Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"
Автор книги: Стивен Кинг
Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 255 (всего у книги 342 страниц)
1984
Глава 14Эми положила шесть груш на чашу весов, которые крепились к потолку в лавке. Когда стрелка замерла, Эми высыпала их в бумажный пакет и ловким движением закрыла его, загнув уголки. Она пыталась как-то раз научить и меня, но я рассыпала фрукты.
– Ничего, не расстраивайся, – утешала меня тогда миссис Фан. – Этому учатся годами.
Эми отдала покупателю сдачу, сняла передник.
– Вернемся к трем, – сказала она матери и взяла с вершины аккуратной горки два яблока.
– С тропы не сходите, – напутствовала миссис Фан.
– Хорошо, мама, – процедила Эми словно через силу. – Можно Джастина у нас переночует?
– В другой раз.
– Но ведь каникулы же!
– В другой раз.
Мы с Эми худо-бедно помирились, но ее родители ко мне как будто охладели. Да меня и не тянуло у них ночевать.
Мы прошли задами лавки, мимо бетонных ванн, где миссис Фан мыла корнеплоды, мимо стола, на котором Эми связывала в пучки зеленый лук и петрушку, мимо настенного календаря с видами Гонконга, мимо теплого ароматного чуланчика, где дозревали бананы. Бонни, когда мы ее отвязывали, чуть не сбила нас с ног, лизала нам руки, лица. И мы отправились к прибрежным скалам.
День выдался почти по-зимнему холодный, и щеки у нас горели, когда мы шли по открытой всем ветрам тропе. Новый теннисный мячик я старалась бросать подальше от обрыва.
– Ну так что, расскажешь кому-нибудь про миссис Прайс? – спросила Эми.
Я оглянулась через плечо – вдруг миссис Прайс здесь, на пробежке, и все слышит? – но мы были одни. Я покачала головой.
– Наверное, не поэтому ручка у нее в сумке оказалась.
– Не поэтому? Тогда почему?
– Может, упала в сумку, а она не заметила.
– Ерунда. – Эми швырнула яблочный огрызок в сторону обрыва, но он чуть-чуть не долетел, тут же спикировала чайка, схватила его. Я свое яблоко сгрызла вместе с семечками, оставив лишь черенок. – Фу, – поморщилась, глядя на меня, Эми. – Знаешь, что семечки у тебя в животе прорастут? Пустят корни в кишках, а из глаз и изо рта вырастут ветки.
– Вот это уж точно ерунда.
Эми дернула плечом.
– Я про такое слышала. И все-таки, почему ты ее не спросила про ручку?
– Не знаю. Испугалась.
– Чего испугалась?
– Вдруг она станет хуже ко мне относиться?
– Что тебе за дело, как она к тебе относится?
Я бросила Бонни мячик.
– Джастина, ты же точно видела.
– Вроде бы да.
– Не вроде бы, а точно видела.
– Подумаешь, ручка. Пустяки. Может, она по ошибке взяла. Или ей подбросили, а она даже не знает. Да ты и сама мечтаешь ей понравиться.
Эми молчала.
– Ты тоже мечтаешь ей понравиться, – повторила я.
– Да, – призналась Эми.
Мы шли против ветра, волосы развевались, а вода в заливе бурлила и пенилась, серо-белая, бело-серая, одного цвета с чайками. На глаза наворачивались слезы, щеки щипало, ветер то пригибал нас к земле, то грозил поднять на воздух, сдуть с тропы, к обрыву, куда мы по своей воле ни за что бы не подошли. Ветер трепал кустики дикого льна, завывал на заброшенных орудийных площадках, возле сторожевых вышек, поднимая тучи пыли и мусора, неся их вдаль со свистом, похожим на вздох.
– Я думала, ты на каникулы уедешь к своей подруге по переписке, – сказала я. – К Вигге из женского еженедельника. В Данию, да?
– А-а, у нее соревнования по гимнастике. Ее, может быть, в сборную страны пригласят. А я к ней поеду в августе.
– Покажи мне ее письма.
– Гм. Они очень личные.
