Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"
Автор книги: Стивен Кинг
Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 172 (всего у книги 342 страниц)
– До того, как юному Хасану отрежут голову, – сказал Леонард Брэдли.
– Именно.
– Нет нужды лишний раз подчеркивать аспект общественного мнения. Половина населения страны, которая еще не прилипла к экранам, прилипнет к ним вечером. – Он посмотрел на бумаги перед собой. – «Глас Альбиона», значит? Буду весьма удивлен, если окажется, что хоть кто-то из этих недоумков и впрямь читал Блейка.
На это никто не отреагировал.
– Что насчет наших блюстителей порядка? – спросил он.
– Подробностей, то есть про «Глас Альбиона», мы им пока не предоставляли, – ответила Тавернер. – Если потребуется – предоставим. Но я уверена, что уже завтра к этому часу мы сможем снабдить их полным набором необходимой информации.
– Мальчишку похитили в центре Лидса? – раздалось откуда-то.
– Не совсем в центре. В районе Хедингли.
– Разве там нет видеонаблюдения? В последнее время, по-моему, невозможно перейти с одной стороны улицы на другую без того, чтобы оказаться звездой реалити-шоу.
– Система видеонаблюдения за дорожным движением, как выяснилось, прошлой ночью отключалась на шесть часов, начиная с незадолго до полуночи и до недавнего времени. Судя по всему, плановое техобслуживание.
– Странное совпадение, не так ли?
– Мы ведем проверку. Вернее, полиция. Но не думаю, что у «Альбиона» имеются такие связи. Скриншот их веб-сайта есть среди ваших материалов и дает некоторое представление об уровне их технических возможностей.
Последовало всеобщее ворошение бумаг.
– «Чистота натции», – с отвращением процитировал Брэдли, поднимая взгляд.
Было не вполне ясно, возражает он против собственно концепции или же ее графического оформления.
– Да, мы имеем дело не с отличниками-медалистами, – согласилась Тавернер.
– А нельзя их вычислить через сайт? – спросил Лотчинг.
– Тут они проявили определенную сметку, – ответила она. – Прокси-сервер находится в Швеции, где конфиденциальность клиента блюдут очень строго. На получение данной информации потребуется время. Больше времени, чем они нам отвели. Но еще раз хочу подчеркнуть: я совершенно уверена, что группировка будет обезврежена задолго до того, как вопрос крайнего срока станет критическим.
На этом Брэдли снова сделал свой фирменный жест:
– Позвольте от лица – или все-таки от лиц? – всех присутствующих выразить признательность Диане за отменно всеобъемлющую информационную картину, предоставленную в отменно сжатые сроки. Мы будем в той же мере признательны за ежечасные сводки о ходе операции вплоть до ее скорейшего и успешного завершения.
В дверь постучали. Вошел Том со сложенным пополам листком бумаги в руках. Не говоря ни слова, он вручил бумагу Диане Тавернер и вышел.
В полной тишине Тавернер развернула лист и прочитала написанное. По лицу ее было совершенно невозможно определить, является ли содержимое записки для нее новостью, подтверждением чего-то уже известного или же устаревшим прогнозом погоды где-то в дальних краях. Но когда она оторвала взгляд от листка, в комнате словно мигнуло освещение.
– Это последняя информация. Сейчас вам раздадут копии.
– А не могли бы вы просто сказать… – начал Брэдли.
Она могла. И сказала.
– Коллеги, похоже, это все-таки не случайное похищение, как мы предполагали.
* * *
Новая информация требовала действий в той же мере, в какой она требовала обсуждения. Действовать предстояло Диане Тавернер, в то время как все остальные приступили к обсуждению. Вернее, почти все. На полдороге к лифту ее перехватил Лоточник. Практически буквально перехватил: она обернулась в тот момент, когда он уже протянул руку, чтобы коснуться ее плеча. Тавернер наградила его таким взглядом, который у человека с более тонкой душевной организацией вылез бы на шесть дюймов промеж лопаток.
– Не сейчас, Роджер.
– Как обычно. Диана, эта новая информация…
– Тебе известно столько же, сколько и мне.
