Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

Присев на краешек широкого подоконника, она смаковала красное вино, подаренное Дедом на последний день рождения, и размышляла о недавнем разговоре с Князевым. Надо же, Мономах! Кто-то был достаточно образован, чтобы подметить одинаковое имя-отчество… Итак, что о нем известно? Его не любит начальство. Плюс это или минус? Дед любит Аллу, но то ведь ДЕД, а не какой-то там Муратов, без году неделю управляющий одной из лучших больниц в городе! Князев горой стоит за подчиненных – определенно плюс, хоть это и мешает ее работе: не приходится сомневаться, что, если у Князева будет возможность солгать или промолчать, не упомянув о каком-нибудь важном факте, могущем повлиять на благополучие «его людей», он сделает это не задумываясь. А еще – он пытается наставить ее на путь истинный в отношении питания. Или он просто не любит толстяков? Алла с завистью припомнила, как перекатывались мускулы на его ладном теле, когда он надевал пальто, и представляла себе, каково это – дотронуться до его пресса, крепость которого угадывалась под тонкой тканью хлопчатобумажной водолазки. То, что он невысок, не казалось Алле недостатком, хотя она предпочитала крупных мужчин. Как Князеву удается держаться в такой отличной форме? Судя по тому, сколько времени проводит в больнице, вряд ли он имеет возможность регулярно посещать тренажерный зал. Одним правильным питанием таких результатов не добиться! Она с сожалением посмотрела на свой выпирающий из домашних брюк живот. Ну да, она еще не критически толстая, но уже вплотную приблизилась к черте, за которой начинаются проблемы со здоровьем. Одежда, купленная два года назад, теперь висит в дальнем углу гардероба: Алла повесила ее туда, чтобы лишний раз не расстраиваться, вспоминая лучшие времена. На смену ярким цветам и интересным фасонам пришли тусклые черные и серые тона «нарядов» одинакового покроя типа «балахон», скрывающего складки на боках и животе. Радость от покупки обновок ушла, уступив место удовольствию от поедания сладкого. Алла была достаточно грамотна, чтобы понимать: срабатывает спасительный механизм замещения, когда проблемы в личной жизни кажутся меньше из-за эндорфинов, вырабатываемых мозгом в момент поступления в организм глюкозы. «Гормоны счастья» компенсируют черную меланхолию. Работа помогает отвлечься, но потом она возвращается домой, и волна депрессии накатывает с новой силой.

– Тебе нужно влюбиться! – авторитетно заявляет ее подруга Марина. Вот уж кому лишний вес не мешает затеваться с амурными приключениями! Но возможно ли полюбить другого, когда презираешь себя? Если кажется, что мужчины смотрят на тебя снисходительно, а женщины – с тайной радостью, видя уязвимое место.

Тряхнув головой, Алла отогнала от себя неприятные мысли и подошла к своему рабочему месту. Она предпочитала работать с белой доской, на которой часами вычерчивала специальными фломастерами сложные схемы. Сидя на высоком стуле, Алла погружалась в мир исследования психологии преступлений и в эти моменты чувствовала себя почти всемогущей, компетентной и конкурентоспособной. Здесь не в счет ее габариты, одежда и неудовлетворенность собой. Только мозг и интуиция, не нуждающиеся в украшательствах, имели значение.

В самом верху доски красным фломастером было выведено имя: «Борис Исаевич Гальперин». Чуть ниже шли четыре овала с вписанным в них текстом: «семья», «коллеги», «дела», «больница». Под «семьей» она перечислила родственников адвоката, включая бывших жен. Под «делами» значились со знаками вопроса названия фирмы его сына, «ОртоДент», и основного конкурента, «Дента-люкс». «Коллеги» пока оставались нетронутыми как наименее вероятные злоумышленники. Хотя, само собой, ничего нельзя сбрасывать со счетов, особенно на этом этапе расследования.

