Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Я как раз ел чаудер и от изумления чуть не выплюнул его. Немного супа стекло по щеке, и Мэри, покачав головой, протянула мне салфетку. Сначала я подумал, что ей просто противно смотреть на мое свинство, но потом понял – ее злит то, о чем она мне рассказывает (хотя возможно, тут было и того и другого понемножку).

Мэри Джейн сказала, что в то время, пока по делу Лэм велось следствие, к ней попадала информация, более чем прозрачно намекающая на неподобающие отношения между руководством Cecil и полицией Лос-Анджелеса. Эти отношения включали в себя ужины в приватной обстановке и деятельность, «выходившую за рамки нормального расследования». Как правило, такого рода встречи – между владельцами отеля, где, возможно, произошло преступление, и полицейскими детективами – проходят в присутствии наблюдателя, в офисе или в помещении полицейского участка.

Исходя из своего опыта работы с полицией Лос-Анджелеса и полученной информации, Мэри Джейн заключила, что между Cecil и правоохранительными органами происходили, а возможно, и до сих пор происходят финансовые злоупотребления. Это объясняет, почему отелю так долго удавалось избегать уголовных расследований и обвинений.

Знакомый Мэри Джейн сообщил ей, что он и другие детективы не могут рассказать больше, так как это поставит под угрозу их карьеру и, может быть, даже жизнь, – шокирующее заявление само по себе.

– Господи Боже, – проговорил я, осознав всю серьезность ситуации. Если хотя бы крупица того, что я услышал, была правдой – а у меня не было оснований сомневаться, что правдой было все, – это означало не что иное, как криминальный заговор с целью воспрепятствования правосудию. Дело закрыто, и источник Мэри Джейн считает, что полиции дали взятку, чтобы прекратить расследование убийства.

Если точнее, источник считал, что со смертью Элизы связано некое преступление, однако ни он, ни другие частные детективы не могли рассказать о том, что им было известно. Никто не предполагал, что это дело станет международной криминологической сенсацией. Проблема из тех, что обычно заметают под ковер и легко решают, вдруг превратилась в нечто куда более запутанное.

Думаю, это важный момент, над которым следует задуматься. Пока шло следствие, у полиции Лос-Анджелеса не было совершенно никаких поводов предполагать, что дело Лэм прогремит на весь мир и станет одной из самых популярных криминальных историй десятилетия. В колесо вставили палку, и ехавшая по накатанному пути прибыльная телега встала.

Я был рад новым сведениям, однако они лишь порождали новые вопросы.

К примеру, если частные детективы полагали, что здесь имеет место преступный замысел, какие улики на это указывали и почему их было недостаточно для ареста? Только ли частные детективы подозревали преступный замысел или полицейские следователи тоже? Возможно ли, что полицейские следователи подозревали преступный замысел, но не могли его доказать? Что именно отредактировали в записи с камеры наблюдения и кто этим занимался? Если запись отредактировал кто-то из сотрудников отеля, как могли в полиции не знать об этом? А если в полиции об этом знали, то почему обнародовали подправленную запись?

Я практически умолял своего информанта ответить на эти и другие вопросы. Но Мэри Джейн улыбалась и качала головой: «Я не знаю. Они мне не скажут… им нельзя мне об этом рассказывать».

Могу понять, почему сотрудники правоохранительных органов не хотят делиться информацией и говорить под запись. Реальность – если вспомнить судьбу коррупционных скандалов прошлого – такова, что их усилия, скорее всего, ни к чему не приведут. Полиции Лос-Анджелеса десятилетиями удавалось справляться с великолепно обоснованными обвинениями в коррупции, никого, по сути, не наказывая и ничего не меняя в системе. Перспектива суровых репрессий от правительства, правоохранительных органов и руководства корпораций отнюдь не способствует мотивации для гражданского активизма.

Перед человеком встает суровый экзистенциальный выбор: разрушить свою жизнь или сказать правду, которая, возможно, ничего не изменит?

