Текст книги "Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"
Автор книги: Стивен Кинг
Соавторы: авторов Коллектив,Роберт Антон Уилсон,Мэтью Квирк,Питер Свонсон,Кемпер Донован,Джей Ти Эллисон,Мик Геррон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 212 (всего у книги 342 страниц)
«Надо было прыгать с гребаного батута», – подумала она, с трудом поднимаясь на ноги. Участок Мишеля был заметно меньше соседского, как и сам дом. И фонари здесь отсутствовали. Достигнув задней двери, Элис заглянула в окно. Над плитой горел светильник, еще один в коридоре. Она постучала, затем от души задубасила. И только тогда заметила, что рука у нее кровоточит, и весьма обильно.
В коридоре появился Мишель, с несчастнейшим видом. Только у самой двери он разглядел, что его незваный гость – Элис. Лицом при этом он отнюдь не просветлел – даже более того, на какой-то момент женщине показалось, что любовник и вовсе не собирается открывать. Тогда она подняла руку, демонстрируя рану, и произнесла:
– Требуется небольшая помощь.
МишельОн был близок к тому, чтобы проигнорировать стук в заднюю дверь. К парадному входу журналисты уже наведывались дважды. Были сама вежливость, он отвечал взаимностью. Желали получить комментарии. Обещали опубликовать их анонимными, поскольку несовершеннолетних называть нельзя. И он едва не уступил репортерам, едва не усадил их за стол и не объяснил, что все это ужасная ошибка. Его сын и мухи не обидит. Но адвокат велел держать язык за зубами, и потому он попросил их оставить его в покое. Еще были звонки, но эти-то хотя бы поступали на домашний телефон, который достаточно было просто выдернуть из розетки.
В какой-то момент его охватило искушение укрыться в ресторане – вот только журналисты и туда за ним увяжутся. И вполне может статься, что появиться там снова у него получится нескоро. До него начало доходить, что закрытие «Папильона» грозит обернуться отнюдь не временным, как он полагал всего несколькими часами ранее. Наблюдая за полицейским обыском собственного дома, Мишель вдруг осознал, как же стремительно рушится его прежняя жизнь. Копы заявились буквально через несколько минут после его возвращения из участка – он едва успел закончить телефонный разговор с адвокатом, который и предупредил об обыске. На пороге стояли двое полицейских в форме и Прокопио, с подписанным судьей ордером. Мишель взирал на действо с кухонного стула, с которого ему запретили подниматься. Они сунули нос в каждый уголок, шкаф, кладовку – да во все щели. Изъяли его и Кристофера компьютеры, запихали в мешок зубную щетку сына, простыни с его кровати и одежду, разбросанную на полу в спальне. Снаружи обшарили гараж и мусорные баки. Единственное, чего полицейские не тронули, так это мобильник Мишеля. Адвокат велел ему спрятать телефон и наплести, будто тот потерялся, и пообещал, что исключит устройство из ордера, прежде чем копы за ним вернутся. Мобильник понадобится им для переговоров.
Звали адвоката Дэвид Кантор. Он прибыл вскоре после ухода полицейских, бросив остальные дела и помчавшись к нему из Бостона сразу же по окончании их телефонного разговора. Перед визитом в участок к Кристоферу ему хотелось сначала пообщаться с отцом. Это был высокий мужчина с густыми бровями и большими руками, смахивающий на Эллиотта Гулда в молодости. Его голос, несмотря на мягкость, звучал властно. Мишелю он сразу же понравился.
– Значит, вы из Ливана? – переспросил Кантор, когда Мишель подал ему чашку кофе.
– Провел там детство. Но образование получил в Париже и какое-то время там работал, прежде чем перебраться в Америку.
– Мишель, вы мусульманин?
– Католик. Я из семьи маронитов. Слышали про таких?
– Слышал.
Ответ произвел на Мишеля впечатление. Большинство и понятия не имеет об их существовании.
– Сами когда-нибудь бывали в Ливане?
– Нет, но очень близко.
– В Израиле?