– Сомневаюсь. Но все равно это ведь ничего, по сути, не меняет, правда?
– Ты так думаешь? Совсем-совсем ничего?
– Я хотел сказать, что до того, как взорвалась эта так называемая инфобомба, ты ведь была уверена в успехе? Так какая разница, кто он такой?
– Так называемая?!
Каждая гласная прозвенела льдом.
– Я неудачно выразился. Я просто хотел сказать, что у вас же есть там осведомитель, так? В конце концов, гриф «Моцарт» не присваивают данным, полученным в ходе случайной телефонной прослушки или добытым из подозрительных заявлений на банковский кредит.
– Спасибо за экспертное заключение. Напомни мне, где ты отличился? В Бейруте? В Багдаде? Или все-таки у барной стойки клуба «Рубеж»?
С гуся вода.
– Я просто имел в виду то, чем занимаются в Слау-башне, – самодовольно хохотнул он. – Вымучивают у балласта заявления об увольнении по собственному желанию. Но это-то серьезное дело. Значит, у вас там есть осведомитель?
Она вонзила указательный палец в кнопку вызова лифта.
– Да, Роджер. У нас есть осведомитель. Именно так осуществляется сбор разведданных.
– И он не знал про этот последний финт?
– Если бы он знал все на свете, то был бы не осведомителем, Роджер. Он был бы «Википедией».
– И насколько непосредственно он во всем этом участвует?
– Достаточно непосредственно.
– Ловко.
– Для одних – ловкость, для других – предусмотрительность.
– Ну, предусмотрительность предусмотрительности рознь. Особой славы провидца не наживешь, если читаешь руны, которые сам же и разложил.
– Это стоит в одном ряду с «так называемой», Роджер. На что ты намекаешь?
Лифт подошел. Двери еще не до конца разъехались, а она уже шагнула в кабину и нажала кнопку первого этажа. Трижды. В один прекрасный день кто-нибудь наконец-то изобретет кнопку, которую чем чаще нажимаешь, тем скорее она реагирует.
– Ни на что, Диана. Просто подумал, что, возможно, тебе следует соблюдать осторожность.
Закрывающиеся двери не успели обрезать коду:
– Когда живешь с волками и все такое.
Когда живешь с волками, подумала она, раздавила окурок каблуком и посмотрела на часы. До часа дня оставалось пятнадцать секунд.
Подход он начал с восточной стороны. Даже если бы она предварительно, еще до того, как набрала номер, не сверилась с личным делом, все равно бы сразу опознала его. В Риджентс-Парке их называли хромыми конями и слабаками, и в том, что они об этом знали, заключалась добрая половина шутки. Каламбур вполне оправдывал себя: при встречах Риджентс-Парка и Слау-башни сразу становилось ясно, кто тут под седлом, а кто на коне. Вот и сейчас он приближался медленно, с упорством аутсайдера, минующего финишный столб одним из последних, словно просто дойти до финиша означало победить в скачке. Тогда как любой чистокровке известно, что финишировать первым – единственный результат, имеющий значение.
Дойдя до скамейки, он окинул Диану взглядом наполовину агрессивным, наполовину опасливым, словно обманутый любовник, а затем скривился, оглядев собственно скамейку.
– Ненастоящее, – сказала она.
Он все еще мешкал.
– Да садитесь же. Это очень ценная скамейка. Думаете, какой-то чайке действительно позволили бы здесь гадить?
Джед Моди сел.
Баклан продолжал патрулировать свою акваторию, близ причала Бэнксайд уличный проповедник назидал прохожих с воображаемого амвона. Словом, все как обычно.
– Мне доложили, что вы вчера вышли на контакт, – сказала Тавернер.
– Ник – мой старый друг… – начал Моди.
– Помолчите. Вы сказали ему, что Джексон Лэм проводит операцию и что он послал одну из ваших младших коллег на задание по перехвату данных. И что это не входит в компетенцию Слау-башни, а если входит, то задание следовало поручить вам.
– Так и есть. У меня шесть лет…
– Помолчите. Меня интересует, как вы об этом узнали.
