Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"
Автор книги: Стивен Кинг
Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 209 (всего у книги 342 страниц)
Однажды, в семилетнем возрасте, он случайно оказался на месте взрыва. Маленький Мишель тогда шел из отцовского заведения, оригинального «Папильона», в ресторан дяди, «Ла купол». Путешествие было ему не впервой – семьи связывали тесные узы, и за детьми присматривали совместно. Его прогулка по улицам Бейрута в одиночку беспокойства ни у кого не вызывала. Махуны, в конце концов, считали себя застрахованными от ужасов, в изобилии царивших вокруг. И хотя семьи исповедовали маронитское католичество, в политику они не лезли. С фалангистской партией «Катаиб» не имели ничего общего, и отец с дядей даже втайне считали их гопотой. Что до «Хезболлы», друзов, сирийцев и палестинцев, у них всех имелись дела гораздо важнее, нежели пара галантных поваров-франкофилов, рестораны которых словно бы существовали обособленно от погруженного в хаос города.
В тот день, однако, Мишель отклонился от утвержденного маршрута, чтобы срезать путь, как его недавно научил старший кузен Клод. Короткая дорога вывела его ближе к Зеленой линии, отделявшей восточную часть города, где проживала его семья, от Западного Бейрута, оплота хаоса и насилия. Он услышал взрыв, однако грохот донесся словно откуда-то издалека, и по некой акустической причуде ему показалось, будто рвануло и вовсе в противоположной стороне. Возможно, то был случайно залетевший снаряд, или раньше времени взорвалась заминированная машина. Как-никак, шли восьмидесятые. Эпоха взрывов. Израильских F-16 и сирийской артиллерии. Казарм Корпуса морской пехоты и американского посольства. Раскуроченной штаб-квартиры Федлаллы, духовного лидера «Хезболлы», на руинах которой ЦРУ разве что визитку не оставило. Эпоха резни, блокпостов и карательных акций. Эпоха телефонных звонков с плохими вестями, сменяющихся тягостным молчанием. Эпоха похорон.
Что бы ни послужило причиной взрыва, последствия оказались ужасными, поскольку произошел он в непосредственной близости от кафе, где группа стариков собралась на чаепитие. Представшее глазам зрелище Мишель не забудет никогда. Висящий в воздухе едкий дым, небольшие очаги возгорания, медленно описывающее круги колесо от перевернутого «Ситроена». И тишина – такая глубокая, будто из воздуха взрывом высосало саму физическую возможность распространения звука. Скорая помощь еще не прибыла, полиции тоже было не видать. Только жертвы, и несколько тел скорее походили на куски мяса, что его отец хранил в холодильнике «Папильона», нежели на что-либо человеческое. Большинство выживших лежали на земле, подергивая переломанными конечностями. Один старик, впрочем, чудом усидел на стуле. Его грудь была залита кровью, но лицо осталось незапачканным, а рука все еще сжимала уцелевший стакан. Более всего Мишелю врезалось в память выражение лица пострадавшего. Вовсе не боль, или скорбь, или страх, но нечто вроде растерянного возмущения, гнева, обращенного отнюдь не на порох и шрапнель. «Я не имею с этим ничего общего, – словно бы говорил старик. – Это чудовищная ошибка. Объясните мне кто-нибудь, пожалуйста, какое отношение ко мне имеет это безумие. Избавьте меня от всей этой бессмыслицы и, будьте так добры, налейте новый стакан чая».
Именно так Мишель и почувствовал себя, когда на его собственном крыльце полицейские заявили, что им необходимо переговорить с его сыном. Само их присутствие воспринималось ошибкой. Ужасной, несомненно, но все равно ошибкой. Пускай ситуация выглядела скверной, пускай она могла повлечь ущерб и боль, но все равно снаряд залетел не туда, и ему необходимо было устранить последствия его попадания, прежде чем возвращаться к нормальному течению жизни.
– А в чем дело? – спросил он, не поднимаясь на крыльцо.
– Дело в настоятельной необходимости поговорить с вашим сыном, – ответила женщина, и ее приятный голос совершенно не вязался с суровостью слов. – Он дома?
Мишелю очень не хотелось, чтобы эти люди проходили в его дом. Не хотелось, чтобы они разговаривали с его сыном.
