Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"
Автор книги: Стивен Кинг
Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 175 (всего у книги 342 страниц)
Лэм ждал продолжения.
– По-моему, это был Джед Моди.
* * *
Луиза стащила балаклаву с головы неизвестного.
С того места, где стоял Мин, лицо открылось ему в перевернутом виде, но он немедленно понял, кто перед ними.
– Черт!
– Да уж…
Им, помимо всего прочего, вообще не следовало находиться тут в этот час.
Теперь обоим предстояло как следует обдумать предстоящие показания.
* * *
Когда Лэм выехал с парковки, дождь уже начинал стихать. Ривер смотрел прямо перед собой, сквозь М-образный просвет, оставленный предыдущим взмахом дворников. Спрашивать, куда они едут, было излишним. Они ехали в Слау-башню. Куда еще?
Футболка вся в крови. И мысли – в крови.
– Ты вообще соображал, что делаешь? – спросил Лэм.
Любой разбор полетов после того, как подстрелили агента, обещал быть продолжительным и малоприятным занятием…
– Я Хобдена пас, – ответил Ривер.
– Это-то я понял. Зачем?
– Затем, что он как-то связан с тем пацаном. С тем, который…
– Я знаю, какого пацана ты имеешь в виду. С чего ты это взял? Потому, что он якшается с недонациками?
Ривер почувствовал, как под напором Лэма все его догадки рассыпаются в пыль.
– Как вы меня нашли? – спросил он.
Они затормозили перед «зеброй». Ватага подростков с поднятыми капюшонами не спеша переходила дорогу.
– Говорю же, звоночки и мигалочки. Стоит кому из Конторских промелькнуть в какой угодно базе данных, полицейской или больничной – не важно, как тут же начинаются такие бубенцы и дудки, что твой оркестр народных инструментов. Это, по-твоему, называется скрытым наблюдением? К тому же с таким имечком, как у тебя… Мать моя, да вас на всю страну наберется от силы четверо!
– Вам сообщили из Парка?
– Еще чего! Думаешь, меня держат в курсе всех событий?
– Как же тогда?
– Слау-башня, может, и не на переднем крае, но мы тоже можем кое-чем похвалиться… – Зажегся зеленый, и Лэм тронул машину с места. – Коммуникабельность у него, конечно, на уровне камышовой жабы, но свое компьютерное дело он знает.
Коммуникабельность на уровне камышовой жабы. Ривер представил себе какую-то параллельную реальность, в которой Джексон Лэм полагал, что данное определение не подходит в первую очередь ему самому.
– Что-то слабо верится, чтобы Хо сделал вам одолжение, – сказал он и, подумав, справедливости ради прибавил: – Да и вообще кому-либо.
– Какие уж там одолжения. Просто ему хотелось получить от меня кое-что взамен.
– А что?
– Что вечно хочет Хо? Информации. В данном случае это был ответ на один вопрос… ответ, в поисках которого он весь извелся.
– А конкретно?
– По какой причине он оказался в Слау-башне.
Время от времени Ривер и сам задавался этим вопросом. Хотя по большому счету ему было все равно. Тем не менее он им задавался.
– И вы ему рассказали?
– Нет. Зато я дал ему ответ на другой вопрос, терзавший его ненамного меньше первого.
– А именно?
Лицо Лэма выражало не больше эмоций, чем лицо Бастера Китона[415]415
Джозеф Фрэнк Китон (1895–1966) – американский комедийный актер, звезда немого кино.
[Закрыть].
– Я рассказал ему, по какой причине сам оказался в Слау-башне.
Ривер открыл было рот, чтобы спросить, но тут же и закрыл.
Свободной от руля рукой Лэм вытянул сигарету.
– Думаешь, Хобден – единственный ультраправый идиот на всю страну? Или он просто первый, кто пришел тебе в голову в самый распоследний момент?
– Он, насколько мне известно, единственный, за кем в течение двух суток вели наблюдение два оперативника.
– Так ты теперь у нас оперативник? Мои поздравления. А то мне почему-то казалось, что ты завалил аттестацию.
– Идите в жопу. Я там был. Я своими глазами видел, как ее подстрелили. Знаете, каково мне было?
