Текст книги "Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Лорет Энн Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 223 (всего у книги 320 страниц)

ГЛАВА 24

Сбив снег с ботинок и отряхнув куртку, Тана открыла дверь в главный магазин Твин-Риверса, где располагалась и столовая. Прозвенел колокольчик, все ее тело окутали тепло, запахи жареной еды, кофе, свежеиспеченного хлеба. Атмосфера в столовой была оживленная – звучала громкая болтовня, почти все столики были заняты. Когда она вошла, большая часть посетителей повернулись и посмотрели на нее.

Тана заметила у стойки несколько завсегдатаев, гревших руки о дымившиеся кружки. К своему удивлению, увидела за столиком Ван Блика – он сидел к ней спиной, но это, вне всякого сомнения, был он. Ван Блик разговаривал с круглолицым лысеющим мужчиной за пятьдесят, в очках в красной оправе. Тана никогда раньше его не видела.

Несколько подростков заняли два столика в правом углу. Среди них была Минди. Они о чем-то разговаривали за попкорном и жареной картошкой; от остального пространства их отделяла витрина с чипсами, шоколадками, жареными орешками и другими снэками. За дальними столиками начинался магазин – маленький отдел фармацевтических товаров, полки с книгами, DVD, старыми видеокассетами. Стягивая облепленную снегом шапку и перчатки, Тана думала о том, что Минди столько же лет, сколько было Реган и Дакоте, когда они погибли.

Положила перчатки на свободный столик для двоих, стоявший у двери, под окном, откуда можно было видеть собак, поджидавших на улице.

Минди подняла глаза, посмотрела на нее. Тана кивнула в знак приветствия, но девочка показала ей средний палец и, отвернувшись, расхохоталась, за ней остальные. Горький вкус наполнил рот Таны, сердце сжалось от боли. За Минди. За ту себя, которую она узнала в этом ребенке.

…ты и сама была такой девочкой. Точь-в-точь как Минди. Мужчины не слишком хорошо с тобой обращались, и вот теперь пришло время расплаты. Может быть, ты искала спасения на дне бутылки, когда была совсем-совсем юной. Вот почему у тебя так зудит. Вот почему ты ко мне прицепилась…

Ее бросило в жар, ненависть к О’Халлорану вспыхнула с новой силой. За то, что он понял, кто такая Тана. За то, что он делает с Минди. Она не поверила ни слову этого сукина сына. Она не доверяла ему. Она задалась целью вывести его на чистую воду.

Сняв куртку, Тана повесила ее на спинку стула, подошла к стойке. Ван Блик поднял на нее глаза, когда она проходила мимо его столика.

– А, констебль, – сказал он безо всякого выражения.

– Маркус, – спросила она, – Гарри дал выходной своему телохранителю?

Он не улыбнулся.

– Типа того. Несколько ребят вернулись из Йеллоунайфа, – в букве «р» слышался сильный африканский акцент. – И нам, чудищам, дали отдохнуть. А это Генри Спатт. – Мужчина с круглым детским лицом кивнул. – Писатель, живет в лагере Члико.

– Рада познакомиться, – Тана протянула ему ладонь. Мужчина поднялся, пожал ее руку. Кожа Генри была теплой, мягкой, хватка – слабой, как у женщины. Она увидела на столе книгу обложкой вниз.

– Первый раз здесь? – спросила она.

– Приезжаю каждый год вот уже пять лет, и буду, пока тут работает Чарли Накенко, – сказал он с улыбкой. Резцы, маленькие и заостренные, были сильно длиннее остальных зубов. – Он классный, потрясающий охотник, лучший гид, с кем я имел удовольствие охотиться. С Маркусом мы познакомились четыре года назад, когда я был тут второй раз.

– Не знала, что ты тут так долго, – сказала Тана Ван Блику.

– Мотаюсь туда-сюда последние четыре года, – ответил он. – С тех пор как Гарри нашел тут залежи кимберлита. Притащил меня сюда в тот же год, проверить слой почвы, начать планировать.

– Ну, приятного аппетита. – Тана помолчала, потом сказала Ван Блику: – Спасибо, что помог мне в то воскресенье.

