Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Мне снова приснилась Элиза. Обычно мои сны представляют собой бессмысленную мешанину образов, среди которых на пару мгновений возникают знакомые лица. Однако в последнее время в них появился сюжет. На этот раз Элиза явилась мне в виде героини сериала «Очень странные дела», девочки по имени Одиннадцать, блуждающей по зловещему миру Изнанки. На ней была ее красная толстовка с капюшоном, и в конце сна она поднялась по последнему пролету лестницы, ведущей на крышу Cecil.

Размытый человек открыл ей дверь, и она вышла на крышу, где в ночном воздухе висели пепельные обломки иного измерения.

Элизу встречал еще один человек. Высокий, с черными взлохмаченными волосами.

Во сне я карабкался по пожарной лестнице, высоко над городом. Надо мной нависал какой-то крылатый демон и насмехался. Достигнув крыши, я успел увидеть, как Элиза подходит к странному человеку.

Внезапно его голова дернулась, он посмотрел прямо на меня, и я узнал те жуткие глаза, что видел в Першинг-сквере. Испуг ошеломил меня настолько, что я не удержался на пожарной лестнице и упал. Крылатый демон истерически хохотал, пока я летел вниз, а потом…

…Испуганно всхрапнув, я сел в постели.

ВНИЗ ПО КРОЛИЧЬЕЙ НОРЕ

Вечером того же дня я слушал, как под грохот ударных ревет безумная мелодия, сопровождаемая полицейскими сиренами, шумом вертолетов, криком какой-то металлической Мотры и голосом, через громкоговоритель призывающим людей: «Сдавайтесь!.. сдавайтесь!» Музыкальная заставка Ground Zero, радиопередачи Клайда Льюиса, могла бы отлично служить гимном надвигающегося апокалипсиса.

– Сегодня гость нашей студии – Джейк Андерсон, посвятивший последние три года углубленному исследованию одного из самых загадочных преступлений в истории, – разнесся в эфире звучный баритон Клайда. – Я познакомился с этим парнем на «Контакте в пустыне», мы разговорились об отеле Cecil, которым я одержим уже много лет, и выяснилось, что Джейк хочет снять документальный фильм об отеле и об этом деле.

Я сидел рядом, готовясь начать путешествие вниз по кроличьей норе вместе со своим любимым радиоведущим. Передача Клайда – это в каком-то смысле интерактивный музей кроличьих нор. Если конспирологические теории и парапсихология – это театр, то Клайд от души веселится, показывая нам процесс постановки пьесы и все то, что происходит за кулисами.

– Это место всегда меня завораживало, – сказал Клайд. – На самом деле я ужасно хочу провести там расследование, потому что мне кажется, там есть остаточные паранормальные явления. Там есть что-то злое. Похоже, что поколение за поколением переживает там травмирующий опыт. Джейк, вы провели там ночь, каково это было?

– Мне стало дурно, едва я вошел туда, Клайд, – ответил я, испытывая искренний ужас в предчувствии предстоящего возвращения в отель. – Знаете, я люблю иногда выступить в роли скептика, но у меня отчетливое ощущение, что в отеле что-то есть.

Меня одолевали противоречивые чувства. В глубине души я понимал, что история Элизы Лэм – это главным образом история о том, как плохо мы понимаем суть психических заболеваний. Развивать конспирологическую линию убийства я мог лишь до тех пор, пока это не переходило в стигматизацию. На площадке The Ghost Diaries я опубликовал две совершенно невинные статьи, посвященные некоторым пугающим подробностям дела Элизы, но потом меня охватил ужасный стыд оттого, что я не затронул тему душевных болезней.

Но целевая аудитория Клайда не желала слушать о серотонине и аффективных расстройствах. Она желала услышать о сверхъестественных сущностях, обитающих в стенах Cecil.

В этом и заключалось главное противоречие: как бы мне ни хотелось сфокусироваться на душевных заболеваниях и на том, как они способны исказить реальность сильнее любого демона, я уже не был уверен в том, что в отеле не происходило ничего необъяснимого. Причиной тому был мой визит в отель и странные (вещие?) сны и совпадения, последовавшие за ним.

