Текст книги "Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Лорет Энн Уайт

Рэйчел
Тогда

Среда, 26 ноября 1997 года

– Проходите, проходите сюда, Лэйси. – Я провожаю ее за стойку и быстро веду по коридору в комнату для допросов. – Здесь мы можем поговорить. Садитесь, пожалуйста. Я сейчас вернусь.

Лэйси опасливо устраивается на краю пластикового стула, по-прежнему так крепко прижимая к себе спортивную сумку, как будто ее жизнь зависит от этого. Я закрываю дверь. Адреналин бурлит в моей кровеносной системе, когда я широким шагом возвращаюсь в каталажку.

– Это Лэйси, – говорю я. – Она хочет что-то показать мне. Говорит, что ее муж убил Лиину. Думаю, я должна поговорить с ней наедине.

Люк встает и смотрит на шефа.

– Мы будем наблюдать снаружи, – говорит Рэй.

Я возвращаюсь в комнату для допросов с блокнотом в руке и сажусь напротив Лэйси.

– Вы уверены, что с вашим ребенком все в порядке? – Меня тревожит психическое состояние Лэйси.

– Джейни сейчас с Марсией Малейн из женской группы поддержки католической церкви. Я… у меня мало времени. Мой муж Клэй… Он позвонил на работу, сказался больным и отправился к своему врачу. Скоро он вернется домой и, когда обнаружит, что меня нет… Я… – Она резко поднимает сумку и раскрывает ее.

На стол вываливается объемистая куртка.

Чистая, отглаженная куртка цвета хаки. С загибами в тех местах, где она была аккуратно сложена в несколько раз. Цифры и буквы на кармане.

Я смотрю на нее и вспоминаю слова Джасвиндера.

Это была большая куртка цвета хаки… Судя по всему, приобретена на распродаже излишков военного имущества. Множество молний и карманов, какое-то цифровое обозначение на переднем кармане. Эта куртка не принадлежала Лиине. Когда я спросил об этом, она ответила, что одолжила ее.

Я перевожу взгляд на Лэйси.

– Это куртка Клэя, – тонким голосом говорит она. – Я знаю, что Лиину объявили пропавшей без вести, когда она ходила в такой куртке. Услышала это в новостях. Но сразу после того как девочку объявили пропавшей, Клэй принес эту куртку домой из школы. Она лежала в этой сумке. И она была постирана, отглажена и сложена… вот так.

– Лэйси, вы помните, в какой день он принес домой куртку? – тихо и внятно спрашиваю я.

– Вечером во вторник, 18 ноября. Когда он вернулся из школы. За день до этого я услышала по радио об исчезновении Лиины Раи. Тогда я не придала значения тому, что куртка Клэя соответствует описанию, – ведь существует много таких курток, и ходили разговоры, что Лиина скоро объявится. Но когда я повесила чистую куртку в стенном шкафу, то заметила темные пятна.

Лэйси дрожащими руками разворачивает куртку на столе передо мной. Она указывает на участки с потемневшей тканью. Я остро сознаю, что за нами наблюдают через одностороннее зеркало, и почти физически ощущаю напряжение коллег.

– Эти отметины не были выведены в прачечной, – говорит она. – Мне это показалось странным, и я спросила Клэя, почему он вообще отнес куртку в прачечную, а не постирал в нашей машинке. Я имею в виду… ведь нам не хватает денег даже на прачечную самообслуживания.

– Что сказал Клэй?

– Он сказал, что это грязь и кровь. Он поскользнулся, упал на тропе возле школы и порезал руки чем-то острым в грязи. Он сказал, что отнес куртку в прачечную, потому что она большая и тяжелая, а наша машинка не промышленного типа и не рассчитана на такую загрузку. Но я уже стирала его куртки в нашей машинке. Это было странно, но я обо всем забыла до тех пор… – Она сглатывает и качает головой. – До тех пор, пока не нашли тело Лиины и вы не пришли ко мне с вопросами о Клэе и его ботинках. Тогда я поняла.

– Что именно?

– Что это могла быть кровь Лиины. – Она размазывает слезу по щеке костлявой рукой. – Все… складывается. То, что он пришел домой в такое время и в таком состоянии. Ботинки… То, что Лиина приходила к нам и он давал ей частные уроки в сарае… – Она умолкает и невидящим взглядом смотрит на куртку, расстеленную на столе.

