Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"
Автор книги: Стивен Кинг
Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 278 (всего у книги 342 страниц)
Вы полагаете, что дальше картина Эндрю Уайета стала свидетельницей ночи страстных утех на лоскутном одеяле?
Хотела бы я ответить «да», но увы. Телохранитель довел меня до спальни, снял с меня пальто и ботинки, но на этом и остановился. Я тупо наблюдала за тем, как он двигается по комнате так ловко и бесшумно, как в моем представлении не мог мужчина подобной комплекции. Он закрыл окно и перенес мусорную корзину, обитавшую под маленьким рабочим столом, к изголовью кровати. Он даже убрал мои пальто и ботинки в гардеробную.
– Ты служил в армии?
Он даже слегка подпрыгнул – видимо, думал, что я уже отключилась. Подойдя к кровати, он встал на колени, так что его голова оказалась вровень с моей, и отдал мне честь.
– А у вас что за пунктик? Одержимость чистотой? От такого сложно избавиться.
– Чистотой. И твоей фигурой. – Я повернулась на бок, чтобы смотреть ему прямо в лицо, подложив ладонь под щеку. – И ни от одной из этих одержимостей я не хочу избавляться.
Теперь я могла разглядеть его щетину, тоже светлую, но все равно темнее пшеничных волос. Я протянула руку, и он позволил мне погладить его челюсть тыльной стороной ладони, словно поощряя ребенка, который не способен выразить свои чувства иначе.
Его кожа была теплой на ощупь.
Я уже отнимала руку, но он взял ее в свои, ладонью кверху, и начал массировать пальцы и суставы. Ощущение оказалось настолько приятным, что я чуть не застонала, но вовремя себя одернула.
– А что вы думаете об ее пунктике? Теперь она довольна? – спросил он.
– Кто? Дороти?
Он кивнул.
– Она обожает играть в частного детектива.
– Скорее, в сыщика. Ее влечет загадка, а не криминальная атмосфера.
– Точно.
Закончив с первой рукой, не ожидая моей просьбы, он перешел ко второй. Я могла бы провести так всю ночь. Весь год. Всю жизнь.
– Так значит нет? – уточнил он.
– Решительно нет. Я уверена, что она только входит во вкус.
Он вздохнул.
– Этого я и опасался.
– А ты уверен, что мы не можем заняться сексом?
– Ага, простите.
Закончив массаж, он запечатлел у меня на лбу поцелуй – теплый, сухой и непорочный, как только что вскрытый стерильный бинт, – и пока он поднимался на ноги, я вдохнула всей грудью, стараясь вобрать в легкие как можно больше аромата его тела, смешанного с сандалом.
– Но впереди всегда ждет новый день, – заметил он. – Споки-ноки.
И прежде, чем я придумала какой-то остроумный ответ, он закрыл за собой дверь.
* * *
Давненько я не напивалась до подобного состояния, и, как я обнаружила на следующее утро, мое тело больше не справлялось с переработкой алкоголя так легко, как раньше. Молодежь действительно не понимает своего счастья. В свои двадцать лет я не удивлялась тому, что способна всю ночь глушить дрянное вино, поспать два часа и успеть к девяти на лекцию «Женщины и кинематограф», и при этом не клевать носом, даже когда профессор приглушал свет и показывал нам мелодрамы 30-х годов. К счастью, прежде чем отправиться на поиски Телохранителя, я догадалась завести будильник на семь утра, так что к половине восьмого нашла в себе силы откинуть лоскутное одеяло и приступить к процессу приведения себя в приличный вид.
Наверное, нет нужды сообщать, что тем утром я не написала ни строчки. Правда, с подобными добровольными ритуалами существует такая проблема, что если ты их не выполнишь даже один раз, возникает ощущение полного фиаско, как будто ты никогда не сможешь больше вернуться в нужный ритм. Так что я проковыляла вниз по лестнице на кухню не только с тяжелой поджелудочной, но и тяжелым сердцем.
Хвала господу за мелкие чудеса – на дежурстве снова была офицер Чои, и, чтобы приступить к завтраку, мне не пришлось переживать унизительные мгновения, встретившись взглядом с Телохранителем.
– Доброе утро! – Голос Дороти прозвучал как колокол. Она снова приняла облик Дороти Гибсон – брючный костюм, прическа, макияж. Да откуда у нее нашлись силы встать так рано, чтобы припарадиться?