Он кивнул. Взгляд темных глаз был по-прежнему непроницаемым.

Она пошла к стойке, за которой работала Марси, поразительно энергичная для семидесяти восьми лет.

– Добрый вечер, Тана. Как у тебя дела? – Ее голос был неровным, монотонным, акцент и ритм голоса указывали, что она из местных. Тана улыбнулась – Марси у всех вызывала улыбку. Умудренное опытом лицо, гладкие смуглые щеки, глубоко посаженные карие глаза, манера завязывать платок на голове напоминали Тане о бабушке, ушедшей в иной мир вскоре после того, как Джим вышиб себе мозги в белоснежной ванной.

– Все хорошо, спасибо, Марси. – Тана изучала меню, висевшее за спиной пожилой женщины. – Мне, пожалуйста, чили и баннок.[95] 95
  Пресный хлеб, традиционный для американских индейцев.


[Закрыть]

– Отличный выбор. Я как раз испекла свежую партию баннока.

– А у вас все хорошо? – спросила Тана. Марси чуть заметно кивнула.

– Хороший выдался день. – Обернувшись к двери, ведущей в кухню, Марси попросила повара приготовить чили. Тана поняла: это будет все тот же фарш из лося, только в техасско-мексиканском духе.

– Я сама принесу, – сказала Марси, возвращая Тане сдачу и делая пометку в учетной книге. Вздохнув, Тана пошла обратно к своему столику. Села спиной к стене, так чтобы видеть и комнату, и собак, лежавших на снегу под фонарем. Густые хлопья кружили в воздухе перед самыми их носами, но им было все равно. Они любили холод; их толстые шкуры были созданы для холода. На сердце теплело, когда Тана смотрела на Макса и Тойона, своих верных друзей. Они никогда ее не осуждали – были бы еда и вода, возможность побегать. Обоим в жизни пришлось несладко, и Тана дала им второй шанс – а те, кто обретал второй шанс, давали ей надежду.

Она и сама за него боролась.

Марси внесла миску с чили, накрытую пресной лепешкой.

– Ужасно это все, – сказала она, ставя перед Таной простой ужин и кладя рядом ложку. – Бедные биологи и волки…

– Да уж. – Тана оторвала кусок баннока. Свежеиспеченный хлеб распространял волшебный запах. Желудок свело от голода. Тана сунула баннок в рот, закрыла глаза, наслаждаясь вкусом. Улыбнулась.

– Вспомнила бабушку, – призналась она Марси.

– Она печет баннок?

– Пекла. На костре. Я некоторое время жила с ней.

Когда мать слишком сильно пила… а отец показывал фокус с исчезновением…

– Ты здорово справляешься. Спасла племянника Чарли, отобрала алкоголь у Дэмиена и этих ребят. Хорошо, что ты здесь, – сказала Марси тихо, медленно.

Перестав жевать, Тана посмотрела Марси в глаза.

– Вы не представляете, как много для меня значат ваши слова. Спасибо.

– Джейми будет отрабатывать ущерб? – спросила Марси.

– Думаю, да. – Тана помолчала, обвела глазами столики. Все были заняты разговорами. Понизив голос, спросила: – Марси, вы не знаете кого-нибудь, кто много лет назад пропал без вести на берегу Ледяного озера? Или, может быть, здесь раньше было место захоронения?

Марси замерла. Ее лицо изменило выражение. Тана ощутила, как стены кафе стали выше.

– Зачем тебе это?

– Просто любопытно.

– Старые захоронения принадлежат семьям похороненных, – сказала она. – Это не разглашается.

Тана кивнула, поднесла ко рту ложку чили.

– А о пропавших без вести расскажете? О местных, может быть, о путешественниках?

– Не помню.

– Очень вкусно, Марси, – сказала Тана, указывая ложкой на миску с чили. – Так и передайте повару.

– Лосятина.

– Я так и думала, – Тана улыбнулась.

– Хорошо, передам. Еще что-нибудь, констебль?

Тана помолчала, потом решилась.

– Есть один вопрос… вы знаете кого-нибудь, кто поможет мне найти Эллиота Новака?