– Жил там до учебы в школе права. Вам следует знать – я прослужил год в Армии обороны Израиля.
– На этот счет не переживайте. Здесь мы союзники.
– Значит, никаких проблем?
– Между нашими странами или нами двумя?
– Давайте не будем вмешивать сюда родину.
– Дэвид, мы оба – американцы.
Кантор направил на него ручку.
– Вот это верное замечание. – Он достал из сумки желтый блокнот юриста. – Итак. Своими словами, без спешки.
Мишель рассказал адвокату все, что знал. О ночном возвращении Кристофера домой, его подавленном молчании, сокрытии факта нахождения в доме Бондурантов. Передал, что сын говорил на обоих допросах, здесь и в участке. На протяжении повествования Кантор лишь бесстрастно кивал, однако деталь, что в злополучном доме присутствовал и Джек Пэрриш, его явственно заинтересовала.
– Сын Оливера Пэрриша?
– Да. Вы знакомы с отцом?
– Как Токио с Годзиллой. Что собой представляет Джек?
– Он лучший друг Кристофера.
Адвокат уловил нотку неодобрения в голосе Мишеля.
– И?
– Мне он не нравится.
– Можно немного поконкретнее?
– Он грубо обращается с Кристофером. Практически третирует его. Так с друзьями себя не ведут.
Кантор что-то записал в блокнот.
– Ладно, вернемся к событиям прошлой ночи. Кристофер сказал, что ушел после Ханны и Джека.
– Верно.
– А он не вдавался в подробности, что произошло, пока он оставался наедине с жертвой?
«С жертвой», – отозвалось эхом в голове у ресторатора.
– Сказал, что они только разговаривали.
– О чем?
– Она нравилась Кристоферу. Романтически. Но взаимностью она ему не отвечала.
– Понятно. Что-нибудь еще, что я должен знать?
– У него на шее были царапины.
Поджав губы, адвокат уставился на Мишеля.
– Царапины?
Тот согнул пальцы на манер когтей и показал на своей шее расположение ранок.
– Он объяснил их происхождение?
– Сказал – наверно, расчесал.
– Расчесал.
Мишель кивнул.
– И вы были не в курсе его отношений с Иден Перри?
– Я подозревал, что он запал на какую-то девушку, но он очень скрытничал на этот счет.
– И почему, как вы думаете?
– Как-никак, ему семнадцать.
– Так, Мишель, есть какие-либо факты о Кристофере, что мне понадобится знать для дальнейшей работы?
– Что вы имеете в виду?
– Аресты. Дурные привычки. Врезал кому-то в баре.
Мишель тихонько рассмеялся.
– Что? – удивился адвокат.
– Вы сами поймете, когда встретитесь с ним.
– Принимаю это как «нет».
Как раз в этот момент и постучался первый журналист. Когда ресторатор закрыл за ним дверь, Кантор одобрительно кивнул и сказал, что именно так и нужно общаться с прессой. Оставлять ни с чем, но вежливо. Затем предупредил, что стоит ожидать скорого появления имени Кристофера в соцсетях, если этого уже не произошло.
– Что ж, по крайней мере, тогда людям откроется вся нелепость происходящего. Любой, кто знает моего сына, поймет, что это огромная ошибка.
– Мишель, позвольте мне кое-что вам объяснить. Только что в городке, где убийство происходит раз в десять лет, в доме за три миллиона убили белую девушку. Кому-то придется за это ответить, и как можно скорее. Эти люди допускают лишь те тайны, которые способны контролировать.
– Эти люди?
– Которым вы подаете ужин.
На пару мгновений повисла тишина.
– Что ж, мне лучше отправиться в участок поговорить с вашим парнем.
– А мне что делать?
– Не суетиться, ни с кем не разговаривать – в том числе с друзьями и родственниками. Ах да, вам позвонит женщина по имени Кортни, насчет денег. Их нужно перевести как можно скорее.
– Сколько?
– Десять тысяч. Разумеется, если вашему сыну не предъявят обвинений, большую часть вам вернут.