На следующий день я встретился с одним из своих «секретных оружий», Джоном Карменом, бывшим сотрудником разведки, переквалифицировавшимся в частного детектива. Джон допрашивал Джона Хинкли-младшего, совершившего покушение на президента Рейгана. Мы встретились на парковке Barnes & Noble. Я мало спал ночью, чувствовал себя хуже некуда и, возможно, вел себя довольно несдержанно. А еще обильно потел. Кажется, ничего из этого Джона нимало не обеспокоило.

Когда я рассказал ему всю историю целиком, Джон без обиняков заявил, что улик достаточно для подачи петиции о возобновлении дела. Я засомневался. Казалось почти очевидным, что, если преступление скрывали раньше, его продолжают скрывать и сейчас. А если есть доказательства этого укрывательства, то что мешает совершить еще одно преступление, чтобы скрыть и их тоже?

Джон, ветеран коррупционных разбирательств, полагал, что из-за дела Элизы сотрудники полиции Лос-Анджелеса отправятся в тюрьму. По его оценке, их действия выходили далеко за рамки грубой халатности, это был уже преступный сговор. И выход у меня был один: письмо генеральному прокурору штата Калифорния.

«О господи», – подумал я. И настроение мое, подпитанное стрессом, страхом и свежей дозой кортизола, резко ухудшилось.

Посреди расследовательской суеты у меня случилось обострение депрессии. Перепады настроения сделались более хаотичными и изматывающими. Иногда по утрам я выскакивал из постели, как чертик из табакерки, а иногда лежал под одеялом до вечера.

На то, чтобы записаться к психиатру, у меня ушел месяц. В кабинет к нему я входил, уже прочитав все новые статьи о биполярных и аффективных расстройствах, какие только смог найти в сети, и не без оснований уверившись, что я «в спектре». В конце концов, биполярное расстройство было у моей тети, а генетическая предрасположенность является для этого заболевания одним из главнейших индикаторов.

Я понимал, что не такая уж это и новость и что антидепрессанты, которые я принимал пятнадцать лет, в чем-то помогали, но при этом могли маскировать большую часть самых явных симптомов гипомании.

Также я понимал, что долгие-долгие годы бессознательно проецировал свои гипоманиакальные эпизоды на социальную жизнь и творчество. Вечеринки до утра, на которых я внезапно превращался в гения экстравертности и держал аудиторию, как звезда экрана; ночные рабочие «запои», когда я писал рассказы или обрабатывал видео, пока первые лучи рассвета не начинали пробиваться сквозь занавески. Это была оборотная сторона всесокрушающей депрессии, которая иногда превращала меня в инвалида, еле способного положить себе еды на тарелку.

Твоя мания выписывает чек, который твоя депрессия не может обналичить. Обещания, проекты… цели. Ты просыпаешься утром и проверяешь, на месте ли ты, – как проверяют, на месте ли ключи. Прокручиваешь в голове, что ты делал прошлой ночью, – словно покручиваешь историю в банковском приложении, мучаясь вопросом: кто этот самозванец, что бегает по городу и притворяется тобой? Кто этот жулик, выписывающий негодные чеки?

– Я совершенно уверен, что у меня биполярное расстройство, – сказал я доктору, садясь в кресло.

– Весьма возможно, что так и есть, – ответил он.

– Так вы знали?

– Да, подозревал.

Так что же ты мне ничего не сказал, жаба мерзкая?

Я рассказал врачу о перепадах настроения, гипоманиакальных эпизодах и депрессии. Признался, что до сих пор не уверен, что у меня полноценная мания.

– В мире не найдется двух людей с абсолютно одинаковыми симптомами биполярного расстройства. Оно искусно камуфлируется под личностные и поведенческие особенности. Впрочем, маниакальные и особенно гипоманиакальные эпизоды идентифицировать довольно легко.

