Текст книги "Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Лорет Энн Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 286 (всего у книги 320 страниц)

Рэйчел
Тогда

Понедельник, 24 ноября 1997 года

Когда я наконец возвращаюсь домой после изучения копий вырванных из дневника страниц вместе с Люком и Такером, то первым делом вижу Джейка, который пьет пиво перед телевизором. Он смотрит хоккей, звук включен на полную громкость. Его ноги в носках водружены на кофейный столик, и я вижу рядом три пустые бутылки в дополнение к той, которую он держит в руке.

– Привет, – говорит он, не глядя на меня.

Я стряхиваю с плеч куртку.

– Кто играет?

– Что?

– Кто играет? – громко повторяю я.

– «Кэнакс» и «Ойлерс». – Он по-прежнему не смотрит на меня.

Я вешаю куртку. В кухонной раковине полно грязных тарелок. Я вижу лишь одну чистую тарелку и столовые приборы.

– Что вы ели на ужин?

Он оглядывается через плечо. Судя по налитому кровью лицу, он уже хорошо набрался.

– Остатки от вчерашнего, как ты и предложила, когда позвонила сюда.

– Только ты?

– Мэдс позвонила и сказала, что вернется поздно.

– Где она?

– У Бет. Она сказала что-то насчет работы над школьным проектом.

Он возвращается к игре, когда одна из команд забивает гол. Гикает, потрясает кулаком в воздухе и снова пьет из бутылки.

Меня окатывает волна раздражения.

Спасибо, что обо всем позаботился, милый. Да, у меня выдался тяжелый день. Спасибо, что спросил про аутопсию. Ты знаешь, как я беспокоилась насчет присутствия на вскрытии девушки того же возраста, что и наша дочь. Ее одноклассницы. О разговоре с ее родителями. Да, следствие по делу об изнасиловании, избиении и утоплении ребенка продвигается тяжело. Ты знаешь, как упорно я стараюсь доказать, что достойна занять место моего отца, что было его заветным желанием незадолго до смерти.

Но я сама отчасти виновата в равнодушии Джейка. Я помогала культивировать эту дистанцию между мною и Джейком, поскольку часто расследую дела, о которых не имею права говорить. Особенно в таком маленьком городе. Иногда после трудного дня мне тоже хочется посидеть и выпить, помолчать и подумать. Или посмотреть какое-нибудь тупое телешоу, чтобы тело и мозг могли расслабиться. Иногда – особенно если я устала – вес честолюбивых намерений моего отца по отношению ко мне кажется слишком тягостным, как будто он установил слишком высокую планку и я сражаюсь с воображаемым негодованием некоторых сотрудников нашего отдела.

Я открываю холодильник и беру бутылку белого вина. Наливаю бокал, делаю глубокий глоток, потом еще один. Теплота, разлитая в груди, приносит облегчение. Я наливаю новую порцию, убираю бутылку в холодильник и направляюсь к лестнице.

– Иду в ванную, – сообщаю с Джейку.

– Ага.

Еще один гол, очередные восторженные крики. Не знаю, что лучше: его безразличие или тайный роман, который он имел несколько месяцев назад. Мой муж говорит, что он перестал встречаться с «другой» женщиной, но успешно заменил этот грех пивом и телевизором и теперь как будто наказывает меня за восстановление супружеской верности.

Наверху я пользуюсь телефоном в спальне, чтобы позвонить Эйлин Гэллоуэй. Мать Бет работает менеджером по закупкам для больницы Твин-Холлс. Еще мы вместе катаемся на горных велосипедах. Пока я жду ответа Эйлин, отпиваю глоток вина.

– Привет, Эйлин, это Рэйчел. Мэдди у вас?

– Нет. Бет одна наверху, работает над проектом.

Я колеблюсь, но потом вспоминаю прощальный удар от Сары Чан.

Как насчет вашей дочери, Рэйчел? Она пришла домой в ту ночь?.. Или она тоже солгала вам?

– Послушай, Мэдди ночевала в твоем доме после гулянки у костра вечером в пятницу?

