Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 176 (всего у книги 342 страниц)

– Ну еще бы. Помню, конечно.

– Вот именно на эту тему они и беседовали. Этот писака по имени Спенсер надрался в хлам и стал нести обычную ахинею, что-де надвигается фашистская диктатура и что пора бы уже Тавернер со товарищи принять какие-то меры. И она сказала… – Хобден прищурился, силясь восстановить в памяти события. – Она сказала что-то типа «ситуация на контроле». Или «мы над этим уже работаем». Черт, я не помню дословно, что она ответила, но она дала понять, что нечто находится в разработке. Нечто направленное не столько против БНП, сколько против всего, как она выразилась, «ультраправого движения». А ты прекрасно знаешь, кого еще они имеют в виду.

– И она сказала это при тебе?

– Они меня не видели.

– Погоди, первая замглавы МИ-пять объявляет о предстоящей операции против БНП, против ультраправых организаций и делает это в баре?

– Ну, они там все были поддатые… Дело в другом. Именно это и произошло. В данный момент происходит. Ты что, новости не смотришь, что ли?

Пи-Джей окинул его холодным взглядом.

– Ну этот пацан в подвале… – пояснил Хобден.

– Я знаю, что ты имеешь в виду. То есть ты полагаешь, что это оно и есть? Это все – операция Конторы?

– А по-твоему, это чистое совпадение, что ли? За мной устанавливают слежку именно сейчас, на меня совершается покушение именно в тот день…

– Если это так, – сказал Пи-Джей, – то это самая косячная спецоперация из всех, о которых я слышал, включая высадку в заливе, мать их, Свиней!

Он посмотрел на бутылку в руках и начал оглядываться в поисках еще одного стакана. Ближайшим кандидатом на эту роль оказался винный бокал, стоящий у мойки в ожидании помывки. Плеснув в него водки, он поставил бутылку рядом.

– Так ты поэтому мне названивал?

– Ну а сам-то как думаешь, умник?

Пи-Джей влепил ему пощечину, и эхо рикошетом разлетелось по кухне.

– Поогрызайся мне еще, мозгляк! Забыл, с кем разговариваешь? Ты – газетный пачкун, к которому приличные люди теперь на выстрел не подойдут. Я – верноподданный член кабинета министров ее величества… – Он оглядел намокшую манжету. – Ну вот, облился из-за тебя…

– Ты меня… ударил? – спросил Хобден голосом, дрожащим, как горошина в свистульке.

– Ну ударил. Нервы и все такое. Только, ради бога, давай без истерик. – Он подлил водки Хобдену в стакан. Хобден, конечно, жаба та еще, однако жаба далеко не безмозглая. Он сплоховал, позабыв об этом. Тем не менее Пи-Джей был вне себя от ярости. – То есть ты звонил мне потому, что полагаешь, будто эта… это… этот спектакль устроило МИ-пять в целях дискредитации правых и что за тобой якобы ведется слежка, и при всем при этом ты мне звонишь? Ты совсем, нахер, башку потерял?

– Мне нужно было кому-то рассказать. Кому мне еще было звонить?

– Только не мне.

– Мы с тобой давно знаем друг друга…

– Мы с тобой не друзья, Роберт. Запомни это хорошенько. Да, в своих статьях ты всегда был объективен по отношению ко мне, и я признателен тебе за это, но давай посмотрим правде в глаза: на сегодня ты, мать твою, никто, и ассоциироваться с тобой я теперь не могу никаким боком. Так что ты обратился не по адресу.

– А к кому мне следует обратиться?

– К своим друганам из Британской патриотической партии не пробовал?

Багровый след от пощечины на лице Хобдена потемнел.

– К друганам? К моим друганам?! Кого, по-твоему, они в первую очередь обвинили, когда тот список слили в Сеть? Половина угроз, которые я теперь получаю, исходит от тех, кого я поддерживал! По их мнению, во всем виноват я и, если бы не я, к ним никто не стал бы цепляться. Потому что нам всем прекрасно известно, кто слил этот список в интернет. Та же самая левацкая шайка, которая докапывается до меня и сейчас.

– Возможно. Однако я все равно не понимаю, почему ты решил заявиться ко мне на дом посреди ночи…

– Потому что это надо остановить.