Взобравшись на свой высокий стул, как курица на насест, Алла уставилась на доску. Вернее, на четвертый овал, выделенный фломастером. Скорее всего, непосредственный исполнитель преступления – работник медицинского учреждения. Действовал ли он по воле Гальперина или по заказу кого-то еще, как раз и предстояло выяснить. Однако перво-наперво необходимо вычислить неизвестного. Кто он? Хирург Мейроян, имевший зуб на адвоката из-за разорившего его развода и потери опеки над сыном? Пропавшая Ольга Малинкина, которую разыскивают оперативники, или кто-то другой, на кого пока не пало подозрение? К примеру, почему не Татьяна Лагутина? Такая вполне способна на убийство, особенно если оплата окажется достойной! А как насчет ординатора Мишечкина? Что, если они вдвоем с Ольгой провернули аферу, оплаченную Гальпериным, но девушка чего-то испугалась и скрылась? Или любовники не поделили деньги? Если страдающий неизлечимым заболеванием адвокат нашел человека, согласного провести эвтаназию, дело окажется не очень сложным. Существует и вероятность того, что Гальперин вовсе не собирался умирать – письмо, показанное ей Дедом, прямо указывает на такую вероятность, хоть и не исключает других вариантов. Гальперин мог опасаться покушения на собственную жизнь, но вдруг в какой-то момент решил все же не дожидаться мучительной смерти и покончить со всем одним махом? Если же Гальперин не намеревался отправляться на тот свет раньше времени, то, с учетом его связей и количества недругов и конкурентов, Алла окажется погребенной под целой лавиной возможных подозреваемых! К несчастью, после прочтения заявления адвоката, предоставленного его душеприказчиком, такой вариант казался наиболее правдоподобным.

Звонок в дверь прервал размышления Аллы. Часы показывали четверть первого ночи – не самое удачное время для визитов.

– Я так и знал, что ты не спишь!

На пороге стоял Михаил Жаков. Человек, который сломал ей жизнь. Мужчина, из-за которого она перестала обращать внимание на собственную внешность, униженная, раздавленная его словами и поступками. Тот, благодаря кому ее самооценка упала ниже плинтуса, а самобичевание продолжалось до сих пор. Ее бывший. Алла потратила на него семь лет жизни. Уходя, он даже не оглянулся на руины, оставленные позади. Все это время она боялась встречи с бывшим любовником, теша себя надеждой, что они ходят разными дорогами. И вот он здесь, как ни в чем не бывало, среди ночи, спокойный и довольный, вторгается в ее с таким трудом поднятую из развалин жизнь!

– Что тебе нужно? – спросила Алла, пытаясь придать голосу надлежащую твердость. Это оказалось нелегко – как из-за легкого тумана в голове от выпитого вина, так и от неожиданности.

– Можно войти?

Алла знала, что впускать его – ошибка, но Михаил навис над ней, как сосна над подберезовиком, и ей пришлось отступить.

– Ты изменила цвет стен! – отметил он, войдя в гостиную.

Да уж, она постаралась, чтобы как можно меньшее напоминало о годах, проведенных вместе: сбагрила мебельный гарнитур соседям на дачу, избавилась от кровати в спальне и даже выкинула шторы, которые они вдвоем когда-то выбирали в фирменном магазине. И стены оклеила новыми обоями – благо время было.

– Ты пришел поглазеть на изменения в моей квартире? – спросила Алла. – Твоих вещей здесь не осталось, так что я в толк не возьму, за каким че…

– Тебе ведь поручили дело Гальперина? – не дослушав, перебил Михаил, подходя к доске и внимательно вглядываясь в ее каракули.

– Откуда ты знаешь? – изумилась Алла. Она же только вчера вечером доложилась Деду!

– Неважно, – взмахнул он рукой. – А кто такой Мономах? – Незваный гость ткнул пальцем в необычное имя.

– Неважно, – в тон ему ответила она. – Откуда тебе известно про Гальперина?

– Побойся бога, мы же с ним коллеги!

– Коллеги? – переспросила она. – Прокурор и адвокат? Не смеши мои тапки!

– Мы были знакомы.

– Интересно, как вас угораздило? Ты занимаешься уголовкой, он – разводами!

– Гальперин не всегда имел дело с гражданским судопроизводством…

– Я в курсе, спасибо, – перебила Алла.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнул Михаил. – Я пользовался его услугами, когда требовалась консультация по его старым знакомым.

– То есть по бандитам, заделавшимся почтенными гражданами? – уточнила она.

– Хорошее вино? – поинтересовался он, глядя на початую бутылку на подоконнике.

– Отличное.

– Не угостишь?

– Ты за рулем. Но могу предложить чаю, если «на сухую» тебе тяжело разговаривать.

– Чаю так чаю, – немного разочарованно согласился Михаил.

– Тогда идем на кухню.