Мишеля подмывало спросить, что произойдет, если обвинения все-таки предъявят, вот только его страшило услышать ответ.
– Полагаете, его могут освободить сегодня вечером?
– Именно этого я и буду добиваться, хотя это и маловероятно, раз уж его заключили под стражу на сорок восемь часов. Утром я первым делом подам ходатайство в суд, но на данной стадии производства судьи предпочитают не вмешиваться в действия копов.
После ухода адвоката Мишелю только и оставалось, что задернуть шторы и нервно расхаживать по дому. Впрочем, репортеры у дверей скучать не давали. Еще позвонила Кортни, и они уладили денежный вопрос. Потом София – он сказал ей, что Дэвид ему понравился. Но затем Мишель остался один на один с этой ужасной новой реальностью.
Разговор с Кантором в очередной раз навел его на мысли о дружбе сына с Джеком Пэрришем. Паренек ему никогда не нравился. Не нравилось, что Джек разговаривает с Кристофером так снисходительно, что командует им. Хотя английский сына был превосходен, порой он все же допускал мелкие ошибки – то смягчит гласную, то перепутает время глагола, – и Джек всегда безжалостно высмеивал его, кто бы рядом ни находился. А во время шутливых потасовок он частенько перегибал палку – как-то расквасил Кристоферу нос, синяки же у сына и вовсе делом были едва ли не обычным. И всему находилось невинное объяснение. Мишель прекрасно понимал, почему у юношей сложились такие отношения. Новичка Кристофера притягивали влиятельность и статус Джека. А тот только рад был вращающейся вокруг его яркой планеты луне – стабильной, отражающей свет и навряд ли способной сойти с орбиты.
Данную тему Мишель по-настоящему ни разу не обсуждал с Кристофером. Он уже навидался одиночества сына и потому не желал изгонять его обратно в эту пустыню. Лишь раз счел необходимым вмешаться. Это произошло прошлым летом. Кристофер зависал с Джеком в «Уорлд тако», и после закрытия своего ресторана Мишель заехал за ним. К своему удивлению, сына он обнаружил на тротуаре и – к еще большему удивлению – заплаканным.
– Что случилось? – спросил Мишель, когда парень буквально рухнул на сиденье рядом.
– Джек иногда бывает таким козлом.
– Что он сделал?
– Да сказал кое-что.
– Что?
– Да ну его, – отозвался сын, раздраженно вытерев нос тыльной стороной руки.
– Кристофер…
– Ай, про маму! Что я слишком много говорю про нее!
Мишель понимал, что лучше всего махнуть на это рукой. Парни сами разберутся. А если уж ему вправду так хочется встрять, то все вопросы можно чуть погодя адресовать родителям. Но Джек помянул Марьям. Рука Мишеля сама потянулась к дверной ручке.
– Нет, папа, подожди…
Джек сидел в кабинке, уткнувшись в мобильник. Мишель навис над столом, обильно заваленным вымазанной сыром фольгой, гигантскими бумажными стаканами и скомканными салфетками. Парень поднял на него взгляд.
– Что ты сказал Кристоферу про его мать?
– Да всего лишь, что столько загоняться по ней вредно для здоровья, – рассудительно ответил юноша. – Это больное мышление.
– Тебе-то что за дело?
В близко посаженных глазах Джека вспыхнуло нечто темное и дикарское, ярость провоцируемого подросткового вожака. Подобное Мишелю помнилось с детства. Предтеча насилия и хаоса. Однако в следующее мгновение от злобных искорок не осталось и следа.
– Слушайте, ну простите меня, – присмиренным тоном затянул Джек. – Вправду вышло глупо. Я лишь пытался помочь, но…
– Она еще и моя жена.
– Да-да, вы совершенно правы. Глупо… Вы хотите, чтобы я извинился перед ним?
На них уже пялились подростки с соседних столиков.
– Можешь сделать это потом.
– Мне вправду жаль, что так обернулось, мистер Махун. Иногда я чересчур несдержан на язык.
– Ладно, забыто.
