Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 156 (всего у книги 311 страниц)

Стерн ответил таким тоном, словно это само собой разумеется:

– Потому что она моя. Разве в этом штате есть закон, запрещающий вешать на стену картины?

– Нет. Но это портрет девочки, которую убили.

– А если бы у меня был портрет Джона Леннона, которого тоже убили, это бы имело какое-то значение?

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, мистер Стерн. Откуда взялась эта картина?

– Ее написал один из моих тогдашних служащих. Лютер Калеб.

– Почему он написал этот портрет?

– Потому что любил рисовать.

– Когда была написана картина?

– Летом семьдесят пятого. В июле или августе, если мне не изменяет память.

– То есть непосредственно перед исчезновением девочки.

– Да.

– Как она была написана?

– Кистью, я так полагаю.

– Прекратите валять дурака. Откуда он знал Нолу?

– В Авроре все знали Нолу. Она пробудила в нем вдохновение, и он написал ее портрет.

– А вас не смущало, что у вас дома висит портрет пропавшей девочки?

– Нет. Это прекрасная картина. Это называется «искусство». А истинное искусство тревожит. Искусство, которое нравится всем, – это результат вырождения нашего мира, испорченного политкорректностью.

– Вы сознаете, что, владея картиной с обнаженной девочкой пятнадцати лет, можете заработать неприятности, мистер Стерн?

– Обнаженной? У нее не видны ни груди, ни половые органы.

– Но ведь она явно обнажена.

– Вы готовы отстаивать свою точку зрения в суде, сержант? Ведь вы проиграете, и знаете это не хуже меня.

– Я только хочу выяснить, почему Лютер Калеб рисовал Нолу Келлерган.

– Я уже сказал: он любил рисовать.

– Вы знали Нолу Келлерган?

– Немного. Как все в Авроре.

– Только немного?

– Только немного.

– Вы лжете, мистер Стерн. У меня есть свидетели, утверждающие, что вы состояли с ней в связи. Что ее привозили к вам домой.

Стерн расхохотался:

– И вы можете доказать свои слова? Сомневаюсь, потому что это ложь. Я ни разу не притронулся к девочке. Слушайте, сержант, мне вас жаль: ваше расследование явно топчется на месте, и вам стоит большого труда формулировать вопросы. Так и быть, я вам помогу. Нола Келлерган сама пришла ко мне. В один прекрасный день она пришла ко мне домой и сказала, что ей нужны деньги. И согласилась позировать для картины.

– Вы платили ей за то, что она позировала?

– Да. Лютер был очень одаренный художник. Безумно талантливый! Он уже писал для меня превосходные картины – виды Нью-Гэмпшира, сцены из повседневной жизни нашей прекрасной Америки, и я страшно загорелся. На мой взгляд, Лютер мог стать одним из величайших художников столетия, и я подумал, что, рисуя эту потрясающую девушку, он сможет создать нечто грандиозное. И вот вам доказательство: если я сейчас, на волне скандала вокруг этого дела, задумаю продать картину, то, вне всякого сомнения, выручу за нее один-два миллиона долларов. Много вы знаете художников, которые продаются за два миллиона долларов?

После этих объяснений Стерн, решительно заявив, что потерял уже достаточно времени и допрос окончен, удалился в сопровождении толпы адвокатов, а у онемевшего Гэхаловуда к расследованию добавилась еще одна загадка.

– Вы что-нибудь понимаете, писатель? – спросил меня Гэхаловуд, закончив рассказ о допросе Стерна. – В один прекрасный день девочка является к Стерну и предлагает за бабки позировать для картины. Вы можете в такое поверить?

– Безумие какое-то. Зачем ей нужны были деньги? На побег?

– Возможно. Но она даже сбережения свои с собой не взяла. В ее комнате осталась коробка из-под печенья со ста двадцатью долларами.

– А что вы сделали с картиной? – спросил я.

– Пока оставили у себя. Улика.

– Какая улика, если обвинение Стерну не предъявлено?

– Против Лютера Калеба.

– Так вы его всерьез подозреваете?

– Понятия не имею, писатель. Стерн занимался живописью, Пратт занимался фелляциями, но какие у них мотивы убивать Нолу?