– Полагаю, он в школе.
– Как ни странно, нет, – возразила женщина.
– Я должен знать, в чем дело.
– Сэр, мы не собираемся вести с вами переговоры до бесконечности, – заговорил мужчина.
Вот его голос звучал не как у коллеги. В нем различалась угроза. Мишелю доводилось сталкиваться с подобными типами. И он знал, что спорить с такими бесполезно.
– Позвольте мне проверить, дома ли он, – сдался ресторатор. – Подождите меня здесь.
Мужчина собирался что-то сказать, но женщина перебила его:
– Мы были бы весьма признательны.
Полицейские расступились, давая Мишелю дорогу. Он открыл дверь, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Кого позвать, что говорить. Однако мысли его разом застыли, стоило ему увидеть стоящего посреди коридора Кристофера. Сын показался ему таким маленьким и испуганным. Одет он был в треники и помятую футболку. Мука, что отражалась на его лице прошлой ночью, усилилась в тысячу раз. Кристофер определенно понимал, что к ним в дом явилась полиция. Более того, он как будто даже понимал, что именно их привело. Мишелю захотелось захлопнуть дверь, однако женщина уже окликнула парня:
– Кристофер?
Голос ее источал дружелюбие и теплоту. Мишель решительным кивком велел сыну возвращаться в свою комнату, однако тот глаз не сводил с детективов. Словно лунатик, он начал медленно приближаться.
– Пожалуй, лучше будет продолжить внутри, – заметила женщина, когда парень подошел к распахнутой двери.
Мишель замер в нерешительности. В Америке, как ему было известно, вовсе не обязательно впускать в дом полицию без ордера.
– Или мы можем забрать его с собой, – словно бы прочтя его мысли, предупредил мужчина.
Мишель провел всех в гостиную, где указал полицейским на два кресла напротив дивана. Те, однако, не шелохнулись.
– Мы хотели бы поговорить с ним наедине, – заявил мужчина.
Это уже было слишком.
– Нет, я должен присутствовать. Ему только семнадцать. Я имею право.
Детективы переглянулись. Он подождал, пока они не рассядутся, и только затем устроился с сыном на диване.
– Разговор будет проходить под запись, – объявила женщина, устанавливая небольшое устройство на журнальный столик между ними. – Кристофер, я – детектив Гейтс. Я представляю полицию штата. А это мой коллега, детектив Прокопио. Он работает здесь, в Эмерсоне. Вам известна причина нашего визита?
– Нет…
Мишель взглянул на сына и понял, что в действительности причина ему известна. Его выдавал голос.
– Мы хотели бы спросить у вас, знакомы ли вы с девушкой по имени Иден Перри?
Кристофер в полном ужасе уставился на полицейских. И покачал головой. Его жест более походил на конвульсию, нежели отрицание.
– У нас есть ее телефон, Кристофер, – чуть ли не упрекнула его Гейтс.
– На нем уйма ваших сообщений, – добавил Прокопио. – В том числе и за вчерашний вечер, в котором вы предупреждаете о своем приходе.
– Да, – едва ли не шепотом выдавил Кристофер. – Я знаю ее.
– И вы виделись с ней вчера вечером?
Парень неуверенно молчал. У Мишеля неистово заколотилось сердце. Его озарило ужасное осознание. Полиция явилась в его дом вовсе не по ошибке. Снаряд упал именно туда, куда и целился.
– Вы должны говорить нам правду, Кристофер, – вновь заговорила Гейтс. – Это крайне важно. Вы ведь понимаете это, да?
– В чем дело? – взволнованно спросил Мишель. – О чем идет речь?
Не отрывая глаз от парня, женщина чуть покачала головой, призывая его к молчанию.
– Да, – ответил Кристофер, почему-то уже более расслабленно. – Мы зависали.
– Где?
– В доме, где она живет.
– Вы ведь знаете, что с ней произошло, верно?
Парень покачал головой.
– Думаю, все-таки знаете. – Неким образом голос Гейтс прозвучал одновременно успокаивающе и безжалостно.
– Я только проснулся. Увидел минут десять назад.
– Да что такое? – взорвался Мишель. – Что происходит?