– Вижу, привычкам ты не изменила и по-прежнему предпочитаешь кухню гостиной! – проворчал он. Алла оставила его замечание без внимания.

Пока она возилась с чайником, то и дело ловила пристальный взгляд бывшего на своих бедрах. Интересно, почему он так буравит ее глазами – подсчитывает набранные килограммы или облизывается на новообретенную пышность форм? Он изменился. Стал более раскованным, вальяжным. Поправился. Хотя в дорогом костюме – из тех, что раньше не мог себе позволить – это не слишком заметно. Новая стрижка, маникюр… По-прежнему ли замирает ее сердце при взгляде на него? С порога Алла не разобралась, но теперь вдруг ощутила странное чувство потери. Потери чего?

Поставив перед Михаилом чашку, она села напротив, скрыв от его глаз то, что они так оценивающе рассматривали.

– Зачем ты явился? – снова спросила она. – Тебе что-то нужно?

– Фи, как ты прямолинейна! – поморщился он. Его короткопалая жменя обхватила бока пузатой чашки. Алла невольно сравнила ее с рукой Князева – с широкой ладонью и длинными чувствительными пальцами. Без маникюра, но с коротко подстриженными, под самое мясо, ногтями. – А если я просто хотел посмотреть, как ты живешь?

– Долго же ты ждал!

Михаил откинулся на спинку стула и сложил руки на животе. Теперь стало заметно, что он у него есть и выпирает над кожаным поясом, поддерживающим брюки. А Алла помнила его поджарым! Она с удивлением отметила, что его взгляд скользит по ее груди, и внезапно почувствовала себя голой. И ощущение, надо сказать, было не из приятных. Раньше она обрадовалась бы такому вниманию!

– Ты скучала?

Он, что, шутит?

– Знаешь, – медленно ответила она, – твой вопрос запоздал года этак на полтора!

– Значит, нет?

– Послушай, уже поздно, а мне рано вставать…

– Ладно-ладно! – Михаил поднял руки ладонями вверх, словно сдаваясь. – У вас уже есть подозреваемые?

А-а, так вот в чем дело! Жаков отличался удивительной способностью держать нос по ветру. Дело об убийстве известного адвоката обещало стать громким, а он, насколько Алла слышала, нацелился на должность прокурора Санкт-Петербурга. Сейчас ее занимал Борис Чудаков, но он собирался на пенсию. Михаил работал одним из его замов и, очевидно, надеялся на повышение при содействии высокопоставленного тестя из Москвы. А процесс по убийству Гальперина мог стать тем батутом, который способен подкинуть его до места назначения. Только вот Алла не намерена ему помогать!

– Еще рано говорить о подозреваемых, – ровным голосом произнесла она. – Только вчера я понятия не имела, что речь об убийстве!

– Да ну? – недоверчиво нахмурился бывший любовник. – То-то твоя доска исписана вдоль и поперек!

– Осторожно! – предупредила она. – Ты вторгаешься на запретную территорию!

Михаил встал и подошел поближе. Так близко, что она чувствовала запах его тела, смешанный с ароматом дорогого парфюма. Этот запах всегда возбуждал ее, но сейчас Алла была слишком зла, чтобы вспомнить об этом. Его рука легла на ее плечо, а в глазах появился влажный блеск. Она мягко накрыла его ладонь своей, а потом неожиданно резким движением сбросила.

– Иди-ка ты домой, Мишаня, а то женка заругает! – сказала она ледяным тоном.

– Только не делай вид, что не помнишь, как нам было хорошо вместе!

– Видимо, тебе было не так уж и здорово, раз ты свинтил!

– У меня было время подумать.

– У меня – тоже. Пока!

Когда за Михаилом захлопнулась дверь, до Аллы внезапно дошло, ощущение какой потери настигло ее во время чаепития: она лишилась смысла жалеть себя. Потеряла причину, по которой, как она себя убеждала, перестала искать радостей жизни и смирилась со своим тусклым существованием. Из-за этого самодовольного, раздувшегося от сознания собственной значимости человека? Почему она раньше не замечала его индюшачьего бахвальства, ничем не оправданной самоуверенности и пустоты? У него дома молодая жена, маленький ребенок, а он распускает руки с бывшей любовницей, которую сам же и бросил! Приход Михаила оставил в ее душе неприятный осадок, словно оскомину после чего-то кислого: Алле показалось, что интерес Михаила больше, нежели просто желание захапать себе выигрышное дельце.

