Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 218 (всего у книги 342 страниц)

Мишель

Едва лишь Элис покинула стоянку, Мишель перезвонил Кантору. Кристофер предстанет перед судом в два часа дня. Перед слушаниями полиция проведет пресс-конференцию, на которой и объявит об аресте. Едва ли что-то соображая от потрясения, Мишель осведомился, следует ли ему появиться перед журналистами. Адвокат ответил, что это плохая идея, лучше продолжать избегать внимания публики.

Значит, снова таиться. Отсиживаться в заточении в собственном доме, с отключенным телефоном, закрытым рестораном. Предпринимать вылазки лишь для тайных встреч с одним-единственным человеком – с которым и показаться-то на людях нельзя. С каждым часом мир его все сжимался и сжимался – если так и будет продолжаться, то вскорости он попросту перестанет существовать.

Пока Мишель в одиночестве сидел в машине, все еще ощущая на себе руки Элис, вдыхая оставшийся после нее аромат, у него закралось ужасное подозрение. Во всем виноват его роман! Из-за него все беды. Посмотрим правде в глаза. Кристофер начал тайно посещать дом Бондурантов примерно тогда же, когда он, его отец, и познакомился с Элис. Убийство было совершено через несколько дней после ее предложения развестись. И вот теперь новость об аресте сына поступила, когда он в буквальном смысле отдавался ее объятьям. Во всем виноват его роман. Следовательно, он должен прекратить встречаться с ней. Иначе наказание никогда не прекратится.

Но так он останется без своего лучшего союзника. За последние два дня Элис стала для него тем, кем и стремилась стать все это время и чему он отчаянно сопротивлялся. Его партнером. Эта женщина верит ему безоговорочно. И служит залогом его с сыном спасения. Ее посты в «Твиттере» сегодня утром – лишь начало. Элис – его шпион, ловкий и хитрый, беспрепятственно перемещающийся по вражескому стану. Она лжет и мошенничает, потому что того требует правда. Их любовь с самого начала на обмане и основывалась. Настало время использовать ложь ради собственного спасения.

Суд был назначен в городке к западу от Эмерсона, где дома были поменьше, а маркировка в милях на спидометрах и счетчиках пробега машин выдавала факт их американского производства. Мишель встретился в Кантором в кофейне неподалеку от здания суда.

– Как Кристофер? – спросил он, стоило адвокату устроиться напротив.

– Он крепкий паренек.

– Правда? – и не подумал скрыть сомнение Мишель.

– Итак, – перешел к делу Кантор. – Сегодня ему официально предъявляют обвинение. Мы заявляем о своей невиновности, и затем судья выносит решение о залоге.

– Я могу достать сотню тысяч наличными.

– Что ж, с этого и начнем.

– Думаете, запросят больше?

– Не исключено. Или же судья и вовсе не удовлетворит наше ходатайство.

– А он может это сделать?

– Он может сделать все, что ему вздумается. Не могу не отметить: плохо все-таки, что ваш сын – французский гражданин.

– Лично мне начинает казаться, что плохо то, что мы вообще переехали в Америку.

– А вот такое настроение вам лучше держать при себе.

– Я смогу с ним увидеться до суда?

– Боюсь, нет. Это громкое дело, Мишель. И потому все играют по правилам. – Адвокат какое-то время помолчал, не сводя с него внимательного взгляда. – Насчет тех постов в «Твиттере». Что вам известно об этом?

– Только то, что я прочел, – пожал плечами мужчина. – Возможно, это написала Лекси или ее мать.

– С матерью я разговаривал. Эта женщина не станет ничего постить. – Кастор подался вперед, и вовсе сверля собеседника взглядом. – Будьте осторожнее, Мишель. Подобные штучки могут выйти вам боком.

Однако скоро уже должны были начаться слушания. Они пересекли стоянку и подошли к заднему входу в здание суда. Охранник впустил их, последовала процедура проверки на металлодетекторе. Свет в вестибюле воспринимался очень ярким, и кругом стоял какой-то убаюкивающий гул – Мишель так и не понял, в самом здании или же у него в ушах. Кантор остановился переговорить с другим адвокатом, и Мишель едва ли что понял из их беседы, хотя отчетливо слышал их. Затем они прошли в зал заседаний, чем-то походивший на обычную аудиторию в колледжах, что он посещал с Кристофером. Адвокат отвел его на скамью в первом ряду слева. Она оказалась жесткой, прямо как в церкви.