– Привет, подружки! – окликнул знакомый голос. И подбежала миссис Прайс, с ног до головы в лайкре цвета морской волны, с эластичной повязкой на лбу, точь-в-точь инструктор из телепередачи “Аэробика по-австралийски”. – Ну и ветрище! – Отдуваясь, она продолжала бег на месте. – Здорово, а? – Она пощупала себе пульс.
Бонни заскулила, тронула лапой теннисный мяч, прижалась к миссис Прайс, и той пришлось остановиться.
– Бонни! – Эми потянула собаку за ошейник. – Простите, пожалуйста.
– Ничего страшного, ей просто хочется поиграть, – ответила миссис Прайс. – Хочется ведь, да? Как же ты мне напоминаешь мою собаку, мою любимицу. Точь-в-точь! Один в один! – Потрепав Бонни за уши, она метнула мяч далеко-далеко – нам с Эми такое и не снилось. – Ну, мне пора. – Миссис Прайс махнула нам через плечо. – Нельзя, чтобы пульс замедлялся.
Мы посмотрели ей вслед, и вскоре она исчезла за поворотом.
– Даже Бонни к ней тянется, – заметила я.
– И все-таки, что ты делать собираешься? – спросила Эми. – Я про ручку.
– Поищу, наверное, еще доказательства.
Дома у Эми мы играли в шарики с ее младшим братишкой Дэвидом, и когда он проиграл Эми свой любимый шарик, то сунул его в рот, лишь бы не уступать. Потом мы с Эми достали “Клуэдо”[520]520
“Клуэдо” – настольная психологическая игра, построенная как расследование загадочного преступления.
[Закрыть] – подарок отца. Когда Эми выиграла, то пыталась понарошку заколоть меня пластмассовым кинжалом, но лезвие гнулось о мои ребра, и я отказывалась умирать. Потом вернулись родители Эми, она убрала коробку в “стоглазый” шкафчик, и я ушла домой.
После каникул я решила внимательней наблюдать за одноклассниками – на большой перемене каждые десять минут бегала с площадки в коридор и проверяла, не роется ли кто в чужих сумках, не шарит ли в карманах курток. В окно класса я тоже заглядывала, сложив козырьком ладонь, чтобы лучше было видно. А как-то раз после уроков, когда миссис Прайс вышла ненадолго, я заглянула к ней в сумочку: ручки там не было.
Однажды в класс зашел отец Линч, хотел побеседовать. Он был очень прогрессивный – мы это знали с его же слов. Когда Папа Римский велел изменить текст мессы, он без труда стал читать по-новому. Я слышала, как однажды после воскресной службы миссис Дженсен неодобрительно перешептывалась с миссис Моретти. Иногда в церкви, когда отец Линч добирался до этих слов, они все равно говорили по-старому.
В то утро он рассказывал нам про Сантьяго, куда ездил недавно с делегацией священников. Название Сантьяго – как у одного из портов, куда заходила Лодка любви, и я подумала: интересно, можно ли святым отцам играть в палубный хоккей и пить коктейли у бассейна? А может, им даже плавки носить разрешают? У отца Линча глаза были зеленые, с длинными черными ресницами, густая каштановая шевелюра и волосатые руки – наверное, у него и грудь волосатая.
Хватит думать о том, волосатая ли у отца Линча грудь, велела я себе.
– Знаете ли вы, как нам всем повезло? – обратился он к нам. – Понимаете ли, в какой свободной стране мы живем? В Сантьяго, в Чили, люди живут при военной диктатуре, многие – в грязных трущобах, без водопровода, без электричества. Представьте, что нельзя открыть кран с водой. И свет включить нельзя. Некоторые из тамошних католиков критиковали власть и за это оказывались за решеткой или просто исчезали. Кого-то пытали. Других казнили.
Мы открыли тетради по закону Божьему и на чистой странице записали слова, которые вывела на доске миссис Прайс: Чили, трущобы, диктатура, пытки, казнь. Затем перечислили три причины радоваться, что мы живем в Новой Зеландии. Грегори сказал: у нас лучшая сборная по регби, а миссис Прайс ответила, что это не по теме.
