Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 170 (всего у книги 311 страниц)

– Я просил издателя изъять из продажи «Дело Гарри Квеберта».

– Рад слышать. Напишете исправленный вариант?

– Наверно. Не знаю еще, в какой форме, но справедливость будет восстановлена. Я бился за доброе имя Квеберта. Буду биться за доброе имя Калеба.

Он улыбнулся:

– Вот именно, мистер Гольдман. Как раз поэтому я и хотел с вами встретиться. Мне надо рассказать вам правду. И вы поймете, почему я нисколько не осуждаю вас за то, что вы сколько-то месяцев считали преступником Лютера: я сам тридцать три года пребывал в полнейшей уверенности, что это Лютер убил Нолу Келлерган.

– Правда?

– Я был абсолютно в этом убежден. Аб-со-лют-но.

– Почему вы не сообщили полиции?

– Не хотел убивать Лютера во второй раз.

– Не понимаю, что вы хотите сказать, мистер Стерн.

– Лютер был одержим Нолой. Он все время был в Авроре и наблюдал за ней…

– Я знаю. Знаю, что вы его застали в Гусиной бухте. Вы говорили сержанту Гэхаловуду.

– Просто я думаю, вы недооцениваете степень одержимости Лютера. Тогда, в августе семьдесят пятого, он целыми днями прятался в лесу у Гусиной бухты и следил за Гарри и Нолой – на террасе, на пляже, всюду. Всюду! Он совершенно сошел с ума, он знал про них все! Все! И все время говорил мне об этом. День за днем рассказывал, что они делали, что друг другу говорили. Рассказал мне всю их историю: что они встретились на пляже, что они работали над книгой, что они на целую неделю уезжали вместе. Он знал все! И я понемногу понял, что их история стала как бы его историей, его любовь воплощалась в жизнь через них. Любовь, которая была ему недоступна из-за отталкивающей внешности, он переживал как бы по доверенности. Доходило до того, что я его целыми днями не видел! Приходилось самому садиться за руль, чтобы ехать на всякие встречи!

– Простите, я вас перебью, мистер Стерн… Но чего-то я тут не понимаю: почему вы не уволили Лютера? То есть я хочу сказать, это же бессмыслица: такое впечатление, что вами командовал ваш же служащий. То требовал возможности рисовать Нолу, то вообще вас бросал и целыми днями пропадал в Авроре. Простите за вопрос, но что между вами было? Вы были…

– Любовниками? Нет.

– Тогда откуда такие странные отношения? Вы человек влиятельный, не из тех, кто позволяет сесть себе на шею. А тут вдруг…

– Потому что я был в долгу перед ним. Я… Я… Вы сейчас поймете. В общем, Лютер был одержим Гарри и Нолой, и ситуация постепенно ухудшалась. Однажды он вернулся весь в синяках. Сказал, что один коп из Авроры избил его за то, что он бродит по округе, а одна официантка из «Кларкса» даже подала на него жалобу. Вся эта история грозила обернуться катастрофой. Я сказал, что не желаю, чтобы он появлялся в Авроре, сказал, чтобы он взял отпуск и уехал на какое-то время к родителям в Мэн или куда угодно. Что я оплачу все расходы…

– Но он отказался, – закончил я.

– Не только отказался, а еще и попросил дать ему машину, потому что, видите ли, его синий «мустанг» теперь слишком бросается в глаза. Я, естественно, не согласился, сказал, что с меня довольно. И тут он закричал: «Ты не понимаешь, Эли! Они скоро уедут! Через десять дней они уедут вместе, и навсегда! Навсегда! Они так решили на пляже! Они решили уехать тридцатого! Тридцатого числа они исчезнут навсегда. Я просто хочу попрощаться с Нолой, это наши с ней последние дни. Ты не можешь лишить меня ее, ведь я уже знаю, что она для меня потеряна». Я был непреклонен. Не спускал с него глаз. А потом было это долбаное двадцать девятое августа. В тот день я искал Лютера всюду. Он как сквозь землю провалился. Хотя его «мустанг» стоял на обычном месте. В конце концов один из слуг проговорился, что Лютер уехал на одной из моих машин, на черном «монте-карло». Лютер сказал, что я ему разрешил, а поскольку все знали, что я ему все позволяю, ни у кого не возникло вопросов. Я чуть с ума не сошел. Немедленно обыскал его комнату. Нашел этот портрет Нолы, от которого меня чуть не стошнило, а потом в коробке под кроватью обнаружил эти письма… Письма, которые он украл… Переписку Гарри с Нолой. Наверно, выудил из почтовых ящиков. Я ждал его весь день, и когда он под вечер вернулся, у нас вышла ужасная стычка…

Стерн замолчал, глядя в пустоту.