Кантор отправился проведать Кристофера, содержавшегося в помещении рядом. Мишель вдруг осознал, что в зале находятся и другие люди. Скамейки позади него уже были заполнены. Сначала он решил, что все они явились поглазеть на его сына, однако большинство привели сюда собственные проблемы. Прямо перед ним, по другую сторону ограждения, толпились адвокаты и клерки. Мишель пожалел, что здесь нет Элис, но затем едва не рассмеялся вслух от нелепости подобной мысли.

Справа от него возникло какое-то движение. За ограждение зашли два адвоката, мужчина и женщина. У обоих были тяжелые наплечные сумки, которые они водрузили на стол напротив канторовского. Вслед за ними появилась черноволосая женщина, занявшая место непосредственно через проход от Мишеля. Мать Иден. Он узнал ее из новостей. В ней ощущалась неистовость, напомнившая ему о женщинах, которых он навидался в Бейруте. Вдовы. Бойцы. Верующие. Всего несколько дней назад их дети были… Кем? Любовниками? Друзьями? Женщина-адвокат что-то сказала через ограду матери Иден, и та хмуро кивнула, обводя взглядом обстановку. Ее внимание, едва ли не кожей ощущал Мишель, вот-вот сосредоточится на нем. Он понимал, что лучше избежать встречи глазами. Но это будет все равно что признать вину сына. И вот она уже смотрела на него своими черными глазами. Мужчина ожидал прочесть в них гнев и ненависть, однако встретил лишь неимоверное любопытство. Она словно бы задавала ему вопрос. Не отдавая себе отчета, Мишель резко покачал головой. С непроницаемым выражением женщина смотрела на него еще пару мгновений, а затем отвернулась.

Вернулся Кантор.

– Наше дело рассматривается первым, – сообщил он. – Мишель, крайне важно, чтобы вы ничего не делали и не говорили перед судьей.

Мужчина кивнул. Адвокат сел за стол перед ним и принялся извлекать папки из сумки. Из боковой двери в сопровождении двух охранников вышел Кристофер. На нем была оранжевая тюремная роба, руки спереди закованы в наручники. Он выглядел очень маленьким. Глаза опущены вниз – в попытке сделать себя невидимым, как он и поступал во время болезни матери. Мишелю отчаянно хотелось позвать сына, однако он помнил наказ адвоката. Охранники подвели парня к стулу возле Кантора. Кристофер, однако, не сел. Вместо этого он повернулся к отцу. Мишель немедленно встал, открыл объятья, и сын так и рухнул в них. От него исходил резкий запах мыла, и его слегка трясло, словно заведенную машину. Охранники что-то им сказали, и Мишель почувствовал руку на плече.

– Я вытащу тебя, – быстро произнес он.

Мужчина отпустил сына и сел. По щекам у него катились слезы, и он с яростью вытер их ладонью. Мать Иден смотрела на них, ее темные глаза так и оставались непроницаемыми.

Появился судья, высокий мужчина с редкими седыми волосами. Он заговорил с клерком, чей стол располагался под его местом. Когда они закончили, клерк поднялся и объявил, что Кристофер Поль Махун обвиняется в убийстве Иден Анджелы Перри. Кристофер тоже встал и едва слышным голосом заявил о своей невиновности. Последовало продолжительное обсуждение освобождения под залог. Кантор распространялся об общественном положении Мишеля, оценках Кристофера, его поступлении в Барнардский колледж. Обвинительница указала на его родственников в Париже и Бейруте и французский паспорт. В итоге судья в освобождении под залог отказал, но при этом ясно дал понять, что вскоре они могут подать повторное ходатайство. На этом все и закончилось. Судья ушел, охранники вывели Кристофера через боковую дверь. Парень не оглянулся.