– Я… Бет сказала мне, что она ночевала у тебя дома.

– Ладно. Я… спасибо, просто мне было интересно.

– Рэйчел, это насчет… дела Лиины? Все нормально? Я так беспокоюсь. Это… Лиину убили? Или она упала и утонула, или еще что-то?

Я закрываю глаза и вижу плавающее тело. Волосы как черный бархат. Офелия в мутной воде. Потом Лиину переворачивают. Мгновенное потрясение при виде ее изуродованного лица. Я слышу тайное желание в вопросе Эйлин, ее стремление узнать, что все кое-как обошлось. Никто не хочет знать об убийце в нашем городке. Я тянусь к бокалу, делаю еще один большой глоток и говорю:

– Да, это подозрительная смерть. Мы привлекли сотрудника, который имеет опыт в расследовании убийств. Стараемся выяснить, кто это сделал. И еще… теперь я полагаю, что никто из детей не отправился домой после костра. Судя по мусору, который там остался, некоторые из них провели там всю ночь, но никто не говорит правду о том, где они были.

– Значит, она была убита?

– Идет активное следствие по уголовному делу об убийстве. И… Я просто не могу сказать больше.

Короткое молчание.

– Тебе нужна помощь, чтобы найти Мэдди? – спрашивает Эйлин.

– Наверное, она в библиотеке или где-то еще. Я подожду еще часок.

Мы обе знаем, что библиотека закрыта, поэтому я вешаю трубку. Во мне пульсирует беспокойство. Дождь тихо стучит в окно; судя по шелестящему звуку, к нему прибавился мокрый снег. Я допиваю вино и иду в комнату Мэдди.

Какое-то мгновение я медлю возле закрытой двери, положив руку на дверную ручку. Снизу доносится шум хоккейной трансляции. Я не слышу никакого движения на лестнице, поэтому тихо открываю дверь, включаю свет и вхожу в спальню моей дочери. Тихо закрываю дверь и смотрю, вбирая в себя все то, что осталось от маленькой девочки. Плюшевый мишка на кровати. Большая подушка с кружевными оборками, подаренная на Рождество несколько лет назад. Мягкое желтое одеяло, с которым она не может расстаться. У меня щемит сердце. Как бы мы ни изображали из себя нечто другое – матерей, дочерей, бабушек, – глубоко в каждой из нас живет маленькая девочка, которой мы когда-то были. Будь то в пятнадцать, в сорок или в восемьдесят лет, эта маленькая девочка по-прежнему прячется за всем, что мы делаем, думаем или стараемся понять. Она всегда там. Внезапно я чувствую острую боль за Пратиму. У меня перехватывает дыхание, глаза наполняются слезами. Я понимаю, что отчасти мои чувства вызваны вином и усталостью. Но, боже мой, что бы я сделала, если бы это тело принадлежало Мэдди…

Я подхожу к ее туалетному столику и осторожно прикасаюсь к лакированной шкатулке с золотой застежкой наверху. Я колеблюсь, когда меня пронзает ощущение вины. Я даже не должна быть здесь – только не таким образом. Но более глубокая и мощная потребность заставляет меня открыть шкатулку. Я быстро перебираю безделушки и ювелирные украшения, открываю и закрываю маленькие коробочки. Не могу найти то, что ищу. Я слышу звук автомобильного двигателя и замираю на месте. Свет фар озаряет окно, потом машина проезжает мимо.

Я переворачиваю шкатулку и вытряхиваю все ожерелья, кольца и браслеты на крышку туалетного столика. Мне становится жарко. Должно быть, я просмотрела это. Это должно быть здесь. Я открываю ящики стола, лезу в ее шкаф, обшариваю все так быстро, как только могу. В маленькой тумбочке у ее кровати я вижу глянцевую фотографию. Беру ее и рассматриваю. Это группа девочек, и Мэдди среди них. Я узнаю остальных: Наталья Петрова, Сима Патель, Чейенна Уилсон, Дасти Питерс, Бет Гэллоуэй. Снимок был сделан в темноте. Почти профессиональное качество: все лица четко находятся в фокусе. Розовые щеки. За ними полыхает большой костер, выстреливающий оранжевые искры в темное небо. Среди дров я вижу горящие старые лыжи и сноуборды.