С другой стороны, с чего мне было удивляться? Дороти прославилась любовью к выпивке – и тем, что умела не пьянеть. Я отвернулась, когда она отправила в рот изрядную порцию какой-то липкой яичной мешанины, и заставила себя насыпать в миску хлопьев и залить их молоком.
– Ох, дорогая. Я прошлым вечером сбила тебя с праведного пути? Что-то ты неважно выглядишь.
– Я нормально, – заверила я. – Просто желудок слабый.
– Хочешь, я и тебе сделаю омлет? По своему опыту знаю, что он отлично помогает от похмелья. Имей в виду, яйца я готовлю мастерски.
Сказать, что ты мастерски готовишь яйца – как сказать, что ты ловко управляешься с айфоном. Все умеют готовить яйца, но я решила не оскорблять Дороти подобным замечанием, и вместо этого сосредоточилась на том, чтобы не дать проглоченным хлопьям вылезти обратно.
– А у меня хорошие новости – Лейла разыскала Минну Хоули, бывшую жену Вальтера, и написала ей. Та уже ответила и готова пообщаться с нами сегодня. Также мне удалось помириться с Джо после нашего вчерашнего противостояния, и он согласился отвезти нас.
Тут от меня явно ожидали ответной реплики, но я была слишком занята борьбой с тошнотой.
– Послушай, если тебе нужно остаться, залечить, так сказать, раны, я более чем пойму.
– Нет, – наконец выговорила я. – Я хочу поехать.
– Отлично! Тогда отправляемся после завтрака.
– Лейла с нами?
– Она остается охранять крепость. Она ни за что не признается, но я думаю, она все еще не пришла в себя после того, как все обернулось вчера. К тому же… – Дороти замолчала, крепко держа в руке вилку, застывшую в воздухе у рта (на ней был наколот кусочек брокколи, обмакнутый в кетчуп, жуть). – Это наше дело, так?
Я кивнула так утвердительно, как только могла.
* * *
Прошло полчаса, и хлопья сотворили чудо – ну и горсть таблеток ибупрофена тоже. Кстати, а вы знали, что изначальный смысл слова «эйфория» – «облегчение от прекратившейся боли»? Так что можно сказать, я была охвачена эйфорией, когда, избавленная от большинства болевых и неприятный ощущений, уселась в «Линкольн». Офицер Чои заняла пассажирское кресло, так что мы с Дороти ехали вдвоем сзади.
– Так куда именно мы направляемся?
Свинцово-серые тучи обложили небо, и где там скрывалось солнце, понять было невозможно. В воздухе висела та влажность, которая предшествует дождю или снегу, и если бы на улице так сильно не потеплело, я бы решила, что близится снегопад.
– В Дарем-клиффс, – ответила Дороти. – Они живут в маленьком городке на побережье, примерно в часе езды отсюда.
– Они?
– Мать и сын живут вместе. Минна и Роберт Хоули. Мило, да? Убьем двух зайцев разом.
– Лейле удалось что-то о них разузнать?
– Минне Хоули пятьдесят один год, она работает помощником администратора в большой больнице по соседству. Похоже, она на посту уже двадцать лет, и ее сыну столько же. По всей видимости, его зачислили в местный колледж после того, как он окончил школу, но на середине первого курса он бросил учебу. Это случилось полтора года назад. Чем он занимался с тех пор, выяснить не удалось.
– А когда они развелись с Вальтером?
– Хороший вопрос. Я попросила Лейлу сверить даты, и выяснилось, что развод произошел за два месяца до рождения Роберта.
– Выходит, он развелся с беременной женой?
– Ага. Но не будем делать скоропалительных выводов, мы не знаем всех обстоятельств. Пока что.
– И ты об этом хочешь расспросить? Узнать, каким Вальтер Фогель был мужем?
