Текст книги ""Фантастика 2025-114". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Владимир Поселягин

Глава 17

Ситуация становилась всё более тупиковой. Чем больше я пытался решить насущные проблемы, тем сильнее запутывался. Я уже и Наташке почти всю правду рассказал, и с Никитой помирился. Казалось бы, чего ещё? Но пока было совершенно неясно, куда выведет вся эта история.

Вопрос с отцом, конечно, оставался первостепенным, однако и ситуацию с походом пока никто не отменял. Теоретически, отношения между мной и Ромовым налаживались, но чёрт его знает, чем обернётся наша коллективная семейная сага.

На дворе стоял октябрь. До майских праздников, когда должен был состояться тот самый поход, оставалось ещё полгода. Полжизни для тринадцатилетнего мальчишки – и лишь мгновение для меня, взрослого человека. Но даже за эти месяцы я ещё мог всё изменить. Или не мог?

На следующий день, будто прочитав мои тревожные мысли, наша классная руководительница решила подлить масла в огонь моего и без того беспокойного состояния. Едва прозвенел звонок на первый урок, которым была как раз история, она, радостно потирая руки, объявила:

– Итак, ребята, внимание! Сейчас октябрь, но мы уже начинаем подготовку к нашему ежегодному туристическому походу, который состоится в мае, в связи с майскими праздниками! – Улыбка на её лице была такой широкой, будто она собиралась отправить нас не на природу, а в кругосветное путешествие. – Маршрут уже определён…

Я перестал слушать её слова где-то на этапе фраз про «изучение родного края» и «сплочение коллектива». В ушах вдруг зазвенело а сердце ёкнуло. Это был он, тот самый поход. Речь шла именно о нем. Маршрут, который в моей прошлой жизни стал роковым для нашего класса.

Вот только… В прошлой версии событий о походе нам сказали после нового года. Почему сейчас все иначе? Может, вселенная посылает мне звоночек? Типа, эй, Алёша, не тупи. Хватит заниматься другими проблемами. Вспомни, зачем мы тебя засунули в твоё же подростковое тело. Батя – дело святое, но так-то Ермаков и Строганов, которые сидят на расстоянии вытянутой руки от тебя, через полгодика могут отдать концы.

Не знаю, что было причиной, мысли или какая-то реакция организма, но я вдруг почувствовал, как липкий пот скатился по спине, а руки похолодели.

– Слышал⁈ – Довольный Макс пихнул меня локтем в бок. – Поход это здорово. Да? Представляешь, как душевно мы оттянемся. Надо будет с пацанами обсудить.

Я покосился на Микласова, но промолчал. Хотя сказать хотелось очень многое. Например, что через полгодика он будет стоять перед директрисой и оправдываться, как сильно мы виноваты. Вернее, не мы, а я. В итоге ведь все упрется именно в меня.

Тогда я, конечно, злился на Макса. Считал его предателем. Он ведь рассказал взрослым, как было на самом деле. Сейчас… Сейчас я смотрел на всю ситуацию иначе.

Ощущение грядущего несчастья, о котором в свете последних событий как-то забылось, нахлынуло слишком неожиданно. Вроде бы я уже немного изменил ситуацию, и все стало немного лучше, но в этот момент в голове появилась навязчивая мысль: а вдруг ещё нет? Вдруг ещё не изменил? Вдруг обстоятельства сложатся так, что поругаемся не мы с Ромовым, а, скажем, Ермаков с Кашечкиным. И это приведёт к другим, не менее опасным последствиям. Особенно если учесть, что с первого дня пребывания моего взрослого сознания в подростковом теле все мои действия приводили к какой-то, откровенно говоря, чертовщине.

Я вдруг подумал: по-хорошему, вообще никому никуда ходить не надо. Ну его к чёрту. Самый надёжный способ – просто сделать так, чтобы наш класс никуда не пошёл. Это, кстати, вполне рабочий вариант. Почему я сразу о нем не подумал?

Естественно, подобные мысли хорошего настроения не прибавили. Единственное, что радовало, – в тот же день атмосфера между Наташкой и Никитой изменилась.

Первоначальные шок и неловкость, возникшие после их первой, такой странной беседы, которая произошла вчера, сменились сложным клубком чувств. Деева и Ромов начали осторожно общаться, обмениваясь взглядами: для непосвящённых они казались обычными, но я-то видел, какая буря за всем этим скрывалась.

