Текст книги "Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Лорет Энн Уайт

Креститель

…потому что все согрешили и лишены славы Божией.

Послание к Римлянам, 3:23

Обнаженный, он сидел на металлическом стуле в центре подвала. Он включил обогрев на максимум, поэтому в подвале жарко, как в маленьком аду; бледная кожа стала скользкой от пота. Темно, но для эффекта он зажег белые свечи вроде церковных. Вроде тех, что горели в том погребе. Они мигали в маленьких прозрачных стаканах, точно так же, как мерцали и танцевали в ту ночь на острове.

Он покрепче уперся ступнями в пол, широко разведя мускулистые бедра и открыв пах. Мать усажена в удобное мягкое кресло напротив, чтобы ей все было видно, но не так близко, чтобы она могла коснуться.

Он мягко провел по пенису прядью волос Грейси. При первом же щекотном ощущении – чувствительную кожу под крайней плотью уже щипало от разогревающей мази «Ледяной огонь» – пенис начал твердеть.

Он закрыл глаза и с тихим стоном провел своим трофеем еще раз. Теперь он снова чувствовал ее вкус, видел ее, ощущал, улавливал ее запах. Горевший от жгучей мази эрегированный пенис гордо высился, как неподвижный часовой, между яичками, напоминавшими колючие фрукты – волоски уже начинали отрастать с последнего бритья. Он не хотел оставлять следы где попало, поэтому побрил все тело – но не голову. Он слишком гордился своими густыми волосами. На них он надевал плотную шапочку.

Глубоко вздохнув, он с силой зажмурил глаза, чувствуя, как растет член, становясь больше, горячее, болезненнее. Ощущения воспламенили его, и он запульсировал, как гигантское бьющееся сердце. Кровь шумела в ушах первобытным ритмом, старым, как мир, когда он начал онанировать в такт этим толчкам, возвращаясь мыслями назад… назад… назад… Он задержал дыхание. Он снова там, с ней. Часто дыша, он задвигал рукой сильнее, быстрее, мир сузился, спирально уходя в земляной погреб к… Фейф…

Он уже там… Он захлестнул веревку за балку и надежно закрепил. Тело Фейф уже обмякло, но плоть оставалась упругой и податливой под его пальцами. Он подтащил ее к концам веревки, свисавшим с балки. Свечи дрожали и трепетали на пробравшемся в погреб ветру, но ему это нравилось. Это далеко, уединенно, романтично, под землей… священно. Священнодействие. Да. Да. Подхватив Фейф под мышки, он согнул ее, придав сидячую позу. Голова свесилась вперед, стукнувшись подбородком о грудь, длинные волосы закрыли груди. Кольцо в соске отражало пламя свечей – оно заводило его, это кольцо. Быстро перевязав Фейф поперек голых грудей, он пропустил веревку за спину, захлестнул за шею, перекинул свободный конец через потолочную балку и подтянул, как на шкиве. Фейф передвинулась в нужное положение, провезя пятками по кедровым доскам. Он приподнял ее еще немного и покрепче завязал веревку.

Отступив на шаг, он с гордостью оценил свою работу.

Казалось, будто Фейф сидит на полу, красивая и совсем как живая, – пятки опущены, мыски приподняты, стройные бедра широко раздвинуты, как у куклы.

Он некоторое время смотрел на реалистичных змей на ее животе, на клыкастую пасть Медузы горгоны, широко разинутую вокруг розового влагалища. В погреб ворвался порыв ветра, свечи замигали, и Медуза на миг точно ожила: змеи извивались в паху, пасть-влагалище облизнула свои влажные губы. «Входи же, мальчик Джонни. Я хочу полакомиться твоей эрекцией, Джон. Ах ты, любопытный мальчишка… Она плохая девчонка, Джонни, она заставляла тебя смотреть. Она заставляла тебя подглядывать… Исправь ее, сделай хорошей…»

Он вынул из чехла нож «Экзакто» с тонким лезвием и положил к свечам. Это на потом.