* * *

Каждый раз, спускаясь в вотчину Ивана Гурнова, Мономах ощущал себя Орфеем, сходящим в царство Аида. Он знал, что приятель обижается, когда работу его отделения отождествляют с деятельностью морга, и не устает напоминать, что по большей части имеет дело с живыми, а не с мертвыми. Основная задача патолого-анатомического отделения состоит в том, чтобы исследовать биопсийный и операционный материал, а вовсе не во вскрытии мертвых тел. Так как больница являлась центральной городской, сюда свозили материал из соседних медицинских учреждений, включая онкодиспансер. Без вскрытий не обходилось, но они составляли всего тридцать процентов от общего объема работы! Несмотря на все это, львиная доля персонала полагала, что Гурнов с утра до вечера режет покойников с перерывом на обед.

Обычно патолог сам поднимался на седьмой этаж, но сегодня Мономаху требовалось поговорить наедине, без посторонних глаз. Главное, чтобы не донесли Муратову. Он доверял своим людям, но с некоторых пор начал сомневаться в лояльности некоторых из них. Не успел Мономах войти в длинный коридор, как едва не столкнулся с тем, кого искал.

– Каким ветром тебя сюда сдуло?! – воздел костлявые руки к небу Гурнов при виде Мономаха. Почему в фильмах патологоанатомы – полные мужчины, довольные жизнью? Они должны выглядеть, как Иван, чтобы походить на своих «пациентов»: он и при жизни напоминал оживший, хотя весьма подвижный и даже жизнерадостный скелет!

– Ты занят? – вместо приветствия спросил гость, воровато озираясь по сторонам. Мимо, катя перед собой тележку, заставленную металлическими контейнерами, прошла пожилая лаборантка. Она двигалась в сторону лаборатории биопсии.

– А что? – подстраиваясь под настроение приятеля, а потому невольно понижая голос, поинтересовался патолог.

– Где тут можно поговорить?

– Ну… в трупохранилище. Хочешь?

– «Хочешь» – не самое подходящее слово! – пробормотал Мономах.

– Не придирайся, – поморщился Гурнов. – Идем?

– Ну идем…

– Так о чем ты хотел перетереть? – на бегу бросил Иван. Ходить этот человек не умел, он бегал, скакал – короче, передвигался, как один из персонажей-мутантов фильмов «Люди Икс», и Мономах едва за ним поспевал. Учитывая длину ног долговязого патолога, это было нелегко.

– Погоди! – процедил зав ТОН.

– Нас подслушивают? – Лошадиное лицо Гурнова вытянулось еще больше.

Патолог отличался высочайшим интеллектом, что не мешало ему быть параноиком по жизни и яростным сторонником теорий заговора – от убийства Кеннеди до тайной масонской ложи, до сих пор орудующей в Санкт-Петербурге. Мономах подозревал у Ивана легкую форму шизофрении, но так как тот не представлял опасности ни для кого, кроме себя самого, бить тревогу пока не стоило. Не отвечая, Мономах толкнул дверь в трупохранилище. Здесь было тихо и стерильно – собственно, как должно быть в таком месте.

– Ну так о чем речь? – нетерпеливо вопросил Иван, предвкушая нечто интересное.

– Вот, погляди, – и Мономах сунул ему в руки копию отчета, оставленного следователем Сурковой. – Результат вскрытия адвоката Гальперина.

– Как тебе уда…

– Неважно. Что скажешь?

– Ну… это похоже на…

– Похоже на эвтаназию?

– Сам сказал! Кто-то решил облегчить засранцу уход? Хотя, честно говоря, я бы такого и врагу не пожелал!

– Почему?

– У меня тесть умирал от рака.

– Который по счету?

– Второй… нет, третий. Надежда белугой выла, просила что-нибудь сделать. И ей было все равно, что за такие проделки ее собственному мужу может грозить тюрьма! «Ты же врач! – рыдала. – Сделай что-нибудь, будь человеком!»

– И ты…

– Разумеется, нет! Я провел целое исследование, пригласил Надьку «к стенке, где графики», как говорил Жванецкий, и подробно описал ей, в каких муках умрет ее папаша. Эвтаназия, вопреки народным поверьям, вовсе не безболезненна. Хоть бы задумались, почему ее повсеместно не применяют!

– По соображениям этики и во избежание злоупотреблений?

