Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 339 (всего у книги 342 страниц)

 Глава 14

1

Холли собирается уезжать в Мэдисон – следующую точку тура Кейт, когда ей звонит Иззи и говорит, что Рассел Гринстед – не Триг.

– Его алиби по Рафферти и Синклеру совпадают. Его пистолет и пистолет жены – другого калибра. Короче, парень не боялся нас видеть, а просто был зол. – Потом, чуть с удовлетворением добавляет: – Наш визит, возможно, стал последней каплей для его брака. Он и так был на грани. Он изменял жене.

Холли почти не слышит эту часть. Она чувствует, как щеки у неё пылают таким румянцем, что в зеркале это выглядело бы скорее как лихорадка, а не красота (поэтому она не смотрится в зеркало).

– Я отправила тебя по ложному следу. Прости, Изабель.

– Не извиняйся. Это было хорошее предположение, просто неверное. Такое бывает. Ты была права по другому вопросу. У нас есть судебный эксперт, который ещё и любитель-графолог. Он провёл часть субботнего вечера, рассматривая под увеличением фотографию календаря преподобного Рафферти. Ты была права. Там написано ТРИГ, а не БРИГГС. «T», превращённая в «Б» – вот где подсказка, сказал он. У него нет никаких сомнений. Если псевдоним Билл Уилсон означает, что этот человек ходит на встречи АА, у нас есть реальный шанс узнать, кто он. Триг – не как Дэйв или Билл. Он выделяется.

– Мне правда жаль, Иззи. Я зашла слишком далеко и сломалась.

– Хватит извиняться, – говорит Иззи. – Во-первых, нам всё равно нужно было ещё раз опросить Гринстеда. Во-вторых, у нас есть потенциально важная зацепка – и это благодаря тебе. В-третьих, ты всегда слишком строга к себе. Дай себе немного чертового признания, Холс.

Холли чуть не сказала «прости, я постараюсь», но передумала.

– Спасибо, Иззи, это мило. Я связалась с моим человеком из Программы реабилитации. Если он знает какого-то Трига, я дам тебе знать, а ты мне.

– Я буду на этом настаивать, – говорит Иззи. – Это тебя шокирует, но среди копов много тех, кто страдает от зависимости, и некоторые ходят на собрания реабилитации. Я разошлю служебную записку с вопросом про Трига и гарантирую анонимность для любого, у кого есть информация. Ты сосредоточься на заботе о той женщине, которую охраняешь. Про неё говорят гадости на так называемой новостной станции – «Биг Боб».

– Сделаю всё, что смогу, – отвечает Холли и заканчивает звонок.

Идёт в ванную и умывается холодной водой, чтобы остудить пылающие щеки. Она понимает, что Иззи права: всю жизнь она зацикливалась на своих неудачах, списывая успехи на случайность или удачу. Отчасти это было из-за того, что выросла в тени (нет, под пятой) Шарлотты Гибни, но подозревает, что это просто её характер.

«Мне нужна своя программа, – думает она. Пусть будет AНО – Анонимные с Низкой Самооценкой».

Телефон издаёт звонок. Это Корри Андерсон, она сообщает, что они с Кейт уже садятся в машину и отправляются в Висконсин.

– Я выеду с опозданием на полчаса, – говорит Холли. – Держись основных дорог и следи за машинами, которые могут преследовать.

– Это не просто, – отвечает Корри. – После Айова-Сити за нами тянется хвост типичных фанатов Кейт.

– Следи за женщиной, которая едет одна. – Холли чуть не добавляет: «Наверное, в тёмных очках», но это глупо – в такой солнечный день многие водители их носят.

– Понялa, – говорит Корри легко и беззаботно. Холли не нравится это отношение. – Погоди. Кейт хочет с тобой поговорить.

Слышится шелест, и на линии появляется Кейт, её начальница.

– Я просто хочу ещё раз поблагодарить тебя за то, что ты сделала прошлой ночью. Я была как парализована. Как и Корри, и все остальные. Ты – нет.

Холли начинает говорить, что даже не думала, просто среагировала, но потом вспоминает слова Иззи: «Дай себе немного чертового признания, Холс». И говорит:

– Пожалуйста.

Это тяжело, но возможно.