– Ага. И не только каким мужем, но и каким человеком вообще. Меня именно это беспокоит больше всего. Я ночью лежала без сна, перебирала в голове факты, – видимо, как раз в тот момент, когда я чуть не словила оргазм от массажа рук, – и меня прямо как током ударило осознание, что я до сих пор не знаю, что из себя представляла Вивиан Дэвис. По большей части потому, что ее муж тоже весьма скрытен. Мы с ним встречались дважды, но он крепкий орешек. – Я кивнула в полном согласии. – И как я говорила прошлым вечером – рассказы людей, которые знали этих двоих, противоречат друг другу. Они все-таки любили друг друга или нет? Вальтер в самом деле мошенник? И если так, Вивиан его сообщница или жертва? Если бы мы могли понять их характеры, докопаться до сути их отношений, я уверена, мы бы далеко продвинулись в расследовании. – Она издала ироничный смешок. – Не знаю, почему я так уверена, но прямо чувствую. Или я несу бессмыслицу, как по-твоему?
– Нет-нет, – возразила я, слегка выпрямившись. – Обычно свидетели противоречат друг другу и насчет того, где они находились, и с кем, и когда произошло то или иное событие. А тут вдруг ничего подобного. В момент убийства Вивиан все находились в доме, и любой мог проникнуть в спальню, так что значение имеет только мотив. Об этом мы тоже говорили вчера вечером. А что стоит за мотивом? Характер человека, верно.
– Однозначно, – согласилась Дороти. – Вот характеры нам и надо понять.
Я ощутила, как в кармане завибрировал телефон. Вынув его, я увидела общение от Лейлы: «Пжлст не дай ей сегодня натворить глупостей. Охрана позаботится о ее физической безопасности, но я рассчитываю, что ты минимизируешь любые последствия от ее выходок в стиле Нэнси Дрю[570]570
Литературный и кинематографический персонаж, девушка-детектив.
[Закрыть]».
«Вас понял», – ответила я, а потом, поскольку я не до конца избавилась от синдрома хорошей девочки, которая помогает старушкам и все делает на пять с плюсом, я добавила: «Мы же в одной команде».
В ответ прилетел поднятый вверх палец.
* * *
Вскоре после этого я задремала. В этом для меня главная подстава алкоголя – я от него плохо сплю, так что чувствую себя не только больной и оголодавшей, но и смертельно уставшей. Поэтому даже такой недолгий сон оказался спасительным, и, очнувшись, я поняла, что мне гораздо лучше, если не сказать – как будто ничего и не было.
К моему ужасу, где-то в процессе я отклонилась от окна и, насколько допускал ремень безопасности, завалилась набок, заняв центральное кресло. Дороти вжалась в дверцу, предоставляя мне как можно больше пространства и приняв явно не самую удобную позу.
Она оторвалась от телефона и невозмутимо взглянула на меня.
– Хорошо поспала?
Я ощутила, что уголок рта у меня мокрый, и поспешно утерлась. Господи боже, у меня еще и слюни текли… Собрав руки-ноги в кучу, я выпрямилась на своем сиденье с тем немногим достоинством, которое сумела наскрести.
– Как раз вовремя, вообще-то. – Дороти спрятала телефон в карман брюк. – Осталось несколько минут. Я как раз писала Минне Хоули, она ответила, чтобы мы шли прямо в дом.
Я кивнула, надвинула на нос солнечные очки, которые наконец-то не забыла взять с собой, и прижалась лицом к стеклу. Облака все еще закрывали небо, но сильно поредели, поэтому солнечные лучи просачивались сквозь эту полупрозрачную завесу, словно сам Господь Бог собирался явиться перед нами.
Мы уже взобрались на вершину утесов, которые, по-видимому, и дали Дарем-клиффс его название[571]571
Durham Cliffs – Даремские утесы.
[Закрыть], и ехали по идущей вдоль берега дороге, с которой открывался захватывающий вид. Красота Мэна всегда казалась мне отражением ирландской: чарующей и суровой одновременно. Даже если не учитывать температуру воды, у меня в голове не укладывается, как кто-то может часами лежать на острой, наваленной грудами, гальке. Такие пляжи созданы для экзистенциального созерцания, а не для отдыха в полуголом виде. В общем – они созданы для меня. Я жалела, что проспала начало этого зрелища, и поэтому приклеилась к стеклу как собака или маленький ребенок.
– Потрясающий вид, правда? – негромко заметила Дороти. – Когда-то вдоль этого побережья корабли плавали от Бостона до Канады с попутными морскими ветрами, и везде перед ними представала красота, дарованная Творцом. – Я слышала благоговение в ее голосе, ощущала любовь к своей родине и стране, так что Дороти могла бы и не добавлять: – Я так люблю этот край.