Все посетители столовой внезапно замолчали. Обернулись и посмотрели на нее. Марси мелко перекрестилась – привычка, оставленная католической колонизацией много лет назад. Все равно что маленькая церковь вдоль по улице. Здесь смешались легенды, религии, старые традиции аборигенов.

На окнах намерзли кристаллы льда. Порыв ветра взметнул снежные хлопья, в единый миг закрывший свет фонаря.

– Надо быть осторожнее, Тана, – очень тихо сказала Марси. – Не знаю, зачем ты задаешь все эти вопросы, но нужно прекратить. Пусть привычный ход вещей, привычный ход природы сделает свое дело. Все само происходит так, как нужно. Так уж вышло, что Эллиот сошел с ума. Слишком много вопросов.

– Я просто хочу с ним встретиться. Мне нужен кто-нибудь, кто поможет его найти.

– Он далеко. В лесах Пустоши. Это небезопасно. Никто из местных не рискнет отвести тебя туда.

– И даже Чарли?

– И Чарли.

Дверь распахнулась, впустив холод. Вошел Бабах, и столовая тут же уменьшилась в размерах, будто он высосал из нее весь воздух, оставив только вакуум, как в груди Таны. При виде девушки он замер.

Вот дерьмо.

– А, – сказала Марси, – разве что Бабах. Он, может, и согласится. С тобой она будет в безопасности, правда, Бабах?

Безопасность – последнее, что пришло бы Тане в голову при мысли об О’Халлоране.

Он стянул шапку, с которой тут же свалились комья снега.

– О чем это вы? – спросил у Марси, не глядя на Тану. Марси сконфузилась, смотрела на завсегдатаев столовой, которые, не смущаясь, слушали, повернувшись к ним. Тана заметила в их числе двух инженеров, работавших на ледяной дороге. Она часто видела их в городе. В теплом, пропахшем едой воздухе крепло напряжение.

– О том, как найти Эллиота Новака, – наконец сказала Марси, снова встав за прилавок. – Что будешь заказывать, Бабах?

Он стоял и смотрел на Тану, потом перевел взгляд на Марси. Минди встала и начала собираться. Тана напряглась. Бабах тоже.

– Зачем тебе Эллиот? – спросил он, пристально впившись в нее зелеными глазами.

– Поговорить, – твердо ответила Тана.

К ним подошла Минди.

– Бабах, привет. – Она положила руку ему на бицепс, и он не оттолкнул ее. Но не отвел глаз от Таны, ощутившей острую неприязнь.

Наклонив голову, Минди гаденько, натянуто улыбнулась.

– Эта дамочка хотела научить меня, с кем спать, прикинь, Бабах?

Он ничего не ответил.

Тана отодвинула миску в сторону, бросила на стол салфетку, поднялась на ноги, придвинула стул. Схватила шапку, куртку, перчатки и метнулась к двери.

– Не стоит уходить из-за меня, – сказал Бабах.

– Аппетит пропал. – Она распахнула дверь и, громко хлопнув, вышла, оставив за спиной тепло, свет, запах еды, болтовню. И его. Воздух снаружи был резким, танцующим от снежных хлопьев. На ходу оделась. Собаки подбежали к ней, она пригнулась, приласкала их.

Каждому из нас нужно племя, Тана…

Она старалась, господи, она изо всех сил старалась, но с каждым шагом все больше отдалялась от других…

Она глубоко вдохнула, глотая холодный воздух, понемногу успокаиваясь рядом с собаками.

– Ребята, – нежно бормотала она, ероша их шерсть, – хоть вы у меня есть…

И вдруг замерла. Их морды были в крови. Ее перчатки запачкались кровью…

Оцепенение и страх ударили, как обухом. Она подняла глаза и увидела на земле, под лестницей, кости с остатками мяса. Большие, грубые, перемазанные кровью, они окрасили снег розовым там, где их ели ее собаки.

– Кто вам их дал? – Она сжала в руках морду Тойона. Из пасти текли слюни, длинные нити свисали до земли. Все его тело дрожало. То же самое творилось и с Максом.

О господи.

В голове зашумело, завизжало. Сердце сжалось.