Лэм повернулся и пристально посмотрел на него из-под полуприкрытых век, и Риверу вдруг вспомнилось, что бегемот считается одной из самых опасных тварей на свете. При всей бегемотовой толщине и неуклюжести злить его благоразумнее всего с борта вертолета. А не сидя с ним в одной машине.
– Ты не просто видел это своими глазами, – ответил Лэм, – ты еще кругом в этом и виноват. Гениальная была идея.
– Вы что, думаете, я специально все это подстроил?
– Я думаю, у тебя просто не хватило ума вовремя остановиться. А если у тебя даже на такое не хватает ума, то кому ты тогда вообще нужен? – Лэм резко переключил передачу, словно бросился в рукопашную. – Если бы не ты, она сейчас спокойно спала бы в собственной постели. Или еще в чьей-нибудь. И не думай, что я не замечал, как ты на нее поглядываешь.
Машина, рыча, катилась вперед.
– Она сказала, что она наседка, – произнес Ривер и сам не узнал своего голоса.
– Чего-чего?
– Что ее заслали в Слау-башню специально. Присматривать за мной.
– А она тебе это сказала до того, как словить пулю в башку, или уже после?
– Сволочь…
– Отставить, Картрайт. Значит, так вот прям и сказала, да? Что ты прям пуп земли, да? Прими телеграмму-молнию: это не так.
На один головокружительный момент Ривер перестал ощущать что-либо, кроме звона в ушах и пульсирующей боли в обожженной вчера руке. Все произошло на самом деле, даже слова Сид: «Меня послали присматривать за тобой, Ривер. Тебе об этом знать не положено». Все произошло. Слова были произнесены.
Но что именно они означали – оставалось загадкой.
* * *
Китайский ресторан выглядел заброшенным и в рабочие часы, а уж сейчас-то определенно был закрыт. Лэм припарковался на противоположной стороне, и, переходя через дорогу, Ривер заметил проблеск света в одном из верхних окон.
Должно быть, просто отражение высоток «Барбикана».
– Зачем мы сюда приехали?
– У тебя дела где-то еще?
Ривер пожал плечами.
– Значит, так, Картрайт, – сказал Лэм, – нам с тобой обоим известно, что тебе ровным счетом ничего не известно. Это, однако, не означает, что Риджентс-Парк тебя сейчас не ищет. – Он первым обогнул здание и подошел к знакомой обшарпанной двери. – Не поручусь, что здесь тебя искать не станут, но во всяком случае – не в первую очередь.
Войдя внутрь, они немедленно почувствовали, что встретившая их тишина воцарилась здесь только что.
Ривер не знал, как они это определили, он знал лишь, что оба почувствовали то же самое. Воздух и темнота все еще хранили колебания, как вилка камертона. Кто-то – возможно, не один – прекратил телодвижения за миг до их появления; кто-то поджидал наверху.
– Стой здесь, – хрипло шепнул Лэм.
А затем быстро, бесшумно и невесомо стал подниматься по лестнице. Как ему это удается? Словно видишь, как давно привычное дерево вдруг меняет очертания кроны.
Ривер двинулся следом.
Двумя пролетами выше он наконец его догнал, и здесь их глазам предстала картина, к началу которой они опоздали: на межэтажной площадке лежал Джед Моди – мертвее мертвого, в наполовину стянутой с лица балаклаве.
Над ним, тремя и пятью, соответственно, ступеньками выше, сидели Мин Харпер и Луиза Гай.
– Если у вас возникли разногласия, – сказал Лэм, – я мог бы поговорить с кадрами. Организовали бы разъяснительную беседу, посредничество. – Он носком ботинка потыкал Моди в предплечье. – Сворачивать коллеге шею без предварительного согласования с непосредственным начальником – эта хрень пойдет вам в послужной список.
– Мы не знали, что это он.
– Так себе оправданьице, – заметил Лэм.
– Он был при стволе.
– Уже лучше. – Лэм оглядел сидящих на лестнице и добавил: – И стволом этим он сегодня воспользовался, если вам от этого полегчает. А именно – подстрелил Сид Бейкер.
– Сид?!
– Боже, она…
В этот момент к Риверу наконец вернулся дар речи:
– Она жива.