– Что между вами произошло? – спросил я.

– Я… Я хотел, чтобы он прекратил туда ездить, понимаете! Я хотел, чтобы это наваждение с Нолой кончилось! Он ничего не хотел слушать! Ничего! Говорил, что у них с Нолой все прочно, как никогда! Что никто не помешает им быть вместе. Я слетел с катушек. Мы сцепились, и я его ударил. Схватил за шиворот, наорал на него и ударил. Обозвал его бараном. Он упал на пол, потрогал окровавленный нос. Я окаменел от ужаса. И тогда он сказал… Сказал…

У Стерна перехватило дыхание. Он скривился.

– Что он вам сказал, мистер Стерн? – спросил я, чтобы он не сбился.

– Он сказал: «Так это был ты!» Он заорал: «Это был ты! Ты!» Я оцепенел. Пока я приходил в себя, он выбежал из комнаты, заскочил к себе забрать какие-то вещи и уехал на «шевроле». Он… Он узнал меня по голосу.

Теперь Стерн плакал, в ярости сжимая кулаки.

– Узнал по голосу? – переспросил я. – В каком смысле?

– Ну… В общем, было время, когда я встречался со старыми приятелями по Гарварду. Этакое идиотское братство. На выходные мы ездили в Мэн: два дня в шикарных отелях, пили, ели омаров. Нам нравилось задираться, нравилось лупить каких-нибудь бедолаг. Мы говорили, что парни из Мэна – бараны, а наша земная миссия – делать из них отбивную. Нам еще тридцати не было, мы были богатенькие сынки с претензиями. Слегка расисты, несчастные и буйные. Мы придумали такую игру, филдгол, били по голове наших жертв, как по футбольному мячу. Однажды, в 1964 году, мы оказались возле Портленда, страшно взвинченные и сильно поддатые. Нам попался по дороге один парень. За рулем был я… Я затормозил и предложил поразвлечься…

– Это вы напали на Калеба?

Его прорвало:

– Да! Да! Никогда себе этого не прощу! Наутро мы проснулись в своем шикарном номере отеля люкс, в адском похмелье. Во всех газетах писали о нападении: парень был в коме. За нами охотилась полиция; нас окрестили «бандой филдголов». Мы решили больше об этом не заикаться, похоронить эту историю в своей памяти. Но меня она все время преследовала: шли дни, месяцы, а я только о ней и думал. Я был просто болен, жить не мог. Стал наезжать в Портленд, узнавал, как дела у мальчика, которого мы изувечили. Так прошло два года, и однажды, не в силах все это терпеть, я решил дать ему работу и возможность нормально жить. Сделал вид, что мне надо поменять колесо, попросил его помочь и нанял его шофером. Я давал ему все, что он хотел… Устроил ему мастерскую на веранде, чтобы он рисовал, дал ему денег, подарил машину, но чувство вины все равно не проходило. Мне хотелось делать для него все больше и больше! Я сломал ему карьеру художника, и вот я стал финансировать всякие выставки, часто позволял ему рисовать днями напролет. А потом он стал говорить, что ему одиноко, что он никому не нужен. Говорил, что женщин ему остается только рисовать. Он хотел писать белокурых женщин, говорил, что ему это напоминает бывшую невесту. Тогда я нанял целую толпу белокурых проституток, чтобы они ему позировали. Но однажды в Авроре он встретил Нолу. И влюбился. Сказал, что после той его невесты в первый раз полюбил снова. А потом приехал Гарри, гениальный писатель и красавчик. Такой, каким хотел бы быть сам Лютер. И Нола влюбилась в Гарри. Тогда Лютер решил, что он тоже хочет быть Гарри… И что мне было делать? Я украл у него жизнь, я взял у него все. Как я мог не позволить ему любить?

– Значит, это все для того, чтобы избавиться от чувства вины?

– Называйте как хотите.

– А двадцать девятого августа… что было дальше?

