Текст книги "Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Лорет Энн Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 91 (всего у книги 320 страниц)

Глава 18

– Нет, – сказал Коул, впившись в нее взглядом. – Это не было ошибкой. Ты напрасно винишь себя. Объясни мне, что происходит.

– Ты абсолютно ясно дал мне понять, что происходит. Ты даже не смог трахнуть меня. А теперь будь добр, сделай одолжение и не унижай меня еще больше. Просто уйди. – Оливия швырнула Коулу его куртку. Она приземлилась у него на коленях.

– Дело не в этом.

– Вот как? А в чем тогда?

Коул встал, застегнул «молнию» на джинсах.

– Не притворяйся. И не пытайся свалить все на меня. – Он потянулся к ее руке, но Оливия резко отступила назад и налетела на стол. В ее глазах заплескалась паника.

Проклятье. Вот это точно было ошибкой. Большой ошибкой.

– Послушай меня. Я хочу заниматься с тобой любовью, медленно, в твоей постели. Я хочу провести с тобой всю ночь, а не сражаться. – Коул указал на диван. – Ты не меня хотела. Ты трахала кого-то другого. Я был просто сексуальной боксерской грушей. Мне такого не нужно.

Оливия сглотнула, ее глаза блестели. Она была напугана.

Коул поднял обе руки.

– Все в порядке. Я ухожу… Мне просто не хочется оставлять тебя вот так, только и всего. Что бы это ни было, ты можешь мне сказать. Я помогу.

Она молчала и свирепо смотрела на него, крепко сжав губы.

Коул выругался про себя, потянулся за своей курткой. Подошел к Оливии и поцеловал ее в щеку. В ней чувствовалось напряжение, она держалась очень прямо и опиралась на стол.

Коул вышел в ночь, аккуратно закрыл за собой дверь. Надел куртку, спасаясь от леденящего холода.

Он задержался на крыльце и услышал звук задвигаемой щеколды на двери.

«Мне здесь нечего бояться…»

И вот теперь Оливия боялась.

Она боялась Коула. И того, что он собой олицетворял.

Но пока он спускался по ступенькам и шел по грунтовой тропинке к своему домику, он понял, что Оливия боялась не его. Она боялась себя и того, что чувствовала.

* * *

Тори перевернула электронную страницу.

«К спусковой скобе ружья был привязан мешок. Сара оглядела поляну, потом осторожно присела на корточки и схватила ружье. В мешке лежали патроны.

Сара ничего не понимала. Она посмотрела на лес, сделала робкий шаг. Ничего не произошло. С сильно бьющимся сердцем, с ружьем в руках она добралась до центра поляны. Все ее чувства напряглись от новых ощущений, ведь она не была на улице всю зиму.

Где-то у нее за спиной он вздернул затвор на помповом ружье. Звук эхом отозвался в лесу. Она застыла. Он выстрелил. Грохот спугнул птиц на деревьях. Она с криком бросилась к лесу. Ей пришлось пробираться через голые кусты ивы, которые царапали ее голые белые ноги.

Она слышала, что он устремился за ней. Она бежала все дальше и дальше в лес, дыхание стало прерывистым. Совсем задохнувшись, она присела на корточки в канаве с подтаявшим снегом. Острые кристаллы ледяной корки царапали ее голени.

Она ждала, задыхаясь, с открытым ртом, на глаза упали волосы.

Он тоже ждал. Прислушивался. Или отстал? В чем его игра?

В неярком свете густого леса она проверила ружье. Заряжено. Он дал ей оружие и патроны.

«Никакая охота не сравнится с охотой на вооруженного человека». Так он однажды сказал.

Она встала, пригнувшись. Ноги у нее дрожали. Потом медленно, тихо, стараясь не наступать слишком часто на ледяной наст, она направилась туда, где на земле плотным слоем лежали еловые иголки. Там от нее будет меньше шума, и она оставит меньше следов.

Он нашел ее в сумерках. Она съежилась между корнями огромного кедра.

Он беззвучно материализовался из тени между ветками. Его глаза, смотревшие на нее, напоминали глаза кугуара. Он медленно поднял ружье к плечу и выстрелил. Пуля прошла справа от нее. Сара ахнула, на четвереньках поползла прочь. Ветки рвали мешковину, поэтому, уползая в туннель из веток, она сверкала обнаженными ягодицами. Сара услышала приближающиеся шаги.

