Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 262 (всего у книги 342 страниц)

– Можно нам посмотреть? – крикнул из-за двери отец.

Спрятав шмеля обратно в карман школьной формы, я вышла к ним.

– Только взгляни! – ахнула миссис Прайс. – Правда, красотка?

Я стояла возле кофейного столика, теребя завязку на шее, она впивалась в кожу, и я не знала, как ее поправить.

– Выглядит очень по-взрослому, – сказал с ноткой сомнения отец. Он смотрел в одну точку, на мои колени.

– Как модель! Как Мисс Вселенная! – Миссис Прайс захлопала в ладоши. – Представь, что ты спускаешься по лестнице в бежевых туфлях на шпильках, проходишь перед фонтаном. Пересекаешь сцену, улыбаешься в лучах прожекторов, позируешь, а судьи выставляют оценки. Ждешь, когда внизу экрана высветится число... десять баллов, Мисс Новая Зеландия! А ну-ка, покрутись!

Я положила руку на бедро, повернулась вокруг себя – смотрю, а отец сидит, закрыв лицо руками, и его трясет.

– Простите, простите, – повторял он. – Она вылитая Бет.

Я вся покрылась гусиной кожей.

– Об этом я не подумала, – смутилась миссис Прайс. – Конечно, похожа. Конечно. – Она крепко обняла отца, сплетя пальцы, прижала его к себе. И кивком указала мне на дверь: вон отсюда.

У себя в спальне я сняла скользкое розовое бикини и оставила на полу, точно сброшенную кожу. Переоделась в старые тренировочные штаны и самую мешковатую из своих футболок, волосы собрала в школьный хвостик и вышла в коридор, прислушалась; миссис Прайс что-то говорила отцу ласковым голосом, но слов было не разобрать. Взяв лампу черного света, я пробралась в родительскую спальню и залезла в мамин шкаф.

– Что я видела у нее в запертой комнате? – спросила я.

Лепестки любимого папиного шиповника – Rosa Mundi, роза мира.

– Это я виновата в смерти Эми?

Раз... два... три... продано!

Я легла на родительскую кровать и набрала номер Доми. Ответила одна из сестер, я не поняла, которая из них:

– Эй, Домчик-гондончик! Твоя девушка звонит!

Трубку выхватила другая сестра:

– А знаешь, что у него пупок странный? На сосок похож!

Раскаты смеха, потом голос Доми на заднем плане:

– Заткнись, Диана! Заткнись! Отдай!

Трубка грохнулась на дощатый пол.

– Алло! – сказал Доми.

– Привет!

– А-а, привет.

– А ты думал, кто это?

– Что?

– Ну, сколько у тебя девушек?

– Нисколько. Не знаю.

– Не знаешь?

– Э-э...

– Можно к тебе?

– Сейчас?

– Да.

– Давай.

Сидя на прогретой солнцем веранде, мы листали его альбом с монетами: крохотные солнышки, миниатюрные полумесяцы. В спальне один из братьев, повалив другого на лопатки, вопил: “Ты должен принять Темную сторону! Только так ты сможешь спасти своих друзей!” Доми показал мне свое новое приобретение, датскую монету в две кроны, и я стала разглядывать ее под лупой. Щербинки, потертости – значит, монета была в обращении. Царапина поперек уха короля Кристиана, вмятина на щеке. В фокус попали и поры на моей коже, и бороздки на ногтях – тайный код моей руки. Слабость после приступа еще не прошла.

– Я пробралась в запертую комнату, – сказала я.

– Что? И ты молчала? – Он выхватил монету, лупу, пригвоздил меня взглядом. – Ну? Что там было?

– Все. Все. – Я рассказала ему про стада плюшевых зверей, про горы машинок, брелоков и расчесок, про коробку камешков и раковин с пляжа, про спортивное снаряжение, изюм, стеклянные шарики. Про ватных пчел и бабочек, про то, как мне удалось схватить шмеля. Про шторы из церкви. И во время рассказа будто что-то от меня ускользало. На подоконнике сидела белая кошка, глядя на птиц в саду и подрагивая хвостом, изнемогая от желания поохотиться.

Доми откинулся на стуле и присвистнул.

– Там не только наше, а намного больше.

– Намного больше. – Я закусила губу и расплакалась.

– Что с тобой? Джастина!