* * *
В какой-то момент – к моему разочарованию – мы все-таки свернули вглубь материка, и океана больше не было ни видно, ни слышно. Машина пересекла границу городка и начала медленно пробираться по улице, застроенной двухэтажными домами. Здесь не было крупных владений, но наличествовало нечто, столь же сильно трогающее американские сердца: бесконечная череда участков в четверть акра величиной, которые складывались в непробиваемый щит благополучия среднего класса. Несмотря на то, что находились мы в Новой Англии, окружающий пейзаж напомнил мне улицу, на которой я выросла. Конечно, лужайки в Фениксе выгорели под солнцем, а патио тут и там украшали элементы в стиле навахо, но пригород – он везде пригород, и я подозревала, что процентное соотношение бунтарей к возбужденным делам в Дарем-клиффс будет таким же перекошенным, как и в моем родном городе.
Внешне дом Минны и Роберта Хоули ничем особым не выделялся: треугольная крыша над квадратом самого строения – так дети рисуют домики. С карнизов свисали настоящие сосульки, и тонкий слой снега покрывал лужайку, так что травинки, пробившиеся сквозь него, казались зеленым конфетти. Ягоды на кустах остролиста, росшего вдоль дорожки к крыльцу, выглядели искусственными – настолько они были яркими; казалось, дотронься – и у тебя на пальцах останется краска. На подъездной аллее примостился старенький, словно сгорбленный «Сааб», на треть снизу заляпанный грязью, что неизбежно в зимние месяцы на этом побережье.
Если вам почудилось, что какое-то время мы глазели на этот дом прежде, чем войти, то вам не почудилось. Мы таращились на него добрую четверть часа, сидя в машине с включенным обогревателем, пока офицер Чои проводила осмотр, так что когда она появилась на пороге и помахала нам, приглашая войти, Дороти проворчала:
– Ну наконец-то.
Глава 32Минна Хоули ждала нас за входной дверью, и только после того, как мы как следует потопали, стряхивая с ног снег, мои глаза привыкли к освещению и я смогла ее разглядеть.
Слушайте, все мы зимой иссыхаем (вообще-то, многие считают, что это искусственно нагретый воздух приводит зимой к распространению простуд – то есть, виновата не холодная погода, а тот факт, что наши слизистые оболочки вместе с нашей кожей пересыхают и хуже противостоят инфекциям), но я никогда не встречала настолько иссушенного человека, как Минна Хоули: с ее лица и лба кожа отслаивалась пластами, опухшие губы были иссечены глубокими, болезненными на вид трещинами, а когда я пожала ее протянутую ладонь, мне показалось, что я сжала терку (потом я украдкой намазала руки кремом, стало гораздо лучше).
– Рада с вами познакомиться, – произнесла она, и даже ее голос был сухим, хриплым, словно горло у нее тоже пересохло. Она улыбалась, но меня поразило, что улыбалась она не приветственно, а выжидательно. Должно быть, в юности (и когда в ней содержалось больше воды) она считалась красавицей, с ее большими голубыми глазами и маленьким эльфийским личиком, сужавшимся к подбородку. Но в течение жизни эльфийка превратилась в ведьму. К тому же, как я предположила, она сама стригла себе волосы, потому что никакой профессиональный парикмахер ни за какие деньги не согласился бы так изуродовать человека: волосы очень походили на щетину, но тут и там торчали более длинные пряди. Те, что были сантиметра в три-четыре, падали на лоб и завивались у шеи, те, что остались покороче, стояли торчком и покачивались в воздухе. Из досье, которое собрала Лейла, я знала, что Минне пятьдесят один год, но если бы я встретила ее на улице, то решила бы, что ей под семьдесят.
Ее домашний халат с воротником-стойкой, по всей видимости, был призван скрыть невероятную худобу хозяйки, но безуспешно, поскольку висел на ней, как на вешалке. Я подумала, что она, наверное, больна.
– Приятно познакомиться, миссис Хоули! – Дороти включила жизнерадостность на максимум.
– Мисс Хоули.
– О! Конечно. Тогда приятно познакомиться, мисс Хоули.
– Когда я получила развод, то решила считать, что на самом деле он аннулирован – даже не в юридическом смысле, а в моральном. Я не была замужем и снова стала «мисс». – Ничего не скажешь, растопили лед… – Мой сын в гостиной, подождите меня там. – Она указала на дверь справа, резко повернулась и исчезла в глубине коридора.
