Текст книги "Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Лорет Энн Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 85 (всего у книги 320 страниц)

Иисусе. Мэк думал, что он слишком много знает, потому что имеет к убийству какое-то отношение?

– Гейдж? Скажи мне, где вы с Тори сейчас! Ты должен вернуться. Мне нужно поговорить…

Бывший коп поспешно прервал разговор. Сердце билось о ребра. Значит, записка была. В глазнице. Только сотрудники, работавшие над убийствами в Уотт-Лейк, знали об этом. И он. Он смотрел материалы допросов, бесед. Он никогда никому не говорил о некоторых уликах. Даже Мэку.

Маньяк вернулся.

Значит, он должен быть где-то рядом.

Убийца из Уотт-Лейк снова вышел на охоту. В Гейдже закипели тревога, адреналин, страх. Что он наделал? Сможет ли теперь контролировать ситуацию? Сумеет ли закончить работу?

Телефон завибрировал. Мэк пытался перезвонить.

Над верхней губой Гейджа выступил пот. Если Мэк его сейчас засечет, они его закроют, потеряют драгоценное время, и будет слишком поздно. Убийца закончит свое дело, прежде чем Бертон сумеет убедить их, что он не сумасшедший.

Он быстро снял заднюю панель телефона и вытащил батарею. Он не хотел, чтобы они его отследили. На это не было времени. Если убийца решил действовать, то это будет скоро. До того как пойдет снег. До вечера понедельника.

За спиной раздался стук копыт. Гейдж повернулся на звук, быстро пряча в карман телефон и батарею.

Верхом на серой кобыле ехала Оливия Уэст, ее волосы развевались на ветру, лицо порозовело от холода.

– Привет, Гейдж. – Она запыхалась и была такой красивой, особенно на этом великолепном создании. Лошадь заплясала на месте, когда всадница натянула поводья. Овчарка Оливии, вывалив из пасти язык, бежала вверх по холму, догоняя их.

Оливия замялась, потом все же спрыгнула с лошади. Из седельной сумки она достала смятую газету и пластиковый пакет.

– Не вы случайно оставили эти вещи в офисе? – Оливия протянула ему газету. Статья на первой странице была посвящена убийству у реки Биркенхед. Имя и фамилия Оливии, а также адрес ранчо были написаны большими печатными буквами над заголовком. Гейдж медленно перевел взгляд на маленький пластиковый пакет с застежкой. Пересохло во рту. Стало жарко, голова закружилась.

«Он здесь. Убийца из Уотт-Лейк здесь. Это его первая визитная карточка… Игра началась…»

Гейдж посмотрел на Оливию. Она внимательно наблюдала за ним, явно встревоженная, и Бертон знал почему.

Он протянул руку и взял у Оливии и газету, и пакет.

– Спасибо. А я гадал, где мог это оставить.

Она нахмурилась и внимательно посмотрела на него, как будто ожидая дальнейших объяснений. По спине Гейджа потек пот. Он бросил взгляд на домик. Голова Тори виднелась в окне, она наблюдала за ними обоими.

– Я… я записал ваше имя и адрес ранчо на газете, которую купил по дороге сюда, – соврал Гейдж, – когда мы заправлялись в Клинтоне. Заправщик направил меня на ранчо и сказал, что им управляете вы.

Складка между ее бровями стала глубже, как будто она гадала, стоит ли ему верить.

Но бывший коп открыто посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Ему не хотелось пугать Оливию. Запугивание было оружием убийцы из Уотт-Лейк, он питался чужим страхом. Дать понять жертве, что он рядом, охотится на нее – в этом заключалась его игра. Гейдж не позволит ему выиграть на первом этапе охоты.

– Где вы взяли приманку? – спросила Оливия. – Для форели в Броукен-Бар она не подходит. Это наживка для стальноголового лосося.

Он кивнул.

– Друг подарил. Это был один из подарков в честь моего выхода на пенсию, вместе с удилищем. Мой приятель сказал, что этот дизайн был очень популярен прошлой осенью на севере, когда стальноголовый лосось шел на нерест. Судя по всему, эта наживка отлично работает.

– Интересный дизайн. – Оливия все еще всматривалась в лицо Гейджа, пытаясь понять, где обман.