Мое сердце ускоряет темп. Я не собираюсь прикасаться к куртке без перчаток.

– Почему вы ждали до сих пор, чтобы рассказать нам? Почему не рассказали вчера?

– Он мой муж… к лучшему или к худшему. Я… мне не хотелось верить, что такое возможно. Я не могла. Но потом… – Она снова замолкает.

Я думаю о распятии на стене ее детской комнаты, над колыбелью. Эта молодая женщина, сама недавно вышедшая из подросткового возраста, стала женой и глубоко верующей матерью. Ее вера в брачные обеты, данные в церкви, перед лицом ее Бога, держат очень крепко. Пока смерть не разлучит нас. Она борется с когнитивным диссонансом и заступается за своего мужа, даже когда считает, что он совершил зло.

– Что было потом, Лэйси? – мягко понукаю я.

– Потом я пошла в его сарай. После вашего ухода. Я взяла болторез. Сломала замок, а когда вошла внутрь и увидела… Это грех. Зло. Бог покарает его. Он будет гореть в аду.

– Что вы видели, Лэйси?

– Она на дне сумки. Это… лишь одна из них. Я… не могла принести другие. Я… – Она умолкает и сидит со склоненной головой, словно ожидая гильотины. Неподвижная. Покорная своей участи. Она пришла сюда, свитая как пружина, но теперь, когда она доставила свою весть, силы покинули ее.

– Вы можете минутку подождать здесь?

Она непонимающе смотрит на меня.

– Я сейчас вернусь, только принесу перчатки.

Я беру пару резиновых перчаток и возвращаюсь в комнату. Осторожно открываю сумку.

Мое сердце дает сбой. Отвращение комком встает в горле.

Рэйчел
Сейчас

Пятница, 19 ноября. Наши дни

Сейчас без пятнадцати четыре, и на улице уже темно, когда я прохожу по тихому коридору хосписа, направляясь к палате О’Лири. Я нахожу ее – карточка с его именем вставлена в пластиковый держатель на двери, а сама дверь слегка приоткрыта. Я медлю. Мне немного страшно. Внутри горит слабый свет, занавеска частично закрывает дверной проем. Я отодвигаю занавеску и тихо вхожу.

Мое сердце на мгновение останавливается.

Я не узнаю мужчину, вытянувшегося на больничной кровати с закрытыми глазами. Он невероятно худой, с посеревшим лицом. Его фиолетовые вены просвечивают через полупрозрачную кожу. Капельница возле кровати подключена к его руке. В ноздри вставлены кислородные трубки. Аппаратура тихо гудит. Я ощущаю пустоту в животе. Некогда плотно сбитый, закаленный и грубоватый детектив, женатый на своей работе в отделе убийств, превратился в призрак того мужчины, которого я когда-то знала. И, может быть, когда-то любила.

Осторожно, чтобы не разбудить его, я подхожу к кровати и опускаюсь на стул рядом с ним.

Он ощущает чужое присутствие и медленно поворачивает голову. Его веки дрожат и приподнимаются.

Мое сердце бьется сильнее. Я наклоняюсь вперед.

– Люк? – тихо говорю я. – Это я, Рэйчел. Рэйчел из Твин-Фоллс.

Он тупо смотрит на меня, а потом постепенно узнает, кто я такая.

– Рэйчел, – тихий, хриплый шепот. Его губы кривятся в слабой улыбке, но тело остается неподвижным. – Ты наконец пришла на свидание. Почти вовремя. – Он умолкает и делает медленный вдох. – Теперь я наконец знаю, что может… привлечь твое внимание. – Он с трудом втягивает очередную порцию воздуха. – Я собираюсь помереть, и тут приходишь ты?

Я тихо, печально смеюсь.

– Вижу, ты не утратил чувство юмора – а, Люк? – У меня пресекается голос от внезапно нахлынувших чувств. Я сдерживаю слезы и стараюсь быть храброй. Я ничем не могу помочь ему в этой последней битве, но мне вдруг отчаянно не хочется, чтобы он умер. Я подаюсь вперед и беру его за руку. Его кожа сухая и прохладная.