– О чем, мэм?
До тех пор она говорила, пристально всматриваясь в здания на противоположном берегу, но сейчас повернулась к нему.
– Вы очень ошибаетесь, если думаете, что мы с вами беседуем. Когда я задаю вопрос, вы отвечаете. Не притворяетесь, что не понимаете, о чем я говорю, и даже в мыслях не имеете ответить мне что-либо, кроме правды. В противном случае вы узнаете, что есть места куда прохладней и глубже, чем эта река, и я лично с радостью сгною вас в одном из них. Я доходчиво изъясняюсь?
– Вполне.
– Очень хорошо. Значит, так; Джексон Лэм получил от меня определенные указания касательно определенного задания. Насколько я помню, ставить вас об этом в известность не было одним из моих указаний. Итак, как вы об этом узнали?
– Там стоит жучок, – сказал он.
– Там… стоит… жучок…
Это был не то чтобы вопрос. Поэтому Моди не то чтобы ответил. Он просто сглотнул, шумно.
– Вы мне на полном серьезе говорите, что поставили кабинет Джексона Лэма на прослушку?
– Да.
– Господи боже! – Она запрокинула голову и засмеялась. Потом остановилась и повторила: – Господи боже мой.
– Это не…
– Это не – что? Не повод присесть лет этак на тридцать? Учитывая текущую обстановку.
– Вы себе вообще представляете, каково мне там?
Она помотала головой: ее не интересовали его спонтанные домашние заготовки. Да, он, возможно, подавлен, обижен, считает, что его назначили козлом отпущения, что ему приходится расплачиваться за косяк Конторы. Но факт оставался фактом: звезд с неба он не хватал никогда. Одного взгляда на личное дело Джеда Моди было достаточно, чтобы понять, что имеешь дело с ходячим образчиком заурядного пехотинца.
– Меня это не интересует. Единственное, что меня интересует, – это каким образом зачистка проморгала… Боже. Нет, не может быть. Только не говорите мне…
Он не стал.
– Зачисткой занимаетесь вы.
Он кивнул.
– Вот уж действительно: заставь лису стеречь… О господи. А больше вы там у себя ничего не придумали? Нет, не надо, не рассказывайте. И знать не хочу.
Ранние предчувствия оказались не напрасными – Диана Тавернер снова полезла за сигаретами. Протянула пачку Моди. Он уже достал зажигалку и широкой ладонью прикрыл пламя от ветра. Оба прикурили. На какой-то миг их сплотила взаимная солидарность изгоев двадцать первого века.
– Я не подслушивал, – сказал он. – Вернее, подслушивал. Но только в собственных интересах. Я же одно время был Псом. А теперь, когда в забегаловку внизу устраивается новый официант, Лэм поручает мне пробивать его на предмет благонадежности. И не потому, что действительно опасается засланных казачков. Просто издевается. В глаза.
– Тогда почему не уволиться?
– Потому, что это моя работа.
– Но вам же она не нравится.
– Работа в Слау-башне никому не нравится.
Тавернер внимательно наблюдала, как тлеет ее сигарета. Или делала вид, а на самом деле своим завидным боковым зрением наблюдала за Джедом Моди. Когда-то он, наверное, был ничего, но спиртное и никотин сделали свое дело, а ссылка на служебные задворки, вне всякого сомнения, поставила в этом деле жирную точку. Нынче он, очевидно, проводит выходные в спортзале, истязая себя семичасовыми тренировками, расплачиваясь за упущенное время. И тешится самообманом, что это помогает. А при первом намеке на истинное положение вещей наливает себе еще рюмочку и закуривает очередную сигарету.
– Даже Лэму? – спросила она.
К ее удивлению, он ответил напрямик:
– Лэм выгорел. Жирная, ленивая скотина.
– А вы никогда не задумывались, почему он очутился в Слау-башне?
– А какой еще от него прок?