– Когда Лютер понял, что это я… он собрал вещи и уехал на черном «шевроле». Я сразу поехал за ним. Хотел объясниться. Хотел, чтобы он меня простил. Но он пропал. Я искал его весь день и часть ночи. Тщетно. Я так на себя злился. Надеялся, что он сам вернется. Но назавтра под вечер по радио объявили об исчезновении Нолы Келлерган. Подозреваемый был за рулем черного «шевроле»… Ну, вам мне нечего растолковывать. Я решил никому ничего не говорить, чтобы никто не подумал на Лютера. И еще, может, потому, что, по сути, я был виновен не меньше, чем Лютер. Потому-то я и не стерпел, когда явились вы и стали все это ворошить. А в итоге благодаря вам я вдруг узнаю, что Лютер не убивал Нолу. Как будто выяснилось, что и я сам ее не убивал. Вы сняли камень с моей совести, мистер Гольдман.

– А «мустанг»?

– Он в моем гараже, под брезентом. Тридцать три года я его прячу у себя в гараже.

– А письма?

– Их я тоже сохранил.

– Я бы хотел на них взглянуть, если можно.

Стерн снял со стены картину; за ней была дверца маленького сейфа. Он открыл ее и вынул коробку из-под обуви, полную писем. Вот так я познакомился со всей перепиской Гарри и Нолы, той, по которой были написаны «Истоки зла». Я сразу узнал первое письмо – то самое, с которого начиналась книга. Письмо от 5 июля 1975 года, полное грусти письмо, написанное Нолой, когда Гарри ее отверг и она узнала, что он провел вечер 4 июля с Дженни Доун. В тот день она засунула в дверной проем конверт с письмом и двумя фотографиями из Рокленда. На одной была стая чаек на морском берегу, на другой – они оба, вместе, на пикнике.

– Черт, как это все попало к Лютеру? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Стерн. – Но меня бы не удивило, если бы он проник к Гарри.

Я задумался: конечно, он спокойно мог стащить письма за те несколько дней, пока Гарри не было в Авроре. Но почему Гарри никогда мне не говорил, что письма пропали? Я попросил разрешения взять коробку с собой, и Стерн согласился. Меня одолевали тяжкие сомнения.

* * *

Гарри стоял лицом к Нью-Йорку, слушая мой рассказ, и молча плакал.

– Когда я увидел письма, у меня в голове все смешалось, – продолжал я. – Я стал думать про вашу книгу, ту, что вы мне оставили в раздевалке фитнес-клуба, «Чайки Авроры». И вдруг до меня дошло, чего я раньше не понимал: в «Истоках зла» нет чаек. Как я мог столько времени не замечать: ни единой чайки! А ведь вы клялись вставить чаек! И вот тогда я понял, что «Истоки зла» написали не вы. Книга, которую вы писали летом 1975 года, – «Чайки Авроры». Эту книгу вы написали, эту книгу Нола перепечатала на машинке. А подтверждение я получил, попросив Гэхаловуда сравнить почерк писем, которые получала Нола, и надписи на рукописи, найденной вместе с ее телом. Он мне сказал, что результаты совпадают, и я понял, что, когда вы просили сжечь вашу пресловутую рукопись, ту, что написана от руки, вы меня попросту использовали, на все сто. Почерк был не ваш… Книгу, которая сделала вас великим писателем, написали не вы! Вы ее украли у Лютера!

– Замолчите, Маркус!

– Что, я не прав? Вы украли книгу! Есть ли более страшное преступление для писателя? «Истоки зла» – вот почему вы ее так назвали! А я-то все не мог понять, почему у такой прекрасной истории такое мрачное заглавие! Но заглавие относилось не к книге, оно относилось к вам. К тому же вы всегда мне говорили: книга связана не со словами, книга связана с людьми. Эта книга – исток зла, которое с тех пор подтачивало вас, зла самозванства, угрызений совести!

– Хватит, Маркус, довольно! Замолчите!

Он плакал.