– Боялись, что она проговорится? – предположил я. – Может, она пригрозила все рассказать и один из них в приступе паники ударил ее так, что она умерла, а потом закопал в лесу?

– Но откуда тогда надпись на рукописи? «Прощай, милая Нола» значит, что этот человек любил девочку. А единственным человеком, который ее любил, был Квеберт. Мы все время возвращаемся к Квеберту. А если Квеберт узнал про Пратта и Стерна, слетел с катушек и убил Нолу? Вся эта история вполне может быть убийством из ревности. Кстати, это была ваша гипотеза.

– Чтобы Гарри совершил убийство из ревности? Нет, это полная бессмыслица. Когда наконец будут результаты этой долбаной графологической экспертизы?

– Скоро. На днях, насколько я знаю. Маркус, я должен вам сказать: прокуратура собирается предложить Гарри сделку со следствием. С него снимают похищение, а он признается в убийстве на почве ревности. Двадцать лет тюрьмы. Будет примерно себя вести – просидит пятнадцать. Без смертной казни.

– Сделку? Почему сделку? Гарри ни в чем не виноват.

Я чувствовал, что мы что-то упускаем из виду, какую-то деталь, которая объясняет все. Но, перебирая в памяти последние дни жизни Нолы, не мог найти за весь август 1975 года ни одного значительного события, вплоть до пресловутого вечера 30-го числа. По правде говоря, когда я беседовал с Дженни Доун, Тамарой Куинн и еще несколькими жителями Авроры, мне показалось, что эти три недели были для Нолы счастливыми. Гарри рассказывал, как ее топили, Пратт – как принуждал ее к минету, Нэнси говорила об отвратительных встречах с Лютером Калебом, но Дженни и Тамара утверждали совсем иное: по их словам, никак нельзя было предположить, что Нолу били или что она была несчастна. Тамара Куинн даже вспомнила, что попросила Нолу вернуться на работу в «Кларкс» с началом учебного года и та согласилась. Я так удивился, что дважды ее переспросил. Зачем Нола предпринимала шаги, чтобы снова занять место официантки, если собиралась сбежать? А Роберт Куинн сказал, что встречал ее иногда с пишущей машинкой, но шагала она легко и весело распевала. Судя по всему, Аврора в августе 1975 года была прямо-таки раем на земле. И я задумался, а действительно ли Нола собиралась покинуть город. Во мне зародилось страшное сомнение: почему я так уверен, что Гарри говорит правду? Откуда я знаю, что Нола в самом деле просила его уехать с ней? А если это уловка, чтобы снять с себя обвинение в убийстве? А если Гэхаловуд с самого начала был прав?

С Гарри я снова встретился под вечер 5 июля в тюрьме. Выглядел он ужасно. Весь серый, с прошлого раза на лбу появились новые морщины.

– Прокурор хочет предложить вам сделку, – сказал я.

– Знаю. Рот мне уже говорил. Убийство из ревности. Через пятнадцать лет я смогу выйти на свободу.

Судя по его интонации, он был готов рассмотреть это предложение.

– Только не говорите, что согласитесь, – рассердился я.

– Не знаю, Маркус. Так я смогу избежать смертной казни.

– Избежать смертной казни? Это что значит? Что вы виновны?

– Нет! Но все улики против меня! И у меня нет ни малейшего желания играть в покер с присяжными, которые меня уже один раз обвинили. Пятнадцать лет тюрьмы все-таки лучше, чем пожизненное или камера смертника.

– Гарри, я последний раз вас спрашиваю: это вы убили Нолу?

– Да боже мой, нет, конечно! Сколько раз вам говорить!

– Значит, мы это докажем!

Я вытащил свой плеер и поставил его на стол.

– Помилуйте, Маркус. Опять эта машина!

– Мне надо понять, что произошло.

– Я не хочу, чтобы вы записывали. Пожалуйста.

– Отлично. Тогда я буду записывать от руки.

Я вытащил тетрадь и ручку.