– Во всяком случае, была двадцать минут назад, – уточнил Лэм, присев над Моди и обшаривая его карманы. – Когда случилось?
– Минут десять назад.
– Может, пятнадцать.
– И вы, значит, сидите и ждете, пока все само собой как-нибудь рассосется, так, что ли? Кстати, что вы здесь вообще делали?
– Мы были тут, через дорогу.
– В пивной.
– А снять номер в гостинице – совсем не по карману? – Лэм вытащил у Моди из кармана мобильный. – Ствол где?
Харпер указал себе за спину.
– Он собирался его применить?
Харпер и Гай переглянулись.
– Так, – сказал Лэм, – давайте сразу договоримся и уясним себе, что вас сейчас не в суде допрашивают. Он собирался применить оружие или нет?
– Оно у него было.
– Он не то чтобы прямо наставил его…
– Думаю, вам лучше будет несколько модифицировать свои показания по данному вопросу. – Лэм выудил из-за пазухи Моди потертый коричневый конверт. – Ах ты, сучонок…
– Он был у вас в кабинете.
– Он явно знал, за чем шел.
Глядя, как эти двое работают в контрапункте друг с другом, Ривер вдруг понял, что между ними теперь пролегло что-то, чего раньше не было. «Любовь или смерть?» – гадал он. Любовь под своим самым безыскусным прикрытием в виде торопливых обнимашек на лестнице или пьяного поцелуя взасос, а смерть – в обычном своем траурном прикиде. Одна из них спаяла этих двоих вместе. В памяти снова вспыхнула картинка: тротуар перед домом Хобдена в тот миг, когда оборвалось то, что зарождалось между ним и Сид Бейкер.
Ее кровь до сих пор у него на футболке. Возможно, даже в волосах.
– На нем была балаклава…
– На обычного нарика-домушника не похож…
– Но убивать-то его мы не планировали…
– Ну да, ну да, – подхватил Лэм, – сейчас прям самое время лить крокодиловы слезы и раскаиваться.
– Что в конверте? – спросил Ривер.
– Ты еще здесь?
– Конверт он взял у вас в кабинете. Что там внутри?
– Чертежи, – ответил Лэм.
– Чего-чего?
– Сверхсекретные планы, – пожал плечами Лэм. – Микрофильмы и все такое прочее. – Он вдруг нащупал что-то еще; в черном прикиде Моди карманов было больше, чем во фраке иллюзиониста. – Ах ты, сучонок… – повторил Лэм, но на этот раз в голосе его сквозила не злоба, а нечто граничащее с восторженным умилением.
– Что там?
На мгновение показалось, что Лэм собирается спрятать находку в складках своего плаща. Однако вместо этого он поднял ее на свет: короткий черный проводок, не длиннее разогнутой скрепки, на одном конце – головка размером с полгорошины.
– Жучок?
– Он поставил ваш кабинет на прослушку?!
– Или, – заметил Ривер, – собирался поставить на прослушку.
– После всего, что с ним сегодня приключилось, вряд ли установка жучка у меня в кабинете была для него приоритетной задачей, – сказал Лэм. – Нет, он заметал следы. Перед тем, как исчезнуть. – Он продолжал обыскивать тело. – Ого! Еще один мобильник?.. Ах, Джед, Джед, Джед… Ну на кой тебе второй телефон? Тебе и по одному-то не особо с кем было разговоры вести…
– Надо проверить историю звонков.
– Ну что бы мы без тебя делали? Сам бы я, разумеется, в жизни не додумался.
Держа в каждой руке по мобильному, Лэм большими пальцами принялся проворно жать на кнопки, а для самопровозглашенного луддита – даже слишком проворно.
– Хм… вот так сюрприз, – сказал он тоном, указывающим на обратное. – Этим практически ни разу не пользовались. Всего лишь один входящий.
Ривер чуть было не сказал: «Надо перезвонить», и лишь непоколебимая, железная убежденность, что именно этой реплики Лэм от него и ждет, заставила его прикусить язык.
Мин и Луиза, все еще сидевшие на ступеньках, помалкивали.
После короткого раздумья Лэм нажал еще несколько кнопок и поднес телефон к уху.
На другом конце ответили практически мгновенно.