Женщина наконец-то удостоила его взгляда.
– Иден Перри была убита сегодня ночью.
Отцовское сердце и вовсе принялось сокрушать грудную клетку. Гейтс снова повернулась к Кристоферу:
– Вы уверены, что ничего не хотите рассказать нам об этом?
Однако тот вдруг лишился дара речи. Парень как будто даже шевельнуть головой был не в состоянии. Детектив встала и подошла к нему. Затем взяла его указательным пальцем за подбородок. Жест казался таким душевным и мягким, что у Мишеля и мысли не возникло протестовать. Женщина подняла голову парню, чтобы он посмотрел ей в глаза.
– Кристофер, что это такое у вас на шее?
Он имела в виду четыре ссадины, смахивавшие на инверсионные следы реактивных истребителей. Прошлой ночью Мишель ранок не заметил. Ему немедленно вспомнилось, что сын не опускал воротник и почему-то не снимал куртку.
– Откуда у вас эти следы?
Кристофер отпрянул и схватился за шею.
– Не знаю. Должно быть, расчесал.
Гейтс кивнула, будто всецело удовлетворившись объяснением. Прокопио тоже поднялся на ноги и объявил:
– Вам придется поехать с нами.
– Вы его арестовываете?
– Никто пока не арестован, – отозвалась Гейтс. – Но ваш сын является важным свидетелем по делу об убийстве. Нам необходимо провести его официальный допрос в участке.
– Так проведите его здесь!
– Мистер Махун, с этого момента мы вынуждены соблюдать определенные процедуры.
– Тогда я поеду с ним.
– Кристофер? Вы этого хотите?
Парень кивнул, явственно пребывая в оцепенении.
– Скажи вслух, – велел ему Мишель.
– Да… Я хочу, чтобы мой отец присутствовал.
– Телефон у вас при себе? – спросил Прокопио.
– Да.
– Можете взять его с собой.
Полицейские потребовали, чтобы Кристофер поехал в их машине. Мишель мог следовать за ними на своей. Он согласился, но только добившись обещания, что никаких вопросов сыну задавать не будут, пока он снова не окажется рядом с ним. Гейтс представлялась порядочной, но вот мужчине Мишель не доверял. Полицейский был исполнен гнева, какового Мишель еще в юности вдоволь навидался на блокпостах и рынках.
Поездка длилась нескончаемо долго. Мысли у него путались. Одно не вязалось с другим. Какая-то девушка по имени Иден. «У нас есть ее телефон». Сын явился домой молчаливым и подавленным. И поздно, очень поздно. Ссадины у него на шее, его старания скрыть их. По прибытии в отделение полиции Мишель припарковался на стоянке для посетителей, в то время как машина с Кристофером проехала за здание. А перед входом толпилась кучка людей. Пресса. Журналисты с подозрением наблюдали за его приближением, и один из них даже поднял камеру.
– Сэр, вы кто? – раздался женский голос, когда Мишель проходил мимо них.
– Никто, – машинально ответил он.
Полицейский за стеклянной перегородкой велел ему подождать. Ресторатор принялся расхаживать туда-сюда, изводимый ужасной мыслью, что полицейские его обманули и сейчас попросту удерживают здесь, тем временем хитростью вынуждая сына давать нужные им показания. Но затем открылась дверь, и на пороге возникла Гейтс с папкой из манильской бумаги. Она пригласила его кивком, и Мишель проследовал за ней в комнатушку без окон, с одиноким столом. Он занял место рядом с сыном. Теперь Кристофер выглядел совершенно потерянным, прямо как в дни после смерти Марьям. Мир изменился, и он никак не мог взять в толк почему.
– К вашему сведению, мы по-прежнему ведем запись, – предупредила Гейтс.
Камера эдакой спящей летучей мышью висела в углу потолка.
– Итак, Кристофер, сейчас мы зачитаем вам кое-что, что вы наверняка неоднократно слышали по телевизору. Однако я прошу отнестись к процедуре с вниманием и в случае возникновения вопросов дать нам знать.
Прокопио выудил из внутреннего кармана своего спортивного пиджака ламинированную карточку и огласил знакомые слова об адвокатах и молчании. Когда он смолк, Кристофер сдавленно произнес, что ему все понятно.