Мой внутренний семнадцатилетний рационалист был в шоке от того, в кого я превратился – а превратился я в психически неустойчивого тридцатипятилетнего мужика, рассуждающего о паранормальных явлениях, – но что мой внутренний семнадцатилетний рационалист знал о жизни? Она еще не успела его сломать.

Я не верил в обладающих разумом призраков или демонов, однако я начинал серьезно задумываться о том, не является ли паранормальная активность своего рода свободным информационным каналом, контуром обратной связи, по которому поступает информация из сознания, чем-то вроде временной капсулы или записки, оставленной между страниц библиотечной книги, ожидающей того, кто ее обнаружит.

Как бы безумно это ни звучало, мы на протяжении нескольких десятилетий получаем подтвержденные авторитетными учеными свидетельства весьма вероятного существования связи между человеческим сознанием и квантовым ядром нашей Вселенной.

Все началось с невероятных заключений, к которым пришла квантовая механика в начале XX века и которые подтверждались снова и снова, вплоть до сегодняшнего дня. Эксперименты, поставившие в тупик величайших светил науки, демонстрируют, что на субатомном уровне не существует устойчивой объективной реальности в отсутствие человека-наблюдателя. Докопавшись до самой сердцевины частиц, до материи и энергии, вы будете видеть лишь потенциал и вероятность – никаких конкретных твердых состояний, – пока человеческое сознание не зафиксирует их и не уничтожит потенциал, создав определенность.

Другое озадачившее ученых открытие заключалось в том, что частицы способны мгновенно обмениваться друг с другом информацией сквозь пространство и время. Это нелокальное взаимодействие шло вразрез с теорией относительности Эйнштейна и изрядно взбесило последнего. В конце концов Эйнштейн был вынужден допустить правоту квантовой механики и закрепил за феноменом нелокальности ставшее знаменитым определение – «жуткое дальнодействие».

В этой книге нам не хватит места, чтобы подробно остановиться на таких сложных предметах, как «двухщелевой эксперимент», принцип неопределенности и квантовая запутанность. Я упоминаю о них как об основной предпосылке, не имеющем объяснений и при этом мощной связи между сознанием и реальностью.

Вот еще несколько важных теорий и экспериментов, оказавших влияние на мою позицию касательно отеля Cecil и того, что могло происходить в его стенах:

 Организованная объективная редукция. Выдающийся физик-теоретик Роджер Пенроуз и анестезиолог Стюарт Хамерофф выступили с теорией, согласно которой сознание не является исключительно нейрологическим феноменом, но возникает скорее как часть синергического квантового процесса, происходящего в микротрубочках клеток. Они предположили, что сознание способно оставлять отпечатки, остаточную информацию. В январе 2014 года японские исследователи обнаружили в микротрубочках квантовые вибрации, что послужило важным подтверждением этой теории.

 Проект «Глобальное сознание». В 1990-х в Принстоне, где ученые открыли Принстонскую лабораторию прикладных исследований аномальных явлений (PEAR), провели серию экспериментов. Исследователи составили книгу под названием «Границы реальности» (Margins of Reality), в которой описали, как человеческое сознание способно оказывать небольшое, но математически значимое воздействие на генераторы случайных чисел. Команда PEAR в итоге даже запустила еще более крупный проект, он действует и сегодня и называется «Глобальное сознание» (The Global Consciousness Project). В нем сопоставляются статистические данные, демонстрирующие то, как намерения человека-наблюдателя могут привносить структуру в системы случайных чисел.

 Ретроактивное предвосхищение. Несколько лет назад социальный психолог Дэрил Дж. Бем представил весомое доказательство неоднозначной концепции внечувственного восприятия, известной как ретроактивное предвосхищение. В своей статье, озаглавленной «Предчувствие будущего» (Feeling the Future), Бем описал серию экспериментов, результаты которых позволяли предположить, что люди более склонны запоминать некую информацию в настоящем, если они будут хранить ее в памяти в будущем. Еще раз: как утверждает Бем, вы скорее запомните что-то сейчас, если будете помнить это потом.

