Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 301 (всего у книги 342 страниц)

Кофе в постель

Сейчас

Саттон открыла глаза. Вид был ослепительный: слева от нее мужчина, а справа в окне – Эйфелева башня, как на открытке.

Ты же хотела новую жизнь. Ты ее и получила. Начала сначала. И с восхитительного секса, сестренка, вот так-то.

Падение с высоты не заставило себя ждать. Саттон-Жюстин одновременно ненавидела себя и была в восторге от секса с новым человеком, в чужой постели, в чужом, но слишком знакомом городе.

Константин почувствовал, что она заворочалась, и властно положил руку ей на бедро. Саттон затихла, и он снова уснул.

Она тоже закрыла глаза, отгородившись от реальности, и стала думать об Итане.

Это нехорошо, она понимала. Нельзя думать о другом, когда лежишь с мужчиной в постели, это нездоровая привычка. Но в последнее время, похоже, она часто поступала неподобающе.

Поначалу они были счастливы. Саттон вспомнила, как рассказывала матери об их счастливой жизни.

«Мы так счастливы. Так счастливы. Очень-очень. Мы идеально подходим друг другу. Оба писатели, творческие личности. У нас одинаковый график – мы оба любим писать с утра, любим засиживаться допоздна, смотреть фильмы и телесериалы. Любим боевики и презираем фильмы ужасов. Мы читаем разных авторов, поэтому можем открывать друг другу новые идеи. Деньги? Ну, не хочу хвастаться, у него их много, но знаешь, мама, у меня тоже. Может, не так много, как у него… Ладно, мама, если я открою тебе секрет, ты поклянешься ничего не говорить? На самом деле на последней книге я заработала больше его. Просто такова природа коммерческой литературы. Жанровые писатели всегда считались вульгарными, потому что мы на самом деле зарабатываем деньги на своем творчестве. Только никому не говори, что я это сказала. Обещаешь?

Да, он любит меня, мама. Правда любит.

Да, он знает.

Да, я ему сказала.

Ой, ну хватит. Мне пора».

Ее мать. Возможно ли хоть раз поговорить с ней нормально, с любовью? Она вечно копается в прошлом. Угрожает и уговаривает.

Однажды, будучи измученным жизнью подростком и нуждаясь в сочувствии, Саттон выдумала историю для своих друзей. Она призналась, что Шивон Хили, которую она называла матерью, ей не родная. Саттон понятия не имеет, кто ее настоящая мать. Конечно, в свидетельстве о рождении была фамилия, но эта женщина оставила Саттон у двери пожарной части в Индиане и не вернулась. Повзрослев, Саттон провела расследование и узнала, кто ее биологическая мать. Она разыскала ее, увидела ее новую шикарную жизнь с шикарным мужем и тремя шикарными детьми в шикарном доме с двумя шикарными машинами и проклятой шикарной собакой и поняла, что никогда в эту жизнь не впишется.

Поэтому она вернулась домой, в далеко не шикарный трейлер, к своей приемной матери Мод (та еще не сменила имя на Шивон), которая находилась в поиске очередного мужа и нуждалась в деньгах, поэтому обманула систему, чтобы ей разрешили взять приемного ребенка. Эта незамысловатая Мод курила сигареты «Пэлл-Мэлл» и пила водку в банках из-под кока-колы, потому что, по ее мнению, после водки не пахнет, и ее босс в «Крогере» не догадывался, что она заявляется в магазин навеселе.

Было забавно притворяться человеком из другого мира, но весть об этой истории дошла до Мод, и она просветила друзей Саттон и их родителей, а дочь наказала за ложь.

И все же Мод была лишь жалким подобием настоящей, любящей, доброй, нежной, понимающей матери. Когда у Саттон возникало желание поговорить с настоящей матерью, на ум приходила тетя Джозефина – двоюродная сестра Мод, которая прилетела спасать Саттон, после того как Мод по решению суда отправили на принудительное лечение за вождение в нетрезвом виде. Джозефина некоторое время воспитывала Саттон, следила, чтобы она была сыта, одета и имела крышу над головой, пока Мод не вышла из реабилитационного центра, не пошла в общество анонимных алкоголиков, не обрела Бога, не исправилась, не сменила имя на Шивон, не нашла парня по имени Джо с отличным двухэтажным домом, расположенным недалеко от Нэшвилла, и переехала к нему, пока он не успел передумать.