Кантор старался его обнадежить. Мол, для судьи необычно предлагать следующее слушание о залоге столь быстро. Шанс скорого освобождения Кристофера все еще существует. Мишель кивал, хотя едва ли слушал. Ему лишь хотелось убраться отсюда, чтобы позвонить Элис и вместе с ней взяться за освобождение сына.

Даниэль

Когда она наконец-то увидела его воочию, никаких ожидавшихся ею чувств не испытала. В здание суда Даниэль явилась, полагая, что очная ставка с Кристофером только укрепит ее убежденность. Вообще говоря, таковой ей и без того должно было хватать. Как-никак, против фактов не попрешь. В доме он был с Иден один, последним видел ее живой. Его чувства к ней описывали чуть ли не как манию. Наконец, полиция заявила на конференции, что частички кожи под ногтями дочери безусловно имеют происхождение из его шеи. Это он убил ее.

Но стоило ей увидеть отца паренька, как внушенные прошлым вечером Патриком сомнения вернулись. Ее ожиданиям мужчина не соответствовал. Ни на вот столечко! С таким именем он ей рисовался кем-то вроде одного из оптовиков, с которыми вел дела Слейтер. Вульгарные типы с нависшими бровями, противными голосами и бегающими глазками. Но Махун-старший, в темном костюме и с изящными чертами, скорее походил на европейца. Конечно же, это ничего не значило. Богатые европейцы творят зло постоянно. Достаточно вспомнить историю. И все же, когда он покачал ей головой, сложно было не почувствовать, что они оба заточены в одном и том же аду.

Ее сомнения только возросли, когда в зал ввели Кристофера – закованного в наручники, вне себя от ужаса. Его фотографии она видела, но к зрелищу все равно оказалась не готова. Господи, да это же сущий ребенок! Даниэль всю жизнь провела бок о бок с насилием, и сейчас разглядеть его в пареньке не могла. Вот ни грамма. С таким Иден вполне справилась бы самостоятельно. Да она выпроваживала ухажеров и покрепче. Не, что-то она определенно упускает.

Ее подмывало поделиться своими сомнениями с детективами и окружным прокурором, да только ясно было как день, что от нее попросту отмахнутся. На недавней конференции все они источали уверенность. Но каким же испытанием это мероприятие обернулось для нее! Принимать в нем участие ей не хотелось. Выставляться перед всеми этими камерами, чтобы ее лицо стало известно еще больше – ужасала одна лишь мысль об этом. Однако Гейтс, как обычно, проявила настойчивость. Им было необходимо, чтобы она вышла к журналистам, отстаивая свое погибшее дитя. Так что пришлось возвращаться в Эмерсон. Даниэль надела большие солнцезащитные очки, что Иден подарила ей на день рождения. Перед зданием полиции уже собралась приличная толпа. То было настоящее шоу. Копы и официальные лица, репортеры, кучка горожан, не придумавших себе развлечения получше. Гейтс тепло ее приветствовала и представила курирующему дело окружному прокурору, крупной женщине по имени Пенни. По ее виду можно было предположить, что живет она с кошкой, матерью да вечными обидами, за которые отыгрывается на говнюках, отправляя их за решетку.

– Мы выступим с заявлением, а потом ответим на несколько вопросов, только и всего, – объяснила Гейтс.

– Мне же ничего не надо будет говорить, верно?

– Нет-нет, – ответила Пенни чересчур поспешно, словно Даниэль добровольно вызвалась станцевать на пилоне. – Достаточно вашего присутствия.

Пресс-конференция началась точно в срок. Первым слово взял начальник полиции. Как Даниэль и подозревала с первой же встречи с ним, он оказался напыщенным пустозвоном, и его явно больше беспокоил вред, который эта «ужасная трагедия» нанесла городу, нежели то обстоятельство, что ее дочь лежит закоченелой в морге. За ним выступила Гейтс, которая перед камерами смотрелась даже лучше, чем при личном общении. Начала она с соболезнований Даниэль. Из публики на нее устремились сочувственные взгляды, внимание же прессы ощущалось скорее хищническим. Ей немедленно захотелось удрать отсюда, однако копы были правы. Она была нужна здесь.