* * *

– Рассказывай, – сказал Лэм и щелкнул зажигалкой перед лицом Тавернер, словно пригрозил.

Она наклонилась к язычку пламени. Седьмая за сегодня. Наполнять легкие дымом становилось привычным занятием. Она выдохнула.

– Ты когда-нибудь задумывался, почему мы занимаемся тем, чем мы занимаемся?

– Третий час ночи, Тавернер. У меня минус два сотрудника. Может, давай сразу к делу?

– За время, прошедшее с Седьмого июля, было предотвращено пятнадцать терактов, Джексон. Чистая правда. Об этом во всех газетах написано.

– Тем лучше для нас.

– На одиннадцатой полосе, внизу.

– Если ты хотела стать звездой, то, возможно, ошиблась, поступив на секретную службу.

– Я сейчас не о себе лично.

Джексон Лэм подозревал прямо противоположное.

– Наши провалы освещаются в прессе куда шире, чем наши успехи. Уж кому-кому, а тебе это должно быть известно. Сомнительное досье? Оружие массового поражения? Ну там Шестерка облажалась, но, думаешь, кого-то это волнует? – Она заговорила быстрее, слова сыпались одно за другим, и за каждым тянулся дымный след. – Недавно был опрос. Сорок с чем-то процентов считают, что Пятерка так или иначе приложила руку к гибели Дэвида Келли[416]416
  Дэвид Кристофер Келли (1944–2003) – сотрудник министерства обороны, эксперт по биологическому оружию, покончивший с собой вскоре после дачи показаний парламентской комиссии, расследовавшей скандал вокруг так называемого «Иракского досье».


[Закрыть]. Сорок с чем-то процентов! Как ты думаешь, каково мне читать такое?

– И ты решила действовать, да? Погоди, дай угадаю. Ты состряпала тухлый сценарий, по которому некая неофашистская группировка похищает мусульманского мальчика и грозится отрезать ему голову на «Ютьюбе». Но этого не происходит благодаря тому, что один из них оказывается внедренным сотрудником госбезопасности. В самый последний момент Пятерка освобождает несчастного заложника и под международные медийные фанфары заявляет о себе как об организации чрезвычайно эффективной и не щадящей ничего ради достижения поставленных целей. – Он выдохнул струйку дыма. – Я угадал?

– Тухлый сценарий?

– Ты серьезно? Один труп уже есть, плюс полутруп в реанимации, и все это лишь потому, что ты пытаешься избежать огласки в прессе. И кстати, позволь тебе напомнить, что оба – мои сотрудники. Или, вернее, были.

– С Сид Бейкер вышло плохо. Извини.

– Я тронут.

– Моди, судя по всему, сам наступил себе на яйца, и никакой ответственности за него я нести не собираюсь. Но что касается Сид Бейкер – я извиняюсь.

– Я впишу эти слова в график процедур над ее койкой. Ну, в табличку, где отмечают замену катетеров. Черт возьми. Ты действительно считала, что это все сработает?

– Все еще может сработать.

– Бред. Твое шапито начало разваливаться еще до начала представления. Объясни про Хобдена. В чем его опасность?

– Я не вполне уверена насчет его опасности.

– У нас тут не фехтовальный матч. Ты попросила выкрасть его файлы и домашний мусор. Зачем?

На секунду она приложила ладонь ко лбу. Когда она снова взглянула на Лэма, ему показалось, что кожа у нее почти прозрачная. Вены натянуты на голую кость. Тронь одним пальцем – и рассыплется.

– Тебе известен Дейв Спенсер? – спросила она.

– Писака из «Гардиан»?

– Был когда-то. Выперли. В общем, да, он самый. Мы с ним друзья. Странно, правда? Я – и левацкий журналист, да?

Для Лэма ничто не было странным; за исключением того, пожалуй, что у людей бывают друзья.

– Однажды мы сидели в «Рубеже», как раз в день выборов в Европарламент, когда БНП получила два мандата, помнишь?

Лэм кивнул.

– Когда начали поступать результаты, Дейв, как и следовало ожидать, совсем слетел с катушек. Он вообще не дурак выпить. За это в том числе его и выперли. Короче говоря, он стал орать, что все это, дескать, по моей вине. Мол, чем вы там занимаетесь у себя в шараге и все такое. Не пора ли, мол, разобраться уже с этими занюханными нациками раз и навсегда?