– Проклятая штука, этот рак, – говорит он. – Думал, я смогу побороть его, понимаешь? Так кто сказал тебе, что я выписываюсь на тот свет, а? Кто принес новости?

Во мне происходит внутренний спор. Стоит ли вообще рассказывать об этом? Но я знаю, что мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то вроде Люка. С человеком, который был там. С человеком, которого, быть может, я действительно любила. Может быть, странным образом, до сих пор люблю. Или, возможно, мои чувства имеют гораздо более сложную природу и нас связывают узы особого рода. Общее знание. Взаимопонимание. Я знаю, что держит его на плаву, а он знает, что поддерживает меня. И когда-то ему было дело до этого.

Ему было дело до этого, когда Джейку было все равно.

– Это довольно долгая история, – говорю я.

– Думаю, у меня есть немного времени.

Я делаю глубокий вдох.

– Одна молодая женщина выпускает подкаст «Настоящее преступление» об убийстве Лиины Раи.

Он закрывает глаза и так долго молчит, что кажется заснувшим. Или хуже того. Я панике наклоняюсь к нему.

– Люк.

– Да здесь я, здесь.

Он облизывает губы и пытается сглотнуть. Я беру пластиковый стакан с водой возле его кровати. В крышку вставлена изогнутая трубочка. Он немного подсаживается на подушке, и я подношу трубочку к его пересохшим губам. Он с видимым усилием тянет воду. Она капает с подбородка, заросшего седой щетиной. Я беру гигиеническую салфетку, вытираю воду, и к моим глазам снова подступают слезы. Я зачесываю волосы с его горячего, влажного лба. От него плохо пахнет. И я всем сердцем желаю, чтобы тогда, давным-давно, я ухватила бы быка за рога и не дала Люку уйти. Тогда, после расставания с Джеком, я последовала бы за Люком в Ванкувер.

Но у меня была Мэдди.

Я была матерью и до сих пор остаюсь ею. Несмотря на то, что тогда Мэдди не хотела иметь со мной ничего общего, а сейчас тем более не хочет. Она переехала к своему отцу, когда Джейк оставил меня ради другой женщины. Полагаю, если бы я осталась в городе, то все равно старалась бы встречаться с Мэдс, и она бы в конце концов переросла ту странную фазу развития, на которой она застряла. Я правда верила, что она придет в чувство и снова научится любить меня. Но все оказалось тщетно.

– Как поживает твоя семья, Рэйч?

Интересно, утратил ли он нить разговора или читает мои мысли?

– Все живы. – Я чувствую, что моя улыбка выглядит фальшивой. – Мэдди в итоге вышла замуж за Даррена Янковски из ее школы. Он был одним из ребят, которых ты тогда допрашивал по делу Лиины Раи. Не знаю, помнишь ли ты его.

– Не очень-то. Они счастливы?

Я отворачиваюсь.

Я обязана говорить Люку правду. Его дни и часы сочтены. В хрупком промежутке между жизнью и смертью больше не остается места для лжи. Претендовать на иное для меня будет лишь попыткой сохранить лицо. Он заслуживает большего. Если бы я лежала на этой кровати, то хотела бы искренности. И, наверное, мне просто нужно сказать это другому человеку. Выпустить это из себя.

– Не знаю, Люк, есть ли у моей дочери врожденные гены счастья. Она любит свою семью, и ей нравится быть матерью, но я не знаю, способна ли она обрести настоящий внутренний покой. Она постоянно сражается против всех и вся. Особенно против меня. В ней есть… ожесточенность. Неиссякаемая ярость, которая постоянно закипает под крышкой. Она… – Я умолкаю, когда глаза Люка закрываются, а его дыхание становится более глубоким.

– Продолжай, – шепчет он с закрытыми глазами. – Я слушаю.

– Иногда мне кажется, что в ней с подростковых лет появилась какая-то тяга к самоуничтожению. Ей почти удалось, когда она сорвалась со скалы и сломала позвоночник.

Его глаза раскрываются. Он смотрит на меня.

– Она парализована от пояса и ниже, – поясняю я.

– Значит, она занялась скалолазанием?

Я киваю и облизываю губы.