– Боюсь, он сейчас не может подойти к телефону, – сказал Лэм. А потом добавил: – Нам нужно поговорить.
11По тихой улочке в Ислингтоне – там, где к каждой парадной двери, будь то под стражей колонн или под витражным оконцем над притолокой, ведут каменные ступени, – шел Роберт Хобден в широкополом плаще, развевающемся на ночном ветру. Время было за полночь. Некоторые дома были окутаны темнотой, в других из-за плотных штор выбивался свет, и Хобдену представлялся звон столового серебра и бокалов, сдвинутых вместе под конец тоста. Пройдя улицу до половины, он нашел нужный ему номер.
В доме горел свет. Воображение снова нарисовало картину неторопливой беседы по окончании прекрасно прошедшего званого ужина; сейчас, должно быть, уже подали коньяк. Но это не имело никакого значения: гори или не гори в доме свет, он все равно позвонил бы в дверь, причем так и давил бы на звонок до тех пор, пока ему не откроют. На это ушло меньше минуты.
– В чем дело?
Это произнес лощеный тип с зачесанными с высокого лба назад волосами. Острым взглядом карих глаз он буравил Хобдена. Темная пиджачная пара, белая сорочка. Дворецкий? Возможно. Это не имело значения.
– Мистер Джадд дома?
– Час довольно поздний, сэр.
– Представьте себе, я в курсе. Он дома?
– Как о вас доложить, сэр?
– Хобден. Роберт Хобден.
Дверь затворилась.
Хобден повернулся и посмотрел на улицу. Дома на противоположной стороне словно кренились вперед – оптический эффект, создаваемый их вышиной, а над ними, на фоне бархатного задника, неслись облака. Сердце билось на удивление ровно. Совсем недавно он впервые столкнулся со смертью лицом к лицу, однако сейчас на него сошло какое-то успокоение. Возможно, он был спокоен именно потому, что уже посмотрел смерти в глаза и еще одна встреча с ней сегодня представлялась маловероятной. Чисто статистически.
Он не знал наверняка, собирался ли злоумышленник убить его. Все произошло как-то скомканно – вот он расхаживает по комнате в ожидании звонка, который так и не поступил, а вот уже неизвестный в черной маске резким шепотом требует его ноутбук. Он, должно быть, воспользовался отмычкой. Резкие звуки, ощущение паники, незваный гость размахивает пистолетом, и вот уже новое вторжение, еще один неизвестный, и потом все они каким-то образом очутились на улице, и кровь на тротуаре, и…
Хобден бросился наутек. Он не знал, кого пристрелили, и знать не хотел. Он побежал. Когда он в последний раз бегал? В те времена, когда у него еще случалась необходимость срочно куда-то попасть, он брал такси. Так что вскоре он выдохся, а легкие готовы были разорваться, но он все бежал, и подошвы, будто две камбалы, шлепали по тротуару, и каждый шлепок их отзывался содроганием через все тело, вплоть до зубов. Свернул за угол, за другой и, хотя бог знает сколько прожил в лондонском подвздошье, почти сразу же заплутал. Обернуться назад он не смел. Не мог отличить звука своих шагов от воображаемого звука шагов возможного преследователя; две звуковые петли сплетались, как олимпийские кольца.
Наконец, в изнеможении, он притулился в дверном проеме какой-то лавки, где прятались обычные запахи города: грязь, прогорклый жир, окурки и неизменный, неизбывный душок не дотерпевшего до дому пьянчуги. И только тогда уверился, что его не преследуют. Вокруг не было ни души, только ночные лондонские призраки, что появляются в тот час, когда добропорядочные граждане давно спят в своих постелях, в тот час, когда открывается сезон на любого оказавшегося на улице.
– Огонька не будет, приятель?
Он сам удивился тому, с какой яростью у него вырвалось:
– Отвали нахер! Просто отвали, понял?
Что ни говори, но чокнутый полуночник всегда безошибочно определяет еще более чокнутого. Просивший огонька тут же испарился, а Хобден перевел дух, наполнив легкие коктейлем из тошнотворных запахов, и двинулся дальше.
Вернуться домой он сейчас не мог. А возможно, и никогда уже не сможет. Странно, но эта мысль его совсем не удручала. Не важно, куда идти, только не назад.