– Ничего себе.

– Я не помню точно, что я ему тогда сказала. Просто чтобы он угомонился. Но что-то вроде – да, пора. Мы над этим уже работаем. Что-то типа того. Ничего конкретного. Ничего, на что можно сослаться.

– И все это – в присутствии Хобдена.

– Откуда мне было знать, что он тоже там? Он держался в тени. Сидел тихонечко и не высовывался.

– Еще бы он, мать его, высовывался. В его-то положении замудоханного отщепенца. – Лэм покачал головой. – Значит, ты сболтнула о готовящейся спецоперации против ультраправых в присутствии симпатизирующего ультраправым журналюги, так? Причем журналюги, уже озлобленного тем, что о его экстремистских наклонностях стало известно, и винящего в этом Контору. Ну, ничего удивительного, что ты хотела проверить, что именно ему известно, прежде чем пробить пенальти. Что у него в файлах оказалось?

– Фига с маслом. Число «пи» до полумиллионного знака после запятой или типа того. И кто из нас после этого параноик?

Себя Лэм параноиком не считал. Себя он считал осторожным. На месте Хобдена он поступил бы так же. Как турист-иностранец с бумажником-обманкой, где лежит пара баксов для местной шпаны, тогда как дорожные чеки и кредитки спрятаны в носке.

– Значит, ты отрядила Моди еще раз проверить, что ему известно, так? Свистнуть, собственно, жесткий диск, да? – Он помолчал пару секунд и добавил: – Кстати, он был при стволе.

– Ну в конце-то концов, Лэм! Неужели ты и вправду полагаешь, что я дала ему добро на это?

– На данном этапе меня уже ничто не удивит.

– Ему поручили изъять ноутбук. Предполагалось, что он разыграет домушника-торчка.

– Тогда надо будет добавить это трудовое достижение в послужной список Моди… – Лэм без малейшего предупреждения смачно сплюнул и продолжил: – И таким образом, Сид Бейкер в данный момент находится в операционной, где ей вытаскивают пулю из головы. А что касается Моди, то даже до него доперло, что все пошло, мягко говоря, не по плану. Поэтому он принялся заметать следы, включая удаление жучка, который он установил у меня в кабинете. И в процессе, как ты выразилась, сам себе наступил на яйца.

– Он там был один?

– Все мы в конце концов оказываемся одни. В наш самый-самый последний момент, правда? – Лэм щелчком запустил тлеющий окурок в темные воды канала. – Как бы там ни было, игра окончена. И для него, и для тебя. И для всей этой затеи.

– Все еще может получиться.

– Не может. Если раньше Хобден ни о чем и не знал, то теперь знает точно. Да, кстати, он в бегах. Я уже говорил? У тебя теперь нет иного выхода, кроме как дать отбой.

– Хобден – клоун. Если его где и напечатают, то в газетке с названием типа «На страже нации», чья аудитория и без того ограничивается лишь кучкой буйнопомешанных.

– Я имею в виду не последствия. Я имею в виду происходящее прямо сейчас. Все эти маргинальные группировки, вроде БПП, британских нацистов и прочего мудачья, разумеется, ненавидят друг друга всей душой, но всех остальных они ненавидят вдвойне. Хобден разнесет новость, если уже не разнес. Свяжись со своим засланцем и прикажи прекратить операцию. Иначе список сегодняшних потерь не ограничится Моди с Бейкер.

Она отвернулась.

– Тавернер?

– Это изолированная группировка. Они больше ни с кем не связаны.

– Это тебе так кажется. Ты сама видишь, куда все катится. Ты же профессионал, но твоя затея разваливается прямо на глазах, как мебель из «Икеи». Думаешь, эти клоуны, которых твой засланец развел, держат язык за зубами? С минуты на минуту кому-нибудь из них позвонит кто-то, кто знает кого-то, кто знает Хобдена, и расскажет, что их подставили, а это значит, что на данный момент два человека находятся в смертельной опасности. Твой агент и пацан-заложник. – Лэм сморгнул. – Который вообще никто, которому просто не повезло, что кожа у него оказалась подходящего цвета, так ведь?

Она молчала.