Никакой больше тети Джозефины. Никаких задушевных разговоров как с настоящей мамой.

Вместо этого… Джо. Урод Джо.

Шивон не знала, что Джо говорит Саттон за ее спиной, или не хотела знать.

Ох, ну хватит уже. Хватит об этом думать. Думай об Итане, а не об Уроде Джо и к чему привела неспособность твоей матери увидеть его подлинную суть.

Итан был хорош в постели. Потрясающе хорош. Он точно знал, что ее возбуждает и на какие кнопки надо нажимать, и никогда не упускал возможности довести ее до беспамятства.

Константин был неплох. Даже довольно хорош. Член немного шире, чем у Итана, и проникновение было слегка болезненным, и она не ошиблась насчет его длинных пальцев – они, как оказалось, способны на многое.

Как бы ни было неприятно это признавать, никто, кроме Итана, уже не будет для нее достаточно хорош. Итан был умопомрачительным в сексе. В старой поговорке о том, что главное не размер лодки, а волнение океана, была доля истины. Может, у Итана и не самый большой член на планете, но он умел им пользоваться.

В первый год знакомства Саттон ставила в своем дневнике маленькую точку каждый раз, когда они занимались сексом. Но точек стало так много, что она перестала вести учет.

На второй год она снова начала вести подсчеты и заметила, что их стало меньше. Третий год… Ну, тогда произошла первая стычка, они купили дом, да еще появилась та мелкая сучка, так что он вообще не в счет.

Потому что Итан неизбежно начал смотреть на сторону. Он был красив, остроумен, с приятным голосом и мозгами гения, и на конференциях, встречах с читателями и семинарах его постоянно обступали юные красотки, а он, в конце концов, просто мужчина. Как и все прочие, создан для того, чтобы оставлять свое семя в любой подходящей вагине.

Интересно, у него есть другие дети?

От этой мысли Саттон подскочила. Подступила тошнота. Саттон никогда не приходило в голову спрашивать или обвинять его. Итан всегда отрицал измены, за исключением одного раза, но она знала, что он лжет. В каком-то смысле это было так мило с его стороны – попытаться защитить ее чувства, не унижать откровенным признанием. Самое отвратительное произошло, когда Саттон лежала в больнице (будь она проклята) и мужа не пускали к ней целую неделю. Она находилась в плохом состоянии и ясно дала понять, что не хочет, чтобы он видел ее такой, и персонал прислушался. Когда она вернулась домой, под кроватью валялось нижнее белье. Красные стринги. Почти ничего, кроме ниточек и кружевного лоскутка. Такие может носить дорогая шлюха или какая-нибудь аспирантка с кафедры английского языка, желающая произвести впечатление на любимого писателя своей изобретательностью и раскованностью.

Саттон, конечно, не ждала, что он всегда будет принадлежать только ей. Но спать с другой женщиной в их постели, где они зачали ребенка, причем когда Саттон была в таком состоянии? Это просто бессердечно. Неужели он не может отвезти своих шлюх в отель? Неужели обязательно нужно тыкать этим Саттон в лицо? И все потому, что он не хотел покупать этот дом?

Хватит, прекрати немедленно. Все кончено. Все в прошлом. Это больше неважно. Неважно.

Саттон-Жюстин встала с постели, чтобы заварить чай. Оглянулась через плечо на привлекательного мужчину, спящего лицом в подушку; небрежно накинутая простыня закрывала твердые круглые ягодицы с ямочками и обтянутые молодой и гладкой кожей крепкие мышцы.

Она тихонько наполнила чайник. Итан остался позади. А ей надо смотреть вперед. Нельзя зацикливаться на прошлом. Если она не сумеет отпустить его, то озлобится и будет несчастной. Пришло время двигаться дальше, и они оба это знали. Пора освободить и его и себя.

За последние несколько недель она сделала несколько шажков, и отъезд на другой континент, конечно, провел жирную черту, но первый гигантский скачок произошел всего час назад, когда она позволила войти в себя другому мужчине. Саттон смотрела на незнакомца в своей постели, вспоминая, как его пальцы входили и выходили из нее, словно он играл на пианино, как губы ласкали ее грудь, как она предательски упивалась размерами члена, когда он входил в нее. Вместо того чтобы соблазнять нежно и умело, он взял ее с наскока. И ей это понравилось.