– Я не знал, что между гипоманией и манией есть разница.

– Мания проявляет себя жестче. Люди с манией обычно оказываются в больнице. Гипоманию люди часто оценивают как приятное состояние. Но как правило, за ней следует депрессивный эпизод.

Док объяснил мне, что многие ученые сегодня считают, что биполярное расстройство обладает широким спектром, включающим по меньшей мере пять разных типов – а не два. Поскольку огромное множество различных симптомов способны пересекаться и влиять друг на друга, биполярный спектр может включать в себя пограничное расстройство личности, депрессивный невроз, определенные аффективные расстройства, циклотимическое расстройство, «смешанные состояния», СДВГ и даже злоупотребление психоактивными веществами.

И дело здесь, как утверждают Эндрю Соломон и многие другие современные медики, не только в балансе химических веществ. Депрессия может являться результатом «социально-эмоционального загрязнения» и событий-триггеров. Стивен Хиншоу в книге «Клеймо позора» (The Mark of Shame) пишет, что ментальная патология находится на пересечении личного и общественного. Комбинированный психосоциальный триггер может даже изменить структуру мозга. Новые медицинские исследования, пишет Соломон, показывают, что депрессия меняет структуру и биохимию мозга. Это создает досадную ситуацию, когда «синдром и симптом сливаются воедино», и трудно определить, «когда депрессия служит триггером внешних событий, а когда внешние события служат триггером депрессии».

В итоге, заявляет Соломон, «невозможно провести четкую линию между эксцентричным характером человека и подлинным безумием».

Я на собственной шкуре испытал это смешение – амбивалентность не делает болезнь сколь-нибудь более выносимой. Неважно, откуда явился морок депрессии – обрушиваясь на тебя, он лишает тебя способности к сопротивлению и причиняет нестерпимые муки. В своей легендарной книге «Беспокойный ум» (An Unquiet Mind: A Memoir of Moods and Madness)[502]502
  Джеймисон К. Беспокойный ум: Моя победа над биполярным расстройством: пер. с англ. – М.: Альпина Паблишер. 2022.


[Закрыть] Кей Джеймисон рассказывает о своей борьбе с биполярным расстройством (хотя она придерживается старого термина «маниакально-депрессивный психоз»).

Она описывает свою одержимость смертью и ощущение постоянно рассыпающейся реальности. Состояние Джеймисон стало настолько катастрофическим, что она хотела покончить с собой – статистика показывает, что подобное не редкость среди людей с биполярным расстройством. Перед попыткой суицида она оставила записку, в которой говорилось: «В моем теле больше невозможно жить… В зеркале я вижу незнакомое существо, с которым я почему-то должна делить свою жизнь».

После этого она заключила с психиатром и членами семьи договор, предоставляющий им полномочия госпитализировать ее и лечить при помощи электросудорожной терапии, если она проваливалась в тяжелую депрессию. Соглашение позволяло применять эти меры помимо воли пациентки. В конце концов Джеймисон заставила себя принимать литий. «…Выбор был… – пишет она, – между здоровьем и безумием, между жизнью и смертью. Мании случались все чаще, становились все более смешанными. То есть эйфорические эпизоды, которые я называла „светлыми маниями“, все чаще перекрывались тревожными депрессиями. А депрессии становились только хуже. Мысли о самоубийстве преследовали меня постоянно»[503]503
  Здесь и выше пер. с англ. М. Фаворской.


[Закрыть].

Иногда в галлюцинациях Джеймисон видела, как все растения мира медленно разлагаются и кричат, умирая. Описания ее смешанных состояний особенно интересны и важны с учетом вопроса, который я поднимал ранее: могла ли Элиза находиться в смешанном состоянии в ту ночь, когда исчезла?

В Cecil мне довелось испытать умеренный приступ смешанного состояния, и этого мне хватило, чтобы осознать его ужасающий потенциал. Проще говоря, комбинация тяжелой депрессии и мании с галлюцинациями – непреодолимое, мучительное состояние.

