Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 303 (всего у книги 342 страниц)

Американка

Сейчас

Саттон была свободной женщиной. Умной, сексуальной, уверенной в себе. Да, события прошлого года ее надломили, но суть никуда не делась.

Но как только она побежала за Константином, все изменилось. Она превратилась в ту же слабую, сюсюкающую дрянь, какой была ее мать, когда бегала за свиньями, которых называла «подходящими кандидатами в мужья».

Саттон не понимала, почему она это сделала. Только ради мести Итану она не стала бы так унижаться. Чтобы лечь в постель с не особо желанным мужчиной? Это вернуло ее в то время, которое она предпочла бы забыть, когда была неразборчива, искала внимания и популярности любым способом. Тогда это закончилось крупными неприятностями. И сейчас она понимала, что ее нынешние действия приведут к тому же результату.

У нее сдавали нервы.

Она так старалась, чтобы обеспечить безопасный побег, новую жизнь, передышку от окружения, которое угрожало и пугало ее, и теперь, лежа под напряженным телом Константина, чувствовала, будто опять дома. Словно она вернулась в Нэшвилл с поджатым хвостом.

Это того не стоило. Ничто в мире – ни психотропные препараты, ни спиртное, ни секс – не заполнит разъедающую ее изнутри пустоту.

Саттон хотела вернуть ребенка. Хотела вернуть мужа. Вернуть карьеру. Вернуть свою прежнюю жизнь.

Хотела. Господи, как же она хотела. Все свою проклятую жизнь чего-то хотела. В детстве – творить. Подростком – вписаться в окружение. Взрослой – найти идеального мужчину. А когда наконец получила желаемое, пришлось от всего отказаться. И эта пустая интрижка показала ей путь.

Через час, когда между ног уже все болело, а в желудке бурлила ненависть к самой себе, Саттон нашла достаточно самоуважения, чтобы попросить Константина уйти.

Спокойной ночи и прощай.

Он покосился на нее, словно собирался возразить, но быстро поцеловал в лоб и, насвистывая, ушел. Похоже, во время секса он не уловил ее мыслей об одиночестве. И уж точно не беспокоился о том, чтобы доставить ей удовольствие. Он беспокоился только о себе – Саттон это уже знала, но должна была получить еще одно доказательство.

Она прибралась, заварила мятный чай, чтобы утихомирить желудок, и решила проверить, нет ли чего нового об убийстве бедных детишек у Сакре-Кёр.

Их смерть стала точкой опоры. В этом было что-то неправильное. Саттон чувствовала себя оскорбленной, хотя не имела к ним никакого отношения. Как только она узнала об убийстве, ее приключение (а надо признать, именно в это и превратился ее побег – в отпуск, а не в новый старт) закончилось. Она не могла убежать от реальности. Люди везде порочны, где бы ни находились.

На полке стоял телевизор. Она не планировала его смотреть, но сейчас взяла пыльный пульт и включила. Телевизор был настроен на канал France24, что неудивительно, ведь до того, как в квартиру заселилась Саттон, здесь часто жили американские туристы.

Никаких новых подробностей, не считая того, что об убийстве сообщили родным и назвали имена жертв. Рик Льюис и Лили Коннолли. Из Вауватосы, штат Висконсин. Они встречались еще в школе. Учились по обмену в Англии. Их семьи не знали, что они в Париже. Мать девушки что-то подозревала, а отец парня предполагал, что они, вероятно, обручатся, поскольку сын сказал, что задумал кое-что грандиозное и романтичное. Хотел, чтобы получилось незабываемо. Они вели тихую жизнь в тихом городке, с тихим будущим и собирались завести тихую семью, которой предстояло прожить еще одну тихую жизнь. Год по обмену за границей был для них самым сногсшибательным поступком, они оба это знали. Сгорбившийся и поникший отец Рика, стоящий перед микрофонами, сказал, что сын наверняка хотел сделать возлюбленной предложение, которое она никогда не забудет.

