Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 299 (всего у книги 342 страниц)

Кое-что из прошлого

Тогда

Саттон встретила Итана на обязательной пятничной вечеринке для творческих людей. Он привычно ровно улыбался, а его длинные волосы были растрепаны (намеренно, как она узнала позже), но она могла думать только о его коже. Саттон хотелось ее почувствовать. Прикоснуться к ней, лежа рядом с ним в постели воскресным утром. Проводить руками по его бокам, по широкой спине и дальше вниз, к ожидающему ее шелку.

Желание быть с ним, жить с ним было острым и непосредственным, она никогда не испытывала ничего подобного раньше ни с кем. Саттон смотрела на его губы, полные и смеющиеся, на блестящие и слегка кривые зубы – правый передний заходил на краешек соседнего. Ей хотелось раздеть его догола и увидеть целиком.

Такая реакция ее беспокоила. Особенно когда она, отбросив все, пошла на поводу у своих желаний. Если бы она только сдержалась! Оказалась бы она сейчас здесь?

Он был красив, как и подобает гипермаскулинным мужчинам; и знал, что привлекателен, знал, что каждая женщина представляет себя в постели с ним, когда он смотрит на нее, разговаривает с ней или просто находится рядом.

Каким-то образом именно Саттон привлекла его внимание. Она немало выпила – на таких мероприятиях она всегда нервничала и чувствовала себя неловко, поэтому, столкнувшись с Итаном, уже вела себя раскованно и откровенно кокетничала. К бару выстроились две очереди, Итан оказался в той, что справа. Саттон старалась не смотреть на него, но все же смотрела. Он был не только ошеломляюще привлекательным, но и чертовски талантливым: его называли одним из литературных дарований поколения; и мысль о том, что она находится на расстоянии вытянутой руки от такого гения, приводила в восторг.

А когда из-под закатанного рукава выглянуло изумительное предплечье, Саттон увидела его кожу.

И прикоснулась к нему. Провела пальцами по руке, покрытой небольшим пушком. Она не понимала, что на нее нашло, но все-таки сделала это. Посмотрев сверху вниз, Итан широко улыбнулся, сверкнув очаровательными неидеальными зубами, и предложил ей выпить.

В тот момент судьба Саттон была предрешена.

Спустя некоторое время они оба были навеселе, а после покинули вечеринку и направились к лифту. Саттон ждала, когда откроются двери, а сердце в это время выпрыгивало из ее груди. Она точно знала, что сейчас произойдет. Последняя крупица здравого смысла кричала: «Не делай этого!» Но задорная тусовщица, от которой она так старательно избавлялась по окончании колледжа, массировала ее кожу, скользила между бедер и говорила: «Ты же знаешь, что хочешь его».

Они вошли в лифт. Двери со скрипом закрылись. И они остались одни в зеркальной кабинке.

– Вот ключ от моего номера, – сказал Итан и потерся о нее, как чесоточный кот. – Приходи ко мне через десять минут.

– Почему не сейчас? – Избыток виски придал ей смелости, даже чересчур. – Что ты будешь делать все это время?

– Доверься мне, – прошептал он ей в ухо и лизнул мочку; по позвоночнику побежали мурашки. – Десять минут.

«Доверься мне». Эти два слова лучше никогда не говорить незнакомцам.

Она пошла к себе, почистила зубы, причесалась, побрызгалась дезодорантом. Взглянула в зеркало, провела пальцами под глазами, чтобы не потекла тушь. Сняла трусики.

От вожделения она вела себя совершенно несвойственным образом, и поэтому ее переполняло волнение. Не в силах ждать десять минут, она прошла туда-сюда по коридору, пока часы не показали, что уже восемь, и легонько постучала. Итан открыл дверь и со смешком впустил ее внутрь.

– Я просто хотел проверить, насколько хорошо ты умеешь выполнять указания, – сказал он и поцеловал ее, долго и глубоко.

У них был лучший в ее жизни секс. Итан был потрясающим любовником. А его ладони… Длинные, великолепные ладони.

Три месяца спустя они поженились, и вспыхнувшая любовь заставила их дать друг другу обещания, которые лучше не давать: клятвы в верности до конца жизни и неизменной взаимной поддержке карьеры, как бы она ни складывалась.

А с карьерой не заладилось очень быстро.

После свадьбы они вместе были на конференции – всего один раз, больше Саттон этого не повторяла, – и ведущий спросил, как они уживаются вместе. Две творческих личности в одном доме. Должно быть, это потрясающе. Вы, наверное, работаете в одном кабинете, каждый пишет свое.