На каждой перемене они «случайно» оказывались рядом, главной причиной этой «случайности» был, конечно, Ромов. Я ловил обрывки их разговоров. Наташка, обычно колкая и замкнутая, теперь слушала Никиту с новой, почти несвойственной ей внимательностью. В её глазах, обычно полных презрения к нему, теперь мелькали растерянность, а порой даже сочувствие.

Она видела в Никите не просто «сына инженера» или «заклятого врага», а, как я догадывался, брата – такую же жертву семейных тайн. Они оба оказались заложниками прошлого, которое их родители так старательно скрывали. И это знание, это общее бремя, понемногу ломало стену между ними. Я чувствовал: они пытались понять друг друга, разобраться в событиях, предшествовавших их рождению.

А я… я наблюдал за ними, и каждый раз, когда Наташка смеялась над очередной шуткой Никиты, или когда он задерживал на ней взгляд дольше обычного, моё тринадцатилетнее сердце (или всё-таки я, взрослый, внутри него?) сжималось. И это увлечение, появившееся так некстати, лишь усложняло мою миссию.

Как назло, снова активизировалась Ленка Рыкова. Она, видимо, решила, не теряя времени, заняться подготовкой к выборам старосты. С самого утра Рыкова повсюду таскалась с блокнотиком, записывая «пожелания избирателей» и обещая «золотые горы». Похоже, ссора с Никитой подтолкнула отличницу к началу военных действий.

Главным её методом была небезызвестная стратегия: разделяй и властвуй. Разделяла она остальных ребят из класса и Наташку, настраивая всех против старосты.

Первая подобная ситуация произошла сразу, в этот же день, между уроками физики и математики. Мы стояли в коридоре, как всегда, ожидая звонка. Я отошёл в сторону и замер возле окна, бестолково пялясь на улицу. Соображал, каким способом можно добиться правды от Наташкиного дядьки. С дедом Деевой уже очевидно не сложилось, мать молчит. Обе матери: и моя и Наташкина. Хотя, ее то может и не знает ничего. Думаю, вряд ли этот Андрей делился с сестрой каким-то дерьмицом.

И тут моё внимание привлекла Рыкова. Вернее, не только мое. Эта дурында так вела секретные переговоры с электоратом, что слышали все.

– Деева слишком много о себе возомнила! – шипела она, собрав вокруг себя кучку девчонок. – Строит из себя умницу, а на самом деле… Заносчивая такая! Да она даже с Ромовым…

Наверное, Ленкина ошибка была в том, что она в эту ситуацию вмешала Никиту, который, так-то, стоял в двух шагах от нее и, естественно, все слышал. Выдержал Ромов ровно одну минуту. Пока не прозвучала его фамилия.

– Лена, хватит! Что ты вообще несёшь? Наташа нормальная. И тебе не стоило бы говорить о людях за спиной! – Резко сказал он и сделал шаг вперед, к Рыковой.

Ленка опешила, её глаза округлились. Она явно не ожидала, что Ромов, на «обработку» которого было потрачено столько сил, встанет на защиту Деевой. То есть вчерашняя ситуация нашу стоумовую отличницу ничему не научила.

– Никита! Да ты… ты что, её защищаешь⁈ – взвизгнула Рыкова. – Да она же…

– Я сказал: хватит! – голос Никиты прозвучал твёрдо, и Ленка, к всеобщему удивлению, отступила.

Но…Это был первый звоночек. Рыкова, либо оказалась слишком глупой, либо слишком упрямой. История получила продолжение на большой перемене, когда весь наш класс отправился в столовую.

Только мы благополучно уселись за стол, я, Макс, Серега и Димка Ермаков, как к нашему столику подошла Рыкова. Я сначала не сильно напрягся – подумал, сейчас она будет обрабатывать пацанов на предмет предстоящих выборов старосты, раздавать обещания в стиле «а я вам пятерки на контрольной обеспечу» или «убежду МарьИванну не задавать домашку по химии». Не угадал…

Дело в том, что именно сегодня Наташка с Ромовым сидели совсем рядом, за соседним столом. Хотя обычно Никита вообще в столовую не ходил, предпочитая схомячить пару бутербродов всухомятку где-нибудь в углу коридора. Видимо, из-за того, что класс не особо его принял. Но конкретно в данный момент, в свете новой фазы отношений Ромова и Деевой, он надумал составить нам компанию. Говорю же, закон подлости.