– Таким образом, – продолжила Гейтс, – вы попросили своего отца присутствовать на допросе, но отказались от права на адвоката. Все верно?
– Да.
– Возможно, ему следует вызвать адвоката, – вмешался Мишель.
– Решать вам. Но если кто-то будет представлять ваши интересы, он заменит вас. Обоим вам находиться здесь нельзя.
– Нет, я хочу присутствовать.
– То есть – для внесения окончательной ясности – вы отказываетесь от адвоката?
– Пока да.
Гейтс повернулась к парню:
– Кристофер, почему бы вам не рассказать нам о событиях прошлой ночи? Своими словами. Не торопитесь. И ничего не упускайте. Мы сами решим, что важно, а что нет.
– Мы зависали в доме, где она жила…
– Иден Перри.
– Ага, Иден.
– И «мы» – это…
– Я, Джек и Ханна.
– Можете назвать их полные имена?
– Джек Пэрриш и Ханна Хольт.
– Значит, были только вы четверо.
– Ну да.
– Во сколько вы пришли к ней?
– Где-то в восемь. Еще обещали заглянуть и другие, но больше никого не было. Я пришел туда первым, а потом Джек Пэрриш и Ханна Хольт…
– Теперь вы можете называть их просто Джек и Ханна, – вмешалась Гейтс.
– Понятно. В общем, потом пришли Джек и Ханна, и мы… ну, не знаю, просто тусили. Слушали музыку и болтали.
– Вы пили? Курили травку? Употребляли какие-то другие наркотики?
Кристофер покосился на отца.
– Никто не был упорот или еще что-то, если вы это имеете в виду.
– Все же я не дор конца понимаю, «да» это или «нет».
– Нет.
– Хорошо. Продолжайте.
– Ну, мы потусили, а потом Джек и Ханна ушли.
– Во сколько?
– Около двенадцати.
– Но вы остались?
Парень кивнул.
– По какой причине?
– Чтобы побыть с Иден, – чуть поколебавшись, ответил Кристофер.
– Между вами двумя что-то было? Вы состояли в отношениях?
– Не совсем. Типа того. Не знаю.
– Вам необходимо объяснить это, Кристофер.
– Да ее не поймешь. Что она думает о таких вещах.
– А как насчет вас? Что вы думаете о таких вещах?
– Она мне нравилась.
– Хорошо, продолжайте, – сказала детектив, когда стало ясно, что развивать тему парень не намерен.
– Ну, мы еще немного позависали. А потом я ушел.
– Вы целовались? Занимались сексом?
– Нет.
– Во сколько вы ушли от нее?
– Не знаю… Поздно.
– И сразу же направились домой?
– Да. То есть я, может, погулял еще немного.
– Почему?
Парень уставился в стол.
– Кристофер? Вы были чем-то расстроены? Что-то произошло?
– Нет.
– Вы уверены?
Он кивнул. Какое-то время Гейтс внимательно смотрела на него. Если уклончивость свидетеля и вызывала у нее досаду, она хорошо это скрывала.
– Тем не менее кое-что мне остается непонятным. Как бы вы охарактеризовали свои отношения с Иден?
– Не знаю.
– Но вы на нее западали, – предположил Прокопио.
Поколебавшись, Кристофер кивнул.
– А она на вас нет.
– Вы просто не знаете Иден.
– Что ж, теперь-то восполнить этот пробел невозможно, – отозвалась Гейтс, – так что здесь нам придется положиться на ваше мнение.
– Она очень… непредсказуемая.
– В каком смысле?
– Да так сложно объяснить.
– Похоже, не так уж и сложно, – буркнул Прокопио.
– Итак, Кристофер, – словно бы не слыша его, объявила женщина, – теперь давайте поговорим о ссадинах у вас на шее. Откуда они у вас?
– Не знаю. Наверно, я как-то сам себя расцарапал.
– Но не Иден?
– Нет! – изумленно ответил парень, словно предположение прозвучало для него полнейшим безумием.
– Вы подрались?
– Я же сказал, нет! – вскрикнул он.
– Кристофер, – осадил его Мишель.
Гейтс взглянула на него и покачала головой.