Саттон выключила телевизор и бросилась в ванную. Там, стоя на коленях на твердой черно-белой восьмиугольной плитке, она избавилась от мяты в желудке. Закончив, она вытерла рот. Какая ужасная смерть. И бессмысленная. Но эта смерть подсказала идею.

Именно поэтому ее и стошнило: перед ней развернулась кошмарная история, потеря близких и вечные муки тех, кто будет ее переживать, а ужасный разум писателя сразу же увидел способ получить выгоду из их страданий, придумал новую историю.

И Саттон начала писать. Вокруг головы плясали тонкие нити солнечного света, Саттон печатала и строила планы, она творила. Творчество было ее жизнью. Без этой отдушины она наверняка сошла бы с ума. Возможно, смысл любого искусства и заключается в том, что это способ избежать безумия. А бедняжки, которые не могут отдаться творчеству, в итоге оказываются бездомными в шапочках из фольги и растрачивают жизнь, бродя по улицам.

Такая романтичная мысль, что ее работа имеет божественное происхождение, а она лишь канал передачи. Но, как все великие творцы, Саттон верила в это и отдавалась процессу.

До знакомства с Итаном у нее был определенный метод. План. Расписание.

А после она с радостью все это отложила и пошла по другому пути. Пути, который вел к темноте потери и смерти, снова и снова.

Вот почему ее манера писать изменилась. Она и сама изменилась. Изменилась навсегда.

Прочитав простую молитву о прощении для родных, она создала вокруг их самой страшной катастрофы новый мир.

Кричащие заголовки

Как иронично.

Охваченная внезапным творческим порывом, Саттон выключила телевизор до того, как закончился сюжет об убийстве влюбленных, и таким образом пропустила кое-что очень важное.

Редкий для европейского телеканала сюжет был посвящен внезапному исчезновению американки. Писательницы. Обычно такие зарубежные новости не освещаются, но эта женщина была женой знаменитого и любимого многими писателя, к тому же очень известного и во Франции. Его книги хорошо продавались на французском языке. Кроме того, когда-то он написал сценарий для популярного телевизионного шоу, до сих пор выходящего в эфир.

Она пропустила заголовок: «Пропала жена писателя».

Пропустила последовавшие за этим восхитительные инсинуации: в исчезновении жены подозревается сам писатель.

Пропустила потрясающие кадры – ее великолепный муж стоит посреди улицы перед домом, бледный и полубезумный, и кричит на репортеров, а по нему хлещет дождь.

Пропустила кадр, на котором Итан показывает журналистам средний палец, входя в дом.

Пропустила следующие кадры, когда в ее святилище вошла блондинка из полиции.

Пропустила интервью со своими подругами, которым никогда не говорила правду о своей жизни.

Пропустила все.

А если бы не пропустила, могло бы все сложиться по-другому? Поняла бы она, что по-настоящему любима? Что все соседи, а теперь и весь мир беспокоятся о ней? Может, в этом случае она немедленно собрала бы вещи и села на самолет?

Если бы только она так и сделала. Если бы только.

Проснись и пой

Саттон проснулась в одиночестве, не понимая, где находится. У нее болела спина, во рту пересохло. За окном светило солнце, пухлые белые облака плыли по самому голубому небу, какое она когда-либо видела. Она подняла голову и увидела комнату. В окне возвышался черный металлический силуэт Эйфелевой башни.

Париж. Она в Париже. Ее зовут Жюстин Холлидей, она из Голливуда, штат Флорида. Пишет мемуары. Она встретила привлекательного мужчину и несколько дней развлекалась с ним. Прямо как доктор прописал.

Так почему же она не чувствует никакой романтики и радости?

Может, потому, что наткнулась на ужасную сцену преступления, и теперь Париж лишился своей магии?

Саттон встала из-за стола. Она заснула, положив голову на клавиатуру. Виски разрывало от боли. И все еще подташнивало. Наверное, она чем-то заболела. Возможно, подхватила вирус в самолете. Только этого еще не хватало.