Тем не менее, несмотря на царившую атмосферу карнавала, мероприятие развеяло ее сомнения. Да, это было шоу, но шоу профессиональное, на которое не пожалели средств и сил. Которое поставили ради ее ребенка. Стоя там, в переднем дворе – или на плазе, или как там называется это место, – с его фонтаном, огороженными деревцами и бронзовой статуей копа, помогающего мальчику, Даниэль не могла не почувствовать себя убежденной. Да какая здесь может быть ошибка? Иден убил Кристофер Махун.

Однако затем, в суде, она увидела Махунов, и сомнения вернулись, причем усилившимися. Шоу было всего лишь шоу. За ним ничего не стояло. Возможно, Патрик был прав. Этот закованный в наручники хиляк весом чуть более шестидесяти килограммов – лишь мальчик для битья. Самый простой вариант. Предъяви они обвинения какому-нибудь лыбящемуся выходцу из Южного Бостона с гнилыми зубами и вытатуированным на шее кельтским крестом, Даниэль, по крайней мере, хоть сколько-то смогла бы утешиться, что расследование действительно проведено на совесть. Но этот паренек? С таким отцом? К сорока годам женщина постигла, что единственное, на что она может полагаться, – это дурное предчувствие, порой зарождавшееся у нее в груди. А сейчас оно накатывало что сердечный приступ. Нет, все-таки где-то здесь ошибка.

После отказа в освобождении под залог адвокаты и охранники организовали ее отбытие таким образом, чтобы она не пересеклась с Махуном-старшим, хотя ей отчаянно хотелось спросить у него, что ему известно. Но нет, свою роль она уже отыграла. Теперь ей пора возвращаться домой и лезть на стенку, пока им вновь не потребуется ее присутствие. Весь день с Даниэль носились как с кинозвездой, и вдруг она осталась одна-одинешенька. Наверно, подумалось ей, судебный процесс будет таким же – головокружительной чередой публичных представлений и тоскливого одиночества.

По дороге домой Даниэль погрузилась в размышления о Патрике. Человек с сомнениями. Подобных ему она в жизни не встречала. Спокойный, любезный, умный и нетрезвый, носящий свое горе как сшитый на заказ костюм и уверенный, что знает жизнь лучше других. Когда они распрощались на парковке того мерзкого бара, она решила, будто на этом их отношения и закончились, но теперь ее вдруг охватило чувство, что то было только начало. Тут же отказавшись от возвращения домой, Даниэль съехала с шоссе 9 под Эмерсоном и набрала номер сотового, что он дал ей прошлым вечером.

– Уже знаете об аресте? – спросила она вместо приветствия, когда Патрик ответил.

– Да по новостям только и трубят.

– Я как раз из суда возвращаюсь.

– Сами-то что думаете?

– Что-то не так во всем этом. – Она рассеянно уставилась на мчащиеся мимо машины. – Между прочим, по одной из версий, вы – сумасшедший, использующий в своих интересах скорбящую мать.

– Хм, о своем психическом состоянии я умолчу. Но смею вас заверить, что отнюдь не использую вас в своих интересах. Если вы действительно так считаете, сбросьте звонок. И впредь я вас не побеспокою.

– Вы уже выпили?

– Нет.

– Можем мы встретиться?

– Да, конечно.

– Только не в том ужасном баре. Могу я зайти к вам в офис?

– Вряд ли это хорошая идея.

– К вам домой. Ко мне. На стадионе. Мне пофиг. Но нам нужно поговорить.

– Приезжайте ко мне. Заранее прошу прощения за бардак.

«Если бы я заморачивалась на бардаке, – подумала Даниэль, – то и разговаривать с тобой не стала бы».

