры Макс насвистывал в подвале детского сада свою песенку, за что Борис на него рявкнул.

– Как твой сын додумался до такой чуши? – поинтересовалась Клаудиа.

– Даже не представляю, – рассмеялась Лаура. – Может, потому, что я ему сказала: если еще раз засвистит эту ужасную песню, я ему рот зашью.

К концу вечера я не добился реабилитации фруктового пюре, но записал на своем листочке более чем достаточно пожеланий, наверняка направленных на то, чтобы хоть немного улучшить мир, в котором жили те, кто их высказал. Пожеланий, которые, правда, рассердили моего внутреннего ребенка в его мире. И которые в моем мире таили в себе угрозу обнаружения Бориса.

Все эти пожелания я бы сначала обсудил с Сашей, до того как они будут озвучены в следующий четверг на заседании совета детского сада. Без последующей групповой вылазки в подвал. Не в последнюю очередь потому, что после этого заседания нам с Сашей предстоит отпилить Борису голову. Чтобы положить ее, упакованную в картонку, на ограду парка возле детского сада. Чтобы спасти наши собственные головы. Разумеется, после этого тепломонтажник спокойно сможет переоснастить подвал углеродно-нейтральным отоплением.

Только прежде надо узнать у Лауры, чтó в точности ее Максу известно о Губном монстре и кому он рассказал об этом.

24. Руководство

Ваш внутренний ребенок хочет, чтобы им руководили. Поэтому рассматривайте желания вашего внутреннего ребенка как желания вашего настоящего ребенка: вы должны признавать их, обсуждать и оценивать. Но будут ли они выполняться, решаете вы как взрослый. Преисполненный любви, осмотрительности и уважения.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

Клаудиа, Тина и Беате наконец-то собрались уходить. Тина предложила Штеффи подвезти ее до дома. Когда входная дверь захлопнулась, в квартире остались только Лаура и я. И мой внутренний ребенок.

– Я подумала, может, мы выпьем еще вина, нет? – сказала Лаура с дразнящей улыбкой на губах.

В этот момент информация о Губном монстре была для меня более заманчивой, чем губы Лауры.

– С удовольствием. Не поможешь мне убрать пустые бутылки? – спросил я, скрывая свой интерес.

Лаура взяла пару пустых бутылок из-под радлера, чтобы унести их на кухню.

– Этот Губной монстр – как твой сын додумался до такого? – спросил я как бы между прочим.

– Ах, у него всегда была живая фантазия. – Для Лауры эти россказни, кажется, не имели никакого значения.

– Но то, что монстр живет прямо под детским садом, все же странно, нет? С какого времени он тебе это рассказывает?

– Не могу сказать точно, когда это началось. Может, недели две назад.

– А… был какой-то повод?

– Не то чтобы я знала. Но с тех пор мне, по крайней мере, больше не приходится слушать эту песню из «Марко Поло». А почему ты спрашиваешь? Ты тоже боишься Губного монстра?

– Ну да, я ведь живу в этом доме.

Мое расследование на данный момент зашло в тупик. Мы с Лаурой вернулись в гостиную. Я попытался расслабиться и сфокусироваться на приятных аспектах этого вечера.

Быть взрослым прекрасно среди прочего потому, что вещи, которые в юности считались китчем, с возрастом становятся очень стильными. Песни на пластинках «Kuschelrock»[384], к примеру.

Я поставил на проигрыватель старую пластинку «Kuschelrock», и комнату наполнили красивейшие баллады старых добрых восьмидесятых. Каждый раз я заново открывал для себя, насколько же выразительны были любовные песни в те времена, когда певцы отзывались своими произведениями на весьма реальную опасность – опасность ядерной войны. По сравнению с ней такие опасности, как микропластик в зубной пасте, казались мне не особо прочной основой, чтобы творить на ней нечто воспевающее мировую скорбь, если вообще можно сказать, что современные исполнители выходили за рамки воспевания собственной незначительности.

Мы сели на диван и тут же завели довольно доверительный разговор.