– Отчасти – да, но еще и потому, что до сих пор не существует препаратов, позволяющих уйти без боли и страданий. Ты же врач, должен понимать, что воздействие медикаментов на человеческий организм индивидуально. Если один умрет легко, десяток других будут невыносимо мучиться!

– А как насчет Гальперина?

– В отчете не указано, что у него были судороги, а твои люди, войдя утром в палату, ничего плохого не заподозрили – вероятно, у него все прошло легко. Да сколько мужику, с его диагнозом, надо-то?

– А что с тестем?

– Я воспользовался связями, нашел дилера и добывал ему морфин в таких количествах, чтобы осчастливить по полной. Короче, помер он довольным… Есть подозрения, кто мог «помочь» адвокату?

– У меня медсестра пропала.

– Думаешь, это она?

– Так можно было бы подумать, если бы ее исчезновение не походило на побег в никуда.

– Получила денежки с Гальперина – говорят, он был богат, как английская королева, – и в бега!

– Да, но не забывай, девчонка бросила в ординаторской все – плащ, сумочку…

– А что она делала в ординаторской ночью?

– Миловалась с моим интерном. Он искал ее, но безуспешно.

– Так надо к ней домой съездить!

– Мы съездили.

– Мы?

– Ну я со следачкой.

– Так ты теперь доктор Ватсон при Шерлоке Холмсе? – хохотнул Гурнов. Заметив, что приятель не разделяет его веселья, стер улыбку с лица и задал вопрос: – Что-то нашли?

– Она снимает квартиру с соседкой, которая не видела Ольгу с тех пор, как та пропала из больницы. Я даже в раздевалке спрашивал и у охранника – никто не заметил, как она выходила.

– Да, странно! Может, что-то случилось?

– Что, к примеру?

– Скажем, ее кто-то застукал за совершением убийства… прости, эвтаназии. Ты об этом не думал? Адвокат уже был на пути в ад – такие, как он, в рай не попадают, – а тут свидетель нарисовался…

– Сомневаюсь.

– Почему?

– Не мог Гальперин Ольгу о таком просить, у них недавно вышел грандиозный скандал, во время которого адвокат облил ее мочой из собственной утки!

– А что, если инсценировка – ну чтобы на нее не подумали?

– Уж больно хитро-мудро, ты детективов начитался!

– А ты у Мейрояна спроси, каково ему было в судах, когда с ним «работал» Гальперин. Тогда и узнаешь, хитро-мудро или нет!

Они немного помолчали.

– По всему выходит, что я плохо знаю своих людей, – со вздохом произнес, наконец, Мономах, ероша короткий ежик волос. – Мне казалось, что я…

Что-то в лице Гурнова, какое-то едва уловимое выражение заставило его прерваться.

– Ваня, тебе известно что-то, чего не знаю я? Впрочем, не удивительно: похоже, я хреновый зав отделением – все мимо меня!

– Не хочу тебя еще больше расстраивать, но и промолчать не могу, раз уж ты сам об этом заговорил, – покачав головой, ответил патолог. – У тебя сегодня есть еще операции?

– Бог с тобой, рабочий день заканчивается! А в чем дело?

Не удостоив его ответом, Гурнов скрылся за дверью, ведущей непосредственно в трупохранилище. Сами они сидели в предбаннике, за маленьким пластиковым столиком, где врачи заполняют бумаги по вскрытиям. Через несколько минут он появился вновь, неся в руках бутылку коньяка и две стопки.

– Это – не подарок «пациента», не волнуйся, – сказал Гурнов, водружая все на стол. – Сам купил, за свои кровные.

– Зачем?

– Сейчас поймешь. Только прими сначала чуток, – и патолог плеснул Мономаху щедрую порцию.

– А надо?

– «Надо, Федя, надо!» – процитировал Иван. – Давай дернем!

Мономах последовал его совету.

– А теперь я расскажу тебе одну историю. Она имела все шансы остаться «городской легендой», однако, в свете текущих событий, это вряд ли разумно.

– Ты меня пугаешь!

– Помнишь пациентку Суворову?

– Ее же кремировали! Муратов сказал, вскрытия не будет.

– Ну да, сказал, – кивнул патолог.

– То есть?

– Добавить зелья?

Мономах качнул головой.

– Я ее вскрыл.

– Ты – что?