Я не могла сдержать слез, они хлынули ливнем – на монету в две кроны, на увеличительное стекло, на альбом с монетами, разложенными по стоимости. Сквозь слезы я видела, как два брата застыли на пороге веранды, потом молча вышли. Доми обнял меня за плечи худенькой рукой, я уткнулась в него и выплакалась вволю, зная, что оплакиваю Эми, и маму, и отца – и миссис Прайс, прекрасную миссис Прайс, которая меня выбрала, назвала своим птенчиком.

– Ничего, – шептал Доми. – Все хорошо.

Я сказала с глубоким, прерывистым вздохом:

– У меня был приступ. – Говорить об этом я не любила, даже слово это ненавидела – представлялось, как меня хватают невидимые руки и трясут, пока я не позабуду даже свое имя. – Я не успела еще выйти из комнаты – почти наверняка.

– Погоди, – перебил Доми. – Она тебя там нашла?

– Скорее всего. Не помню. То, что до и после, я всегда забываю... Может, я и выбралась, когда поняла, что сейчас будет приступ, и дверь успела закрыть, и ключ повесить на место. Но, может быть, она меня нашла в комнате, вывела, а дверь заперла сама.

– Первое, что точно помнишь?

– Как очнулась на ее кровати. – Мамин голос с другого берега. Крик чайки. – Хотела скорей уйти – хотела домой, – но она не разрешила ехать на велосипеде. И подвезла меня.

– То есть позаботилась о тебе?

– Можно и так сказать.

– Говорила она что-нибудь?

– Нет. Вернее, ничего по существу.

А знаешь, Джастина, в былые времена эпилептиков считали бесноватыми. Им сверлили череп, а в Викторианскую эпоху их сажали в дома для умалишенных.

– Значит, вовремя ты выбралась. А то бы она что-нибудь сказала.

– Наверное. Она мне подарила бикини.

Зря я это сказала. Зря, зря.

– Что?

– Подарок – они хотят меня взять в круиз.

– Знай она, что ты роешься в ее вещах, не стала бы тебе ничего дарить, – предположил Доми. – И в круиз бы не позвала.

Я мотнула головой, словно пытаясь стряхнуть слабость после приступа, и тут же боль прострелила висок.

– Просто я чувствую, что она знает.

– Ты папе говорила?

– Он не поверил в историю про чай. Против нее слова нельзя сказать.

– Но сейчас другое дело. Ты теперь точно знаешь.

– Он бы нашел чем ее оправдать. Даже если бы своими глазами увидел комнату.

– Все же придется тебе кому-нибудь рассказать.

– Понимаю.

– Может, отцу Линчу?

– Он в ней души не чает.

– Или сестре Брониславе?

Вспомнилось, как сестра Бронислава на школьной площадке, схватив меня за локоть, стала мне выговаривать за то, как я обращаюсь с подругой, – мол, я совершаю ошибку. Я задохнулась от стыда.

– Ей лет сто уже, – сказала я.

– Тогда мистеру Чизхолму, – предложил Доми.

– Он пока что ничем не помог. И тоже души в ней не чает.

– Он директор, – ответил Доми. – Значит, к нему и иди.

– Все в порядке? – раздался голос с порога. Миссис Фостер улыбнулась, увидев мое зареванное лицо. Должно быть, она услышала, что я плачу, или братья Доми ей сказали.

– Эми вспоминали, – ответил Доми.

– Бедная девочка, – вздохнула миссис Фостер, и я не поняла, про кого это она, про Эми или про меня. – Поужинаешь с нами, Джастина? У нас сегодня отбивные.

– Мне пора домой, – отказалась я.

– Ох! – Миссис Фостер схватилась за живот, и я поняла, что она беременна. – Что-то он весь день крутится-вертится. – Она засмеялась: – Видела бы ты свое лицо! Хочешь потрогать?

Она прижала мою ладонь к своему мягкому синему сарафану – и малыш шевельнулся, как котенок, словно отзываясь на ласку.

– Иногда, на больших сроках, – сказала миссис Фостер, – можно даже увидеть, как он ручкой или ножкой колотит в живот.

– Может, хватит, мам? – вмешался Доми.

– А что? Это же совершенно естественно. Мальчишки иногда такие брезгливые – правда, Джастина? – Пальцы у нее были отекшие, тонкое обручальное кольцо врезалось в розовую кожу.

– Когда он родится? – спросила я.

– В начале апреля. Подарок к Пасхе! Ума не приложу, где нам его пристроить. Может, тут... – Она окинула взглядом веранду.

– Нет уж, – заартачился Доми.

– Да он много места не займет. Картонную коробку в углу поставим. Или одеяльце постелем в ящике стола.