Это был уже не такой прямой ответ. Тот факт, что Лэму позволяли безраздельно править своим маленьким феодальным княжеством – пускай даже и в таком шизанутом замке, каким была Слау-башня, – свидетельствовал, что Лэму известно, в каких шкафах у начальства спрятана пара-тройка скелетов. Моди почел благоразумным не упоминать об этом при Диане Тавернер. Что, в свою очередь, заключила она, свидетельствовало о том, что он ее опасается. Именно такое отношение к себе она предпочитала.
Его сигарета дотлела до фильтра. Он выронил окурок из пальцев, и тот закатился в щель между плитками набережной.
Моди посмотрел на Диану Тавернер и наткнулся на взгляд, не оставляющий ни тени сомнения в том, кто тут начальник.
– Значит, так, – сказала она. – Вы исполните для меня пару поручений. Неофициальных.
– То есть незаконных.
– Да. В свою очередь, это означает, что, если по какой-либо причине что-то пойдет слегка не так и вы вдруг окажетесь на допросе в маленькой комнате, полной рассерженных мужчин, я ни при каких обстоятельствах не стану притворяться, что мне что-либо известно о вашем существовании. Вы хорошо меня поняли?
– Да, – сказал Моди.
– И вас устраивает данное условие?
– Да, – повторил Моди, и было очевидно, что он не кривил душой. Как и другим слабакам до него, ему во что бы то ни стало хотелось снова вступить в настоящую игру.
Она достала из сумочки мобильный и протянула ему:
– Только входящие.
Он кивнул.
– И снимите прослушку. Слау-башня хоть и свалка, однако филиал Конторы. Если всплывет, что она скомпрометирована, ваши бывшие приятели из подразделения собственной безопасности разорвут вас в клочья, сустав за суставом. – Она поднялась, собираясь уйти, но на миг зависла над ним. – И вот еще что, Моди. Послушайтесь моего совета. Лэм выгорел не просто так.
– В каком смысле?
– В том, что в течение его карьеры у него были и другие заботы, кроме как оформление отчетов по накладным расходам. Такие заботы, как не спалиться, не попасть под пытки и не быть пристреленным. Он сумел пройти через все это и остаться в живых. Забывать об этом не советую.
Она оставила его сидеть на скамейке. Еще один агент завербован и оплачен. Иные из них доставались почти даром. И она уже знала, на что употребит этого.
* * *
Ривер стоял у окна, задумчиво глядя на пробку, растянувшуюся по всей улице, – плод дорожных работ, вечным проклятием висевших над Олдерсгейт-стрит. Сид сидела у себя за столом, на ее мониторе продолжало крутиться двенадцатиминутное видео с мальчишкой в подвале, и, хотя именно те самые двенадцать минут, поглощенные течением дня, уже стали прошлым, с каждым повтором у мальчишки оставалось все меньше времени.
– Ультраправая группировка, – произнес Ривер.
Сид, несмотря на то что эти слова были первыми, прозвучавшими в кабинете в течение продолжительного времени, немедленно отозвалась:
– Их больше чем одна.
– Я в курсе. – Он повернулся к ней. – Хочешь, чтобы я перечислил каждую до последней…
– Ривер…
– …шарагу параноиков, на случай если ты какую запамятовала?
– Я просто говорю, что не следует сразу подозревать хобденских дружков, вот и все.
– А тот факт, что днем ранее он засветился на радаре Пятерки, – это простое совпадение, так?
– Это он у тебя на радаре засветился днем ранее. А на радаре Пятерки он, думаю, появился задолго до того.
Дед немедленно распознал бы упрямое выражение на лице Ривера. Сид же продолжала невзирая:
– Британская патриотическая партия – обычное сборище мелкотравчатых раздолбаев, готовых обвинить в собственной беспросветности первого подвернувшегося им под руку. Если их как следует накачать пивом, они, может, расколотят пару витрин и отлупят лавочника, но это самое большее, на что они способны. А тут кто-то посерьезней.
– Думаешь, у Хобдена не хватит мозгов, чтобы организовать такое?
– Мозгов-то хватит. Но зачем ему это? К тому же, если бы Пятерка считала, что за всем этим стоит он, у него бы не файлы выкрадывали – его самого бы сейчас допрашивали в подвале.