Потом отец Линч показал нам фильм про чилийца, который переоделся клоуном и раздавал запрещенные листовки. Когда его схватили, он не стал отрицать вину, и его привязали ремнями к железной кровати и сквозь нее пропустили электрический ток. Его избили плетьми, на лицо набросили кусок ткани, а сверху лили воду, чтоб он не мог дышать. Прижавшись лицом с расплывшимся клоунским гримом к тюремной решетке, он запел: Мы хотим свободы, мы хотим свободы, пламень гнева не угас! В сердце своем верим и ждем, к цели мы придем в свой час[521]521
Один из вариантов песни “Все преодолеем” (We Shall Overcome), полуофициального гимна борцов за гражданские права в США и во всем мире. Русский перевод С. Болотина и Т. Сикорской.
[Закрыть]. Он знал, что его убьют, но все равно пел. Его вывели из камеры, поставили к стенке и расстреляли.
Мы смотрели, замерев от ужаса. На середине фильма Катрина Хауэлл попросилась выйти, но миссис Прайс снова усадила ее за парту со словами: нужно понимать, что творится в мире. Вы уже не маленькие, должны знать, как рискуют жизнью отважные католики.
– Это клоун-католик? – спросил Грегори.
– Тсс, – шикнул отец Линч.
– Почему они говорят одно, а губы движутся по-другому? – спросила Ванесса.
– Тсс! – снова шикнул отец Линч.
В конце, когда клоун-католик лежал мертвый, изрешеченный пулями, остальные узники застучали оловянными кружками по решеткам и запели: Мы хотим свободы.
Отец Линч зажег свет, сделал знак Пауле и Катрине отдернуть шторы.
– Он мог бы спастись, – сказал он. – Если бы он не запел, его бы не расстреляли. Почему он все-таки запел?
Никто не ответил.
– Ну же, люди, – подбодрила миссис Прайс. – Ваше мнение?
Мы догадывались, что от нас ждут определенного ответа, но что это за ответ, не знали.
– У него был красивый голос? – предположил Брэндон.
– Это не его голос, – вмешалась Ванесса. – Он пел одно, а губы двигались по-другому.
– Голос у него был и правда красивый, – сказал отец Линч, будто не слыша Ванессу. Он глянул на миссис Прайс, провел рукой по густым каштановым волосам – ничуть не менее роскошным, чем у нее.
– Ну а что он голосом сделал? – подсказала она.
В голове загудело.
– Как думаете, что за чувство пробудила его песня у других узников? – спросила миссис Прайс.
– Надежду? – предположила Мелисса.
– Спасибо! – Миссис Прайс улыбнулась отцу Линчу, и тот еще несколько минут говорил о надежде, о сплоченности, о самопожертвовании.
Затем нам велели написать в тетрадях по закону Божьему письмо от лица клоуна родным – прощальное, с объяснением, почему он идет на смерть. Работа не на оценку – просто повод для размышления. Справа от меня строчила Мелисса. Поймав мой взгляд, она загородилась рукой, как на контрольных.
Дорогие мама и папа, – начала я. Голова определенно была не в порядке – пустая, будто не моя. Эми, заглянув ко мне в тетрадь, тоже написала: Дорогие мама и папа!
– А дальше? – прошептала она.
Я пожала плечами: не спрашивай. С руками тоже что-то творилось: пишу и смотрю на руку, а рука не моя, слова не мои. Простите, что вот так вас бросаю. Знаю, вам будет грустно, но выбора у меня нет. Не забывайте меня.
Эми списала у меня, слово в слово.
После звонка все, схватив коробки с завтраками, побежали на площадку.
Я плелась в хвосте. Мне почудился мамин голос: Я дома. Джастина, я дома.
Голова пустая, легкая, руки не мои. Небо в дымке, будто затянуто пленкой.
Во рту привкус жженого сахара.
Надо мной маячило веснушчатое лицо.
– Эй, – послышался голос.
– Эй.
– Ну как, полегчало?
– Где я?
– В изоляторе.
Подо мной обитая зеленым кушетка, на полках рулоны бинтов. Пахнет антисептиком.
– У тебя был приступ.
– Где?
– В коридоре, под дверью класса.
Я чуть не подавилась.
– Я... я как-нибудь опозорилась?
Лицо чуть отодвинулось, и я узнала Доми Фостера.
– Нет, – сказал он. – Ты просто упала, и тебя потряхивало слегка.
Я застонала.
– И все видели?