Я не поняла, в шутку она или всерьез.

– Откуда вы знаете, что это мальчик? – спросила я.

– Что-то подсказывает. – Миссис Фостер улыбнулась. – Вроде бы должно быть все равно, лишь бы был здоровый, но хочется такого же ангелочка, как этот. – Она звонко чмокнула Доми в щеку.

– Ну, мама!

– А если будет девочка? – спросила я.

– Тоже счастье. Так или иначе, все в руке Божьей.

– Мама! – позвала одна из сестер. – Морковка пригорает!

– Так сними с огня! – крикнула в ответ миссис Фостер. – Боже, разве трудно сообразить? Доминик, накроешь на стол?

Я повязала вокруг пояса толстовку, поблагодарила миссис Фостер.

– Может быть, все-таки поужинаешь с нами?

– Что-то я устала.

– Да, по тебе видно. Надо бы тебе в выходные отоспаться.

Я кивнула.

– Пусть свадьба тебе будет в радость, да? Несмотря ни на что – несмотря на Эми, – для вас с папой это очень-очень счастливое событие, и ты будешь самой красивой подружкой невесты. Я Доминику обещала взять его в церковь – пусть полюбуется на тебя в платье. Мы...

– Кажется, Саре нужно помочь с морковкой, – вмешался Доми. – Пахнет паленым.

– Иду, иду. – Миссис Фостер на ходу коснулась моей руки. – Хорошая ты девочка, Джастина. Эми теперь с Господом, но она всегда будет смотреть на тебя с небес.

Этого-то я и боялась.

В ту ночь я долго не могла уснуть, несмотря на слабость после приступа. Спать я легла пораньше, чтобы избежать разговора с отцом о миссис Прайс, ведь не расскажешь же ему о моих находках – или можно рассказать?

Если бы мама была рядом!

Когда я все-таки задремала, мне приснились младенцы, запертые в коробках, в ящиках столов, – приснилось, как они рвутся наружу, колотят золотыми ножками, сбивая их в кровь.

На другой день, сразу после звонка с последнего урока, я постучалась в кабинет к мистеру Чизхолму. Он смотрел из окна на площадку, где играли дети, пока ждали кто маму, кто школьный автобус. Они прыгали с деревянных катушек и ливневых труб, налетали на тракторные покрышки, раскачивались на канате так, что запросто могли удариться о стальную раму.

– Они что, разбиться хотят? – покачал головой мистер Чизхолм. Отхлебнув из пластиковой бутылки, он скривился. – В этом возрасте они считают себя неуязвимыми. Как в броне. А если все-таки разобьют коленку или что-нибудь сломают себе, кто-нибудь непременно примчится, возьмет на ручки, утешит. – Он сел за стол, знаком предложил сесть и мне. – Когда я только начал работать в школе, это меня пугало до смерти, скажу тебе откровенно. А знаешь, что в Америке одна десятилетняя девочка играла в классики и споткнулась, а ее родители отсудили у школы миллион долларов? С ума сойти! – Он встряхнул бутылку, снова отпил, скривился. Бросил взгляд на коробочку ирисок, стоявшую у него под рукой.

– С ней все было в порядке? – спросила я.

– С кем?

– С девочкой, которая споткнулась.

– Ну, она ударилась головой, так что нет, не совсем. Зато миллион долларов получила.

Я кивнула. Весь день я репетировала речь, а сейчас, сидя в кабинете, не знала, с чего начать. Залезла в карман школьной формы, сжала покрепче ручку с парома.

– Насчет миссис Прайс, – выпалила я.

– Опять? – Он осушил пластиковую бутылку и весь сморщился. – Это она меня подсадила. Шоколад! Шоколад называется! Зато я сбросил три кило и не мучаюсь без сладкого, если особо не задумываться.

– Она крадет у нас вещи, – сказала я.

Мистер Чизхолм вытер рот.

– Прости, что?

– Она крадет у нас вещи.

– Джастина... – начал он и осекся. Не спеша поставил бутылку на поднос с Веллингтонской канатной дорогой, снял очки, потер красные следы от дужек. – Знаю, ты горюешь по маме. Понимаю. И, полагаю, ты винишь себя в смерти Эми.

Лучше бы мне не напоминали.

На стене перед нами словно парило лицо с плащаницы. Моментальный снимок воскресения.

– Это не Эми, – сказала я, – это все миссис Прайс, с самого начала.

Мистер Чизхолм вздохнул.