Староста и Никита перешептывались о чем-то, и Наташка даже улыбнулась – редчайшее явление в адрес Ромова. Ленку, видимо, из-за этого и поднакрыло.

– Знаешь что, Ермаков⁈ – Громко, с театральной паузой, произнесла Рыкова. Голос ее звенел нарочито громко, чтобы слышали даже в кухне. Она явно играла на публику. – Я, конечно, знала, что ты – дурак, но не настолько же! Не поедставляла, что какого маразма можешь дойти?

Сказать, что Ермак прибалдел, это ничего не сказать. Диман только загреб приличную порцию макарон по-флотски и засунул их себе в рот, набив щеки как хомяк. После крайне странного поведения Рыковой он этими макаронами чуть не подавился. Глаза вылезли на лоб, Ермаков захлебнулся, закашлялся, пытаясь проглотить еду и вдохнуть одновременно. Но главное, он даже ответить Ленке не мог. Все по той же причине – макароны.

А вот Серега мог. И ответил.

– Рыкова, ты чего? С дуба рухнула? Съела что-то не то? Или тебя твоя злоба довела? – Строганов ткнул вилкой в сторону Ленки.

Однако, вместо каких-то адекватных пояснений Рыкова подалась вперед, ее лицо исказила гримаса праведного гнева, и она, с размаху, со звонким шлёпком, отвесила Ермакову пощечину. Удар был несильный, но эффектный.

Тут уже обалдели все, кто был в столовой. Пионерская реальность не предполагала столь драматических событий посреди мирного поглощения макарон. Звяканье ложек стихло, все замерли, уставившись на наш столик. Даже Наташка с Никитой перестали перешептываться.

На этом очень странное поведение Рыковой, отдаленно напоминавшее сумасшествие, не закончилось. Наоборот. Оно стало набирать обороты, как разогнавшаяся с горы телега, которая вот-вот потеряет все четыре колеса.

Ленка резко отстранилась от охреневшего Ермака (который наконец-то проглотил злосчастные макароны, и теперь сидел с круглыми глазами, держась за пострадавшую щеку), а потом вскинула руку, как оратор на трибуне, и протрубила на всю столовую, чтобы даже тётенька-буфетчица услышала и поняла суть происходящего.

– Вы не знаете, но я расскажу! Мне Никита Ромов лично все рассказал! – Ленка бросила ядовитый взгляд на бледнеющего Никиту. – Этот… этот Ермаков! – Она ткнула пальцем в Димку. – За глаза называл меня матерными словами! Хвастался мальчишкам, будто я ему любовные письма пишу! Будто я за ним бегаю! Представляете⁈

По столовой пронёсся сначала шепоток недоумения, а потом – возмущённый гул, как на стадионе после спорного гола. Причем, гул имел разносторонний окрас. Часть зрителей, особенно девчонки из Ленкиного окружения, возмущались «Ой, какая гадость!», «Да как он смеет!», вставая на сторону «оскорбленной невинности». Пацаны же, особенно те, кто знал Ермакова, кричали: «Да ладно тебе, Ленка!», «Димка, не вешай нос!», «Рыкова, ты бредишь!».

После внезапно появившихся на арене «любовных писем», Ермаков, который чисто на нервяках машинально продолжал есть макароны, уже не просто ими подавился – он выплюнул новую порцию недожеванных макарон фонтаном, обдав Строганова, который сидел как раз напротив него. Серега вскрикнул и отпрянул, вытирая с лица липкую томатную массу.

Лицо Ермака стало пунцовым не от злости, а скорее от дикого стыда, шока и полнейшей нелепости ситуации. Он озирался, как загнанный зверь, не понимая, откуда на него свалилось это обвинение.

В отличие от всех остальных, я сразу понял чуть происходящего: Рыкова знала о тайной симпатии Ермакова к ней. И теперь, мстя за то, что Никита встал на сторону Наташи, она решила стравить Димку с Ромовым. Подкинуть «доказательства», что это Никита слил «тайну» о письмах. Этакая месть обиженной женщины в миниатюре. Грязно, но эффективно.