Она заканчивает разговор с хорошим настроением. Ну... не совсем хорошим, ведь Холли никогда не чувствует себя полностью довольной собой, но ей становится лучше, и она решает побаловать себя булочкой перед дорогой.

Телефон снова звонит, когда она выходит за дверь. Это Джером. Он говорит, что с радостью займётся исследованием фундаменталистских церквей, которые имели проблемы с законом.

– Знаю, это большая просьба, – говорит Холли, бросая свой чемодан на заднее сиденье Крайслера (которым она всё больше наслаждается). – Извини, что отвлекаю тебя от книги.

– Я же говорил, я застрял на ней. Рано или поздно закончу – меня так воспитали – но, наверное, я не создан для художественной литературы. А вот исследовать... я это обожаю.

– Хорошо, сделай, что сможешь, но не бросай роман из-за меня. Моя идея, скорее всего, ни к чему не приведёт. Я уже облажалась с этим убийцей «заместителей» присяжных. – Опираясь на машину в мягком утреннем солнце, она рассказывает Джерому, как думала, что Триг – это прозвище Рассела Гринстеда.

– Не бери в голову, – говорит он. – Даже Аарон Джадж иногда промахивается. На самом деле, довольно часто.

– Спасибо, Джей.

– Не за что, Холлибери.

– Это один, – она не может скрыть улыбку в голосе. – Осталось ещё два.

Он смеётся и говорит:

– Я сохраню их. Береги себя, Холс.

– Вот так и планирую.

2

Тем временем Крис просыпается в шестом домике «Давенпорт-Рест». Зевает, потягивается и заходит в ржавый душ, размером с гроб. Кофе ему не нужен – выросший в Церкви Истинного Святого Христа в Барабу-Джанкшен, он никогда не употреблял кофе, равно как алкоголь и наркотики, включая аспирин.

Он в хорошем настроении. Вчера вечером диакон Фэллоуз упомянул группу «Сучки Бренды», и Крис проснулся с мыслями о них. Пастор Джим (он же Энди Фэллоуз) любит говорить: «Путь Креста – тяжёлый путь», и это правда, но именно поэтому каждая победа сладка. День, когда церковь одолела «Сучек Бренды», был действительно сладким.

Это произошло после того, как врача по абортам Генри Тремонта застрелил религиозный мученик по имени Тейлор Вереккер, когда Тремонт выходил из церкви. Табличка пастора Джима гласила:

«ТЕЙЛОР ВЕРЕККЕР ВЫПОЛНЯЛ ВОЛЮ БОЖЬЮ.»

3

Женщина по фамилии Блевинс придумала контрпротест, который мог привлечь много внимания в СМИ, и несколько её друзей, разозлённых вмешательством Церкви Истинного Святого Христа, поддержали идею. К тому же, это было весело – в этом Крис был готов признаться. Никто не говорил, что безбожные либералы лишены чувства юмора.

Блевинс, частичная наследница шоколадного состояния, имела достаточно денег – вероятно, не столько, сколько отец Криса, который пожертвовал почти всё своё состояние организации Церковь Истинного Святого Христа – но достаточно, чтобы купить девять мотороллеров и девять кожаных курток, все ярко-розового цвета, как дом мечты Барби.

На спинах курток было написано: «СУЧКИ БРЕНДЫ».

Девять женщин выбрали дождливый день, когда у Церкви Истинного Святого Христа было всего несколько местных протестующих. Они выстроились в V-образную формацию на Форту-стрит, Блевинс – впереди. Они мчались на своих мотороллерах к протестующим со скоростью около двадцати миль в час, напевая версию песни «Мы преодолеем», в которой «преодолеем» рифмовалось с «Богобоязненной сволочью».

Протестующие из Церкви Истинного Святого Христа разбежались. Репортеры и телеоператоры – все предупреждённые предусмотрительной мисс Блевинс – засняли всё на плёнку.