Однако, признаться, идти было особо-то и некуда. Каждому нужно место, где для него всегда открыта дверь. У Хобдена такого места не было. Все двери захлопнулись перед ним в день, когда его имя появилось в том списке; когда он впервые в жизни ужаснулся, увидев свою фамилию, набранную типографским шрифтом; когда из противоречивой публичной персоны он превратился в однозначного отщепенца; и все же, все же у него оставались еще одна-две щелки «для писем и газет», сквозь которые можно пошептать. Кое-кто оставался у него в долгу. Покуда бушевала буря, Хобден держал язык за зубами. Кое-кто решил, что он хранит молчание потому, что считает сохранение их репутации важнее сохранения своей. Никому и в голову не приходило, что, стань они жертвами того же остракизма, что и он, Хобден, все труды последних лет во имя их общего дела пошли бы насмарку.
Как ни пыталась либеральная элита выставить их дело в таком свете, оно не имело ничего общего с расизмом. Ничего общего с ненавистью или отвращением ко всему чуждому. Оно было исключительно делом свободы волеизъявления и становления национального самосознания. Делом неприятия тупиковой концепции мультикультурализма, которая вела в бездну…
Но сейчас у него не было времени на построение убедительных аргументов. Сейчас ему нужно было убежище. Кроме того, следовало продумать, как представить собственную позицию. Питер Джадд мог не отвечать на его звонки по телефону, но ему придется отреагировать на звонок в дверь.
Но, разумеется, Питер Джадд лично не открывал собственной двери. Во всяком случае, среди ночи, а скорее всего, и вообще никогда.
Дверь распахнулась, и снова появился лощеный тип:
– Мистер Джадд не принимает.
Отсутствие на этот раз «сэра» прозвучало многозначаще.
Хобден, однако же, не почел предосудительным придержать дверь мыском ботинка.
– В таком случае передайте мистеру Джадду, что завтра ему придется начать прием с утра пораньше, так как редакторы таблоидов любят, чтобы первая полоса была сверстана к обеду. Чтобы затем можно было приступить к действительно серьезным материалам. Ну, сами знаете, фотосессии с девочками, светская хроника…
Он убрал ногу, и дверь затворилась.
«Что они там о себе возомнили? – думал он. – Неужели и вправду решили, что я перекачусь на спину и задрыгаю лапками, пока они делают вид, что эту приблудную дворняжку никто не приглашал на порог?»
Две минуты; а может, три. Он не считал. Он снова смотрел на несущиеся куда-то облака, а нависшие крыши напротив снова грозили обрушиться.
После очередного открытия двери обмена репликами не состоялось. Лощеный просто сделал шаг в сторону, всем своим видом напоминая человека, которому выпало изображать «неприязнь» в шарадах после сытного ужина.
Хобдена провели в цокольный этаж мимо гостиной, из-за прикрытых дверей которой доносилось беспечное бормотание довольства. Он даже не помнил, когда в последний раз его приглашали на званый ужин, хотя имя его наверняка все еще всплывало в застольных беседах.
Внизу располагалась кухня размером примерно с квартиру Хобдена и с более тщательно продуманным интерьером: дерево и сверкающая эмаль, а по центру – островок из мраморного монолита величиной с гроб. Беспощадное верхнее освещение обнаружило бы малейшее пятнышко жира или каплю пролитого соуса, однако, несмотря на недавно завершенный ужин, здесь ничего подобного не наблюдалось; мерно гудела посудомойка, на прилавке аккуратным рядком выстроилось столовое стекло: все являло тщательно срежиссированную фотоиллюстрацию раздела «после вечеринки» из каталога-справочника по респектабельному быту. Со стальных крюков свисали сверкающие ковшики и сотейники, из которых каждый имел строгое предназначение: для варки яиц, для приготовления болтуньи и так далее. На полке разместился ряд бутылок с оливковым маслом, расставленных согласно регионам-производителям. Глаз у Роберта Хобдена был по-прежнему журналистский. В зависимости от того, кто был героем профильного очерка, весь этот антураж можно было представить либо как истинное подтверждение добропорядочной обывательской стабильности, либо как заказанный одним махом по почте реквизит, призванный именно такое впечатление создать. Однако очерков он теперь не писал. А если бы и писал, то их нигде бы не печатали.