Итан рассмеялся, и в этом порыве веселья было нечто такое, из-за чего присутствующие начали поднимать руки. Один мужчина (разумеется, мужчина) напыщенным и самодовольным тоном пустил стрелу ей в сердце.

– Мистер Монклер, вы не считаете свои книги более важными, чем работы жены? Вы, как мейнстримный писатель, создаете значительные работы, а ваша жена, как жанровый автор, пишет просто развлекательное чтиво?

Ее муж, литературная звезда, Писатель с большой буквы «П», улыбнулся и махнул рукой в сторону Саттон.

– Зато она такая симпатичная.

Вся публика засмеялась, и Итан тоже, а Саттон пришлось улыбнуться, чувствуя себя никчемной и ничего не значащей. Она всегда понимала, что Итан и многие его почитатели считают ее посредственным писателем. Итану Бог подарил талант, а Саттон – гражданин второго сорта. Каждый раз, когда она вспоминала этот момент, слова приходили сами собой. Слова, которые она слышала, когда в угоду толпе Итан принизил ее работу. Ты никто. Ты ничто.

Так что вполне понятно, почему ее первая награда вбила между ними небольшой, но неприятный клин. А вот вторая награда, по-настоящему престижная, создала настоящую проблему. Внешне все выглядело хорошо. Итан во всеуслышание заявлял, как гордится своей замечательной, талантливой женой. Какие у нее прекрасные книги. Но он никогда не называл ее писателем. Никогда.

А тем временем дома их счастливая жизнь постепенно увядала, прекрасные руки больше не касались ни Саттон, ни клавиатуры, ни чего-либо серьезного. Итан совершал долгие прогулки по вечерам, а когда возвращался, от него пахло бурбоном и другими женщинами.

Саттон не справилась. Не справилась с их браком. А потом… вот уж сюрприз так сюрприз.

Его назвали Дэшил.

Призрак отца

Сейчас

Сегодня в Париже было тепло, и Саттон больше не хотелось делать себе поблажек. Она шла мимо Военной школы, двор которой был полон вопящих, смеющихся детей, выскочивших на перемену, и удивлялась, как они вообще чему-то учатся, постоянно находясь на улице и крича от радости, как все дети. Быть может, парижские матери знают что-то такое, чего не знают американские? Возможно, у них есть какой-то ключ, которого Саттон всегда не хватало?

Она не позволила себе вспомнить о Дэшиле. Как и Итана, его больше нет, а Саттон Монклер теперь новая женщина и живет без них. У нее нет прошлого. Не было ни испытаний, ни бед. Даже для себя самой она загадка.

От квартиры до Сены было всего семь минут ходьбы. Саттон взяла левый берег штурмом, шагая вдоль извилистой полоски воды по направлению к Нотр-Даму, высоко подняв голову и размахивая руками. Может, она всего лишь песчинка, но теперь стала парижанкой, и туристы смотрели на нее с восхищением. Она была воплощением их шаблонных представлений – великолепная парижанка в элегантной одежде, идущая вдоль Сены. «Если бы только мы могли выглядеть так же шикарно, – думали они. – Воистину нет ничего более очаровательного, чем парижанка».

Цвета. Цвета Парижа. Такие ошеломляющие. Нежно-розовые и ярко-желтые, черные и зеленые, кремово-белый мрамор, золотистые солнечные лучи. Саттон не переставая рассматривала все вокруг, каждый новый предмет, внимала скрипу велосипедного колеса, гудку клаксона, птичьему крику – все это доносилось с шепотом ветра.

Столько всего, что ее захлестнули чувства, а на глаза навернулись слезы, и она устремила взгляд прямо вперед, на нежно-голубое небо за атласными серыми мостами, не глядя ни вправо, ни влево, пока не взяла эмоции под контроль. Спустя мгновение, а может, и два, ей в голову пришла идея. Ей редко приходилось искать идеи – они имели свойство появляться без предупреждения, с полностью сформированными персонажами, в ярких мысленных образах, сцены сами разворачивались перед глазами.

Она увидела женщину с длинными струящимися рыжими волосами. Она была в платье восемнадцатого века: юбке кремового цвета с пышными рюшами из зеленого бархата и вышитом розовыми и золотыми листьями лифе. Она скакала на лошади к большому замку. Там проходило какое-то торжество – точно, свадьба. Женщина приближалась к стенам замка: да здравствует новая королева. Но действие происходило не в прошлом, а в будущем. Будущее, в котором мир рухнул, и брак между враждующими фракциями поможет остановить грядущий апокалипсис.