– Где-то с шестнадцати лет. С годами она стала предпринимать все более рискованные и технически сложные восхождения, а потом, словно демон, начала штурмовать северные маршруты подъема на Чиф-Маунтин. Как будто она хотела сражаться с гранитной горой. Или бросала самоубийственный вызов. И дело едва не дошло до этого. Она упала вскоре после рождения ее младшей дочери. Теперь она больше не занимается скалолазанием, но предпочитает жить в доме с видом на северный склон горы из каждого проклятого окна.

Он довольно долго молчит.

– Значит, у нее есть дети. Ты теперь бабушка.

– Только на бумаге. У нее две дочери. Лили сейчас три года, а Дейзи почти пять лет. Они едва знакомы со мной. Мэдди так и не простила меня за… – Я вдруг понимаю, что не могу этого сказать.

– Ты хочешь сказать, за меня. За нас. За тот самый раз.

Я киваю, сплетая и расплетая пальцы.

– Она сражается со мной еще ожесточеннее, чем сражалась с Чиф-Маунтин.

Люк тянется к моей руке. Я беру его за руку и держу; этот контакт что-то успокаивает во мне, и я утихаю.

– Расскажи про подкаст. Ты ведь ради этого пришла?

– Я пришла увидеться с тобой, Люк. Автор подкаста – ее зовут Тринити Скотт – сказала мне, что ты находишься в хосписе. Я не знала.

– Криминальные подкасты, последний писк моды. – Это было утверждение, а не вопрос. – Она сказала тебе, почему выбрала убийство Лиины? Какой угол зрения?

– Клэй Пелли заговорил. – Я пристально смотрю ему в лицо, когда говорю это. – Он сказал под запись, что не делал этого. Сказал, что не насиловал Лиину и не убивал ее.

Он щурится на меня и кривит рот.

– Даже если Пелли лжет и даже если никто не верит ему, это богатый корм для подкаста о настоящем преступлении, – еле слышно говорит он. – Какого черта он вдруг заговорил, после стольких лет?

– Я не знаю.

– Тебя уже расспрашивали?

– Я отказалась.

– Она собирается втянуть тебя в это дело, Рэйч. Если ты будешь молчать, он будет выглядеть более симпатично. Может быть, тебе нужно поведать твою часть этой истории.

Какое-то время я сижу в молчании.

– Чего тебе терять, на самом деле? – спрашивает он. – Или… есть что-то, о чем я не знаю?

Меня охватывает тревога.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне всегда казалось… что ты что-то скрываешь от меня. Кого-то защищаешь.

Мое сердце бьется быстрее.

– Это неправда. Я была матерью. У меня была дочь-школьница. У меня была перспектива будущей работы в полицейском участке Твин-Фоллс.

– Но в конце концов тебя обошли. Тебя растили и обхаживали, чтобы ты возглавила местный отдел полиции, однако потом Рэй Дойл выписал себе на смену новенького отличника из Ванкувера. Как думаешь, почему он так поступил?

– Ты знаешь почему. В конце концов, я подала в отставку под давлением, из-за терапии в которой я нуждалась. Внезапно я перестала быть хорошим кандидатом на эту должность. Вероятно, мне следовало подать в отставку еще до твоего отъезда. Наверное, какая-то часть меня, не связанная с материнством, хотела последовать за тобой в Ванкувер.

Он грустно улыбается и закрывает глаза. Молчание длится несколько минут, и я снова боюсь, что его дыхание могло прекратиться.

– Что, если он говорит правду? – наконец шепчет он.

– Клэй? Ты серьезно?

– Я слишком далеко зашел для шуток.

Он открывает глаза, делает еще один напряженный вдох, а когда начинает говорить, то его голос звучит, как шелест листвы.

– В этом деле есть свободные концы, Рэйч. Много свободных концов. Вопросы, которые не получили ответа из-за его признания. Были вещи, которые я хотел узнать, например…

Медсестра входит так тихо, что я вздрагиваю.

– Добрый вечер, детектив О’Лири, – жизнерадостно произносит она. – Вы готовы отдохнуть?

Она держит шприц с капелькой, повисшей на игле.

– Морфин, – объясняет Люк.

– Кто ваша очаровательная подруга? – спрашивает медсестра и подмигивает мне, выпуская содержимое шприца в трубку.