– Когда у нас совесть неспокойна, мы зачастую срываемся на других, стремясь уменьшить груз вины. Это приводит порой к ужасным поступкам. Вспомни, как повесился на дереве Иуда.

Я продолжала:

– У нее дома есть тайная комната, где она прячет краденое. Я вчера видела.

– Тайная комната? Тайная комната? За вращающимся книжным шкафом, да? Вдумайся, что ты говоришь, Джастина! – Он потянулся к бутылке, но вспомнил, что там пусто, и нахмурился. За окном шла через школьный двор к машине миссис Прайс.

– Вещи все равно пропадают, – сказала я. – Все винят меня с Доми.

– Нас с Доми.

– Меня с Доми.

Мистер Чизхолм заморгал.

– Миссис Прайс перешла к нам из очень престижной школы в Крайстчерче. Понимаешь, как нам повезло, что у нас работает преподаватель такого уровня?

– Она из Окленда, – возразила я. – Сама нам говорила. И все, что у нас пропало, лежит у нее дома, и много чего еще, и шторы из церкви на окне у нее висят. Те, что из задней комнаты пропали.

– Джастина, – он шумно вздохнул, – ты показываешь свои худшие черты. Чего ты добиваешься?

– Поедете со мной? К ней домой?

– К ней домой?

– Да.

Он взял в руки пластмассовую бутылку, снова поставил. С минуту сидел молча, скрестив на груди руки, и смотрел на меня.

– Или, – продолжала я, пытаясь унять дрожь в голосе, – придется мне позвонить в полицию.

– Из-за пары пропавших точилок? – Недобрая усмешка.

Я вскочила.

– Вам решать.

– Если я поеду, – спросил мистер Чизхолм, – этим все и кончится?

– Этим и кончится.

Дорогой мы не разговаривали. В машине пахло нагретой обивкой, а на зеркале заднего вида болталась заламинированная табличка “Не превышай скорость – не обгоняй ангела-хранителя”. Когда мы приехали, миссис Прайс только выбиралась из “корвета” и удивилась, увидев нас на подъездной дорожке. Мистер Чизхолм приветственно махнул.

– Простите, что без приглашения! – крикнул он.

– В чем дело? – отозвалась миссис Прайс. – Джастина! Что-нибудь случилось?

– Можно зайти на пару слов? – спросил мистер Чизхолм.

– Боже, что-то с Нилом?

– Нет-нет, что вы. Все в порядке.

Миссис Прайс впустила нас в дом.

– Сразу к делу, – начал мистер Чизхолм. – Итак, Джастина считает, что вы тут прячете краденое. Что у вас целый склад чужого добра, добытого неправедным путем. – Он хохотнул. – Честное слово, неловко вас беспокоить по такому поводу.

– Боже! – ахнула миссис Прайс. – Днем учительница, по ночам домушница? С чего ты это взяла, Джастина?

– Своими глазами видела, – ответила я. – Кубики Рубика, машинки, шторы. Пчелы, бабочки. Изюм.

– Изюм?

– Да-да, – подхватил мистер Чизхолм. – Окажите нам любезность.

Я облизала губы.

– В самой дальней комнате. Она всегда заперта.

– Да, заперта, – подтвердила миссис Прайс. – Там я храню памятные вещи – их и не выбросишь, но и на виду держать не станешь. Сами понимаете.

– Конечно, – кивнул мистер Чизхолм. – Я хотел спросить – не сочтите за бесцеремонность, – можно взглянуть? Чтобы закрыть этот вопрос.

Миссис Прайс замялась.

– Это очень личное...

– Конечно, – повторил мистер Чизхолм. – Только заглянуть, и все.

Миссис Прайс со вздохом поманила нас в коридор. Я ждала, что она остановится у зеркала, но она пошла прямиком к двери и открыла ее одним из ключей в связке. Я же их все проверяла, разве нет?

– Сюда, пожалуйста.

И мы зашли следом за миссис Прайс.

Голые стены – как в келье у сестры Брониславы. Узкая кровать застелена белым покрывалом с вышитой оборкой, на подушке тряпичная кукла с волосами из шерстяных ниток. На комоде фото в рамке: чернявый парень на пляже шлепает по мелководью, держа за руку малышку, оба щурятся от солнца. Рядом детская бутылочка с пожеванной соской. Льняной локон, перетянутый белой ниткой. Полки пустые, не считая золотого обручального кольца. На потолке ничего не висит. Я открыла ящик комода – пусто. Окно занавешено тонким тюлем, за окном буйная зелень сада. В стекло бьется мясная муха, нарезает круги.