– Однажды Нола оставила у вашей двери конверт, – продолжал я. – Это было 5 июля 1975 года. В конверте были фотографии чаек и письмо на ее любимой бумаге; она писала о Рокленде и о том, что никогда вас не забудет. Вы в то время старались с ней не видеться. Но письмо до вас так и не дошло, потому что Лютер следил за домом и забрал его, как только Нола убежала. Вот так, с этого самого дня, он стал переписываться с Нолой. Он ответил на письмо от вашего имени. Она отвечала, думая, что пишет вам, но он перехватывал почту из вашего почтового ящика. И писал ей в ответ, выдавая себя за вас. Вот почему он бродил вокруг вашего дома. Нола считала, что переписывается с вами, и эта переписка с Калебом превратилась в «Истоки зла». Но Гарри! Как вы могли…

– Я был в панике, Маркус! В то лето мне было так тяжело писать. Я думал, у меня никогда не получится. Я писал эту книгу, «Чайки Авроры», но мне казалось, что это очень плохо. Нола говорила, что она в восторге, но я никак не мог успокоиться. Приходил в страшную ярость. Она перепечатывала рукописные страницы на машинке, я перечитывал и рвал. Она умоляла меня прекратить, говорила: «Не делайте этого, вы блестяще пишете. Пожалуйста, прошу, закончите ее. Милый Гарри, если вы не закончите, я не перенесу!» Но я ей не верил. Мне казалось, что я никогда не стану писателем. А потом, в один прекрасный день, в дверь позвонил Лютер Калеб. Сказал, что ему не к кому обратиться, поэтому пришел ко мне: он написал книгу и не знает, стоит ли показывать ее издателям. Понимаете, Маркус, он думал, что я крупный писатель из Нью-Йорка и смогу ему помочь.

20 августа 1975 года

– Лютер?

Гарри, стоя на пороге, не скрывал удивления.

– Здра… Здрафтвуйте, Гарри.

Повисло неловкое молчание.

– Я могу чем-то вам помочь, Лютер?

– Я прифел к вам лифно. За фоветом.

– За советом? Я вас слушаю. Заходите.

– Фпафибо.

Они уселись в гостиной. Лютер волновался. В руках у него был толстый конверт, он прижимал его к груди.

– Ну, Лютер, что случилось?

– Я… Я напифал книгу. Книгу о любви.

– Правда?

– Да. И я не внаю, хорофа ли она. То ефть я хофу фкавать, как увнать, фтоит ли пефатать книгу?

– Не знаю. Если вы считаете, что старались изо всех сил… Текст у вас с собой?

– Да, но он напифан от руки, – извинился Лютер. – Я только фто обнарувил. У меня ефть отпефатанный вариант, но я, выходя ив дома, ввял не тот конверт. Мовет, мне ва ним вернутьфя и вайти поповве?

– Не надо, покажите, как есть.

– Профто я…

– Ну-ну, не стесняйтесь. Уверен, вы пишете разборчиво.

Лютер протянул ему конверт. Гарри вынул исписанные листы и, пробежав глазами несколько страниц, поразился идеальному почерку.

– Это ваш почерк?

– Да.

– Черт, у вас… у вас просто невероятный почерк. Как у вас так получается?

– Не внаю. Такой у меня поферк.

– Оставьте мне на время, если вы не против. Я прочту и честно скажу, что я об этом думаю.

– Правда?

– Ну конечно.

Лютер охотно согласился и ушел. Но не уехал из Гусиной бухты, а спрятался в зарослях и, как обычно, стал ждать Нолу. Вскоре появилась и она – счастливая, радуясь скорому отъезду. Она не заметила фигуры, притаившейся в зарослях и следившей за ней. Она вошла в дом через парадную дверь, без звонка, как обычно в последнее время.

– Милый Гарри! – крикнула она, давая знать, что пришла.

Никакого ответа. Дом, казалось, был пуст. Она позвала еще раз. Тишина. Она заглянула в столовую и гостиную, но его там не было. В кабинете тоже. И на террасе. Тогда она спустилась по лестнице на пляж и громко позвала его. Может, он пошел купаться? Он так делал, когда уставал от работы. Но на пляже тоже никого не было. Она запаниковала: куда он мог деться? Вернулась в дом, снова позвала. Никого. Обошла весь первый этаж, поднялась на второй. Открыла дверь спальни и обнаружила, что он сидит на кровати и читает пачку каких-то листков.

– Гарри? Вы здесь? А я уже десять минут вас везде ищу…

Он вздрогнул:

– Прости, Нола, зачитался и не слышал…

Он встал, сложил в стопку страницы, которые держал в руках, и убрал их в ящик комода.