Место убийств было в торговом центре в конце Форту-стрит. Было достаточно парковочных мест, где участники контрдемонстрации могли развернуться и вернуться на улицу. Протестующие из Церкви Истинного Святого Христа снова разбежались, когда они снова появились. Брошенные плакаты были раздавлены. Всё ещё поющие и веселые, розовые мотороллеристки проехали пару сотен ярдов вверх по Форту-стрит, сделали круг и вернулись опять, напевая и выкрикивая такие слова, как «Бегите, вы самодовольные засранцы!» Мужчины и женщины из Церкви Истинного Святого Христа были мокрыми, холодными и слишком расстроенными, чтобы сразу же злиться. Они привыкли к крикам и насмешкам, но не к тому, что на них будут мчаться на мотороллерах. Большинство просто выглядели ошарашенными. Мать Криса терла себе руку. Правое зеркало мотороллера задело её по пути мимо. Её плакат «БОГ ОТПРАВЛЯЕТ УБИЙЦ-АБОРТАТОРОВ В АД» лежал у её ног. Крис пришёл в ярость, увидев, как мама выглядит – грустной, мокрой и побеждённой, с её блеклыми волосами (женщины в Церкви Истинного Святого Христа не красились), прилипшими к щекам.

Эти дамы встретились в доме Бренды Блевинс, которая была особенно возмущена плакатом, с которым стоял пастор Джим. Это случилось после того, как доктор, делающий аборты, Генри Тремонт, был застрелен религиозным мучеником по имени Тейлор Верекер, когда Тремонт выходил из церкви. На табличке пастора Джима было написано: «ТЕЙЛОР ВЕРЕККЕР ВЫПОЛНЯЛ ВОЛЮ БОЖЬЮ».

Джейми Фэллоуз, сын Энди, схватил Криса.

– У меня есть идея! Пошли! – закричал он.

Два молодых человека бросились в 7-Eleven на другом конце торгового центра. Там они скупили всё растительное и оливковое масло на полках. Джейми нетерпеливо ждал, пока Крис оплатит покупку кредитной картой «Хот Флэш» (Истинный Святой Христос не признавал пластиковые карты – считая их орудием «тайного правительства»). Затем они оба вернулись к Женскому Центру – двое молодых людей, взволнованных и смеющихся в голос.

– Помогите нам! – кричал Джейми другим протестующим. – Давайте, ребята!

Только пастор Джим стоял в стороне, но с улыбкой, пока бутылки с растительным маслом передавали, открывали и разливали по парковке, которую «Сучки Бренды» использовали как разворот.

– Что вы делаете? – спросила Гвен Стюарт, взявшая свой плакат, но отказавшаяся брать бутылку масла Wesson. – Это опасно!

Женщины из Центра, некоторые в медицинских халатах – как это было нелепо! – вышли посмотреть и поддержать «Сучек Бренды».

Мотороллеры вернулись, Бренда возглавляла колонну, согнувшись над рулём. Несколько протестующих Церкви Истинного Святого Христа всё ещё разливали масло, но большинство стояли в стороне с пастором Джимом и диаконом Энди. Мотороллеры въехали на парковку.

– Сучки рулят! – выкрикнула одна из них.

Они достигли точки разворота. Асфальт был не только мокрым, но и покрытым маслом, и все без исключения вылетели из-под контроля. Пение и крики сменились криками удивления и боли. Большинство розовых мотороллеров скользнули до самых витрин. Один из них прыгнул на бордюр и разбил витрину Richard Chemel's Pawn & Loan. Стекло рассыпалось.

Гитары посыпались на землю.

Наступила мгновенная тишина в небольшой толпе у Женского Центра, а затем они бросились к разбросанным и стонущим «Сучкам». Одна из женщин-медсестёр поскользнулась на маслянистой поверхности и упала на спину. Джейми закричал и хлопнул Криса по плечу.

Все «Сучки» были в шлемах – на этом настояла Бренда – и в новостях сообщили, что именно это, вместе с низкой скоростью, спасло их от серьёзных травм.

Наверное, так и есть, но было много ссадин, одна сломанная рука и пара вывихнутых плеч. Пять или шесть поваленных «Сучек» лежали на асфальте в состоянии шока; несколько поднялись на ноги, а сама Бренда Блевинс стояла на четвереньках с кровью, хлынувшей из носа.

Медсёстры и помощницы – а также несколько молодых женщин, пришедших на процедуру – начали помогать упавшим подняться. Одна из медсестёр, в халате, сплошь расшитом синичками (что-то жизнерадостное, чтобы мамы могли смотреть на это, пока их детей выскребают по кусочкам), подошла к Джейми, который широко улыбался. Она дрожала от возмущения.

– Насколько низко можно пасть? – кричала она. – Какой подлец может причинять боль таким женщинам?