И тогда парень протянул руку. Мишель пожал ее. Хватка у Джека была мягкой, но за мягкостью этой ощущалась сокрушительная сила. У мужчины мелькнула мысль, не это ли являлось посылом жеста. Покидая забегаловку, он так и не определился, искренне ли раскаялся друг его сына или же парень был лжецом, каких свет не видывал.
Мучительно тянулся вечер, и Мишель отчаянно пытался навести хоть какое-то подобие порядка в мыслях. Именно так отец учил его справляться с наплывом клиентов. За один раз разбирайся с одной проблемой, сначала с самой крупной. Каждая разрешенная упрощает остальные. И вот посетители довольны, а ты потягиваешь себе бренди.
Итак. Сперва – самое главное. Кристофер невиновен. Бессмысленно тратить время на разбирательства, так ли это на самом деле. Но что же произошло в доме Бондурантов, пока он оставался наедине с девушкой? Почему он бродил по улицам? Она отшила его. Другого объяснения быть не может. Она отвергла его, и это его уничтожило. Так что проблема сводится к восприятию. Полиция всего лишь пришла к поспешному выводу, представлявшемуся ей логичным. Но стоит им вникнуть, и они поймут, что это вовсе не Кристофер. Это просто не может быть он.
Мишелю никак не верилось, что на долю сына выпал еще один ужас, нечто столь несправедливое и ему неподвластное. Неужто смерти Марьям было недостаточно? Эта трагедия расколола жизнь мальчика на две части. До болезни матери Кристофер был счастлив. Он обожал проводить время в «Этуаль», где Мишель работал шеф-поваром, а Марьям – главным официантом, причем подобную должность в Париже занимали лишь считаные женщины. Мальчик постоянно находился рядом, но при этом под ногами не путался. И Мишель мечтал, что однажды сын последует по его стопам, как когда-то и он сам по отцовским. Что они будут работать бок о бок. Что сын будет учиться у него, сравняется с ним, а затем и превзойдет.
Но потом у Марьям начался кашель, который никак не проходил. Последовали анализы крови, обследования – и плохие новости. И девять месяцев спустя она умерла. Кристоферу исполнилось одиннадцать, пока угасала мать. Поначалу он от нее не отходил. Спал с ней, помогал ходить, постоянно обнимал. Ближе к концу, однако, когда Марьям уже походила на скелет и явственно теряла рассудок, сын изменился. Не прикасался к ней, практически не общался и даже избегал смотреть на нее. Становился все молчаливее и молчаливее, пока в день ее похорон не перестал разговаривать вовсе. Немота длилась два месяца. Что бы Мишель ни делал, молчание сына нарушить ему не удавалось. Учителя, священники, врачи, друзья и семья – никто не мог к нему пробиться.
Наконец однажды утром Кристофер просто зашел на кухню и попросил отца приготовить яичницу. Ни с того ни с сего. Мишель был вне себя от радости и потому только через несколько часов осознал, что голос сына изменился. Не начал ломаться естественным для подростка образом – для этого Кристофер был еще маловат. Даже не понизился, но стал каким-то глухим. В нем различалось эхо, словно бы мальчик говорил откуда-то из глубины собственного тела. Как будто настоящий Кристофер оказался заточен в собственных внутренностях.
Он перестал появляться в ресторане. А в те немногие разы, когда его присутствие категорически требовалось, старательно избегал кухни. От увлеченности поварским делом не осталось и следа. Его больше не интересовали тонкости приготовления и применения масла и крема, дегустация и перемешивание. И Мишель опасался, что его мечта о сыне-преемнике умерла вместе с женой.
Подлинное выздоровление началось лишь после их переезда в Бостон. Клоду, отцу Софии и двоюродному брату Мишеля, потребовался шеф-повар для его ресторана «Корниш» в Бэк-Бэе. Уставший от жизни в месте, где буквально каждая мелочь напоминала о покойной жене, Мишель ухватился за возможность. Кристофер проникся Америкой, едва лишь сойдя с трапа в бостонском аэропорту Логан. Английский он выучил с ошеломительной скоростью. У него снова изменился голос, на этот раз прорезался натуральный басок. Вернулся и интерес к готовке. Он только и ходил что в бейсболке «Бостон Селтикс» с лепреконом. Парень заново себя обрел. В чем, собственно, и заключается сущность Америки.