– Твою мать, – сказал Лэм. – А я-то думал, что хуже уже некуда.

* * *

– Потому что это надо остановить, – сказал Хобден. – Ты не понимаешь, что ли?

– Если это спецоперация Конторы, то ее, разумеется, и так остановят, – заметил Питер Джадд. – Пятерка навряд ли допустит, чтобы кому-то отрубили башку в прямом эфире. Весь смысл как раз в том…

– Я знаю, в чем весь смысл. В том, чтобы все моментально позабыли и о взрывах в метро, и о предрассветных обысках и арестах, заканчивающихся оправдательными приговорами. Вместо этого нам покажут боевичок, в котором наши доблестные разведчики спасают несчастного маугли, а в довесок – кто бы мог подумать! – представят все правое движение кровожадным шизанутым сбродом. Вот что я хочу остановить. А ты не хочешь? Или хочешь, чтобы все осталось шито-крыто?

– Сомневаюсь, что так оно и будет, – с шито-крыто у них в последнее время неважно. Но ты так и не сказал, почему решил обратиться именно ко мне.

– Потому что мы оба знаем, что времена меняются. Что всем честным людям этой страны до смерти надоело быть заложниками брюссельской либеральной шизы и что чем скорее мы возьмем будущее страны в собственные руки, вернем себе контроль над нашими рубежами…

– Ты серьезно вздумал мне проповедь читать?

– Это произойдет. Причем произойдет при теперешнем кабинете. Мы оба с тобой знаем, что оно произойдет. Если не при этом парламенте, так наверняка при следующем. И мы также с тобой знаем, что к тому времени ты планируешь проживать уже совсем по другому адресу. Совсем не в Ислингтоне, правда? – Хобден снова ожил. Глаза засияли. Дыхалка восстановилась. – А на Даунинг-стрит.

– Нет, ну конечно… – Тот Пи-Джей, что еще десять минут назад сыпал проклятьями, кипел бешенством и отвесил Хобдену оплеуху, теперь покинул помещение, а его место занял умильный увалень, так хорошо знакомый по телепрограммам и немалочисленным роликам на «Ютьюбе». – Разумеется, если родина призовет меня, я оставлю свое орало…

– И захочешь, чтобы твоя партия взяла правее. А что, если вдруг окажется, что территорию справа уже застолбили другие, причем кое-кто из них прославился попыткой обезглавить заложника в прайм-тайме?

– Ну это ты загнул. Даже самому последнему золотарю из числа твоих бывших коллег не придет в голову ставить на одну доску правительство ее величества и…

– Придет, если станет известно о твоих связях с одной из этих группировок.

Вот теперь-то начался разговор по существу.

– Не воображай себе, – продолжал Хобден, – что я ни разу не упомянул о них в печати потому, что считаю их невинным юношеским заблуждением. Я просто не хотел, чтобы тебе пришлось публично отмежевываться. Из тебя выйдет достойный премьер. Под твоим руководством наша страна сможет снова стать великой державой. И те из нас, кто за сильную власть, не хотят, чтобы тебе приходилось извиняться за убеждения, которые ты искренне разделяешь.

Пи-Джей аккуратно опустил бокал на кухонный прилавок и ровным голосом произнес:

– У меня никогда не было никаких связей с экстремистами…

Теперь он был Питером Джаддом, экспертом-обозревателем, любимцем телезрителей, и задействовал тот самый тон, который употреблял в теледебатах, готовясь подчеркнуто вежливо указать оппоненту на ошибку и одновременно выставить его полным идиотом.

– …но, если хочешь знать, в начале девяностых я действительно писал статью о деятельности некоторых маргинальных группировок правого толка и, собирая материал, действительно присутствовал на паре их встреч. – Он придвинулся так близко, что дышал Хобдену в лицо. – Кроме того, неужели ты думаешь, что по нынешним временам способен хоть кому-то внушить доверие? – Голос его стал бархатным. – Зато твое теперешнее жалкое прозябание покажется тебе курортом. По сравнению с тем, во что превратится твоя жизнь следом.

– Я не хочу скандала. Это совершенно не входит в мои планы. Но если бы захотел… – Аккуратно и неспешно Хобден допил содержимое стакана. – Если бы я этого захотел, то ничьего доверия мне не потребуется. Я располагаю кое-чем куда более эффективным. – Он поставил пустой стакан рядом с бокалом Пи-Джея. – У меня есть фото.