Патрик

Кара на работе его в конце концов постигла. Накануне поздно вечером Грифф прислал сообщение. Видимая простота текста лишь делала его более зловещим. «Встречаемся завтра в десять. Важно. Явка обязательна». Патрик ответил пиктограммой поднятого большого пальца – общаться как-либо по-другому в своем тогдашнем состоянии он находил небезопасным. Он принялся всерьез нагружаться сразу же по возвращении из «Королевского салона», переключившись с джина «Тенкьюрей» на виски «Сантори». Результат последовал тот же, что и всегда. Периоды забвения, прерываемые вспышками сокрушительного кошмара. Ночи вообще становились предсказуемо одинаковыми. В этом-то и заключается прелесть спиртного: всегда знаешь, каким будет твое состояние после достаточной дозы. Вскорости и дни станут такими же. Один из консультантов Габи как-то заметил, что, какую бы личность наркоман или алкоголик ни представлял собой в начале, в конце все они превращаются в одно и то же. В изнемогающую по игле руку. В жаждущий бутылки пересохший рот. Порой Патрик задумывался, за какой срок он выскоблит все особенности собственного «я» и станет вещью самой по себе. Чистейшей гибельной потребностью. Возможно, не за такой уж и долгий, как ему кажется.

Он понятия не имел, когда вырубился, но время пробуждения ему было известно с точностью до минуты – 4:13 утра. Мгновения спустя после очередного появления Габи. Ну или ее голоса. Фраза была еще короче, чем в ночь убийства Иден. На этот раз лишь одно слово, вопрос: «Пап?» Словно бы напоминание. Ее все еще нужно забрать.

По крайней мере, сегодня ему хватило ума не сбегать из дому. Искушать судьбу было ни к чему. Сон ушел напрочь, и Патрик подавил в себе соблазн возобновить возлияния. На предстоящую встречу необходимо явиться трезвым как стеклышко. Уволят-то его вряд ли. Все-таки Грифф – мужик что надо. Тем не менее текущее поведение Патрика однозначно неприемлемо. Надо полагать, ему в той или иной форме поставят ультиматум, и эту пилюлю лучше принять на ясную голову.

В офис он прибыл к семи и сразу же набросился на работу с энтузиазмом двадцати-с-хвостиком-летнего практиканта, зарабатывающего себе репутацию знатока Уолл-стрит. Обрушил лавину уведомлений на коллег и клиентов, не забывая отсылать копию каждого Гриффу. Новости по делу Иден старательно игнорировал, поскольку понимал, что эта кроличья нора сведет на нет все его усилия строить из себя добросовестного работника.

Тем не менее от мыслей о Даниэль отделаться ему не удавалось. Его терзало беспокойство, что он зашел с ней слишком далеко. Патрик едва ли не ожидал, что после его заявления об увиденном в рощице Джеке Пэррише она окатит его своим шардоне. На удивление, после этого женщина вроде даже с интересом выслушала рассказ об Оливере и Селии, а также о кратком и злополучном приобщении его собственной дочери к Пэрришам. Даниэль Перри, начинал понимать Патрик, вовсе не та женщина, за какую он поначалу ее принимал. Волевая, да, однако под бойцовскими доспехами таились в ней уязвимость и ум, наводящие на мысль, что при иных обстоятельствах вся ее жизнь могла бы сложиться по-другому. Об Иден она говорила с безжалостной прямотой, столь несвойственной для Эмерсона, где своих детей традиционно обсуждали с исступленным восторгом, приличествующим скорее первому раунду драфта Национальной футбольной лиги. На дочери Даниэль явственно была помешана, но при этом ее отношение к ней отличалось прямолинейностью и взыскательностью, со всей очевидностью демонстрировавшими, что в Иден она видит личность, а не какую-то пустышку.

Шел уже второй час их встречи – Патрик прикончил третью порцию джина, Даниэль свой бокал вина по-прежнему лишь созерцала, словно бы проходя некий обряд посвящения, – когда она объявила, что им, пожалуй, пора двигать. Он согласился неохотно. Несмотря на кошмарную обстановку, говорить с ней было легко. Слушала она его со всем вниманием. И ее не отпугивал его очевидный алкоголизм. Узы, которыми их связала утрата дочерей, были невыносимыми и нерушимыми, но и куда более интимными, нежели все его чувства за долгий-долгий срок. Наконец, Даниэль была красива. Красотой суровой и холодной, и все же неоспоримой. Этот потерявший управление поезд мыслей Патрику пришлось остановить, когда он поймал себя на фантазии о поцелуе с ней. Сохраняя приличия, он дал женщине номер своего сотового и проводил ее до машины. Распрощались они неуверенно. Патрик вернулся домой и накачался до беспамятства, она скрылась во мраке более естественного характера. Он задумывался, доведется ли им встретиться вновь. Мысль о том, что этого никогда не произойдет, подбросила еще один булыжник на его сани печали, что он волок за собой по замерзшей тундре своей жизни.