Лощеный стоял в дверях, явно не желая оставлять Хобдена без присмотра и не скрывая этого.
Хобден прошел в дальний конец помещения, оперся задом на мойку.
Очерков он больше не писал, но если бы писал и если бы хозяин дома был героем такого очерка, то начать следовало бы, несомненно, с имени. Питер Джадд. Или Пи-Джей, как его называют близкие друзья и все остальные. Всклокоченный и моложавый для своих сорока восьми лет, с лексиконом, полным архаических восклицаний вроде «сущий вздор!», «ерундистика!», «лопни мои глаза!», Питер Джадд давно и прочно занял нишу вполне безобидного правака старой закалки (чем снискал популярность у широких британских масс, державших его за прикольного юродивого), а чтобы обеспечить себе доход помимо депутатского, стал платной затычкой в каждой медийной бочке; и любимцем публики в жюри конкурсов и телевикторин, поскольку это гарантировало снисхождение к таким невинным шалостям, как перепихи с нянькой собственных детей, сокрытие доходов от налоговой в особо крупных размерах и доведение до истерики лидера собственной партии внезапными репризами. «Прекрасное, черт побери, местечко! – заявил он как-то во время официального визита в Париж. – Возможно, в следующий раз за него и стоит повоевать». Однако далеко не все те, кому доводилось с ним работать, считали его туповатым клоуном, а те, кому доводилось наблюдать его в припадке гнева, подозревали в нем дальновидного и хитрого политика, но в общем и целом Пи-Джей вполне комфортно расположился в образе, который либо создал для себя сам, либо имел от рождения: непредсказуемый крендель с всклокоченной шевелюрой и великом. Он с такой прытью ворвался на кухню, что лощеный тип поспешно отскочил в сторону, чтобы не смели ненароком.
– Роберт Хобден!
– Пи-Джей.
– Роберт… Роб… Роб! Как поживаешь, старина?
– Все путем, Пи-Джей. Ты как?
– Ох, прости… Себастьян, будьте любезны принять у Роберта плащ.
– Я ненадолго.
– Достаточно надолго, чтобы снять плащ! Вот и ладушки, и чудненько… – Последние слова были адресованы лощеному типу, которого, очевидно, звали Себастьяном. – А теперь можете нас оставить.
Кухонная дверь затворилась. Пи-Джей продолжил тем же самым тоном:
– Ты совсем уже? Какого хера ты сюда приперся, мудило ты многогрешное?
* * *
Это вызвало воспоминания о тех суровых временах, когда с задания можно было не вернуться. Он-то, разумеется, всегда возвращался, но были и те, которым не удавалось. Зависело ли это от задания или же от конкретного человека – можно было только гадать.
Сегодня он планировал вернуться. Тем не менее – одно тело на полу, другое на больничной койке… Довольно многочисленные потери, учитывая, что никакой операции не проводится.
Встреча была назначена у канала, там, где обрывается пешеходная дорожка, а вода исчезает под сводами длинного туннеля. Лэм выбрал данное место потому, что количество подходов сюда было ограничено, а Диане Тавернер он не доверял. По этой же причине сам он явился загодя. Второй час ночи был на исходе. Четвертинка луны то и дело выглядывала из-за проплывающих облаков. В доме на противоположном берегу горели все окна, во всех трех этажах, а из сада доносились разговоры и смешки курильщиков. Кто-то устраивал вечеринки посреди рабочей недели, а Джексон Лэм тем временем вел счет потерям из числа собственных сотрудников.
Она появилась со стороны Энджела, возвестив о своем приближении перестуком каблучков по дорожке.
– Ты один?
Он широко развел руками, словно иллюстрируя необъятный идиотизм вопроса; при этом рубашка выпросталась из штанов, и ночной холодок царапнул брюхо.
Она смотрела мимо, на поросший деревьями откос, поверх которого шла дорога. Затем снова перевела взгляд на него:
– Что за игры? Что все это означает?
– Я одолжил тебе сотрудника. А теперь она в больнице.
– Я в курсе. Мне очень жаль.