Мы с Дороти взглянули друг на дружку, приподняли брови и отправились в указанном направлении.
Гостиную целиком устилал розовый ковер, а атмосферу задавал мебельный гарнитур в цветочный узор: диван, диванчик поменьше, кресло и кушетка, все щедро украшенные понизу бахромой. Жара тут стояла удушающая, нам сразу стало нечем дышать. Справа находилось окно с эркером (я заметила офицера Доннелли, который разминал ноги и усмехался, глядя в телефон), а слева – камин; на каминной полке расположились штук шесть фарфоровых кукол в искусно воссозданных юбках с кринолином.
– Привет, – помахал нам мужчина, занимавший весь диванчик и даже не подумавший встать нам навстречу. – Я Бобби.
Его живот был таким большим, что лежал у него между ног, и я не могла не заметить, как колышется дряблая отвисшая кожа на его руке с внутренней стороны (он был одет в футболку, и я на его месте поступила бы также – термометр показывал, наверное, градусов тридцать). Я искала черты отца, но не находила. На самом деле, я не могла представить двух более отличных друг от друга людей, за исключением того, что волосы Бобби – рыже-каштановые, как у белки или лисы – уже начали редеть. Вальтер Фогель бурлил энергией, а на Бобби Хоули, электричество, видимо, закончилось. Я уже догадалась, что он не поднялся нам навстречу, чтобы поприветствовать, как положено, не потому что был грубияном и не потому, что ему досадил наш приезд, – просто у него не было привычки напрягаться. Ни в чем.
Кстати, я разглядела, что у него коричневые, да еще и кривые зубы. Редко мне доводилось видеть американца со средствами к существованию, который довел бы свои зубы до такого состояния. Судя по всему, Бобби ни разу в жизни их не чистил и не ходил к зубному, что много говорило о нем. Да и о его матери, не так ли?
– Ну привет, Бобби! – воскликнула Дороти. – Какой у вас красивый дом!
– Приземляйтесь, – указала он на большой диван напротив своего. – Мамочка сейчас принесет нам чего-нибудь перекусить.
Мы уселись по краям дивана, спиной к эркеру, а значит – лицом к куклам, которые таращились на нас с каминной полки (спойлер – игру в гляделки мы проиграли). Едва мы устроились, Минна Хоули тяжелой походкой вошла в гостиную и почти уронила на кофейный столик чайный поднос. Там стоял серебряный сервиз – кстати, очень красивый – и пирог на тарелке, из тех готовых, которые продаются в коробках, внутри желтых, а снаружи в шоколадной глазури. Этот тоже был желтым – я увидела, потому что четвертинки не хватало, и хотя я знала, что он вкусный (подобные пироги всегда вкусные), не менее твердо я понимала, что ни крошки его в рот не возьму. Сам воздух в этом доме казался отравленным – затхлым, прокисшим, как свернувшееся молоко или тухлый лук, – несмотря на всепоглощающий аромат лимонного освежителя воздуха.
– У кого-то день рождения? – спросила Дороти.
– Нет, – ответила Минна Хоули невыразительным голосом. – Чаю? – Она замерла над подносом, переводя взгляд с меня на Дороти и обратно. – Я бы предложила вам кофе, но мы его не держим, потому что терпеть не можем.
Дороти сообщила, что с удовольствием выпьет чаю, и я тоже согласилась – из вежливости. Минна наполнила нам чашки за доли секунды, а потом несколько минут хлопотала над чаем для Бобби. Она положила в чашку столько сливок и сахара, что я подумала, осталось ли там место собственно для чая. Потом она налила чаю и себе, ничего в него не добавив.
– Хочу поблагодарить вас за то, что приняли нас се…
– Я всегда знала, что этот день настанет. – Хозяйка дома наклонилась вперед, так что чай плеснул через край чашки на блюдце. – Я всегда знала, что нас призовут свидетельствовать об истинной сущности этого человека.
– Я так понимаю, вы уже в курсе того, что случилось с Вивиан Дэвис?
– Да. – Она поставила чашку на блюдце. – Баба с возу.
На своем диванчике Бобби хихикнул и расставил ноги еще шире.
– А могли бы вы, – ровным голосом продолжала Дороти, – изложить нам суть истории, произошедшей между вами и вашим бывшим мужем?