– Как долго вы гуляли? – спросил Прокопио.
– Да не знаю я. Какое-то время.
– Пять минут? Два часа?
– Он же сказал, что не знает, – снова вмешался Мишель.
Прокопио уставился на него, продолжая источать свой гнев. Заговорила, однако, Гейтс:
– Полагаю, вам лучше не вмешиваться, мистер Махун. – Она повернулась обратно к парню. – Вы можете сказать, во сколько вернулись домой? Как можно точнее.
Тот помотал головой. Детектив снова обратилась к Мишелю:
– Можете помочь нам с ответом?
– Теперь-то мне можно говорить? – отозвался ресторатор, немедленно, впрочем, пожалев о своих словах.
– Да, пожалуйста, – кивнула Гейтс, игнорируя его сарказм.
Первым порывом Мишеля было сказать правду. Незадолго до четырех часов утра. Однако Кристофер время знал и все же не назвал его детективам. И Мишелю нужно было выяснить причину его умалчивания, прежде чем выкладывать сведения полиции.
– Увы, нет. Было поздно.
– Одно обстоятельство, однако, вызывает у меня интерес, – продолжила женщина. – После ухода вы не отправляли ей сообщений.
– Что?
– Вы очень много ей писали. Но не после того, как покинули ее вчера ночью.
– Я подумал, что она легла спать, – промямлил Кристофер.
Никак не комментируя его ответ, Гейтс просто смотрела на него. Внезапно Мишеля пронзила мысль, что он совершил ошибку. Нельзя было допускать, чтобы сына допрашивали без адвоката.
– Кристофер, посмотри на меня. – Парень повернулся к нему. – Больше ни слова. Ты меня понял? Я найду кого-нибудь, кто поможет нам, и до тех пор ты должен хранить молчание. Скажи, что понял меня.
Кристофер лишь кивнул.
– А вот это было глупо, папаша, – хмыкнул Прокопио.
– Теперь мы хотели бы уйти, – объявил Мишель.
Оба детектива молчали. Дверь открылась, и в комнату вошел высокий седой полицейский в форме. Мишеля с сыном он не удостоил взглядом. Кивнул Гейтс и, скрестив руки, встал у стены. И только тогда посмотрел на Кристофера. Выражение его лица было отнюдь не ободряющим.
– Значит, так, – заговорила детектив. – Кристофер, я хочу, чтобы вы послушали меня, потому что это важно. Происходило ли между вами и Иден прошлой ночью что-нибудь еще, о чем вы хотели бы рассказать? Что-либо вообще?
– Нет!
– Между вами была драка? Вы толкали ее? Делали что-то, чего вовсе не намеревались делать? Как-никак, в жизни всякое бывает.
– Нет, – теперь парень отозвался едва ли не плачущим голосом.
– Хватит! – отрезал Мишель. – Моему сыну необходим адвокат.
Полицейские глаз не сводили с парня. Однако на этот раз он подчинился отцу.
– В таком случае, я должна сообщить следующее, – отчеканила Гейтс. – Мы собираемся применить к вам меру, называемую заключение под стражу на сорок восемь часов. Что означает, что на это время вы остаетесь у нас.
– Нет! Папа…
– Подождите… – проговорил Мишель.
– Причина, по которой мы осуществляем ваше задержание, состоит в том, что мы считаем, что вы располагаете, но не делитесь с нами важной информацией касательно произошедшего с Иден. И нам необходимо, чтобы вы оставались у нас, пока не будете готовы предоставить нам сведения.
– Не понимаю, – снова вмешался Мишель. – Он что, под арестом?
– Формально – да, он находится под арестом. Но на данный момент ему не предъявлено обвинений в преступлении.
– Тогда отпустите его со мной домой. Я прослежу, чтобы он не выходил.
– Мистер Махун, вы должны покинуть участок.
– Я хочу остаться.
– Сэр, вам необходимо покинуть участок.
Последнюю фразу произнес Прокопио. Мишель почувствовал, как его охватывает гнев, однако он понимал, что конфликт с этим человеком лишь навредит Кристоферу. Он повернулся к сыну. Тот избегал смотреть ему в глаза.
– Скоро ты будешь дома.
