Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 265 (всего у книги 342 страниц)

– Давай я. – Включая в розетку чайник, я старалась не думать о том, что отец может обвариться или устроить пожар. Жить одному ему стало опасно, мы оба это понимали.

Мы сели на синий с белым диван, и отец уставился в пустой экран телевизора.

– Мы никогда о ней не говорили по-настоящему, – начал он. – Ведь так?

Я едва пригубила чай – и обожглась.

– Не говорили. – Ясно было, что спрашивает он не про Эмму, не про маму, не про кого-то еще.

– Хотел тебе сказать, что я... – продолжал отец. – Пока успеваю. До того как все забуду. Я хотел тебе сказать прости.

– Не за что просить прощения, папа.

– Есть за что. Это я ввел ее в дом.

– Но познакомила вас я. В лавке, помнишь?

– Она засмотрелась на викторианскую вазу с подвесками. Ее бабушка их называла сейсмометрами, потому что хрустальные подвески подрагивают при малейшем движении.

– Да, было дело.

– Я должен был предвидеть, Джастина. Ты была еще ребенок. И из-за меня, из-за того, что мне не хватало тепла, любви... я впустил в дом это чудовище.

– Папа, она всех провела.

Почти всех.

– А знаешь, – продолжал отец, – я даже отчасти рад, что забуду.

Я кивнула, подула на чай. Отхлебнула еще – уже не так горячо.

– Она ничего тебе не говорила странного про Эми? – спросила я. – О том, как она погибла?

Сначала он посмотрел на меня так, будто забыл, кто такая Эми. Потом переспросил:

– То есть как – странного?

– Там, в трубе, – я вгляделась в его лицо, – она такую ерунду несла про меня. Про то, как погибла Эми.

– Нет, – отозвался он тут же. – Ничего.

– Никаких нелепых теорий?

– Ничего она мне не говорила. – Он помолчал. – Да и кто бы ей поверил?

Больше я его не спрашивала.

И все же...

Я спорю с Эми. Ветер треплет нам волосы, одежду, колышет пахучий дикий фенхель. “Ты мне завидуешь. Всегда завидовала. Ты же все испортишь, понимаешь ты это?” Бонни хочет поиграть, просит палку, мячик, но я схожу с тропы, устремляюсь к обрыву, хоть и тяжело бежать против ветра. Эми уже рядом, кричит: “Ты что, ослепла?” И я тоже кричу, кричу, и ненавижу ее, и ненависть встает комом в горле, и сердце пылает огнем, как у Девы Марии, и что-то горит, сгорело, развеялось пеплом, без следа, без следа. А внизу разбиваются волны, на глубине шевелится темная морская капуста, словно перебирает щупальцами. Руки мои тянутся к Эми, дергают за косичку что есть силы – чувствую, как натянулись волосы, кожа. Еще миг – ее спина у меня под пальцами. Чайки в вышине, кричат, кричат. Шаг, толчок. Сорвался камень.

Вижу все так явственно, словно это было на самом деле.

2014
Глава 31

После первой моей встречи с Соней прошло уже несколько месяцев, с тех пор отец стал терять память быстрее, все реже светлые промежутки. Его по-прежнему зовут на общие развлечения, водят в просторный светлый зал, где по телевизору играет на скрипке Андре Рье[535]535
  Андре Рье (р. 1949) – нидерландский дирижер и скрипач, называемый Королем вальса вслед за Иоганном Штраусом.


[Закрыть], а в горшках зеленеют пальмы – как видно, искусственные. На еженедельной викторине “Любопытные вопросы” отец теперь помалкивает, я сижу рядом, пытаюсь взять его за руку, а одна из сотрудниц читает вслух из толстой книги “Знаете ли вы?”.

– Первая королевская свадьба, показанная по телевидению? – Она обводит взглядом зал.

Глухое молчание.

– Первая королевская свадьба, показанная по телевидению, – повторяет ведущая. – Чья? Нет ответа?

Старушка в коричневых чулках по колено толкает отца в бок:

– Что она говорит?

– Принцессы Маргарет, – сообщает ответ ведущая. – Тысяча девятьсот шестидесятый год. Итак, следующий вопрос: как по-итальянски “пирог”? “Пирог” по-итальянски?

– Ризотто, – отвечает кто-то с заднего ряда.