Она выпила стакан воды, потянулась. Круассан был бы не лишним. Конечно, надо быть осторожной с углеводами; если не следить за питанием, она в дверь не пролезет, но сейчас, с расстроенным желудком и затекшей шеей, мысль о теплом слоеном тесте, пропитанном маслом и джемом, обещала райское блаженство.

Саттон быстро оделась, взяла сумку, нацепила солнцезащитные очки. Она спустилась по лестнице, чтобы размяться. Воздух на улице был свежим, как будто за ночь прошел дождь и смыл липкую пыльцу, но мостовая не была мокрой, а в воздухе все еще порхали желтые феи.

Прекрасное утро.

Перед окнами кафе на углу стояло несколько столиков под красно-белым полосатым навесом. Так по-французски. Так идеально.

Она вела себя глупо. Надо придерживаться плана. Она несколько недель все планировала, а теперь она здесь, пора перестать вести себя как капризный ребенок и следовать принятым решениям. Ведь именно этого она хотела. Париж. Свобода.

Да.

Внезапно проголодавшись и преисполнившись любви к новой жизни, она купила два круассана с клубничным джемом и села за столик, чтобы выпить прохладной воды из маленького стакана. Официант принес горячий, дымящийся кофе. Саттон открыла блокнот и написала несколько строк. И правда, разве не об этом она мечтала? Ей хотелось вдохнуть запах парижского воздуха, почувствовать под ногами булыжную мостовую. Закончив завтрак, она сделала еще несколько записей, расплатилась и решила прогуляться, прежде чем работать дальше.

Выбрать этот район подсказало вдохновение. Так близко к Сене. Саттон уже неплохо ориентировалась и понимала, что река слева. Небо между домами светлело. Через десять минут она оказалась у серой ленты воды. Она шла по набережной в сторону Дома инвалидов. На берегу под мостами стояли жилые баржи. И почему ей не пришло это в голову? Жить на воде и иметь возможность поднять якорь и уплыть в случае необходимости, видеть постоянное сияние солнца на мелкой ряби волн – идеальная жизнь для женщины, старающейся оставаться незамеченной.

Но работать на ноутбуке было бы трудновато, ее немного укачивало на воде. При этой мысли ее пронзила дрожь. Саттон прогнала ее, глубоко вдохнув пьянящий речной воздух.

Под ней проплыл бато-муш[600]600
  Бато-муш – экскурсионное судно в Париже.


[Закрыть], полный туристов. Поняв, что привлекли ее внимание, они начали размахивать руками и кричать. Судя по виду, студенты, молодые, беззаботные, такие открытые и готовые к приключениям. Представляют ли они, что ждет их в этом мире? Горе, боль и страдания? Или они застряли в своем самолюбовании и незначительной жизни?

В их возрасте ей было тяжело… Но нет, сегодня ей не хотелось об этом вспоминать. Сегодня она наслаждалась новой жизнью. Сегодняшний день посвящен Жюстин Холлидей.

Саттон помахала в ответ, и туристы радостно взревели.

О, сколько возможностей впереди. Сколько еще мест, куда можно отправиться.

Сена – динамичное чудовище, каждый день разное, и Саттон с удовольствием наблюдала за его постоянными изменениями. Она прошла много миль по левому берегу, мимо Пон-Нёф к Нотр-Даму. Мост искусств утратил былой шарм – новый плексигласовый барьер разочаровывал; Саттон так хотелось увидеть прикрепленные к проволоке замки – символы признаний влюбленных. Она перешла Сену по мосту Берси и направилась обратно по правому берегу, пока не нашла свободную скамейку под ивой. Села и стала наблюдать. Влюбленные, туристы, бизнесмены, художники. Берега Сены притягивали всех, как пламя мотыльков.

Она предпочитала правый берег: вдоль широких тропинок росли ивы, липы и конские каштаны, зеленые и желтые листья так и манили под уютный полог.

