Текст книги ""Фантастика 2025-114". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Владимир Поселягин

Мне уже жаль тех, кто неосторожно задержался на Изнанке больше необходимого минимума: всех их при выходе ждет допрос с пристрастием и проверка.

Греков начал названивать и отдавать приказы еще при княжеской семье, быстро от них удаляясь, так что скоро я перестал его слышать, поскольку настраивался на княжича. А вот Шелагины разговор продолжили.

– Ты же в курсе подозрений Грекова относительно Живетьевых? – уточнил князь.

– В курсе. Но я согласен с ним, что тебе сообщать об этом рано. Источник считается ненадежным и требует проверки. Слишком серьезные вопросы затрагиваются. И в случае подтверждения придется многое менять. Тебе не понравится. Но расскажу я при любом исходе проверки. Либо как анекдот, либо как пояснение, почему все надо срочно менять.

На этом месте прослушку я вынужден был прервать, потому что голова начала буквально раскалываться от боли. Чересчур большая получилась на нее нагрузка. Я прикрыл глаза и отправил на себя Волну Исцеления. Стало полегче, но ненамного.

«Сейчас бы тебе зелья алхимического хлебнуть, которое снимает последствия ментальной нагрузки. Но оно только на третьем или четвертом уровне алхимии идет».

«Почему ментальной?»

«Как почему? Такие варианты прослушки на ментал завязаны. Ты пока недостаточно тренирован, а слушал сразу два канала. А это не двойная нагрузка. Там что-то нелинейное по усилению нагрузки в зависимости от количества каналов».

«То есть на несколько лучше не замахиваться?»

«Понемногу слушать для тренировки стоит. Так долго, как сегодня, на постоянку – нет. Критичных повреждений нет, иначе бы я тебе сказал раньше, но головная боль тебе на сегодня обеспечена. Кстати, у тебя в ближайшее время встанет вопрос, что брать: следующий модуль алхимии или первый – артефакторики. Перерыв после обоих будет примерно одинаковый, в неделю, так что на это ориентироваться нельзя, только на пользу».

Это было совсем не кстати, потому что только добавляло головняка, хотя физическая головная боль после разрыва подслушки постепенно утихала.

На третьем уровне алхимии было столь нужное мне зелье, позволяющее заставить допрошенного допрос забыть. Как выяснилось, там же есть зелье, снимающее боль при использовании заклинаний ментальной группы. Эти несомненные плюсы уравновешивались столь же несомненным минусом: для зелья, вполне возможно, потребуется что-то с Изнанки более высоких уровней, чем у меня есть.

Артефакторика давала же очень много возможностей, столь мне необходимых по созданию артефактов для записи и проигрывания. Но я подозревал, что такая возможность появится отнюдь не с первым уровнем.

Поэтому склонялся в пользу алхимии: недостающие ингредиенты можно прикупить. Во всяком случае один раз – точно. Признание Живетьева можно будет записать на камеру, а сказать он может куда больше, чем мне удастся подслушать. С другой стороны, если подслушивание будет вестись артефактом, по которым у меня есть военная подборка модулей, то информации будет намного больше. Правда, я ее могу в одиночку не переварить. А для Шелагина я пока еще «ненадежный источник», поэтому довериться ему в этом вопросе не могу.

Ну и с артефакторикой у меня еще непонятно что получится, в то время как с алхимией у меня уже точно все хорошо. Примерно это я и высказал Песцу, обосновывая свой выбор.

«Все хорошо? Да ты оптимист, – недовольно фыркнул он. – Чем выше уровень алхимических зелий, тем сложней и дороже их приготовление и больше вероятность ошибки. А значит, процент отбраковки растет. А что касается артефакторики, так у тебя проверка была на кожевничестве – все у тебя с ней хорошо. Сродство есть, иначе бы ты не получил нужные свойства в конечном продукте».