╬

Глава 41

Мэддокс сидел в баре и потягивал пиво, закатав рукава рубашки, сняв галстук и поставив локоть на потертый, обитый медью прилавок. Его внимание было поглощено Энджи, которая резалась в пул с Хольгерсеном и двумя детективами из отдела, занимавшегося рецидивистами; рабочую группу «Улитки» усилили разными специалистами. Мэддокс ловил себя на мысли, что про себя называет напарницу Энджи, а не Паллорино. Что из этого следует? Черт, ему не хотелось думать о том, что это может означать.

Громко играла музыка – залихватский ирландский скрипичный дуэт перекрывал шум в пабе «Летающая свинья», находившемся на одной улице с управлением. Следственная группа праздновала находки на острове Тетис. После возвращения по штормовому морю и напряженного совещания, на котором рассматривались различные версии, обсуждались найденные вещественные доказательства и намечались ближайшие шаги в расследовании, все, кроме Базьяка, ушли «поправляться» в «Летающую свинью». Фица Мэддокс тоже пока не видел среди посетителей, хотя они с Базьяком и обещали прийти.

Мэддокс залпом допил пиво и показал Колму Макгрегору, владельцу «полицейского бара», что хочет еще. Время приближалось к полуночи. Мэддокс не ел целый день, но кухню осаждала целая толпа изголодавшихся детективов, поэтому ждать заказа придется еще долго. Скоро принятое на пустой желудок пиво вызовет приятное головокружение…

Макгрегор толкнул к нему по стойке холодную бутылку, и Мэддокс запрокинул голову, наслаждаясь прохладным, шипучим, мягким взрывом пены во рту. Одним глазом он следил за Энджи, нагнувшейся над бильярдным столом, не в силах оторвать взгляд от ее зада, обтянутого черными джинсами. Воспоминание о том, как она скакала на нем, обнаженная, вдруг стало отчетливым, настойчивым и возбуждающим: Мэддоксу еле удалось заставить себя думать о сегодняшних находках – волосках от разных людей и использованному презервативу, провалившемуся в щель между досками. Это значительный прогресс. Скоро придут результаты из лаборатории.

Энджи перешла на противоположный край стола и нагнулась, вытянувшись всем телом, чтобы достать шар своим кием. Она сосредоточилась на том, чтобы поразить цель; рыжие волосы упали через плечо на бильярдный стол. В пабе было жарко, и верхние пуговицы рубашки у Энджи были расстегнуты. Мэддокс вдруг вспомнил, как подпрыгивали ее груди, когда она скакала на нем. Черт, он не мог стереть память о том сексе, как ни старался! Запрокинув голову, Мэддокс сделал новый большой глоток пива, думая о странном полуобмороке Энджи в подвале. С ней что-то творилось, и это лишь усиливало его интерес к этой женщине, дав заодно и небольшой повод для беспокойства. Слева от него кто-то хмыкнул, прервав размышления. Повернув голову, Мэддокс через два стула увидел Лео, привалившегося к стойке с бокалом виски и глядевшего на него с усмешкой. Мэддокс еле сдержал нахлынувшее раздражение.

– Что, Лео, развлекаешься?

Лео спустился со своего барного стула, подошел к Мэддоксу и взобрался на соседний стул. Вылив в рот остаток виски, он грохнул бокалом о стойку и крикнул Макгрегору:

– Эй, верзила, тройной виски! А нашему коннику еще того, что он дует.

Хрипло закашлявшись – заядлый курильщик, – Лео снова повернулся к Мэддоксу:

– Любуешься красивой задницей, сержант?

Тот и бровью не повел, спросив Макгрегора, подошедшего с напитками:

– Скоро там бургер с жареной картошкой?

– Две минуты максимум, – с густым акцентом отозвался огромного роста рыжий шотландец.

Лео, не отрывая взгляда от Энджи, поднес к губам бокал виски.

– Я бы на твоем месте даже времени не терял, все равно к ней в трусы не заберешься. Она в другую сторону смотрит… – Он захихикал: – У нее, наверное, тоже там татуировка с клыками, вроде той Медузы! Она тебе член раз-раз-раз…

Мэддокс напрягся, справляясь с приливом ярости. Досчитав про себя до трех, он еще раз глотнул холодного пива, но все же не смог удержать слетевших с языка слов:

– Ты что, сам к ней свои яйца подкатывал, да, Лео? А она отказала, и твое толстое волосатое эго все никак не успокоится?