Однако, несмотря на вездесущность таких душевных болезней, как депрессия, которая медленно приближается к званию самого распространенного и деструктивного недуга на планете, общество до сих пор отвергает людей, живущих с подобными заболеваниями, или как минимум изгоняет их на периферию, и они не могут полноценно заявить о себе как о социальной группе, опасаясь стигматизации.

Как такое возможно? Почему Элиза писала, что чувствует, как окружающие отстраняются от нее, словно ее жизнь «состоит из депрессии целиком и полностью»? Почему Элиза была так уверена, что самые близкие ее друзья не только не способны понять ее болезнь, но стараются держаться от нее как можно дальше? Есть ли какой-то психологический принцип, объясняющий, почему люди так часто обходятся с друзьями, страдающими нарушениями психики, иначе, чем с друзьями с физическими недугами?

Теория управления страхом смерти, о которой пишет Стивен Хиншоу, появилась достаточно недавно. Опираясь на эволюционную психологию, он утверждает, что большая часть социальных поведенческих паттернов человека исходит из глубинной экзистенциальной боязни собственной смертности. Инстинктивный страх заставляет людей реагировать, иногда бессознательно, стигматизируя внешние группы, угрожающие их социальному статусу.

Также Хиншоу описывает, как страх смерти пробуждает у «социальных субъектов восприятия» потребность консолидировать стабильность путем дискриминации внешних групп, рассматриваемых как угроза социальному порядку.

Теория управления страхом смерти предполагает, что душевные заболевания напоминают «нейротипикам» не только о том, как хрупка их собственная нормальность – и сама жизнь, – но и о необходимости строго соблюдать регламент, если хочешь обрести социальный престиж.

По мнению Хиншоу, однажды элиты попытаются при помощи биотехнологий полностью изъять гены биполярного расстройства и других психических заболеваний из человеческой родословной. Что принесет искоренение патологий ценой психологической гомогенизации – пользу или вред, – он не говорит.

– Пациентам с тяжелым биполярным расстройством принимать СИОЗС может быть опасно, но вам они, похоже, помогли в прошлом, – сказал мне врач. – Или мы можем попробовать кое-что новое, и я выпишу вам рецепт на препарат специально для лечения биполярного расстройства. Поскольку депрессия, как я понимаю, беспокоит вас гораздо больше, чем мания, ламиктал может оказаться оптимальным вариантом. Он больше нацелен на депрессию, чем на манию.

Название лекарства казалось мне знакомым. И тут я понял почему. Это был один из тех препаратов, что принимала Элиза.

Я был вымотан, деморализован и зол одновременно. Депрессия и перепады настроения обглодали меня до кости.

– Выписывайте, – сказал я.

Большая Фарма приняла меня обратно в свои объятия, точно Дарт Сидиус[504]504
  Дарт Сидиус, он же Шив Палпатин – ситх, сенатор и Верховный канцлер Галактической Республики, позднее Император Галактики. Отрицательный герой, представляющий Темную сторону в «Звездных войнах».


[Закрыть].

И СНОВА БОМБА

Тайна Сантьяго Лопеса и его находки волновала меня с самого начала расследования. Во-первых, неотвеченным оставался вопрос: крышка цистерны была открыта или закрыта? Для меня это один из самых важных моментов. Сантьяго утверждал – собственно, он говорил об этом в суде под присягой, – что крышка была открыта.

Это важно, потому что, если Элиза прыгнула в цистерну сама, открытая крышка выглядит гораздо логичнее. Если крышку (больше напоминающую съемный люк) за ней закрыли, это уже указывает на преступный замысел. Как Элиза могла сама закрыть тяжелую металлическую крышку, пролезая в цистерну, не имеющую внутренних перекладин? Это, попросту говоря, физически невозможно.