– Пойдем, – взяв их за ошейники, Тана потащила своих друзей по лестнице, навстречу метели и огням полицейского участка. Паника нарастала, сжимала грудь. Она втащила собак в участок, положила у огня, где могла получше рассмотреть, что с ними. Руки тряслись. Глаза ничего не видели от слез.

Макс шлепнулся на свой коврик. Его ноги мелко тряслись. Тойон сел, безразличный ко всему, во рту пенилась кровавая слюна. Тана попыталась разжать ему зубы, посмотреть, какого цвета десна, и за спиной звякнуло стекло. Оконная рама задрожала. Камень, стукнув об стол Розали, упал на пол. Сквозь разбитое стекло ворвался ледяной ветер. Заплясали тени в свете вышек спутниковой и сотовой связи за ограждением.

Сердце Таны бешено стучало. Ее колотило от страха. Все по порядку. Сначала собаки. В городе нет ветврача. Придется самой сделать так, чтобы их вырвало. Если повезет, удастся очистить их желудки от отравы. Но если это крысиный яд или что похуже, у них нет шансов. Они умрут медленной и мучительной смертью.

Яд, конечно, был в мясе. Нужно было выяснить, что это за яд. Кто угодно, кто вошел в столовую или вышел оттуда, мог отравить ее собак.

– Ждите здесь!

Она распахнула дверь и побежала, низко опустив голову, сквозь метель. Перепрыгивая ступени, домчалась до столовой. Костей уже не было. Остались лишь кровавые пятна. Рванула дверь, впустила за собой порыв ветра и снежных хлопьев.

– Кто? – прокричала она. – Кто отравил моих собак? Кто дал им эти кости? – Ее голос дрожал. Трясущейся рукой она указала за окно. В глазах мутилось. – Что было на костях? Марси? Эти кости… кто дал моим собакам кости? Мне нужно знать, что они съели, черт побери!

Но все только молча смотрели на нее. Марси казалась напуганной. Бабах поднялся, крепко сжал руку девушки.

– Тана, Тана! Посмотри на меня. Соберись.

Да…

Да, соберись.

– Макса и Тойона отравили, – сказала она. – Я… я не знаю, чем.

– Иди к ним. Сейчас же. Будь с ними.

Он рванул в аптеку позади столовой.

– Перекись, Марси, у тебя есть перекись водорода? Я знаю, у тебя есть уголь. Тана, иди! Я сейчас.

Тана вспыхнула, выругалась, выбежала из столовой.

ГЛАВА 25

Бабах сидел у теплой печки. У его ног спала Тана, свернувшись на собачьих ковриках, обвив рукой Макса и Тойона, тоже уснувших.

Была почти полночь. Ветер выл, и снежные хлопья вырисовывали фигуры, которые, то появляясь, то исчезая, танцевали, как злые духи, и колотились в кусок пластмассы, которым Бабах закрыл разбитое окно.

Он нахмурил бровь, почувствовав, как трясутся руки. Несильно, но он вспомнил. Вытянул их, долго смотрел и видел страшную героиновую ломку. Метадоновую терапию. Центр реабилитации.

Свое прошлое.

Оно просачивалось, как чернила, в трещины, в щели, сквозь пряди волос женщины, лежащей у его ботинок. Он глубоко вздохнул, глядя на нее спящую, любуясь, как угасающее пламя в железной печи у маленького заляпанного окна бросает красноватый отблеск на темный водопад волос. Узел развязался, они рассыпались во все стороны. Она сняла кобуру и бронежилет, расстегнула верхние пуговицы рубашки. Она казалась такой ранимой. Такой юной. Мягкой, женственной.

Он нашел в аптеке перекись водорода, но за активированным углем вынужден был обратиться к Адди. Он знал: она порой использует его в случаях несильной передозировки. Он помог Тане отмерить нужное количество перекиси и дать собакам, заставил их проблеваться на улице за участком, а она сидела на снегу, вся в слезах, и повторяла снова и снова:

– Не оставляйте меня… только не сейчас… Макс… Тойон… не сейчас…

Бабах дал им активированный уголь, следуя инструкции, которую им в спешке изложила Адди.

И теперь они ждали.