Ухмылка на лице Лео растаяла, лицо побагровело.

– Да, – заключил Мэддокс, не сводя с него взгляда, – я так и думал. Может, тебе галстук малость ослабить, детектив? А то, глядишь, удар хватит от эмоций…

– Да пошел ты, – буркнул Лео себе под нос и отвернулся к телевизору над барной стойкой, с подчеркнутым вниманием глядя хоккейный матч. Но хватило его ненадолго: – Она всех динамит, ты же сам все понимаешь! Я считаю, она и есть треклятая стукачка – такие подлянки в ее характере. Она решила подгадить старому Гэ за то, что не подписывает ей заявление в убойный! И делает она это из чистой злобы характера. – Лео высосал полбокала, утер губы ладонью и спросил: – Что это у тебя на руках? Можно подумать, тебя связывали, как нашу утопленницу!

– Связывали.

Лео уставился Мэддоксу в глаза.

– Для чего?

– Для секса.

Лео только что не крякнул от возмущения.

– Разве тебя никогда не привязывали к кровати во время секса, детектив?

– Врешь!

– Завидуешь?

Лео открыл рот, но, прежде чем он успел придумать какую-нибудь колкость, подоспел Макгрегор с бургером и дымящейся картошкой. Мэддокс с облегчением отправил в рот сразу несколько ломтиков. Он жевал, когда дверь паба распахнулась, и, напустив холодного воздуха, в зал вдвинулась О’Хейган в своих широких удобных джинсах, направившись прямо к бару.

Лео кивнул на нее:

– Вон еще одна идет. Может, у них с Паллорино роман?

– Как жизнь, Лео? – осведомилась О’Хейган, треснув старого детектива по спине с такой силой, что он выкашлял половину виски, которое как раз отпил. На глазах у него выступили слезы, лицо побагровело еще больше. А О’Хейган, напротив, расцвела как майская роза и приветливо помахала Макгрегору. Заказав мясной пирог c темным пивом и бутылку эля, она повернулась к Мэддоксу:

– Ну, дорогой, как вам на новом месте? – Широкая улыбка, открывавшая отсутствие переднего зуба, была искренней.

– Как и мечталось, – улыбнулся в ответ Мэддокс. – Дело крупное, время летит незаметно.

– А вы разве не искали офисной работы и скорого повышения?

Мэддокс взял с тарелки бургер.

– Нет, мне нужно было снова попасть на передний край, понюхать пороху, запачкать манжеты… – И он въелся в бургер. О’Хейган посмотрела на него несколько секунд и поняла, казалось, больше, чем многие.

– Ну пока все как по маслу – запачкаться можно хоть в чем, на выбор. – Она оглядела шумный переполненный зал: – А где Базьяк?

– Гуннар вызвал на совещание, – буркнул Лео.

– Совещание? В такое время? – не поверила О’Хейган.

Лео пожал плечами и уткнулся в свой бокал, заметно помрачнев. О’Хейган кивнула Мэддоксу и отошла к Энджи.

– Колючая проволока, а не баба, – с сердцем бросил Лео.

Мэддокс повернулся к стойке и молча жевал свой бургер и картошку, намереваясь уйти, как только доест. В зеркале он видел, что Энджи отложила кий и присела за столик с О’Хейган. Макгрегор принес им выпить. Энджи улыбнулась словам О’Хейган и захохотала, закинув голову, какой-то остроте Макгрегора. Мэддокс подумал, что Энджи – самая красивая женщина, какую он видел. Он впервые видел ее улыбающейся, смеющейся, и ему страстно захотелось, чтобы она улыбалась ему. Черт, он пьянее, чем думал. Нужно уходить, и поживее.

Он торопливо доел, положил купюру на стойку, благодарно кивнул Макгрегору и зашел на дорожку в мужской туалет.