– Да, верно.

Она замялась, потом поставила ногу в стремя и взлетела в седло. Она погладила кобылу по шее, робко улыбнулась. Гейдж увидел в ее глазах облегчение.

– Спасибо, – поблагодарила Оливия, трогаясь с места.

– Подождите…

Она снова остановила лошадь. Та пошла боком.

– Вы можете поработать нашим инструктором по рыбной ловле, скажем, сегодня во второй половине дня?

– Честно говоря, осенью мы не оказываем такую услугу.

– Хотя бы час, не больше. – Гейдж снова бросил взгляд на домик. – Тори не помешало бы женское общество.

Оливия заколебалась, потом улыбнулась.

– Разумеется. Но сначала мне нужно сделать несколько дел. Как насчет четырех часов? Встретимся на причале. – Она указала на причал рядом с бельведером. – Мы успеем вернуться к горячему ужину и напиткам.

– Звучит хорошо. – Гейдж улыбнулся и похлопал кобылу по шее. – Даже очень хорошо.

– Скажите Тори, чтобы она оделась потеплее. На закате в это время года на озере становится по-настоящему холодно.

Глаза Оливии потеплели. Она развернула кобылу и поскакала прочь. У Гейджа защемило сердце, когда он посмотрел ей вслед. За Оливией бежал ее пес.

Она занимала такое большое место в жизни Гейджа, что ему казалось, будто он ее давно знает. Близко знает. Она была как член семьи.

«Ты поступаешь правильно. Ты все исправишь. Ради нее. Ради Тори. Тебе только нужно сохранять ясность ума, потому что он рядом, он наблюдает… и скоро он сделает следующий ход…»

* * *

Вдоль дороги к старому амбару стояла высокая сухая трава, она слегка похрустывала на ветру. По внешним стенам строения поднимался виноград. Дверь скрипнула, когда Коул распахнул ее. Он на мгновение замер перед тем, как войти.

Именно тут он провел бо́льшую часть своей юности, возясь с механизмами, разбирая их, чтобы посмотреть, сможет ли он заново все собрать. Сюда он тайком приносил сначала пиво, а потом и водку.

В этом амбаре он поцеловал свою первую подружку. Это была Амелия из школы. Как-то раз жарким днем их выследили Клейтон Форбс и Такер Каррик, они избили Коула и сломали ему нос за то, что он «увел девушку Форбса».

Коул шагнул внутрь, сквозняки шевелили паутину, слегка колыхавшуюся, когда он проходил мимо. Он пригнулся, когда над его головой с шумом пролетели ласточки. Они сорвались с балок и вылетели в дверь. Сердце забилось сильнее. В лучах света, пробивавшихся сквозь щели между брусьями и обшивкой, танцевали пылинки. На чердаке было полно старой соломы. Он чувствовал запах гнили.

Мяукнула кошка и спряталась за старым жестяным цилиндром. Коул распахнул настежь другую дверь, чтобы ему хватило места для маневра, когда он будет загонять в амбар свой самолет. Он очень удивился, увидев, что старый грузовик все еще стоит на прежнем месте. Его вытащили из реки: в кабине были мать и Джимми. Они утонули. Коул медленно подошел к автомобилю, чувствуя ледяную пустоту в желудке.

Тот факт, что его не сдали на металлолом, был ярким свидетельством, насколько сильно его отец цеплялся за былую горечь и боль. Как будто, избавившись от разбитого грузовика, он каким-то образом оскорбил бы память Грейс и Джимми. Или простил бы Коула за то, что его действия стали причиной их гибели.

Воспоминания о прошлом разрастались в голове Коула, словно морозный рисунок на стекле. Он чувствовал даже запах того дня. Холодный, кристально чистый воздух, высокие сугробы. Он вел машину вдоль замерзшей реки, показывая, на что способен отреставрированный им с такой любовью грузовик 1950-х годов. Коул вдруг снова услышал смех Джимми на стропилах амбара, увидел улыбку матери в кухне большого дома. Коул сглотнул. Тут жили призраки, а он их потревожил.

И они напомнили ему, что хорошая жизнь закончилась в тот день. Это было до несчастного случая. А потом все изменилось.