– Нет, не ризотто, – говорит ведущая. – Пирог по-итальянски... – Она замолкает, словно все еще ждет правильного ответа. – Пицца! Это пицца. Что ж, двигаемся дальше. Назовите три государства Балтии.

– Я не понимаю! – говорит старушка в чулках по колено. – Мы не понимаем!

– Три государства Балтии, – повторяет бодрым голосом ведущая. – Ну хотя бы одно назовите.

Другая старушка, подняв взгляд от судоку, подает голос:

– Здесь вам не Европа, здесь Новая Зеландия.

– Литва, Латвия, Эстония. – Ведущая листает дальше.

– Да, здесь Новая Зеландия, – говорит отец.

– Дальше... Какого витамина чаще всего не хватает пожилым людям?

Никто не знает. Все молчат.

– Витамина D! Нам нужно солнышко! Прогулки на свежем воздухе!

Тишина.

– Так-так... Музыка. Хорошая тема. Кто исполняет “Что будет, то будет”?

И снова никто не отвечает, но старушка в чулках по колено запевает песню, и отец подхватывает: “Что будет, нам знать не дано...”

Прихожу однажды в субботу утром, а Соня убирает с кровати отца поднос с завтраком. К еде отец почти не притронулся.

– Смотрите, овсянка – объеденье, мистер Крив! – расхваливает Соня, когда я переступаю порог. – А это что – черника? И миндаль? Надо же, да у вас тут как в пятизвездочном отеле! Мне бы так!

Отец тупо смотрит на CD-проигрыватель возле кровати. Проигрыватель мы ему подарили на день рождения, я расставила по полочкам диски, но отец к нему так и не прикоснулся. Наклейки, которые я подписала красным маркером – ПУСК, ПАУЗА, ГРОМКОСТЬ, СТОП, со стрелочками, указывающими на нужные кнопки, – уже отклеиваются. Доми сказал мне: надо смириться с тем, что отец никогда уже не будет прежним. Я ответила, что не обязана ни с чем мириться.

– Доброе утро, папа. – Чмокаю отца в щеку.

– Вы кто? – спрашивает он.

– Здравствуйте, – говорит Соня. – А мы как раз в душ собираемся, но вы можете подождать.

До сих пор не могу привыкнуть, что она рядом с отцом. Живая, ходит, разговаривает. Все во мне восстает: не может быть, она ненастоящая. Но по пути к шкафу за свежей рубашкой и брюками она слегка задевает меня – теплая, тяжелая. Не призрак.

– Покажите Джастине, какой ловец солнца у вас получился, – бросает она через плечо. – Вчера у нас был кружок “Умелые руки”. Вот, смотрите.

На окне висит прозрачная пластиковая крышка с приклеенными стекляшками, покачивается на весеннем ветру.

– Так откуда вы? – спрашиваю.

– Местная. – Она улыбается. – Из Окленда. А вы из Веллингтона?

Должно быть, на моем лице читается недоумение.

Она поясняет:

– Ваш отец говорит иногда про Веллингтон.

– А-а, – киваю я. – Да, конечно. Но это было давно.

– Сегодня наденем голубую рубашку, мистер Крив, и серые брюки? – Она перебирает вешалки с одеждой – чересчур пестрой.

Я не мастер делать вид, что все нормально. Отец поворачивает голову, но не отвечает.

– Прекрасный выбор, – говорит Соня.

Во рту пересохло, в горле ком, но я должна у нее спросить. Я должна знать.

– Вот что мне покоя не дает, – начинаю я. – Вы мне напоминаете кое-кого.

– Скарлетт Йоханссон? Дженнифер Лоуренс? – Соня подмигивает отцу.

– Была такая миссис Прайс. Анджела Прайс.

Соня застывает на миг.

– Нет. – Она качает головой. – Не знаю такой.

– Точно?

Она смотрит на меня.

– Простите, если для вас это больная тема, – говорю я.

– Нет, – повторяет она. Неожиданно руки ее безвольно повисают, рубашка и брюки падают на пол. – Откуда вы знаете это имя?

– Я у нее училась в школе.

Соня садится на кровать. Теперь отец смотрит на нее, смотрит по-настоящему. Ловец солнца отбрасывает сине-зеленые блики на тяжелый ковер.

– Так вы ей родня? – спрашиваю я.

– А кто интересуется? – почти шепчет она.