Серый камень и бурная вода, а также зеленые деревья с коричневой корой, местами облупившейся, покачивающиеся на легком парижском весеннем ветерке, сквозь который пробиваются лучи солнца, – все это создавало прекрасную послеполуденную атмосферу. Саттон записала кое-что в блокнот и немного вздремнула. Бросив в воду лепестки найденной лилии, она дала им унести с собой стыд. Пусть уйдут и чувство вины и ужас, которые преследуют ее в последнее время.

С легким сердцем она медленно пошла вверх по реке к новому дому. Все наконец-то стало так правильно. Так хорошо.

Вернувшись в свой район, Саттон купила свежий хрустящий хлеб и ароматный луковый суп в кафе на углу. Когда она поднималась по лестнице к квартире, уже садилось солнце. Она отперла дверь и вошла. Комнаты были залиты розовым светом. Саттон в последний раз полюбовалась видом, съела суп, макая хлеб в бульон, выпила небольшой бокал вина, подошла к столу, чтобы расшифровать свои записи, и выдвинула стул.

В тишине комнаты раздался металлический лязг. Саттон отпрыгнула. В ее ступню чуть не врезался нож.

– Что за хрень?

Девушка наклонилась и подняла нож. Охотничий нож, большой, с гладким лезвием с одной стороны и зазубренным – с другой. Рукоятка из темной кости, с металлической заклепкой у основания. От него исходил неприятный запах. Как у отбеливателя, но слабее.

С обеих сторон лезвия торчала изолента. Саттон отложила нож, опустилась на колени, сунула голову под стол и посмотрела на нижнюю часть ящика. К нему была приклеена полоска малярного скотча, разорванная посередине. Саттон приложила нож и увидела, что края ленты совпадают.

Значит, он был приклеен под столом. Что за ерунда? Господи, неужели кто-то вломился в квартиру и засунул туда нож?

Она выползла из-под стола и уставилась на лезвие. На ручке были какие-то пятнышки… Господи, это что, кровь?!

По спине пополз холодок паники.

Это не ее нож.

Тогда чей?

А потом все пошло наперекосяк

В дверь громко заколотили, и Саттон выронила нож на стол. Он клацнул по краю и упал на пол.

Послышались настойчивые окрики на французском, а стук стал громче и яростнее.

Саттон бросила на нож сумку и пошла к двери. Прежде чем открыть, сделала три глубоких вдоха и вытерла ладони о штанины. Она повернула ручку.

– Oui?

Перед ней стояли двое в полицейской форме. Флики агрессивно уставились на нее. Тот, который стучал, опустил руку и сказал по-английски:

– Мадемуазель, мы пришли по вашему вызову. Чем можем помочь?

– Я не… я не… Je ne comprends pas[601]601
  Я не понимаю (фр.).


[Закрыть].

Он смутился:

– Так на вас не напали?

– Нет. Я одна. Я вас не вызывала.

Да, одна, здесь только я и окровавленный нож.

Флик ей не поверил:

– Если не возражаете, я осмотрю вашу квартиру, мы должны убедиться, что вы не обманываете нас под давлением.

Он говорил на очаровательном ломаном английском, но Саттон просто не могла впустить их в квартиру.

– Со мной все в порядке, как сами видите. Никто на меня не нападал, я не звонила. Боюсь, вам дали мой адрес по ошибке. А значит, сейчас вы нужны той, кто в беде. Спасибо, господа.

Второй флик заглянул в блокнот.

– Вы Жюстин Холлидей? Сняли эту квартиру на год у месье Галлюпа?

Они знали слишком много. Паника вернулась. Саттон… Жюстин плохо справлялась с допросами. Избавься от них. Надо немедленно от них избавиться.

– Как я уже сказала, все в порядке. Спасибо за заботу.

Похоже, высокомерный тон возымел действие. Оба кивнули и позволили ей закрыть дверь. Она услышала звук удаляющихся к лифту шагов, хлопнула металлическая входная дверь, и заурчал двигатель машины. Саттон наконец выдохнула с облегчением.

Что-то не так. Происходит что-то ужасное.

Сначала нож, потом полиция?