Она оказалась в ловушке.

– Что тебе нужно? – крикнула она. По лицу текли слезы, смешиваясь с грязью, порезы на икрах сочились кровью.

– Беги!

– Иди к черту!

– Беги! – Он выстрелил, и пуля двенадцатого калибра вошла в землю у ее ступни. В стороны полетели суглинок и камни. Сара вскрикнула…»

* * *

Оливия закрыла дверь ванной и заперла ее. Разделась и посмотрела на свое тело в большое зеркало. Изрезанное, избитое, искусанное Себастьяном Джорджем. С его клеймом. Принадлежавшее ему. Она не могла смотреть на себя обнаженную без того, чтобы не оживить его.

Она медленно подняла руки и коснулась следов от его укусов, потом провела пальцами по шраму на шее. Ее взгляд опустился вниз, на ноги со шрамами, на отмороженные пальцы – двух не хватало, еще у двух были ампутированы верхние суставы. Потом внимание переключилось на шрамы от попытки самоубийства.

Оливия испытала прилив стыда и отвращения. Ей неприятно было смотреть на себя. Как она могла ждать любви от кого-то еще? Как она могла надеяться возбудить мужчину?

Ее самой насущной потребностью было снова стать свободной, нормальной, настоящей женщиной. Но теперь она понимала, что такая свобода предполагала необходимость показать себя, обнажиться. Это означало необходимость открыть Коулу свое прошлое, в котором она была Сарой Бейкер.

Коул был бомбой с часовым механизмом. Он не мог не задавать вопросы. Он уже увидел достаточно, чтобы кое-что понять. Он был галантным и замечательным, потому что не давил на нее.

Но ей не хватало чертовой храбрости поверить в то, что, даже увидев ее такой, он все еще будет считать ее привлекательной. Безумием было думать, что он не станет задавать сложные вопросы, когда увидит, насколько она изуродована.

Да и стоило ли оно того? Краткий момент похоти? Насколько сильно ей необходимо сексуальное самоутверждение? Коул – перекати-поле. Да, в данный момент он на перепутье, но как только он получит свое наследство, что дальше?

Стоило ли вожделение того, чтобы снова предстать перед средствами массовой информации, перед своей семьей, перед жителями города? Взгляды, любопытство, вопросы… Переживать все это снова и снова? Потому что обязательно вернутся воспоминания. А ведь именно их она старалась уничтожить, когда пыталась покончить с собой.

Оливию охватила паника, начался приступ клаустрофобии, к горлу подступила желчь. Она нагнулась над унитазом, желудок сжался, и ее вырвало. На коже выступил пот, она задыхалась. Ей пришлось обхватить себя руками, пока желудок и грудная клетка не перестали сокращаться.

Отдернув занавеску душа, Оливия пустила обжигающую воду.

Броукен-Бар когда-то был безопасным местом. Ее святилищем. Ее мечтой о будущем. Но всего лишь за несколько дней злые ветры принесли с собой зимний холод и сумели все изменить. Это убийство, выпуск новостей. Майрон и его завещание. Коул. Лучше бы она не брала свой проклятый телефон и никогда ему не звонила.

Но она сделала это.

И теперь ей надо было принять тот факт, что с этой главой, этим этапом, этим святилищем покончено.

Потому что, если даже Коул оставит ее в покое, все видела Адель. Нелла и Джейсон теперь тоже знали о ее шрамах и о ее воспоминаниях. Будут другие новости об убийстве у реки Биркенхед, станет больше напоминаний об убийце из Уотт-Лейк. Какой-нибудь репортер или кто-то из Клинтона из любопытства заглянет в старое дело, увидит выжившую жертву. И ее сразу узнают.

Ее найдет Этан. И родители… Нет, этого она не вынесет. Ей нельзя больше оставаться здесь.

Оливия забралась в ванну. С сухими глазами она уселась на дно, крепко обхватив руками колени, позволяя воде литься на спину и на голову, обжигая плоть, пока кожа не стала красной, как у вареного рака, пока не закончился газ и вода не начала остывать.

* * *

У Тори сильно билось сердце, когда она перешла к следующей странице электронной книги.

«В воздухе появились крошечные снежинки. Они припорошили землю.