Саттон мысленно улыбнулась.

Ни эпоха, ни финал истории роли не играли. Разве есть на свете женщина, которая не хотела бы облачиться в тяжелые шелка и проскакать на лошади под аркой ворот, когда ее лицо осыпают лепестками роз, а толпа радостно выкрикивает ее имя?

История лилась в ее сознание, как вода со скалистого уступа, – нескончаемый ровный поток, сверкающий в солнечном свете. Лепестки роз превратились в потоки крови, сцена триумфа потемнела: небо стало черным, взметнулись пожары, в ушах зазвучали крики тех, кто находится за стенами замка; ее королева, прекрасная королева, лежала неподвижно, завернутая в полупрозрачный саван.

Надо было срочно возвращаться домой и все записать. Всего через два часа Саттон уже думала о квартире как о доме, как странно. У нее был острый ум, а потому новый сюжет она будет помнить достаточно долго, чтобы успеть его оставить на бумаге. Но она не хотела рисковать. Первое правило творчества: никогда не растрачивай дар муз попусту.

Она развернулась и пошла обратно. Появлялись все новые идеи, яркие и четкие сцены врезались в мозг. Полчаса, чтобы добраться до ноутбука, это слишком много, решила Саттон. Она зашла на открытую террасу ближайшего кафе, напоминающую садовую страну чудес, заняла столик на солнце, властно попросила кофе, как это делали другие женщины в ее районе, достала блокнот «Клерфонтен» и начала писать.

Не прошло и пяти минут, как разверзлись небеса и полил дождь. Саттон перебралась внутрь вместе с кофе, смеясь и отряхивая волосы от воды.

Остальные посетители хлынули в крытый дворик с огромными, как в оранжерее, окнами. Саттон направилась к бару.

И лишь когда она попала из кафе-сада в тусклый деревянный интерьер ресторана, поняла, где находится. «Клозери де Лила». Одно из любимых мест Хемингуэя. Она забрела на Монпарнас. Как кстати.

Разволновавшись, она села у бара. Огляделась, стараясь не быть слишком похожей на туристку. Да, здесь стоял табурет с мемориальной табличкой – там, где любил сидеть Хемингуэй, но ее также окружали призраки Монпарнаса. Сюда приходили все великие творцы того времени.

В зале витала особая энергетика. Саттон всегда чувствовала энергетику, чаще всего такое бывало в толпе, но это место, этот пустой темный бар с полускрытой фотографией Папы Хэма, висящей на стене справа от бара, над светильниками, похожими на рога с красными кончиками, это место наполнило ее своей пустотой, историей. Должно быть, те люди оставили здесь так много себя, так много своего духа! Сложно было не ощутить их присутствие в пустом зале. Их разговоры. Любовь, ненависть, творчество – все оставило свой след.

Здесь не было никого, кроме нее и черноволосого бармена, которого она до сих пор не замечала, потому что он молчал, пока она впитывала эту магию, а также запотевшего серебряного ведерка со льдом, в котором стояли открытые бутылки шампанского.

Саттон провела там несколько часов.

Местные жители ели в кафе мидии в ракушках, так что Саттон сидела одна, и метрдотель несколько раз кивнул ей – похоже, ему нравилось ловить ее взгляд, он даже указал кому-то на нее через плечо. «Глупые американцы со своей манией», – вроде бы услышала она, но он улыбался, и, возможно, она ослышалась, или он говорил о сидящем в соседнем зале семействе в ярко-белых кроссовках и с дорогими камерами на тощих шеях.

Она сделала глоток шампанского – нужно было выпить хотя бы один бокал с призраками Монпарнаса – и снова залюбовалась залом. Ей здесь нравилось. Было очень тихо, лишь позвякивала посуда, скрипела дверь на кухню и раздавались приглушенные голоса персонала, спешащего из обеденного зала на кухню и обратно, шурша по кафельному полу. Сам пол был шедевром. Саттон с трудом подавила желание лечь на него и смотреть, как лениво кружится вентилятор под потолком. Но вдруг мягкий французский джаз по радио закончился, и совершенно не к месту зазвучала ее любимая песня Джейсона Мраза, звук укулеле врезался в мозг. «Я твоя…»

Итан.

Черт, черт, черт. Merde. Это же их песня. И теперь здесь присутствовал Итан.