– Моя старинная знакомая, – отвечает он.

Она смеется.

– Ну да, конечно. Она слишком хороша собой для вас, детектив. – Потом она тихо шепчет мне: – Он уснет, как только это попадет в организм.

Я киваю.

– Я подожду рядом с ним.

Медсестра уходит.

– Пока, Рэйч, – шепчет Люк, закрывая глаза. Его речь становится сбивчивой. – Спасибо… что пришла попрощаться. Поживи еще немного, пока можешь. По… познакомься со своими внучками. Жизнь… это маленькие моменты, и у нас нет ничего, кроме сейчас.

Меня обуревают противоречивые чувства. Я пытаюсь сглотнуть, когда мои глаза наполняются слезами. Я целую его в лоб и шепчу:

– Я вернусь. Я еще расскажу тебе о подкасте. Загружу его для тебя, хорошо?

Он сжимает мою руку и снова шепчет – так тихо, что мне приходится наклониться к его губам, чтобы расслышать.

– Следуй за правдой, Рэйч. Даже если это больно. Даже если ты попадаешь туда, куда не хочешь. Еще не поздно.

– Что ты имеешь в виду?

Его глаза плотно закрыты.

– Правда… освобождает. – Его дыхание меняется; он силится произнести следующие слова: – Тайны… гниют. Ты… думаешь, что закопала их, избавилась от них, но они гниют изнутри, как этот проклятый рак. Как только ты устаешь и ложишься… это настигает тебя.

Я с трудом сглатываю и смотрю на его лицо с сильно бьющимся сердцем.

– Люк?

Молчание. Он уснул.

Я колеблюсь, потом снова целую его в лоб и шепчу:

– Обещаю, я приду снова.

Я иду искать медсестру и нахожу ее на дежурном посту. Спрашиваю о прогнозе.

– Сомнительно, что он переживет эту ночь, – мягко говорит она. – Никогда нельзя сказать, но есть признаки, и они в наличии. Мне очень жаль.

Слезы градом катятся по моему лицу.

– С вами все будет в порядке? – спрашивает она.

Я киваю, потому что не могу говорить. Потом иду и какое-то время сижу у газового камина, мерцающего в гостиной. Мне нужно собраться с силами перед долгой обратной поездкой в темноте. У стола в углу комнаты сидит мужчина рядом с женщиной, наклонившейся вперед. Она худая, как тростник, и на ее плечи накинуто одеяло. Думаю, это его мать.

Боль в сердце вдруг становится невыносимой.

Примерно через двадцать минут медсестра приходит ко мне.

– Мне так жаль, – говорит она. – Его больше нет.

У меня нет слов. Я могу только смотреть на нее.

– Хотите увидеть его?

Я колеблюсь и киваю. Поднимаюсь на ноги. Ощущение дезориентации не проходит, пока она ведет меня по коридору. Дверь в палату Люка теперь закрыта. На дверной ручке висит керамическая бабочка.

Он свободен.

Она видит, как я смотрю на бабочку.

– Мы вешаем их, чтобы сотрудники знали, какой из пациентов скончался. Чтобы люди не входили без надобности.

Медсестра тянется к дверной ручке.

– Нет, – внезапно говорю я. – Нет… я уже видела его. Я видела Люка. То, что внутри… его уже нет там.

Я разворачиваюсь и поспешно направляюсь к выходу, толкаю дверь и выхожу на холод. Останавливаюсь и глубоко, судорожно вздыхаю. У меня дрожат руки. Порывы ветра наседают с разных сторон, опавшие листья кружатся на тротуаре. Я замечаю луну между разрывами кучевых облаков. Я думаю о луне в небе и о русской ракете, сгоревшей в ту ночь, когда умерла Лиина.

Дело сделано.

Больше никаких секретов.

Больше никаких стен.

Все, что у нас есть, – это здесь и сейчас. Мне нужна правда. Вся правда. Я больше не боюсь заглядывать слишком глубоко. Я готова, и больше не имеет значения, что я найду.

Рэйчел
Тогда

Среда, 26 ноября 1997 года

– Вон там! Он подъезжает!

Я указываю пальцем, когда вижу, как побитая «Субару» Клэя сворачивает на подъездную дорожку. Включенные фары превращают дождь в жидкое серебро.