Ровно в десять – встреча была не того рода, на которую можно явиться чуть пораньше или чуть попозже, – Патрик проделал двадцать шагов, отделявших его офис от кабинета партнера-распорядителя. Грифф оказался не один. Также присутствовали адвокат фирмы, Лэнс Авагян, и симпатичная женщина с дерматиновой папкой на коленях. Грифф представил ее как Венди Уманс. Ее Патрик видел впервые, но вот Лэнса знал хорошо. Этот работал в фирме с самого начала – язвительный, но в остальном вполне приличный мужик, обычно державшийся как хохмач из общаги. Сегодня, однако, он выглядел подавленным до такой степени, что даже не посмотрел Патрику в глаза при рукопожатии.

– Итак, – начал Грифф. – Я предпочел бы пропустить всю ту лабуду, где мы обсуждаем твои показатели за последнее время. Можем мы сразу же сойтись на том, что таковые весьма посредственны?

– Согласовано, – отозвался Патрик.

Лэнс улыбнулся, хотя встречаться с ним взглядом избегал по-прежнему. Слово служило для них троих внутренней шуткой, выражавшей согласие на еще одну порцию мартини или же указание на сексуальность женщины поблизости.

– Патрик, ты меня знаешь, – продолжал Грифф. – И вот его ты знаешь. Нам по душе, когда люди счастливы.

– А они несчастливы, – наполовину спросил, наполовину признал Патрик.

– Ты несчастлив. Так ведь? Собственно, по этой причине мы сейчас и собрались. После Габи ты явственно так и не вернулся в колею. Что вполне понятно. Хотя где нам понять. И тем не менее. Мы распоряжаемся серьезными средствами, а наша клиентура вполне разбирается в обстановке. Пьянство…

– Слушай, можем мы перейти к делу?

Слова прозвучали гораздо резче, нежели Патрик намеревался. Грифф уставился на него невозмутимым взглядом, выжидая дальнейшего развития событий.

– Прошу прощения, – тут же смутился Патрик. – Я не хотел выставлять себя козлиной.

– Ты не козлина. Ты в беде. И мы хотим тебе помочь.

Грифф повернулся к Венди. Патрик тоже. Лэнс продолжал с величайшим интересом рассматривать ковер.

– Перво-наперво, Патрик, я хочу выразить свои глубочайшие сожаления о вашей утрате, – объявила женщина.

Патрик вежливо кивнул, и она открыла папку на коленях и извлекла из нее какую-то глянцевую брошюру.

– Я работаю консультантом в организации под названием «Брукфарм». Мы находимся в Вермонте. Под Братлборо – может, слышали? – Венди протянула ему брошюру. – Мы специализируемся на комплексных курсах восстановления.

Взглядом женщина призвала Патрика посмотреть брошюру, и он подчинился. Название ему смутно помнилось. Одно из немногих мест, куда он не притаскивал своего ребенка. Выглядело-то, конечно, великолепно. Высший класс. Пять звездочек. Деревянные домики, волейбольная площадка, погруженные в глубокомысленные рассуждения люди на лесных тропинках. Бороды, улыбки, фланель. Руки на плечах. Вермонт. Гребаный Вермонт.

– Для вас мы запланировали тридцатидневный погружающий курс лечения. Сначала – тщательно контролируемая детоксикация, после которой с вами будут заниматься по одной из наших программ. Мы используем наисовременнейшие разработки, и отношение к клиентам у нас очень внимательное. И мы действительно добиваемся успехов. Уверена, вам у нас понравится.