И все же время от времени отец замечал в нем ту боль, что навлекла на него двухмесячную немоту. Сын крайне болезненно воспринимал неприятие окружающими. Совершеннейшая мелочь, вроде невнимания друга или равнодушного ответа девушки, могла ввергнуть Кристофера в многодневную хандру. Большей же частью, впрочем, он был жизнерадостным счастливым подростком, что и видели все вокруг. Заняв у Клода деньги на первый взнос, Мишель вступил во владение «Эмерсонским грилем» – так и возродился «Папильон». Французская кухня, самую малость приправленная ливанской, как и в отцовском ресторане. Сын начал там работать, сначала уборщиком посуды, затем официантом, иногда помогал на кухне. Совсем недавно Мишель просвещал его в таинствах соусов. Вероятность его работы с отцом после окончания колледжа снова становилась реальной.
И вот теперь это. Еще один удар. Оправиться от которого будет нелегко, вне зависимости от быстроты и полноты реабилитации. В комнате для допросов Мишель уже заметил признаки возвращения прежнего сломленного мальчика. Он задумался, какой голос у сына теперь – может, снова глухой и отдающийся эхом, а может, на этот раз его увлекло в такую глубокую бездну, что его и вовсе не будет слышно.
Явилась Элис. Сперва вид любовницы за задней дверью ошарашил его и привел в ярость, но затем она продемонстрировала перепачканную кровью и грязью руку.
– Что случилось? – осведомился Мишель, впуская ее в дом.
Она махнула в сторону заднего дворика:
– Инцидент с забором.
Вопреки обстоятельствам, его губы невольно дернулись в недоверчивой улыбке. Ну что за женщина!
Мишель отвел Элис к раковине, включил горячую воду и протянул ей ворох бумажных полотенец. В ближайшем выдвижном ящике хранилась аптечка. За три десятилетия на суматошных кухнях он в совершенстве овладел искусством наложения повязок, и сейчас без излишней суеты усадил женщину за кухонный стол и принялся за дело. Несмотря на обилие крови, порез оказался не таким уж и страшным. Мишель смазал рану антибиотиком и замотал бинтом. Все-таки приятно было находиться так близко к ней, прикасаться к ней.
Пока он трудился, завязался разговор.
– Скажи мне, что это неправда, что Кристофера задержали!
– Якобы в качестве свидетеля. Но они считают, будто это его рук дело.
– Полнейшее безумие!
– Что я и пытался им втолковать.
– Я сама только из полицейского участка. Прямо сейчас копы допрашивают Ханну и Джека.
– Вот они-то все и прояснят.
– Но что говорит Кристофер по поводу того, что произошло?
– Они собрались в том доме. Для них это было привычным времяпрепровождением. Та девушка, Иден, жила там. Джек и Ханна ушли около двенадцати, Кристофер позже. До сегодняшнего дня они даже и не знали, что с ней что-то случилось.
– Мне кажется, Мишель, что это неправда. Я видела Ханну в четыре утра, и она была сама не своя. Я хочу сказать, даже для нее поведение было необычным. И Селия тоже говорит, что Джек вел себя странно, когда явился утром домой.
– С Кристофером та же история. Когда он пришел домой… Таким я его прежде не видел.
Какое-то время мужчина молча бинтовал руку Элис, затем произнес:
– У него на шее были царапины.
– Что за царапины?
– От ногтей.
– Копы их видели?
– Да, заметили. Он сказал, наверно, просто расчесал.
– И ты ему веришь?
Мишель закончил перевязку и посмотрел любовнице в глаза. В ее взгляде не отражалось ни подозрения, ни сомнения. Она просто ожидала его ответа.
– Он ни за что не мог обидеть эту девушку, Элис. Просто… не мог. Ты же веришь в это, да?
– Конечно, верю!