* * *

– Твою мать. А я-то думал, что хуже уже некуда.

– Дело не только в том, чтобы поднять престиж Пятерки, – сказала Тавернер. – Мы находимся в состоянии войны, Джексон. Даже тебе, у себя в Слау-башне, об этом должно быть известно. И нам дорог каждый союзник, и чем больше, тем лучше.

– Кто он?

– Дело не в том, кто он, а в том, чей он племянник.

– О господи. Ты серьезно?

– Родной брат его матери – Махмуд Гул.

– Приехали.

– Генерал Махмуд Гул. На данный момент первый заместитель Управления внешней разведки Пакистана.

– Да. Благодарю. Я в курсе, кто он такой. Охренеть.

– Считай это способом установить профессиональный контакт. Мы спасаем Хасана – получаем союзника. Думаешь, нам помешает иметь своего человека в пакистанской разведке?

– А о риске ты не подумала? Если все пойдет наперекосяк – а, видит бог, на данный момент все именно так и идет, – то Пятерка будет ответственной за убийство его племянника.

– Наперекосяк ничего не пойдет.

– Твоя вера трогательна, но от твоей глупости блевать тянет. Прекращай операцию. Немедленно.

С противоположного берега донесся еще один всплеск смеха, на этот раз менее естественный, скорее – плод выпитого, нежели красного словца.

– Хорошо. Допустим, мы так и сделаем. Положим этому конец. Сегодня же. – Она бросила взгляд на что-то позади Лэма, но тут же снова посмотрела ему прямо в лицо. – На сутки раньше. Это еще не значит, что план обязательно не сработает.

– Всякий раз, когда я слышу эту формулу… – начал Лэм, но она не дала ему договорить.

– Даже еще лучше сработает. Мы спасем мальчишку не в самый последний момент, а за сутки до назначенной экзекуции. А все почему? Потому что мы профи. Потому что мы знаем свое дело. Потому что ты знаешь свое дело.

Лэм как будто поперхнулся.

– Ты совсем спятила, – сказал он, вновь обретя дар речи.

– Все так и будет. Какие проблемы?

– Для начала отсутствие документальных свидетельств планирования операции. Никаких письменных подтверждений ее подготовки. Как, по-твоему, я смогу объяснить, каким образом его обнаружил? Через небесное знамение, что ли? Его же похитили в гребаном Лидсе!

– Его перевезли сюда. Тут неподалеку.

– То есть они в Лондоне?

– Неподалеку, – снова сказала она. – А что касается подтверждений, то мы придумаем легенду. Да она уже наполовину и готова. Ключевое звено – Хобден. Твое подразделение вычислило его, перехватило файлы.

– В которых ни хрена не оказалось, – напомнил он.

– Это только на первый взгляд. Что там оказалось на самом деле, мы можем решить потом.

Вокруг было достаточно светло, чтобы понять по лицу Тавернер, что та говорит на полном серьезе. Похоже, она действительно спятила. В отрасли такое не являлось чем-то беспрецедентным, а уж с женщинами-то и подавно. Если бы она могла сейчас мыслить рационально, то наверняка бы заметила слабое звено в своей логической цепочке, а именно – какие бы плюшки она сейчас ни посулила, ему, Джексону Лэму, все они были до сраной лампочки.

Хотя, может быть, и заметила.

– Просто подумай. Подумай о том, что это может означать лично для тебя.

– Я сейчас думаю о трупе лично у себя на лестнице.

– Споткнулся и упал. Весь реквизит, который понадобится, – пустая бутылка. – Она понизила голос до торопливого шепота; речь шла о смерти – о смерти других людей. А еще речь шла о вещах, которые могли означать как крушение карьеры, так и, возможно, нечто иное. – Искупление, Лэм.

– Чего-чего? А как насчет посрать кубиками?

– Реабилитация.

– Я не хочу реабилитироваться. Меня и так все устраивает.

– Это устраивает тебя одного. А вот Джед Моди отдал бы левое яйцо, чтобы его пустили обратно.

– И в результате отдал несколько больше.

– Чем, собственно, и подтвердил, что истинный слабак. А остальные – такие же, как он?