Почти против воли Коул протянул руку и положил ладонь на ржавый металл старого грузовика. Он был шероховатым, покрытым пузырями, краска облезала. И Коул оказался еще дальше в прошлом, увидел, как его маленький брат сидит на стоге соломы в этом амбаре. Он болтал худыми ногами с острыми коленками, глядя, как его старший брат изображал обезьяну. Снаружи стрекотали кузнечики, день был жарким, душным.

У Коула так сильно сдавило сердце, что на какое-то мгновение он перестал дышать.

Его внимание привлек блеск в соломе. Коул нагнулся и подобрал пуговицу.

Память вернулась к другому дню из прошлого, когда он привел в этот амбар Амелию. Не было ничего слаще ее рта, ничего восхитительнее упругости ее груди под его ладонями. Блаженство сексуального посвящения поглотило его. Он не слышал, как в амбар вошел Клейтон Форбс в компании Такера Каррика, чтобы избить его за то, что он «увел» Амелию.

Этот день стал началом вражды между ним, Форбсом и Такером, и ни один из них не дал этой враждебности шанса исчезнуть. Хотя Джейн до сих пор общается с Форбсом. Коул сунул пуговицу в карман и прогнал воспоминания прочь. Он предпочитал не задумываться. У него не было места для прошлого и для его корней на этом ранчо. Коул напомнил себе, что не собирался задерживаться надолго.

Но когда он закатал рукава и принялся за работу, отодвигая тюки с соломой в сторону и расчищая место для своего маленького самолета, он уже не был в этом так уверен. Что-то в его душе менялось.

Пока он работал, в сарае стало жарче, несмотря на усиливающийся снаружи ветер. Коул скинул рубашку, бросил ее на тюк соломы и нагнулся, чтобы передвинуть бочку.

* * *

На лугу она пустила Спирит галопом. Эйс сильно отстал от них. В груди Оливии поселился восторг. Она поняла, откуда взялась газета с пакетом, и от этого испытывала неописуемое облегчение. Возможность снова чувствовать себя свободной доставляла огромное удовольствие, и Оливия позволила ветру играть с ее волосами и выбивать слезы из ее глаз.

Конечно, странное совпадение, что у Гейджа Бертона оказалась приманка, которую она придумала, а потом отдала своему похитителю. Странным было и то, что наживка оказалась между страницами, на которых вспоминалась история Себастьяна. Но совпадения случаются.

Только в ее параноидальном мире подсознание все время искало негативные следы, видело тени там, где их не было. Это была просто ее манера выживания. Если раньше за тобой охотились, то ты определенно станешь осторожнее большинства.

Проезжая мимо поля, на котором Коул посадил свой маленький легкий самолет, Оливия натянула поводья и придержала Спирит. Самолет исчез. Вместо него под деревьями был припаркован «Додж» Майрона. Ветер швырнул волосы ей в лицо, и Оливия заметила темную полосу туч на горизонте. Она направила кобылу вперед и обогнула рощицу трехгранных тополей, которые служили защитой для маленького желтого самолета. Двери старого амбара оказались распахнуты.

Оливия спешилась, привязала кобылу и стала ждать, пока Эйс ее догонит. Оставив пса обнюхивать рощицу тополей, Оливия пошла по заросшей тропинке к амбару. Вокруг нее шуршала на ветру сухая трава.

Полосы примятой травы – следы колес – вели к амбару. Оливия заглянула внутрь.

Коул был там, возился со своим самолетом. Он был без рубашки. Его кожа блестела от пота. В амбаре было очень тепло, сильно пахло старой соломой.

Оливия застыла, охваченная каким-то глубинным чувством. Она смотрела, как плавно перекатываются мускулы под его гладкой загорелой кожей. Темные волосы повлажнели и прилипли к голове в странных местах: судя по всему, он прочесал их пальцами. Джинсы немного спустились.

В желудке Оливии заворочался горячий шар. Это шокировало ее. Двенадцать лет у нее не было такой реакции на мужчину. Ее как будто пригвоздили к месту, во рту пересохло. Казалось, она утратила способность отдавать команды своему мозгу, чтобы ее тело двигалось, чтобы сказать хоть что-то, дать Коулу знать, что она тут.