Если это стрихнин или что-то в этом роде, все их усилия напрасны. Животные могут погибнуть. Эта мысль сводила с ума. Он видел, как ей дороги эти собаки.

Но мышечные судороги затихли. Слюни перестали течь. Они выпили много воды. И вот теперь уснули.

Он смотрел, как собачьи животы поднимаются и опадают, и рука Таны поднимается и опадает вместе с ними. На пальце не было кольца.

Рядом с ней не было мужчины.

Он перевел взгляд на ее живот. Будущая мать-одиночка. Сама себе полицейский – во всех смыслах этого слова. В ней больше храбрости, чем в ком бы то ни было. Он уважал ее. Уважал, когда она заявилась к нему и потребовала лететь на место происшествия в ту воскресную ночь. Когда она ворвалась в «Красный лось», расправилась с Джейми, прижала его к полу и заковала в наручники, решительно и вместе с тем с большим сочувствием. Сильная женщина, в этом нет сомнений. Упрямая. Но ее выбила из колеи беда, которая случилась с собаками. Он видел страх в ее глазах. В ее лице. Ему был знаком этот страх. Когда вот-вот потеряешь что-то или кого-то любимого, когда бессилен помочь.

И что все это значило: разбитое окно, кости с остатками мяса, которые потом пропали, – тот, кто сделал это с ней, скрылся. У Таны Ларссон есть враги. Кто, подумал он, может ненавидеть ее так сильно? Дэмиен со своей компанией с водопада Росомахи, потому что она лишила их поставок алкоголя?

Чувство вины, нежеланное и знакомое, охватило Бабаха. Ведь это он поставлял им алкоголь, это по его вине она пострадала.

Кроу?

Может быть, но Кроу стремился скорее защищать свой дом, чем нападать на кого-то.

Вряд ли Джейми, хотя Максимус и вцепился ему в ногу возле «Красного лося». Может быть, кто-нибудь еще увидел эту сцену и решил отомстить?

Вглядываясь в ее черты, в полуоткрытый во сне рот, он почувствовал, как что-то в груди сжалось и ярость змеей обвила сердце. Чувства боролись в нем, а это вызвало бы уйму других сложностей. Он поднялся, тяжело дыша, сильно нервничая. Ему нужно было срочно уходить. Он очень хотел уйти, но не мог оставить ее сейчас.

– А раньше в городе такое было?

Услышав ее голос, он вздрогнул, обернулся.

– Раньше травили животных?

Она приподнялась на локте, волосы мягкой, нежной волной окутали лицо. Глаза в неясном свете казались бездонными. Он ощутил неясную тоску, еще не желание, но часть желания. Покачал головой.

– Не помню такого.

Она смерила его оценивающим взглядом.

– Откуда ты знаешь, – спросила она, – как обращаться с собаками?

– У меня была собака, – сказал он, не успев предпринять попытку прекратить этот разговор. – Лабрадор. Жрал все подряд и однажды съел какую-то отраву.

Их глаза встретились.

– Когда это было?

– В прошлой жизни, – ответил он тихо. – Еще когда я был женат.

Сукин ты сын. Что ты делаешь?

Ее глаза чуть сузились. Она изучала его, старалась понять, можно ли ему довериться, – все это было написано у нее на лице. Он думал: интересно, какая картинка возникла у нее в голове? Насколько далекая от правды? Хотя какая ему разница? К ее чести, она не давила на него, видимо, почувствовав, что ему нелегко быть настолько откровенным. И что, если не так крепко сжимать его яйца, можно добиться лучших результатов. Хороший полицейский. Чувствует, как действовать. Может сделать неплохую карьеру, если не сникнет, если это место и нелепость ситуации не сломают ее. А тут еще ребенок.

Лучше было бы держаться от нее подальше. Но теперь уже поздно.

Она нежно погладила ухо Тойона. Глаза вновь наполнились слезами. Бабаху захотелось прикоснуться к ней, обнять ее, зарыться в собачьи матрасы, в теплые тела. Прижать к себе всех троих, близко-близко, хотя это – безумие. Он провел рукой по волосам. Кровь бурлила от напряжения.