Лэм сделал вид, что задумался.

– В общем-то, да. Наверное.

– Но ведь все можно отыграть назад. Одно-единственное задание – и ты будешь ходить в героях. Как раньше. И молодежь твоя – тоже. Только представь себе: бывшие слабаки – снова в рядах чемпионов. Ты что, не хочешь дать им такой шанс?

– Не особо.

– Ладно. Тогда подумай о последствиях. Моди и вправду свернул себе шею в полном одиночестве? – Она склонила голову набок. – Или при этом все-таки кто-то присутствовал?

– На колу мочало, – оскалился Лэм. – Пожалуйста, зови Псов. Может, после того, как они растерзают тебя до хрящика, у них и на нас силы останутся. – Он зевнул во всю пасть, даже не пытаясь прикрыть рот. – Лично мне абсолютно все равно.

– Все равно, кого размажут по асфальту?

– Именно.

– А если это окажется Стэндиш?

Лэм покачал головой:

– Ты сейчас швыряешь дротики наугад, авось куда и попадет. Стэндиш тут никаким боком. Она дома, в постели. Гарантирую.

– Я говорю не про сегодня. – Она почувствовала, что на этот раз дротик воткнулся где-то неподалеку от яблочка; Лэма выдали ослабленные круговые мышцы рта, что должно было означать полное безразличие. – Кэтрин Стэндиш, так? Ее ведь чуть было не обвинили в государственной измене. Думаешь, об этом забыли?

В лунном свете глаза у него были черные.

– А вот именно этот ящичек я бы на твоем месте открывать не стал.

– Думаешь, я горю желанием его открывать? Но ты прав, ситуация вышла из-под контроля. Нужно все это заканчивать, причем по-быстрому и без шума. И для этого мне нужен человек, кому я могу довериться. Хочешь ты того или нет, но Слау-башня уже замешана в этой истории. Вас сдадут, всех до одного. Бедная Кэтрин… Она ведь даже понятия не имеет, в какую кашу того и гляди вляпается.

Лэм посмотрел на канал. На воде мерцали отражения разнообразных источников света то оттуда, то отсюда. В темноте угадывались очертания нескольких пришвартованных жилых барж; на крышах их рубок лежали аккуратно сложенные велосипеды и стояли цветочные горшки, из которых до самой воды свисали зеленые щупальца. Атрибуты альтернативного образа жизни или укромные местечки для альтернативного времяпрепровождения по выходным. Кому какая разница?

– Разумеется, все это было еще до тебя, но тебе ведь известно, почему я в Слау-башне.

Это был не вопрос.

– Я слышала три различные версии, – сказала Диана Тавернер.

– Бери худшую из трех, не ошибешься.

– Я так и думала.

Он подался ближе:

– Ты воображаешь, будто Слау-башня – твоя персональная игрушка, и мне это крайне не по вкусу. Я понятно говорю?

Она чуть надавила на дротик:

– А ведь ты за них переживаешь, правда?

– Нет. По-моему, это сборище жалких раздолбаев. – Он придвинулся еще ближе. – Но это мои раздолбаи. А не твои. Я готов ввязаться в это дело, но на определенных условиях. О Моди никто больше не вспоминает. Бейкер нарвалась на шпану. Все, кто будет сегодня со мной, неприкосновенны. И да, чуть не забыл, ты у меня в неоплатном долгу. Что соответствующим образом станет отражаться в ведомости на накладные расходы отныне и на веки вечные, можешь в этом не сомневаться.

– Для всех причастных данный эпизод может стать звездным часом карьеры, – опрометчиво сказала она.

Перебрав в уме семь или восемь достойных рефутаций, Лэм в безмолвном изумлении покачал головой и снова уставился на гладь канала, где беззвучно мельтешили осколки отраженного света.

* * *

– У меня есть фото, – сказал Хобден. – На котором ты зигуешь в обнимку с Николасом Фростом. Теперь-то его, конечно, подзабыли, но в то время он был одним из вождей Национального фронта. Получил потом нож под ребро на какой-то демонстрации, и поделом. Такие, как он, только портили репутацию правых.

Прошло довольно продолжительное время, прежде чем Пи-Джей отозвался:

– Та фотография уничтожена.