– Теперь довольна, Джастина? – спросил мистер Чизхолм.

Я стояла посреди комнаты и смотрела, смотрела по сторонам, покуда не закружилась голова.

– Куда вы все это дели?

Миссис Прайс развела руками:

– Прости, дорогая, не понимаю тебя.

Когда я, встав на колени, заглянула под кровать, миссис Прайс прошептала:

– Ей... ей нездоровится? Она сейчас принимает сильные лекарства... Ах да, вчера у нее был приступ. Упала на пол у меня в бельевой, ушиблась.

Мистер Чизхолм взял меня за локоть и повел к выходу.

– По-моему, все, что нужно, мы уже видели, – сказал он. – Спасибо – не будем больше вам докучать.

Я шарила глазами по пустой комнате; почему-то я ждала, что горы краденого возникнут из ничего, стоит лишь вглядеться хорошенько. Пальцы мистера Чизхолма впивались мне в локоть, миссис Прайс поправляла лоскутное платье тряпичной куклы, и с порога я увидела в зеркале, как выхожу из комнаты – бледная, с безумными глазами. Голова раскалывалась от боли, казалось, вот-вот лопнет.

– ...нужно извиниться, – говорил мистер Чизхолм, но я отмахнулась, освободилась от его хватки.

– В шкафу, – сказала я. – Дайте посмотреть.

Мистер Чизхолм вздохнул.

– Вы позволите, миссис Прайс?

– Да, смотрите.

Наверняка она все спрятала там, набила шкаф доверху, – но, едва протянув руку к дверце, я поняла, что краденое там не поместится. Дверца распахнулась, из шкафа дохнуло затхлостью, внутри лишь совсем немного одежды – детской. Сарафан с пчелкой. Нарядное платьице, тюлевое, в лентах. Белая крестильная рубашка, призрачная, невесомая.

– Ну что, убедилась? – Мистер Чизхолм глянул на часы. – Подбросить тебя до дома?

Но я кинулась в спальню миссис Прайс и стала все обшаривать – выдвинула ящики комода, сбросила с кровати покрывало, перебрала платья и блузки на вешалках.

Потом искала в кабинете, в ванной, в кухне.

– Пусть убедится окончательно и успокоится, – услышала я голос миссис Прайс.

Не найдя ничего в доме, я побежала в гараж – но и там было пусто. На стене садовые инструменты, на верстаке толстые перчатки, в которых она полола кактусы, и больше ничего. Бетонный пол исчерчен крест-накрест зелеными следами от газонокосилки.

Они ждали меня в диванной нише, мистер Чизхолм неловко присел на обитую ковром ступеньку.

– Ну? – спросил он.

Я покачала головой, и каждое движение отдавалось болью.

– Ничего не хочешь сказать миссис Прайс?

– Нет.

– Нет?

– Давайте просто забудем, Деннис, – вмешалась миссис Прайс.

– Признаться, очень благородно с вашей стороны.

– Мы же теперь семья.

Еще нет.

– А чай? – спросила я.

– Прости, что?

– Банка жасминового чая.

– А это тут при чем? – не понял мистер Чизхолм.

– Она его украла в лавке Фанов. Эми видела.

– Ах, Эми. – Мистер Чизхолм переглянулся с миссис Прайс.

– Да-а... – протянула она. – Если бы только я вовремя поняла, что все признаки налицо...

– Нам с вами не в чем себя винить. – Мистер Чизхолм поднялся. – Ну что, Джастина, пойдем? Отвезу тебя домой.

– Ее отец с работы вернется часа через два, не раньше, – сказала миссис Прайс. – Пожалуй, лучше ей побыть у меня.

– Что скажешь, Джастина?

– Домой, – ответила я. – Отвезите меня домой.

Когда мы шли по коридору, мистер Чизхолм заглянул на кухню.

– Не найдется у вас кусочка поджаренного хлеба? Или печенья? С голоду умираю.

Я позвонила Доми, как только мистер Чизхолм уехал.

– То есть как – пусто? – удивился Доми.

– А вот так. Просто она все вынесла. От всего избавилась. Или мне привиделось.

– Ничего не привиделось. А как же шмель?

Невесомый комочек ваты с марлевыми крылышками.

– Не знаю, откуда он у меня взялся. Не помню.

– Нет, помнишь. Все ты помнишь, Джастина.