Она улыбнулась:

– Что это вы читали такое увлекательное, что даже не слышали, как я воплю на весь дом?

– Ничего особенного.

– Это продолжение романа? Покажите мне!

– Ничего особенного, покажу при случае.

Она лукаво посмотрела на него:

– Вы уверены, что все в порядке, Гарри?

Он засмеялся:

– Все отлично, Нола.

Они спустились на пляж. Ей хотелось посмотреть на чаек. Она раскинула руки, словно крылья, и стала бегать широкими кругами:

– Мне хочется летать, Гарри! Всего десять дней! Через десять дней мы улетим! Уедем навсегда из этого несчастного города!

Они думали, что они на пляже одни. Ни Гарри, ни Нола не подозревали, что из леса над скалами за ними следит Лютер Калеб. Он подождал, пока они вернутся в дом, и только тогда вышел из своего убежища и бегом помчался к «мустангу», стоявшему на параллельной просеке. Приехав в Аврору, он припарковался перед «Кларксом» и бросился внутрь: ему непременно надо было поговорить с Дженни. Надо, чтобы кто-нибудь знал. У него было нехорошее предчувствие. Но Дженни вовсе не хотела его видеть.

– Лютер? Тебе не надо сюда приходить, – сказала она, когда он появился у стойки.

– Венни… Профти меня ва то утро. Я не долвен был так хватать тебя ва руку.

– У меня синяк остался…

– Профти, повалуйфта.

– А теперь ты должен уйти.

– Нет, подовди…

– Я заявила в полицию на тебя, Лютер.

Гигант помрачнел:

– Ты ваявила на меня в полифию?

– Да. Ты меня так напугал в то утро…

– Но мне надо тебе фкавать фто-то вавное.

– Нет ничего важного, Лютер. Уходи…

– Это по поводу Гарри Квеберта…

– Гарри?

– Да, фкави, фто ты думаефь о Гарри Квеберте…

– Почему ты о нем заговорил?

– Ты ему верифь?

– Верю? Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Мне надо тебе фто-то фкавать…

– Что-то мне сказать? И что же?

Лютер собирался ответить, но тут на площади перед «Кларксом» появилась полицейская машина.

– Это Тревис! – закричала Дженни. – Беги, Лютер, беги! Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

* * *

– Все очень просто, – сказал Гарри. – Это была самая прекрасная книга, какую мне доводилось читать. И я даже не знал, что она про Нолу! Ее имя нигде не упомянуто. Это была история невероятной любви. С тех пор я Калеба не видел. У меня не было случая вернуть ему текст. Потому что случилось то, о чем вы знаете. Месяц спустя я услышал, что Лютер Калеб разбился на машине. А у меня осталась рукопись настоящего шедевра, это я понимал. Тогда я решил его присвоить. Вот так вся моя карьера, вся моя жизнь оказалась построена на лжи. Разве я мог представить, что книга будет иметь такой успех? Этот успех мучил меня всю жизнь! Всю жизнь! И вот тридцать три года спустя полиция находит Нолу и эту рукопись у меня в саду. В моем саду! И я в тот момент настолько боялся все потерять, что сказал, будто написал эту книгу для нее.

– Из боязни все потерять? Вы предпочли, чтобы вас обвинили в убийстве, только чтоб никто не узнал правды про эту рукопись?

– Да! Да! Вся моя жизнь – это ложь, Маркус!

– Значит, Нола не уносила эту рукопись. Вы так сказали, чтобы никому не пришло в голову усомниться в вашем авторстве.

– Да. Но откуда тогда взялся экземпляр, который был у нее с собой?

– Лютер положил его ей в почтовый ящик, – ответил я.

– В почтовый ящик?

– Лютер знал, что вы с Нолой собираетесь бежать, он слышал ваш разговор на пляже. Знал, что Нола уедет без него, и так и закончил свою историю – отъездом героини. Он написал ей последнее письмо, где желает ей жить счастливо. И включил это письмо в рукопись, которую потом принес вам. Лютер знал все. Но в день отъезда, скорее всего, в ночь с двадцать девятого на тридцатое, у него возникла потребность замкнуть кольцо: закончить историю с Нолой так же, как кончается рукопись. И тогда он кладет в почтовый ящик Келлерганов последнее письмо. Вернее, последний конверт. Прощальное письмо и рукопись своей книги, чтобы она знала, как он ее любит. И, зная, что больше он ее не увидит, пишет на обложке: «Прощай, милая Нола». Наверняка он ждал до утра, хотел убедиться, что почту из ящика вынет именно Нола. Как обычно. Но Нола, обнаружив письмо и рукопись, подумала, что ей написали вы. И решила, что вы не придете. Она сорвалась. Обезумела.