Воспоминание, острое и болезненное, резануло как ножом – он лежит в обнимку с Ли и малышкой Грейси, рядом с ними – маленький щенок. Ли улыбается.

Словно прочитав его мысли, Тана тихо спросила:

– И дети есть?

Он подошел к окну, потрогал пластик, который приклеил к оконной раме скотчем. Внезапно закололо сердце. Он услышал, как она открывает дверь печки, подбрасывает дрова в огонь, разжигает посильнее пламя, закрывает дверь.

– Да, – сказал он наконец. – Дочь.

И тот ребенок, что не родился. Тоже девочка.

– Сколько ей лет?

– Двенадцать.

А другая погибла. Я мог бы ее спасти.

Молчание.

Он повернулся, желая увидеть реакцию Таны. В ее глазах стояло странное любопытство. Он знал: она думает о том, что он сказал ей на ферме Кроу. Ей нужно думать о своем ребенке. Бабах подошел к печи, сел у огня, погладил Макса.

– А где она сейчас, твоя дочь? – спросила Тана.

– Я давно ее не видел. Они с матерью уехали в Нью-Йорк, вот и все, что я знаю.

– Что случилось?

Мать твою, Бабах, как ты снова пришел в то место, где никогда больше не хотел оказаться, как завел этот разговор? Как тебе кажется: что эта девушка, у которой впереди будущее, подумает о тебе и твоем поганом прошлом?

Ветер выл, просачиваясь между домами, стуча в окна и форточки, задувая в каждую скважину, пробираясь в тепло и трогая спящих.

Стонали трубы. Все здание, казалось, трещало.

Он фыркнул, ухмыльнулся. Снова надел маску. У него это хорошо получалось.

Слишком хорошо. И ему это нравилось. Он научился зарабатывать этим на жизнь. Он поплатился за это семьей, потому что в то время не мог копнуть глубже и выяснить причины, прежде чем они ушли.

– Пойду сварю себе кофе, – сказал он. – Ты хочешь?

Поднялся на ноги, побрел к плите.

– Хорошая попытка перевести разговор.

Он остановился, повернулся.

– Послушай, я не хочу жить прошлым. Не люблю говорить о нем, вспоминать. Многие приезжают на север, бросают все, начинают с чистого листа. Не знаю, может, и ты тоже?

– Я не приехала на Север. Я родом с Севера. Я родилась в Йеллоунайфе. И если уж говорить о том, что случилось на ферме Удава, то ты ошибся. Но ты в любом случае не станешь извиняться, верно?

– Да ну? Ошибся?

Их глаза встретились. Она пыталась побороть себя – он это видел. Он понимал язык тела, все его тонкости, мельчайшие подробности, которых не замечали другие, но которые стали частью его прошлой работы. Вот почему он так ловко справлялся и так далеко зашел в мрачный мир преступности. Вот почему лавировал между черным, белым и серой зоной правосудия. Вот почему все еще жив.

И если бы он мог поклясться – а ведь когда-то мог, – он поклялся бы «Зверюгой», что Тана была такой же девочкой, как Минди. Забитой. Зависимой.

– Это не твое дело. – Она поднялась, поправила рубашку. – Спасибо за помощь.

– А что касается меня и Минди – вот тут ты ошибаешься, Тана.

Почему он вообще объясняется перед ней, оправдывается?

Она застыла, оставив рубашку недозаправленной в брюки; впилась в него взглядом, изучающим, жадным, высасывающим все, затягивающим в такие глубины, куда он ни за что не захотел бы попасть.

– Я нашел ее, замерзшую, мертвецки пьяную, – сказал он, – прошлой зимой в сарае у реки. Она не понимала половины того, что происходит. Родителям было насрать. Я привел ее домой, обогрел, накормил, помог протрезветь. Она сказала, что часто спит там с тех пор, как ей исполнилось восемь. – Он помолчал. – Несколько раз она уходила то домой, то к приятелю. А потом я снова находил ее в сарае, потому что знал, где искать. Многие в городе пытались ей помочь, но она всех шлет на три буквы, кроме меня. – Он опять помолчал. – Я просто позволил ей жить у себя. Думай об этом что хочешь или что хочет Минди. Но это правда. Ей некуда идти. У меня она в безопасности.