На другое утро мы, как обычно по субботам, завтракали блинчиками, и тут явилась миссис Прайс, открыв дверь своим ключом.

– Как раз вовремя. – Отец чмокнул ее в щеку. – С маслом? С патокой?

– И с тем и с другим. – Она свернула блинчик, который дал ей отец, и стала есть руками. – Ммм, – простонала она от удовольствия. – Это должно стать традицией.

– Уже стало, – сказала я.

– Чудесно!

Она смотрела, как отец наливает тесто на раскаленную сковороду, наклоняет ее то так, то эдак, чтобы тесто растеклось как следует. На запястье у нее поблескивал браслет с шифром “ДОРОГАЯ”.

– Знаете, когда я была на Корсике, – сказала она, – я набрела на ларек, где торгуют блинчиками, чуть ли не в чистом поле. Грязный фургончик, и я понятия не имела, как заказывать, а хозяин по-английски ни бум-бум, и я просто ткнула пальцем в картинку на стене. И знаете, что он сделал? Когда поджарил блинчик? Зачерпнул пальцем сливочного сыра и размазал по блинчику грязной лапой!

– Брр... гадость! – ужаснулся отец.

Миссис Прайс засмеялась.

– Ничего вкуснее в жизни не пробовала! А сдачи он мне дал больше, чем надо, намного больше, я бегом назад, пыталась вернуть, а он решил, будто я пришла жаловаться, и давай на меня орать!

– Ну а ты?

– А что я могла сделать? Деньги оставила себе – и скорей оттуда!

– Поступила мудро, – одобрил отец, садясь с нами за стол.

Миссис Прайс погладила меня по спине:

– Как себя чувствуешь с утра, лапочка?

– Нормально.

– Вот и замечательно. Я не сержусь.

– Что? – не понял отец.

– Ничего, – сказала миссис Прайс.

Я уставилась в тарелку. Отец посмотрел на меня, на миссис Прайс, снова на меня.

– В чем дело? Джастина?

Я пожала плечами.

– Энджи?

– Мы друг друга немножко не поняли, – ответила миссис Прайс. – Должно быть, из-за приступа – да еще оттого что ударилась головой – Джастина почему-то решила, что я ворую.

– То есть как?

Миссис Прайс улыбнулась.

– Она думала, что у меня в гостевой комнате склад краденого добра. Привела ко мне Денниса Чизхолма, чтобы тот проверил.

– Что за дикость, – изумился отец. – Джастина, ради всего святого...

– Ничего страшного, Нил. Наверняка из-за приступа, но, может быть, дело еще и в том, что у Джастины сомнения на мой счет, – так бывает, если отец нашел себе новую пару. По-моему, хорошо, что у нее хватило мужества высказаться открыто, чтобы мы до свадьбы во всем разобрались. – Она снова погладила меня по спине. – На самом деле мы с тобой похожи, зайка.

– Она должна перед тобой хотя бы извиниться, – потребовал отец.

– Извинений я не жду.

– Все равно надо. Джастина?

Оба смотрели на меня выжидательно.

– Я... я ошиблась, – выдавила я. – Простите меня.

Миссис Прайс махнула рукой:

– Скоро мы уплывем в закат. Считай, что я забыла.

После завтрака стало ясно, что она остается у нас на весь день: она уселась в гостиной, поджав под себя ноги, стала изучать раздел “Недвижимость” в газете и предложила отцу выйти после обеда в сад. Смотрю, а она проводит рукой по спинке сине-белого дивана, мнет пальцами старомодный рисунок – девушку на качелях, – оставляет вмятины на обивке. Поймав мой взгляд, она сказала:

– Обивка поизносилась, правда? Стоит освежить. Поможешь выбрать новую?

Я закрылась в комнате с книгой, но все равно слышно было, как она что-то спрашивает. И как отец отвечает. Поддакивает. Через неделю они поженятся.

Осталась она у нас и в воскресенье, и в понедельник пришла сразу после школы – возвращаюсь домой, а она тут как тут. Можно подумать, она уже к нам переехала.

– Схожу к Доми, – сказала я ей.

– А ужин? – спросила она. – Я вас хотела сводить в “Макдональдс”.

– Перекушу у Фостеров.

– А как же картошка фри? А горячий яблочный пирог?

– Обойдусь.

– Ну хотя бы панамку надень, – напутствовала она. – Очень уж солнце печет.