Однако, выйдя спустя пару минут в коридор, он услышал хриплый голос Лео:

– Это ты, ты чертова болтливая предательница!

Мэддокс быстро обошел перегородку и увидел, что старый детектив преградил дорогу Энджи в тесном проходе, ведущем из женской кабинки к раковинам.

– Решила всех нас отыметь, потому что тебе, блин, никогда не стать настоящим копом…

– Эй, Лео, ты бы шел отсюда, – начал Мэддокс, подойдя, но Энджи так поглядела на него, что он остановился.

– Слушай, Лео, – сказала она холодно и ровно, – сегодня это тебе, так и быть, сойдет с рук. Я вижу, ты перепил и завтра будешь жалеть о том, что сказал. А теперь быстро убрался с дороги и дал мне пройти.

Мэддокс невольно зауважал ее еще больше.

Но Лео наставил палец ей в лицо:

– Ты, ты нас подставляешь, потому что тебе только и надо, что…

– Я сказала, прочь с дороги, Лео. – Мэддокс заметил, как Энджи чуть отставила правую ногу и перенесла на нее свой вес. Она готовилась дать детективу Харви Лео по морде. Кулаки Мэддокса непроизвольно сжались, мышцы инстинктивно напряглись.

– Говорят, тебя видели с этой дешевкой-репортершей. Чего это ты с ней встречалась, Паллорино?

– Последнее предупреждение, Лео. Отошел в сторону сейчас же!

Лео фыркнул, почти вплотную приблизившись к Энджи.

– А что? Что ты сделаешь? Подашь рапорт за сексуальное домогательство? Побежишь жаловаться в профсоюз? – Он взялся за ее грудь: – Поглядим-ка, из чего ты там сделана…

Не успел Мэддокс и глазом моргнуть, как Энджи неуловимым движением схватила Лео между ног. Он замер. Энджи, глядя старому копу в глаза, сжала пальцы.

– Блин! Сука, тварь! – заорал он, согнувшись от боли.

Энджи оттолкнула его плечом и на ходу передразнила:

– А что ты сделаешь, Лео? Подашь рапорт за сексуальное домогательство?

– Козел, – пробормотал Мэддокс, поспешив за Энджи по маленькому коридору, отгороженному от паба. Но не успел он ее догнать, как она сдернула свое пальто с вешалки у входа и вышла на улицу. Неожиданно Мэддокса обогнал Лео, кинувшийся в дверь, как озверевший бык-убийца.

Только этого не хватало.

Мэддокс выскочил в зимнюю ночь, под дождь со снегом, как был, в рубашке.

Лео нагнал Энджи и схватил ее за пальто. Она развернулась, но еще до того, как ее локоть прилетел в лицо детективу, Мэддокс успел дернуть Лео на себя. Того качнуло в сторону, и Мэддокс с левой нанес ему хороший удар в челюсть.

Лео не удержался на ногах и с размаху сел на мокрый тротуар, витиевато выругавшись. Кое-как поднявшись, он пригнулся и кинулся на Мэддокса, как раненое взбешенное животное. Мэддокс ловко повернулся боком а-ля матадор, и Лео пролетел вперед, где споткнулся и спьяну не удержался на ногах, приземлившись для разнообразия на четвереньки.

Мэддокс двинулся на него.

– Эй! – Энджи схватила его за локоть. – Хватит!

Он повернулся к ней, тяжело дыша: адреналин гнал кровь, как товарный поезд. Их взгляды встретились, лица оказались неожиданно близко, и Мэддокс увидел, что Энджи дышит так же часто, как он. Она не отпускала его руку. Падал дождь, превращаясь в мягкую ледяную дымку. Промокшая рубашка облепила торс Мэддокса. За его спиной Лео, ругаясь, поплелся куда-то в темноту, и они вдруг оказались одни. Тишину нарушал лишь плеск воды, падавшей с карнизов, и отдаленный гул машин с шоссе.

– Пусть проваливает, – прошептала она в лицо Мэддоксу и, кашлянув, добавила: – Ты тоже поезжай домой.