Мой пульс учащается. Я непроизвольно сглатываю. Этот снимок был сделан у костра.

– Мама!

Я резко оборачиваюсь.

– Мэдди?

– Какого черта? Что ты здесь делаешь?

Она устремляется к туалетному столику и смотрит на разбросанное содержимое шкатулки. Ее рот приоткрывается от потрясения. Потом она возмущенно глядит на меня; ее рюкзак болтается на плече.

– Что ты ищешь? Это мои вещи. – Она роняет рюкзак на пол и начинает собирать в кучу браслеты и безделушки, потом запихивает их обратно в лакированную шкатулку. У нее дрожат руки.

Я прикасаюсь к плечу Мэдди, пытаясь успокоить ее.

– Постой, Мэдди. Пожалуйста. Я могу объяснить.

Она отталкивает меня. Ее длинные темные волосы, так похожие на мои, пахнут сигаретным дымом. Еще от нее веет алкоголем и чем-то сладким, вроде клубники.

– Какого дьявола… что ты творишь? Почему ты роешься в моих вещах? Как ты смеешь?

Я смотрю на мою дочь, но могу думать только о Лиине. О ее загубленной жизни. Избита до неузнаваемости, изнасилована и утоплена. Крошечные камешки в ее легких. Ее вырезанное сердце на весах в морге.

Выражение лица Мэдди меняется, когда она что-то замечает на моем лице. Это немного отрезвляет ее. Ее взгляд становится тревожным.

– Что происходит, мама?

– Медальон, подаренный твоей бабушкой после ее поездки в Ирландию… где он?

– Что?

– Просто ответь мне, Мэдди, – резко говорю я.

– Да что с тобой такое?

– Ты постоянно носила его. Где он теперь?

– Я уже сто лет не надевала его.

– Просто скажи мне, Мэдди! Где этот медальон? – мой голос почти срывается на визг. Я ничего не могу поделать с бешено бьющимся сердцем.

Глаза Мэдди широко распахиваются от страха. Она оглядывается на дверь, как будто хочет убедиться, что может сбежать отсюда.

– Я… я не знаю.

Я изо всех сил стараюсь совладать с собой.

– Что значит, ты не знаешь?

– Я же сказала! Я уже сто лет не надевала его. Почему ты вообще спрашиваешь?

– Это был особенный медальон, ты сама так говорила. Потому что он принадлежал твоей бабушке. После ее смерти ты всегда носила его.

– Я не знаю, где он. Я не носила его, и, наверное, он лежит где-то в моей комнате. Просто я уже какое-то время не видела его, понятно?

Я закусываю губу.

– Кроме того, ты не имеешь права приходить сюда и рыться в моих вещах. Почему ты это сделала? Почему бы просто не спросить меня? – Мэдди продолжает убирать безделушки в лакированную шкатулку, потом вдруг останавливается и замирает на месте. – И почему ты спрашиваешь об этом медальоне?

– Я просто думала о твоей бабушке, и мне захотелось увидеть его. – Я провожу пальцами по волосам. – Слушай, Мэдс, мне очень жаль. Прошу прощения… последние несколько дней были очень тяжелыми.

– Как бы то ни было, больше так не делай, – тихо говорит она, не глядя на меня. – А теперь уходи отсюда.

– Где ты была сегодня вечером?

– Я была вместе с Бет.

– Неправда. Я только что говорила с Эйлин.

Она медленно поворачивается ко мне. При виде ее лица у меня по спине пробегает холодок.

– Ты позвонила ей? Узнать, что я солгала?

– Мэдди…

– Знаешь, это не твое дело. Та сама не пришла на ужин, знаешь ли.

– У меня работа. Убили человека, твою одноклассницу. Убийца до сих пор на свободе, Мэдди. Все родители в городе тревожатся за своих девочек, которые гуляют одни в темноте, и я не исключение. Нужно выяснить, кто это сделал, и упрятать его за решетку. Поэтому я и работаю допоздна. И буду работать, пока не посажу его в тюрьму. А ты солгала мне о том, где была. Поэтому следующую неделю ты будешь под домашним арестом. Только в школу и сразу домой. Все ясно?