– Мне бы хотелось еще поговорить о вашем побеге тридцатого августа семьдесят пятого. Насколько я понимаю, к тому моменту, как вы с Нолой решили уехать, ваша книга была почти готова…

– Я ее закончил за несколько дней до отъезда. Я писал быстро, очень быстро. Как в трансе. Все было так необычно: Нола все время рядом, перечитывает, правит, печатает. Может, я вам покажусь сентиментальным, но это было волшебно. Книга была закончена двадцать седьмого августа. Я точно помню, потому что в тот день я последний раз видел Нолу. Мы договорились, что мне надо уехать из города за два-три дня до нее, чтобы не вызвать подозрений. Так что двадцать седьмое августа было последним днем, который мы провели вместе. Я написал роман за месяц. С ума сойти! Я так гордился собой. Помню, как на террасе, на столе, высились две рукописи: одна написанная от руки, оригинальная, а другая – плод титанических трудов Нолы – перепечатанная на машинке. Мы прошлись по пляжу, тому, где три месяца назад встретились в первый раз. Шли долго. Нола взяла меня за руку и сказала: «Встреча с вами изменила мою жизнь, Гарри. Мы будем так счастливы вместе, вот увидите». Мы еще погуляли. Наш план был разработан во всех деталях: я должен был уехать из Авроры на следующее утро, но предварительно показаться в «Кларксе», дать всем знать, что у меня срочные дела в Бостоне и меня неделю-другую не будет в городе. Потом мне надо было два дня прожить в Бостоне и сохранить гостиничные счета, чтобы все сходилось, если мной вдруг заинтересуется полиция. Потом, тридцатого августа, я должен был поехать и снять номер в мотеле «Морской берег», на шоссе 1. Нола просила снять номер восемь, она любила восьмерку. Я спросил, как она доберется до мотеля, он все-таки в нескольких милях от Авроры, и она ответила, чтобы я не беспокоился, она ходит быстро и знает короткую дорогу по пляжу. Она придет ко мне в номер под вечер, в семь часов. Мы сразу же уедем, доберемся до Канады и поищем укромное место, снимем маленькую квартирку. Через несколько дней я должен был как ни в чем не бывало вернуться в Аврору. Нолу наверняка будет искать полиция, но я должен сохранять спокойствие, а если меня спросят, отвечать, что был в Бостоне, и показать гостиничные счета. Потом мне предстояло неделю пожить в Авроре, чтобы не возникало подозрений, а она спокойно будет ждать меня в нашей квартире. После чего я должен был вернуть дом в Гусиной бухте и навсегда покинуть Аврору, объяснив всем, что мой роман закончен и теперь мне надо заняться его публикацией. Я бы вернулся к Ноле, отослал рукопись по почте в нью-йоркские издательства, а потом катался бы из нашего канадского убежища в Нью-Йорк и обратно, пока книга не выйдет в свет.

– Но что собиралась делать Нола?

– Мы бы достали ей фальшивые документы, она окончила бы школу, потом университет. Мы бы дождались, пока ей исполнится восемнадцать, и она стала бы миссис Гарри Квеберт.

– Фальшивые документы? Но это полное безумие!

– Знаю. Это было полное безумие. Полнейшее безумие!

– А что было потом?

– В тот день, двадцать седьмого августа, на пляже, мы еще несколько раз повторили план, а потом вернулись домой. Сели на старую тахту в гостиной – она еще не была старой, это потом она стала старой, потому что я так и не смог с ней расстаться, – и тогда состоялся наш последний разговор. Вот ее последние слова, Маркус, вот они, я их никогда не забуду. Она сказала: «Мы будем очень-очень счастливы, Гарри. Я стану вашей женой. Вы будете величайшим писателем. И профессором в университете. Я всегда мечтала выйти замуж за университетского профессора. Рядом с вами я буду счастливейшей из женщин. И у нас будет большой солнечно-рыжий пес, лабрадор, мы назовем его Шторм. Дождитесь меня, прошу вас, дождитесь меня». И я ответил: «Если понадобится, Нола, я буду ждать тебя всю жизнь». Это были ее последние слова, Маркус. А потом я уснул, а когда проснулся, солнце уже садилось и Нола ушла. Океан утопал в розовом свете, над ним с криком летали стаи чаек. Эти чертовы чайки, которых она так любила. На столе на террасе лежала только одна рукопись, та, что у меня сохранилась, оригинал. А рядом с ней – записка, та самая, что вы нашли в шкатулке, я ее помню наизусть: «Не волнуйтесь, Гарри, не волнуйтесь из-за меня, я найду способ добраться туда к Вам. Ждите меня в номере 8, мне нравится эта цифра, она моя любимая. Ждите меня в этом номере в семь вечера. Потом мы уедем отсюда навсегда». Я не стал искать рукопись: я понял, что она унесла ее с собой, чтобы перечитать еще раз. А может, чтобы быть уверенной, что я приеду тридцатого в мотель. Она унесла эту чертову рукопись, Маркус, она так иногда делала. А я на следующий день уехал из города. Как мы и договаривались. Зашел в «Кларкс» выпить кофе, нарочно, чтобы все меня видели, и сказать, что меня какое-то время не будет. Как всегда по утрам, там была Дженни, и я ей сказал, что у меня дела в Бостоне, что моя книга почти закончена и у меня важные встречи. И я уехал. Я уехал, и мне ни на миг не пришло в голову, что я никогда больше не увижу Нолу.