Он заглянул в самую глубину ее глаз и увидел то же, что и в ту ночь в клубе, – свечение. Голод. Неистовость. Подспудно бурлящую сексуальную страсть – скорее доминирование, чем подчинение. Но теперь, успев немного узнать Энджи, Мэддокс чувствовал в ней какой-то надлом, и это вызывало в нем любопытство и усиливало разгоравшееся влечение. Энджи интриговала в нем детектива, решалу, защитника и не только… Он приложил ладонь к ее щеке, бледной и блестящей от дождевой влаги, и тихо попросил:

– Поедем со мной, Энджи. Поедем на мою яхту. Закончим то, что начали.

Ее рот приоткрылся, но, прежде чем она успела что-нибудь сказать, Мэддокс наклонился и закрыл ей губы поцелуем.

╬

Глава 42

Энджи напряглась, но ее вдруг охватило слепое, первобытное, свирепое неистовство, начисто вытеснив всякую логику. Она ответила на поцелуй, прижавшись к Мэддоксу грудью, вдавившись низом живота. На краю сознания забрезжили установленные ею самой правила секса: никогда не целоваться, никогда не спать с коллегой, уходить первой и сразу, не называть своего имени, не оставаться на ночь, никакого завтрака на следующее утро… Никогда не выбирать того, кто делает тебя слабее… всегда контролировать ситуацию…

Эти правила свились в жгут и были утянуты в огненную воронку полного к ним безразличия: ее рот, ее голод, ее агрессия встретились с его страстью. Языки переплетались, боролись, овладевали друг другом. Мэддокс намотал на руку ее волосы и оттянул голову назад. Другая рука скользнула по спине к ягодицам, и он с силой прижал Энджи к себе. Мокрая рубашка облепила тело, и Энджи ощущала каждый дюйм рельефных мышц под мокрой тканью. Она чувствовала твердость и длину его прекрасного члена, напрягшегося под молнией брюк напротив ее лобка. Внизу живота разлилась горячая волна; голова закружилась, ноги ослабли – она хотела его всего, внутри себя. Глубоко и быстро, жестко, грубо. Прямо здесь. Сейчас. Впившись зубами в его губу, она ощутила вкус крови, проворно расстегивая пряжку его ремня и нащупав замочек молнии. Но не успела Энджи повести молнию вниз, как сзади послышались звуки. Она остановилась. Сердце билось так, что было больно ребрам.

Дверь паба распахнулась, и оттуда вырвались свет, смех и голоса. Опомнившись, Энджи отпрянула и посмотрела на Мэддокса. Черты его лица обострились от неистового, всесокрушающего, опасного вожделения. Он слизал кровь с губы. Секунду Энджи стояла, забыв о дыхании, лишившись дара речи, в полном замешательстве. Они оба были оглушены этим беззвучным взрывом, вновь заглянув в ящик Пандоры, который приоткрыли в мотеле «Лис». С самого начала, когда они впервые встретились взглядами в переполненном баре, у них не было шансов, и Энджи обманывала себя, надеясь, что сможет все контролировать. Потому что в эту секунду она ничего не контролировала – и почти не хотела контролировать. Ей надо уехать и все обдумать.

– Я… Этого больше не случится, – с усилием проговорила она, развернулась и скрылась в тумане, оставив Мэддокса в промокшей рубашке с расстегнутым воротником. В ушах шумело, кровь горячими толчками отдавалась в паху, и уже возле машины Энджи затрясло.

Сев за руль, она повернула ключ и стала ждать, пока машина прогреется, но дрожь усиливалась, на глазах выступили слезы. Не хотелось ни думать, ни чувствовать. Энджи рывком переключила передачу, уже зная, куда поедет. Мэддокс смотрел, как она исчезала в пелене дождя. Его сердце стучало в такт каплям, падавшим с козырька над выходом. Вдалеке завыла сирена. С шоссе доносился ровный гул. А где-то в городе убийца снова вышел на охоту.

Мэддокс догадывался, куда поехала Энджи.