Это помогло скрыть ее следы, когда она карабкалась, словно беременная первобытная, в медвежьей шкуре и с голыми ягодицами, с ружьем в руках и безумием в голове. Он позволил ей убежать. В этот раз. И теперь она ползла с открытым ртом, ее ноздри раздувались, когда она втягивала воздух, пытаясь уловить его запах, прислушиваясь к его звукам.

И тут она услышала это.

Пронзительный, предупреждающий свист бурундука.

Маньяк был рядом.

Где-то здесь.

Она застыла, медленно повернулась, сделав полный круг. Во рту пересохло. Сердце гулко стучало в груди.

Потом она увидела медвежий помет. Маслянистый, зеленовато-черный. Зловонная фекальная пробка, выпущенная после долгой зимней спячки и отсутствия еды. Взгляд Сары метнулся в лес. Она нашла то, что искала. Отметины у основания массивного болиголова и снова помет. Встав на четвереньки, она заползла под ветки болиголова. Она видела следы когтей в нижней части ствола. Медведь пометил свою территорию.

И вот она, берлога в основании огромного старого дерева.

Сара осторожно сунула туда руку, ощупала края. Да, берлога. Теплая. С мягкой подстилкой из иголок, веток и сухого мха. Медведя в ней не было.

Сара залезла внутрь, стараясь не сжимать живот. Места оказалось достаточно, чтобы она смогла свернуться клубочком. Она прикрылась остатками коры, сухого мха и сухих листьев, которые принес в берлогу медведь.

Если зверь вернется, она с ним разберется. Все лучше, чем иметь дело с маньяком.

Она обхватила руками живот, подтянула колени, защищая своего ребенка, и наконец перестала дрожать.

Снег пошел сильнее. Тяжелый, укутывающий, скрывающий ее следы, ведущие к берлоге».

* * *

Коул вошел в свой домик. Там было темно и холодно. Он подумал, не развести ли огонь. Но вместо этого зажег маленькую газовую лампу и налил себе выпить. В спортивной сумке он нашел шерстяную шапку и поглубже натянул ее на голову. Он взял выпивку и уселся на крыльце. Он смотрел, как меркнущее северное сияние отражается в неспокойной поверхности воды.

На юге небо потемнело, оттуда надвигались тучи, закрывая звезды.

Он был дураком, когда попытался поцеловать ее.

Он понимал, что происходит. Она хотела его, это так, но не была к этому готова. Ее переполняли стыд и страшные воспоминания. Он потягивал бренди, гадая, может ли быть готовой женщина, пережившая такое. Возможно, полученные ею повреждения навсегда оставят ее искалеченной во многих отношениях – эмоционально, психически, физически. И что это может значить для того, кто влюбится в нее?

Коул вдруг осознал, что влюбился в нее, и это повергло его в шок. Он от нее без ума. Ему хотелось узнать ее с разных сторон, и это не имело никакого отношения к этому ранчо.

Именно поэтому он отстранился от нее, хотел увести ее в спальню и действовать медленнее. Но теперь он все испортил. И, скорее всего, у него не будет возможности вернуться назад и начать все сначала.

Он сделал еще глоток. В груди, разогретой выпитым бренди, зрел еще более важный вопрос.

Что это значит для него? Влюбиться в женщину, с которой, возможно, он никогда не сможет иметь отношения?

Коул услышал вой волков. От этого звука волоски на шее встали дыбом. Ветер подул сильнее, меняя направление.

Коул посмотрел в сторону домика Оливии. Там все еще горел свет. Он видел его между похожими на привидения, светлыми стволами деревьев. Коул негромко фыркнул. Возможно, он наконец, после стольких лет, нашел того самого выжившего, которого искал, человека, выжившего вопреки всему. И этот человек помог ему на каком-то глубочайшем уровне понять, почему и он тоже выжил. Возможно, если бы он мог быть рядом с Оливией, помогать ей спокойно и комфортно двигаться вперед, строить с ней что-то на этом ранчо, то смог бы искупить свою вину за то, что столько лет назад украл жизни матери и брата.

Целибат мог быть платой за отпущение грехов.

Коул негромко выругался и сделал еще глоток. Это алкоголь говорил в нем. Оливия права. Он похож на отца.

Он точно так же цеплялся за несчастье, случившееся двадцать три года назад, как делал это его отец. Или оно цеплялось за них. За всех. Даже за Джейн.