И это было правдой. Она действительно верила. Эта женщина, которую он готов был отвергнуть. Она верила в невиновность его сына всем сердцем.
– Вот что, – продолжила Элис, – давай я поговорю с Ханной. Как только останусь с ней наедине, выжму из нее, какого хрена творится. – Она взяла Мишеля за запястье. – Не волнуйся, Мишель. Я все организую.
И тогда в нем что-то сломалось. Сомнения, одолевавшие его с прошлой пятницы, разом развеялись. Вот она, рядом. Принадлежащая другому мужчине, но и ему тоже. Грех, но одновременно и спасение. Четыре ночи назад ее присутствие здесь ощущалось чужим – неуместным и неправильным. Теперь же оно казалось единственно верным. Мишелю вдруг захотелось, чтобы время остановилось и они остались вместе навсегда. Чтобы исчезло все плохое, что стряслось сегодня, и больше никогда не происходило.
И тут у него зазвонил телефон. На связь вышел Кантор.
– Итак. Я только что закончил с Кристофером.
– Как он?
– Держится молодцом. Слушайте, я знаю, что уже поздно, но я еду к вам.
– Зачем, что случилось?
– Скажем так, прошлая ночь у Бондурантов выдалась более богатой на события, нежели изначально представлялось.
ПатрикХодили слухи, что сделал это местный. Какой-то семнадцатилетний юнец. По причине возраста пресса не обнародовала его имени, однако данное обстоятельство отнюдь не означало, что вскорости личность подозреваемого не станет известна. Если он учится в Уолдовской школе, уже к полуночи имя как пить дать расползется по городу. Потом в дело вступит интернет – и парень обретет незавидную славу.
Патрик следил за развитием событий с самого возвращения домой после провального визита в полицию. В основном по «Твиттеру», хотя лихорадило и несколько местных сообществ в «Фейсбуке». Поначалу комментаторы натурально заходились в истерике, однако после новости о задержанном тон постов принял более сдержанный характер. Паника трансформировалась в пересуды, которые никак не ослабевали, так что в конце концов копам пришлось опубликовать на своей фейсбучной страничке заявление: «На данный момент отдел полиции Эмерсона допрашивает касательно убийства Иден Перри несовершеннолетнего местного жителя. Подробности будут обнародоваться по мере их поступления».
Быть может, фотография парня расшевелит что-нибудь у него в мозгу. Не то чтобы Патрик предвкушал реванш в центре правосудия. Визит в полицию однозначно был ошибкой. Можно даже не сомневаться, что он выставил себя пропойцей и идиотом. До сей поры мужчина гордился собственной способностью сохранять видимость благопристойности при перемещении по родному городу. Друзья и коллеги проявляли беспокойство, однако ткнуть пальцем на какое-то конкретное происшествие, позволяющее с уверенностью заявить, будто Патрик Нун пошел вразнос, никто из них не мог. Возможно, на попытку сесть копам на уши с неправдоподобной историей еще и посмотрят сквозь пальцы, но вот после повторного посещения репутации психа ему уж точно не избежать.
Да еще Прокопио. Этим козлиной он и без того был сыт по горло на всю оставшуюся жизнь. Патрик поверить не мог, что такого дремучего фашиста повысили до детектива. С другой стороны, может, ничего удивительного в этом и не было. Гопота со значками нынче как будто в моде.
Познакомился он с Прокопио во время первого настоящего ареста Габи. Во всех предыдущих случаях проносило, и самый серьезный из них произошел, когда ее заграбастали во Фремингеме в компании двух торчков со стажем. Один из них перекинул пакетик с героином Габи на колени, когда их машину остановили. К счастью, вероломная манипуляция не ускользнула от внимания высокого и широкогрудого сержанта по имени Маркес. Часом позже он встретил Патрика в фойе полицейского участка, где на скамейке сидела Габи – трясущаяся, вцепившаяся в измятую бутылочку воды. Коп объяснил, что девушка не арестована, однако ясно дал понять, что запросто мог бы привлечь ее к ответственности, как он и поступил с ее товарищами по кайфу и несчастью – а у обоих досье было объемистее русских классических романов. Просто Маркес разглядел, что она хорошая девушка из хорошей семьи. Он даже признался, что нынче арестовывает подобных ей чересчур уж много. И ей место в реабилитационной клинике, а не в тюрьме. Сдавленно бормоча благодарности, Патрик забрал дочь и повез ее в центр детоксикации.