Крис встал между ними, прежде чем медсестра Синичка успела ударить Джейми в нос, что, казалось, она собиралась сделать.

– Вы убиваете младенцев, – сказал Крис. – «Не подлость ли это, как думаешь?

Медсестра Синичка посмотрела на него, щеки пылали, рот был открыт.

Затем она раскинула руки в стороны и даже рассмеялась.

– Сегодня у меня в отделении беременная жертва изнасилования, но я не могу поговорить с тобой ни об этом, ни о чем другом, правда? Вы потеряны. Все вы, черт возьми, потеряны. Это Великий Американский Разлом. По крайней мере, вы сядете в тюрьму. – Она развернулась и повторила: – Все вы, черт возьми, потеряны!

Но никто не сел в тюрьму. Ни «Сучки Бренды», ни протестующие из Церкви Истинного Святого Христа. У пастора Джима был местный хороший адвокат на подхвате, и тот указал, что всё началось именно с «Сучек». Записи с камер безопасности Женского Центра это подтвердили. Хотя трюк с растительным маслом был низким ходом, группа Церкви Истинного Святого Христа соблюдала буферную зону, установленную законом FACE (Закон о свободном доступе к входам в клиники).

Кроме того, у нескольких из команды пастора Джима были синяки, якобы от проезжавших мотороллеров, почти все появились уже после инцидента. Единственный настоящий синяк был у Гвен Стюарт на руке, и она отказалась показывать его полиции, когда те пришли. Когда пастор Джим спросил её – самым мягким голосом – почему, она только покачала головой и не смотрела ему в глаза.

– Возможно, он был у меня раньше, – сказала она. – Я сейчас легко покрываюсь синяками.

4

Хорошее настроение у Криса (а бывает оно почти всегда, когда он Крис) – хрупкое, как перекачанный воздушный шарик. И вот этот шарик лопнул, когда он загружал чемоданы в багажник Киа. Всё из-за воспоминания о словах мамы: «Может, он у меня уже был. Я теперь легко покрываюсь синяками». Мама, которая сказала: «Это наш секрет». Мама, которая встала на защиту своих близнецов, когда их собственный отец был готов выкинуть их из церкви… а может, и из дома. В тот день она не была ничьей рабыней. У неё тогда ещё не было синяка – Крис сам видел, как зеркало мотороллера задело её. Но правда в том, что она действительно стала легко покрываться синяками. Потому что, как выяснилось, у неё была лейкемия. Через полгода после протеста в Роуклифе она умерла. Как только поставили диагноз, никаких врачей и уж тем более больниц не было. По рецепту пастора Джима, все шестьсот членов Церкви Истинного Святого Христа молились за Гвендолин Стюарт без остановки. В конце концов, воля Божья была исполнена.

Когда на следующий день после похорон Энди Фэллоуз нашёл Крисси за домом, плачущей, в укороченных брюках, с нелепо размазанной косметикой и париком, съехавшим набок, он её не осудил. Он только сказал:

– Что бы ей дали врачи? Ещё год страданий?

Это было слабое утешение, но лучше, чем никакого.

5

Холли уже в Рокфорде, штат Иллинойс, а пикап Кейт примерно в шестидесяти милях впереди, когда ей звонит Иззи. Она съезжает к Circle K и перезванивает. Иззи говорит коротко и с горечью:

– Ублюдок снова кого-то убил. Пожилой фермер, север штата, Росскомб. Сосед увидел, что он сидит, сгорбившись, за рулём трактора, и забеспокоился. Записки были у него в чёртовой шляпе. Брэд Лоури, плюс Финкель и Уэнтворт.

– Кто-нибудь видел...

– Мы проверяем, но пока – ничего.

– Это...

– Ваше дело? Нет. По-прежнему под юрисдикцией дорожной полиции штата и шерифа округа Кауслип, но мы с Томом едем туда. И у меня то, что ты называешь «Холли-хоуп».

– Это же деревня. Люди там замечают чужаков. Либо это была небрежность, либо чистое высокомерие.

– Может, и то и другое. Держи меня в курсе, как сможешь. И опять же, прости за...

– Буду. И хватит извиняться.

На этом Иззи отключается.

Прежде чем снова выехать на шоссе, Холли получает звонок от Корри. Они уже прибыли в Мэдисон.

– Кейт хочет, чтобы ты присоединилась к нам на обед. Это нормально?