Парень кивнул, внезапно оказавшись в миллионе километров от отца. Он как будто был заточен в собственной голове гораздо надежнее, нежели в этом здании.
– Мистер Махун?
Снаружи толпилось уже гораздо больше народу. Появились фургоны с установленными на крышах антеннами. И когда Мишель вышел за дверь, с вопросами на него набрасывались более агрессивно. Журналисты смекнули, что он неким образом причастен. Ресторатор молча прошел через толпу и быстро уехал со стоянки. Только на Сентр он осознал, что понятия не имеет, куда едет. Мишель остановился на обочине, внезапно ощутив, что задыхается. Мысль о сыне в заточении была что рука на горле. Он опустил стекло, однако это не помогло.
Сейчас перед ним стояла задача найти адвоката. У него имелись два: первый по иммиграционным вопросам, второй занимался рестораном. Но оба для данного случая явственно не годились. София. У нее раньше был парень по имени Дэвид. Некогда работал в бостонской прокуратуре, но в данное время занимался частной практикой. Вроде бы важная персона. Несколько раз он объявлялся в «Папильоне». Малость заносчивый, но вполне дружелюбный и, несомненно, чертовски сообразительный. Сейчас София должна быть в ресторане, заниматься готовкой ужина и улаживать хаос, вызванный внезапным уходом Мишеля. После этого она писала и звонила ему, последнее сообщение пришло всего пару минут назад: «Так, вот теперь я по-настоящему беспокоюсь». «Да ты понятия не имеешь, что происходит», – подумал Мишель, заводя машину и отправляясь в единственное место в мире, которое сейчас для него имело смысл.
ПатрикРазбудила его боль в ноге. Сколько еще он проспал бы без этого будильника, трудно было даже сказать. Прошлой ночью Патрик отошел ко сну только после того, как прикончил литровую бутылку «Сантори», над которой трудился последнюю пару дней. Рассвет он встретил с банкой грейпфрутового хард-зельцера, оставившего во рту металлический привкус. После этого наступило забвение, блаженно лишенное голосов, сновидений – вообще всего.
Патрик нетвердо поднялся на ноги и обследовал место укуса. Синяк длиной сантиметров пять расцвел различными оттенками желтого и коричневого. Да уж, псина реально его отделала. Пожалуй, еще повезло, что не прокусила кожу. В памяти у него всплыли детские мифы о бешенстве, уколах в живот длиннющими иглами, зомбированных папашах, которых приковывали к батареям, чтобы они не причинили вреда родным.
Мобильник умер, так что он побрел на кухню посмотреть время на микроволновке: 14:43. Паршиво. По крайней мере, у него еще уйма времени до назначенной на пять встречи с Энн Николс. На сегодня это было единственным запланированным делом. Идти в контору совершенно не хотелось, однако отменить встречу Патрик не осмеливался, с учетом-то его показателей за последнее время. Если ему не изменяла память, он надзирал за восьмьюдесятью миллионами клиентского состояния, за что получал базовый процент в сумме чуть менее миллиона. Пожалуй, все-таки стоило время от времени появляться на рабочем месте.
Он принял душ, почистил зубы, чтобы избавиться от вкуса гнилого цитруса, затем выпил чашку кофе. По неким причинам, касательно природы которых ему и в голову не приходило обследоваться, похмелья он не испытывал. Не ощущал и голода. Тем не менее что-нибудь да съесть следовало, поскольку в последний раз он принимал пищу – если не считать пригоршни фисташек вчера ночью, скорлупки которых в данный момент усеивали пространство вокруг кресла, – вчера утром перед работой, да и та представляла собой разогретый в микроволновке рогалик.
Патрик доехал до «Хоул фудз» и припарковался в дальнем уголке стоянки, за развозными грузовиками и пошкрябанными «Хондами» сотрудников. Путь до супермаркета требовал бдительности: обыкновенно здесь царила обстановка гонок на уничтожение, когда эти кроссоверы вроде «Шевроле-Сабербан» или «Кадиллак-Эскалейд», выкатывали задним ходом с тесных парковочных мест и неслись к выезду, словно эсминцы, преследуемые подлодками. Может, конец для него и близок, но именно такого ему точно не хотелось бы.