 Синхроничность. Разработавший эту концепцию легендарный психоаналитик Карл Юнг определял синхроничность как «аказуальный параллелизм», сеть кажущихся случайными совпадений, связывающих субъективный опыт с событиями внешнего мира. Юнг, одна из немногих научных знаменитостей, всерьез принимавших парапсихологию – что поспособствовало его разрыву с Фрейдом, – также верил, что «духи» являются подсознательными проекциями психологических комплексов. Называемые еще мыслеформами, или тульпами (этот термин заимствован из раннего индийского буддизма), они представляют собой физическое воплощение мысли или чувства.

Давайте по-новому взглянем на природу призраков, одержимостей и паранормальной активности в Cecil с учетом этих концепций. Что, если все эти сверхъестественные явления – информационный след, оставшийся от эмоций и мыслей людей, трагически умерших здесь? На какие «отпечатки» можем мы в таком случае рассчитывать? Смутные силуэты, обрывки разговоров и неожиданные звуки, странные, пугающие мысли, внезапные хаотические движения и перепады температуры – другими словами, все то, о чем сообщают люди, столкнувшиеся с паранормальной активностью.

Но что меня реально сводит с ума, так это мысль о том, что Бем, возможно, прав, и познание в настоящем способно влиять на прошлое – получается, люди могут быть «одержимы» собственным будущим? Могут ли ваши мысли сейчас, когда вы читаете эти строки, оказать влияние на меня, пишущего их? Может ли наше расследование дела Элизы оказать влияние на нее в прошлом? Я начал воображать, что на записи с камеры Элиза почувствовала нас, возможно, даже меня, то есть ощутила присутствие будущих наблюдателей.

Клайда все это очень заинтересовало.

– Судя по всему, там действительно есть какая-то остаточная энергия. Поколение за поколением видит там некие отпечатки, квантовые автографы, улавливает подсознанием это бормотание из прошлого.

Во время перерыва на рекламу Клайд дурачился:

– Уэс Крейвен мне рассказывал, что, когда Фредди Крюгера показали на большом экране, он искренне верил, что дух вымышленного персонажа овладел серийным убийцей Ричардом Рамиресом. Серьезно, ему лечиться надо было.

– Я читал, что Унтервегер обожал фильм «Молчание ягнят».

У Клайда загорелись глаза.

– Вот это да… Может, он тульпа Ганнибала Лектера, так же как Рамирес – тульпа Фредди Крюгера.

– Странные дела творятся в жизни, – ответил я.

Когда перерыв закончился, Клайд продолжил рассуждать о синхроничности и мыслеформах. Он вспомнил о совпадениях между делом Лэм и «Темной водой», а затем привел «Ребенка Розмари» как пример предиктивного программирования. Жена режиссера Романа Полански была убита «семьей» Мэнсона в ритуальном кровопролитии, поразительно напоминающем сатанистское жертвоприношение из фильма.

Что это – случайные звуковые сочетания в шуме статики? Попытки нашего разума привнести смысл в хаос? Или здесь есть некая структура?

Звонки слушателей в очередной раз напомнили мне, как дело Лэм совпало с духом времени, как зацепило коллективное бессознательное.

Один из звонивших удивил меня, внезапно упомянув «Очень странные дела». Мало того что я произнес эти слова, отвечая Клайду на один из вопросов, – звонивший вспомнил про Изнанку и полюбопытствовал, не могло ли иное измерение сыграть свою роль в деле Лэм.

На первый взгляд абсурдно было бы искать здесь связь, однако совсем недавно я видел сон, в котором Элиза оказалась в Изнанке. Такого рода странные совпадения преследовали меня на протяжении всего расследования.

ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ БЕСЕДЫ

Надо ли говорить, что после участия в радиопередаче мне необходимо было увидеться с психотерапевтом. Я даже стараюсь его так не называть – он психиатр, а это означает, что он выписывает лекарства. Для качественной психотерапии нужно найти специалиста, правда, в Кайзере у меня был один такой врач: он добросовестно пытался разобраться в устройстве моей головы.

Одна из самых серьезных проблем в сфере охраны психического здоровья заключается в том, что расцвет фармапсихологии совпал с упадком разговорной терапии. Не понимая, каким образом ваше прошлое влияет на ваши мысли и как ваши мысли влияют на ваше поведение, врачи могут лишь поддерживать вас на приемлемом уровне функциональности. Никакого исцеления тут не будет, только техподдержка. Все равно что вычерпывать воду из корабля с пробоиной в днище.