Убрав ноги с педалей, я покатила вниз по склону, усыпанному опавшими цветами похутукавы. Велосипед набирал скорость, а стоило бы притормозить, дорога была извилистая, и отец всегда предупреждал: осторожней, ведь не видно, что за поворотом. Мне было все равно, лишь бы скорей умчаться подальше от миссис Прайс. В просветах между домами и деревьями ярко синело море.

Когда я затормозила возле подъездной дорожки Фостеров, они всей семьей садились в свой микроавтобус.

– Джастина! – обрадовалась миссис Фостер. – Вот так приятный сюрприз!

Я заметила, что у всех у них, даже у мальчиков, на груди блестят значки – золотые ножки.

– Ты с нами? – спросила миссис Фостер. – Как здорово!

– Не хочешь – не надо, – пробормотал Доми, но его сестры уже подвинулись, освобождая мне место сзади. Сара переложила с сиденья себе на колени стопку плакатов, на верхнем было написано краской: “Жизнь побеждает смерть”. Питер в шлеме сидел на коленях у Мэри, теребя ремешок под подбородком.

– Туго? – спросила Мэри. Питер кивнул, и она ослабила ремешок.

– Значит, ведьмы тебя не съели? – спросила я, и Питер нахмурился. – Они же тебя в котел хотели бросить. С петрушкой и луком.

– Нет никаких ведьм, – буркнул Питер.

Клэр стала рисовать пальцем у него на спине.

– Домик! – сказал Питер.

– Нет. – Клэр нарисовала еще раз то же самое.

– Лодка!

– Нет.

– Грузовик?

– Даже не близко. Сдаешься?

– Правда ведь, повезло нам с погодой? – улыбнулась миссис Фостер, глядя из окна в безоблачное небо. – Пока-пока! – крикнула она мужу, который садился на велосипед с одним из младших Фостеров за спиной. Наверняка ему пришлось отпроситься с работы, чтобы с нами поехать.

Обогнув залив, мы свернули в тупик позади больницы и остановились возле старого, грубо оштукатуренного дома. У входа стояли человек десять, которые поздоровались с нами, тоже заметив, как повезло нам с погодой. Они, как и мы, были с плакатами: “Сегодня здесь никто не умрет”, “Пусть семьи планирует Бог”, “Я не ваш выбор, я человек”. Женщины гладили живот миссис Фостер и говорили, что она вся светится.

– Какой хочешь – “Иисус за жизнь” или “Мы пришли спасать детей”? – спросила Сара, и я поняла, что обращается она ко мне.

– Ну-у... “Мы пришли спасать детей”?

– Это мой, теперь моя очередь! – вмешалась Мэри.

– Ты его в прошлый раз несла, – ответила Сара.

– Нет, не я, а ты! Так что моя очередь!

– Вообще-то Джастина его выбрала, а она наша гостья.

– Тоже мне гостья – просто мимо проходила. И здесь не наш дом.

– Но она пришла к нам домой, и мама ее позвала с нами. Значит, гостья. Вот, выкуси!

– Сама выкуси! – Мэри стала вырывать у нее плакат, но Сара не отдавала.

– Порвешь! – кричала Сара. – Мама! Мама! Она рвет “Мы пришли спасать детей”!

– Порвется – ты будешь отвечать!

– Хватит! – прикрикнула миссис Фостер. – Вы девочки, а не звери дикие.

– Она первая начала, – прошипела Мэри.

– Это не я, не я! – Сара повернулась ко мне: – Кто первый начал?

– Э-э... – замялась я. – Я не видела.

– А какая разница? – вмешался Доми.

– Заткнись, Домище-гондонище, – огрызнулась Мэри.

– Мне все равно, какой нести, – сказала я.

– Вот видишь, видишь? – встрепенулась Мэри.

– Понесешь вот этот. – Сара протянула мне “Мы пришли спасать детей”.

– Ладно, – согласилась я. Мэри уставилась на меня исподлобья.

Доми достался плакат “Жизнь побеждает смерть”. В уголке смутно темнели следы ботинок – как видно, и за этот тоже дрались.

Тут выбрался из машины отец Линч, и женщины запорхали вокруг него. Одна предложила ему сдобную булочку, другая достала листик из его каштановой шевелюры и, показав ему, засмеялась. Третья поблагодарила за то, что устроил погожий денек, а отец Линч ответил: месяц назад заказал, заранее. Он тоже нес плакат с фотографией младенца в утробе, плавающего в пузыре, – глаза закрыты, ручки-ножки сложены крест-накрест. И надпись: “Я верю в науку. Этот ребенок есть”. На последнее слово места еле хватило, и на первый взгляд казалось, будто там написано: “Этот ребенок ест”.