Тана смотрела на него, и, судя по выражению ее лица, что-то в ней менялось. Нахмурила лоб. В глазах застыли вопрос и сомнение. Она перевела взгляд на спящих собак. Живых, по крайней мере пока. Обвела взглядом упаковку активированного угля, бутылку с перекисью водорода, мерный шприц, ложку, кусок пластика, прибитого к раме.

– Спаситель женщин, – медленно произнесла она. – И детей. И собак.

Он не ответил.

– Тебе же все это не нравится. Так зачем ты это делаешь?

Он долго думал, что ответить, как соврать, перебирал сотни вариантов, но ее взгляд снова притянул его к себе. И вытянул правду.

– Потому что, – ответил он тихо, – я просрал свою жизнь.

Я потерял ребенка, не успевшего родиться. Я подставил его мать под обстрел и не смог спасти от смерти.

– С тех пор я забил на себя, и у меня неплохо получается.

– Но приходит беременная женщина, чужая тебе, и ты чувствуешь, что надо вмешаться и научить ее, как выполнять свою работу? Чего ты мне не сказал, О’Халлоран? Откуда в тебе такое чувство вины?

Он фыркнул. Да, она снова прочитала его мысли и теперь собирала последние кусочки пазла, подбираясь к разгадке. Его привычная жизнь в Твин-Риверсе закончилась, как только здесь появилась она.

– Меня зовут Кэм, – сказал он.

Тана моргнула, потом сказала:

– Может, для начала сойдет и Бабах?

Он улыбнулся. Ее губы тоже растянулись в улыбке. И это было как удар в живот. Это была самая чувственная, самая интимная провокация, что с ним случалась. Она выбила из него все дерьмо. Поэтому он мог лишь одно – защищаться, обороняться, скалиться.

– Так что, хочешь кофе? Или чаю, какао? – Он прошел к плите и, произнося эти слова, стоял к Тане спиной.

– Чаю, – ответила она. – Пакетики в шкафу, за кофеваркой.

Он включил чайник, вынул из шкафа кружки, радуясь, что может занять руки. Но к тому времени, как чай был готов, она снова уснула, свернувшись на коврике рядом с собаками. Ее сморили усталость и стресс. К тому же в ее положении… Он поставил чашку рядом с ее ковриком, отхлебнул из своей. Уходи, Бабах, смывайся отсюда, пока не поздно.

Но она лежала здесь, беззащитная. По ряду причин. Он не мог оставить ее в таком положении – он должен быть рядом. И, по всей видимости, даже не жалел об этом.

Вот что было самое страшное.

С таким смятением в душе он медленно бродил по полицейскому участку. Было тепло, огонь в печи горел в полную силу. Ветер, бушующий на улице, Тана и собаки, свернувшиеся у огня, напомнили ему о прошлой жизни. О домашнем очаге, который был когда-то и у него.

Бабах снял фланелевую рубашку, повесил на спинку стула. Огляделся. Какое здесь все было убогое! Старые компьютеры, старые телефоны. Старые столы. Даже печка – из тех, что давно нигде не использовались. Маленький полицейский участок в забытом богом городе, куда можно было добраться лишь самолетом, он должен был уязвить чувства любого, кто был связан с полицией. Бабах вспомнил историю, рассказы, которые читал в детстве, – о доблестной конной полиции северо-западных территорий, которая сражается с американскими бутлегерами; рассказы, из-за которых он сам лет с десяти мечтал стать полицейским. Какая ирония, учитывая, чем он занимается сейчас…

Открывая дверь в комнату для допросов, он думал о Тане – почему она выбрала эту профессию.

И замер.

Всю стену комнаты занимала лекционная доска. Она была покрыта фотографиями с мест убийств, снимками погибших, именами, стрелками, линиями. Подробностями последнего нападения волков. Его пульс участился. Она связала эти случаи в одно. Что за… Он вошел в комнату, медленно подошел к доске, и в душу просочилось холодное, липкое чувство.

Вверху первой колонки было выведено его имя – под надписью «Представляют интерес».