С разного рода нетрадиционной медициной дело обстоит точно так же. Упражнения, медитация, здоровое питание, позитивное мышление, любовь к себе, налаживание обратной связи с людьми, слияние с природой и т. п. – считается, что все это помогает перенаправить нейронные пути в сторону здорового поведения.

Есть две основные разновидности разговорной терапии – когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) и межличностная терапия (МТ).

КПТ иногда называют «психодинамической терапией», где главный акцент делается на эмоциональные реакции на внешние триггеры. Исходная концепция заключается в том, что мысленные паттерны способны оказывать разрушительное воздействие, и с помощью «выученного оптимизма» и нейтрализации «автоматических мыслей» сознание может изменить само себя. Смысл в том, чтобы научиться контролировать собственные мысли и эмоции, создавая благотворные паттерны.

МТ больше сосредоточена на настоящем моменте. Вместо того чтобы выискивать негативные триггеры в прошлом, врач помогает пациенту разрабатывать стратегии для повседневной жизни. Это включает работу с текущими отношениями, горем, стрессовыми ситуациями и изоляцией. МТ помогает пациенту обозначить цели и шаги к их достижению. Вместо того чтобы воздействовать на служащую причиной проблем депрессию, терапия помогает от нее отгородиться, чтобы минимизировать ее воздействие.

Многим людям терапевтические беседы оказываются очень полезны: терапия оказывает на мозг таких людей лечебное воздействие, весьма схожее с воздействием медикаментов. Это наглядно демонстрируют электроэнцефалограммы сна. Почему так происходит, остается загадкой, поскольку сама по себе депрессия является психическим заболеванием. Если говорить о серотонине – одном из основных природных «кирпичиков» для строительства психики – и нейротрансмиттерах, нет данных о том, чтобы простое увеличение и снижение их количества в мозге приводило соответственно к усилению или ослаблению депрессии. Теория рецепторов, согласно которой лекарства целенаправленно воздействуют на способность мозга абсорбировать нейротрансмиттеры, также не дает окончательного решения проблемы.

Депрессия и родственные ей душевные заболевания, похоже, представляют собой синергический феномен, включающий генетическую предрасположенность, травму в анамнезе, психосоциальную динамику и другие факторы.

Тот факт, что психотерапевтические беседы способны вызывать в мозге такие же биологические изменения, как медикаментозное лечение, заявляет Эндрю Соломон в своей книге «Демон полуденный» (The Noonday Demon), может навести на предположение о том, что от лекарств попросту нет толку, но суть здесь скорее в том, что вызвать позитивные изменения в нейронной активности мозга можно множеством способов.

У психотерапевтических бесед есть свои коварные нюансы. Например, очень многое зависит от выбора врача. Одно исследование показало, что беседы с университетским преподавателем английского языка способны приносить такую же пользу, как занятия с профессиональным психологом, и это заставляет предположить, что эмоциональная связь в психотерапии имеет первостепенное значение.

«НЕ ПРИНЯТЬ ЛИ НАМ ВСЕМ ЛИТИЯ?»

Думаю, разъяснять кому бы то ни было чужую депрессию – все равно что описывать цвет слепому. Могу сказать лишь одно: депрессия – это не грусть. Грусть больше походит на разновидность ностальгии, осознание отсутствия чего-то или некой несправедливости. Есть в грусти нечто притягательное, залог некоего будущего, когда станет ясно, где добро, а где зло. Грусть – почти сладкое чувство, ей присуще свое очарование. Люди посвящают ей стихи и песни. Грусть вдохновляет дизайнеров Hallmark на открытки с пожеланиями здоровья и горестными извинениями. Грусть экономически доходна.

Депрессия – зверь совершенно иной породы. Депрессия захватывает твое сознание, стискивает его, сокрушает, душит, хирургическим скальпелем удаляет твое «я». В бездне депрессивного морока ты перестаешь ощущать себя человеком, забываешь, что значит быть собой. Так что депрессия – это гораздо больше, чем грусть. Она заставляет тебя молить о грусти.