Она поспешила к письменному столу и передвинула сумку. Лезвие ножа зловеще сверкнуло на солнце, и ей стало не по себе. Она понятия не имела, кто его сюда подложил. Если кто-то пытается ей что-то сказать, то что? Она сбежала в Париж еще и для того, чтобы залечь на дно. Но вместо этого уже дважды столкнулась с полицией.

Она посмотрела через окно на улицу. Полиции нигде не было видно.

А нет ли связи между двумя происшествиями? Может, кто-то с ней играет? Или еще хуже – она проигрывает? Может, напряжение, страх и хаос в конце концов ее одолели?

Возможно. Увы, еще как возможно.

В голове всплыло имя Колина Уайлда.

«Это просто смешно, Саттон. Никто не знает, что ты здесь, тем более он».

Никто не знает, что она ушла, кроме Итана, а учитывая их отношения, он скорее обрадуется, что ее нет рядом.

Однако в квартире лежал огромный окровавленный нож, воняющий хлоркой. А тут еще и полиция, явившаяся якобы по вызову, хотя Саттон ее не вызывала.

Все это в высшей степени странно, в особенности странно, что законники уже появлялись на пороге, когда их не вызывали.

Думай, Саттон. Думай.

В квартире побывал Константин, но он постоянно находился на глазах у Саттон и никак не мог отвлечь ее, чтобы она не заметила, как он лезет под стол и приклеивает к нему нож.

Ну а вдруг?

Нет. Нет, это невозможно. Предыдущий владелец очень спешил выбраться из города. Наверное, в спешке забыл спрятанное под столом оружие. Или предыдущий арендатор.

Видимо, она задела нож коленом, когда вечером уснула, а потом отодвинула стул, нож оторвался окончательно и упал.

Она громко рассмеялась от нахлынувшего облегчения. Конечно же, два происшествия никак не связаны между собой.

«Тебе следует писать больше детективов, Саттон». Жюстин. Может быть, Жюстин все-таки работает не над мемуарами, а над триллером?

Она нашла в шкафчике на кухне малярный скотч. Рваные края совпадали с кусками ленты под столом, бог знает сколько времени державшими там нож – доказательство, что он находился здесь задолго до ее появления. Парижане редко владеют огнестрельным оружием, а нож – отличное средство устрашения, особенно для человека, долгосрочно сдающего свою квартиру незнакомцам.

Его просто забыли. Да, теперь Саттон была в этом уверена.

«Продолжай себе лгать. У тебя хорошо получается».

Проигнорировав внутренний голос, она стала думать, что делать дальше. Прикрепить нож обратно под стол? Спрятать его в шкафу?

Нет, она не успокоится, зная, что он здесь. Его не должно быть поблизости. Нож огромный, к тому же Саттон понятия не имела, как пользоваться им для самообороны, поэтому его легко могли использовать против нее. Лучше избавиться от него, и побыстрее.

Можно было просто выбросить нож. Закопать в мусоре внутри мешка, пусть заберут на помойку. Но вдруг кто-нибудь поранится? Вдруг нож прорежет полиэтилен и выпадет, порезав какого-нибудь ребенка?

Нет, так не годится.

Саттон завернула нож в салфетки и спрятала в сумочку. Заперла дверь квартиры и пошла к реке.

До Сены, прекрасной Сены, надо было пройти всего ничего. Река сияла в лунном свете, а ее поверхность рассекла небольшая лодка.

Саттон прибавила шаг. Она устала, хотелось лечь в постель, а внезапный прилив адреналина после обнаружения ножа и прихода фликов лишил ее сил.

Вокруг были люди, следовало действовать осторожно. Впрочем, вокруг всегда были люди. Она выбрала Париж из-за романтики, желания написать книгу в Городе огней и возможности спрятаться среди толпы. Теперь она жалела, что не забралась в какой-нибудь отдаленный уголок, где могла исчезнуть, и никто не увидел бы ее и не узнал. О чем она только думала, приехав сюда?

Под непоколебимым металлическим взглядом Эйфелевой башни Саттон вышла на Йенский мост и дошла до середины. Притворившись беззаботной, прислонилась к парапету. Когда ей показалось, что никто не смотрит, вынула из сумочки нож.