Пытаясь разобраться в ситуации с крышкой, я связался с начальником полиции Висконсина Эндрю Смитом, который в 2013 году служил в полиции Лос-Анджелеса и одним из первых оказался на месте происшествия в Cecil. Я послал ему по электронной почте несколько вопросов, но больше всего меня волновал один: была ли крышка закрыта.

«Крышка однозначно была закрыта», – написал в ответном письме Смит.

Это было после того, как Сантьяго обнаружил тело, после того, как он сообщил, что крышка была открыта. Если крышка была закрыта, Сантьяго Лопес дал ложные показания в суде. Трудно представить, чтобы он обнаружил тело в открытой цистерне и закрыл ее, пока ждал полицию. Что еще важнее, мой анализ показывает: если цистерна действительно была закрыта, когда сантехник нашел тело, это делает вероятность преступления почти стопроцентной, хотя я не утверждаю, что Лопес был напрямую замешан в случившемся.

Впрочем, Джон Лордан сказал, что история с обнаружением тела может оказаться сфабрикованной от начала и до конца.

Я несколько лет пытался связаться с Сантьяго, чтобы получить ответы на свои вопросы. Звонил в отель и просил позвать его. Приезжал в отель и разыскивал его там.

Наконец, я обратился к еще одному «секретному оружию», своему другу Лу Коладжовани, лас-вегасскому журналисту и блогеру, работающему в агрессивном гонзо-стиле. С Лу я познакомился через альтернативные медиаканалы, которые открыл для себя, когда начал писать для новостного блога Anti-Media.

Лу Коладжовани – правдоискатель старой школы, классический бичеватель пороков общества, приспособившийся к интернет-эпохе. Наверное, больше всего он известен благодаря тому, что был одним из журналистов, уличивших Энтони Винера в отправке непристойных сообщений и ускоривших таким образом политическую смерть этого конгрессмена.

Я попросил Лу помочь мне вычислить Сантьяго Лопеса. Найти его у Лу не получилось (и ни у кого не получилось), но он вышел на одного из его сводных братьев, Домиге Лопеса, и тот открыл ему кое-что любопытное.

Кое-что умопомрачительное.

Через какое-то время после обнаружения тела Элизы и предположительно после того, как Лопес дал показания в суде, кто-то предложил ему крупную сумму денег за то, что он просто уедет из Лос-Анджелеса и вернется в Мексику. Домиге сказал, что переезд случился очень быстро, так быстро, что он сам не знал, что происходит, пока Сантьяго не объявился и не сообщил, что ему заплатили крупную сумму наличными за релокацию семьи.

Лу пытался вытянуть из сводного брата Сантьяго еще какую-то информацию, но Домиге замолчал, возможно осознав, что сказал слишком много, а потом пропал с радаров.

Я рассказал об этом Джону Кармену, и он порекомендовал мне мексиканского частного детектива, Хосе Балдомера, – его я тоже привлек к расследованию. Хосе специализировался на расследовании мексиканских дел, но определить местонахождение Сантьяго он не смог. Сейчас о Сантьяго Лопесе ничего не известно. Служащий Cecil, обнаруживший тело Элизы, возможно давший ложные показания в суде и предположительно получивший крупную сумму за выезд из США, исчез бесследно.

ТАЙНА ПРОПАВШЕГО ЛИТИЯ

Давайте отвлечемся на минутку и поразмышляем о том, что во Вселенной наблюдается огромная нехватка лития. Космологи выяснили это после исследования микроволнового излучения группы легких ядер между первыми десятью и двадцатью секундами после Большого взрыва.

Я вспомнил об этом факте, когда наткнулся на кристалл из соли лития в рок-магазине. Серебристо-золотистый кругляш размером с кулак заворожил меня. Подумать только, этот металл был выкован в горниле взрывающейся звезды или что там взорвалось до начала времени, – да я просто влюбился в него.