Сродство… Нет бы похвалить, сказать, что у меня на редкость прямые руки, в которые что ни попадет – на выходе имеем качественный продукт…

«То есть ты предлагаешь брать первой артефакторику?»

«Нет. Первой нужно брать алхимию. Объясняю. Там гарантированно будет необходимое тебе зелье, а первого уровня артефакторика тебе ничего не даст, ее нужно будет качать хотя бы до второго».

«Тогда зачем ты меня спрашивал?»

«Чтобы отвлечь тебя от больной головы и заставить шевелить мозгами по другому поводу, – невозмутимо ответил он. – И научить правильно расставлять приоритеты».

Обсуждение фотографий закончилось, и Олег с Лихолетовым радостно распрощался, толкнув меня ногой, чтобы и я не задерживался. Я попрощался, даже не заикнувшись о возможности что-то еще прикупить через Гильдию, потому что все эти покупки были с двойным дном. Как мне показалось, этот факт Лихолетова немного расстроил.

– Ну что? – спросил Олег, как только мы вышли из Гильдии.

Я поставил защиту от прослушивания и ввел родственника в тему, выложив все, что услышал, а заодно похвалив его провидческий дар.

– Да какой там провидческий дар, – отмахнулся Олег. – Просто я знаю, что рода свои ценные вещи могут метить, и то, что ты метку не обнаружил, еще ни о чем не говорит.

– На самом деле, там не метка. Там артефакт, который Живетьева планировала сделать реликвией рода, до конца не довела, но настроиться на него может.

– Да что ты говоришь? Реликвия? Просто праздник какой-то, – обрадовался Олег. – Чем больше нагадили, тем приятнее на сердце. Это надо обмыть. Предлагаю завернуть в тот бар для закрепления эффекта.

– То есть назад поведу я.

– Разумеется. Будет штрафом за несанкционированное воровство.

Олег радостно потер руки, но совершенно напрасно: в бар мы не попали. За сутки его популярность выросла настолько, что место, даже за стойкой, нужно было заказывать заранее. Всем, кроме Огонькова – его хозяин заведения обязался поить и кормить бесплатно.

Охранник на входе, с которым пообщался расстроенный Олег, сообщил, что заведением заинтересовалось княжеское семейство. Княжеский целитель лично поутру выкупил все запасы алкоголя и закусок. Вообще, правильный подход: мало ли где может находиться тот самый фактор, из-за которого слетели блоки. А не найдут – Живетьев решит, что все правильное выпили и съели вчера.

Глава 2

Поскольку я больше не рискнул заниматься прослушкой, опасаясь спалить собственные мозги, то мы оказались совершенно не в курсе того, что происходило вокруг поисков сейфа. Я разве что метки отслеживал, поэтому мог точно сказать, что Живетьева не встречалось ни с Шелагиным-младшим, ни с Грековым, ни с Огоньковым. Зато довольно быстро подорвалась и отправилась куда-то за пределы отслеживаемой мной карты. Скорее всего, к ее внуку просочилась информация о возможном перемещении через Изнанку и глава рода решила, что она сама верней отловит незавершенную реликвию на выходе из Портала и тогда не будет никому и ничего должна.

Метки Шелагина-младшего и Грекова тоже ушли за пределы карты, а Фурсова с Грабиной ничего не знали о ходе поиска живетьевского имущества и, если и обсуждали это между собой, то выражали уверенность, что вора найдут, если уже не нашли, и покарают так, что остальные запомнят это надолго.

Что же касается Огонькова, то, не получив очередной нагоняй, он расслабился и, кажется, уверовал сам в то, что неприкосновенен, потому что герой. Интервью, которые он давал, были пропитаны осознанием собственной важности.

Неопределенность с информацией заставляла постоянно находиться в ожидании проблем со стороны целителей.