Он распаковал свои инструменты и достал из самолета оборудование. Рядом с ним лежали гаечный ключ и другие инструменты, а также маленькие лыжи, которые можно было прикрепить к колесам его самолета. Под свесами крыши завывал ветер, сухие ветки царапали крышу амбара. Лужицы света, проникавшего через щели, придавали коже Коула золотистый оттенок.

Оливия не могла не смотреть. Время замедлило ход, растянулось, словно резина. У Оливии закружилась голова.

Коул закрыл люк и поднялся на ноги. Постоял немного, потом повернулся и уставился на дальнюю часть амбара, как будто что-то обдумывая.

Он медленно подошел к старому грузовику, стоявшему там. Оливия почувствовала, как в ней нарастает напряжение. Она подалась вперед. Коул сунул руку в задний карман, достал бумажник. Оттуда он вынул что-то похожее на сложенную фотографию.

Пока он изучал снимок, его плечи поникли, как будто его ударили под дых. Он поднес фото к губам и нежно поцеловал изображение.

У Оливии зачастил пульс. Паника отступила. Она оказалась рядом в невероятно интимный момент, но ее заворожили эмоции в его теле, боль в этом большом смелом мужчине, который покорял горы и летал в небесах. Эта боль физически согнула его. Нужно было немедленно уйти. Оливия осторожно попятилась, но споткнулась, налетела на старую дверь. Вокруг закружились ласточки.

Коул обернулся и увидел Оливию.

Их взгляды встретились. В его глазах стояли слезы.

Глава 12

– Спасибо, что согласились встретиться со мной без предварительной договоренности, – сказал сержант Мэк Якима, усаживаясь напротив доктора Джулии Беллман. Он предполагал, что доктор Беллман, невролог, которого упоминала Мелоди в связи с болезнью Гейджа, – это мужчина. Но это оказалась пожилая женщина, чья привлекательность сбивала с толку.

– Вам, сержант, лучше, чем кому бы то ни было другому, должно быть известно, что я не имею права обсуждать своего пациента. – Врач посмотрела на часы. Была суббота, но в кабинете ее ждал пациент.

– Я здесь не только как полицейский, – объяснил Якима. – Я – хороший друг Гейджа Бертона. Я и моя жена, мы дружили с ним и Мелоди. Смерть Мелоди, она его подкосила. Я беспокоюсь, что это могло спровоцировать своего рода… психоз или даже диссоциативное расстройство идентичности.

Идеальные брови доктора Беллман взлетели от удивления. Но она ничего не сказала.

Мэк подался вперед.

– Я прошу только сказать мне, возможно ли подобное развитие событий у пациента с такой опухолью мозга, как у него. Гипотетически.

Она встретилась с ним взглядом, ее черты оставались непроницаемыми.

– Люди по-разному переносят горе. Иногда они делают вещи, которые другим кажутся бессмысленными. А теперь прошу меня извинить, я заставляю пациента ждать.

Она встала и направилась к двери.

– Я боюсь за благополучие его дочери. – Мэк не тронулся с места. – Он взял свой трейлер и куда-то увез ее, никто не знает, куда именно.

Доктор Беллман посмотрела на него, ее рука лежала на ручке двери.

– Прошу вас, – попросил сержант, – нам нельзя терять время. Я всего лишь хочу узнать, может ли, гипотетически, у пациента с такой опухолью, как у Бертона, развиться психоз? Может ли он потерять связь с реальностью? Мог ли стресс, вызванный горем, привести к ускоренному росту раковой опухоли, которая проявляет себя подобным образом?

Что-то изменилось в глазах врача, и Мэк подумал, что ему удалось до нее достучаться. Но она ответила:

– Сожалею, но вам придется найти другого специалиста, чтобы он ответил на ваш вопрос.

Сержант встал.

– Доктор Беллман, у меня есть основания думать, что Гейдж Бертон не только подвергает опасности свою дочь, но и совершил серьезное преступление.

– Какое?

– Убийство.

Врач побледнела, оставила ручку двери и провела рукой по белокурым волосам, собранным в гладкий пучок у основания шеи.