– Уходи, мама, – она указывает на дверь. – Убирайся из моей комнаты.

Я ухожу. Дверь со стуком захлопывается у меня за спиной. Сердце тяжело колотится в груди. Я сознаю, что положила в карман фотографию девочек, сделанную у костра.

Рэйчел
Сейчас

Четверг, 18 ноября. Наши дни

Примерно через десять минут после отъезда из дома Мэдди и Даррена я останавливаюсь на гравийной автостоянке у вершины лесовозной дороги над долиной и городом внизу. Меня окружают высоченные кедры, сосны, канадские ели и горные пики, увенчанные рваными облаками. Здесь холодно и сыро, но в небе появились просветы, и, когда выглядывает солнце, оно приносит долгожданное тепло.

Я надеваю велосипедные перчатки и гадаю, прослушала ли Мэдди подкаст и станет ли Тринити связываться с ней ради интервью. Возможно, она уже пыталась, а Мэдди просто изобразила, что впервые слышит об этом. Я надеваю водонепроницаемую куртку, беру шлем с заднего сиденья и выхожу из автомобиля. Неподалеку громко шумит река; вода ревет и пенится, прорываясь через ущелье. Когда я достаю мой велосипед из багажника, рядом притормаживает красный «Вольво» Эйлин, шурша покрышками по гравию. Она останавливается рядом с моей машиной.

Сейчас матери Бет шестьдесят три года. Она на три года старше меня, но по-прежнему в отличной форме и брызжет энергией. Эйлин опускает окошко и высовывает голову с копной малиновых кудряшек. Когда она начала седеть, то стала красить волосы, и ее некогда рыжие кудри приобрели экзотический оттенок.

– Эй, женщина, – задорно говорит она. – Как ты поживаешь в этом аду и почему так долго ждала, прежде чем снова это сделать?

Я смеюсь. Она обладает этим свойством; ее жизнелюбие заразительно.

– Да уж, фермерская жизнь не дает покоя, – говорю я, когда опускаю свой велосипед на землю и покрышки подскакивают на гравии.

Эйлин выходит из «Вольво» и начинает снимать свой велосипед со стойки в задней части машины. Порывы ветра развевают ее волосы. Я думаю о Бет, которая похожа на своего отца и совсем не похожа на мать. Бет высокая и гибкая, с выбеленными солнцем светлыми волосами, когда-то длинными, но теперь коротко подстриженными. Она замужем за Джонни, сыном Грэйнджера. Они с Мэдди когда-то были лучшими подругами, но после убийства одноклассницы их пути постепенно разошлись. Никто не остался нетронутым, и все мы до сих пор нерасторжимо связаны с прошлым.

Я испытываю смутное беспокойство, когда наблюдаю за Эйлин и раздумываю, как будет лучше обсудить с ней тему подкаста. Пожалуй, лучше будет это сделать, когда мы намотаем несколько миль на спидометры велосипедов.

Путь начинается просто, по слегка извилистой тропе из плотно спрессованной земли, усыпанной хвойными иглами. Я чувствую, как разогреваются мои конечности и тело активно вступает в работу, когда тропа начинает петлять, поднимаясь к кемпингу на берегу озера Вайякан. Довольно скоро мне уже не хватает дыхания. Мышцы горят, грудь ходит ходуном. Здесь нет места для разговоров, но это и хорошо.

Вскоре после крутого подъема мы достигаем границы кемпинга у бирюзовых вод озера. Потеем, отдуваемся и останавливаемся. Я отстегиваю бутылочку с водой, делаю глоток и широко улыбаюсь.

– Здорово, да? – говорит Эйлин, открепляя собственную бутылочку. Она указывает на меня. – Вы с Грэйнджером должны приезжать на наши групповые велопробеги. Мы до сих пор встречаемся каждую субботу, пока не ляжет снег. – Она делает большой глоток воды. – Поздний снег в этом году был настоящим подарком. Может быть, мы… – Она что-то замечает в моем лице. – Ты в порядке? Что, слишком большая нагрузка?