* * *

Оливия набросила махровый халат и крепко завязала пояс. Волосы свисали мокрыми прядями, с них капала вода. Оливия подошла к шкафу и вытащила свои сумки. Открывая ящики, она начала выбрасывать вещи. Все до одной. Быстро, яростно.

Она закрыла «молнии» на сумках и остановилась. Эйс все так же крепко спал перед железной печкой, ничего не замечая вокруг, и Оливия любила его за это. Он был ее душевным равновесием. Она подошла к нему, присела на корточки и уткнулась лицом в его шерсть, впитывая его запах, смесь попкорна и псины. Эйс заворчал и перевернулся на спину. Оливия почесала ему живот. На нее неожиданно навалилась усталость.

Как только рассветет, она закончит упаковывать то, что осталось от ее скудных пожитков. Затем сложит вещи в свой грузовичок, предупредит оставшихся гостей о приближающемся буране, попрощается с Майроном и поедет по лесовозной дороге, пока снег не станет слишком глубоким. Когда наладят телефонную связь, она позвонит на ранчо и договорится о транспортировке Спирит туда, где найдет новый дом.

Оливия потушила керосиновые лампы, оставив только одну – возле кровати. Она откинула одеяло.

И у нее остановилось сердце.

На белой простыне лежала веточка шиповника с красными ягодами.

Ниже пылающей красной помадой были написаны слова:

«Пора заканчивать охоту, Сара.

Беги, беги…»

Оливия рванулась вперед и сорвала одеяло с кровати. Она смотрела на постель. Его запах, казалось, поднимался от постельного белья и заполнял ее ноздри. Он был здесь. Она чуяла его. Он лежал в ее постели. Она отпрянула назад, ударилась о шкаф. Прошлое было готово поглотить ее.

Из груди вырвался нечеловеческий крик.

Она снова была в лесу. Бежала на онемелых обрубках, в которые превратились ее ступни в холодных, мокрых кожаных ботинках.

Он нагонял ее. Тяжело дышал. Она слышала его шаги – негромкий стук на пружинящей подстилке из мха и иголок. Она упала. Она не могла двигаться дальше. Она понятия не имела, сколько времени пряталась в берлоге, но когда она из нее наконец вышла, он ее поджидал.

Она упала на спину, на еловые иголки. Он поднимался вверх по холму, глядя на нее в прицел ружья. Она знала, что время пришло. Он собирался сделать последний выстрел и убить ее. Он собирался вырезать ребенка из ее живота. Она была беременной оленихой, на которую его долбаный папочка никогда не позволял ему охотиться.

Лежа, она перевернулась на живот, подняла ружье. Дрожа всем телом, прицелилась, согнула палец на спусковом крючке и без колебаний нажала на него. Отдача ударила ее в плечо.

Пуля вонзилась в дерево у самого его лица. Кусочки коры и древесины полетели в него. Он застыл, опустил ружье, пошатнулся.

И упал.

Сердце билось у нее в горле. Она ждала. Но он лежал без движения. Она медленно поднялась на колени, потом встала. Он не шевелился. Она подумала о том, что шрапнель попала ему в голову. Она понятия не имела, умер он, цел или ранен. Она просто побежала. Вниз по лощине, заросшей ольхой и ивами. Продираясь сквозь ветки, увязая в глубоком подтаявшем снегу, она пошла на юго-запад. Если она не ошиблась и правильно оценила положение солнца, то на юго-западе находился ее дом.

* * *

Крик прорезал ночь.

Коул вскочил, развернулся, с грохотом поставил стакан на перила.

Оливия!

Он помчался по тропинке через рощицу качающихся на ветру деревьев. Ветер швырял в него сломанные ветки.

Одним прыжком он оказался на ее крыльце. В домике было темно. Коул только нащупал ручку двери, как чья-то рука крепко обхватила его за шею, перекрывая дыхание, оттаскивая назад. К горлу прижалось холодное лезвие.

– Стой там, где стоишь, мать твою. Думаешь, что можешь пугать меня, ублюдок…

– Оливия, – спокойно, негромко сказал Коул, но сердце предательски выскакивало из груди. – Все в порядке. Это я. Тише, тише, просто опусти нож.