– Думаю, – продолжал сержант, – Гейдж уверен в том, что охотится за серийным убийцей. Тем самым, которому, по его мнению, удалось уйти от правосудия двенадцать лет назад. Также у меня есть основания думать, что Бертон может сам совершать убийства, используя те же приемы, что и убийца двенадцать лет назад, и что он уже совершил первое убийство.

Доктор Беллман вернулась за стол, села, ее глаза сузились.

– Продолжайте.

– Он знает о последнем убийстве то, что не может знать никто, кроме убийцы.

Доктор глубоко вздохнула, ее губы сжались.

– Мне действительно жаль, но я не могу поделиться информацией о пациенте. Вы должны задать этот вопрос другому профессионалу.

Она помедлила немного, потом открыла ящик стола, вытащила визитную карточку и подвинула ее к Якиме.

– Доктор Гринспен. Это мой коллега. Он даст вам то, что нужно.

* * *

– Чего хотела эта женщина? – спросила Тори у отца, когда тот вошел в домик.

– У этой женщины есть имя. Ее зовут Оливия.

– Так чего хотела Оливия? – Девочка свирепо посмотрела на отца.

– Она будет нашим инструктором на рыбалке. Сегодня во второй половине дня.

– Я не хочу идти.

У Гейджа был усталый вид, когда он швырнул на стол газету и наживку и сбросил куртку. Тори подумала о том, что говорила по телефону тетя Луиза, и ей снова стало страшно.

Но она предпочла дать волю гневу.

– С чего это она упала в обморок?

– Ее шокировали ужасные новости по телевизору. Ты же их тоже видела. – Разговаривая с дочерью, Гейдж налил воды в чайник.

– Как ты думаешь, почему убийца подвесил жертву за шею и выпотрошил ее?

Гейдж застыл, стоя спиной к ней, потом вздохнул, как будто набираясь терпения. Тори понимала, что провоцирует его, но не могла с собой справиться.

– Иногда плохой парень хочет оставить своего рода послание или реализовать свою фантазию. Он нездоровый человек.

Гейдж включил чайник и взял две кружки из шкафчика над мойкой.

Тори встала и подошла посмотреть, что в пакете, лежавшем на газете. Через окно она видела, как Оливия отдала эти вещи ее отцу.

Статья об убийстве была на первой странице измятой газеты. Заголовок поменьше задавал вопрос, не связано ли убийство у реки Биркенхед с убийствами в Уотт-Лейк.

Темнота, сгущавшаяся на периферии ее сознания, окружила Тори плотнее. Она нахмурилась, коснулась маленького пластикового пакетика. Внутри лежала наживка для рыбы.

Пугающего вида мушка цвета лайма с тремя блестящими красными глазами.

Сердце Тори гулко забилось в груди. Она подняла глаза на отца.

– Папа, а ты ведь служил в Уотт-Лейк?

Он резко повернулся к ней:

– Почему ты спрашиваешь?

От напряжения, появившегося у него на лице, ей стало не по себе.

– Так служил? – чуть осторожнее повторила она.

– Да, разумеется. Ты же знаешь, что я там служил. В Уотт-Лейк я познакомился с твоей матерью. Почему ты теперь об этом спрашиваешь?

– Просто так.

Ее взгляд вернулся к приманке.

«…Только следующей весной сержант узнал, что Сара Бейкер связала эту трехглазую мушку. И что она подарила ее чудовищу…»

Внутри ее начало формироваться что-то страшное.

– Почему она дала тебе эту мушку? – спросила Тори.

– Это был подарок в честь моего ухода на пенсию. Я оставил ее в офисе. Оливия мне ее вернула.

Тори подняла голову. Глаза отца впились в нее.

И девочка испугалась. Это был настоящий, жуткий, сбивающий с толку страх.

* * *

– Какого черта? – Ярость исказила лицо Коула, когда он потянулся за своей рубашкой. – И давно ты здесь стоишь?

Такая агрессивная реакция заставила Оливию отпрянуть. Она помнила об открытой двери за спиной. О возможности побега. Потом в луче света она заметила влагу на его щеках, мрачный блеск глаз. У Оливии защемило сердце от такой искренней эмоции. Коулу явно было не по себе от того, что его застали в такой момент. Он определенно не привык плакать на людях.