Опущенные руки сжались в кулаки – в нем пульсировало желание, отдаваясь во всем теле. Пенис затвердел, в голове творился полный сумбур. Энджи стала для Мэддокса чем-то вроде наркотика, и потребность «поправиться» была непреодолимой. Но тогда, как и в случае с наркотиком, зависимость лишь окрепнет!

Энджи права – им необходимо остановиться, пока это еще возможно… Если это еще возможно. Глубоко вздохнув, Мэддокс повернулся и пошел в паб. Забрав свое пальто, он направился к «Импале».

Однако по пути домой он едва ли не против воли свернул к шоссе 1, а не в гавань. Энджи собиралась переспать с кем-то еще, и это сводило Мэддокса с ума. Он не хотел в это верить. Он знал, что это не его дело, но не мог пересилить свой иррациональный порыв и только высматривал на дороге габаритные огни «краун вик».

Дождь полил сильнее. Дорога вела к горному перевалу, но машин стало меньше, и вдруг впереди показалась «краун вик». Мэддокс сбросил скорость, чтобы Энджи не заметила «хвост».

Когда она включила поворотник, показывая, что сворачивает на следующем съезде, у Мэддокса упало сердце. Во рту появилась горечь желчи. Он повторил маневр. Вскоре Энджи въехала на растрескавшийся бетон парковки между клубом «Лис» и мотелем. Красные «иксы» пульсировали во влажной ночи обещанием заводного развлечения для взрослых.

Мэддокс свернул в переулок и остановился. Он не мог отвести взгляд от стоящих на парковке машин. Разобрать номер возможности не было, и он цеплялся за последнюю надежду, что ошибся, но тут открылась дверца, и на бетон выбралась Энджи.

Черт…

Мэддокс видел, как она решительно зашагала ко входу в мотель, а через несколько минут вышла и направилась в клуб. Что-то сказала охраннику у двери, и тот ее пропустил. Незнакомая, пронзительная боль прошила Мэддокса насквозь. Он ударил кулаком по приборной доске «Импалы» – сильно, не жалея – и выругался. Тело, разум, каждый дюйм его существа вибрировал от воспоминаний о сексе с Энджи в номере мотеля, за который она заплатила заранее. Сейчас она снова кого-нибудь снимет и через полчаса отымеет свою жертву в той же комнате, на той же кровати.

Мэддокс вцепился в руль, борясь с желанием пойти в клуб и выволочь ее оттуда. Или увести ее в мотель самому. Форменное безумие бушевало в нем лесным пожаром, раскалывая череп; сексуальная неудовлетворенность глодала его изнутри. Но Мэддокс кое-как справился с собой, рванул «Импалу» с места и вылетел на шоссе, направившись к заливу на предельной скорости, словно пытаясь обогнать свои чувства – и бешеную ревность. Гнев на Энджи за ее поступок смешивался в нем с сознанием, что это не его собачье дело.

Нервные окончания Энджи, кажется, шипели и плевались искрами, как оборванные электрические провода на мокрой земле. Когда она распробовала поцелуй Мэддокса, вожделение в ней превратилось в кровожадное, клыкастое существо, когтившее изнутри ее грудь и лоно. Она приехала сюда, на свою охотничью территорию, в поисках облегчения, которого, как она знала, ей не найти. Не в этот раз. Только не после этого поцелуя.

Слова Грабловски эхом отдавались в ушах, когда Энджи оглядывала танцпол: «Он охотится там, где его стремление сохранить анонимность совпадает с его комфортной зоной…»

Эта параллель окончательно вывела ее из равновесия: здесь ее зона комфорта – достаточно (но не слишком) далеко от Виктории и вполне анонимно для такого позднего часа в будний день. И здесь она доходит до крайностей. Превращается в кого-то другого.

Бармен ухмыльнулся, когда Энджи присела у стойки:

– Как обычно?