Я навинчиваю колпачок на бутылку. Колеблюсь, потом спрашиваю:

– Ты еще не слышала про подкаст, правда?

Я знакома с Эйлин с тех пор, как наши девочки ходили в детсад. Она бы сразу все сказала, если бы знала. Прямодушная Эйлин не подыскивает нужные слова, не прячет свои мысли. Он не берет пленных и не играет чужими чувствами.

– Какой подкаст? – Она медленно закрывает бутылку с водой, глядя на меня.

Я принимаюсь рассказывать.

– Два эпизода уже вышли в эфир. Ясно, что Тринити Скотт будет загружать новые по мере готовности.

– Должно быть, ты меня разыгрываешь.

– Боюсь, что нет. И Клэй Пелли заговорил. Тринити делает серию интервью с ним. Согласно рекламному объявлению на сайте «Это преступление», он разрешил ей проводить двадцатиминутные сеансы, пока она не получит то, что хочет от него.

Эйлин бледнеет.

– Ты слушала. Ты слышала его? Его голос?

– Он утверждает, что не убивал Лиину.

– Ох, этого не может быть… ты серьезно?

Она смотрит на меня. Я пристально наблюдаю за ее лицом. Я думаю о наших девочках и о том, как стресс того времени вбил клин между ними, после чего они разошлись в стороны.

– Да, Эйлин, я шучу. Как ты помнишь, я всегда была большой шутницей.

– Этот придурок возглавлял детскую баскетбольную команду. Он был их консультантом по профессиональной ориентации. Этот мерзавец снабжал их медицинской информацией, включая половое просвещение, сведения о злоупотреблении алкоголем и наркотиками. Предполагалось, что он учит их здоровому образу жизни, отвечает за их эмоциональное здоровье, борется с хулиганством и притеснениями учеников… А на самом деле он оказался поганым извращенцем, алкоголиком и педофилом!

Я молчу.

Она отворачивается и смотрит на спокойные воды озера. Ее грудь поднимается и опадает, дыхание вырывается наружу облачками белого пара.

– Ты поэтому пригласила меня на прогулку? – тихо спрашивает она.

– Нет. Мне нужно было выпустить пар после того, как я слушала его. После того, как снова думала обо всем этом.

Она поворачивается ко мне.

– Мне нужен друг. – Я слегка пожимаю плечами, словно в оправдание. – И говорят, что на горных велосипедах лучше кататься вдвоем.

Она тихо фыркает.

– И я не могла не сказать тебе.

– Ну да. Да, понятно. – Она снова глядит на озеро и долго молчит. – Значит, этот подкаст уже в эфире? И я могу послушать его?

Я киваю и отпиваю еще глоток воды.

Ветер внезапно покрывает рябью неправдоподобно синюю гладь озера. Это похоже на знак. На предупреждение. Я замечаю дощечку с другим предупреждением, прибитую к дереву за спиной Эйлин.

Берегитесь, в районе водятся дикие пумы. Держите маленьких детей рядом с собой.

Она следует за моим взглядом и улыбается.

– Сделаем селфи? – предлагает она. – Две дикие пумы перед вывеской, для Инстаграма.

Я слезаю с велосипеда и качу его к дереву. Прислоняю машинку к стволу, и мы обнимаем друг друга. Сближаем головы с широкими фальшивыми улыбками. Эйлин делает жест, выставив вверх мизинец и указательный палец, как будто мы делаем что-то невозможно крутое, и щелкает смартфоном.

– Здесь нужно написать: «Берегитесь, тут водятся ягуары», – говорю я. – Потому что мы ни разу не пумы.

– Ты хочешь сказать, пантеры? Разве женщины после шестидесяти не становятся пантерами?