– Какого черта ты так подкрадываешься ко мне?

Коул убрал фотографию в бумажник, бумажник отправился в карман. Он сунул руки в рукава рубашки. Оливия не могла отвести глаз: красиво очерченные грудные мышцы, твердый живот, на груди курчавятся темные волосы, спускающиеся вниз, под пояс его джинсов. Возможно, Коул Макдона и топил свои печали в барах Кубы и Флориды, но это явно никак не сказалось на его физической форме.

– Я не подкрадывалась. Я каталась верхом и увидела, что в амбаре кто-то есть. – Оливия посмотрела на старый грузовик. – Сюда никто никогда не заходит, – негромко добавила она.

– Погода портится, – коротко ответил Коул, застегивая рубашку. – Мне нужно было поставить самолет в укрытие, пока не начался снегопад. Прости, что я не спросил у тебя разрешения.

– Я не…

– Нет, ты управляешь этим местом, – резко сказал он и сделал широкий жест рукой. – И все это станет твоим, когда отец умрет.

Голос Коула был низким, хриплым, полным досады от того, что его застали наполовину раздетым во многих отношениях.

– Мне это не нужно, черт тебя дери, – сквозь зубы прошипела Оливия. – Я уже говорила тебе об этом. Его решение было для меня не меньшим шоком, чем для тебя.

– В самом деле?

– Ради всего святого! Как только Майрон умрет, я уберусь отсюда. Ты и твоя сестра можете делать с ранчо все, что захотите. Продадите землю. Разделите ее на крошечные участки для будущего строительства.

Она развернулась и широким шагом вышла из амбара, в ее груди бушевало странное чувство.

– Оливия!

Она даже не замедлила шаг. Она не доверяла себе. Не доверяла ему.

– Постой. Подожди. Пожалуйста.

Она замерла, что-то в голосе Коула остановило ее. Оливия обернулась.

Он вышел на солнечный свет.

– Прости.

Ее взгляд рефлекторно упал на его джинсы. Оливия покраснела от неожиданного жара в животе, от того, как участился ее пульс.

– Этот амбар… полон смешанных воспоминаний. Печальных призраков. Они пробуждают во мне самое плохое.

Коул попытался улыбнуться, но в ярком солнечном свете его лицо под загаром покрыла смертельная бледность, морщины вокруг глаз и рта прорезались глубже. Он явно устал, и это была глубокая душевная усталость, которую порождает горе. В душе Оливии появилось сострадание.

Он прочесал пальцами густые волосы, которые от пота и пыли стояли дыбом. Его лицо приобрело выражение человека, потерпевшего крах. Коул подошел ближе.

Оливия напряглась, в ее груди росло желание убежать, веля ей отступить, развернуться и немедленно уйти, пока не стало слишком поздно. Но это желание смешивалось с другим, более коварным, темным, потаенным физическим желанием, с возбуждением, от которого у нее пересохло во рту. Оливия едва не поддалась порыву поднять руку и погладить Коула по щеке, чтобы успокоить его, утишить его боль.

Она сунула руки в передние карманы джинсов.

– Я знаю о несчастном случае, – негромко сказала Оливия.

– Кто рассказал тебе? Мой отец? – спросил он, глядя на свои руки.

– Адель по большей части. Все в городе знают эту историю. Ты ехал в грузовике с Грейс и Джимми, не справился с управлением на скользком спуске, и машина вылетела на речной лед. Мне говорили, что отказали тормоза.

Коул коротко фыркнул и отвернулся. Когда он снова посмотрел ей в лицо, от боли в его глазах у Оливии перехватило дыхание.

– Тормоза действительно отказали. Но ведь никто не сказал тебе, Оливия, что я был пьян, верно? – Он громко выдохнул. – Только отец и я знали об этом.

Она в шоке посмотрела на него.

– Так вот почему он обвиняет тебя?

Коул сел на камень с подветренной стороны амбара, где было тепло. Слова хлынули потоком.