Она кивнула, не желая возражать, что в сегодняшней ночи обычного мало. Перед ней сразу возникла водка с тоником. Сегодня бармен работал полуголым – без рубашки, зато с черным галстуком-бабочкой на толстой, накачанной шее. Он, должно быть, натерся маслом – рельефные мышцы красиво ходили под гладкой кожей с ровным, из солярия, загаром. Энджи глубоко вздохнула, стараясь переключиться на то, что видит, и забыть тело Мэддокса под мокрой рубашкой… вкус его поцелуя, ощущение надежности… страсть в его глазах. Бармен повернулся, доставая с полки бутылку, и Энджи увидела, что на брюках у него вырезаны куски ткани в форме сердец, обнажая ягодицы. Ничего себе… Энджи отвела глаза. «Найди себе мужика, выведи заразу страсти из организма, а потом поезжай домой и выспись. Завтра будет новый день».

Сегодня в клубе было малолюдно. Вечер посвящался памяти рок-звезды, безвременно ушедшей от передоза, и зеркальный шар рассыпал над танцующими пурпурные искры. Танцоры двигались, как обреченные любовники, и терлись друг о друга под медленные, чувственные песни. Стихи были о любви и сексе – что-то вроде «слились в поцелуе» и «твой пот остался на моем теле…».

Энджи встрепенулась, взяла бокал и пригубила, но даже вкус сегодня был не тот. Она замерла, когда молодой человек у дальнего конца стойки перехватил ее взгляд. Высокий, темно-русый. Великолепное тело. Твердый подбородок. Красивый широкий рот. Бледно-голубые, как у хаски, глаза. Сердце забилось чаще – Энджи медленно втянула воздух. А что, это вариант. Она сделала еще глоток, глядя над ободком бокала прямо на незнакомца. Ее дерзость немедленно пробудила в нем интерес, и он встал и пошел к ней.

Этот ритуал – выбор жертвы – позволял ощутить приятную силу и власть, когда мужчина подчинялся ее безмолвному приказу, но сегодня привычное удовлетворение не наступило. Вместо этого Энджи снова вспомнились слова Грабловски: «У каждого из нас в сознании формируется программа сексуального поведения, так называемая любовная карта; эти программы закладываются в пубертатном периоде. Но этот сексуальный маньяк, клинически говоря, создал такую любовную карту, где вожделение соединяется с фантазиями и практиками, которые либо социально неприемлемы, либо порицаемы, либо служат предметом насмешек, либо влекут за собой уголовное наказание. Его фантазии связаны с агрессией, доминированием, контролем. Он возбуждается при одной мысли о сексуальном насилии…»

Энджи снова тряхнула головой, но не избавилась от эха слов судебного психиатра, равно как и от их удивительно точного резонанса с ее собственным поведением. У нее возникло тягостное чувство, похожее на стыд, – эта зависимость не могла быть родом из детства, она появилась позже, после неудачного романа, и неожиданно оказалась тем, что нужно. Вскоре Энджи без этого уже не могла.

Песня закончилась, и зазвучала другая, мажорная. Жертва приблизилась на расстояние прыжка.

– Привет! – Незнакомец облокотился о стойку, нависая над Энджи, совсем как Мэддокс в ту ночь. – Что ты пьешь? – кивнул он на ее бокал.

Энджи глядела ему в глаза – голубые, как лед, настолько бледного оттенка, что взгляд казался почти нечеловеческим.

По спине отчего-то пробежала дрожь.

Неожиданно для себя она положила на стойку ладони, сосредоточилась и легко встала с высокого стула.

– Спасибо, но я не одна.

Пробившись сквозь танцующих, она вышла из клуба в холод, мрак и морось, но ей вдруг стало нестерпимо горько, и Энджи с силой пнула стоявшую у стены урну своим байкерским ботинком со стальным мыском. Она пинала несчастное ведро, с каждым ударом выбрасывая из себя мучительную тревогу, и гулкие звуки корежащегося металла летели в ночь. Черт, черт, черт… От слез щипало глаза. Энджи было плохо, она горела, как в огне, страшно тоскуя по тому, кто мог бы все поправить, – так наркоманы желают заветной дозы. Но быть с Мэддоксом – значит, быть слабой. Он украл у нее единственный способ расслабиться.

И заменил пробуждающейся смутной тягой к чему-то иному, которого, как казалось Энджи, ей не достичь… Он заставил ее желать большего. Она захотела стать другим человеком, но не знала, как это сделать.

╬