Однако, высказаться вслух, чтоб остановить эту идиотскую ситуацию, я не успел. Слишком быстро всё завертелось.

Ермаков, с грохотом опрокинув стул (звук был такой, будто упал не стул а, как минимум, шкаф), сорвался с места. Он не просто набросился на Ромова, который сидел в метре от него. К тому же Никита тоже вскочил со своего места в полной растерянности. Диман, как разъяренный бык, пошёл в лобовую атаку.

– Ты совсем офонарел, Ромов⁈ Какие, блин, письма⁈ Я тебе щас мозги прочищу! – заревел Димка, забыв про все мои увещевания, что с Ромовым можно и нужно подружиться. Его кулак сжался…

Но дальше… Дальше, наверное, сказался шок, адреналин и близость столовых приборов. Его рука, вместо того, чтоб привычно зарядить противнику в челюсть, по инерции схватила стоявшую рядом полную тарелку с теми самыми роковыми макаронами по-флотски. И запустила её в Никиту. Если говорить технически, Диман не кинул тарелку, а скорее швырнул её содержимое с размаху. Горячие, сочные, щедро сдобренные томатным соусом макароны полетели по воздуху жирной, липкой лавиной.

Никита инстинктивно пригнулся, но не достаточно быстро. Основная масса угодила ему в грудь и плечо со смачным шлепком, но некоторое количество клейких «червяков» все же достигло цели – его головы. Несколько макарон повисли на ухе, один залихватски устроился прямо на макушке.

Возможно, на этом ссора могла бы закончиться. Просто выглядел Ромов абсолютно нелепо и смешно. Даже Строганов и Макс тихо захихикали. Серега, по-моему, собрался встать, подойти к новенькому и перевести случившееся в шутку.

Однако, размах у Ермака оказался солидный, поэтому в зону поражения попали все, кто сидел поблизости. Макароны, словно боевые снаряды, разлетелись по сторонам, прилипнув к стенам, волосам и одежде находившихся рядом школьников. Естественно, это никому не понравилось. Мало приятного, когда тебе ни за что прилетают в рожу макароны. Крики возмущения слились в общий гвалт.

Никита, которого вряд ли когда-то наказывали макаронами, замер на секунду, ошеломленный, с капающим с подбородка соусом. Потом его взгляд упал на стакан с компотом, стоявший перед ним. В глазах Ромова вспыхнул тот самый первобытный гнев, который не знает логики. Не долго думая, он схватил стакан и плеснул жидкостью прямиком в лицо Ермакову.

Шшшшшлеп! Компот залил Димке лицо, волосы, рубашку.

Это был не спусковой крючок, это был детонатор для бомбы. Начался настоящий компотно-макаронный Армагеддон.

Сначала кто-то завизжал: «Ааа, мой свитер!», потом кто-то захихикал и швырнул в ответ кусок хлеба. Один из пострадавших от первой тарелки Ермака, вытащив из волос длинную макаронину, с криком «Получай, гад!» запустил ее обратно в Димку. Димка, ослепленный компотом, ответил горстью картофельного пюре, схватив его с тарелки пятиклассника, сидевшего за соседним столом.

Через минуту количество принимающих участие в этой битве начало увеличиваться в геометрической прогрессии. Летели хлебные шарики, куски котлет и треклятые макароны. Воздух гудел от криков, смеха и возмущенных воплей. Столовая превратилась в филиал сумасшедшего дома.

Наша повариха тетя Маша металась, как угорелая, пытаясь криком остановить хаос: «Ребята, хватит! Прекратите! Я сейчас директора позову!» Но ее голос тонул в общем гаме.

Видя, как Серега Строганов, с диким смехом, целится в кого-то очередной порцией макарон, а Макс пытается уворачиваться от летящей в его сторону обгрызенной котлеты, я понял – надо действовать. Но… Сумасшествие, похоже, заразно.

С криком: «Да что ж вы делаете-то⁈» – я сам невольно запустил в ближайшую группу драчунов… огурец из своего салата. Ирония судьбы – огурец, описав дугу, идеально попал Никите Ромову прямо в глаз.

Никита, ослеплённый и оглушенный, на секунду отшатнулся, потирая глаз, и в этот момент…

– ПРЕКРАТИТЕ СИЮ ЖЕ СЕКУНДУ! – раздался резкий крик.