Оливия не шевельнулась. Из ее горла вырывалось хриплое дыхание. Казалось, она не могла даже думать, она была не в силах вернуться из того места, куда ее увели воспоминания.

Очень медленно Коул протянул руку, сжал запястье той руки, в которой Оливия держала нож, и с трудом отвел лезвие от своей шеи. В ней была сила безумия.

– Тише, – повторил Коул. – Тише.

Он развернулся к Оливии лицом.

Она крепко прижала руки к бокам, по-прежнему сжимая нож в правой руке. Ее рот был открыт. Оливия задыхалась. Взгляд дикий. Волосы спутались и были мокрыми.

Ее банный халат распахнулся. Под ним на ней ничего не было. По шее Коула потекло влажное тепло. Он коснулся шеи пальцами и увидел на них свою кровь.

Оливия уставилась на кровь на его пальцах, потом вгляделась в его черты. На ее лице отразилось смущение.

– Поговори со мной, Оливия, – негромко попросил Коул. – Что произошло?

Оливия как будто не знала или не могла сосредоточиться. Она покачнулась, словно собиралась упасть в обморок.

– Вот. – Коул протянул руку. – Я собираюсь дотронуться до тебя. Согласна? Я сейчас уведу тебя в дом. Можно? Ты позволишь мне дотронуться до тебя?

Коул медленно подошел к ней, обнял за плечи и повел в дом, закрыв за собой дверь. Он вынул нож из руки Оливии и положил его на шкафчик.

В гостиной лампы были потушены, только оранжевое пламя печи освещало комнату. Из-за двери в спальню раздалось царапанье и подвывание.

Коул напрягся.

– Где Эйс, Лив?

– Т… там.

Он быстро подошел к двери и открыл ее.

– Нет! – закричала она. – Туда… нельзя. Моя спальня.

Коул замер.

Она так и не запахнула халат. В медном свете огня он увидел большие шрамы на ее грудях. Страшный шрам вокруг шеи. Шрамы на бедрах и голенях. Его взгляд медленно опустился к ее ступням.

О боже.

Не хватает нескольких пальцев, другие частично ампутированы. Это объясняло ее неловкую походку.

Весь ужас того, что Себастьян Джордж сотворил с ней, предстал перед Коулом, отпечатанный на ее теле.

У него свело мышцы. В нем кипели сострадание и слепая ярость. И в это мгновение он понял, что готов на все, только бы защитить эту женщину. Эту сильную, невероятную, соблазнительную, добрую, щедрую женщину, которая была настолько разрушена и охвачена стыдом, что даже не могла позволить ему любить ее.

Оливия осознала, что Коул ее разглядывает, и вздрогнула. Она побелела и начала завязывать халат. Ее пристыженное, смущенное лицо убило Коула.

– Что у тебя в спальне? – мягко спросил он.

– Пустяки. Убирайся отсюда. Я в порядке.

Это он уже слышал.

– Эйсу надо выйти. Можно я открою дверь и выпущу его? Мне нужно убедиться, что с ним все в порядке.

На лице Оливии снова появился ужас, когда ее взгляд упал на дверь спальни. Коул даже испугался, что Оливия может броситься вперед.

Он осторожно открыл дверь. Из спальни, виляя хвостом, выбежал Эйс и направился прямиком к хозяйке.

Оливия присела на корточки, обняла его, обхватила, прижала к себе, уткнулась в его шерсть. Пес принялся лизать ее лицо.

Глаза Коула повлажнели от эмоций, а в крови бурлил адреналин. Он быстро вошел в спальню и в ужасе застыл.

Поперек белой простыни губной помадой были написаны слова:

«Пора заканчивать охоту, Сара.

Беги, беги…»

Рядом с надписью лежала ветка шиповника с красными ягодами.

Коул быстро осмотрел комнату. Окно было закрыто. На полу стояли сумки. Ящики были пусты. В ванной сыро и жарко после недавно принятого душа, пол был мокрый.

Коул вышел из спальни Оливии, закрыл за собой дверь и пошел ставить чайник.

– Лив?

Коул вернулся к Оливии и положил руку ей на плечо. Оливия подняла голову: белое лицо, пустые глаза. Сухие глаза.

– Иди сюда. Посиди у огня. – Он подтащил к печке огромное мягкое кресло.

– Коул, я…

– Иди, – повторил он, помогая Оливии встать. – Тебе нужно поговорить со мной, Лив.