– Я, только я.

Соня кивает, опускает взгляд на свои руки.

– Я... я ее дочь.

– Дочь? – переспрашивает отец. – Дочь? Дочь? – От повторений слово лишается всякого смысла.

– Она нам говорила, что потеряла мужа и маленькую дочку. В автокатастрофе.

У Сони вырывается резкий смешок.

– Она была такая красавица. Вы вылитая она.

– Такая красавица, – отзывается эхом отец. Иногда он повторяет за мной, но это ни о чем не говорит.

– У нас с ней ничего общего, – отвечает Соня. – Я и помню-то ее смутно. – Неужели она вот-вот расплачется?

– Простите, – говорю. – Не стоило мне... – Подбираю с пола рубашку и брюки, протягиваю ей.

– А эта несчастная девочка, которую она столкнула со скалы, – Соня качает головой, – вы с ней, наверное, тоже были знакомы?

– Не очень близко.

– Эми Фан, всего двенадцать лет. Никому такой судьбы не пожелаешь.

– Эми, Эми, – повторяет отец. – Они продавали самые сочные в городе фрукты. Складывали в пирамиды. А девчонки были не разлей вода. – Он смотрит в окно на садовую беседку, увитую ухоженными клематисами. – Бывало, спрашиваю по телефону: “Вы кто такая? Что вам нужно от моей дочери?” – Он смеется. – А она: я похититель драгоценностей. Или: я ворую детей. Или: я ее сестра-близнец, нас разлучили в детстве. Джастина у них дома целыми днями пропадала. Единственный ребенок, что тут скажешь.

Пока он говорит, Соня пристально следит за мной, поправляя то рукав рубашки, то брючину.

– Значит, это вы, – говорит она с расстановкой.

И ведь рано или поздно это должно было случиться. Десятки лет я носила в себе этот страх – черная тяжесть теснила грудь, давила на сердце. Доми вечно следил, чтобы я не проболталась, если выпью лишнего. Настаивал, чтобы мы все скрывали от Эммы. И я лицемерила ради нее: конечно, родная моя, мир прекрасно устроен, здесь сплошные бабочки, танцы, мороженое и скакалки, и тебе ничего не грозит. Но порой мне чудится Эми. Девочка с короткой черной косой, со спаниелем, бежит впереди меня по извилистой тропке. Срывается камень.

И слова Сони “Значит, это вы” – вопрос или утверждение? Неужели она все знала с самого начала? Выяснила, кто мы?

Она ждет ответа. Я киваю, и она на миг встречается со мной взглядом. Те же глаза, те же скулы.

– Лавку нашу взломали, – говорит отец. – Вынесли все чайники “Роял Далтон”. И “Гайавату”. И “Райскую птицу”. И “Реймсскую галку”.

– Боже, – ахает Соня.

– Вот-вот! – кричит отец. – Средь бела дня, так-то.

– Полиция их найдет, не беспокойся, – утешаю я его. – Я с ними говорила.

– Надо думать, – отвечает отец. – Им понадобятся отпечатки пальцев, да?

Но Соня тяжело дышит, часто моргает и, промямлив “Извините”, выбегает из комнаты.

– Это у нее мой “Далтон”? – говорит отец. – Держи ее! Хватай!

– Она ничего не украла, – отвечаю я.

– Но кто-то же украл. Не доверяю я ей.

– Она ничего дурного не сделала, папа.

Но все равно иду на поиски Сони.

Нахожу ее в комнате для персонала возле главного входа. На коленях она держит папку, делая вид, будто что-то в ней ищет.

– Соня?

– Вам сюда нельзя.

Сажусь напротив. На обшарпанном кофейном столике стопка глянцевых брошюр, где пожилые люди плавают, играют на лужайке в кегли. На стене заламинированная табличка: НАКРЫВАЙТЕ ЕДУ КРЫШКОЙ ИЛИ МОЙТЕ МИКРОВОЛНОВКУ!!!

– Что вам нужно? – спрашивает Соня.

– Сама не знаю.

Она дергает плечом, листая графики “Риск падений у пациентов”.

– Выходит, не было никакой аварии?

– Не было.

– Зачем она всем говорила, что вы погибли?

Соня закрывает папку. Видно, с какой силой она стискивает края.

– Моя мать была наркоманка, патологическая лгунья и еще черт знает кто. Она не могла сказать правду даже о погоде.