– Скоро буду.

6

Когда Холли заходит в ресторан при отеле, женщины переглядываются – и начинают хохотать. В одно мгновение все её комплексы, которые никогда не уходят далеко, возвращаются на поверхность. Она вспоминает школу. Смех, направленный в её сторону, всегда возвращает её в школьные годы. Левая рука тут же тянется к молнии на брюках – проверить, застёгнута ли до конца.

Но Корри уже машет ей:

– Иди сюда, ты должна это увидеть! Это безумие!

Холли подходит к столу. Её утренняя булочка с джемом осталась далеко позади, и она как раз собиралась плотно поесть. Но теперь не уверена, голодна ли ещё.

– Корри – героиня, – торжественно говорит Кейт. – Она спасла меня.

Потом снова начинает смеяться и поднимает свежий выпуск «Куад-Сити Таймс». Холли берёт газету, не совсем понимая, о чём речь, но хотя бы уверена (почти уверена), что смеются не над ней.

Заголовок статьи под сгибом:

«ЗАЩИТНИЦУ ПРАВ ЖЕНЩИН АТАКОВАЛИ В РИВЕР-ЦЕНТРЕ»

Холли не помнит среди еБэйщиков (странно, как прилипло это слово) ни одного журналиста, но сопровождающее фото выглядит слишком профессионально, чтобы быть снятым на телефон.

Невероятный Халк, названный Виктором ДеЛонгом, 46 лет, Молин, штат Иллинойс, распластан лицом вниз на асфальте. Бейсбольная бита валяется в сточной канаве. Складной стул лежит рядом, ножками вверх. На переднем плане, обращённая к камере, с выражением крайнего удивления и при этом невероятно красивая – Корри Андерсон.

Согласно новостям, именно Корри пнула стул и сбила с ног предполагаемого нападавшего.

– Я позвоню и попрошу их напечатать опровержение, – говорит Корри.

Холли немедленно реагирует:

– Даже не думай. Мне нравится всё именно так, как есть.

Она всегда помнит твёрдую заповедь матери о женщинах в газетах: «Леди должна появляться в прессе только трижды – при рождении, свадьбе и смерти».

Разумеется, для Холли этот поезд давно ушёл.

– Попадание Корри в газету за героизм – это только половина нашей радости, – говорит Кейт. – Мы выступаем в Минго в пятницу вечером, и жизнь прекрасна.

– Последнее, что мешало, – это страховка, – поясняет Корри. – У группы Сестры будет много оборудования на сцене. Страховая компания повела себя... умеренно паршиво.

– Ещё бы, – говорит Холли. Она думает о том осле с большими зубами. Пока он не снится ей в кошмарах, но всему своё время.

– Инструменты, мониторы, куча кабелей, плюс циклорама Сестры Бесси – на ней, как мне сказали, изображены легендарные соул-певицы прошлых лет. Кейт пришлось подписать отказ от претензий.

– Ну конечно, – говорит Холли. – Страховые компании такие зануды.

Женщины смеются, хотя Холли вовсе не считает страховые компании вроде Global Insurance смешными. Она говорит, что это отличные новости… хотя ей всё-таки хотелось увидеть, как Сестра Бесси поёт гимн в Дингли-парке. И, конечно, Иззи в качестве питчера в команде полиции.

Холли считает, что умеет болеть за свою команду не хуже других.

7

Барбара в это воскресное утро сидит в своей маленькой (но уютной) мансарде над гаражом родителей и пытается написать стихотворение. Получается плохо, потому что её мысли всё время возвращаются к «Lowtown Jazz» – стихам, ставшим песней. Она снова и снова уходит в задумчивость, пытаясь придумать рифмы к слову джаз, не заглядывая в словарь рифм.

Пока что всё, что ей пришло в голову – намаз (не слишком политкорректно) и Алькатрас.

Поэтому она с облегчением слышит звонок телефона – и с удовольствием смотрит, кто звонит.

– Сегодня репетиций нет, – говорит Бетти. – Ты занята?

Барбара смотрит на исписанные строчки и исправления.

– Не особо.

– Приезжай в отель, забери меня. Покажи мне что-нибудь весёлое в этом городе. Ты за?

– Конечно. А тебе что нравится?

– Удиви меня.