Затем я вспомнил статью, которую вручил мне мой доктор в Сан-Диего, – в ней доказывалось, что литий в небольших дозах способен принести пользу всем и каждому. И тут я понял, чего так не хватало моему сознанию все это время, с Большого взрыва до вот этого момента, когда в Южной Калифорнии я сжал кристалл в руке, – мне не хватало лития. Туман, окутывавший загадку странной синергии между моей депрессией и аффективным расстройством, рассеялся: моему мозгу требовался литий, космический металл, порожденный первовзрывом, создавшим время и пространство.

Литий – это не какая-то лабораторная поделка ученых. Это легкий мягкий металл природного происхождения, впервые обнаруженный людьми в 1800 году на прекрасном острове рядом с берегами Швеции. Когда литий впервые применили в психиатрии, он немедленно проявил себя как эффективное лекарство, способное деликатно воздействовать на нейронные сети и смягчать тяжелую манию.

В 40-х годах XX века литий стал настолько модным, что люди использовали его в качестве замены столовой соли. Короткое время он входил в состав газировки 7Up. Но естественно, столь безответственное и чрезмерное потребление вызывало болезни и стало причиной нескольких смертей, и в результате в 1949 году литий был запрещен Управлением по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Пару десятилетий назад литий вернулся в употребление, но оказался малоприбыльным. Лорен Слейтер пишет: «Возможно, из всех медикаментов литий лучше всего демонстрирует то, до какой степени психиатрия зависит от интересов капиталистических корпораций». Недавнее возвращение лития можно отнести на счет исследований, показавших, что там, где он содержится в питьевой воде, – например, в двадцати семи округах штата Техас и нескольких районах Японии, – снижается уровень самоубийств. Об этом рассказывалось в статье, которую доктор дал мне, и в книге Слейтер.

Я сказал, что хочу дать литию шанс. Доктор отнесся к этому с пониманием, но заметил, что мне нужно будет регулярно сдавать анализ крови, так как литии способен вызвать необратимые повреждения щитовидной железы и почек.

Интересный момент – возможно, именно поэтому литий не прописали Элизе. У меня нет информации касательно того, проверял ли когда-либо врач ее щитовидную железу, однако при вскрытии там обнаружилось очаговое покраснение и кровотечение в передней части, и это заставило предположить, что у Элизы было скрытое заболевание щитовидки – у женщин оно встречается довольно часто. Стоит также отметить, что заболевания щитовидной железы нередко вызывают депрессию.

Я уверился в том, что литий решит все мои проблемы, что долгие годы депрессии, тревоги, аффективных расстройств и СДВГ были результатом отсутствия должного медикаментозного лечения. То, что я наткнулся на космологическую статью о нехватке лития во Вселенной в тот самый день, когда вспомнил давно читанную статью о литии в питьевой воде и нашел литиевый кристалл, я расценил как очередное магическое совпадение, указатель посреди глуши.

Начав действовать, литий окутал меня бархатом безмятежности. Он отчасти усмирил мою тревогу, смягчил мой темперамент, успокоил чувства.

Но была одна проблема, причем немаленькая: литий никак не помогал от депрессии. Знаю, людям, никогда не сталкивавшимся с подобными хроническими нарушениями, разница между депрессией и тревогой может показаться чисто формальной, но это все равно что сравнивать перелом кости и глубокий порез. В корне разные типы боли.

Депрессия без тревоги – это как умирать от голода в чаще, когда поблизости не бродит громадный медведь.

Наш с литием медовый месяц продлился еще несколько недель, а потом я сломался и сказал врачу, что хочу вернуться к СИОЗС. Я пропил два или три препарата – они не помогли. Описанное включало в себя и воссоединение с прозаком, который я принимал в молодости годами. Теперь он почти не действовал, и это приводило меня в ужас.

Я вспомнил историю великого писателя Дэвида Фостера Уоллеса, который бросил свой антидепрессант, ингибитор моноаминоксидазы надрил, а когда снова начал его принимать, эффекта уже не было. Спустя несколько месяцев он повесился в гараже.