Гарри сполз по стене, держась руками за сердце:

– Расскажите, Маркус! Расскажите мне вы. Я хочу, чтобы это были ваши слова! Вы всегда подбираете слова так точно! Расскажите, что случилось тогда, 30 августа 1975 года.

30 августа 1975 года

В тот день, в конце августа, в Авроре была убита пятнадцатилетняя девочка. Ее звали Нола Келлерган. Все, с кем вам доведется говорить, в один голос будут описывать ее жизнерадостной мечтательницей.

Причины ее гибели трудно свести к событиям 30 августа 1975 года. На самом деле все начинается гораздо раньше, возможно, за годы до этого. В 1960-е, когда родители не замечали, что в их ребенке угнездилась болезнь. Возможно, той ночью 1964 года, когда банда пьяных подонков изуродовала юношу, а потом одного из них замучила совесть, и он, пытаясь ее облегчить, тайком сблизился со своей жертвой. Или в ту ночь 1969 года, когда отец решил не выдавать тайну дочери. А может, все начинается июньским днем 1975 года, когда Гарри Квеберт встретил Нолу и они полюбили друг друга.

Это история о родителях, которые не желали знать правду о своем ребенке.

Это история о богатом наследнике, который в молодости был негодяем, разрушил мечты одного юноши и с тех пор был одержим угрызениями совести.

Это история о человеке, который мечтал стать великим писателем и которого постепенно подтачивало собственное честолюбие.

На рассвете 30 августа 1975 года перед домом 245 по Террас-авеню остановилась машина. Лютер Калеб приехал попрощаться с Нолой. Он был в смятении. Он уже не понимал, любили они друг друга или ему это только приснилось; не знал, действительно ли они писали друг другу все эти письма. Но он знал, что Нола и Гарри решили сегодня сбежать. Он тоже хотел уехать из Нью-Гэмпшира, сбежать подальше, подальше от Стерна. Мысли его путались: человек, вернувший ему вкус к жизни, оказался тем же, кто эту самую жизнь ему поломал. Это был кошмарный сон. Но теперь ему было важно одно: завершить историю любви. Он должен был передать Ноле последнее письмо. Он написал его почти три недели назад, в тот день, когда услышал, как Гарри и Нола говорят об отъезде. Он поскорей закончил книгу и даже отдал оригинал рукописи Гарри Квеберту: ему хотелось знать, имеет ли смысл ее публиковать. Но теперь ничего не имело смысла. Он даже решил не забирать назад текст. У него оставалась машинописная копия, он красиво переплел ее, для Нолы. В тот день, в субботу, тридцатого августа, он положил в почтовый ящик Келлерганов свое последнее письмо и рукопись – чтобы Нола не забывала его. Какое название дать этой книге? Он не знал. Книги никогда не будет, к чему ей заглавие? Он лишь написал на обложке, желая ей счастливого пути: «Прощай, милая Нола».

Припарковавшись на улице, он ждал восхода солнца. Ждал, когда она выйдет. Он просто хотел убедиться, что книгу найдет она, а не кто-то другой. С тех пор как они стали переписываться, почту всегда вынимала она. Он ждал; старался, как мог, не попасться никому на глаза: никто не должен его увидеть, особенно эта скотина Тревис Доун, иначе он ему устроит веселье. Хватит с него побоев, на всю жизнь натерпелся.

В одиннадцать она наконец вышла из дому. Как всегда, огляделась по сторонам. Она так и светилась счастьем. На ней было восхитительное красное платье. Она кинулась к почтовому ящику, улыбнулась, увидев письмо и пакет. Поскорей прочитала письмо и вдруг зашаталась. И в слезах убежала в дом. Они не уедут вместе, Гарри не будет ждать ее в мотеле. Его последнее письмо было прощальным.