«Понравится», пожалуй, было натяжкой. Патрик окинул взглядом Венди. Возненавидеть ее было бы так просто, с ее-то волосами средней длины и матерчатым браслетом, наверняка изготовленным неким особым пациентом. Вправду просто. Он возненавидел стольких профессионалов, возомнивших, будто они способны помочь его дочери. Но тогда это было ошибкой, как будет и теперь. Вообще-то, они хорошие люди, особенно по сравнению с легионами отъявленных мудил, топчущих землю. Но они обречены, эти легковооруженные солдаты, брошенные в бой против тридцатиметровой ящерицы, стреляющей лазером. У них нет шансов.

– Так я еду в Вермонт или…

– Патрик, прекрати, – перебил Грифф. – Никаких «или». Ты едешь туда. Справляешься со своей напастью. Возвращаешься. Наступает веселье, богатство растет.

Патрик вновь уставился в брошюру, воображая себя в этой местности. Как в лесу его преследуют страхи и тревоги. Как из-за сосен зовет голос дочери.

– Когда?

– Хм, мы подумали, вот прямо сейчас.

– Я отвезу вас, – добавила Венди.

Патрик воззрился на Гриффа.

– Я понимаю, что вы и слышать об этом не захотите, но для прояснения всех вариантов – а если я откажусь?

– Брось, Патрик. Речь о твоем увольнении не идет.

– Тогда он что здесь делает? – кивнул Патрик в сторону Лэнса.

И снова пожалел о своих словах, едва лишь они вылетели изо рта. «Он» прозвучало особенно гадко.

Лэнс наконец-то посмотрел ему в глаза.

– Я здесь потому, что ты мне как брат и я люблю тебя, – тихо произнес он.

– Прости, – ответил Патрик. Скудный запас бунтарства, что ему удалось донести до кабинета, окончательно иссяк. – Я просто представить себе не могу, как можно не пить. Как бы жалко это ни звучало.

Венди достало такта обойтись без ободряющей фразы. Воцарилось продолжительное молчание. Все ждали его решения. И они были правы. Со всей очевидностью и бесспорностью. Ему нужно двигать свою задницу в Вермонт – и как можно скорее. Тем не менее мысленная картина, как он залезает в «субару» Венди, отнюдь не ощущалась как первый шаг к выздоровлению. Она ощущалась как конец чего-то. Его самого. Ощущалась как смерть.

– В понедельник утром, – выдавил наконец Патрик.

Трое удрученно переглянулись.

– Пожалуйста, дайте мне хоть столько!

– Понедельник мне не подходит, – покачала головой Венди. – В плане поездки.

– Да ради бога, до Вермонта я и сам могу добраться! Дальше Мэна все равно не уехать.

Остальные натянуто улыбнулись.

– Слушайте, – продолжал упрашивать Патрик, – ну позвольте мне остаться на выходные. Мне нужно кое-что уладить.

– Ладно, – ответил Грифф. – Но отвезу тебя я. И отправляться нужно рано. Как-никак, мне нужно и работать.

– Буду готов в любое время после 4:13.

На остаток дня Патрик взял отгул. Не то чтобы у него был выбор, поскольку на второй части встречи, последовавшей после отбытия Венди, он подписал подготовленный Лэнсом документ, согласно которому он отстранялся от работы – с полной компенсацией оклада и сохранением должности – с данного момента и до тех пор, пока его партнеры не решат, что его состояние позволяет ему распоряжаться клиентскими средствами. В случае же заключения, что возвращаться Патрику нельзя, они обговорят то, как поступить с его долей в собственности. Его вовсе не собираются прикончить. Он прекрасно это понимал. Они хотят как лучше.

Встреча закончилась объятьями, бодрыми улыбками и толикой черного юмора. Грифф и Лэнс вели себя так, будто речь идет всего лишь об обычном отпуске. Патрик старательно подыгрывал. А потом забрал из офиса мобильник и ноутбук и ушел, больше ни с кем не попрощавшись.