Лаура и ее пятилетний сын Макс всего полгода как вернулись сюда. Лаура работала врачом в ортопедической клинике. Она выросла в этом городе, но после окончания средней школы уехала в Баварию, чтобы изучать медицину. Там она тоже работала по своей специальности в одной клинике. На протяжении двух или трех лет у нее был роман с главврачом ортопедического отделения. Однако тот больше понимал в межпозвоночных дисках, чем в контрацепции, и однажды при их совместных упражнениях по укреплению тазового дна Лаура забеременела. Главврач, уже двадцать лет женатый, отец двоих детей, уклонился от своей ответственности производителя. А Лаура – от предложения бесплатного аборта. В итоге Лаура получила Макса, и больше ноги ее не было в той клинике. В конце концов она вернулась в родной город. Который ее родители как раз покинули, эмигрировав на Канары.

Правда, ее брат с любовью заботился о Максе. Лаура обосновалась здесь и была теперь одинокой матерью классного мальчугана. И врачом. И безумно привлекательной женщиной. Уже одно то, как двигались ее губы… Слова, которые получались при этом, были, по сути, побочным продуктом. Губы Лауры при каждом втором слове создавали восхитительные складочки в уголках рта. Классная женщина. И одна. И осталась со мной не из-за меня, а из-за своего брата. Как я только что узнал от моего внутреннего ребенка.

«Что ты сказал?» – спросил я его.

«Она сама только что сказала, что ей твои желания не в счет. Слушать надо».

– Извини, что ты только что сказала? – переспросил я Лауру.

– Что, вообще-то, я осталась тут подольше только из-за моего брата. У меня к тебе просьба.

– Ах… ну, это… о чем речь?

– У моего брата есть правовая проблема с его фирмой, и ему бы пригодилась консультация адвоката…

В этот момент я бы и сам охотно надел оборонительные доспехи моего внутреннего ребенка. Мотивированный советами господина Брайтнера, я наконец-то повелся на то, что привлекательная женщина воспримет меня как мужчину. По крайней мере, таково было мое желание. И это желание, по-видимому, опять было кое-кому безразлично. На этот раз Лауре. Мы не проговорили еще и десяти минут, а я опять был только адвокатом, который должен кому-то оказать какую-то услугу. Но я попытался оставаться открытым и внимательно слушал. Я предотвращу все уколы, прежде чем они ранят моего внутреннего ребенка.

– …А я ведь каждый день вижу на дверях табличку твоей конторы, когда привожу и забираю Макса, поэтому пообещала брату просто спросить тебя, можно ли ему тебе позвонить.

Возникшее у меня к тому моменту желание интимных прикосновений было не совсем равнозначно желанию Лауры установить контакт между мной и ее братом.

«Опять кто-то, кому плевать на наши желания!» – протестовал во мне внутренний ребенок. Явно обиженный. «Скажи ей, пусть пьет свое вино дома. Пусть этот брат ищет себе адвоката с регулярной сексуальной жизнью, а нас оставит в покое».

Нет, я не буду этого делать. Я пытался не реагировать ни нападением, ни защитой. А просто быть взрослым мужчиной, у которого, с одной стороны, имелись некие желания, но, с другой стороны, на его двери висела фирменная табличка.

«Ну давай сделаем ей одолжение. У нее ведь больше никого нет», – убеждал я.

«И она выглядит такой ранимой, с этой тенью грусти вокруг глаз. И родители не здесь… – отвечал мой внутренний ребенок. – Посмотри-ка в справочнике господина Брайтнера на букву „С“ – синдром помощника. Тогда ты узнаешь, что это как раз та самая фигня, с которой мы хотели покончить».

Точно. В справочнике Йошки Брайтнера описывался синдром помощника как возможный вариант вооружения внутреннего ребенка. Если в семье было слишком мало гармонии, внутренний ребенок пытался отразить уколы значка «Твое желание гармонии не в счет!» тем, что сам творил гармонию, которой никто другой его не обеспечивал. Мои родители никогда сознательно не ссорились при мне. Но в нашем доме не напевал весь день напролет влюбленный Нил Даймонд[385]. Я также никогда не видел своих родителей держащимися за руки. Гармония царила в доме, если еда вовремя стояла на столе, а я мыл посуду, пока мои родители спокойно смотрели новости. Потом меня хвалили. Может быть, этот недостаток живой гармонии был причиной того, что я снова и снова хотел помогать другим людям. И что я снова и снова брал клиентов, которые меня изначально не интересовали по определению. И что я был так восприимчив к женским проблемам. Как и к проблемам Лауры. Которые к тому же касались не ее, а ее брата.