Я смеюсь и оседлываю велосипед. Медленно еду обратно по тропе, пока Эйлин садится на свой велосипед. Мои мысли возвращаются к фотографии, которую я храню в коробке – к фотографии наших дочерей и их друзей у костра более двадцати лет назад, – и я думаю о том, как все было по-другому в те дни, пока у детей не появились мобильные телефоны. До того, как все было снято или записано для социальных сетей. Насколько проще тогда было скрывать разные вещи.

– Мэдди знает? – окликает Эйлин у меня за спиной.

– Да, – кричу я через плечо. – Я сказала ей по пути сюда.

Мы молчим, нажимая на педали, когда склон становится круче, а дорога более извилистой. Я понимаю, что Эйлин гадает, знают ли о происходящем Бет и ее сын Трипп. Или Джонни.

Мне тоже интересно, сообщил ли Грэйнджер своему сыну о визите Тринити. Или не потрудился сделать это, поскольку он явно считает, что Тринити и Клэй Пелли впустую тратят наше время.

Но, нравится нам это или нет, Тринити Скотт собирается всколыхнуть дурные воспоминания. Ее подкаст будет похож на камень, брошенный в застойный пруд, и волны от удара пройдут через горожан, которые думают, что они уже все пережили и пошли дальше. Когда тропа становится круче и я сильнее жму на педали, то думаю о том, насколько сильными будут эти волны.

Реверберация
Волновой эффект
Сейчас

re·verb /ˈrēˌvərb, riˈvərb/

(существительное)

«Для продюсера или звукооператора реверберация представляет собой акустический феномен, или звуковой эффект. Попросту говоря, реверберация случается, когда звук или сигнал отражается от различных поверхностей в комнате, создавая многочисленные отголоски, достигающие слушателя с такой частотой, что он не может интерпретировать их как отдельные задержки. Результат усиливается в просторных помещениях, где кажется, что звук длится даже после того, как стихает его источник… но в подкасте о настоящих преступлениях реверберация может иметь отношение к самой истории».

Джио Росси, интервью для «Торонто Таймс»

«Когда вы расследуете преступление в реальном времени, в живом эфире, то у вас есть проблема реверберации. Ваша сегодняшняя репортажная работа влияет на интервью и ответы, которые вы получите завтра, поскольку ваш подопечный слышал предыдущий эпизод и теперь знает все ваши сомнения и подозрения, мысли и теории. Он знает, что вам рассказали другие люди. И это повлияет на то, что он расскажет вам. Это замечательно для художественной литературы, но представляет серьезную проблему с журналистской точки зрения: пересказ истории влияет на ее сюжет в процессе пересказа. Это наживка и крючок. Вы повсюду оставляете ваши следы и отпечатки пальцев в самой что ни на есть постмодернистской манере. Риск, связанный с этим, и причина, по которой новостные агентства сторонятся этого, состоит в том, что вы сталкиваетесь с нестыковками. Вы обнаруживаете, что люди лгут вам. Вы обнаруживаете, что проглядели кусок истории, и вам приходится переоценивать или видоизменять вашу историю. Я не утверждаю, что это неэтично, но существуют потенциальные угрозы и ловушки».

Марк Паттинсон, профессор журналистики, об этике подкастов о настоящих преступлениях

Четверг, 18 ноября. Наши дни

Мэдди сидит в своем домашнем кабинете. Она вертит в руках визитную карточку, оставленную ее матерью, пока слушает первый эпизод подкаста. Звук некогда хорошо знакомого голоса затягивает ее все глубже в прошлое, когда она была школьницей… до того вечера, когда она стояла той ночью перед костром Улльра.

Тринити: Если… если не вы, то кто это сделал?

Охранник: Время вышло, Пелли. Давай, пошли.

Клэйтон: Кто бы это ни сделал, ее убийца до сих пор на свободе.

Звук закрывшейся двери, приглушенный смех.

Слова Пелли эхом звучат в ее голове, с каждым разом отдаваясь все громче:

Ее убийца до сих пор на свободе.

Ее убийца до сих пор на свободе.

Ее убийца до сих пор на свободе.

– Мэдди?

Она вздрагивает и разворачивается на стуле. Даррен находится в комнате; он лишь немного заступил в дверной проем. Он все слышал. Выражение его глаз пугает ее.