На улице небо сверкало голубизной, однако великолепная погода Патрика совершенно не ободряла. Наоборот, яркое солнце ощущалось безжалостным и обличающим, словно направленный врачом в глаз луч света. Он поехал прямиком домой, где наконец-то ознакомился с новостями. Кристоферу Махуну предъявили обвинение в убийстве. Событие вовсю обсуждали друзья и соседи, и основная масса, похоже, правосудие сочла свершенным.

А потом он наткнулся на ветку в «Твиттере», лишь по случайности не пропустив ее из-за обилия постов об аресте. Кто-то специально создал аккаунт под названием «Эмерсонские Глубины», чтобы выложить эту историю. Джек Пэрриш, как утверждалось, в прошлом году плохо обошелся с девушкой, обучавшейся в школе по программе Городского совета по возможностям образования. А его родители основательно потратились, чтобы замять дело. Подтекст был очевиден. Это он убил Иден Перри.

Патрик снова принялся разглядывать фотографию Джека. Теперь ему было ясно как день, с которого он только что сбежал. Плечи, челюсть, прическа. Это точно он. Ветка в «Твиттере» развеяла последние сомнения. Именно Джека он видел таящимся посреди ночи возле дома Бондурантов.

Мужчина посмотрел пресс-конференцию, запись которой была выложена в дневных отчетах бостонских полицейских участков. Бал правила детектив полиции штата Гейтс, в окружении группы хмурых служителей закона. Среди них присутствовал и Прокопио – уж этот-то не упустит возможности повыставляться. Шеренгу замыкала Даниэль, скрывающаяся под большими солнцезащитными очками. Вылитый ангел мщения. Интересно, подумал Патрик, что она на самом деле думает. Ведется ли на этот спектакль.

Он должен позвонить копам. Сказать, что они совершают ошибку. Вот только даже без дара ясновидения можно было догадаться, как воспримется его оспаривание крупного успеха копов спустя пару часов после его отстранения от работы за пьянство. На конференции Гейтс заявила об обличающих результатах экспертизы. Начальник полиции упомянул исцеление местного общества. Они взяли того парня, которого им было нужно. Если Патрик затеет контрпропаганду, его вполне могут упечь в местечко значительно менее приятное, нежели «Брукфарм».

Да и потом, ему нужно заняться и собственными проблемами. Он выторговал себе три дня. И разумно было бы использовать этот срок для сборов, во всех смыслах. Позвонить Лили. Впервые за несколько недель поговорить с сыном. Связаться с немногочисленными оставшимися постоянными клиентами, чтобы они не слетели с катушек во время его исчезновения. Приготовить необходимые вещи. Побриться. Почистить зубы нитью. Оставаться человеком.

Однако в кабинете Гриффа Патрик отнюдь не шутил – он вправду сомневался, что вынесет трезвое состояние. В прошлом октябре он продержался десять дней, и полученный опыт напугал его до усрачки. Похмелье оказалось нешуточным, хотя на третий день руки дрожали уже вполне пристойно, да и колония вшей под кожей угомонилась. Патрик даже начал ощущать некоторое физическое улучшение. Для разнообразия было приятно не выблевывать каждое утро собственные кишки, равно как и испражняться не на манер первого взрывного выплеска засорившегося поливочного шланга. Умом и душой, однако, он чувствовал себя гораздо, гораздо хуже. Стоявшую в объективной реальности завораживающую новоанглийскую осень внезапно словно бы накрыло липкой пленкой бессмысленности. Настроение металось между яростью и отчаянием. Да еще сны. Автомобильные аварии, выроненные младенцы, бессильные удары, хроническая голозадость. Каждые два часа он просыпался с ощущением, будто лежит в только что спущенной ванне. Хуже всех был повторяющийся сон, в котором он вливал в себя стопку за стопкой виски и напивался до такой степени, что пробуждался с реальным чудовищным похмельем, несмотря на абсолютную трезвость наяву. Боль не стихала и прерывалась лишь вспышками ужаса. Трезвость приносит страдания. Вот об этом в брошюрах не пишут. Во что он ввязывается, так это в пытку. И не на какие-то десять дней. На целых тридцать. Теоретически – навсегда. В этом и заключался план его спасителей. Марш-бросок туда, где больше нет блаженного облегчения.