Ее тело затрясло крупной дрожью. Коул сел рядом с ней, крепко обнял и просто прижал ее к себе.

Когда Оливия успокоилась, он сказал:

– Ведь это не был несчастный случай во время ловли крабов, верно?

Глава 19

Тори забралась с электронной книгой под одеяло. В домике становилось все холоднее, несмотря на топившуюся в соседней комнате дровяную печку. Под крышей завывал ветер. Но Тори не могла отложить ридер в сторону и заснуть. Она начала читать следующую главу из рукописи матери.

«Водитель грузовика включил противотуманные фары. Туман кружился и стелился среди мрачных хвойных деревьев, стоящих по обеим сторонам крутой лесовозной дороги. Весенний снег все еще лежал на обочинах.

Увидев фигуру в тумане, водитель моргнул. Она появилась прямо перед его грузовиком.

Господи Иисусе. Женщина? Голые ноги, медвежья шкура, спутанные волосы. В руках ружье. Водитель ударил по тормозам. Покрышки лесовоза завизжали, он пошел юзом по направлению к фигуре в тумане. Водитель изо всех сил жал на тормоз, пытался остановить занос, чтобы не вывалить груз и не задавить это существо.

Лесовоз остановился в нескольких дюймах от женщины. У водителя на лбу выступил пот. Женщина повернулась и посмотрела на кабину. У него замерло сердце. Она была бледной, словно привидение, глаза – темные провалы. Кожа испачкана кровью и грязью. На шее веревка. Трусов нет.

Водитель выбрался из кабины и спрыгнул на дорогу. Она вскинула ружье, прицелилась прямо ему в сердце. Водитель поднял руки.

– Эй, все в порядке. Я не причиню тебе вреда.

Она разглядывала его в прицел и не шевелилась.

Водителю стало страшно.

– Пожалуйста, не надо. Я могу тебе помочь?

Она смотрела на него целую вечность. Словно первобытное существо, решающее, бежать или нет. Или убить. Вокруг ее голых ног клубился туман. На ней были ботинки на босу ногу.

И тут до него дошло. Это же та женщина, которая пропала прошлой осенью. Он видел постеры.

– Сара? – спросил он. – Сара Бейкер?

Ее рот приоткрылся. Она опустила ружье и, казалось, зависла в воздухе на несколько секунд, прежде чем бесформенной кучей опуститься на гравий.

Водитель бросился к ней. Пульс слабый, кожа ледяная. От нее воняло. Это была она, женщина из Уотт-Лейк. Он повсюду видел постеры с ее фотографией и сообщение о том, что она пропала. Это было месяцев пять-шесть назад, еще до зимы.

Водитель, со своей больной спиной, все-таки сумел поднять ее и втащить в кабину. Она была закутана в старую, сгнившую медвежью шкуру. Его едва не вырвало от исходящего от женщины запаха. В кабине он снял с нее медвежью шкуру и пришел в ужас. Она была беременна. На грудях, руках, ногах были большие гниющие раны. Он быстро закутал ее в одеяло из набора для оказания первой помощи. Сверху набросил на нее свой пуховик и натянул ей на голову свою вязаную шапку.

Она застонала от боли, когда он снял с нее мокрые ботинки. У него сжалось сердце. Обмороженные пальцы на ногах почернели. Некоторые придется ампутировать.

Ее щиколотки были исцарапаны до крови. Из глубоких порезов сочился гной.

Трясущимися руками водитель взял рацию, вызвал диспетчера.

– Звони 911, – сказал он ему. – Думаю, я нашел ее. Я нашел Сару Бейкер. Ей нужна «Скорая». Я еду прямиком в городскую больницу Уотт-Лейк. Медики могут встретить меня по пути».

Тори сглотнула. За окном завывал ветер. В стекло стучала ветка, как будто кто-то пытался проникнуть внутрь.

* * *

Коул накинул одеяло на плечи Оливии и принес ей чай. Она крепко обхватила горячую кружку. Кожа у Оливии была липкой и холодной, дыхание поверхностное, зрачки расширились. Она все еще пребывала в состоянии шока.

Коул помешал угли в печке, подбросил еще одно полено.

– Сейчас я принесу тебе какие-нибудь носки. – Он ушел обратно в спальню.