8

Бетти ждёт в вестибюле «Гарден-Сити-Плаза», она выглядит небрежно и неприметно – юбка до середины икры, носочки, платочек на голове и солнцезащитные очки в оправе. Они выходят тем же путём, каким зашла Барбара – через автостоянку. Оказываются в переулке за отелем.

– Куда мы идём? – спрашивает Бетти.

– Увидишь. Прогуляться хочешь?

– Прогулка – звучит хорошо. – Бетти шлёпает себя по внушительной ягодице. – Надо бы сжечь пару калорий.

– Судя по тому, как ты двигаешься на сцене, ты их и так жжёшь вполне себе активно.

Они идут по Клэнси-стрит и, в конце концов, выходят на набережную.

Ещё квартал – и вот уже Лейквуд, небольшой парк аттракционов с пирсом Уондерлэнд на дальнем краю. К тому времени они уже болтают как давние подруги, а не как только что познакомившиеся.

– Не знаю, любишь ли ты такие штуки, – говорит Барбара. – Этот парк только-только открылся на лето, и, похоже, ещё не всё работает...

Бетти хватает Барбару за руку и покачивает её.

– Что-то работает, потому что я чувствую запах сахарной ваты.

Бетти покупает два рожка, и они садятся на скамейку, поедая розовые облака.

– Каждый кусочек – как возвращение в детство, – говорит Барбара.

– У меня тоже, – откликается Бетти. – Ты думала насчёт тура с нами?

– Думаю… мне стоит остаться. Попробовать написать стихи. Музыка… не знаю… она как будто мешает.

– Блокирует музу? – хмыкает Бетти.

Барбара расхохоталась.

– Никогда не думала об этом так, но ты права.

Бетти выбрасывает рожок – смела его подчистую – и указывает через дощатый настил, который ведёт к пирсу.

– Вон то тоже открыто. Пойдём.

Барбара смотрит на тарантай-машинки и снова разражается смехом.

– Ты серьёзно?

– Девочка, я тебя размотаю!

Бетти покупает билеты в кассе и кое-как втискивается в одну из машинок. Барбара садится в другую, и они начинают гоняться, крутя детские рулёчки, а штанги на их машинах сыплют искрами и пахнут, как трансформаторы игрушечных железных дорог. Барбара первой таранит Бетти, закручивая её в один из мягких бортов. Бетти визжит от смеха и выносит с дороги какого-то двенадцатилетнего, пускаясь в погоню за Барбарой. К моменту, когда питание отключается и машинки останавливаются, они успевают устроить несколько столкновений и даже загнать пару подростков в угол, где методично их «допинывают». Барбара смеётся до слёз, и Бетти тоже.

– Помоги мне вылезти, Барбара, я, чёрт побери, застряла!

Барбара берёт её за одну руку. Один из подростков – без малейшей обиды – за другую. Они вытаскивают Бетти из кабинки.

– Как пробку из винной бутылки, – говорит Бетти. – Спасибо, Барб. Спасибо, сынок.

– Не за что, – отвечает парень.

– Пошли найдем туалет, а то я сейчас штаны намочу, – говорит Бетти. В женском туалете они одни. Бетти спрашивает, есть ли у Барбары парень.

– Никого постоянного, – отвечает та. – Пробую, но не покупаю. А у тебя?

– Девочка, я для этого слишком стара.

– Никогда не бывает слишком, – говорит Барбара, надеясь, что это правда для них обеих.

– Была замужем, но не сложилось. Он по дурману, я по бутылке. Удивительно, что мы друг друга не прибили.

– Я боюсь пить, – признаётся Барбара. – Оба дедушки, по маме и по папе, были алкоголиками.

– Я уже семь лет как не прикасалась к бурбону, – говорит Бетти. – Вот и ты бойся дальше. Вреда от этого не будет.

Они катаются на колесе обозрения, и когда оно останавливается на самом верху, перед ними открывается бескрайнее озеро, исчезающее в утренней дымке. Бетти снимает с головы платок и поднимает его вверх, давая ему развеваться, как знамени. Затем разжимает пальцы и отпускает. Они следят, как он уносится прочь – алый мазок на фоне голубого неба. Бетти обнимает Барбару – коротко, но крепко.

– Это лучшее, что со мной случалось за последнее время.

– Со мной тоже, – говорит Барбара.