– С радостью. – Радости на ее лице я не заметила – ее глаза полыхали такой яростью, что я удивилась, почему ее голова не растеклась как у того парня в конце «Индианы Джонса и последнего крестового похода» – ну, помните, того, который… сделал неверный выбор. – Мы с Вальтером встретились в колледже. В Гарварде.
Я попыталась представить Минну Хоули в восемнадцать лет, со свежим личиком, на фоне внушительного кампуса….
Не вышло.
– Наши комнаты располагались по соседству, к концу осени мы уже начали встречаться и не расставались на протяжении четырех лет. О нас в кампусе шутили, мол, «Вальтер и Минна/Неразделимы». Он стал моим первым мужчиной. – Она бросила взгляд на сына. – Рядом с Боббичкой я не вижу смысла изображать ханжу, у нас нет секретов друг от друга.
– Точно, мамуля.
(Давайте крикнем вместе: «ФУУУ!»)
– Вальтер всегда хотел стать врачом и, получив первое образование, направился прямиком в медицинскую школу, тоже при Гарварде. Обычно выпускников туда не принимают, но он всегда отлично сдавал тесты. Ну и плюс не чурался старого доброго жульничества. Важно, чтобы вы поняли – у него нет морального кодекса. Собственно, мы тому живое доказательство. – Она кивнула в сторону сына, который издал какое-то веселое бульканье. – Мы переехали в унылое общежитие неподалеку от университета, и мне практически сразу пришлось начать вкалывать, пока он занимался своим образованием.
– Значит, пока он учился в медицинской школе, вы жили вместе?
– Да целых девять лет, причем его дважды оттуда едва не выкинули – сначала из интернатуры, потом из ординатуры.
– И по какой же причине?
– В первый раз его поймали на жульничестве во время экзамена.
– Вот это да!
На этот раз Бобби издал какой-то льстивый покряхтывающий смешок – «хе-хе-хе».
– Во втором случае коллега обвинила его в сексуальных домогательствах. Он заявил, что невиновен, и я поверила ему, дура такая. Дисциплинарная комиссия поверила тоже – этот ублюдок всем задурил мозги. – Она потрясла головой, словно пыталась вытряхнуть из нее это воспоминание. – В немалой степени благодаря тому, что я ради него в лепешку разбивалась, чуть ли не ботинки ему зашнуровывала, пока он завтракал, нам удавалось сводить концы с концами. Потом он нашел работу здесь, в этой глухомани. Ему вечно везло, он всегда получал, что хотел. – Она причмокнула губами, словно ставя точку. – Нам обоим тогда исполнился тридцать один год, и когда мы переехали сюда, к моему восторгу – восторгу, который он не разделил, – я обнаружила, что беременна.
Бобби кокетливо помахал нам рукой.
– Мы собирались когда-нибудь завести детей, но мне к этому времени стоило уже догадаться, что он не из тех мужчин, которые согласны перестать быть центром внимания. Он даже не дождался рождения ребенка. Я больше не хотела прислуживать ему, как собачка, а в картину мира Вальтера Фогеля это не вписывалось.
– Мамочка, а что там насчет пирога?
Минна отрезала огромный кусок – фактически, еще четверть – и обожгла нас взглядом, когда мы отказались от угощения. Себе она показательно отрезала тонюсенький кусочек, и я не могла не провести параллель между этими кусками и людьми, которым они предназначались. Воистину, ты то, что ты ешь.
– Расскажи еще как он назвал тебя словом на букву «п», – подсказал Бобби. По крайней мере, мне так послышалось, ведь рот у него был забит пирогом.
– О, да, показательный момент. Я была на восьмом месяце, и он разозлился, когда я сказала, что буду требовать алименты через суд. Поверьте, суд я выиграла – правда, не получила от него ни гроша. Этому человеку нельзя доверять, проще говоря.
Бобби с трудом проглотил пережеванное.
– Не забудь тот случай, когда он наставил тебе синяков.
Его мать кивнула.
– Это случилось в этой самой комнате. Вон там, у окна. Я удивлена, как еще соседи не вызвали полицию. Он так схватил меня за руку, – она подняла пострадавшую руку, – что она вся покрылась синяками.