Она укрылась в своей комнате и в горе упала на кровать. Почему? Почему он ее отвергает? Зачем он уверял ее, что они всегда будут любить друг друга? Она пролистала рукопись: что это за книга, ведь он никогда о ней не говорил? Слезы капали на бумагу, оставляя пятна. Это были их письма, в книге были все их письма, и последнее тоже, им книга и кончалась: он с самого начала ей лгал. Он не собирался бежать с ней. Она так плакала, что у нее заболела голова. Ей было так плохо, что хотелось умереть.

Дверь тихонько открылась. Отец услышал, что она плачет.

– Что случилось, моя дорогая?

– Ничего, папа.

– Не говори «ничего», я прекрасно вижу: что-то случилось…

– Папа! Мне так грустно! Так грустно!

Она бросилась преподобному на шею.

– Не подходи к ней! – вдруг крикнула Луиза Келлерган. – Она недостойна любви! Не подходи к ней, Дэвид, слышишь?

– Перестань, Нола… Не начинай опять!

– Замолчи, Дэвид! Ты жалок! Ты не способен действовать! Теперь мне придется закончить работу самой!

– Нола! Небом тебя заклинаю! Успокойся! Успокойся! Я тебе больше не позволю себя обижать.

– Оставь нас, Дэвид! – взорвалась Луиза, резко оттолкнув мужа.

Он бессильно отступил в коридор.

– Поди сюда, Нола! – кричала мать. – Поди сюда! Вот я тебе покажу!

Дверь закрылась. Преподобный Келлерган окаменел. Он мог только слышать через стену, что происходило внутри.

– Мама, пожалей меня! Перестань! Хватит!

– Нет уж, получай! Вот что делают с девочками, которые убили свою мать.

Преподобный бросился в гараж и включил проигрыватель на полную громкость.

Весь день в доме и вокруг гремела музыка. Прохожие неодобрительно поглядывали на окна. Некоторые обменивались понимающими взглядами: все знали, что происходит в доме Келлерганов, когда там звучит музыка.

Лютер не тронулся с места. Сидя за рулем «шевроле», незаметного среди машин, рядами выстроившихся вдоль тротуаров, он не сводил глаз с дома. Почему она плачет? Ей не понравилось письмо? А книга? Она ей тоже не понравилась? Почему слезы? Ведь он так старался. Он написал ей книгу о любви, от любви не надо плакать.

Он ждал до шести часов. Он не знал, то ли ему ждать, пока она выйдет снова, то ли позвонить в дверь. Он хотел ее видеть, сказать ей, что не надо плакать. И тут увидел, как она появилась в саду – вылезла через окно. Оглядела улицу, проверяя, не видел ли ее кто, и, таясь, пошла по тротуару. Через плечо у нее висела кожаная сумка. Потом она побежала. Лютер включил мотор.

Рядом с ней остановился черный «шевроле».

– Лютер? – удивилась Нола.

– Не плафь… Я профто прифел тебе фкавать, фто не надо плакать.

– О, Лютер, случилась такая грустная вещь… Увези меня! Увези!

– Куда ты идефь?

– Подальше от всех.

Не дожидаясь ответа Лютера, она уселась на переднее сиденье.

– Вези меня, мой славный Лютер! Мне надо попасть в мотель «Морской берег». Не может быть, что он меня не любит! Мы любим друг друга так, как никто никогда не любил!

Лютер повиновался. Ни он, ни Нола не заметили, что на перекрестке появилась патрульная машина. Тревис Доун в очередной раз проезжал мимо дома Куиннов, выжидая, пока Дженни останется одна, чтобы подарить ей шиповник, который он нарвал. В недоумении он смотрел, как Нола садится в какую-то незнакомую машину. За рулем был Лютер, он его узнал. Тревис пропустил «шевроле» вперед и немного погодя двинулся за ним: нельзя было упускать его из виду, но и садиться на хвост не стоило. Ему очень хотелось выяснить, почему Лютер все время торчит в Авроре. Следит за Дженни? Зачем он куда-то увозит Нолу? Задумал какое-то преступление? По пути он взялся было за микрофон радиосвязи – вызвать подкрепление, чтобы точно задержать Лютера, если тот будет сопротивляться. Но сразу спохватился: ему не хотелось связываться с коллегами. Он хотел все уладить по-своему. Аврора – город спокойный, пусть таким и остается, уж он постарается. Он проучит Лютера так, чтобы на всю жизнь запомнил. Чтобы больше ноги его здесь не было. И он снова подумал: как Дженни могла влюбиться в это чудище?