Я отложил ручку. Гарри плакал.

7 июля 2008 года

В Бостоне, в отдельном кабинете отеля «Плаза», Барнаски полчаса просматривал те полсотни страниц, что я ему принес. Потом он позвал нас.

– Ну как? – спросил я, входя в комнату.

Его глаза сияли.

– Это просто гениально, Гольдман! Гениально! Я знал, что мне нужны именно вы!

– Имейте в виду, пока это только мои заметки. Там есть вещи не для печати.

– Ну конечно, Гольдман. Конечно. Вы в любом случае будете читать корректуру.

Он велел принести шампанского, разложил на столе экземпляры договора и коротко напомнил его содержание:

– Срок представления рукописи – конец августа. К этому времени будут готовы суперобложки. Корректура и верстка – в течение двух недель, печать в сентябре. Выход книги предполагается в последнюю неделю сентября. Самое позднее. Отличный тайминг! Прямо перед президентскими выборами и примерно к началу процесса над Квебертом! Феноменальный маркетинговый ход, дорогой мой Гольдман! Гип-гип-ура!

– А если расследование к тому времени не будет завершено? – спросил я. – Как мне тогда закончить книгу?

Барнаски уже знал ответ, обоснованный его юридической службой:

– Если следствие завершится, тогда это документальная повесть. Если нет, конец останется открытым или вы сами его придумаете, и тогда это роман. С юридической точки зрения это безупречно, а читателям без разницы. И даже лучше, если следствие не закончится: всегда можно сделать второй том. Какая удача!

Он бросил на меня многозначительный взгляд; официант принес шампанское, и он пожелал открыть его сам. Я подписал договор, пробка хлопнула, все кругом оказалось залито шампанским, он налил два бокала и протянул один Дугласу, а другой мне.

– А вы не пьете? – спросил я.

Он с отвращением поморщился и вытер руки о диванную подушку.

– Терпеть его не могу. Шампанское – это просто для шоу. А шоу, Гольдман, – это девяносто процентов интереса людей к нашей продукции!

И он пошел звонить в Warner Bros, договариваться о правах на экранизацию.

В тот же вечер, когда я ехал обратно в Аврору, мне позвонил Рот. Он был вне себя от возбуждения.

– Гольдман, результаты пришли!

– Какие результаты?

– Почерк! Почерк не Гарри! Это не он написал ту фразу на рукописи!

Я вскрикнул от радости:

– И что конкретно это значит?

– Не знаю пока. Но если это не его почерк, следовательно, на момент убийства Нолы рукописи у него действительно не было. А рукопись – одна из главных улик, на ней держится обвинение. Судья уже назначил новую явку в суд на одиннадцать утра в этот четверг, десятого июля. Что так быстро вызвали – это наверняка хорошая новость для Гарри!

Я был очень взволнован: скоро Гарри будет на свободе! Значит, он невиновен, он с самого начала говорил правду. Я с нетерпением ждал четверга. Но накануне, в среду, 9 июля, произошла катастрофа. Около пяти вечера я сидел в кабинете Гарри в Гусиной бухте и перечитывал свои заметки. И тут мне на мобильный позвонил Барнаски. Голос у него дрожал.