Кто-то схватил ее за руки.

– Мадемуазель Холлидей.

Она вздрогнула и увидела по обе стороны от себя двух фликов, которые приходили к ней в квартиру.

– Что вы делаете, мадемуазель? – Один из полицейских забрал у нее оружие. – Чей это нож? Ваш, верно?

– Я… Нет… Пожалуйста…

Тот, что помоложе, покачал головой. Она не поняла – то ли от жалости, то ли от отвращения.

– Пройдемте с нами. Совершено преступление, и вы должны ответить на несколько вопросов.

– Какое преступление? Я ничего не сделала. Куда вы меня ведете?

– На допрос.

Они уже тащили ее к машине, взяв под руки с обеих сторон. Саттон подумывала закричать, вырваться, но была так напугана, так потрясена, что замерла в молчании. Она без звука позволила фликам увести ее с моста, посадить в машину и увезти.

Арест

Саттон ненавидела полицию. И ненавидела запах полицейских участков – даже здесь, в Париже, он был таким же, как в том омерзительном месте, где ее продержали всю ночь, когда она была подростком. Она изо всех сил старалась не паниковать. Саттон не сделала ничего плохого, но она не дура. Ее задержали на мосту, когда она пыталась бросить в воду окровавленный охотничий нож, и это выглядело не лучшим образом.

Ее отвезли в полицейский участок на улице Фабер рядом с Домом инвалидов. Когда Саттон-Жюстин наконец взяла себя в руки, она возмутилась и потребовала адвоката, но ее просьбы проигнорировали. Ее поместили в комнату, принесли бутылку воды и заперли.

Она понятия не имела, как работает французская правовая система. Не знала, могут ли ее обвинить без доказательств, можно ли ей позвонить или воспользоваться услугами адвоката. Она тяжело дышала и пыталась собраться, но это было нелегко. Предполагалось, что она будет скрываться от посторонних глаз, тихо жить в Париже, но не прошло и недели, как она оказалась в полицейском участке.

Саттон молилась, чтобы не раскрыли ее истинную личность. Паспорт она с собой не взяла, он остался в квартире, но полиция наверняка проведет обыск и найдет его.

Ты Жюстин Холлидей из Голливуда, штат Флорида. Просто помни об этом.

Текли минуты, и паника все нарастала.

Конечно, они специально так себя вели. Зная, что она напугана и одинока, оставили ее посреди ночи размышлять и потеть в металлическом ящике, с ультраяркими флуоресцентными лампами над головой. Такое кого угодно собьет с толку. Они даже не представляли, насколько Саттон боится оказаться ложно обвиненной крысой в клетке. Она уже бывала в таком положении. Результат ей не понравился.

Дыши, Жюстин. Успокойся. Тебя не могут заставить ждать вечно. Им придется сказать, почему тебя задержали. Сначала дождись и выясни, что они задумали.

Она была права. Через два часа вошла полицейская, а за ней юный флик. Она говорила на отличном английском, хотя и с сильным акцентом.

– Bonsoir, mademoiselle. Я инспектор Амели Бадо. Прошу прощения за задержку визита. Я была уже дома, отдыхала. Последние сутки для нас были очень непростыми.

– Что ж, сочувствую, но мне хотелось бы знать, почему я здесь. Никто не потрудился мне объяснить.

Саттон многозначительно посмотрела на молодого флика, а тот ответил ей бесстрастным взглядом.

– Вот как? – Бадо посмотрела через плечо на коллегу. – Прошу прощения за неразбериху. Если я правильно поняла, вас задержали на Йенском мосту, когда вы пытались выбросить в Сену нож, которым, как мы полагаем, вчера ночью совершено двойное убийство. Пока я сюда ехала, в лаборатории осмотрели нож и обнаружили на нем следы крови, которые по данным предварительного анализа могут принадлежать жертвам в Сакре-Кёр, – группы на лезвии и взятых с места преступления образцах совпадают. Придется подождать несколько дней, чтобы завершить анализ ДНК, но мне кажется, вы пытались избавиться от орудия убийства.