– Послушай меня сейчас внимательно, потому что я говорю начистоту. Твое заглавное стихотворение в сборнике, «Лица меняются», – оно до чёртиков меня напугало.

– Меня тоже, – отвечает Барбара.

– Это правда? Ты, может быть, и впрямь что-то видела?

– Видела. – Колесо снова приходит в движение, поднимая к ним реальный мир. – Я хотела бы сказать себе, что это было нереально… но думаю, что всё-таки да, было.

Бетти кивает с полным пониманием. Это – облегчение. Она не задаёт вопросов – и это ещё большее облегчение.

– Как пёс воет на луну – на то, что видит он, а не ты.

– Прямо как пёс, – соглашается Барбара.

Они покупают мороженое и идут к самому концу пирса. Солнце греет, но с озера дует прохладный ветер. Это удивительным образом создаёт идеальный баланс.

– В следующую субботу ты поёшь с «Кристалс», – говорит Бетти, глядя на воду. – Спой со мной. Услышь, как публика сходит с ума… а она сойдёт. А потом решай. Но как бы ты ни решила, ты и я – останемся друзьями. Устраивает?

– Да, – говорит Барбара и уже знает, что однажды, возможно, скоро, она расскажет Бетти, что произошло в лифте, когда Чет Ондовски показал своё настоящее лицо. Под ним не было ничего человеческого. Даже близко. Об этом знают только Холли и Джером, но Барбара почти уверена: Бетти – которая понимает, как это, когда псы воют на то, что могут видеть только они – поймёт.

– Отлично.

– Можно я спрошу у тебя кое-что, Бетти?

– Спрашивай.

– Что рифмуется со словом джаз?

Бетти думает, потом поднимает недоеденное мороженое.

– Хааген-Даз, – говорит она, и обе взрываются хохотом.

9

Произошла какая-то путаница с бронированием номеров в «Дабл-Три» в Мэдисоне, поэтому после завтрака троим женщинам приходится подождать в вестибюле, пока номера будут готовы. Кейт этим недовольна, но ничего не говорит. По крайней мере, пока.

Днём Корри замечает свою начальницу в бассейне и делает несколько звонков, пока Кейт наматывает круг за кругом. Холли возвращается к себе в номер и просматривает угрозы, которые присылал преследователь Кейт. Там есть записка, которую Корри подобрала на стойке отеля в Спокане – с фотографией, где Кейт и Корри смеются, – и фотографии открытки с сибирской язвой, снаружи и внутри.

Спокан:

«Ты получаешь только одно предупреждение, так что прими его всерьёз. В следующий раз это будешь ты, и это будет по-настоящему. Та, что говорит ложь, погибнет.»

Омаха:

На лицевой стороне: «ПРОСТАЯ ОТКРЫТКА ДЛЯ ПРОСТЫХ СУЧЕК».

Внутри: «АД ЖДЁТ ОБМАНЩИЦУ».

Напечатано аккуратным почерком. Холли всё больше уверена, что преследователь – религиозный фанатик. В случае убийцы из дела Иззи, возможно, дело не в религии (если не считать АА или АН разновидностью веры), но безумия не меньше.

Ах да, ещё есть фото с подписью «Лесбиянки». Оно заставляет Холли вспомнить Аль Пачино в «Лице со шрамом».

Холли снова открывает письмо, которое отправила Иззи перед тем, как присоединиться к Магическому Турне Кейт Маккей.

Хорошо сформулировано. Идеальная пунктуация. Юрист? Или даже… судья? Как, например, судья Уиттерсон, который отправил Даффри за решётку?

Однажды она уже допустила ошибку, предположив, что Рассел Гринстед может быть Тригом. Второй раз на те же грабли она не наступит.

Заходит на сайт окружного суда округа Бакай и находит фотографию судьи Ирвинга Уиттерсона. На вид ему под шестьдесят или даже за семьдесят – вряд ли он Триг. Тем не менее, она отправляет снимок Джону Акерли с коротким сообщением, спрашивая, не встречал ли он этого человека на собраниях под именем Ирв… или Ирвинг… или Триг.

«Хватит. Это не твоё дело. Выйди из номера и подыши свежим воздухом. Прогуляйся, проветри голову».