– Маркус, у меня ужасные новости, – заявил он без предисловий.

– В чем дело?

– Произошла кража…

– Какая такая кража?

– Ваши записи… Те, что вы привезли мне в Бостон.

– Что? Как это возможно?

– Они лежали у меня в ящике стола. Вчера утром их там не оказалось… Я сначала подумал, что это Мариза наводила порядок и убрала их в сейф, она иногда так делает. Я ее спросил, но она говорит, что ничего не трогала. Я вчера весь день их искал, но так и не нашел.

У меня заколотилось сердце. Я предчувствовал бурю.

– Но почему вы решили, что их украли?

Повисла долгая пауза. Потом он ответил:

– Мне после обеда беспрерывно звонят, отовсюду – из Globe, USA Today, New York Times… Кто-то передал копии ваших записок всей американской прессе, и она готова их обнародовать. Маркус, вполне вероятно, что завтра вся страна узнает содержание вашей книжки.

Часть вторая
Выздоровление писателей
Книга пишется

14. Что случилось 30 августа 1975 года

– Видите ли, Маркус, наше общество так устроено, что все время приходится выбирать между разумом и страстью. Разум еще никогда никому не пригодился, а страсть нередко разрушительна. Так что мне будет трудно вам помочь.

– Зачем вы мне это говорите, Гарри?

– Просто так. Жизнь – это сплошное надувательство.

– Вы будете доедать картошку?

– Нет. Угощайтесь, если хотите.

– Спасибо, Гарри.

– Вам совсем неинтересно, что я говорю?

– Почему, даже очень. Я вас внимательно слушаю. Пункт четырнадцать: жизнь – сплошное надувательство.

– О боже, Маркус, вы вообще ничего не поняли. У меня иногда такое впечатление, что я говорю с дебилом.

16 часов

День был замечательный. В такие субботы Аврора, залитая уходящим летним солнцем, погружалась в мир и покой. В центре города люди спокойно гуляли по городу, разглядывали витрины, наслаждаясь последними погожими деньками. Улицы жилых кварталов вместо машин заполонили дети, гоняющие на велосипедах и роликах, а их родители, сидя в тени на крыльце, попивали лимонад и просматривали газеты.

За последний час Тревис Доун, объезжавший город на патрульной машине, уже третий раз оказывался в квартале Террас-авеню, перед домом Куиннов. Вечер был на редкость спокойный, ни единого вызова. От нечего делать он немного подежурил на шоссе, но мысли его витали далеко: он не мог думать ни о чем, кроме Дженни. Она сидела здесь, под маркизой, вместе с отцом. Оба весь вечер решали кроссворды, а Тамара Куинн в преддверии осени подрезала цветы. Подъезжая к ее дому, Тревис притормаживал, тащился еле-еле, в надежде, что она его заметит, повернет голову, и увидит его, и дружески помашет ему рукой, а он тогда на минутку остановится и поздоровается с ней из окна машины. Может, она даже угостит его холодным чаем и они немножко поболтают. Но она не повернула головы и не заметила его. Они с отцом смеялись, вид у нее был счастливый. Он проехал мимо и остановился через несколько десятков метров, вне ее поля зрения. Посмотрел на букет на переднем сиденье и взял в руки бумажку, лежавшую рядом с цветами. На бумажке было записано, что он хотел ей сказать:

Здравствуй, Дженни. Какой чудесный день. Я подумал, если ты вечером свободна, может, нам прогуляться по пляжу? Или, может, сходим в кино? У них там в Монберри новые фильмы. (Вручить цветы.)

Предложить ей прогуляться или сходить в кино. Это нетрудно. Но он так и не осмелился выйти из машины. Поскорей нажал на газ и поехал патрулировать дальше, по тому же маршруту, чтобы через двадцать минут снова оказаться перед домом Куиннов. Цветы он убрал под сиденье, чтобы никто не заметил. Это был шиповник, он собирал его возле Монберри, на берегу небольшого озера, о котором ему рассказал Эрни Пинкас. На первый взгляд эти розы не так красивы, как садовые, но краски у них гораздо ярче. Ему часто хотелось отвезти туда Дженни. Он даже придумал целый план: завязать ей глаза, подвести к розовым кустам и только тогда снять повязку, чтобы тысячи красок вспыхнули перед ней как фейерверк. А потом они бы устроили пикник на берегу озера. Но ему никак не хватало смелости ей это предложить. Теперь он ехал по Террас-авеню, мимо дома Келлерганов, не обращая на него никакого внимания. Его мысли витали далеко.