В ящиках совсем не осталось ее вещей. Коул нашел носки в одной из собранных сумок. Оливия явно собиралась уехать. И все из-за него. Ему не следовало целовать ее. На него навалились угрызения совести и чувство вины.

Вернувшись в гостиную, он опустился перед Оливией на колени, чтобы растереть ступни и только потом надеть носки. Она заерзала, пытаясь спрятать искалеченные пальцы ног.

– Пожалуйста, не трогай мои ступни, – тихонько попросила Оливия.

Но он взял их в руки и принялся мягко массировать и согревать, не обходя внимание и обрубки пальцев. Он встретился с ней взглядом.

– Тебе нужно согреться. Я привожу кровообращение в норму.

Ее взгляд упал на искалеченные пальцы ног в его руках, и Коул понял, что она почувствовала. Смущение. Стыд.

Коул надел на нее носки.

– У тебя кровь на рубашке, – сказала она. – Я ранила тебя. Прости.

– Это всего лишь неглубокий порез. Все в порядке.

Она смотрела на кровь.

– Выпей чай. Он сладкий, горячий, и ты немного расслабишься, пока адреналин не разбушевался.

Оливия посмотрела ему в глаза и начала пить чай.

У Коула защемило сердце, когда он увидел ее уязвимость. Она предстала перед ним обнаженной, и телом, и душой. Ее физические секреты раскрылись. И это ее убивало.

– Тебе нечего стыдиться, Лив, – прошептал Коул, забирая у нее кружку и ставя ее на маленький столик рядом. – И тебе не надо от меня прятаться. Ты самая сильная и самая красивая женщина из всех, кого я встречал. И это не просто слова.

И впервые после его появления в домике в глазах Оливии появились эмоции, она заплакала.

Коул подвинул стул, сел рядом с ней, нагнулся и почесал Эйса.

– Тебе незачем собирать сумки и уезжать отсюда из-за этого. Ну и из-за меня тоже не стоит этого делать.

Она сглотнула, отвернулась.

– Ты ведь знаешь, кто я такая, верно?

Коул промолчал.

Оливия медленно повернулась, посмотрела ему в глаза.

– Я знаю, что на твоей простыне написано другое имя, не Оливия.

Ему было нужно, чтобы она сама обо всем рассказала. До конца. Коул нутром чувствовал, что это должно произойти именно так, знал, что это будет лучше для нее.

– Я не Сара, – тихо сказала она. – Сара Бейкер – это уже не я.

– Я знаю.

– Я оставила ее в прошлом.

– Бо́льшую ее часть, – негромко отозвался он. – Но ее сильные стороны ты взяла с собой. Ты привезла с собой сюда, в Броукен-Бар, свое умение выживать. И ты кое-чему научила меня. Ты оказалась права. Я ни хрена не знаю о выживании. – Коул улыбнулся.

Оливия смотрела на него.

– Это моя реакция на новости стала для тебя подсказкой, так? Ты пошел и проверил историю об убийце из Уотт-Лейк. Ты узнал о Саре и понял, что я – это она.

– Верно.

– Проклятье, – прошептала Оливия. Она отвернулась и долго смотрела на пламя за стеклянной дверцей маленькой дровяной печки. На улице усилился ветер.

Коул не ответил ей, он просто был с ней рядом, позволяя ей самой делать шаги. И не существовало на свете другого места, где бы ему хотелось быть в эту минуту.

– Я выстроила новую жизнь. Я не хочу, чтобы кто-то знал. – Ее затрясло, это было адреналиновое последствие шока. – Он был здесь. В моем домике. В моей спальне. В моей постели. Откуда он здесь взялся, как он смог вернуться?

– Он не вернулся, Оливия. Себастьян Джордж мертв. Это что-то другое или кто-то другой.

Ее глаза расширились, на лице появилось выражение отчаяния.

– Кто мог это сделать? Зачем?

Она сильнее укуталась в одеяло и потянулась за кружкой с чаем. Сделала глоток, пролив немного на халат. Ее сильно трясло.

– Ягоды шиповника… – Оливия судорожно вздохнула. – Это символ осени. Как дикая черника и крики гусей, улетающих на юг, как запах приближающегося снега. Пора заканчивать охоту…

Голос Оливии прервался. Она помолчала, беря себя в руки.