На этом фоне разворачивающийся скандал со Шмаковым казался мелочью, не заслуживающей внимания. Тем более что его претензии к тому, что ему намеренно подсовывали негодное сырье, и к тому, что я портил все его ингредиенты, не выдерживали никакой критики и не подтверждались ничем. Хотя сначала декан, а потом ректор были вынуждены реагировать на жалобу и даже лично присутствовать на занятиях, отчего улучшение ингредиентов одногруппников стало не таким легким делом, как раньше. Но все же решаемым, потому что смотрели только за тем, чтобы никто не пересекался со Шмаковым. Отсекали, так сказать, возможность диверсии со стороны группы.

Тем не менее, все убедились, что раздают все нужное студентам из одних и тех же ящиков и баночек, причем Шмаков еще умудрялся оттуда выбирать на свой вкус. Что я к нему близко не подходил, как и остальные одногруппники. При последней его попытке приготовить что-то нормальное мы просто наблюдали со стороны. Но качество шмаковского зелья оказалось несравнимо хуже, чем у остальных, что и было отмечено ректором.

– Возможно, алхимия – это просто не ваше, молодой человек, – дипломатично сказал он. – Не всем дано работать руками, знаете ли.

– У меня раньше это прекрасно получалось, – возмутился Шмаков. – Все говорили, что я талант.

– Все – это мама с папой? – ехидно спросила Уфимцева.

– Между прочим, мои родители – дипломированные алхимики высочайшей квалификации, не то что некоторые, – окрысился на нее Шмаков. – Те зелья, которые мы делаем, вашему роду вообще недоступны.

Я уже знал, что у Уфимцевых был конфликт со Шмаковыми: последние увели у первых очень вкусный княжеский контракт. И самое смешное, оказались не в состоянии его выполнить самостоятельно и были вынуждены разместить заказ в других родах. Как едко сказала Уфимцева, качество поставки от этого только выросло. Глядя на алхимические потуги Шмакова, я с этим мог только согласиться, потому что даже из ингредиентов невысокого качества, что нам выдавали для обучения, нужно было очень постараться сделать то, что выдавал на гора Шмаков. Возможно, его родители были действительно талантливые алхимики, в таком случае нужно было признать, что на их отпрыске природа отдохнула. Правда, если опираться на мнение о Шмаковых от других алхимиков, природа там начала отдыхать задолго до появления родителей Андрюши.

– Если вы их делаете так же, как ты сделал это, то, боюсь, их использовать опасно при всей высокой квалификации твоих родителей.

Ректор откашлялся, привлекая к себе внимание. Участвовать в студенческой перепалке он не собирался.

– Господин Шмаков, я подтверждаю мнение вашего преподавателя о вашей алхимической продукции. Она недопустимого уровня для нашей академии. Вам следует пересмотреть свое отношение к практическим занятиям, иначе вы рискуете не получить доступ к экзаменам. Практикум по алхимии – профильный предмет, поэтому никаких снисхождений в этом отношении не ждите. Я уже в курсе, что Эльвира Анатольевна проявила недопустимую мягкость по отношению к вам. И вижу, что вы не только не знаете базовых правил алхимической безопасности, но и базовые правила самой алхимии прошли мимо вас.

– У меня всегда все прекрасно получалось раньше, – заныл Шмаков. – Родители даже доверяли мне выполнять заказы.

– Так вот почему у ваших зелий такая репутация, – с насмешкой сказала Уфимцева.

– Прекрасная у нас репутация, – вскинулся Шмаков. – Поэтому мы – официальные поставщики князя, а в перспективе – и императора.

Бизунов совершенно неприлично заржал, наверное, представив, как Шмаковы пытаются дать взятку императрице, известной свей беспристрастностью. Я впервые задумался, почему Греков не жалуется князю на вопиюще низкое качество алхимии. Или то, что поставляют Шмаковы, не имеет стратегического значения, потому что основную массу необходимых зелий производят в княжеской лаборатории?

Шмаков посмотрел на Бизунова довольно зло, а когда увидел, что Фурсова взяла того под руку и что-то зашептала на ухо, вообще посмурнел. К Фурсовой он неровно дышал и подкатывал при каждом случае, который он считал удобным. Подкаты каждый раз проваливались, но он не унывал, уверенный в собственной неотразимости.