Должно быть, Константин почувствовал, что за ним наблюдают, или его разбудил звук закипающего чайника. Он перевернулся на спину, простыня с шелестом сползла в сторону. Его совершенно не волновала нагота. Саттон-Жюстин чуть плотнее запахнула халат. Константин потянулся, показав во всей красе твердый и готовый к действию член, и вытянул руку.

– Разденься и возвращайся в постель, Жюстин.

Один вдох. Другой. Его ленивая улыбка. Поставив чашку с чаем, Саттон развязала шелковую нить, удерживающую два треугольника ткани, и, бросив халат развеваться на мягком парижском ветерке, как лепестки на ветке вишни за окном, вернулась в постель.

Запоминающийся роман

Константин был ненасытен. Они занимались сексом еще дважды, и теперь у Саттон-Жюстин действительно все болело. Когда он приступил к четвертому раунду, уже садилось солнце, и она отстранилась. Ему это не понравилось, он немного поддразнил ее, назвав слишком нежным цветочком, потом буквально свалил с ног и бросил обратно на кровать, где заставил извиваться под ним, сначала от возбуждения, а затем от восхитительного, нелогичного удовольствия, что мужчина, которого она едва знает, одержал над ней верх.

Что угодно, лишь бы не думать. Что угодно, лишь бы не чувствовать. Она сделала ставку и проиграла, хотя в глубине души знала, что так и будет, ведь она не заслуживает ничего хорошего в жизни. Но сейчас она получала удовольствие от нового мужчины, пусть и знала по собственному опыту, что позже ощутит пустоту.

В конце концов он собрал свою одежду, небрежно обтерся краем простыни, бросил презерватив в унитаз и заявил, что ему пора уходить. Они договорились встретиться на следующий день. Когда он уходил, небо было пунцово-серым.

Саттон-Жюстин приняла душ, сменила постельное белье, поела сыра. Внезапно ею овладела одна-единственная мысль. Идиотка, надо было ехать с ним в отель. Теперь он знает, где ты живешь. Как ты могла быть такой дурой?

Все из-за шампанского. Она не умела пить, а лекарства усугубляли положение. На мероприятиях она всегда ограничивалась одним бокалом. А они в итоге распили целую бутылку шампанского, добавили ледяного «Сансерре» с парой сэндвичей крок-месье, а когда Саттон почувствовала тепло его губ на шее – деликатный безмолвный вопрос, – то, как обычно, забыла об осторожности и пригласила его домой.

Это была ее идея. Сомневаться не приходится. Накачавшись спиртным, она страстно желала Константина, хотела почувствовать, как его пальцы очерчивают контур ее бедер, хотела забыться с ним.

Едва дверь квартиры закрылась, он начал целовать Саттон в губы, сначала нежно, потом настойчиво, и что-то словно взорвалось у нее внутри. От безумного желания перед глазами все расплывалось.

Она уже не в первый раз ложилась в постель с незнакомцем. Просто за Итана она потом вышла замуж.

Она прекрасно провела время с Константином, но надо было работать. Вечером посвежело, в окно лился лунный свет, часы показывали десять, и Саттон отчаянно хотелось записать слова, что пришли в голову.

Закрутив в пучок мокрые волосы, она села за стол и открыла компьютер. А когда положила пальцы на клавиши, на краткий миг ей страшно захотелось открыть интернет-браузер и ввести свое имя. Посмотреть, что о ней говорят. Но она знала, что именно так ее и найдут. Об этом говорилось в одной книге, которую она читала. Ее автор выслеживал людей, скрывавшихся от тюрьмы или выплаты крупных сумм при разводе. Людей, инсценировавших свою смерть.

Первое правило: не вводи свое имя в поисковик.

Она захлопнула ноутбук. Выпила воды. После шампанского и секса ужасно болела голова. Похмелье после оргазма.

Она соблюдала все правила и этапы, чтобы исчезнуть. Несколько недель перед отъездом тщательно прокладывала путь, не испытывая ни малейших сомнений. Ей нужна была свобода, чтобы начать все сначала. Нужна была анонимность, которую давал этот город. Она больше не могла оставаться Саттон Монклер.

Но на случай, если ее и правда кто-то будет искать, например детектив или частный сыщик, она собиралась действовать по плану, найденному в одной книге. Этот трюк рекомендовали подвергшимся насилию женам, которым нужно было уйти от мужа. В своем ежедневнике Саттон оставила записку с номером телефона. Номер отдела по борьбе с сексуальными преступлениями полиции Нэшвилла.