Такого просто не может быть! Не может быть!

– Я понятия не имею, о чем вы говорите. И ничего не знаю об убийстве.

Но, конечно, Саттон знала. Все только об этом и говорили, пока она наслаждалась прогулками по Парижу. В памяти всплыли обрывки разговоров, которые она подслушала днем:

«На холме убили двух американцев, вы слышали?..»

«После ужасных статей в прессе в последний год еще и это…»

«Девушке почти отрезали голову…»

«Их положили в такой позе, будто они занимаются сексом…»

«Только представь, эти идиоты-туристы…»

«На ступенях церкви, какое святотатство…»

«Я так напугана, надеюсь, преступника найдут…»

– Так вы не слышали? Как жаль. Двух молодых людей лишили жизни. Вашим ножом, мадемуазель.

– Я этого не делала. А нож я нашла.

– Oui? D’accord, вполне возможно. У нас вся ночь впереди, чтобы вы рассказали о ноже. Почему бы вам не устроиться поудобнее, давайте начнем с того, что привело вас в Париж. Как я понимаю, вы прибыли недавно и сняли квартиру. Вы получили рабочую визу. Планируете остаться на год?

Саттон не собиралась перескакивать на другую тему.

– Я не имею никакого отношения к тем двум убийствам. Эти дети, Лили и Рик… Я не знаю, кто их убил. И мне нужен адвокат.

Женщина добродушно улыбнулась:

– Я не называла вам имена жертв. Значит, вы знаете об убийствах, верно, мадемуазель?

Саттон на миг прикрыла глаза. Хватит вести себя как дура.

Бадо продолжила тем же дружелюбным, обеспокоенным тоном:

– Вы не в Америке, мадемуазель Холлидей. Здесь вы не можете требовать того же, что дома. – Она удобнее устроилась в кресле, словно готовясь к долгой и приятной беседе. – А теперь скажите, что привело вас в Париж?

Саттон плотно сжала губы и покачала головой. Она не собиралась произносить больше ни слова. Все и так плохо, очень плохо, и она не должна еще больше испортить себе жизнь. Она знала, что в конце концов найдет адвоката, но что делать теперь – звонить в посольство и просить о помощи? У нее поддельный паспорт, поддельная личность. Она находится здесь под чужой личиной, а это незаконно. Вряд ли сотрудники посольства будут помогать нарушителям закона.

Она покачала головой, и Бадо понимающе улыбнулась.

Бадо жестом велела своему коллеге уйти, а когда дверь захлопнулась, наклонилась к Саттон и сказала:

– Лучше расскажите нам все. Мы знаем, что вы сделали. И мы знаем, кто вы. У нас есть видеозапись, где вы у Сакре-Кёр, пришли полюбоваться своей работой, а позже возлагаете цветы, создавая впечатление, будто вы просто очередной скорбящий турист. Орудие убийства находилось в вашей квартире. Сейчас мы тщательно обыскиваем ее в поисках новых улик. Не нужно быть гением, чтобы связать все нити воедино. А теперь, – сказала она, любезно улыбаясь, – пришло время рассказать правду о вашей причастности к убийствам.

Саттон едва сдерживала слезы. О господи! Она в полной заднице.

– Мне нужен адвокат.

– Пфф! – Бадо повела плечами. – Если не хотите говорить об убийстве, может, поговорим об истинной причине вашего пребывания в Париже?

– Адвокат.

Бадо покачала головой и тяжело вздохнула:

– В ваших интересах сотрудничать с нами, мадемуазель. Я лишь хочу докопаться до истины, понять, что произошло на самом деле.

Саттон молчала. Она превратилась в сфинкса. Ее не сломить.

– Как хотите. Я подожду, когда вы заговорите. Сейчас вы, вероятно, самый знаменитый пропавший человек на планете. А также подозреваемая номер один в жутком двойном убийстве. Да, мы знаем, кто вы, Саттон Монклер из Франклина, штат Теннесси.