Несмотря на прекрасную погоду, преподобный после обеда заперся в сарае и возился со старым «харлеем-дэвидсоном», который надеялся в один прекрасный день вернуть к жизни. Согласно отчету полиции Авроры, он выходил из мастерской только на кухню, чтобы попить, и каждый раз видел Нолу: она спокойно читала в гостиной.

17 часов 30 минут

Вечерело, и улицы в центре города постепенно пустели; в жилых кварталах дети расходились по домам, ужинать, и под козырьками на крыльце оставались лишь пустые кресла и разбросанные газеты.

Шеф полиции Гэрет Пратт, находившийся в отпуске, и его жена Эми вернулись домой: весь день их не было в городе, они ездили к друзьям. В те же минуты семейство Хаттауэй – Нэнси, двое ее братьев и родители – вошли в свой дом на Террас-авеню: после обеда они были на пляже Гранд-Бич. В полицейском отчете сказано, что миссис Хаттауэй, мать Нэнси, упомянула очень громкую музыку, доносившуюся от Келлерганов.

В нескольких милях оттуда Гарри подъехал к мотелю «Морской берег». Снял номер 8, записавшись под чужим именем, и расплатился наличными, чтобы не показывать удостоверение личности. По дороге он купил цветы. И заправил полный бак. Все было готово. Оставалось всего полтора часа. Даже чуть меньше. Как только придет Нола, они отпразднуют свою встречу и сразу уедут. В девять вечера они будут в Канаде. Им будет очень хорошо вместе. Она больше никогда не будет несчастна.

18 часов

Дебора Купер, шестидесяти одного года, жившая после смерти мужа одна в уединенном доме на опушке леса Сайд-Крик, подошла к кухонному столу и стала готовить яблочный пирог. Почистив и нарезав яблоки, она бросила несколько кусочков за окно, для енотов, и стала ждать, когда они появятся. И тут ей показалось, что кто-то бежит среди деревьев. Присмотревшись, она успела ясно разглядеть девушку в красном платье, за которой гнался мужчина; потом оба скрылись в лесу. Она бросилась в гостиную, к телефону, позвонить в полицию. В полицейском отчете указано, что звонок поступил в восемнадцать часов двадцать одну минуту. Длительность – двадцать семь секунд. Расшифровка записи гласит:

– Единый диспетчерский центр полиции. Что случилось?

– Алло! Меня зовут Дебора Купер, я живу на Сайд-Криклейн. По-моему, я только что видела, как какой-то мужчина гонится в лесу за девушкой.

– Опишите точно, что произошло.

– Я не знаю! Я стояла у окна, смотрела в сторону леса и увидела там эту девушку, она бежала между деревьями… И ее преследовал мужчина… По-моему, она пыталась от него спастись.

– Где они сейчас?

– Я… Я их больше не вижу. Они в лесу.

– Немедленно высылаю к вам группу, мэм.

– Спасибо, приезжайте быстрее!

Повесив трубку, Дебора Купер немедленно вернулась на кухню, к окну. Но ничего больше не увидела. Она подумала, что, возможно, у нее пошаливает зрение, но на всякий случай пусть лучше полиция осмотрит окрестности. И вышла на улицу встречать патрульных.

В отчете говорится, что диспетчерский центр передал информацию в полицейский участок Авроры, где в тот день на службе был только один сотрудник, Тревис Доун. Он прибыл на Сайд-Крик-лейн приблизительно через четыре минуты после звонка.

Попросив в двух словах описать ситуацию, полицейский Доун приступил к первичному осмотру леса. Углубившись в заросли на несколько десятков метров, он обнаружил лоскут красной материи. Сочтя, что дело, возможно, серьезное, он решил немедленно связаться с шефом Праттом, хотя тот находился в отпуске. Он позвонил Пратту домой из гостиной Деборы Купер. Было восемнадцать часов сорок пять минут.