Это была Наташка. Она, первой из всех присутствующих осознав происходящее, с невероятной скоростью подлетела к эпицентру драки – Никите и Ермакову, а потом буквально втиснулась между ними, раскинув руки в стороны, как щит, попутно отталкивая их друг от друга.

– Вы совсем с ума сошли⁈ Что вы творите⁈ Что за детский сад! – Ее голос резал воздух, заставляя на мгновение притихнуть даже самых отъявленных метателей еды.

Ермаков, обескураженный её внезапным вмешательством и яростью, замер, вытирая компот с лица. Никита, моргая и пытаясь протереть глаза, тоже вроде бы угомонился.

Я подскочил к Ермакову, рывком схватил его за плечо, оттягивая от Наташки и Ромова.

– Димка, очухайся! Ты что творишь? Хватит! Немедленно!

Мой голос звучал как приказ. Твердо, низко, с той самой взрослой интонацией, которую сейчас я не мог контролировать. И, к моему удивлению, Ермаков дрогнул. Его ярость сменилась растерянностью. Он перевел дикий взгляд с Ромова на меня, и что-то в моих глазах или голосе заставило его опустить руки. Он тяжело дышал, с него капало…Все, что можно, с него капало.

Внезапно шум в столовой стих окончательно, и все взгляды устремились к входу. На пороге, как грозное воплощение возмездия, стояла директриса.

Она медленно поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, осматривая заляпанные макаронами и компотом стены, перемазанных школьников и пол, усеянный объедками. Ее лицо выражало сначала абсолютное, ледяное недоумение, которое быстро начало сменяться яростью.

И именно в этот момент Серёга Строганов, видимо, от неловкости, от страха или просто по инерции продолжая пищевую войну, не глядя схватил со стола последнюю нетронутую тарелку – полную до краев макарон по-флотски. Не знаю, что он собирался с ней делать. Возможно, уничтожить, как неопровержимую улику. Это же Строганов, у него вечно в голове появляются странные идеи.

Серега сделал нелепый замах, его нога поскользнулась на разлитом компоте… и тарелка выскользнула из его рук. Но вместо того, чтоб упасть, она полетела вверх, описала короткую, роковую дугу и… Шлеппп!

Сочно, с мерзким хлюпающим звуком, вся порция макарон с томатным соусом приземлилась прямиком на идеально уложенную с причёску директрисы. Еще теплые «червяки» сползли по ее лбу, щеке, за воротник строгого костюма, оставив жирные оранжевые дорожки.

Повисла абсолютная, оглушительная тишина. Такую тишину, наверное, слышат перед взрывом сверхновой звезды. Все в столовой застыли. Макс замер с половинкой котлеты в руке, Серега окаменел в позе человека, понимающего, вот оно, тот самый момент, когда перед глазами проносится вся жизнь. Я почувствовал, как у меня похолодели кончики пальцев.

«Ну всё, –мелькнула мысль, – приехали. Теперь всем капут».

Директриса не шевелилась. Она стояла, как памятник. Потом ее рука медленно, очень медленно поднялась и осторожно, с невероятным отвращением, сняла с макушки длинную, сочную макаронину. Взгляд Жабы, сначала шокированный до немоты, медленно поднялся и уперся в Строганова. Серега что-то пискнул и по-моему, начал тихонечко приседать, намереваясь спрятаться под стол.

– СТРОГАНОВ! РОМОВ! ЕРМАКОВ! ДЕЕВА! И ВСЕ… КТО… УЧАСТВОВАЛ… В ЭТОМ… БЕ-ЗО-БРА-ЗИ-ИИ! – Каждое слово было как удар молота по наковальне. – НЕ-МЕД-ЛЕН-НО! В МОЙ! КА-БИ-НЕТ! СЕЙЧАС ЖЕ!

Ситуация окончательно и бесповоротно вышла из-под контроля. Наташка побледнела как полотно. Ермаков сник, опустив голову. Все мы понимали, что на фоне недавнего предупреждения директрисы, это означало неминуемую катастрофу – вызов родителей, строжайший выговор, а то и обещанное исключение из пионеров. И все это – благодаря «избирательной кампании» Ленки Рыковой, которая, как я успел заметил краем глаза, уже скрылась в толпе.