– Ну... – замялся Доми, и я поняла, что на глазах у всего класса, а то и у всей школы тело отказалось мне служить. – Язык не прикусила? – спросил Доми.
Проверила, помотала головой.
– Вот и хорошо.
– Кто меня сюда отвел?
– Я. А миссис Прайс попросила с тобой посидеть.
– Спасибо.
Он пожал плечами.
– У моего братишки эпилепсия.
– Да?
– Он ходит в шлеме.
– Но я-то без шлема.
– Тебе бы пошло.
– Да ну тебя!
– Пойду скажу миссис Прайс, что ты очнулась.
Когда он вышел, я приподнялась, села. И увидела, что колено разбито – кто-то налепил на него пластырь. Казалось, вместо глаз у меня два тяжелых мраморных шарика. Я поплелась к двери. Напротив изолятора был директорский кабинет, и там мистер Чизхолм вешал над столом плакат: лицо с Туринской плащаницы крупным планом.
– А, Джастина! – воскликнул он. – Добро пожаловать в мир живых. Бедная ты, бедная. Хочешь ириску? – Он взял из жестянки на столе конфету, протянул мне через порог.
Тут подошла и миссис Прайс:
– Как себя чувствуешь, солнышко? Папе позвонить? Хочешь домой?
– Все хорошо. – Я взяла ириску, но разворачивать не стала. Вообще-то я с радостью легла бы в постель, на мягкую байковую простыню, под покрывало с Холли Хобби, и смотрела бы из окна на яблоню, но не хотелось прослыть странной девчонкой, которую отправили с уроков домой, потому что у нее что-то с мозгами.
Когда я вернулась и села за парту, все уставились на меня. По классу пробежал шепоток – приглушенный, как шум отдаленного шоссе, как шорох далеких волн.
Остаток утра стерся из памяти, вплоть до звонка на большую перемену. В коридоре все надевали шарфы и шапки: июньский день был ясный, но очень похолодало, и от холода трескались губы, обветривались щеки.
– Куда-то перчатки пропали, – пожаловалась Эми.
Никто не обратил внимания, а мне помешал ответить туман в голове.
Эми снова порылась в сумке, потом забежала в класс:
– Миссис Прайс! Миссис Прайс, у меня перчатки украли!
– Ну вот, опять, – услышала я голос миссис Прайс, и она выбежала в коридор, на холод. – Не расходитесь, сначала проверю ваши сумки и карманы. Строимся в шеренгу.
С суровым лицом она обходила всех по очереди. Те, что стояли в хвосте, неловко переминались с ноги на ногу, поглядывая через плечо, не идет ли мистер Чизхолм. Когда настала моя очередь раскрыть сумку, миссис Прайс мимолетно улыбнулась мне. Вытащила мою коробку с завтраком, библиотечные книги – и вдруг изменилась в лице, посуровела.
Со дна она достала красные шерстяные перчатки Эми.
Все ахнули.
– Твои, Джастина? – спросила миссис Прайс.
Я онемела, лишь головой покачала. Значит, это я взяла? Почти все утро я туго соображала... Может быть, зачем-то я их положила к себе в сумку. Но зачем, никак не могла вспомнить.
Миссис Прайс что-то говорила. Я заставила себя вслушаться.
– ...объяснись, – призывала она. – Сейчас у тебя есть возможность оправдаться.
Она смотрела на меня в ожидании, но у меня отнялся язык. Я ведь здесь уже была? Стояла на этом самом месте, выслушивала обвинения? Приступ, сказала я себе, – приступ все мысли мне спутал.
– Я видела на перемене, как она по коридору слонялась, – сказала Паула.
– И в изоляторе она сто лет пропадала, – поддакнула Селена.
Тут заговорила Эми:
– Я, наверное, с утра уронила к ней в сумку перчатки. Сумки наши рядом висят, ну а я спешила – в этом и дело.
– Точно, Эми? – спросила миссис Прайс.
Эми кивнула.
– Джастина?
Кивнула и я.
Миссис Прайс испытующе посмотрела на нас обеих. И сказала:
– Ладно, люди, спектакль окончен. Идите отдыхать.
– Так и было на самом деле? – спросила я шепотом у Эми, когда все разошлись.