С Прокопио же все было совсем иначе. Исключительно по случайности Патрик присутствовал непосредственно при аресте. Таковой производился прямо у дверей «Хоул фудз», откуда дочь только вышла с говяжьей вырезкой на сорок три доллара в сумочке. По-видимому, ее дилер был любителем бифштексов и не возражал против бартерной сделки. Патрик возвращался – слава богу, один – с ланча с клиентом. Для прогулки летний денек выдался самое то – жаркий, но без изнуряющей влажности. Сначала на глаза ему попалась патрульная машина с включенными мигалками, а затем он увидел и небольшую толпу зевак возле входа в супермаркет. Патрик так и шел бы себе дальше, не заметь свою старую футболку Корнеллского университета, болтающуюся на костлявых плечах Габи. Дочь стояла рядом с очередным дружком из торчков, смахивающим на труп типом, татуировки на шею которому словно бы набивали во время землетрясения. Оба уже были закованы в пластиковые наручники, и перед ними стояли Прокопио в форме и администратор супермаркета, бородатый мужик в фартуке, по видимости более обеспокоенный вялящимся на ближайшей скамейке отобранным куском мяса за сорок долларов, нежели разворачивающейся перед ним человеческой драмой.
Габи встретилась с отцом взглядом и тут же отвела глаза. Зрачки под отекшими веками у нее были похожи на две точки. Патрик представился. Поначалу Прокопио старательно его игнорировал, но в конце концов ему удалось выжать из полицейского, что дочь арестована за магазинную кражу.
– Нельзя уладить это прямо здесь? – поинтересовался Патрик.
– Вам необходимо явиться в полицейский участок.
– Но я же стою прямо перед вами.
Однако он снова перестал существовать для Прокопио. Патрик взглянул на Габи. Гнева он совершенно не ощущал. В тот период им двигали лишь жалость и необходимость устранения последствий. И мучительное желание развеять колдовские чары яда, циркулирующего по венам дочери, – затолкать ее в машину и увезти на пять лет назад. Она ощутила его взгляд и посмотрела ему в глаза, словно бы наконец-то осознав происходящее.
– Папа, – произнесла Габи.
Он кивнул. Да, он обо всем позаботится.
– Послушайте, ведь без этого вполне можно обойтись, – возобновил переговоры с копом Патрик. – Просто выпишите ей повестку. Я прослежу, чтобы она явилась. Мы оплатим все, что потребуется.
Тот не ответил. Но и не поволок девушку в машину.
– Можно я позабочусь об этом? – спросил вдруг администратор.
На какой-то момент Патрику показалось, будто он обрел союзника, однако торговец переживал за вырезку. Коп кивнул. Администратор схватил кусок мяса и устремился к дверям, оставляя за собой архипелаг розоватых капелек. В этот момент татуированный парень решил привнести в происходящее свой единственный вклад, сведшийся к презрительному гоготанию, однако он немедленно заткнулся, стоило полицейскому взглянуть на него.
Творился какой-то абсурд. На них таращились прохожие. Его друзья и соседи. Они что, так и будут стоять здесь весь день? Не разбазаривание ли это муниципальных фондов? У Патрика мелькнула мысль, что произойдет, если он просто осторожно возьмет Габи под руку и уведет ее. Пластик у нее на запястьях запросто можно разрезать и дома. Но, конечно же, о воплощении подобной фантазии не могло быть и речи. У этого типа значок, пушка и вся законодательная рать за спиной. Вдобавок он тот еще говнюк.