Она едва слышно всхлипнула и быстро спрятала эмоции за бокалом с шампанским. Итану здесь понравилось бы. Саттон три часа писала в любимом баре его кумира; он был бы раздавлен, узнав, где она сейчас и чем занимается.

Предполагалось, что они поедут в это путешествие вместе.

Предполагалось, что они много чего будут делать вместе.

Саттон вдруг поняла, что на блокнот капают слезы. Она промокнула их салфеткой, допила шампанское и ушла. Больше не было причин мучить себя призраками прошлого, давнего или недавнего.

Дождь перестал лить. Выйдя из кафе, Саттон свернула налево и пошла к Люксембургскому саду. Ей хотелось сесть на траву и постараться забыть. Забыть Итана. Дэшила. Свою жизнь. И прошлое.

Но как? Как это сделать? Как удастся его забыть? Их жизнь за последний год была отмечена таким ужасом и печалью, непомерным горем. Саттон не могла представить, что они когда-нибудь смогут оправиться от этого. То, что говорил он и что сказала она… Нет, пути назад не было. Итан никогда ее не простит, а она не могла и подумать о том, чтобы простить его. Внутри все горело огнем от воспоминаний, и Саттон нетерпеливо сдернула шарф с шеи, чувствуя, что он ее душит.

Оглянись вокруг. Смотри внимательно. И забудь.

Француженки читали в Люксембургском саду Достоевского, сидя в жестких зеленых креслах, сливающихся по цвету с травой. Два кресла на человека – чтобы положить на второе ноги; и, конечно, это замечательная идея – вдруг мимо пройдет знакомый и решит поболтать. Пожилые мужчины поставили у кресел трости, сняли обувь и с блаженными улыбками зарылись ногами в траву. Даже голуби расслабились и нежно ворковали в прохладной нежной зелени, сложив лапки под пухлыми серыми тушками.

Последовав примеру, Саттон начала суетиться так же, как девушка рядом, – ну натуральное светопреставление, – устанавливая кресло на идеальное место. Устроившись поудобнее, она сняла туфли и погрузила пальцы ног в траву. В зелени оказалось что-то липкое. Она с отвращением передвинула кресло, и металлические ножки гулко лязгнули по каменной тропинке, что было так же отвратительно, как липкая трава.

Девушка, читающая Достоевского, тихонько смеялась, отмечая какой-то отрывок в книге. Только студентка могла найти что-то смешное в его жутких романах.

Деревья слегка шевелились под дуновением ветерка, трепыхались листочки. С неба падало перо. Над Саттон пролетел пестрый голубь, мужчина справа включил диск Энии, а умная девушка с короткой стрижкой перевернула страницу и вздохнула. Французы сидели на краю зеленой лужайки и с тоской смотрели на траву, словно хотели порезвиться на ней, но мешал невидимый барьер. Девушка снова вздохнула, и Саттон подумала: «Вот он, Париж».

Мы встречаем друга

В конце концов ноги, лежащие на твердом зеленом кресле, затекли, Саттон встала, потянулась, снова замотала шарф и пошла в свою квартиру.

Пока она шла мимо метро «Эколь Милитер», в голове снова крутилась история про умирающую королеву. Саттон хотелось есть и пить, и надо было в туалет, поэтому она зашла в кафе неподалеку от дома. Поев, она заказала кофе, вытащила блокнот и снова начала писать, поразившись, с какой легкостью смогла погрузиться в сцену, над которой работала.

Саттон так ушла в новый мир, что не услышала сирену, пока та не завыла прямо перед баром.

Спина Саттон окаменела, и она выронила ручку. Во рту вдруг пересохло, в груди гулко забилось сердце. Стоящий у локтя кофе уже остыл, на краю чашки подсох коричневый след.

Флики, как называли парижскую полицию, насколько знала Саттон, мчались по улице в ее сторону, и от сирены по спине бежали мурашки. У нее перехватило дыхание.

Нет, нет, нет, нет!

Она опустила голову, скрыв лицо под волосами. Муза ускользнула, забившись в свой уголок, подальше от острых зубов памяти.

Машины проехали мимо, сирены затихли вдали. Тиски на груди ослабли. Она сделала вдох, затем еще один.

– Вы что, в бегах?

Голос напугал Саттон, она подскочила, сбив чашку тыльной стороной ладони. Остатки эспрессо пролились на стол, на открытую страницу блокнота. Слова расплылись в черно-синем озерце. Саттон судорожно промокнула их салфеткой, понимая, что это бесполезно. Они потеряны.