– Не знаю, – ответила она. – А ты что скажешь?
Добравшись до дома, я сразу же легла в постель и провалилась в сон. Часа через два меня разбудили голоса в гостиной – отец и миссис Прайс. Накинув халат, я тихонько вышла в коридор.
– И вот что еще, – говорила миссис Прайс. – Дело деликатное... В классе у нас завелся вор.
– Вор? – переспросил отец. – Джастина ничего не говорила.
– Ну... – чуть замялась миссис Прайс. – Ну... Сегодня я думала, что нашла у нее в сумке краденую вещь.
– Что?!
– Спокойно, спокойно – я ошиблась. Но все-таки вам не помешает знать, что обстановка сейчас в классе слегка... напряженная. Это тоже могло привести к приступу.
– Спасибо, – отозвался отец. – Спасибо, что навестили нас. Не всякий учитель так поступит.
– Джастина особенная, – ответила миссис Прайс. – Я в ней души не чаю. И с вами, конечно, тоже приятно увидеться.
– Взаимно, – сказал отец.
Когда я зашла, он вздрогнул от неожиданности.
– А-а, вот и моя девочка. Ну что, оклемалась?
– Вроде бы, – ответила я. Потолок казался прозрачным, в ушах отдавалось эхо.
– И посмотри, кто к нам пришел. Анджела о тебе беспокоилась – спасибо ей за доброту, да?
Миссис Прайс очаровательно улыбнулась, поманила меня на сине-белый диван с девушкой на качелях. Обняла за плечи и спросила:
– Что с тобой делать будем, дорогуша? А?
И, признаюсь, я попалась на крючок. Я особенная, во мне души не чают!
– Знаешь, – сказала миссис Прайс, – я только что восхищалась, как у вас в доме все блестит. Папа твой говорит, что это твоими стараниями. Вот мы и решили спросить: не нужна ли тебе небольшая подработка – убирать у меня дома?
– Подработка?
– Да. – Миссис Прайс рассмеялась. – Буду тебе платить. Думаю, карманные деньги тебе пригодятся, ну а мне пригодилась бы помощь.
– Да, хорошо, – согласилась я.
И она протянула мне ключ – ключ от дома.
Глава 15Доктор Котари измерил мне давление, пульс и попросил встать на весы.
– В школе все в порядке? – спросил он.
Я кивнула.
– У Селены только и разговоров, что про вашу учительницу. Миссис Прайс то, миссис Прайс се.
– У Джастины то же самое, – вставил отец. Губы его дрогнули в улыбке.
Доктор Котари передвинул гирьки на весах. На углу стола стояла семейная фотография: Селена и ее хорошенькая сестричка в одинаковых блузках.
– Можно подумать, она летать умеет, – продолжал доктор Котари. – Ох уж эти девчонки, да еще в таком возрасте!
– Стоит ли нам волноваться? – спросил отец. – Я про приступы. Едва мы обрадовались, что она переросла...
Я знала, что он обо мне беспокоится, и все же меня терзало чувство, будто я в чем-то провинилась.
– В переходном возрасте может наступить ухудшение, – объяснял доктор Котари, выписывая рецепт на новое лекарство, у которого меньше побочных эффектов. – А все из-за гормональной бури. Приступы могут начаться даже у тех, у кого их раньше не было.
Доктора Котари я знала с детства. Я сидела у него в кабинете с мамой, когда она пожаловалась на уплотнение в груди; скорее всего, пустяки, сказала она, но все же разумней будет проверить.
Это ведь тоже из-за гормонов?
Хотела у него спросить, но он уже выдал отцу рецепт и поднялся из-за стола, чтобы нас проводить.
На обратном пути мы зашли в лавку мистера Пэрри за ветчиной на бутерброды.
– Нил! – воскликнул он, увидев отца, который месяцами к нему не заглядывал. – Ну как вы там?
– Ничего, ничего, – отозвался отец. – Двести граммов нарезки, пожалуйста.
Мистер Пэрри поймал мой взгляд, подмигнул:
– Не мешало бы тебя подкормить. – И протянул мне ломтик любительской колбасы.
– Нет, спасибо, – ответила я.