Причина задержки прояснилась, когда появился второй полицейский. Это оказалась женщина из полиции штата. Прокопио что-то ей сказал, и она повела татуированного зомби к своему автомобилю. Коп же ухватил Габи за высушенный трицепс, и вместе они направились к его патрульной машине. Патрик сопровождал их, не прекращая уговоров. Возле транспорта он, должно быть, подошел к копу чересчур близко, потому что тот в ярости обернулся.
– Сэр, вы должны отойти, – заявил он достаточно громко, чтобы его можно было услышать на расстоянии двадцати пяти метров.
Какую-то секунду они смотрели друг другу в глаза. К Патрику таким тоном не обращались с тех самых пор, когда он носил футболку, что прямо сейчас болталась на плечах дочери. Проблем с копами у него никогда не возникало – с какой стати? – но в тот момент он возненавидел человека перед собой больше, чем кого бы то ни было в жизни. Позже жена предположила, что на самом деле он возненавидел собственную беспомощность. Может, и так. Но еще он возненавидел и этого сраного копа.
Патрик отступил и молча наблюдал, как Прокопио усаживает Габи на заднее сиденье и затем машина отъезжает. В участке ему сообщили, что внести залог за дочь он сможет только в пять часов, а до тех пор она будет содержаться в камере – в маленьком помещении без окон. Именно там, пришел к убеждению Патрик впоследствии, что-то в итоге и надломилось в ней – образовалась невидимая трещинка, которая медленно росла и росла, пока девушка странствовала из одной клиники в другую, чтобы сразу же после них вернуться на улицу – маленькая трещинка, что вскоре унесет ее жизнь в мужском туалете «Макдоналдса» в каком-то бостонском захолустье, сунуться куда не приходило в голову никому, кого Патрик когда-либо знавал.
Он заснул в кресле с телефоном на коленях и проснулся через несколько часов от хлопнувшей двери у соседа. Только миновало десять вечера. Он заглянул в «Твиттер». Парня из Эмерсона уже назвали. Кристофер Махун. Патрик тут же протрезвел, сна не осталось ни в одном глазу. Сын Мишеля. Он же часто его встречал – Кристофер подрабатывал в отцовском ресторане. Не далее как в прошлом месяце заменял ему воду и убирал тарелки со стола. Худенький, симпатичный паренек, немножко смахивающий на Принса. Постоянно отводил взгляд, что выдавало в нем застенчивость, полностью противоположную исполненной достоинства общительности отца. У Патрика в голове не укладывалось, что Кристофер способен на насилие.
Он схватил ключи от машины. Весьма сомнительно, что с точки зрения закона он трезв, но остановить его точно не остановят. Только не сегодня. У копов и без него уйма дел. На этот раз на Локаст-лейн препятствий не возникло – полицейская машина и желтая лента исчезли. Ведь власти заполучили подозреваемого. Парнишку из ресторана.
Патрик остановил машину на том же самом месте, куда он зарулил после наезда на собаку. Нога отозвалась пульсирующей болью при одном лишь воспоминании о происшествии. Потом он встал, насколько ему представлялось, туда же, где и стоял прошлой ночью – на лужайке в нескольких метрах от обочины. Освещение отличалось, однако силуэт незнакомца немедленно возник перед его мысленным взором. Вот только недостаточно четко, чтобы распознать лицо. И все же вполне достаточно, чтобы понять, что незнакомец этот не был сыном Мишеля Махуна.
Патрик вернулся на дорогу и вдоль нее прогулялся до подъездной дорожки Бондурантов, ответвлявшейся от улицы шагах в двадцати. Дом почти полностью скрывала рощица во дворе. Интересно, подумал он, есть ли кто сейчас в здании? Навряд ли. Что там делать? Всего несколько часов назад внутри лежал труп девушки.
Из задумчивости его вывел звук приближающихся шагов. Патрик развернулся, ожидая проблем с копом или соседом. Однако это оказалась женщина, которую он видел в полицейском участке, с черными как смоль волосами и темными глазами, исполненными подозрения. Мать Иден. На безопасном расстоянии она остановилась.
– Я видела вас раньше, – заявила женщина.
– Да, помню.
– Во-во, и у меня вопрос. Вы кто такой?