– Простите, – говорю. – Она была из тех, кто всех вовлекает в свою орбиту, понимаете?

– Не совсем.

– То есть... никто из нас не мог ей отказать. Все мы старались заслужить ее любовь.

– Так вы ничего подозрительного не замечали? Ни намека?

Смотрю ей прямо в глаза:

– Ни намека.

Соня фыркает.

– Вам видней.

– Мне же было всего двенадцать.

Она и на это фыркает.

– Она правда повредила спину, когда играла в теннис? – спрашиваю я. – Так она и пристрастилась к таблеткам?

– Вот что, – отвечает Соня, – таблетки она пила, потому что ей нравилось. И воровала, потому что нравилось.

– Или потому что не могла остановиться? – предполагаю я.

– Слышали бы вы себя! После всего, что случилось.

Киваю со вздохом.

– Порой мне страшно, что и во мне это заложено, – добавляет она, понизив голос. – Это наследственное.

– Нет, – возражаю я. – Нет. Не думаю.

– Но есть исследования на эту тему. – Она пытается содрать с папки ярлык. – Она хоть раз... говорила обо мне?

Знаю, что она хочет услышать.

– Постоянно, – отвечаю, – без конца твердила, как без вас скучает. Какая вы хорошенькая. Она хранила ваш локон и фотографию, где вы с отцом на пляже.

– Вот как?

– Да-да. Это было у нее самое дорогое.

– Она бросала меня дома одну, а сама уходила за таблетками. Кажется, это первое, что я помню в жизни, – как молотила в запертую дверь.

– Простите, – повторяю я в который раз.

– Отец рассказывал, что пытался с ней поговорить, когда понял, что происходит, и она билась в истерике, клялась, что это в последний раз, что будет лечиться, что для нее нет ничего дороже нас, – и он ей поверил. Но все повторялось раз за разом.

– Сколько вам было – три? Четыре?

– Четыре, когда ее лишили родительских прав. Отец, по его словам, ждал, что в суде будет настоящая битва – Крамер против Крамера, – но она просто-напросто отказалась от прав и сбежала в Веллингтон. Начала новую жизнь. И даже не пыталась за меня бороться.

– А связь с вами она поддерживала?

– Прислала мне подарок, когда мне было почти пять лет, перед школой. Коробку начатых блокнотов, полудохлые маркеры. Треснутую точилку. Видимо, кто-то выбросил. Когда она начинала с вами новую жизнь.

Я молчу – не извиняться же снова.

– В Веллингтон я приезжала один раз, – продолжает она. – Мне было двадцать. Пошла на то место, где это случилось, – к школе. Не знаю, что я ожидала там увидеть. Отцу так и не рассказала. Он к тому времени... совсем сбился с пути.

– Вы нас выследили? – не могу я сдержаться – но тут входит другая сиделка. Увидев меня, смотрит на Соню, подняв брови: нарушаете правила.

Соня берет в руки папку, смахивает с колен невидимые пылинки.

– Спасибо, что поделились опасениями, Джастина. Не волнуйтесь, прослежу за этим.

Хочется говорить с ней еще и еще, смотреть на ее губы, на лоб, видеть теплый блеск карих глаз. Представлять, что миссис Прайс вернулась, что прошлого не было. Я хочу знать, подозревала ли она что-нибудь до нынешнего дня, но она мне этого не откроет.

– Ну, мне пора. – Она встает. – Ваш отец уже заждался душа.

Вернувшись в комнату, Соня помогает отцу подняться, приговаривая:

– Вот так, мистер Крив. Все хорошо, держу вас. Отлично. Вот так, вот так. Да, я держу. Молодчина. А теперь поведу вас в ванную. Сюда, сюда. Так. После душа сразу лучше себя почувствуете.

– Вы сама доброта, – говорит отец. – Повезло мне. – И переводит взгляд на меня: – А это кто?

– Ваша дочь, Джастина.

– Нет. Совсем на нее не похожа.

– Как выглядит ваша дочь? – спрашиваю я.

– Ну... – Отец медленно поворачивается ко мне. – Ну... волосы светлые, волнистые. Невысокая, стройная. Карие глаза.

Точь-в-точь Соня.

Или миссис Прайс.

– Но она никогда меня не навещает, – продолжает он. – Наверное, за границу уехала.