– Так это ты писал письма? – возмутилась Нола, выслушав объяснения Калеба.

– Да…

Она вытерла слезы тыльной стороной руки.

– Лютер, ты с ума сошел! Нельзя воровать у людей почту! То, что ты сделал, это дурно!

Он пристыженно повесил голову:

– Профти… Мне было так одиноко…

Она дружески положила руку на его могучее плечо.

– Ладно, Лютер, это не страшно! Ведь это значит, что Гарри меня ждет! Он ждет меня! Мы уедем вместе!

От этой мысли они просияла.

– Тебе повевло, Нола. Вы любите друг друга… Вначит, вы никогда не будете одиноки.

Теперь они двигались по шоссе 1. Проехали поворот на Гусиную бухту.

– Прощай, Гусиная бухта! – воскликнула счастливая Нола. – Ты – единственное место здесь, которое я буду вспоминать с радостью!

Она засмеялась. Просто так, без причины. И Лютер засмеялся тоже. Они с Нолой расставались, но расставались по-доброму. Вдруг они услышали позади вой полицейской сирены. Они подъезжали к лесу, а именно здесь Тревис решил перехватить Калеба и задать ему урок. В лесу их никто не увидит.

– Это Тревиф! – закричал Лютер. – Ефли он наф поймает, нам конеф.

Его страх сразу передался Ноле.

– Только не полиция! О, Лютер, умоляю, сделай что-нибудь!

«Шевроле» прибавил скорость. Мотор у него был мощный. Тревис выругался и через громкоговоритель приказал Лютеру остановиться и прижаться к обочине.

– Не останавливайся! – умоляла Нола. – Быстрей! Быстрей!

Лютер до предела выжал педаль газа. Расстояние между «шевроле» и машиной Тревиса увеличилось. За Гусиной бухтой шоссе начинало петлять, и Лютер, пользуясь этим, оторвался еще немного. Звук сирены стал слабее.

– Он вывовет подкрепление, – сказал Лютер.

– Если он нас поймает, я никогда не уеду с Гарри!

– Тогда мы убевим в леф. Леф огромный, наф там никто не найдет. Ты доберефьфя до мотеля. Ефли меня фхватят, Нола, я нифего не фкаву. Я не фкаву, фто ты была фо мной. И ты фмовефь убевать с Гарри.

– О, Лютер…

– Обефай, фто будефь хранить мою книгу! Обефай хранить ее на память обо мне!

– Обещаю!

С этими словами Лютер резко крутанул руль, и машина, въехав в кусты на опушке леса, остановилась за густыми зарослями ежевики. Они поспешно выбрались из нее.

– Беги! – крикнул Лютер Ноле. – Беги!

Они побежали через колючую чащу. Она порвала платье, расцарапала лицо.

Тревис выругался. Черного «шевроле» больше не было видно. Он прибавил скорость и не заметил черного кузова, скрытого за кустами. Он поехал дальше по шоссе 1.

Они бежали по лесу. Нола впереди, Лютер за ней: при своем росте он с трудом уворачивался от низких веток.

– Беги, Нола! Не офтанавливайфя! – закричал Лютер.

Они не заметили, как оказались у опушки, неподалеку от Сайд-Крик-лейн.

Дебора Купер смотрела в лес из окна своей кухни. Вдруг ей почудилось какое-то движение. Приглядевшись, она увидела девушку, бежавшую со всех ног; ее преследовал мужчина. Она бросилась к телефону и набрала номер полиции.

Не успел Тревис остановиться на обочине шоссе, как ему позвонили из диспетчерского центра: неподалеку от Сайд-Крик-лейн была замечена девушка, которую явно преследовал мужчина. Полицейский подтвердил получение ориентировки, немедленно развернулся и, включив маячки и сирену, двинулся в сторону Сайд-Крик-лейн. Проехав с полмили, он заметил в лесу какой-то отблеск: ветровое стекло! В зарослях стоял черный «шевроле». Затормозив, он подошел к машине, держа наготове револьвер: никого. Он немедленно вскочил в свой автомобиль и помчался к Деборе Купер.

Они остановились недалеко от пляжа и перевели дух.