– Я в то время прятал выпивку в амбаре. Я пил, слушал музыку и возился с тормозами. Я поставил новые колодки, цилиндры, тормозные роторы. С тормозной жидкостью все было в порядке. Как выяснилось, я что-то сделал неправильно. Может быть, если бы я не пил… если бы не был так доволен своей работой и не предложил маме и Джимми прокатить их вдоль реки. Может быть, если бы я был трезвее, я бы заметил, что лед не настолько крепкий…

Коул надолго замолчал.

– Ты сказал отцу, что выпил?

– Он сам заподозрил. Пришел в амбар, нашел бутылки. – Он облизал губы. – Копам он ничего не сказал. К тому времени, когда спасательные службы добрались сюда по снегу, к тому времени, когда они вытащили грузовик, было ясно, что маме и Джимми уже ничем не поможешь… Они в конце концов проверили грузовик и нашли неисправность в тормозах. Поэтому причиной сочли это и плохую дорогу.

– Ты смотрел на фотографию матери и брата?

Коул вытащил снимок и показал ей.

– Я всегда ношу его с собой.

Оливия взяла у него фото. Джимми был маленькой копией мужчин Макдона. Грейс – красавица, как на всех фотографиях, которые видела Оливия. Но это изображение пересекали белые трещины, оно поблекло от времени. Как будто его часто рассматривали. Она подняла глаза на Коула. Этого человека терзали угрызения совести и чувство вины.

– Это было давно, – негромко сказал он, не отпуская ее взгляд. – Очень давно. Но когда я вернулся в Броукен-Бар, вошел в этот старый амбар, я как будто шагнул прямиком в прошлое. Словно все случилось вчера, и я все еще дурак-подросток, который принимает неправильные решения. – Коул потер лоб. – И это заставляет тебя задуматься о том, что все это значит. Какое значение имеет то, что у тебя есть женщина, есть приемный ребенок, твоя собственная семья? Что ты уезжаешь от этого места так далеко, как только можешь, но лишь для того, чтобы вернуться? Что все остальное превращается в ничто? Остаются только старый грузовик в амбаре, ты сам и чувство вины.

Оливия опустилась на нагретый солнцем камень рядом с Коулом.

– Я слышала о твоей семье. Мне жаль.

– Адель и об этом тебе сообщила?

– Твой отец рассказал.

Несколько секунд Коул смотрел ей в глаза.

– Что он сказал?

– Только то, что твои отношения с любимой женщиной и ее сыном разладились после несчастного случая в Судане. И из-за этого ты отправился на Кубу топить в выпивке свои печали.

Он хмыкнул.

– Ага, понятно, откуда это взялось: «Где бы вы ни купались в жалости к самому себе… Вам знакомо только стремление к самолюбованию». Ты сказала мне это по телефону.

У Оливии запылали щеки.

– Моего приемного сына – я так о нем думаю – зовут Тай. – Коул помолчал, потом криво улыбнулся. – Он сын Холли от первого брака. Ему примерно столько же лет, сколько было Джимми, когда он погиб. Иногда жизнь действительно не имеет смысла.

– Я знаю.

Их взгляды встретились. Потом очень медленно, все еще глядя ей в глаза, он взял ее руку в свою. Медленно провел большим пальцем по шраму на запястье. У Оливии все задрожало внутри. Глаза защипало. Но она справилась с желанием вырваться, справилась с чувством стыда.

Они сидели, касаясь друг друга, в робком молчании. Не произносили те слова, которые просились на язык. С громким криком пролетела пустельга.

– Джимми обычно приходил в амбар, – наконец снова заговорил Коул, – садился на тюк соломы или на деревянный ящик, часами смотрел, как я ремонтирую грузовик, и сводил меня с ума своими вопросами.

Грустная улыбка изогнула губы Коула.

– Думаю, мне в глубине души нравилось то, что маленький Джимми действительно хотел чему-то научиться у меня. Я приходил сюда сразу после школы и проводил здесь много времени во время каникул.

Коул замолчал, глядя в амбар, разглядывая тени, чередование света и темноты. Ласточки летали под свесом крыши, и Оливия вдруг поняла, что рыжая кошка сидит рядом с тюком соломы и наблюдает за ними.

Коул был прав. Она тоже чувствовала это. Призраки. Как будто в этом амбаре остановилось время. Как будто его слова и воспоминания отмотали годы назад так, что Оливия видела здесь юного Коула, ремонтировавшего старый грузовик, слышала звяканье инструментов. Рядом сидел маленький Джимми, болтал ногами и задавал вопросы.