Люк нажимает кнопки на своей рации.

– Вперед. Вперед. Это он.

Включаются сирены, и полицейские – большей частью из RMCP – действуют стремительно. Одна машина с включенной мигалкой выезжает на дорожку за Клэем, блокируя отходной путь. Вторая становится поперек дороги. Третья выезжает из-за квартала на тот случай, если Клэй попытается убежать через задний двор и перепрыгнуть через забор. Мы с Люком выходим из немаркированного автомобиля в пуленепробиваемых жилетах. Мы вооружены. Идем по дорожке к автомобилю Клэя. В моем сердце стучит первозданная ярость, и я держу в памяти фотографию, которую Лэйси доставила в участок на дне спортивной сумки Клэя. Фотографию сексуальных измывательств какого-то мужчины над восьмилетней девочкой.

Слова Лэйси кружатся у меня в голове.

– Это… лишь одна из них. Я… не могла принести другие…

Клэй распахивает дверь и выходит под дождь.

– Какого дьявола…

– Клэй Пелли, вы арестованы, – говорю я. – Повернитесь и положите руки на крышу вашего автомобиля.

– Что за чертовщина?

– Повернитесь. Руки на машину. Расставьте ноги, немедленно.

Он медленно поворачивается и кладет руки на крышу машины. Дождь стучит по нам, пока я обыскиваю его, потом сковываю его руки за спиной.

– Клэйтон Джей Пелли, вы арестованы за хранение детской порнографии и за изнасилование несовершеннолетней. – Я разворачиваю его лицом к нам. – У нас есть ордера на обыск вашего дома, вашего кабинета в средней школе Твин-Фоллс и вашего автомобиля на предмет улик в связи со смертью Лиины Раи. Вы имеете право не отвечать на вопросы и связаться с вашим адвокатом. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы понимаете?

– Это нелепо. Я…

– Вы понимаете мои слова, Клэйтон Пелли?

– Я… – Он грубо ругается. – Да. Но это…

– Уведите его, – обращаюсь я к ближайшему полицейскому. Поворачиваюсь к другому и говорю: – Конфискуйте его машину. Отбуксируйте ее.

Люк машет другим сотрудникам полиции, подзывая их к дому.

– Мне нужно вызвать адвоката! – ревет Клэй, когда его запихивают на заднее сиденье полицейского автомобиля со световой полосой, которая пульсирует красно-синим в струях дождя.

– Сушите весла, – говорю я. – До встречи в участке.

* * *

Мы с Люком со включенными фонариками идем к сараю на заднем дворе. Ярость по-прежнему пульсирует в моих жилах.

Там уже находятся двое сотрудников полиции. Они принесли с собой портативные прожекторы. Внутренности сарая залиты жестким, беспощадным светом, обнажающим все вокруг.

Четыре архивных коробки раскрыты на столе рядом с партой. Полицейский отступает в сторону, чтобы мы могли посмотреть.

– Должно быть, их там сотни, – тихо говорит он.

Я смотрю. Глубоко в животе зарождается дрожь. Он прав: тут сотни глянцевых порнографических снимков. Некоторые более ужасные и насильственные, чем другие. Изображения неизвестных мужчин с маленькими детьми. С девочками. В одной из коробок находится толстый конверт из коричневой бумаги с почтовым адресом. Он тоже набит фотографиями.

Я медленно поворачиваюсь и осматриваю полки на задней стене. На одной из них установлена камера, на другой – осветительное оборудование. Я пытаюсь представить, чему Клэй мог учить здесь Лиину и других девочек. У меня дрожат руки, когда я смотрю, как полицейские начинают переносить в автомобили коробки и компьютерное оборудование.

Люк кладет руку мне на плечо.

– Ты в порядке?

– Как можно находиться здесь и быть в порядке? – тихо говорю я. – Это же дети… маленькие дети. Что это? Общество педофилов, распространяющее детское порно по почте? И что находится в этих катушках пленки на той полке? Он фотографировал детей в сарае, когда якобы учил их? Он делился ими?

Люк молча потирает губы.

– Он сделал это. – У меня ломается голос. – Я уверена, что он убил Лиину. Я собираюсь пригвоздить его член к стене.