– Сейчас многие уезжают, – говорит Соня (которая тоже скоро уедет. В следующий раз я ее не застану. Больше мы ее никогда не увидим.)

– Что это? – Отец указывает на мое запястье.

– Просто браслет.

– Дайте посмотреть.

Протянув руку, показываю то, что припрятала, когда мы выносили вещи из дома миссис Прайс, – то, что мне принадлежало по праву. Не зная, кто я, кто я на самом деле, отец касается крохотных золотых рук с кружевными манжетами и самоцветными колечками. Такая красота, что жаль с ней расстаться.

– Дорогая, – повторяет он, когда Соня его уводит. – Дорогая.

Кемпер Донован
Неугомонная покойница

© Чуракова О., перевод, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Оформление обложки Софьи К.

* * *

Памяти Кэтрин Бробек, моей подельницы

Часть первая
Клиентка

Глава 1

Я зарабатываю на жизнь тем, что рассказываю чужие истории. Строго говоря, моя профессия называется «литературный раб», но я предпочитаю термин «фрилансер» – размытый и скучный, после озвучивания которого все вежливые расспросы увядают. Для друзей я «леди Сирано»[536]536
  Сирано де Бержерак – французский писатель и философ, а также обладатель внушительного носа.


[Закрыть] – это ироничное прозвище я выбрала с оглядкой на свой чрезвычайно выдающийся нос.

Хотя, вообще-то, это неправда – я не про нос, а про упомянутых друзей. У меня нет недостатка в знакомых, коллегах и сослуживцах, которые усеивают мою жизнь достаточно густо, чтобы со стороны она казалась полной чашей. Временами мне самой так кажется, но правда состоит в том, что у меня нет друзей, по крайней мере таких, которые когда-то представали в моем воображении, – близких настолько, что они стали второй семьей.

Да, семьи у меня тоже нет – давным-давно мы решили, что лучше нам больше не общаться. Я сообщаю это не с целью разжалобить вас, а потому что хочу – и должна – быть честной в своем рассказе, иначе он не будет иметь смысла.

Литературное рабство не знает понятия «честность», только «цель». Хороший литературный раб выстроит историю так, чтобы она максимально увлекла читателя. Я же – очень хороший литературный раб, мой профиль – мемуары, я рассказываю вдохновляющие истории о возмутительно успешных людях: актерах, спортсменах, политиках, одним словом – полных засранцах (хотя, похоже, это не одно слово). Под моим пером засранцы становятся милыми и интересными. Словно скульптор, я превращаю грубо обтесанные глыбы их жизней в нечто прекрасное и полирую, пока они не засверкают. Можете считать меня профессиональным дерьмоплетом, но я люблю свою работу. С тех пор, как люди начали рассказывать истории, появились и такие, как я. Мне всегда нравилось совать нос в чужие жизни, и ближе к тридцати годам я обнаружила в себе талант лихо закручивать сюжет, описывая чью-то биографию, и снискала популярность у читателей.

Но в этом повествовании я отказываюсь манипулировать материалом, тем более это не рассказ о том, как какая-то знаменитость поборола судьбу, и мне нет нужды что-то впарить вам. Просто я каким-то образом оказалась замешана в распутывании всамделишного загадочного убийства. И в кои-то веки знаете что? Я написала целиком и полностью собственную книгу.

Глава 2

Все началось с телефонного звонка.

Обычно все происходило иначе – мой агент, Ронда, практически всегда посылает мне имейл, зная о моем предпочтении любое общение вести посредством переписки (если бы я могла отправлять ей запечатанные воском записочки на сливочного цвета почтовой бумаге, я бы так и делала. Впрочем, нынче имейл, по идее, является аналогом пера и чернил). Если требовалось созвониться, Ронда заранее обговаривала время звонка. И тут внезапно она позвонила мне без всякого предупреждения.

К счастью, в числе прочего так называемая «цифровая революция» привела к тому, что отвечать на звонки стало необязательно, так что я смотрела на имя Ронды на экране, ощущая, как вибрация отдается в руку. Мне бросилось в глаза, насколько грязное у телефона стекло, и я решила, что надо, видимо, чаще умываться. Я ждала, что Ронда в итоге пошлет голосовое сообщение, но на экране высветились буквы: «Срочно перезвони мне».