С другой стороны, я также узнал от господина Брайтнера, как важно, принимая всерьез заботы моего внутреннего ребенка, тем не менее не позволять ему руководить. С желаниями внутреннего ребенка надо обращаться так же, как с желаниями настоящего ребенка: их нужно признавать, обсуждать и оценивать. Но решает потом, что делать, взрослый, преисполненный любви, осмотрительности и уважения.

Я попробовал выразить это знание в некоем внутреннем диалоге:

«Ты боишься разочарования. У меня есть потребность в одобрении. Я действительно хотел бы познакомиться с Лаурой поближе. Если для этого нужно один раз поговорить по телефону с ее братом, то и ладно. Я понял твой намек, что это может быть патологическим последствием отсутствия гармонии в родительском доме. Как насчет такой сделки: я не играю с огнем. Я всего лишь ищу тепла. Если я при этом обожгу себе пальцы, то это мои пальцы. Идет?»

«Пффф… Ври себе и дальше. Из нас двоих взрослый – ты».

Внутренние дети иногда кажутся умными не по годам.

Моим вниманием вновь завладела Лаура.

– Конечно, я дам тебе номер моего мобильника. Можешь передать его брату, – сказал я, преодолев сопротивление моего внутреннего ребенка.

Лаура положила свою руку на мою и быстро погладила ее:

– Это мило. Ты просто сокровище.

«Прекрасно, что это твои пальцы. Но только не забудь: я больше не ношу доспехи, которые меня защищают», – неслышно пожаловался мой внутренний ребенок.

«Но ведь сработало. Посмотри-ка. Она уже погладила меня!»

«Погладить в качестве ответной услуги? Ты знаешь, как это называется, а? Вышвырни ее отсюда».

«Вышвырнуть? Я согласился тебя защищать. Для этого мне не обязательно травмировать каждого, кто тебе не подходит».

«Но это был бы самый эффективный метод. Вот увидишь».

Упрямство моего внутреннего ребенка начинало действовать мне на нервы. Я просто хотел спокойно продолжать беседу с Лаурой.

«Ладно, что ты хочешь? Чтобы наконец уже успокоиться».

«Я хочу, чтобы когда-нибудь исполнилось одно мое желание».

«Какое желание?»

«Пока не знаю. Это я узнаю когда-нибудь потом», – надулся мой внутренний ребенок.

«Ладно, когда-нибудь я исполню одно твое желание. А сейчас оставь меня в покое».

И мой внутренний ребенок оставил меня в покое.

А я тем временем опять посвятил себя Лауре:

– Что за парень твой брат?

– Вообще-то, он полная противоположность мне.

– Буду рад узнать, кто же ты, – откровенно флиртанул я. – Опиши своего брата.

– Он на пятнадцать лет старше меня. Меня родители, вообще-то, не планировали.

Ага, это звякнул довольно большой значок «Тебя не хотели» в душе Лауры.

– То, что он существенно старше тебя, все же мало что говорит о его характере.

– Но то, что он существенно старше меня, существенно повлияло на его характер. Мои родители, как я сказала, не ожидали еще одного ребенка. Я вообще не вписывалась в их жизненные планы. И поэтому брат уже в моем раннем детстве много заботился обо мне. Из избалованного единственного ребенка он за девять месяцев превратился в номер два. Его одноклассники получали от родителей мопеды. А Курт – маленькую сестричку.

Значит, потом у ее брата появился большой значок «Ты должен расплачиваться за наши ошибки» в душе внутреннего ребенка. Было так классно, что с помощью новых познаний «от Йошки Брайтнера» я мог психологически анализировать совершенно незнакомых людей.

– С тех пор как мои родители эмигрировали на Канары, Курт очень много времени уделяет Максу. Почти как раньше мне.