– Что, если он этого не делал? – спрашивает Даррен. Его голос звучит как-то странно. И, как говорит Тринити Скотт, если он этого не сделал, то кто?

– Это глупо! – Мэдди хлопает по аудиколонке. – Идиотизм какой-то. Ничем не оправданное заявление. Он лжет напропалую, и эта женщина – эта Тринити – прекрасно понимает его. Она стряпает историю из его лжи, делает очередную сенсацию. И я тебе скажу одну вещь: подкаст «Это преступление» и есть настоящее преступление. Весь ее проклятый бизнес – преступное занятие. Такое дерьмо непозволительно. Это клеветнические измышления.

– Но она никого не оклеветала, если…

– Пока еще нет. Но она закладывает почву для новых теорий о том, кто это сделал, и все они основаны на лживых показаниях социопата. Делая это, она начинает возбуждать необоснованные подозрения среди горожан. Среди наших знакомых, рядом с которыми мы живем.

– Ты будешь говорить с ней, когда она позвонит? Потому что это вопрос не «если», а «когда».

Мэдди смотрит на Даррена.

– Я… а ты?

Он приглаживает волосы ладонью.

– Пожалуй, сотрудничество будет лучше, чем отказ от разговора. Посмотри, что будет с твоей матерью в случае отказа от интервью. Это будет выглядеть так, как будто она что-то скрывает. Наверное, было бы лучше, если бы она дала объяснения и рассказала о ходе расследования. По крайней мере, если мы все дадим Тринити наше мнение об этом деле, то у нее будет верное представление. Такие люди, как она, только больше распаляются, если с ними не хотят говорить. Тогда ее слушатели могут купиться на идею о заговоре молчания.

Мэдди удерживает взгляд ее мужа. Напряжение в комнате постепенно нарастает. Происходит нечто вроде сдвига парадигмы, и некогда уютный или, по крайней мере, благосклонный мир утрачивает свои предохранительные клапаны.

* * *

На другой стороне города Джонни Форбс слушает подкаст о Лиине Раи, выполняя мелкие поручения по пути в пивоварню, где он работает. Его мысли возвращаются к подержанной армейской куртке, которую так и не смогли найти ныряльщики. Он гадает, было ли это правдой или ложью. Вероятно, все эти годы он успешно скрывался от неудобных вопросов. Вероятно, ему было проще прятать голову в песок. Наверное, все они были такими. Он останавливается на автостоянке перед пабом «Вороний насест», чтобы принять заказ на доставку пива. Здание расположено напротив пивоварни, и он видит «Харлей» своего отца, припаркованный снаружи.

В клубе Джонни находит своего тестя Рекса Гэллоуэя, тихо разговаривающего через стойку с его отцом Грэйнджером.

– Джонни? – Грэйнджер поворачивается к нему, следуя за взглядом Рекса. – Что ты здесь делаешь?

Джонни кивает на их кружки.

– Похоже, я как раз вовремя, чтобы выпить кофе вместе с вами.

Пока Рекс наливает кофе, Джонни усаживается на табурет рядом с отцом.

– Вы слышали о подкасте? – спрашивает он, делая первый глоток.

– Как раз разговаривали об этом, – говорит Рекс.

– Рэйчел жутко расстроена по этому поводу, – добавляет Грэйнджер. – И сердится на меня за то, что я скрывал это от нее.

– А ты скрывал? – спрашивает Джонни.

– Это расследование давным-давно повело ее по кривой дорожке. Даже она сама признаёт это. Я не хотел, чтобы она снова все пережила, шаг за шагом. – Грэйнджер допивает кофе и ставит кружку. – В результате я оказался виноватым. Разумеется, она все узнала. А я сделал только хуже. – Он сокрушенно улыбается. – Поэтому теперь я даю ей время, чтобы она остыла.

– Ты веришь Клэйтону Пелли? – спрашивает Джонни.

– Он лжец, – отвечает Грэйнджер. – Он больной человек и всегда был таким.