Коул еще раз провел большим пальцем по шраму Оливии, и ее сердце забилось чаще. Желание убежать усилилось.

– Раньше мне нравилось разбирать всякие штуки, чтобы посмотреть, смогу ли я собрать их заново, – сказал он.

– Ты до сих пор делаешь это, только с людьми. В своих книгах. Ты разбираешь мотивы, показываешь, что заставляет людей, к примеру, подниматься в горы. Рисковать жизнью. Жить на лезвии бритвы. Ты разбираешь их, чтобы понять, почему они делают что-то экстремальное.

Коул посмотрел на нее.

– Ты действительно читала мои книги?

На этот раз она улыбнулась.

– Честно? Я их по большей части пролистала. И прочитала текст на обложке. Но твою последнюю книгу я читаю сейчас. Книгу о выживших. Я, в общем-то, позаимствовала ее в письменном столе твоего отца.

– Она была в его столе?

– В ящике. Я ее нашла, когда искала твой телефон. В ней была закладка.

– То есть он ее читал?

– Судя по всему, да.

Глаза Коула заглянули в глаза Оливии, как будто он пытался заглянуть внутрь ее существа. Разобрать ее на части. Увидеть, что ею движет. Его рот был так близко, губы были идеально очерчены. Большой рот. Сильный рот. Она представила его губы на своих губах. Между ними как будто нарастал и пульсировал жар. Ощутимый жар. Оливия сглотнула, поразившись интенсивности ощущений, но не смогла отвернуться. Поэтому она заполнила пространство словами.

– В главе о пилотах, которые летают на малой высоте, ты упомянул Свена Вроггемана. Ты написал, что им двигала вина выжившего. Что он считал, будто должен был погибнуть вместо жены, и поэтому он начал гоняться за смертью, дразня ее и бросая ей вызов на каждом повороте. Ты написал, что, с твоей точки зрения, какая-то часть его по-настоящему хотела умереть, быть наказанной за то, что он выжил.

Оливия развернулась так, чтобы сидеть лицом к Коулу.

– С тобой происходит то же самое? – Она кивком указала на амбар. – Ты чувствуешь, что это тебе следовало погибнуть, а не Джимми и твоей матери? Поэтому ты испытываешь собственную судьбу и охотишься за теми, кто поступает так же?

Коул долго смотрел на нее. Листья шелестели на ветру, ветки царапали стены амбара. Наконец он потер темную щетину на подбородке.

– Наверное, это абсурдно, но я никогда не думал об этом, – признался он.

– Иногда легче разбирать других. – Оливия помолчала немного, потом добавила: – Когда я начала читать о твоих путешествиях, я позавидовала твоей свободе проживать жизнь на полной скорости, но теперь я вижу, что это была вовсе не свобода, а своего рода тюрьма.

Подошел Эйс, обнюхивая землю у их ног. Коул протянул руку и почесал пса за ухом. Тот уселся возле его сапога и привалился всем телом к ноге, требуя почесать еще.

Оливия вдруг вспомнила о времени и о том, что нужно закончить с делами перед тем, как она отправится на рыбалку вместе с Бертоном и его дочерью. Но теперь ее мучило любопытство.

– А что на самом деле случилось в Судане?

Лицо Коула напряглось, глаза потемнели.

Глубоко вздохнув, он сказал:

– В этом была и моя вина. Мне следовало вовремя понять, насколько взрывоопасной стала ситуация. – Он помолчал. – Правда в том, что я все понял. Но я спешил, меня гнал вперед адреналин.

Коул встретился взглядом с Оливией.

– Да, возможно, это было для меня наркотиком, тем самым, который притуплял мои воспоминания. Он давал мне своего рода туннельное зрение. Я добился интервью с одним из главарей повстанцев. Холли и Тай были со мной. Она фотографировала для «Нэшнл географик» и собиралась снять целый фильм. Но мы упустили самое главное. Мы забыли, что были родителями. И что на первом месте – родительский долг, а уже потом долг репортера. А наш сын намного важнее, чем возможность показать миру зверства в чужой стране.