В универсаме царило столпотворение. Чуть ли не все покупатели бродили, уткнувшись в телефоны, и данная людская сплоченность напомнила Патрику, что свой он оставил на зарядке на кухонном столе. Возвращаться за мобильником смысла не было. В конторе имелся стационарный телефон, по которому ему все равно никто не позвонит. Мужчина направился прямиком в кулинарный отдел, где взял секционированный контейнер. Емкости под добросовестно начищенными прозрачными щитами предлагали обильный выбор. Салат ризони, креветки с обжаренным рисом, цветная капуста в сырном соусе. Мясные пироги – в том числе из индейки и для вегетарианцев. Душистая тушеная морковь и рататуй. Пицца. Сандвичи-роллы.
Патрик заполнил ячейки контейнера курицей тикка масала с шафрановым рисом, обжаренной брокколи с миндалем и куском кукурузного хлеба. Сахарное печенье отправилось в один карман пиджака, пластиковые нож и вилка – в другой. Он закрыл контейнер и направился в сторону касс, по пути прихватив бутылку питьевой воды. Кассы он обошел, воспользовавшись проходом перед информационным центром. Сидевшая за конторкой женщина – на ее бейджике значилось имя «Су» – подняла на него взгляд и улыбнулась. Патрик улыбнулся в ответ. Едва лишь миновав стойку, он вспомнил, что забыл салфетки, и развернулся к Су.
– Чем могу вам помочь? – осведомилась та.
– У вас, случайно, не найдется салфеток?
Женщина бросила взгляд Патрику за плечо.
– Даниэль, будь добр, принеси джентльмену салфетки.
Она обращалась к худому парню, явственно выходцу из Центральной Америки, который только закончил наполнять сумку на ближайшей кассе. Даниэль молча отправился выполнять поручение.
– Как там на улице? – поинтересовалась Су.
– Теплеет.
– Весна с каждым годом становится все короче.
– Просто не говорите. Еще только апрель, а я уже включаю в машине кондиционер.
Су участливо покачала головой. Досадно все-таки, что планета умирает. Воздух вокруг наполнился ароматом еды, кражу которой в данный момент осуществлял Патрик. У женщины зазвонил телефон, и он шагнул в сторонку, чтобы не мешать разговору. Вернулся Даниэль и вручил ему пачку салфеток из вторсырья, толщиной никак не меньше пары сантиметров. В ответ на благодарность паренек смущенно кивнул.
– Счастливо! – одними губами проговорил Патрик работнице за стойкой.
– Вам тоже! – в такой же манере ответила Су, прикрыв динамик микрофона.
Без дальнейших церемоний мужчина покинул супермаркет. Снова на халяву. Останови его кто-нибудь – что, впрочем, было весьма маловероятно, – он просто сказал бы, что заплатил в кафе. И ему, несомненно, поверили бы. Даже одна мысль, что он промышляет магазинными кражами, была невозможна. Белый мужчина со стрижкой за сотню долларов, в итальянском костюме за две тысячи, с уверенной походкой и горделивой осанкой – такие магазинными кражами не промышляют.
В багажнике у Патрика была припасена запечатанная бутылка «Сантори», однако он решил, пускай уж пока продолжает выдерживаться. Устроившись на водительском сиденье, он включил на магнитоле квинтет для кларнета и струнных Моцарта и аккуратно разложил на коленях салфетки. Стоило ему открыть контейнер, и салон БМВ немедленно наполнился ароматом специй с другой стороны земного шара. Курица еще была теплой. Мужчина взял кусочек и запил его водой из бутылки за три доллара.
Порой он задумывался, какое странное зрелище собой представляет, удовлетворенно поглощая ланч в машине, – ну вылитый пассажир первого класса в полете над Атлантикой. Впрочем, маловероятно, что его здесь вообще замечали. Порой появлялся закончивший смену работник супермаркета, но эти-то только и желали, что смыться поскорее. Лишь однажды отец обучал здесь дочку хитростям параллельной парковки на броской «Джетте». Клевавший курицу под пармезаном Патрик играл роль благодарной публики, и когда девчушка справилась с третьей попытки, он показал ей большой палец.