На следующий день я в первый раз убирала у миссис Прайс. На мой стук не ответили, и я обошла дом кругом – миссис Прайс в толстых перчатках пропалывала альпийскую горку с кактусами.
– Заходи, дорогая, заходи.
Она повела меня в дом и попросила начать с кухни, хоть на первый взгляд там все было чисто.
– Что-то я разленилась, увы. – И она указала на брызги масла вокруг конфорок, на копоть в духовке. Дверца холодильника и выключатели были захватаны, потолок засижен мухами. Чем больше я смотрела, тем больше замечала.
Миссис Прайс стояла рядом, опершись о дверной косяк, и потягивала из пластиковой бутылочки диетический молочный коктейль. Она сказала:
– Смотрю я на тебя, Джастина, – и вспоминаю себя в детстве. Такая же любопытная, жадная до знаний, такая же бесстрашная.
– Никакая я не бесстрашная, – возразила я.
– Зато выглядишь бесстрашной, это уже полдела. – Она улыбнулась. – Чего же ты боишься, лапочка?
Окунув губку в мыльную воду, я принялась оттирать электрочайник.
– Потерять кого-то, – призналась я. – Кого-то еще.
Миссис Прайс кивнула:
– Мне это тоже знакомо.
Вскоре она ушла проверять тетради. Если что, я в кабинете, сказала она.
Я забежала в бельевую комнату, вылила в раковину грязную воду – почти черную – и вернулась на кухню мыть пол. Проходя мимо гостиной, на краю диванной ниши увидела сумочку миссис Прайс. Окинула взглядом коридор: дверь в кабинет закрыта.
В сумочке оказался все тот же блокнот с тем же красным карандашиком, тот же бумажник и расческа. Пузырек, где тихонько перекатывались мамины таблетки. От кожи шел звериный душок, под моими пальцами бугрились тисненые узоры: крокодиловая кожа, змеиная чешуя. Издалека несся упорный собачий лай, вселяя смутную тревогу. А в кармашке на молнии вместе с крохотным зеркальцем лежала та самая ручка с парома.
– Джастина! – позвала миссис Прайс. – Что ты там делаешь?
Я резко обернулась, зажав в кулаке ручку. Сколько уже она тут стоит, наблюдает за мной?
– Простите меня, простите! – выпалила я. Голова немного кружилась – наверное, от новых таблеток.
С озадаченной улыбкой миссис Прайс поманила меня в мягкую розовую диванную нишу.
– Что все это значит, милая? – спросила она.
И слова полились сами собой: как я увидела у нее в сумке ручку, когда мы ходили в магазин белья, как я про все рассказала Эми, как снова искала ручку в классе и не нашла – и решила, что мне показалось, – а сейчас вот она, тут как тут.
– Но объясни, – потребовала миссис Прайс, – чем тебе так дорога именно эта ручка?
Я часто заморгала.
– Мама подарила. А потом кто-то взял.
Миссис Прайс глубоко вздохнула, прикрыла на миг глаза.
– Ах, лапочка ты моя! – сказала она. – Должно быть, извелась вся от беспокойства? Бедный ты котик! – Она придвинулась поближе, положила руку мне на колено. – Знаешь, Джастина, куда я ездила летом?
– Нет, – ответила я робко.
– В Крайстчерч, – сказала она. – А знаешь, как я добиралась на остров Южный?
– Нет.
– На пароме, милая. И в сувенирном киоске купила открытки, но подписать их было нечем, и я заодно купила там ручку. Теперь поняла?
Я кивнула.
– Помню, таких ручек были там сотни. Тысячи. По всей стране наверняка их можно встретить. Иди ко мне.
Она раскрыла мне объятия, я прильнула к ее груди и зарыдала.
– Ну-ну, милая. Тсс. Не плачь. Тсс, тсс.
– Простите меня, пожалуйста, – умоляла я. – Я плохая, плохая.
Она стала гладить меня по волосам.
– Не надо, от твоих слов сердце кровью обливается. – Она отстранилась, кончиками пальцев смахнула мне слезы. – Выполнишь мою просьбу?
– Да, – прошептала я.
– Возьми эту ручку себе. Возьмешь?
– Да.
– Вот и умница. Понимаю, это не та – не мамин подарок, – но, может быть, тебе она тоже будет дорога. Да?