Если вдруг ее будет искать полицейский, он сразу поймет, что она сбежала из-за бытового насилия. И перестанет искать. Ее оставят в покое. Она будет свободна.

Когда она записала этот номер, на долю секунды ей стало не по себе. Полиция могла заподозрить, что она исчезла не просто так. И обратит внимание на Итана. Превратит его жизнь в ад. Но он превратил в ад жизнь Саттон, так что око за око, вполне справедливо.

Мысль о его имени, о его лице, таком знакомом, вызвала странное чувство любви, смешанной с виной и ненавистью. Надо перестать думать о прошлом. Найти то, что поможет сосредоточиться на будущем.

Константин? Может быть, хотя едва ли она ждала от него что-либо, кроме секса. Вскоре он пропадет с горизонта, и она будет двигаться дальше. Жюстин Холлидей писала книгу в Париже, и книга станет хитом.

Она снова открыла ноутбук, вспоминая сцену из кафе. Посмотрела на сверкающую в ночи Эйфелеву башню. Перед ней открывался новый мир, затягивая в себя. Она увидела сорванные с парапета розы, почувствовала, как крепкие мышцы лошади бугрятся под ее бедрами, ощутила запах пота своих стражников – и ее унесло.

Прошлое выходит наружу

Тогда

В порыве вдохновения слова вылетали из-под пальцев, а мысли приходили быстрее, чем Саттон успевала их улавливать. Она тяжело дышала от умственного напряжения. Но продолжала, не желая переводить дыхание, лишь бы этот удивительный поток не прекращался.

Развевались флаги, бушевала битва, мечи рассекали воздух, из-под клинков брызгала кровь. Элла-Клер оторвала подол платья и бросилась бежать по полю – если она сумеет добраться до рощи, то будет в безопасности в объятиях лесных нимф, своей семьи. Ее нагнала прибежавшая с поля антилопа и теперь прокладывала путь по высокой траве, влажные карие глаза побуждали двигаться быстрее. Стук лошадиных копыт становился все громче, Элла-Клер уже почувствовала на лице горячее и смрадное лошадиное дыхание и повернулась, чтобы оценить расстояние, и тут взметнулся сверкающий меч…

– Саттон? Тук-тук.

Дверь кабинета открылась. Саттон старалась не обращать на это внимания.

Она споткнулась, меч просвистел совсем рядом, едва разминувшись с нежной белой шеей. Рыцарь спрыгнул с лошади…

Она услышала смех. Но рыцарь не смеялся. Он хотел ее убить. Да пошел ты!

– Я принес тебе чай. Судя по всему, тебя понесло. Я решил, что тебе надо попить.

Муж. Не рыцарь.

А не пойти ли тебе куда подальше, муж?

Ее пальцы перестали двигаться. Она принюхалась и уловила сильный, успокаивающий аромат «Эрл Грея». Уж точно не первобытный запах омытого кровью и страхом забытого леса, о котором писала.

Сцена ускользала из воображения, как бегущие с поля боя персонажи. Саттон закрыла глаза в тщетной попытке запечатлеть образ, но, неуловимый, как шепот, он исчез. Больше никакого леса. Нет больше рыцаря, жаждущего убивать. Нет больше принцессы Эллы-Клер. Саттон вернулась в свой кабинет в обычном доме на скучной улице. Проклятие.

Открыв глаза, Саттон увидела, что красивый муж с нежностью смотрит на нее, держа в руках чашку чая и тарелку с печеньем.

– Чашка чая и перекус, дорогая. Подумал, что тебе не помешает перерыв. Ты пишешь уже несколько часов.

Саттон посмотрела на часы на экране ноутбука. Сорок минут. Она писала всего сорок минут. На счетчике лишь жалкая тысяча слов. У нее заныло сердце. Срок сдачи истекал на следующей неделе, а предстояло еще написать всю заключительную сцену.

Итан не считывал невербальные сигналы. Когда она с ним познакомилась, это казалось очаровательным, а теперь… теперь хотелось его убить. В буквальном смысле. Выхватить из его рук тарелку, разбить ее о край стола и вонзить осколок острого лиможского фарфора глубоко в шею.

А он, похоже, не заметил ее сжатых губ и яростных глаз. Поставил чашку и тарелку на стол и начал массировать Саттон плечи.

– Чем занимаешься? Колотишь по клавишам? Уже близок финал?

Боже ты мой, да он собрался завести разговор.