Сидя в одиночестве за едой, не испытывая особого аппетита и по-прежнему ощущая боль в ноге, Патрик задумался об услышанном прошлой ночью голосе. Давненько Габи к нему не обращалась. Несколько недель уж точно. В дни после ее смерти два года назад он слышал ее постоянно, зачастую несколько ночей кряду. Однажды, полагал он, голос исчезнет совсем. Ему придется просматривать старые видеозаписи, если захочется услышать его. Вот только это будет уже не то. Совсем не то.
Пока же, тем не менее, голос оставался. Дочь жила у него в памяти, и удивления это совершенно не вызывало. Ведь ближе Габриэллы в жизни Патрика никого и не было. Отнюдь не по его сознательному выбору. Просто так получилось. Габи была таким милым, таким прекрасным ребенком. Бывало, он катил ее в коляске по Сентр и наблюдал, как лица прохожих озаряются радостью, стоило им встретить ее улыбку. Первые двенадцать лет дочери выдались одним долгим погожим деньком. Ей все давалось легко. Друзья и школа. Скрипка. Футбол и танцы. Если истерики и хандра и случались, Патрику они не запомнились.
Изменения начались в тринадцать лет. Внезапно Габи стали одолевать внезапные смены настроения, мечущиеся между продолжительными приступами плача и едва ли не истеричным воодушевлением. У нее развились скрытность и подозрительность. Отношения с матерью, Лили, обрели откровенно токсичный характер. На прикосновения Патрика она реагировала, словно подвергаемая регулярным избиениям собака. С трудом веря в происходящее, сгорая от стыда, он вдруг обнаружил, что избегает общества собственной дочери.
Поначалу они с женой относили перемены на традиционные потрясения полового созревания. Однако все это оказалось лишь цветочками. Питаться Габи стала лишь спорадически. Под ее кроватью обнаружились пустые винные бутылки. А потом последовали прижигания: ни с того ни с сего девушку охватила навязчивая идея, будто у нее секутся концы волос, и она решила бороться с напастью, плавя их зажигалкой. С тех пор дом периодически наполнялся вонью паленых волос. Они могли ужинать или смотреть телевизор, и вдруг, словно привидение, вплывал запах. Конфискация спичек и зажигалок ничего не давала. Патрик и Лили жили в постоянном страхе, что дочь сожжет себе голову, а то и весь дом. Они боролись с ней, наказывали ее, наивно полагая, будто это всего лишь плохое поведение, что все эти выходки Габи способна контролировать, в то время как это были первые симптомы болезни, в конце концов и прикончившей ее.
За лечение взялись лишь после четырнадцатилетия. Сменили с полдесятка психотерапевтов, настолько же благожелательных, насколько и неэффективных. Консультанты ловко жонглировали терминами вроде «депрессия», «компульсивное побуждение», «формирование идей», но были совершенно не способны добраться до сути проблемы. Тогда последовала череда психиатров с их чудодейственными средствами. «Эсциталопрам», «Лоразепам», «Клоназепам» – названия, словно позаимствованные из заклинаний какого-нибудь фэнтези-романа. Таблетки делали Габи сонной и послушной, вызывали сухость во рту, запоры и нарушения цикла месячных. Единственное, чего они не делали, – не приносили улучшения.
Ей исполнилось шестнадцать, когда она открыла для себя горько-сладкое спасение в опиоидах. Лили получила травму на занятиях кроссфитом, и примерно в то же время Патрик лечил зубы, что привело к избытку болеутоляющих препаратов в доме. Причем оба ими не пользовались – он глушил боль выпивкой, жене вполне хватало врожденной выносливости.
Они выкинули все остающиеся рецепты, но к тому времени было уже поздно. Дочь распробовала запретный плод. Раздобыть пилюли для нее не составляло особого труда. На протяжении нескольких месяцев Патрик и Лили понятия не имели о происходящем, ослепленные внезапно наступившей безмятежностью Габи. Однако ее рецепторы становились все прожорливее – предложение не удовлетворяло спрос. А потом последовал провал у Скотти Пэрриша, и отрицать действительность стало уже невозможно. Габи уносило все дальше и дальше. Она могла спать целыми днями, а потом не спать вовсе. «Еще! – требовал ее изголодавшийся мозг. – Еще!»