Глава 18

Хлопнувшая дверь директорского кабинета отрезала нас от гулких коридоров школы, как крышка гроба. Ощущение было именно таким. Что всю нашу компанию сейчас просто-напросто закопают.

Воздух внутри кабинета казался слишком густым, пропитанным запахом полироли и леденящим холодом гнева Александры Ивановны. Этот гнев ощущался физически. Мне кажется, если бы не опасения по поводу уголовного кодекса, директриса всех нас грохнула бы прямо тут. По-тихому, пока нет свидетелей. Потому что взгляд у нее был именно такой:«Вас проще прибить, чем перевоспитать!»

Жаба медленно обошла свой стол. Конкретно в данный момент она напоминала не безобидное земноводное, а хищника, оценивающего добычу. Ее взгляд, тяжелый и неумолимый, скользнул по нашей перемазанной, помятой, компотно-макаронной компании: я, Серега (с томатным соусом на ухе), Димка Ермаков (красный, как рак, с засохшими макаронами в волосах), Никита Ромов (следы компота на рубашке), Макс (он вообще попал на разбор полётов за компанию) и Наташка Деева – самая чистая, но с лицом, выражавшим готовность к расстрелу.

Самое обидное, Рыкова осталась вообще ни при делах. Ленки гнев директрисы не коснулся, потому что она, чисто физически, участия в побоище не принимала, а тот факт, что вся эта срань началась из-за нее, мало кого волновала.

Правда и мы промолчали насчет Рыковой. Потому что это выглядело бы максимально тупо. Типа, мы не сами, нас подставили. Бред. Тем более, Александра Ивановна попала в самый разгар баталии и начальный этап ее мало интересовал.

– Объясните, – голос Жабы был тихим, но от этого звучал как-то зловеще. – Объясните мне, уважаемые, что это за… перформанс? Вы решили устроить в школьной столовой… что? Битву едой? Вы вообще понимаете, где находитесь? В школе! А не в свинарнике! Или вы уже настолько деградировали⁈ И кто вам вообще сказал, что с едой можно обращаться как… как…

Жаба замолчала, не в силах подобрать эпитеты. Честно говоря, я ее возмущение понимал. По крайней мере, насчет нецелевого использования школьных обедов. По-моему, директриса родилась до войны, а соответственно, знала, что такое голод. В ее глазах мы не просто кидались макаронами, мы попрали своим поведением нечто важное и где-то даже, наверное, святое.

Честно говоря, я испытал чувство, похожее на стыд, когда Жаба зависла, подбирая слова. Мне просто стало предельно понятно, что именно она хочет сказать.

Однако, гнев директрисы был настолько велик, что она не смогла продолжить начатую фразу. Только махнула рукой и остановилась напротив Сереги, который съежился, всей душой желая стать невидимкой. Ее палец, тонкий и костлявый, ткнул в воздух в сантиметре от его носа.

– Строганов! Ты! Это ты устроил? Уверена, все случившееся твоих рук дело.

Серега издал звук, похожий на писк мыши, которую за хвост ухватил особо опасный и особо голодный кот. Я заметил, как у него несколько раз дёрнулся правый глаз. Не то, чтоб Строганов боялся директрису. Это вряд ли. Но вот Серегин батя… Он – мастер спорта по ремню. И если в этот раз Жаба все-таки вызовет родителей, а это как пить дать, Сереге светило нечто эпическое. Вот батю Строганов боялся очень сильно.

– Александра Ивановна… – попытался вставить я свое веское слово, но Жаба повернулась ко мне с такой скоростью и с таким эмоциональным выражением лица, что я инстинктивно отпрянул.

– Молчать, Петров! Твое присутствие здесь – вообще закономерность! Ваше присутствие. Всех вас. Вы как магнит для неприятностей! Но… Ладно эти…– Жаба окинула нас выразительным взглядом, а потом посмотрела на Наташку, – Но ты, Деева! Ты ведь староста! Где был твой контроль? Где твое влияние? Ты должна была предотвратить этот… хаос! Вместо этого ты в центре скандала! Опять!

Наташка побледнела еще сильнее, но подбородок ее упрямо вздернулся. Я знал этот взгляд – сейчас она взорвется. Моя рука машинально потянулась к Наташкиной. Я сжал ее пальцы, намекая, чтоб девчонка просто молчала. Так как мы стояли с Деевой рядом, то моего движения никто не заметил. Кроме самой Наташки, конечно.