– Ты сказала «начальная школа». Чуть сложнее заточки карандашей. В результате она поймала пулю в голову.
– Послушай, Лэм, то задание – вчерашнее дело. Я не понимаю, какое оно имеет отношение к тому, что с ней произошло…
– Не трудись. Ее подстрелили у Хобдена на пороге. Джед Моди подстрелил. Намеренно или нет – другой вопрос. То есть ты не только одалживаешь моих сотрудников, но и ведешь подрывную деятельность на моей территории. Ты дала Моди мобильный. Что еще? Чего ты ему наобещала? Путевку в светлое будущее?
– Перечитай устав, Лэм. Ты отвечаешь за Слау-башню, и, видит бог, никому в голову не придет покушаться на твою зону ответственности. В то время как я возглавляю оперативное управление, а это значит – распоряжаюсь штатными сотрудниками. Всеми сотрудниками. Включая твоих и чьих угодно, понятно?
В ответ Джексон Лэм пернул.
– Господи, какой же ты все-таки омерзительный тип.
– Да, мне говорили, – сказал он. – Хорошо. Понял. Это не моего ума дело. А как насчет трупа у меня на лестнице? Может, мне следует вызвать Псов?
Если до сих пор ему не удавалось завладеть ее вниманием, то теперь, несомненно, удалось.
– Моди?
– Ага.
– Мертв?
– Как птичка додо.
На другом берегу кто-то из курильщиков рассказал особенно уморительный анекдот. Водная гладь канала рябила под ветром.
– Если тебе понадобился субподрядчик, – сказал Лэм, – то следовало выбирать аккуратнее. Моди? Нет, серьезно? Да он и будучи в полной-то форме никогда не был в форме. А с тех пор как он был в полной форме, прошло немало времени.
– Кто его?
– А вот, кстати, хочешь посмеяться? Он просто споткнулся.
– Прибереги это для беседы с Ограничениями. Только не советую предлагать им посмеяться.
Лэм запрокинул голову и зашелся беззвучным хохотом. Тени листвы порхали по его трясущимся щекам. Он сейчас походил на персонажа какого-то из полотен Гойи.
– Мило. Очень мило. Ограничения, говоришь? Отлично. Значит, вызываем-таки Псов? Ну, была не была. О, злая смерть… А может, вообще – полицию? У меня, кстати, и мобильник при себе имеется.
Он ухмыльнулся ей в лицо. Зубы его, разных форм и размеров, блеснули слюной.
– Ладно.
– Или лучше прямо в медэкспертизу, а? Это по их части вроде?
– Лэм, я тебя поняла.
Он принялся рыться в карманах штанов, и на одно жуткое мгновение ей показалось, что он расстегивает ширинку, но вместо этого он выудил пачку «Мальборо». Зубами вытащил сигарету и, словно вспомнив о чем-то, протянул пачку ей.
Сигарету Тавернер взяла. Дружелюбные жесты следует принимать. Это способствует налаживанию отношений. Обеспечивает союзников в дальнейшем.
Разумеется, люди, проводившие с ней этот инструктаж, не имели в виду Джексона Лэма.
– Ну, – сказал он, – рассказывай.
* * *
– Взаимно рад тебя видеть, Пи-Джей.
– Совсем последние мозги растерял?
– Ты не отвечаешь на мои звонки.
– Разумеется, не отвечаю – я не самоубийца. Кто-нибудь видел, как ты входил?
– Без понятия.
– Что значит «без понятия»? Ты вообще соображаешь, что говоришь?
– То и говорю, что соображаю! – взвился Хобден.
Что-то металлическое в кухне отозвалось тонким протяжным звоном.
Это дало Пи-Джею секунду на раздумье или возможность притвориться, что он задумался.
– Ладно, – сказал он. – Хорошо. Ладушки. Ну и дела. Полагаю, у тебя есть веские основания.
– На меня было покушение, – ответил Хобден.
– На тебя? Ага. Так. Боже мой. Ну мало ли всяких фанатиков-отморозков? Ты, в конце концов, не самая популярная нынче личность…
– Не фанатики, Пи-Джей. Органы.
– Органы?
– Заказное политическое убийство.
При этих словах публичная маска снова слетела с Пи-Джея.