– Ну вот и хорошо.

– Уничтожена так основательно, что можно сказать – вообще не существовала.

– В таком случае тебе не о чем беспокоиться.

Все предыдущие Пи-Джеи – приветливый, неуклюжий, взбешенный, жестокий – слились воедино, и из-под маски шалопая-переростка выглянул наконец настоящий Питер Джадд, озабоченный тем, что заботило его постоянно: определить уровень опасности собеседника и способ аккуратно нейтрализовать его. «Аккуратно» означало «безнаказанно». Если фотография действительно существует и находится в распоряжении Хобдена, последствия могут быть катастрофическими. В то же время возможно, что Хобден блефует. Однако сам факт осведомленности Хобдена о фотографии вызвал у Пи-Джея весьма серьезное беспокойство.

Первым делом обеспечить прикрытие.

Потом разобраться собственно с угрозой.

– Чего ты хочешь? – спросил он.

– Чтобы ты пустил слух.

– Слух?

– Что вся эта история с якобы казнью – постановка. Что в группировку «Глас Альбиона», которые являются не более чем уличной шпаной, спецслужбы внедрили провокатора. Что таким образом они пытаются пропиариться за счет группировки и что добром для нее это не кончится. – Помолчав, Хобден продолжил: – Мне плевать, что они сделают с этими придурками. Но урон, который наносится нашему делу, не поддается исчислению.

Пи-Джей пропустил «нашему» мимо ушей. Нашему делу.

– И что ты предлагаешь? Объявить об этом на заседании парламента?

– Не прикидывайся, будто у тебя нет выхода на нужных людей. Один звонок от тебя кому следует будет намного эффективнее любых моих. – Хобден торопливо прибавил: – Я не стал бы обращаться к тебе, если бы мог все уладить самостоятельно. Но повторяю: они мне не «друганы».

– Сейчас уже, наверное, слишком поздно, – сказал Пи-Джей.

– Тем не менее попытаться стоит. – Хобден, внезапно обессилев, отер ладонью лицо. – Они могут сказать, что все это был просто розыгрыш, зашедший дальше, чем задумывалось изначально. Что убийство никогда не входило в их планы.

Из-за двери донесся шум и голоса на лестнице. «Пи-Джей, куда ты запропастился, черти тебя дери?» А еще: «Дорогой, ты где там?» Последнее было сказано с более чем легким налетом раздражения.

– Сейчас буду! – отозвался Пи-Джей и сказал: – Тебе лучше идти.

– Ты позвонишь куда надо?

– Я этим займусь.

Что-то в его напряженном взгляде подсказало Хобдену, что дольше муссировать тему не стоит.

* * *

Лэм ушел. Тавернер провожала его взглядом до тех пор, пока его объемистые очертания не слились с громоздкими тенями, и, выждав еще две минуты, позволила себе перевести дух. Она посмотрела на часы. Тридцать пять минут третьего.

Быстро прикинула: до крайнего срока – крайнего для Хасана – оставалось около двадцати шести часов.

В идеале Диана Тавернер предпочла бы растянуть этот такт, подождать со спасением заложника до тех пор, когда на каждом экране и на каждом телеканале не начнет тикать обратный отсчет времени. Но и сегодня тоже сгодится. К тому же она преподнесет все под таким позитивным углом (не судорожное спасение в самую последнюю минуту, а спокойная, хорошо спланированная операция), что никаких вопросов не возникнет. Никакой реальной опасности не было. А расследование инцидента установит, что Пятерка с самого начала держала ситуацию под контролем. Таким образом, с наступлением утра Хасан в целости и сохранности окажется дома, внедренный агент будет благополучно выведен, а сама она будет принимать поздравления и наблюдать, как престиж Конторы взмывает в поднебесье. А дополнительным призом станет то, что Ингрид Тирни не успеет к тому времени вернуться из Вашингтона и узурпировать ее триумф.

Ее тревожило лишь, что все теперь держится на Джексоне Лэме. Лэм был хуже любых отбросов Конторы, он намеренно и сознательно вышел из-под контроля, и от него можно было ожидать любого фокуса. В вопросе Лэма, известно ли ей, как он оказался в Слау-башне, крылась угроза – напоминание о том, на что он способен. Если сегодня ночью все пойдет не по плану, Лэм не станет затруднять Псов ликвидацией последствий. Он сам заметет все следы раз и навсегда.