Хорошая мысль. Ни на секунду ей не приходит в голову поплавать в бассейне отеля. Она умеет плавать брассом и на спине – отец научил её в детстве – но, помимо страха подхватить молочницу, у неё нет и капли уверенности в себе, как у Кейт. Оказаться на публике в купальнике для Холли – почти физически болезненно.

Холли даже не доходит до парковки. Корри сидит на солнце у своего номера и плачет. Увидев Холли, она натягивает улыбку:

– Привет, Холли! – она старается звучать бодро.

Холли стаскивает стул от соседнего номера и садится рядом.

– Что случилось?

Корри пытается улыбнуться шире, но выходит только болезненная гримаса.

– Ничего. Правда.

– Не похоже на «ничего».

Корри быстро проводит ладонью по щеке, как бы стирая слёзы – жест, который Холли слишком хорошо знает. Она ведь тоже когда-то была в возрасте Корри. И не очень-то была готова к жизни. А если быть честной – совсем не готова.

– Просто Кейт устроила мне взбучку, как только мы остались вдвоём. Не в первый раз, не в последний. Она бывает щедрой, но может быть и жёсткой.

– За что?

– За то, что пришлось ждать в лобби. Потому что я забыла заранее позвонить и договориться о раннем заселении. А забыла потому, что номера были оформлены на тебя. А ещё снаружи были люди с автографами. Она терпеть не может, когда на неё пялятся.

«А ещё она терпеть не может, когда с ней обращаются как с обычной смертной, – думает Холли. Когда не получает обслуживания класса А».

Холли говорит:

– Я должна была это сделать.

Корри качает головой:

– У тебя своя работа, у меня своя. Просто… всего так много, за всем нужно уследить.

Холли удивлена тем, насколько сильно её злит такое поведение Кейт, хотя она уважает её за смелость и прямоту. Отчасти потому, что сама бывала на месте Корри – как сказал бы Джон, она это чувствует – но больше всего злит просто несправедливость. Этой молодой женщине плеснули в лицо отбеливателем, и только благодаря собственной смекалке она не вдохнула споры сибирской язвы. Всё, что пришлось пережить Кейт, – это кровь и внутренности на чемоданах. Она даже одежду не заменила. А Корри всё это время была рядом. И за всё это – получить выговор за забытое раннее заселение.

Холли говорит:

– Это несправедливо.

Корри бросает на неё взгляд, и выражение лица Холли её явно пугает.

– Не говори ей ничего! Только не это! Не подставляй меня! Я понимаю, как тяжело сейчас Кейт. Правда понимаю.

Чего Корри не понимает – так это того, что Холли в принципе не способна пойти к Кейт Маккей и сказать ей в лицо: «Вы плохо обошлись со своей ассистенткой, и это недопустимо».

Холли смотрела в лицо заряженному пистолету; по меньшей мере дважды сталкивалась с существами, существование которых не объясняет ни одна наука. Дело не в том, что ей не хватает храбрости. Ей не хватает элементарного чувства собственного достоинства, чтобы уличить кого-то в жестокости или несправедливости. Возможно, она никогда не сможет это сделать. Это куда более глубокая трещина в характере, чем её нелюбовь к купальникам. И она не знает, как это исправить.

«Ну и ладно, – говорит себе Холли. – В конце концов, я всего лишь ещё одна сотрудница».

И тут же начинает себя за это презирать.

– Я ничего не скажу, Корри. Но это... отвратительное поведение... – И, увы, максимум, на что она способна: – Очень неприятно.

Корри кладёт руку на запястье Холли.

– Нужно учитывать, под каким давлением она живёт уже много лет. Всё началось с тех пор, как она ушла из городского совета Питтсбурга – из-за того голосования, когда пытались убрать из школьных библиотек книги с так называемой гомосексуальной пропагандой…

– Я в курсе, – говорит Холли. – Я читала её книги, Корри.

– Но настоящий поворот был, когда Верховный суд вынес решение по делу «Доббс». Когда передали решение по абортам штатам. Вот тогда для неё всё и началось. Теперь это для неё – борьба за каждый штат. Мобилизация избирателей. Обличение мужчин у власти, у которых религия едва прикрыта фиговым листком. Да, она немного зациклена. Может, все, кто по настоящему предан идее, такие. И как же они её ненавидят. Заголовки вроде «С*ка вернулась» в «Брейтбарт» – букву «у» заменяют звёздочкой, чтобы читательницы-Карен не обиделись.