Сидящий рядом мужчина вскочил, чтобы его не забрызгало.

– Alors, – сказал он, – вы вся на нервах. Дайте угадаю. Вы кого-то убили и рванули в Париж под фальшивым именем, чтобы избежать тюрьмы?

Саттон с трудом удалось не вытаращить глаза. Какой незнакомец скажет подобное?

Похоже, французом он не был, во всяком случае, Саттон улавливала акцент. Англичанин?

– Вы меня напугали, – беззаботно ответила она по-французски, плюнув на блокнот.

Слова все равно безвозвратно потеряны. Три из двадцати написанных страниц полностью испорчены. Саттон могла только молиться, чтобы воображение сохранило образы, пока она снова их не запишет.

Она откинулась на спинку стула. Официант принес новый кофе, бормоча себе под нос что-то о неуклюжих клиентах.

– Нет, я не убийца. Я в отпуске. Впервые в Европе. Просто раньше я никогда не слышала сирен, только в кино.

Поразительно, как легко слетела с языка ложь. Впрочем, не совсем ложь. Саттон просто вошла в образ другого человека, вот и все. Она здесь не для того, чтобы заводить друзей.

– Для человека, ни разу не бывавшего в Париже, вы отлично говорите по-французски. И вообще, каждая женщина должна пожить в Париже. Это просто необходимое условие для полноценной жизни, mais non?

– Согласна. Вот почему в школе я несколько лет учила французский.

Она наконец встретилась с ним взглядом и увидела, что мужчина загадочно улыбается. Конечно, он был красив, ведь это Париж: темные, коротко стриженные волосы, властный ястребиный нос, голубые глаза. По-настоящему голубые. Он был молод, лет двадцати пяти, в джинсах и серой футболке. Очень привлекательный мужчина. Саттон быстро перевела взгляд обратно на испорченный блокнот.

Мужчина протянул руку.

– Раффало. Константин Раффало.

– Enchantée[595]595
  Приятно познакомиться (фр.).


[Закрыть], – ответила Саттон, пожимая руку, прохладную и шершавую, дольше необходимого. Потом она встала и бросила на стол два евро. – Au revoir, monsieur[596]596
  До свидания, месье (фр.).


[Закрыть].

Она вышла из лабиринта стульев и столиков. У французов есть удивительная способность сидеть буквально друг на друге и не замечать, что говорят или делают другие, поразительное чувство такта. Она пошла в противоположную сторону от своей квартиры.

Руки у нее дрожали. Как он мог оказаться так пугающе близко к истине? Неужели он знает? Или еще хуже – его подослал Итан. Или даже хуже этого – это частный детектив. Каким образом ее так быстро обнаружили?

Она с трудом сдерживалась, чтобы не побежать.

– Эй, подождите.

Внезапно Константин Раффало оказался рядом.

– Мне это не интересно, – сказала она. – Пожалуйста, оставьте меня в покое.

– Не интересен ваш блокнот? Конечно, он испорчен, те страницы, над которыми вы работали, но остальное еще можно спасти.

Она остановилась. Черт. Раффало очаровательно улыбался:

– Вы так быстро убежали и забыли его.

Саттон протянула руку, и он передал блокнот. Но когда они схватились за него вместе, Раффало сказал:

– Но это не бесплатно.

– Я же сказала…

– Да бросьте, я же к вам не пристаю. Ну, может быть, немного. Но больше не буду. Обещаю. Позвольте угостить вас кофе. Я провожу здесь долгий отпуск и никого не знаю. Вы первая из тех, кто похож на меня.

– Похож на вас?

– Писательница. Вы ведь писательница, верно?

Она совершенно забылась. Она же должна быть… Ну ладно, неважно.

– Спасибо, что вернули блокнот, но, боюсь, мне пора. Приятного отпуска.

На этот раз он смирился с отказом, и Саттон с удивлением ощутила крохотное разочарование. Мужское внимание приятно, даже когда слишком опасно.

Саттон почувствовала, как он смотрит ей в спину.

Убийца. Какое ужасное слово. И очень точно ее описывает.

«Убийца сбежал бы, Саттон. Ты ведешь себя подозрительно. Теперь он тебя запомнит. Как глупо, глупо, глупо».

Она обернулась. Раффало все еще смотрел на нее.

– Только один кофе, Константин Раффало. А потом я должна вернуться к работе.