19 часов

Шеф Пратт решил, что дело, видимо, серьезное; стоит выехать на место и лично оценить ситуацию. Тревис Доун никогда не стал бы беспокоить его дома, если бы не случилось что-то из ряда вон выходящее.

Прибыв на Сайд-Крик-лейн, он посоветовал Деборе Купер запереться дома и вместе с Тревисом Доуном отправился прочесывать лес. Они пошли по тропинке вдоль берега океана, в том направлении, куда, по-видимому, бежала девушка. Согласно отчету полиции, примерно через милю полицейские обнаружили в относительно редком лесу недалеко от океана следы крови и светлые волосы. Было девятнадцать часов тридцать минут.

Вероятнее всего, Дебора Купер осталась стоять у окна на кухне, чтобы проследить за полицейскими. Прошло уже какое-то время с тех пор, как они скрылись за деревьями. Вдруг она увидела, что из леса выбежала девушка в разорванном платье, с залитым кровью лицом: она звала на помощь и бросилась к дому. Перепуганная Дебора Купер открыла дверь кухни, впустила ее и кинулась в гостиную снова звонить в полицию.

В полицейском отчете указано, что второй звонок от Деборы Купер поступил в единый диспетчерский центр в девятнадцать часов тридцать три минуты и длился чуть более сорока секунд. Расшифровка записи разговора:

– Единый диспетчерский центр полиции. Что случилось?

– Алло? (Испуганный голос.) Это Дебора Купер, я… я только что звонила по поводу… по поводу девушки, за которой гонятся в лесу, так вот она здесь! Она у меня на кухне!

– Успокойтесь, мэм. Что произошло?

– Я не знаю! Она прибежала из леса. В лесу сейчас двое полицейских, но, по-моему, они ее не видели! Я ее впустила к себе на кухню. Я… По-моему, это дочка пастора… Та девочка, что работает в «Кларксе»… По-моему, это она…

– Ваш адрес?

– Дебора Купер, Сайд-Крик-лейн, Аврора. Я вам уже звонила! Девочка здесь, понимаете? У нее все лицо в крови! Приезжайте быстрее!

– Не уходите из дома. Немедленно высылаю еще наряд.

Доун и Пратт изучали следы крови, когда со стороны дома раздался звук выстрела. Не теряя ни секунды, они бегом помчались обратно с револьверами наготове.

В ту же минуту диспетчер, не сумев связаться по радио с автомобилями Доуна и шефа Пратта и сочтя положение серьезным, решил срочно оповестить офис шерифа и полицию штата и выслать на Сайд-Крик-лейн все имеющиеся в наличии силы.

19 часов 45 минут

Тревис Доун и шеф Пратт, задыхаясь, вбежали в дом через заднюю дверь, со стороны кухни. Здесь они и нашли мертвую Дебору Купер: та лежала на плиточном полу в луже крови, со следами пулевого ранения в области сердца. Быстро осмотрев первый этаж и никого не обнаружив, шеф Пратт кинулся к машине, чтобы связаться с диспетчерским центром и попросить подкрепления. В расшифровке записи значится:

– Это шеф Пратт, полиция Авроры. Прошу срочно выслать дополнительные силы на Сайд-Крик-лейн, на пересечении с шоссе 1. У нас труп женщины с огнестрельным ранением и, судя по всему, потерявшаяся девочка.

– Шеф Пратт, семь минут назад нам уже поступил звонок с просьбой о помощи от миссис Деборы Купер, с Сайд-Крик-лейн, она сообщила, что девочка укрылась в ее доме. Эти два дела связаны?

– Что? Убитая и есть Дебора Купер. И в доме больше никого нет. Высылайте все свободные силы! Тут черт знает что за херня творится!

– Наряды уже в пути. Высылаю подкрепление.