– Может, и так, – сказал Ривер. – А может, у него просто слишком много дружков среди элиты, чтобы затолкать в машину и отвезти куда следует, не вызвав кое у кого недовольства.
– Ты так считаешь? Последние пару лет газетенки, где он когда-то печатался, смешивают его с грязью.
– Только потому, что не могут допустить, чтобы подумали, будто они его поддерживают.
– Ну сколько можно! Его смешали с грязью потому, что он это заслужил. Его взгляды идут вразрез с превалирующим мнением. Лет двадцать назад, возможно, было бы иначе. Но времена изменились.
– И продолжают меняться. Если не заметила, на дворе экономический кризис. Взгляды стали радикальнее. Но все это тут ни при чем. Итак, что мы имеем: некая ультраправая группировка совершает теракт через день после того, как осуществлен перехват данных у одного из самых известных ультраправых шизиков в стране. Это не может быть случайным совпадением.
Сид снова повернулась к монитору.
– Ты постоянно твердишь, что Слау-башня не делает никакой важной работы, – сказала она. – Как это согласуется с твоим предположением, что мы вдруг оказались в эпицентре оперативной деятельности Конторы? Если за всем этим действительно стоит Хобден и если Пятерка действительно пасла его, мы бы никогда не узнали об этом, верно?
Он не нашелся что возразить.
– Его отыщут, Ривер. Ничего страшного не случится. Мальчишке не отрежут голову в прямом эфире ни завтра, ни когда бы то ни было еще.
– Очень надеюсь, что ты права. Только вот…
Он осекся, не закончив.
– Только вот – что?
– Ничего.
– Ты хотел что-то сказать. Не прикидывайся, что нет.
«Только вот я видел содержимое файлов, которые ты стащила у Хобдена, и там полная хрень. Какую бы информацию ты ни надеялась получить, ты ее не получила. То есть если он во всем этом действительно замешан, то идет по крайней мере на полкорпуса впереди Пятерки, что, в свою очередь, не предвещает мальчишке ничего хорошего…»
– Это связано с тем, что ты разглядывал в пивной?
– Нет.
– Врешь.
– Вот как. Значит, я вру. Спасибо.
– Да хватит тебе. Я бы тоже соврала, если бы получила доступ к информации, доступ к которой мне не полагается. Мы же с тобой шпионы, в конце концов.
Внезапно он осознал, что она пытается его рассмешить. Это было странное ощущение. Он даже не помнил уже, когда в последний раз женщина пыталась заставить его хотя бы улыбнуться.
Но этот номер у нее не пройдет.
– Ничего особенного, – снова сказал он. – Битые файлы.
– В которых все превратилось в «пи»? Странно битые.
– И не говори.
– Больше похоже на какую-то шифровку.
– Слушай, Сид, это все не имеет значения. И даже если бы имело, то тебя это не касается.
Судя по выражению ее лица, следующая попытка рассмешить его будет предпринята очень нескоро.
– Ладно, – сказала она наконец. – Очень хорошо. Простите, ничего, что я тут сижу, дышу вашим воздухом? – Она поднялась так резко, что стул запрокинулся. – И, кстати говоря, тут до сих пор воняет. Руки отвалятся окно открыть?
Она вышла.
Вместо того чтобы открыть окно, Ривер снова уставился на улицу. Пробка едва подвинулась. И простой он у окна хоть до вечера, данное наблюдение не утратило бы актуальности.
«Ничего страшного не случится, Ривер. Мальчишке не отрежут голову в прямом эфире ни завтра, ни когда бы то ни было еще».
Он надеялся, что она права. Но полностью полагаться на это не мог.
* * *
Полиция обнаружила Хасана живым и невредимым.