– Без шуток, – добавляет Рекс. Но он выглядит встревоженным, и Джонни тоже ощущает беспокойство.

* * *

За два квартала оттуда в промышленной части города возле старого сортировочного склада лесной продукции Дарш Раи слушает подкаст через микрофон, трудясь над очередной машиной в своей автолавке. Ганеш, который теперь работает у него, появляется в дверях гаража: молодое и еще более симпатичное отражение Дарша и своего отца Джасвиндера. Сейчас его глаза пылают гневом из-под густых черных волос.

– Какого дьявола она хочет, чтобы мы снова прошли через это? Должен быть закон против таких штучек. Разве она не знает, что стало с нашей семьей? С моим отцом, с моей матерью?

Дарш выкатывается из-под автомобиля, встает и вытирает с рук машинное масло. Он тянется к телефону на верстаке и нажимает кнопку «стоп».

– Может быть, Клэйтон Пелли не делал этого. Разве ты не хочешь знать наверняка? Слушай, там даже суда не было! Почему?

Ганеш упирается взглядом в своего кузена и делает шаг вперед.

– Ты же несерьезно…

Дарш бросает промасленную тряпку на верстак.

– Не знаю, что и думать. Но отчасти я рад, что она заново открывает расследование. Я всегда считал, что полицейские сплоховали. Тринити Скотт права: слишком много свободных концов осталось болтаться на ветру, когда этот мерзавец признался и был осужден. Но я чувствовал, что за этим кроется нечто большее.

* * *

В другой части города Лайам Паркс, владелец фирмы «Фотография и дизайн Паркса», поднимается по лестнице в мансарду, прослушав первые эпизоды подкаста. В тесной мансарде он смахивает пыль со складской коробки, открывает ее и достает старые снимки, которые он обрабатывал в школьной фотолаборатории. Одноклассники, мальчики и девочки. Смеющиеся, улыбающиеся, восторженные лица. На спортивных играх. На школьных танцах. В коридорах. Перекладывая фотографии, он доходит до снимков, которые хочет найти. Снимков, которые он сделал той ночью, когда они увидели, как в небе рассыпалась ракета. Вот то, что он ищет. Группа смеющихся девочек, обнимающих друг друга. Той ночью он сфотографировал их перед костром. Он смотрит на юные лица, прекрасные улыбки. Воспоминания мерцают и возвращаются к жизни – воспоминания, от которых на душе становится тяжко.

Он думает, что теперь нужно сделать с этими фотографиями.

* * *

Джасвиндер Раи сидит один в гнетущей тишине гостиной. В комнате пыльно, нужно заняться уборкой. Пратима всегда заботилась о подобных вещах. Без нее в доме поселилось одиночество. Он смотрит на фотографии, расставленные на каминной полке. Пратима умерла два года назад: подавилась едой в ресторане. Наверное, потому, что ей было тяжело глотать после жестокого изнасилования и убийства их дочери. Он испытывает облегчение, что Пратиме не пришлось слушать этот подкаст. Это было бы невыносимо для нее. Но вместе с тем Джасвиндер испытывает смутную тревогу. Сиплый голос Клэйтона Пелли ужом ползает у него в голове, расталкивая другие мысли и становясь все громче и громче.

Я не убивал ее… Ее убийца до сих пор на свободе.

* * *

Клэйтон Пелли лежит на спине на своей тюремной койке, сцепив руки за головой, и снова слушает голос Тринити во вставных наушниках. Он уже несколько раз прослушал оба эпизода, но ему хочется еще и еще. Слушать свой голос. Он думает обо всех вещах, которые мог сделать правильно в своей жизни, и о вещах, которые он сделал неправильно. Но одна мысль, одно чувство перекрывает все остальное. Ему удалось частично восстановить свою независимость. Он вернул себе определенный контроль над людьми, над вещами. Даже отсюда, из этого убогого заведения с жесткими правилами, решетками, воротами и колючей проволокой. Он снова ощущает свою власть. Это вызывает у него улыбку. Уже давным-давно он не испытывал этого ощущения.

Теперь дело в его руках.