И на этот случай ей требовался запасной вариант.

Она выудила из кармана мобильный, набрала номер. Ответили ей лишь после пяти гудков.

– Это Тавернер, – сказала она. – Прошу прощения за беспокойство. Но у меня только что состоялся довольно странный разговор с Джексоном Лэмом.

Все еще разговаривая по телефону, она пошла по тропинке вдоль канала и вскоре растворилась в тенях.

* * *

Было поздно; поздно, и все же веселье в доме не стихало. Чему поспособствовала дорожка-другая. Пи-Джей решил пока оставить это без внимания, но в ближайшие несколько дней поговорить с причастными лицами, и поговорить весьма серьезно. Будучи в оппозиции, можно позволять себе некоторые маленькие шалости, а в правящей партии – шалости и побольше, однако, войдя в состав кабинета, следовало придерживаться определенных правил. Никто из желторотых причастных лиц, разумеется, и рядом не стоял с Пи-Джеем по статусу, но воображать, будто он ничего не заметит, было с их стороны проявлением вопиющего неуважения.

Но все это могло подождать. После того как Хобден ушел, Пи-Джей с полчаса еще размышлял, оценивая сильные и слабые стороны его версии, и в конце концов решил, что она, скорее всего, достоверна. Даже в нынешнем мире, где теории заговоров возникают и расползаются по Сети быстрее, чем прыщи по лицу блогера, Пи-Джею не составило труда поверить в то, что кто-то в МИ-5 действительно состряпал весь этот Гранд-Гиньоль, и это вызывало даже некоторое уважение. Не столько битвы на невидимом фронте, сколько реалити-шоу в прямом эфире – вот путь к сердцу публики. А по эффекту реалистичности мало что может сравниться с реальным кровопролитием.

Он покамест не решил, как следует повести себя в данной ситуации. При всех зловещих прорицаниях Хобдена Пи-Джей полагал, что электорат все же способен отличить картинку правого движения, нарисованную правящим классом, от самопальной шайки, собранной на коленке в трущобах для малоимущих. К тому же, если следовать умозаключениям Хобдена, разницы в таком случае не было никакой: ультраправые при любом раскладе будут представлены кровожадными психами. А поскольку лично Пи-Джею было абсолютно все равно, что там грозило какому-то гражданину во втором (в лучшем случае) поколении, а также поскольку в один прекрасный день он надеется занять пост, на котором сильные спецслужбы станут его личным приоритетом номер один, все указывало на то, что сейчас не стоит совершать никаких телодвижений; он даже пальцем не шевельнет.

С другой стороны – фотография. Если только она существует. В обстановке конфиденциальности собственных размышлений не было смысла отрицать, что некогда эта фотография действительно существовала, однако можно ли было все еще говорить о ней как о чем-то существовавшем – это уже совсем другой вопрос, решение которого потребовало в свое время изрядных затрат, принятия довольно многочисленных обязательств и организации одного эпизода насилия; в итоге вопрос, теоретически, был тогда решен окончательно. Принимая во внимание, сколько времени прошло с тех пор, представлялось маловероятным, чтобы сохранился еще один экземпляр снимка, но даже если бы он как-то объявился, то навряд ли попал бы к Хобдену, так как других претендентов, куда более страстно желающих заполучить его, оказалось бы в достатке. Даже если оставить в стороне связи Хобдена среди ультраправых, его журналистская карьера была в равной степени примечательна как сенсационными разоблачениями политических махинаций, так и напыщенным высокомерием самого разоблачителя, и, до того как он превратился в изгоя, власти предержащие ходили вокруг него на цыпочках. Тот факт, что всего он явно не знал, указывал на маловероятность блефа с его стороны: будь у него хоть доля сомнения в том, что смерть Николаса Фроста во время одного из маршей Национального фронта была на самом деле чем-то иным, нежели тем, чем казалась, он обязательно упомянул бы об этом в разговоре. Значит, следует допустить, что фотография все-таки существует. А также и то, что она находится в распоряжении Хобдена. Какими последствиями это грозит в данной ситуации? Под «данной ситуацией» подразумевалась ситуация Пи-Джея. Что нужно делать?