Похищение произошло не совсем без свидетелей: одна женщина из окна своей спальни заметила, как какие-то парни «побезобразничали», как она выразилась, в конце проулка напротив, а потом залезли в белый фургон-пикап «форд» и укатили в восточном направлении. Сразу она ничего не заподозрила, но, услышав наутро новости, решила, что увиденное накануне может оказаться небезынтересным для участкового. В той стороне, куда уехал фургон, имелся регулируемый перекресток с камерами наблюдения, которые засняли номер машины, хоть и не вполне отчетливо. Это изображение было немедленно разослано в отделы полиции по всей стране от края и до края, где снимок начали сравнивать с записями перемещений белых фургонов «форд» на междугородних трассах, в городских центрах и на заправках. Дальнейшее стало делом техники. Однако особенной удачей, которая поспособствовала раскрытию преступления и позволила вооруженному отряду полиции вовремя ворваться в подвал, где томился Хасан, было то, что, как оказалось, один из местных бездомных…
Хасан открыл глаза. Обратно всматривался мрак. Он снова закрыл их. Ворвались вооруженные полицейские. Он снова открыл их. Нет, не ворвались.
Раньше он никогда не знал, что время может ползти так медленно.
А еще он раньше не знал, что страх способен заставить человека потерять себя. Не просто потерять счет времени, но потерять ощущение себя. Пока он сидел тут с мешком на голове, в комбинезоне, словно пациент в каком-то сюрреалистичном приемном покое, восприятие пространства и времени понемногу улетучивалось, а пронзительный голос, зачитывающий все его отборные репризы, звучал в голове все громче. Голос подрагивал, однако, несомненно, принадлежал именно ему, и этот голос пытался сделать вид, что ничего не произошло или произошло, но уже давно и благополучно разрешилось и теперь представляло собой лишь материал для самого ржачного скетча всех времен. В конце концов, другие заложники (те, кто годами сидел прикованным к батарее) публиковали мемуары, про них снимали кино, их приглашали вести радиопередачи. Но никто пока еще не додумался написать про это комедийный скетч.
У нас на районе, особенно если на ночь оставляешь машину на стоянке, легко потерять голову.
Пауза.
Нет, правда, очень легко. Потерять голову.
И тут публика должна сообразить, о чем именно речь.
Ничего лучше пронзительный голос придумать не мог. Потому что ничего еще не кончилось и не разрешилось. Омерзительная вонь была тому подтверждением: рвота, моча, дерьмо – все, что страх выдавил наружу, размещаясь внутри него. Он все еще тут. Никаких зрителей перед ним нет. Их у него никогда и не было. На все до единого «вечера открытого микрофона» в студенческом клубе он приходил с полной приколов и хохм головой и с дюжиной сосальщиков под ложечкой, но так ни разу и не осмелился подняться на эстраду.
Забавно, что именно то чувство он тогда считал страхом. Казалось, что боязнь прилюдно опозориться, выставив себя на посмешище перед сборищем поддатых студентов, – это и есть всамделишный страх. Словно ушиб палец, споткнувшись о шпалу, и подпрыгиваешь на месте, пытаясь унять боль. Не замечая приближающегося поезда.
В одно мгновение – идешь домой. В следующее – сидишь в подвале с выставленной на камеру газетой в руках.
И вот это-то и был настоящий страх.
А еще страхом было «мы отрежем тебе голову и выложим это в интернет».
Интернет ему нравился. Нравилось, как он сближает людей. Его поколение с радостной готовностью распахнуло объятия всей планете, твитя и бложа почем зря; когда переписываешься в чате с пользователем под ником МегаГуляка, ты понятия не имеешь, пацан это или девчонка, не говоря уже о том, чернокожий он или нет, мусульманин или атеист, молодой или старый, – именно это-то и хорошо, правда ведь?..
Хотя он однажды читал про какого-то отморозка, который, увидев, как женщина на улице потеряла сознание, вместо того чтобы оказать помощь, как всякий нормальный человек (или, как всякий нормальный человек, притвориться, что не заметил, и пройти мимо), обоссал ее, в прямом смысле слова – обоссал, и заснял это на телефон, и выложил в интернет, чтобы другие отморозки могли с этого поржать. Интернет словно предоставлял оправдание определенным поступкам… Приятно было хоть на мгновение возложить вину за все происходящее на что-то конкретное, пусть даже на интернет, которому, разумеется, чувство вины просто-напросто недоступно.