– Что ты несешь, мудило? Что у тебя там стряслось? Чуть не задавили на переходе? У меня, между прочим, гости, Хобден. У меня наверху сидит министр, мать ее, культуры, у которого способность к концентрации – на уровне гнуса, так что мне некогда тут…
– Это органы. За мной вели наблюдение. Один вломился ко мне домой, с оружием и… В общем, кого-то пристрелили. Если не веришь, включи новости. Хотя нет, новости включать бесполезно, это пойдет под эмбарго по грифу «Д». Можешь звякнуть министру внутренних дел – он будет в курсе. Кровь на тротуаре. Прямо у меня на пороге.
Пи-Джей прикидывал в уме вероятность того, что все на самом деле так и было, относительно вероятности появления Хобдена у него на кухне.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Но, Роберт, ты ведь живешь в самой жопе города. У вас там ограбления и кражи со взломом случаются чуть ли не раз в неделю. С чего ты взял, что здесь что-то иное?
Хобден покачал головой:
– Ты меня не слушаешь.
Он снова покачал головой. Всей истории он не рассказал. Про то утро «У Макса», про пролитый кофе… Тогда это выглядело ничего не значащим случайным совпадением, однако после появления у него в квартире вооруженного типа в черном Хобден прокрутил в голове всю цепочку происшествий и пришел к заключению, что случившееся сегодня вечером было некой кульминацией, а вовсе не изолированным инцидентом. Когда он, собираясь покинуть кафе, подобрал со столика связку ключей, брелок-флешка выпал из держателя обратно на стол, чего раньше никогда не случалось. Почему он тогда уже не заподозрил неладное?
– Они пытались похитить мои файлы. Они хотят знать о степени моей осведомленности.
При этих словах лицо Пи-Джея приобрело серьезное выражение, совершенно незнакомое представителям широкой общественности.
– Какие еще файлы?
– Им это не удалось. Они скопировали содержимое флешки, но только…
– Хобден, что у тебя в этих, мать их, файлах?
– …это обманка. Там просто цифры. Если повезет, они подумают, что это шифр, и попусту потратят время на…
– Что. Именно. В этих. Файлах.
Хобден поднес руки к лицу, вгляделся. Руки дрожали.
– Видишь? А ведь я сегодня едва не погиб. Меня могли пристрелить.
– Укрепи меня, Боже…
Пи-Джей принялся рыскать по шкафам, интуитивно полагая, что где-то на кухне обязательно должно быть спиртное – иначе какой в ней вообще смысл? Обнаружилась бутылка водки. Для готовки она, что ли? Интересно, что-то и вправду готовят с водкой? Бормотал ли он это вслух или кричал на языке жестов, разыскивая стакан, а затем щедро плеская в него водки?
– Итак, – сказал он, вручая стакан Хобдену. – Что там в твоих файлах? Списки имен? – Здесь у него вырвался внезапный лающий смешок, который обожали телезрители. – Ну, моего-то имени там в любом случае нет. – В лае звучала готовность куснуть. – Не так ли?
– Никаких имен. Ничего такого.
Это уже была хорошая новость, однако требовались пояснения.
– Так о чем мы тогда вообще говорим?
– Пятерка проводит спецоперацию, – сказал Хобден. – Я давно это знал. Вернее, не то чтобы прямо-таки знал – догадывался, что что-то назревает, но что именно – не знал.
– Черт возьми, можно чуть более внятно?
– Однажды я сидел в «Рубеже». Еще в том году…
– Тебя туда до сих пор пускают?
Короткий прилив злобы.
– Я оплатил свои взносы. – Он допил водку и протянул стакан за добавкой. – В тот вечер там была Диана Тавернер с одним своим приятелем-журналистом из леваков.
– До сих пор не знаю, что тревожит меня больше, – сказал Пи-Джей, наполняя стакан Хобдена, – то, что в МИ-пять всем заправляют бабы, или то, что это известно всем и каждому. Ведь, если не ошибаюсь, одно время это называлось секретной службой.
Хобден никак не отреагировал, потому что уже слышал эту хохму на каком-то ток-шоу.
– Тогда шли выборы в Европарламент, на которых БНП показала неплохой результат, помнишь?