– Да.
С тех пор я с этой ручкой не расставалась – чтобы не потерять, каждое утро прятала ее в карман школьной формы, а после школы перекладывала в карман домашней одежды.
– Я так и знала, что найдется, – обрадовалась Эми, когда я показала ей ручку. – Где она была?
– На дне сумки.
И, строго говоря, я не соврала.
– Ну что, люди, – позвала из глубины класса миссис Прайс, и мы все как один обернулись. Она так и сияла, радость била через край. – Вы, конечно, помните, что случилось со Сьюзен, – продолжала она. – Что у нее с лапкой. А теперь подходите, смотрите.
Все повскакали с мест, задвигали стульями, один Карл не шелохнулся.
– Что с тобой? – спросила я.
– Глаза б мои на это не смотрели, – буркнул он.
– Карл, – позвала миссис Прайс, – подходи и ты. Хочу, чтобы все видели. Это же чудо!
В последние недели мы бросили наблюдать за Сьюзен – всякое желание пропало, – но теперь миссис Прайс подзывала нас к аквариуму, сияя улыбкой. Сьюзен плавала рядом с глиняным горшком, трепеща жабрами, и смотрела на нас золотистыми глазами-бусинками.
– Ну что? – спросила миссис Прайс.
Первой заметила Ванесса.
– У нее новая лапка отросла! – воскликнула она, тыча пальцем в стекло.
Мы с криками сбежались посмотреть – и вправду, на месте отрезанной лапки каким-то чудом взяла да и выросла новая. Все пять тоненьких безупречных пальчиков на месте, как будто так и было.
– Это не Сьюзен, – сказал Джейсон Моретти.
– Да, это, наверное, другой аксолотль, – кивнул Джейсон Асофуа. – Она ее подменила.
– В чем дело, Джейсон? – встрепенулась миссис Прайс.
– Это не Сьюзен, – повторил он. – Вы ее подменили.
– Зачем мне так поступать, люди? Зачем мне вас обманывать?
Никто не знал.
– У аксолотлей есть удивительное свойство, – объяснила миссис Прайс, – отращивать новые ткани. Это чистая правда: перед вами одно из чудес Господних. Отрежь Сьюзен лапку хоть тысячу раз – все равно отрастет. Даже если ей удалить часть позвоночника, у нее вырастет новый, и раны заживут без следа. Да хоть вырежь ей сердца кусок, через несколько недель все будет как новенькое.
Я украдкой взглянула на Карла, который успел протиснуться к аквариуму и, улыбаясь во всю ширь, толкал локтем соседа: “Видал? Видал?”
На самом деле, – продолжала миссис Прайс, пользуясь случаем нас просветить, – еще в древности ацтеки заметили невероятную способность аксолотля к обновлению. По их легендам Шолотль, бог огня и молнии с головой пса, провожал души в мир иной, а по вечерам сопровождал солнце, когда оно спускалось в мир мертвых. Когда другие боги решили принести себя в жертву солнцу, Шолотль так сильно плакал, что глаза у него выпали из орбит, и избежал гибели, превратившись в земноводное – в аксолотля. Миссис Прайс широким жестом указала на аквариум.
Я наклонилась поближе, прижала к стеклу палец. Сьюзен поползла ко мне по плоским камешкам, и новая лапка служила ей исправно. Сьюзен с глазами цвета солнца. Сьюзен, вечный детеныш. Она ткнулась мордочкой в стекло и, сообразив, что мой палец есть нельзя, отплыла подальше. По ту сторону аквариума Джейсон Дэйли, положив руку Карлу на плечо, стал что-то говорить про зомби. Карл отмахнулся, посмотрел на меня сквозь серебро воды, и лицо у него вновь сделалось серьезным. Я хотела, чтобы он улыбнулся – в подтверждение того, что наш проступок сведен на нет. Но, возможно, он смотрел вовсе не на меня.
Даже сейчас я иногда почему-то думаю о Сьюзен – о том, как она отрастила новую лапку и как миссис Прайс обставила это чудо. И хоть наверняка ее давно уже нет на свете, все равно я представляю, как она до сих пор возрождается. Отращивает вместо поврежденных органов новые и живет вечно.