Все эти мысли крутились у меня в голове под портлендским дождем – и я начал впадать в панику. Мне уже выписали штук шесть рецептов, всего за свою взрослую жизнь я успел поэкспериментировать примерно с десятком препаратов. Я что, невосприимчив к медикаментам?

Загадка моей болезни не на жизнь, а на смерть сражалась в моей душе с делом Лэм. И меня не покидало ощущение, что они как-то связаны.

Вечером того же дня я поговорил с главным психологом полиции Лос-Анджелеса, и он сказал мне, что Стернс и Теннелл не обращались ни к нему, ни к его подчиненным ни с какими вопросами касательно биполярного расстройства. Я едва мог поверить собственным ушам. Получалось, что детективы полиции исключили версию преступления, не проводя проверку на изнасилование, и признали смерть Элизы несчастным случаем в результате биполярного расстройства, ни разу не проконсультировавшись относительно вышеупомянутого заболевания с полицейской командой профессиональных медиков.

Похоже, биполярное расстройство интересовало их только как подходящее оправдание, чтобы закрыть дело.

ФИНАЛ

Осенью 2018-го все завертелось быстрее, чем я ожидал. Я уже начинал обдумывать финал этой книги. Рукопись нужно было сдать в начале следующего года. Я уже уверился, что надежды на разгадку дела нет никакой. В нем было слишком много лжи и неизвестности, слишком мало информации, слишком мало сопричастных лиц, готовых говорить (а под запись – еще меньше).

Однако картина все же менялась. Новые сведения, полученные из нескольких источников, все больше наводили на мысль о том, что правду скрывают. У меня есть одно любимое высказывание, звучит оно примерно так: когда кто-то открыто демонстрируют тебе свою суть, не сомневайся – так и есть. В самом деле, какие могут быть сомнения? Отель Cecil давно известен как злачное место, служащие тут не ангелы во плоти, а полиция Лос-Анджелеса давно известна царящими там коррупцией и укрывательством. Стоит ли удивляться, что эти две институции хором твердят: «Не на что тут смотреть, в этом деле», хотя дело подразумевает преступление сексуального характера против молодой женщины и, возможно, ее убийство.

Время и ресурсы у меня были на исходе. Деньги, которые мы собрали на документальный фильм с помощью Kickstarter, уже давно кончились, и, чтобы нанимать расследователей и консультантов, я значительно опустошил свои личные фонды – это были средства, изначально вложенные в криптовалюту. Наши спонсоры с пониманием относились к изменению сроков и к тому факту, что на съемку фильма, требующего кропотливой расследовательской работы, уходит много денег.

Я решил предпринять еще одну, финальную поездку в центр Лос-Анджелеса. Никакого конкретного плана у меня не было – лишь смутное предчувствие, что что-то может случиться.

Голове моей стало получше от нового антидепрессанта. Виибрид стоил как крыло от самолета, но практически не давал побочных эффектов. А литий помогал мне бороться с перепадами настроения. Я был все еще поломанный, но шестеренки во мне крутились. Сам себе я напоминал видавший виды автомобиль с почти пустым бензобаком и полусдувшимися шинами, упорно двигающийся к пункту назначения. Я продолжал повсюду видеть совпадения, мне казалось, будто звезды наконец-то встали особым образом, будто все наконец-то готово к разгадке тайны, и требовалось лишь повернуть нужный рычажок хитрого механизма, чтобы ларец с правдой открылся. Но может быть, это просто во мне говорил серотонин.

Приземлившись в аэропорту Бербанк, я арендовал машину, закачал в плеер всю синтвейвовую музыку, какую сумел найти в сети, и принялся за работу.