Психотерапевт сурово прошептал у нее в голове: «Саттон Монклер. Прекрати. Ему одиноко. Дэшила больше нет. Итан хочет наладить отношения. Восстанови отношения с мужем, Саттон. Тебе это нужно не меньше, чем ему. Вы нужны друг другу. Только так вы сумеете это пережить».

«А теперь твоя очередь идти к чертям, док. Я смогу это пережить только в одном случае – если успею к сроку и получу чек, чтобы прокормить человека, стоящего у меня за спиной».

Она выдавила улыбку:

– Просто немного перерабатывала начало. Оно слишком медленное. Ты знаешь, как это бывает.

А вот и нет. Ему никогда не приходилось переделывать начало своих романов. Конечно, в последнее время он совсем не работал, поэтому и пришел сюда ее донимать. Саттон сдержалась, чтобы не посмотреть на часы. Каждый перерыв стоил ей по меньшей мере двадцати минут, а сегодня у нее было всего четыре часа: на час дня назначен ежеквартальный обед с матерью. Хотя она могла бы отменить встречу. Избавить себя от лишних хлопот. Просто отправить конверт по почте. Получила бы еще пару часов. К черту Шивон.

– Пей чай, пока не остыл, – пожурил ее Итан.

Она послушно сделала глоток. Конечно, чай был восхитительный. Итан же англичанин, у него это в крови. Два его главных таланта – великолепен в постели и великолепно заваривает чай. Она поймала себя на том, что в голове крутится единственная мысль: «Пожалуйста, уходи. Пожалуйста, уходи. Пожалуйста, уходи. Просто оставь меня в покое…»

Включись в реальность.

Ее улыбка стала более понимающей и расслабленной. Она развернулась и положила ладонь на его руку.

– Итан, дорогой. Ты скоро вернешься к работе над книгой?

Его лицо вытянулось. Он скрестил руки на груди, поза изменилась. Он выпятил нижнюю губу. Итан лучше всех умел дуться.

– Не начинай, Саттон. Я просто пытался тебе угодить.

– Я знаю и не хотела тебя сердить, но ты же знаешь, что Билл ждет от тебя первую сотню страниц. Вчера вечером он снова звонил. Не знаю, сколько еще времени удастся просить отсрочку, дорогой. Издательство хочет получить книгу, и если ты ее не напишешь, надо так и сказать.

– Черт возьми, Саттон. Я стараюсь заботиться о тебе и показать, как сильно тебя люблю, а ты бросаешь мне это в лицо? Я напишу эти главы, когда буду готов, и ни минутой раньше. – Он встал и пулей выбежал из кабинета. После секундного колебания Саттон закрыла ногой дверь.

Какая же ты все-таки стерва, Саттон Монклер.

Она перечитала абзац, написанный до того, как Итан ее прервал. Антилопа? Откуда она взялась? Какой бред. Глупо и смешно. Саттон стерла абзац и сделала глоток восхитительного чая. В ней разгорался гнев.

Они постоянно вели эту битву. Итан обладал удивительной способностью прерывать ее в самый важный момент. Саттон прекрасно понимала, что происходит. Так он сопротивлялся написанию собственной книги. Саттон всегда относилась к нему с пониманием и снисходительностью, даже пошла вместе с Итаном в его кабинет, расположенный рядом с огромной кухней и помогла начать. Ему нравилось, когда Саттон начинала его предложения.

После смерти Дэшила все это не имело значения. Саттон больше не хотела помогать мужу. Этот говнюк обманом заставил ее забеременеть, и, вместо того чтобы возненавидеть все это, она влюбилась в маленький, лысый и дурно пахнущий результат коварного плана, но судьба отняла у них ребенка, воздав по заслугам.

Мысль о Дэшиле слишком больно кольнула, и Саттон захлопнула ноутбук. Сегодня поработать уже не получится.

Наладь отношения с Итаном, Саттон. Спаси свой брак. Сделай что-нибудь. Так больше не может продолжаться.

В последнее время голос в голове стал настойчивее. Иногда шептал что-то неразборчиво. Она понимала, что пора увеличить дозу лекарств, но ей также требовалась свобода, которую привносила в работу гипоманиакальная стадия ее болезни. Если сейчас увеличить дозу, можно совсем закрыть этот вход, а ей нужно закончить роман, тогда и заглушит голос, пока он снова не понадобится.

Это было изнурительно, она ходила по лезвию ножа. Слишком много таблеток – и голоса исчезали, слишком мало – и она не могла понять, что к чему.