А потом и это мгновение превратилось в прошлое, отвалилось прочь, как еще один обломок неумолимо и скоро ужимающейся реальности, а осознание этого превращения заполнило собой следующий миг, а потом и следующий за ним, и ни в одном из этих мгновений, и ни в одном из тех, которые последовали за ними, отряд вооруженных полицейских не врывался в подвал и не обнаруживал Хасана живым и невредимым.
* * *
Сложно представить, чтобы кто-то отважился готовить на этой кухне еду. С другой стороны, еду тут и не готовили: все свободное пространство вокруг было заставлено использованными лоточками «навынос», завалено грязными пластмассовыми вилками-ложками, просаленными бумажными пакетами и коробками из-под пиццы, бутылками из-под газировки и пачками из-под сигарет. Любой неодушевленный предмет заведомо рассматривался в качестве кандидата на роль пепельницы. Линолеум на полу коробился по углам, а темное пятно под дверью свидетельствовало о давнем небольшом пожаре. В центре стоял кухонный стол со столешницей из дешевого красного ламината, испещренной кольцевыми ожогами и израненной острыми лезвиями. По центру же стола размещался закрытый ноутбук. Поверх него лежала путаница проводов, словно порция электромонтажных макарон, а рядом – сложенный штатив и цифровая видеокамера размером с бумажник. Не так давно, для того чтобы осуществить глобальную трансляцию, потребовалась бы целая гора всякого оборудования, но «не так давно» в данном случае служило эвфемизмом для незапамятных времен. Вокруг стола расположились четыре разномастных стула, и на трех из них сидели. Четвертый стул завис под невозможным углом к полу, будучи удерживаем парой ног в берцах, раскачивавших его то туда, то обратно. Каждую секунду-другую казалось, что стул вот-вот опрокинется, но этого не происходило.
– Надо бы застримить его через веб-камеру, – сказал владелец ног.
– На кой?
– Выложим на всеобщее обозрение в интранет. Заместо роликов. Пусть смотрят, как он обсирается в прямом эфире, от и до.
Двое других переглянулись.
Это были молодые люди бульдожьего типа, все трое. Разного роста и сложения, они имели одну общую черту: бульдожий тип. Тот тип людей, протягивая руку которым никогда нельзя быть уверенным, что ее не оттяпают. Сидящий сейчас внизу Хасан Ахмед прозвал их Ларри, Керли и Мо, и если бы его попросили поочередно описать их, сделал бы это следующим образом.
Ларри – самый рослый и самый волосатый, хотя в последней категории конкуренция была не слишком ожесточенной: двое других были обриты, тогда как черепушку Ларри покрывала короткая шерстка, придавая его облику определенный вес, словно он был единственным, кому дозволялось носить шляпу там, где всем остальным полагалось обнажать голову. У него было узкое лицо и беспокойный взгляд, который непрестанно перебегал от окна к двери и обратно, словно в любую минуту ожидал вторжения; он был одет в белую рубашку с закатанными рукавами, черные джинсы и новые, с иголочки, кроссовки. В то время как Мо являл собой посредственность во всех отношениях: покороче одного, повыше другого и с пузиком навыкат, которое ничуть не маскировалось черной футболкой. Он беспрестанно поглаживал свою эспаньолку, весьма недальновидно отращенную, словно проверял, не отклеилась ли та.
Что же до Керли (обладателя берцев), то он, казалось, и вовсе был дурак.
– Веб-камеру лучше не трогать, – ответил Ларри.
– Почему?
– Потому.
– Он же там обгадился по полной программе, как хорек в капкане. Вот пусть все теперь и посмотрят, какие они смелые, когда не лезут в автобус с рюкзаком взрывчатки.
– Если начать трансляцию через веб-камеру, – сказал Мо тоном, по которому можно было догадаться, что разговор на эту тему заводится не впервые, – им будет вдвое легче нас засечь.
– Так мы же все равно уже крутим ролики?
Можно с утра до ночи пытаться втемяшить что-то Керли в его дурацкую башку, подумал Ларри, но рано или поздно придется-таки признать безнадежность такой затеи. Чтобы объяснить ему хоть что-то более сложное, чем скачка с участием двух лошадей, требовалось нарисовать иллюстрацию на бумажке либо просто предложить ему сигаретку и уповать, что он забудет про свой вопрос.