– Курт бескорыстный человек?

– Бескорыстный? Нет. Это последнее слово, которым я бы его описала. Но он… жутко увлеченный.

О. Мой. Бог. Только не это.

– В каком смысле?

– Изменение климата, экологическая устойчивость, углеродно-нейтральная жизнь.

Значит, все-таки именно это. Человек, которого можно описать модными лозунгами.

– Ага. А ты? Ты тоже… увлеченная?

– Как я уже сказала – я человек осознанный. Мне нравится жизнь в равновесии. Иногда я вдруг ни с того ни с сего отбрасываю свои негативные привычки, и чаша весов с моими позитивными притязаниями очень быстро и жестко ударяется о почву реальности.

Какая интеллигентная женщина. Свободная от модных лозунгов.

– А как твой брат реализует свою увлеченность?

– В делах – толком не знаю. Но в личной жизни он отказался от машины, а еще ему домой доставляют региональные биоящики[386].

Вероятно, фермерским транспортом на дизельном топливе.

– У него есть дети?

– Нет. Он очень тяжело сходится с женщинами.

– Это эвфемизм того, что он гей?

– Нет. Ему нравятся женщины. Но много лет назад у него была большая любовь, и как-то все там не задалось. Грех молодости. С тех пор он больше не заводил отношений. А также детей. В сущности, у него и друзей-то нет. Он живет ради своей работы. Он даже поселился в квартире над своей фирмой. Но, может, как раз из-за отсутствия других социальных контактов он – лучший в мире крестный для Макса.

– Чем он занимается?

– Он управляет стартапом с электросамокатами.

При слове «самокат» в душе моего внутреннего ребенка начали зудеть шрамы от множества уколов значками.

«С самокатами я больше не хочу иметь ничего общего!» – раздалось из глубин моей души.

– У твоего брата есть самокат?

– Электросамокат. Штук пятьсот. Он крупнейший прокатчик в городе.

Ага. Брат Лауры был одним из тех парней, которые бесплатно использовали в качестве коммерческих площадей тротуары, оплачиваемые из моих налогов. Одним из тех, чья продукция замусорила весь город. Никому бы не пришла в голову идея без разрешения властей сдавать напрокат электродрели на тротуаре. А для электросамокатов неизвестно почему действовали другие стандарты.

Когда-то у меня отобрали самокат, потому что он случайно испортил внешний вид одного-единственного автомобиля. Брат Лауры своими пятьюстами самокатами испортил внешний вид всего города – и сохранил их все. Мне нужно было послушать моего внутреннего ребенка. Этот клиент мне уже не нравился. Но я ведь пообещал Лауре. Этой беспомощной привлекательной женщине. Я дал ей свою карточку.

– Я всегда хотел познакомиться с кем-то, кому принадлежат пятьсот самокатов, – соврал я, чтобы закрыть тему.

– Тогда тебе нужно встретиться с банковским консультантом Курта. Насколько я знаю, самокаты покупаются исключительно в кредит.

Значит, Курт был совершенным нищебродом.

Убирая карточку, Лаура взглянула на часы:

– О, уже двенадцатый час. Я должна идти.

«Ну и гуд бай», – сказал мой внутренний ребенок.

– Жаль, – сказал я. – Вечер был славный.

– Но ведь не последний. – Она подмигнула мне, вставая. Потом достала свой мобильник и заказала такси через приложение.

– Можно еще раз воспользоваться твоим туалетом?

– Конечно, первая дверь слева за кухней.

Лаура удалилась в гостевой туалет, а я в это время убрал бокалы и поставил их на посудомоечную машину. Завтра помою.

Это у меня только что было первое свидание или меня только что использовали? Я не знал. Одно ощущалось как нечто непривычное. Другое – как привычное.

Лаура вернулась:

– Пока. – Она легко поцеловала меня в щеку, взяла за руки и задержала их на секунду дольше, чем это приемлемо для двух родителей, которые просто встретились на заседании родительского комитета.

Она ушла. Дверь захлопнулась, и скрип деревянных ступеней стихал, по мере того как она спускалась по лестнице.