Гораздо проще было бы просто умереть. Если бы она умерла, не пришлось бы дописывать книгу. О ней писали бы хорошие статьи в журналах: «Писательница ушла слишком рано, таково неизбежное безумие жизни творца». Все в очередной раз начали бы печатать истории о самоубийстве и его влиянии на писателей. Пять десятков авторов решили бы воспользоваться ее трагической смертью, чтобы рассказать о собственных сражениях с депрессией, и кстати, пожалуйста, купите мою книгу.

Нет. Она не доставит им такого удовольствия.

И вдруг ей стало так легко. Ее пронзил луч счастья. С каждой книгой наступал такой момент, когда казалось, что легче умереть, чем закончить. Это означало, что ее ждет прорыв, который подтолкнет к финалу.

Саттон не была совсем уж безумной. Она очень, очень хорошо знала свои особенности.

Она с улыбкой отнесла пустую чашку с блюдцем на кухню. Теперь она была в настроении пообщаться, причем всеми способами. А Итан никогда не отказывался от хорошего секса.

Итан сидел за кухонным столом, а перед ним лежала книга. На Саттон нахлынули эмоции. Это был потрепанный томик «Как писать книги» Стивена Кинга, к которому Итан прибегал в трудную минуту. Причем с автографом автора. Как же иначе.

Итан страдал. Вот почему он не мог писать. Итан страдал, а Саттон делала все возможное, чтобы усугубить его страдания. Она винила его. Винила во всем. Она ужасный человек. Ужасный. Злобная до глубины души. Только злобная женщина позволила бы своему мужу страдать, когда могла одним прикосновением облегчить боль и отчаяние.

Почему ты до сих пор его винишь, Саттон? Это был несчастный случай.

Но так ли это? Может, он убил ребенка, чтобы наказать ее?

Или она убила ребенка, чтобы наказать Итана? Она так напилась… Саттон помнила только, как держала Дэшила и рыдала в его мягкое флисовое одеяльце, накинутое на ее плечи. Может, она случайно задушила его, не заметила, а потом положила в кроватку лицом вниз?

Она со звоном поставила чашку в раковину и вышла, не сказав ни слова, проигнорировав буравящий спину взгляд Итана.

Он понятия не имел, насколько все плохо. Потеря Дэшила непоправима, а не знать, по какой причине он умер, – просто катастрофа.

Саттон была сломлена изнутри, разбита на три части. Когда-то она была цельной. Потом ее разорвало надвое, и она едва оправилась. И вот теперь ее снова разорвали, и не было никакого способа восстановиться. Просто невозможно продолжать в том же духе. В один момент она была в депрессии, а через минуту счастлива. Она раскачивалась на ветвях своей некогда идеальной жизни то туда, то сюда и совершенно не умела контролировать эмоции.

Нет, больше так продолжаться не может.

Она побрела обратно в кабинет. Открыла свою страницу на «Фейсбуке». Порой, когда что-то ее отвлекало, достаточно было нескольких минут чтения приятных отзывов о ее книгах, и она снова возвращалась к работе.

На самом верху она увидела тот самый комментарий.

«Поверить не могу, что потратила деньги на этот мусор. Саттон Монклер нужно пристрелить. Не подпускайте меня к оружию. Ха-ха-ха».

Она потрясенно перечитывала комментарий снова и снова. Он собрал пятьдесят лайков, хотя большинство считало его возмутительным.

Она посмотрела на никнейм, но не узнала его. Перешла на страницу читательницы. Аноним – ни фото профиля, ни фотоальбомов, ни статусов, а в закладках только фан-страница Саттон. Ни секунды не колеблясь, Саттон удалила комментарий и заблокировала пользователя. Она спокойно относилась к тому, что не всем нравятся ее книги, и много раз повторяла это на встречах и в блоге, но в этом комментарии было что-то угрожающее, и ей стало не по себе.

Однако так делать не следовало. Надо было кому-нибудь рассказать, записать имя пользователя и сам комментарий. Она совершила огромную ошибку, нажав на кнопку «удалить». Когда полиция попыталась обнаружить того, кто по-настоящему виновен в преследовании, этот комментарий оказался единственным следом. Она не смогла ничего предпринять, чтобы защитить себя.

Но тем далеким утром, выпив восхитительный чай и испытывая смешанные чувства к слегка отдалившемуся от нее мужу, Саттон даже не представляла, к чему все это приведет.