Мо, однако, не терял надежды.
– Они попытаются вычислить, – втолковывал он, – откуда ведется трансляция. Есть всякие способы замести следы, и мы ими воспользовались. Но если мы начнем прямую трансляцию, вживую, через веб-камеру, то нас будет проще засечь.
– И кстати, это называется интернет, – добавил Ларри.
– Что называется?
– Интернет называется интернет. Интранет – это другое.
– Один хрен.
Ларри и Мо снова переглянулись, и взгляды их выражали взаимопонимание.
– Ладно, – подытожил Керли, – если в нем еще осталось хоть чуток говна, завтра он обгадится так, что любо-дорого. – И, словно ставя точку в изящно сформулированном аргументе, добавил: – Пойду-ка я посру.
Он встал, обрушив одновременно оба стула.
Ларри, глядя ему вслед, закурил и перебросил пачку Мо:
– Думаешь, он потянет?
– Он не такой идиот, каким притворяется.
– Да уж. Ума палата у мудилы. Даже умеет жевать и ходить одновременно. Очевидно, что не такой идиот, каким представляется.
– Я сказал «притворяется».
– Я слышал.
По другую сторону двери Керли, не поведя бровью, дослушал их разговор до конца, а когда убедился, что он окончен, бесшумно, словно пласт сигаретного дыма, метнулся по коридору на второй этаж, где сделал звонок с мобильного телефона, о наличии которого двое других не знали.
* * *
Лэм сидел у себя за столом, перед ним лежала папка с бумагами (результаты анализа данных по парковочным аномалиям в центре Лондона, или по учетным записям в «Твиттере», или по странным покупкам недвижимости в Бистоне с оплатой наличными), но внимание его, казалось, было приковано к пробковой доске на стене, с прикнопленной к ней коллекцией всевозможных скидочных купонов: промоакция местной пиццерии, спецпредложение на слойки с колбасным фаршем от бюджетного супермаркета… Кэтрин смотрела из дверей. Она хотела было уже войти и прибавить свой отчет к стопке на столе, но в последний момент что-то заставило ее передумать. Лэм сейчас был не похож на того Лэма, которого все они хорошо знали и любили, как собака палку. В его облике сейчас было что-то незнакомое, что-то, чего раньше не было.
По иронии судьбы Кэтрин Стэндиш одно время предвкушала знакомство с Джексоном Лэмом. И в этом была вина Чарльза Партнера. Когда-то, в глубоком средневековье, Лэм был одним из оперативников Партнера. В современном же ей мире он возник в еженедельнике Партнера, в расписании встреч, в строчке «10:00». «Джексон Лэм у нас очень своеобразный, – сообщил ей тогда Партнер. – Думаю, он вам понравится». И она, учитывая источник данной рекомендации, тоже так думала.
В карьере Лэма тогда был переходный период: из заграничных отпусков (как называли эту работу оперативники) его перебрасывали на домашний фронт, хранить родной очаг. В то счастливое время – сразу же после окончания холодной войны и непосредственно перед тем, что началось минут десять спустя, – мир представлялся безопасным местом. Она знала, что Лэму пришлось поработать по ту сторону занавеса, и это, разумеется, способствовало формированию некоторых заочных представлений о нем: не то чтобы романтический флер, но явно мужественный характер.
Поэтому, когда, на восемьдесят минут позже назначенного, в приемную ввалился расхристанный толстяк, то ли с похмелья, то ли просто все еще пьяный, это стало для нее неожиданностью. К тому времени Партнер уже ушел на другую встречу, ничуть не удивленный тем, что Лэм опаздывает. «Когда явится, налейте ему кофе». Она налила ему кофе и предложила кресло для посетителей, где он расположился на манер ленивца в развилке ствола. И заснул. Либо сделал вид, что заснул. Всякий раз, когда она посматривала в его сторону, глаза у него были закрыты, а на губах вздувалась слюнка, но ощущение, что за ней наблюдают, не покидало ее все время, пока Лэм сидел в приемной.