– Вернемся к вашей репутации, – прервал очередной обмен любезностями ректор. – Вы оторвали меня от дел, убеждая, что к вам относятся с предубеждением и мешают заниматься. Я присутствовал на сегодняшнем занятии и с уверенностью могу сказать: к вам относятся именно так, как вы этого заслуживаете. Начните учиться, и ваши зелья станут соответствовать требованиям академии.

Шмаков горделиво выпятил грудь.

– Мои зелья соответствуют княжеским требованиям. И если у меня не получается сделать нужное на занятиях, так это потому, что мне гадят недоброжелатели. Из зависти. Вот он.

Ожидаемо «вот он» оказался мной. Ректор прикрыл глаза, явно пытаясь взять себя в руки и не наорать на наглого студента, относящегося к не самой слабой семье.

– Господин Шмаков, ни я, ни другие лица не зафиксировали ни одного случая вмешательства в изготовление вашего зелья. Господину Песцову абсолютно незачем вам завидовать, потому что его успеваемость куда выше вашей, при этом он почему-то не бегает ни к декану, ни к ректору и не говорит, что к нему должны быть снисходительными, потому что он алхимик в первом поколении. Кстати, вот он – действительно талантливый алхимик, в отличие от вас. А вы умеете только скандалить и жаловаться. А ваши успехи на ниве алхимии не просто незначительны, их нет.

По мере выступления ректора Шмаков хватал ртом воздух, набираясь сил для новой тирады, а к окончанию речи так и застыл с приоткрытым ртом.

– Безрукий ты, Шмаков, – хихикнула Уфимцева, а Фурсова ее поддержала заливистым смехом, очень уж потешно выглядел оскорбленный в лучших чувствах одногруппник.

И это стало для того последней каплей. Он внезапно заорал, схватил мензурку с неудачным зельем и выплеснул прямо на Фурсову. Поскольку занятие было уже закончено, защитную одежду сняли все, кроме него, а в лаборатории оставались ради интереса узнать, чем же закончится шмаковское показательное выступление по изготовлению зелья экстракласса.

Жидкость попала девушке на лицо и начала прожигать кожу. Я никогда раньше не слышал чтобы человек так кричал. Даже не задумываясь, я отправил на нее заклинание-нейтрализатор.

Ректор орал и жал на кнопку вызова дежурного целителя, парни схватили Шмакова и держали за руки, Мацийовская бросилась к одногруппнице с вытащенной из сумки салфеткой, хотя протокол предполагал совсем другие действия.

– Только не открывай глаза, – твердила Уфимцева, хотя всем было понятно, что туда шмаковская жидкость тоже попала.

Не знаю, что там получилось у Шмакова вместо нужного зелья, но повреждения выглядели ужасающе: кожа прямо на глазах покрывалась уродливыми темными корками. Повреждение было совсем свежим, поэтому я не сомневался, что последствий не будет, потому что уже приступил к исцелению, отправив и обезболивание. Физические страдания у Фурсовой должны были прекратиться, но она все равно выла, не открывая глаз и не прикасаясь руками к лицу. В отличие от Уфимцевой, Фурсова точно помнила, что этого делать не надо.

Все вокруг суетились, поэтому никто не заметил ни что я отправил Волну Исцеления и Регенерацию, ни что я провел полную диагностику. Ни жизни, ни здоровью, ни внешности Фурсовой больше ничего не угрожало, и рыдала она сейчас не от боли, а от страха. И не только страха потерять зрение, но и страха потерять привлекательную внешность. Я вытащил из рюкзака зелье и всунул Уфимцевой в руку.

– Это зелье Регенерации, ей стоит его выпить немедленно.

Уфимцева кивнула и практически силком влила в рот одногруппницы содержимое склянки, приговаривая: «Это для твоей же пользы».