Первым делом я пропустил стаканчик с режиссером Амой Макдональдом, увязшим в болоте постпродакшена своей документалки о Cecil. Последняя треть его фильма была посвящена делу Лэм. Ама заявлял, что взял интервью у нескольких постояльцев отеля и, основываясь на их свидетельствах, не сомневался, что Элизу убили.

Одним из тех, с кем он беседовал, был Элвин Тэйлор, старожил Cecil, который с самого начала вызывал подозрения сетевых расследователей, поскольку мелькнул в посвященном делу Элизы репортаже на CNN – и поскольку он состоял на учете как насильник, это я проверил по базе данных Intelius.

Я задумался: не воспользовался ли Ама преступным прошлым Элвина, чтобы выставить его более подозрительной личностью, чем он был на самом деле. Примерно год назад Ама передал мне номер телефона Элвина, но предупредил: «Он тебе не ответит. После того как я взял у него интервью, он перестал отвечать на мои звонки и теперь ни с кем не разговаривает по телефону».

Это совпадало с рассказом Джареда. Он встретил Элвина у дверей отеля – тот как раз открывал дверь своим специальным ключом – и вежливо попросил об интервью. Элвин отказался и, когда Джаред спросил о причине, ответил просто: «Не доверяю».

Я сказал Аме, что наши проекты могли бы вместе помочь добиться возобновления следствия по делу. К моему удивлению, его такое предположение не воодушевило.

А потом разность наших подходов стала очевидна. Я лишь в нескольких словах обрисовал свое исследование ситуации в полиции Лос-Анджелеса и некоторые из доказательств укрывательства преступления. Ама резко ответил, что, по его мнению, я сильно отклоняюсь от темы. То, что он считал, будто полицейская коррупция не имеет к этой истории отношения, меня потрясло.

Но в общем и целом наш разговор был приятным и интересным. Ама всей душой предан кинематографии, и я его уважаю. Но что-то здесь не сходилось: Ама был уверен, что мы не сможем добиться возобновления следствия, однако считал, что располагает доказательствами преступления, и в то же время он не поддерживал мою идею, что полиция покрывает преступника. Если у него и вправду были доказательства, способные раскрыть дело, подумал я, единственной причиной, не позволяющей вновь начать следствие, могло быть нежелание полиции вновь начинать его.

Cecil закрыли на реконструкцию. Сейчас, когда я пишу эти строки, он все еще закрыт[505]505
  Открыт после реконструкции в декабре 2021 года.


[Закрыть]. Но с десяток постоянных резидентов остались жить там. Из соседнего кафе я наблюдал, как они заходят в здание при помощи специальных ключей. Я решил отложить очередное проникновение в отель и побродить в районе Мейн-стрит, прочесать окрестности.

Я делал это уже в третий раз, но начал я только в 2015 году. А надо было – в 2013-м. Ранняя пташка червячка клюет.

У меня была еще одна неиспользованная наводка – человек по имени Генри, когда-то живший в Cecil. Я получил номер его телефона от одного из наших собеседников, позвонил – Генри был готов общаться. Как и у многих обитателей Cecil, у него нашлось предостаточно историй об отеле: паранормальные явления, облавы на наркоторговцев, бандитские разборки, пропавшие люди, – но подобного я уже наслушался вдосталь. Мне требовались конкретные подробности последнего вечера в жизни Элизы.

Что мне действительно было нужно, так это имя человека, который жил в отеле, когда все произошло. Сам Генри съехал оттуда за несколько лет до дела Лэм.

– Я знаю одного парня, который живет там до сих пор, – сказал он. – Его зовут Дред. По крайней мере, я его так зову.

Он дал мне телефон Дреда.

Прочесывание окрестностей обернулось провалом. Многие, конечно, слышали о деле канадской студентки, но никто ничего толком не знал, и никто не мог дать даже самой ничтожной наводки. Я говорил с охранниками, уличными копами, владельцами магазинов, консьержами отелей поблизости, местными жителями, мигрантами и т. д., – побеседовал, наверное, с сотней человек.