Ой-ей. По аорте, как средство для прочистки труб из рекламы, потек кортизол, но тут, прекрасно зная меня, Ронда прислала вдогонку пояснение: «Не волнуйся, у меня хорошие новости».

Секретарь переключила меня на Ронду мгновенно.

– Вы только поглядите, – раздалось в трубке на фоне шуршания с присвистом, означавшего, что Ронда делает приседания, или выпады, или нечто столь же ужасное, не отходя от рабочего стола (такого, за которым не сидят, а стоят). Ронда принадлежала к разряду перфекционистов, которые не знают, когда остановиться, – какие люди объявились.

– Объясни лучше, почему я вынуждена слушать твой голос? – Ронда любит обмениваться колкостями – видимо, потому что так сжигается больше калорий. – Ты ведь знаешь, я терпеть не могу разговаривать.

Она рассмеялась – гортанно и хрипловато, так, что можно было подумать, будто она курит, если не знать, что Ронда за год пробегает несколько марафонов. Именно смех Ронды решил дело, когда она обхаживала меня с целью заманить к себе в клиенты. Я всегда считала, что можно много чего понять о человеке просто по тому, как он смеется. Давно уже пора создать приложение для знакомств без этой чуши насчет «долгих прогулок по пляжу», где надо загружать просто звук своего смеха.

– Смотрю, твое неотразимое обаяние открывает тебе двери по всему городу, – заметила Ронда.

– По какому городу? Этому?

В тот момент я находилась в Вашингтоне, дописывая биографию-становление из разряда «Мистер Смит едет в Вашингтон». Мой клиент – сенатор, метивший в будущем в президенты, семейный человек – за то время, что мы провели вместе, уже три раза подкатывал ко мне, так что да, с обаянием у меня все было в порядке. И с выдержкой тоже, раз я ему не врезала, не пырнула ножом и вообще никак не покалечила.

– Ну да. Но сейчас нет необходимости там оставаться, тем более я знаю, как тебя угнетает этот город.

Мне никогда не нравился Вашингтон – слишком провинциальный и поглощенный одной и той же деятельностью, – равно как и его брат на противоположном побережье, Лос-Анджелес, и к моему несчастью, большинство проектов требовали моего присутствия в одном из этих «метрополисов» – да-да, я сейчас изображаю пальцами кавычки. А мое сердце навеки принадлежит (вместе с постоянной пропиской) Нью-Йорку.

– И куда я еду этот раз?

– На север, – был ответ.

– На север?

– Очень далеко на север.

– К Санте? – замирающим голосом уточнила я.

– Дело в том, – Ронде уже не хватало воздуха, – что нам надо поторопиться.

– Так о ком речь?

– Ты там сидишь?

– А ты как думаешь?

Вообще-то я лежала на огромной постели в отеле «Четыре сезона»[537]537
  Сеть гостиниц класса люкс.


[Закрыть], опираясь спиной на три пышные подушки, с ноутбуком на голых ляжках. Я регулярно проводила так за работой добрый час, а то и два после пробуждения (ну а что, Эдит Уортон[538]538
  Американская писательница и дизайнер, лауреат Пулитцеровской премии.


[Закрыть] подобная стратегия принесла успех), и сейчас ноутбук уже изрядно нагрелся, так что я сняла его и положила рядом. Свист в трубке прекратился, что означало – Ронда остановилась, выжидая театральную паузу.

– Это Дороти Гибсон.

Если бы моя жизнь была трейлером фильма, то именно в этот момент раздался бы звук съехавшей по пластинке иголки, символизируя драматический перелом сюжета.

Дороти. Чертова. Гибсон.

(Конечно же, ее второе имя «Чейз», а не «Чертова». Вообще-то, «Чейз» – это ее девичья фамилия. Но вы это и без меня знаете.)

Это был сектор «приз», не сравнить с первыми мемуарами, над которыми я работала (практически задаром) – о генеральном директоре компании, производящей шары для гольфа, который смог побороть кучу зависимостей. (Книга вышла под заглавием «Снова целый». Я пыталась убедить заказчика изменить название, правда пыталась.)

– Эй, тебя там что, удар хватил?

Когда я ответила, мой голос разнесся эхом, поскольку я уже стояла в душе и включала воду.

– Мне нужны подробности.

И Ронда заливисто рассмеялась своим необыкновенным смехом.