И примерно через минуту в лабораторию вбежала Грабина. Увидев, кто пострадал, она испуганно охнула и метнулась к соседке по жилью. Отправила сканирование, после чего успокоилась и спросила:

– Что случилось?

– На девушку было выплеснуто едкое алхимическое зелье, – ответил ректор.

– Угрозе жизни на данный момент нет, хотя чувствуется магическое вмешательство.

– Студент Песцов что-то магичил, – внезапно заявил ректор.

Какой-то он неприятно-наблюдательный…

– Я использовал заклинание-нейтрализатор на жидкость, которая попала на Марию, – ответил я. – Убрал повреждающий фактор.

– А еще у него оказалось зелье регенерации, – сказала Уфимцева. – Маша выпила.

– Ей повезло. Все было сделано вовремя. Илья, ты все время носишь с собой зелье регенерации? – удивилась Грабина, продолжая проводить диагностику подруги. Точнее ее имитировать. Не знаю, как остальным, а мне было заметно, что сканирование было только одно, в самом начале.

– И не только, – ответил я, надеясь, что исцеление Фурсовой отнесут именно на зелье регенерации. – Мало ли где что может пригодиться. У меня с собой всегда есть комплект.

– Можно взглянуть? – заинтересовался ректор.

Я кивнул и вытащил из рюкзака набор бутыльков. Ректор рассматривал с растущим удивлением, даже пару раз открутил пробку и понюхал

– Однако… – сказал он. – Такой уровень не всякий дипломированный алхимик возьмет…

– В настоящий момент жизни Фурсовой ничего не угрожает, – сообщила Грабина. – До целительской она может дойти сама, с моей помощью. Там я продолжу ею заниматься. Полицию сразу для опроса направляйте туда.

– Полицию? – испуганно пискнул Шмаков. – Но это была всего лишь дружеская шутка.

– Ничего себе шуточка, – прошипела, повернувшись к нему Грабина. – Маше повезло, что Илья оказался рядом. У нее вся одежда проедена твоим зельем, недоумок.

– Попрошу без оскорблений, – возмутился он. – я все компенсирую.

– Конечно, компенсируешь. И одежда – здесь не самое ценное, – согласилась она.

Ректор вызвал полицию, не дожидаясь дополнительного напоминания, хотя было видно, что ему хотелось бы замять происшествие, если уж студентка не сильно пострадала. Хотя в последнем он сомневался: Фурсова глаз так и не открывала, а на лице у нее было множество струпьев после экстренного пилинга. Под струпьями была нормальная здоровая кожа, но пока этого никто не знал, поэтому на девушку смотрели с сочувствием и ужасом, представляя такие же последствия на себе. Грабина же понимала, что все обошлось, и что-то тихо шептала Фурсовой на ухо, от чего та рыдать перестала, но глаза все равно не открыла. Может, и не зря, потому что пострадала не только одежда – от ресниц и бровей осталось только воспоминание: их зелье регенерации не восстановило в достаточной степени.

Я невольно врубил прослушку.

– Мы их до трусов разденем. Будут знать, как нападать на клан Живетьевых, – зло шептала Грабина.

– Что мне с тех денег? – горько всхлипывала Фурсова. – Если я на себя больше никогда не смогу взглянуть в зеркало без отвращения.

– Тебе повезло, что Песцов был рядом. Он и заклинание нейтрализации вовремя использовал, и зелье от него тоже вовремя в тебя попало. Ты сейчас выглядишь страшновато, но под этим всем нормальная гладкая кожа. Только не радуйся раньше времени, тебе еще жертву изображать.

Проблем с изображением жертвы у Фурсовой не было, потому что она именно ею себя и чувствовала и не особо верила успокаивающим словам соседки. Глаза она так и не открыла даже на самую маленькую щелочку, чтобы хотя бы иметь представление о том, что происходит. Уводила ее Грабина в обнимку, как лучшую подругу. От помощи Уфимцевой и Мацийовской которые чувствовали себя виноватыми, целительница отказалась.