– Эти слова сказал мне он. Откуда кто-то другой мог обо всем этом узнать: о ягодах шиповника, о чернике и о том, что они значат для меня?

Оливия уставилась в пустоту, в прошлое, в глазах метался страх.

– Он продержал меня всю зиму. Я поняла, что пришла весна, когда дни стали длиннее. Я видела свет через щели в досках сарая. Слышала звон капели и звук просачивающейся в лачугу воды. Чувствовала по запаху леса и земли вокруг сарая. Он держал меня в темноте, и у меня обострился нюх. Когда он приближался, я всегда слышала его запах. Я знаю его запах, я бы узнала его где угодно. Я почувствовала это зловоние на простынях моей постели.

– Это иллюзия, Лив. Он никак не мог здесь оказаться. Он мертв. Кто-то другой сделал это.

Оливия с грохотом опустила кружку на маленький столик возле кресла.

– Кто?! Черт подери, кто? Зачем?!

– Я не знаю, зачем и кто, но знаю вот что: я посмотрел историю убийств в Уотт-Лейк и увидел фото выжившей жертвы. Я узнал тебя мгновенно. Если я это смог, то сможет и любой другой. Думаю, кто-то узнал тебя и теперь использует это, чтобы тебя напугать. Это единственное объяснение.

– А шиповник?

– Наверняка в истории об убийствах найдется упоминание о шиповнике.

В ее глазах промелькнуло сомнение.

– Зачем меня пугать? Что я сделала?

Коул провел рукой по волосам.

– Возможно, виной всему мой отец, который переписал завещание. Если ты будешь управлять ранчо, ясно как божий день, что никакой продажи не будет, как не будет и нового строительства. Кто-то, вероятно, решил тебя запугать, чтобы ты собрала вещи и уехала. Тогда Броукен-Бар перейдет ко мне и Джейн. И здесь начнется строительство.

«А документ, который я подписал, обеспечит продажу…»

Коул ощутил свою вину. Вместе с чувством вины пришло и нетерпение. Утром первым делом ему надо будет увидеться с Форбсом.

Коул вытянул ноги и откинулся на спинку стула, положив руки на колени.

– Насколько я понял из слов моей сестры, в проект большого строительства в Броукен-Бар уже вложены большие деньги. Возможно, для кого-то ставки слишком высоки, и ему просто необходимо, чтобы продажа состоялась. Ты не можешь позволить им выиграть, Лив. Ты не можешь позволить им запугать тебя.

– Кто знает о том, что твой отец изменил завещание? Ведь все это случилось совсем недавно.

– Адель все слышала. Помнишь, она вошла в библиотеку? Она видела и шрам у тебя на шее, и твою реакцию на новости об убийстве у реки Биркенхед. А ты слышала то, что она сказала перед ужином: ее сын занимается вложениями для компании Форбса. Если Адель сообщила Такеру то, о чем узнала, Форбс, возможно, уже знает и о завещании, и о тебе.

Ему в голову вдруг пришло еще более страшное предположение. О завещании знала Джейн. Джейн и Тодд многое поставили на продажу ранчо. Его сестра – это доморощенный Макиавелли, она всегда такой была. Приобретение вещей стало ее способом справиться со смертью матери и жизнью на этом ранчо с ожесточившимся отцом. Джейн вполне могла нанять кого-то, чтобы так поступить с Оливией, и от этой мысли решимость Коула только окрепла. Он почувствовал свою ответственность.

– Послушай, я с этим разберусь, – пообещал он. – Завтра же утром я сразу отправлюсь в Клинтон и поговорю с Форбсом, скажу ему, что ранчо не продается. Я его проинформирую о том, что нужно остановиться и не увеличивать потери. А еще я выясню, кто это сделал. Кто-то ведь должен был пробраться сюда, пока мы все сидели за ужином. Это могла быть Адель…

– Она бы не стала этого делать.

– Думаю, в этом деле экономка слишком много поставила на карту. Ее муж на инвалидности. Работа на ранчо самой Адель под вопросом, так как мой отец умирает. Она вложила в Броукен-Бар всю свою жизнь. Скорее всего, Адель уверена, что имеет право хотя бы на его часть. А ее сыну не поздоровится, если инвестиции не оправдаются. Отчаявшиеся люди способны на страшные поступки. И ты только облегчила им задачу. Ты не заперла дверь.