У меня возникло ощущение, что если бы эти синяки можно было оставить, она так и сделала бы и разгуливала бы вокруг с неизменными свидетельствами подлого поступка мужа на своей коже.
– Вскоре я смогла оставлять Бобби с няней и устроилась секретаршей у команды врачей. – Она растянула губы во что-то, напоминающее улыбку, и я заволновалась, что сейчас из трещин закапает кровь. – Я все-таки уже десять лет как работала на врача – скука смертная, но зато позволяет оплачивать счета.
Образовалась пауза, во время которой я не удержалась и взглянула на ее сына.
– Бобби все еще выбирает свой путь в жизни, – пояснила Минна, правильно истолковав мой посыл. Впервые за весь разговор ее голос смягчился. – Так ведь, Боббичка?
Тот медленно кивнул, внезапно посерьезнев.
– Мне надо понять, к чему у меня лежит душа.
Я была уверена, что душа у него лежит к пирогам, но оставила свое мнение при себе и кивнула в ответ.
– А какие отношения у вас с Вальтером в настоящее время? – поинтересовалась Дороти.
Бобби рассмеялся так громко, что я подскочила в самом прямом смысле слова. Естественно, он нарочно расхохотался так оглушительно, чтобы подчеркнуть нелепость подобного предположения. Минна ждала, пока он утихнет, так благосклонно, как умеют только матери.
– Мы не виделись с того дня, когда он наставил мне синяков. – Она снова приподняла руку. – Все переговоры идут через адвокатов, и ни единожды – заметьте, ни разу – он не попытался встретиться с Бобби.
Бобби сложил руки на груди, широко ухмыляясь.
– Тогда, получается, вы никогда не встречались с Вивиан Дэвис.
Минна скривила губы.
– Я бы никогда не подпустила эту мерзавку к своему ребенку. Когда я узнала, что Вальтер снова женится, я ей сочувствовала. Потом я нашла ее страничку в интернете и поняла, что наконец-то Вальтер нашел себе в пару такую же одержимую статусом женщину, как он сам.
– И ребеночка она ему так и не родила, – прочирикал Бобби, – потому что думала только о себе.
Со всей очевидностью он повторял за своей матерью – эту фразу она явно произносила регулярно, – и даже сама Минна слегка смутилась, услышав, как сын попугайничает за ней.
– Хочешь еще кусок пирога, Боббичка?
– Да, пожалуйста! – протянул он свою тарелку.
– Значит, вживую вы с ней не встречались? Даже издалека не видели? – не отставала Дороти.
Последовала заминка – крошечная, но очевидная, – прежде чем Минна ответила:
– Нет. А на что вы намекаете? Скажите уж прямо.
– Я ни на что не намекаю, – невозмутимо произнесла Дороти. – Просто будь я на вашем месте, я бы с трудом удержалась от того, чтобы хотя бы не проехать мимо их дома… особенно если бы я оказалась неподалеку.
Мина взмахнула ножом и откромсала еще кусок пирога, навалив его на тарелку сына.
– Тогда вам повезло, что вы не на моем месте.
Она вручила тарелку Бобби, который уже настолько освоился в нашей компании, что взял пирог обеими руками и на моих глазах сожрал половину за один укус.
– Осталось спросить… – Дороти издала приглушенную версию своего знаменитого жизнерадостного смешка в попытках сохранить непринужденную атмосферу. – То есть я надеюсь, вы не возражаете, если я спрошу, что вы оба делали вечером прошлой среды?
– Совсем не возражаю. В отличие от Вальтера, мне нечего скрывать. Вечером в прошлую среду мы находились там же, где и всегда – здесь, у себя дома, вдвоем. Мы с Бобби посмотрели телевизор и пошли спать. В десять тридцать – мы всегда ложимся в постель в десять тридцать.
«Надеюсь, не в одну постель?», – не удержалась я от мысленного – и вполне обоснованного в той ситуации – вопроса.
– И что вы смотрели? – уточнила Дороти.
– «Сегодня в номере».
Придраться, вроде, не к чему.
– А разве «Сегодня в номере» выходит не по пятницам?
Ага, Дороти подловила ее!
– Мы записываем каждый выпуск, чтобы потом пересматривать, когда захотим. Проснулись мы только на следующее утро, да, Боббичка?
Бобби кивнул, потому что рот у него был набит пирогом – второй кусок уже исчез с тарелки.