Полиция прибыла в рекордные сроки, и почти одновременно с ее представителями появился и шмаковский адвокат. Из лаборатории мы ушли, и сидели теперь в обычной аудитории, в которой если и можно было бросить что-то в другого, то разве что маркер. Или стул, если хотелось двинуть чем-то покрупнее. А двинуть хотелось не только мне. Взгляды, которыми награждали Шмакова, были далеки от приятельских. Его уже не держали, а держались от него подальше.

«Во времена моего создания такого просто не могло случиться, – заявил Песец. – Потому что все алхимики использовали заклинание Алхимической Невредимости. То есть даже если бы на девушку что-то попало, оно скатилось бы, не причиняя вреда».

По-хорошему, такое заклинание действительно должно быть общим достоянием, но вздумай я его передать, сразу встанет вопрос, откуда я знаю, потому что об аналогах в это время я не слышал. Они, если и были, точно являлись строгим внутрисемейным секретом.

Фурсову и Грабину опрашивали уже в целительском отделении, так что слушал их ответы я дистанционно. Фурсова ничего толком сказать не могла, только всхлипывала и говорила, что ничего Шмакову не сделала и что он ругался с Уфиимцевой, а вылил злость на другую. С учетом ее состояния, опрос был коротким, после чего Грабина выставила полицейских из помещения, пообещав выдать целительское заключение, сразу как разберется с пациенткой.

– Все, глазки открывай, – сказала она, как только дверь за полицейскими закрылась. – Все у тебя с ними в порядке. Сейчас кожу очистим и поглядим.

Фурсова больше не всхлипывала и молчала, так что мне слышно было только дыхание обеих. Наконец Грабина заявила:

– Замечательно. Это зелье регенерации просто чудо какое-то. Кожа – как у младенца. Такой никакими косметическими процедурами не добьешься.

– Не обманывай меня, я знаю, что теперь уродина, – простонала Фурсова. – после такого ожога ничего хорошего не будет. Я из алхимического рода, последствия представляю.

– Вот тебе зеркало, – довольно грубо сказала Грабина. – Смотри сама.

Фурсова посмотрела.

– Ой, мои ресницы! – в ужасе выкрикнула она. – И брови…

– Это последнее, что тебя должно волновать. И брови, и ресницы отрастут. Собственно, они уже немного отрасли. Да не переживай ты так. – Она вздохнула. – Горе ты мое. Лежи, восстановлю тебе все. Но чтобы ты молчала об этих моих умениях, поняла? Не нужно мне паломничество за косметическими услугами. Арина Ивановна будет очень недовольна.

Они опять замолчали. Зато начал разоряться Шмаков, который твердил, что к нему тут с самого начала относились предвзято и что он ничего ни на кого не выплескивал нарочно. Мол, случайно это произошло: поскользнулся на мокром полу и рукой махнул, а там уж куда полетело, туда полетело. И что никаких ожогов быть не может с того зелья, что он готовил. Ректор напомнил, что при расследовании непременно проведут анализ зелья и что во всех лабораториях ведется запись, во избежание использования этих помещений самовольно, после чего Шмаков окончательно сдулся и дальше говорил только его адвокат.

– Смотри, – сказала Грабина.

Фурсова молчала долго. Наверно, выделенное ей зеркальце было совсем мелким и приходилось осматривать по нескольку сантиметров кожи. Тщательно осматривать, не пропуская ни миллиметра.

– Боже мой, Дарина, – восторженно выдохнула она наконец. – Ты не просто целительница, ты волшебница. У меня даже старый шрам пропал.

Она рассыпалась в благодарностях, а я очень понадеялся, что чудесное исцеление отнесут на счет Грабиной. Для меня это было бы очень кстати.

Я отключился от них и проверил, не вернулись ли Живетьева и Шелагин-младший с Грековым. Но нет, никого из них в Верейске не было, а это значило что грабителей ищут в Дальграде.