– А ты, Ромов! – Директриса шагнула к Никите. – Думала, ты приличный мальчик из приличной семьи! У тебя же такой интеллигентный отец! Представь, каково ему будет узнать о том, что сейчас произошло. И вы, Ермаков с Микласовым… Полный набор. У меня ваша компания уже в печенках сидит!

Макс открыл было рот, собираясь сказать в свое оправдание, что он вообще не при делах, но тут же закрыл его обратно. Наверное, решил, будет неправильным сейчас валить всю вину на нас. Типа, не по-товарищески.

– Я требую объяснений! Немедленно! Кто зачинщик? Кто бросил первую… макаронину⁈ – Голос Жабы снова набрал силу, сотрясая стекла в шкафу с кубками, полученными учениками за достижения в разных сферах.

Наступила мертвая тишина. Все знали, что с точки зрения практического воплощения начал Ермаков. Но сдать его каждый из нас считал неправильным. К тому же, как ни крути, но источником проблемы, ее отправной точкой, оставалась Рыкова, эта змея подколодная.

Я видел, как Никита сжимает кулаки, как Наташка готова броситься в бой, словесный естественно, как Серега туманным взором смотрит в одну точку, представляя отцовский ремень.

– Моя вина, Александра Ивановна, – неожиданно для всех, включая себя, сказал я. Голос прозвучал странно громко в гробовой тишине. – Я… нечаянно толкнул Ермакова. Он уронил тарелку. А дальше… ну, понеслось.

Все головы, включая Жабину, повернулись ко мне. В глазах Макса читалось: «Ты совсем охренел⁈». Наташка тоже смотрела с немым вопросом. Никита – с непониманием. Ермаков – с надеждой.

– Ты… ТОЛКНУЛ? – Жаба произнесла это слово так, будто я признался в покушении на генерального секретаря. Тьфу-тьфу-тьфу…– Петров, ты берешь на себя ответственность за… за ЭТО? – Она махнула рукой в сторону выхода из кабинета, намекая, наверное, на столовую.

– Ну… да, – я пожал плечами, стараясь выглядеть максимально виноватым и нелепым. – Неловко получилось. Поскользнулся. На… на огурце. – В голове лихорадочно крутились возможные оправдания. – И задел Димку. Он не виноват. А уж про Серегу… Он просто пытался поймать летящую тарелку. Чтобы она не разбилась. Героически, можно сказать. Но не рассчитал. Физика, понимаете? Сила трения, инерция… – Я замялся, понимая, что несу ахинею, но остановиться уже не мог. – В общем, виноват я. Один.

Жаба смотрела на меня так, будто только что, прямо на ее глазах, у Алексея Петрова выросла вторая голова, и на этой голове тоже были макароны. Лицо директрисы выражало смесь недоверия, ярости и какого-то тупого изумления. Она явно ожидала коллективных оправданий, взаимных обвинений, слез, но не моего признания.

– Петров… – начала директриса, но тут дверь кабинета с тихим скрипом приоткрылась.

Мы все, как один, повернули головы в сторону источника звука.

– Ну нет… – Прошептал я себе под нос, всеми фибрами души чувствуя, как ситуация из поганой превращается в очень поганую.

В проеме, образовавшемся между створкой и дверным косяком, показалась взъерошенная голова деда Ивана с неизменным картузом на затылке. Деда Ивана! Уже одного этого факта было достаточно, чтоб понять, ничего хорошего дальше не последует.

Дед выглядел несколько странно. Он зачем-то нарядился в вельветовый пиджак, в верхний карман которого вставил сильно увядший цветок. Понятия не имею, где он его вообще раздобыл. При этом щеки его были гладко выбриты, а глаза горели каким-то непонятным и незнакомым огнем.

Но самое любопытное, дед выглядел немного смущенным и торопливым, будто он в школу не пришел, а прибежал.

– Александра Ивановна? Простите великодушно, что врываюсь… – Родственник бочком протиснулся в кабинет. – Я внука ищу. Лёшку. И его братца… Илюшку. Хотя нет. Илюшку не ищу. Тот в садике.

Я, Серега, Макс, Наташка, Димка и даже Никита смотрели на деда молча, в полном недоумении. Во-первых, какого черта он вообще тут делает? Во-вторых, что за ахинею несет? Какой, на фиг, Илюшка?