– Свежая кровь! – обрадовался отец Линч, увидев меня. – Замечательно, замечательно. – Он на ходу положил мне руку на голову, будто в знак благословения.

А тут и мистер Фостер подоспел на велосипеде. Братишка Доми у него за спиной орал как резаный, и миссис Фостер сунула ему в рот булочку.

– Вот мы и в сборе! – сказала она. – Отлично! Все готово!

– Что мы будем делать? – спросила я шепотом у Доми. – Где дети, которых надо спасать?

– Еще не родились, – объяснил Доми. – Это абортарий.

– Что-что?

– Абортарий – знаешь, что это такое?

Я покачала головой.

– Прости. – Он прикрыл на миг глаза. – Не стоило тебе с нами ехать. Просто... делай то же, что и все. Извини.

Подкатила еще машина – женщина, а с ней девушка на вид чуть старше меня. Наверное, мать и дочь.

– Все по местам! – крикнул мистер Фостер.

Мы взялись за руки, как будто сейчас зайдет сестра Маргарита и поведет нас на народные танцы. Две женщины, расталкивая всех, протиснулись к отцу Линчу, встали с ним рядом. Сара, стоявшая слева от меня, крепко сжала мне руку.

Открылась входная дверь. Вышла медсестра, сказала устало:

– Здравствуйте, старые знакомые.

– Прекрасный денек для убийства, – отозвалась миссис Фостер.

О чем это она? Я посмотрела на Доми, но он отковыривал пятнышко краски с обратной стороны плаката и избегал моего взгляда.

– И вы вот этими руками купаете дочку? – спросил у медсестры один из мужчин. – Малышку Дженнифер?

– Меня этим не возьмешь, Фергал, – ответила она. – Отойдите, пожалуйста...

– Аборты – смерть, аборты – смерть! – начал скандировать Фергал, а остальные подхватили, размахивая плакатами в такт. Справа от меня Доми, уставившись в землю, повторял слова, и я присоединилась. “Аборты – смерть, аборты – смерть!” И пусть я не понимала в полной мере смысла, слова эти дышали силой. Воздух вибрировал от наших голосов – двадцать с лишним против одного. Мы пришли спасать детей.

Я взглянула на младенца у отца Линча на плакате. Он что, и вправду настоящий? Но как его сфотографировали?

Мать и дочь вышли из машины.

– Ты вольна отказаться, милая, – крикнул кто-то из наших. – Тебя заставляют?

– Ты не одна! У тебя есть выбор! – подхватил кто-то другой.

– Мы любим тебя и твоего малыша!

– Ты уже мама!

Мать и дочь, пряча глаза, заспешили ко входу, но живая цепь – цепь из людей – преградила им путь.

– Ты достойна любви! Мы тебя ценим!

– Пропустите, – взмолилась девушка. – Пожалуйста.

– У нас прием назначен, – сказала ее мать.

Стоявшая позади нас медсестра пригрозила:

– Знаете что, сейчас снова полицию вызовем.

– Полицию? – шепнула я Доми.

Он вспыхнул.

– До этого только один раз вызывали.

– Можем тебе объяснить, милая, что к чему, – обратилась к девушке миссис Фостер. – Чтобы ты была в курсе.

– Ты должна хотя бы знать, чем рискуешь, – вставил мистер Фостер. – Ты можешь истечь кровью. При нас женщин отсюда увозили на “скорой”, потому что не могли остановить кровотечение.

– Или у тебя начнется септический шок, – подлил масла в огонь отец Линч. – Хочешь погибнуть вместе с ребенком?

Стоявшая чуть дальше женщина с булочками твердила:

– “Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей. Славлю Тебя, потому что я дивно устроен. Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это”[533]533
  Псалом 138:13–14.


[Закрыть].

Мать девушки оглядела братишек-сестренок Доми.

– Постыдились бы детей в это втравливать, – упрекнула она.

– Во что – в это? – переспросил мистер Фостер. – Что тут ужасного?

– Вы их используете. Разве они в таком возрасте понимают?

– Зато нас хотя бы не убили, – вставила Сара. – Не разорвали на кусочки еще до рождения.

Мэри взяла девушку за руку.

– Говорили тебе, что будет на самом деле? – спросила она. – Залезут к тебе внутрь и разрубят на части твоего малыша. И высосут из тебя по кусочкам.