Но меня мучила не только депрессия, и это-то было труднее всего объяснить. Я начинал подозревать, что внутри меня происходило что-то еще.

Основным ощущением была смесь отчаяния, паники и клаустрофобии. Не обычной клаустрофобии, связанной с замкнутыми пространствами, но скорее вертикального ужаса, пронзавшего меня на всех когнитивных и эмоциональных уровнях, спрессовывая их в единый пласт безумия. Неважно, где я находился. Это могло случиться на самом что ни на есть открытом пространстве. Клаустрофобия в чистом поле, в космосе, абстрактная и мистическая, как одиночество в толпе, ощущение чистой экзистенциальной пагубы, вырабатываемой людьми.

Меня охватывал панический инстинкт «дерись или беги», вырванный из нормального эволюционного цикла. Как будто я упустил свою жизнь, или жизнь пролетела мимо меня, или кто-то другой стал мною и заполучил мою семью, мою радость, мою судьбу. Это как проснуться и понять, что ты проспал всю свою жизнь, или проснуться и обнаружить, что тебя взяли и заменили. В твоей голове силит доппельгангер, другая версия тебя – идеальная, счастливая версия, которую выгнали из мультивселенной за то, что она притворялась тобой, – и Господь поменял дверной замок.

Утренний свет, льющийся в окно, смех детей, гоняющих на своих велосипедах, тот факт, что сейчас утро субботы и птицы щебечут вовсю, – эти проявления внешнего мира ошеломляют тебя как обухом по голове. Тревога, воспоминания о сне, который ты видел минувшей ночью, в котором ты обнажил свою душу перед всеми, кого знал, и теперь все тебя покинули, и ты заперт здесь без возможности сбежать, наедине с самим собой в этом паршивом измерении, где все пошло наперекосяк.

Ты хочешь испечь блинов для жены и детишек, но внезапно понимаешь, что жены и детишек не существует. В матрице случился сбой, и ты ностальгируешь по субботнему утру, которое настало в другой вселенной.

Я мчусь в гостиную, надеясь, что каким-то чудом в другой комнате мысли прояснятся. Но в окно я вижу, как машины едут по раскаленному от солнца мосту к пляжу. Счастливые люди, которые живут на всю катушку, – которые пребывают именно там, где и должны быть, – отправляются в поездку с друзьями и родными. Они создают и потребляют эмпирическое наследие, которое однажды напитает их, позволит им узнать, зачем они жили. Они – в правильной вселенной.

Я возвращаюсь в постель, вновь ныряю в мир снов – в измерение, где все идет по-моему, так, как я хочу, где я не разрушаю свою жизнь, где, возможно, смогу краем глаза увидеть мою жену, детей, собаку, белый заборчик вокруг дома, – ныряю туда, где я жажду остаться.

Вот это мне и было тяжело объяснить врачу.

– Я устал… – Я был уже на грани, голос срывался. Перед врачом такого со мной еще не происходило. – Я просто жутко устал оттого, что я не понимаю, что со мной не так. Эта болезнь – я бьюсь с ней уже пятнадцать лет. Я просто не могу выносить больше эту херню.

Врач кивнул – хладнокровно, – распечатал лист со статьей и протянул мне. К моему удивлению, заголовок гласил: «Не принять ли нам всем лития?»

Я не говорил врачу о синхроничности (если только вам не повезло попасть на прием лично к Юнгу, ничего хорошего от психиатра вы в ответ на такое сообщение, скорее всего, не услышите), но упомянул о том, что предстоящая поездка вызывает у меня тревогу.

– Путешествия всегда заставляют меня тревожиться, особенно если я еду в Лос-Анджелес, – сказал я. – Но отель, в котором я остановлюсь, знаменит постояльцами-маньяками, суицидами и убийствами. А еще там, возможно, обитают призраки.

– Так какого черта вы туда собрались? – с неподдельной озабоченностью спросил мой доктор, от которого я до этого ни разу не слышал бранных слов.

– Надо. Я… у меня там расследование. Надеюсь, я останусь цел, эмм… в смысле жив.

Я рассмеялся. Врач – нет.