Однако, стоило мне повернуться к директрисе, и я охренел ещё больше. Жаба смотрела на деда Ивана взглядом, полным… Я даже не знаю, полным чего. В этом взгляде были радость, смущение, восторг, растерянность и ещё куча всяких эмоций, противоречащих друг другу. Но самое главное – зуб даю, Александра Ивановна знала моего родственника. Хотя, чисто теоретически, быть этого не может. Даже я его увидел впервые несколько дней назад.

– Говорят, тут… инцидент?– Дед окинул взглядом нашу помятую компанию, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на… понимание. – А-а-а… Вижу, культурный обмен мнениями был. Энергичный. А я как раз мимо шел… подумал, загляну, проведаю внука… да и тебя, Саня, повидать…– Он бросил быстрый, чуть смущенный взгляд на директрису, в котором мелькнуло что-то давно забытое, теплое и неловкое одновременно. – Не виделись годков тридцать, поди. Больше? Как меня по распределению в деревню отправили. Да? Видишь, как вышло… Я там так и прижился. А ты, значит, в педагогику свою пошла… Директором стала…Прямо как супруга моя. Видать тяга у меня к педагогам имеется…

Дед тихо хохотнул и подмигнул Жабе одним глазом.

Как только он произнес эту фразу, все мы, опять же, как один, повернули головы в сторону Александры Ивановны.

Директриса стояла, не шевелясь, но ее лицо выпадало такую гамму эмоций, что лично мне стало даже как-то не по себе. Будто я в замочную скважину подглядываю.

– С Людмилой, понимаешь…это супруга моя, Людмила… Ага… Она, видишь, опять паркет заставила натирать. Ну, я и смылся. Думаю, куда податься? Школа! Тут душа отдыхает…

И только после этого до меня дошло, в чем дело. Похоже, дед Иван и Жаба учились вместе. Наверное… Может, здесь, в городе, может, еще где-нибудь. Потом дед, похоже, уехал в деревню. А теперь, каким-то образом выяснил, что Александра Ивановна работает в моей школе и явился, чтоб встретиться… с кем? Судя по реакции директрисы и по смущению моего родственника, я бы сказал, что их в прошлом связывали нечто большее чем дружба.

– Ну как живешь, Санечка? – Спросил дед таким тоном, что даже Деева слегка покраснела.

Лицо Жабы дрогнуло. В ее глазах мелькнуло что-то неуловимое – то ли воспоминание, то ли смятение от внезапного вторжения прошлого в сегодняшнюю реальность.

Саня… Это обращение явно было из другого времени, из параллельного мира, где она была не грозной Жабой, а просто Саней, а мой дед – Ваней, лучшим другом, а потом…возможно, первой любовью, до того, как его после института распределили в далекую деревню, где он женился на местной учительнице Людмиле Владиленовне, превратившейся со временем в грозу его непоседливой натуры.

– Иван Петрович! – начала директриса, возвращая, беседу в официальном русло. Видимо «Санечка» и «Ванечка» – это было слишком. Хотя голос ее звучал слишком эмоционально. – Ваш внук… он… Они! – Жаба ткнула пальцем в нашу сторону, пытаясь вернуться в колею гнева. – Устроили в столовой… погром! Пищевое безобразие! И Петров здесь взял на себя… ответственность! Говорит, он толкнул Ермакова!

Дед Иван внимательно посмотрел на меня. Потом на Серегу, на Димку, на Наташку, на Никиту. Его взгляд задержался на остатках томатного соуса на плече директрисы.

– Вот как я удачно зашел… Думал старых знакомых проведать, а попал на разбор полетов… Алексей, значится… Толкнул? – переспросил дед, почесывая затылок. – Ну… Мальчишки. Энергия бьет ключом. Случайность. Александра Ивановна, вы же сами знаете, как это бывает. Помните, в девятом классе, на субботнике? Вы тогда ведро с известкой на завуча… нечаянно опрокинули? А мы ведь с вами знаем, что там случайности не было ни на грош. Такой скандал был! А вы – золотая медалистка, умница, активистка… да и просто… – Дед снова бросил на Жабу тот самый, чуть смущенный, теплый взгляд, словно напоминая не только о ведре с известью, но и о чем-то более личном. – Все бывает.