Еще до окончания разговора Пратт услышал сирену: прибыло подкрепление. Он едва успел ознакомить Тревиса с ситуацией и попросить его заново обыскать дом, как вдруг затрещало радио: на шоссе 1, в нескольких сотнях метров от них, одна из машин службы шерифа начала преследование подозрительного автомобиля, который засекли на опушке леса. Помощник шерифа Пол Саммонд, одним из первых прибывший на место происшествия, случайно заметил черный «шевроле-монте-карло» с нечитаемыми номерами, выехавший из подлеска и мчавшийся на полной скорости, несмотря на приказ остановиться. Автомобиль двигался на север.

Шеф Пратт прыгнул в машину и поспешил на подмогу Саммонду. Он выехал на параллельную просеку, чтобы оказаться на шоссе 1 раньше беглеца и перекрыть ему дорогу. Вылетев на шоссе в трех милях от Сайд-Крик-лейн, он чуть-чуть разминулся с черным «шевроле».

Машины неслись на бешеной скорости. «Шевроле» по-прежнему направлялся на север по шоссе 1. Шеф Пратт вызвал по радио все наличные силы, чтобы выставили кордоны, и попросил прислать вертолет. Вскоре «шевроле», совершив головокружительный вираж, свернул на проселочную дорогу, затем на другую. Он мчался как сумасшедший, полицейским машинам стоило большого труда держаться за ним. Пратт орал по радио, что они его упускают.

Погоня продолжалась по узким проселкам; водитель «шевроле», судя по всему, точно знал, куда направляется, и понемногу расстояние между ним и полицейскими увеличивалось. На одном из перекрестков «шевроле» едва не врезался во встречную машину, и та затормозила посреди шоссе. Пратт сумел объехать препятствие по обочине, но Саммонду, следовавшему за ним по пятам, не удалось избежать столкновения, к счастью несерьезного. Теперь Пратт в одиночку гнался за «шевроле» и, как мог, руководил остальными. На миг он потерял машину из виду, потом заметил ее на дороге в Монберри и наконец отстал окончательно. Встретив двигавшиеся навстречу патрули, он понял, что подозрительная машина от них ускользнула. Он немедленно потребовал перекрыть все дороги, обыскать весь район и прислать полицию штата. Тревис Доун, на Сайд-Крик-лейн, решительно утверждал, что ни в доме, ни в ближайших окрестностях не обнаружено никаких следов девушки в красном платье.

20 часов

Преподобный Дэвид Келлерган в страхе набрал номер экстренной помощи и сообщил, что пропала его дочь Нола, пятнадцати лет. Первым в дом № 245 по Террас-авеню явился помощник шерифа, а сразу вслед за ним – Тревис Доун. В двадцать часов пятнадцать минут приехал и шеф Пратт. Разговор Деборы Купер с диспетчерским центром полиции не оставлял сомнений: на Сайд-Крик-лейн видели именно Нолу Келлерган.

В двадцать часов сорок пять минут шеф Пратт вновь объявил общую тревогу, подтвердив информацию об исчезновении Нолы Келлерган, пятнадцати лет, последнее местонахождение – Сайд-Крик-лейн, час назад. Он попросил распространить по всем каналам: объявлена в розыск девушка, белая, рост 5 футов 2 дюйма, вес сто фунтов, волосы длинные, светлые, глаза зеленые, одета в красное платье, на шее золотая цепочка с надписью «Нола».

Со всего округа прибывали дополнительные подразделения. Полиция приступила к тщательному обследованию леса и пляжа в надежде обнаружить Нолу Келлерган до наступления ночи; одновременно патрульные машины прочесывали район в поисках черного «шевроле», след которого на тот момент был утерян.

21 час

В двадцать один час на Сайд-Крик-лейн прибыли подразделения полиции штата под командованием капитана Нила Родика. Сотрудники экспертного отдела устремились в дом Деборы Купер и в лес, где были найдены следы крови. Мощные прожектора освещали местность; были обнаружены вырванные пряди светлых волос, осколки зубов и обрывки красной ткани.

Родик и Пратт, издали наблюдая за этой сценой, обсудили ситуацию.

– Похоже, тут была настоящая мясорубка, – произнес Пратт.

Родик, кивнув, спросил:

– Вы полагаете, она все еще в лесу?

– Либо ее увезли на этой машине, либо она в лесу. Пляж уже прочесали, никаких следов.