– Ты расстроился, да и видимых причин для смерти тетки не существовало. Мне страсть как хотелось выяснить, от чего она померла! Так как у нее нет родичей, я решил, беды не будет. Я сделал вскрытие и напряг лабораторию, чтобы сделали анализы крови и тканей покойницы – не волнуйся, они будут держать язык за зубами.

Мономах тупо уставился на длинное, худое лицо приятеля.

– И? – глухо поинтересовался он минуту спустя.

– Больная скончалась от лошадиной дозы инсулина.

– Чего-чего?

– У Суворовой был диабет, – продолжал Гурнов. – Однако уровень глюкозы в ее крови и тканях оказался невероятно низким!

– Ошибка медсестры?

– Ты не понимаешь: уровень глюкозы практически стремится к нулю! Такую дозу невозможно ввести по ошибке, поверь мне!

– Погоди, – пробормотал Мономах, – как тебе удалось… Инсулин, даже самый «длинный», выводится из организма в течение суток… ну тридцати часов максимум. Когда же ты вскрыл Суворову?

– В то же утро.

– До или после того, как получил распоряжение Муратова этого не делать?

– Я знал, как ты с ней возишься, бегаешь, словно с писаной торбой, а тут такое! Да, Муратов сразу приказал оставить все как есть, но я подумал – не станет же он лично проверять, верно? Я предполагал, что ты расстроишься, вот и решил подстраховаться – на случай, если кто-то, не будем называть имен, решит повесить на тебя всех собак.

– А почему сразу не сказал?

– Так обошлось же… вроде? Но теперь, после смерти адвоката…

– Слушай, а можно определить, какой именно инсулин ввели Суворовой? – перебил Гурнова Мономах.

– Зачем?

– Просто ответь, да или нет?

– Трудно сказать, – покачал головой патолог. – Для этого потребовались бы сложные анализы. Если по сопутствующим веществам… Пожалуй, мой ответ – нет. Но я не понимаю, к чему этот вопрос?

– После твоего ответа он не имеет смысла!

– И все же?

– Ну я просто подумал, что на нашем складе есть один-два вида инсулина, но что, если препарат Суворовой вколол не работник больницы? Он ведь мог не знать, какой именно инсулин у нас имеется…

– Ты хочешь сказать, что кто-то со стороны вкатил Суворовой смертельную дозу купленного где-то инсулина? – хмыкнул Гурнов. – Как ты себе это представляешь? Во-первых, нужно знать, где располагается реанимационная палата. Во-вторых, успеть по времени, ведь больная не провела бы там дольше суток. В-третьих, не вызвать подозрения персонала, ведь в реанимацию кого попало не пускают! Кроме того, ты же понимаешь, что инсулин – это не цианистый калий, и смерть наступит не мгновенно: возможны судороги, резкое падение давления и другие реакции, на которые обратили бы внимание и купировали приступ.

– Суворова только что перенесла операцию и была отнюдь не девочкой: хоть кардиограмма и не вызывала особых опасений, но если сложить все факторы вместе…

– Что ж, возможно, она умерла быстро. Девчонки в реанимации тоже не приклеенные к стулу сидят, могли и выйти куда-то, если состояние пациентки, по их мнению, опасений не вызывало… И все же мне кажется, что визит постороннего притянут за уши!

– Значит, преступник – местный?

– Получается, так. Ты хорошо знаешь тех, кто дежурил в ту ночь?

– Исключено! Хотя… знаешь, после всего я уже ничему не удивлюсь!

– А может, и не они, – задумчиво проговорил Гурнов. – Любой работник больницы мог такое проделать! Есть еще одно «но».

– Да неужели!

– Раньше инсулин рассматривался в качестве препарата для эвтаназии. Его легко добыть, он достаточно дешев и так далее. Однако выяснилось, что до погружения в кому и смерти может пройти до нескольких дней.

– Ничего себе!

– Действие инсулина на человека индивидуально, в этом-то и кроется загвоздка. Инсулин подбирается пациентам специалистами-эндокринологами, нельзя колоть какой попало! Тот, кто вводил ей препарат, не мог со стопроцентной уверенностью предсказать, как именно он на нее подействует. Отсюда и такая огромная доза – чтобы наверняка и побыстрее. Суворовой повезло – я бы сказал, крупно повезло: доза убила ее быстро. Или, возможно, агония была, но слишком короткая, чтобы ее заметили. Что опять же говорит в пользу местного убийцы: нужно не только не вызвать подозрений у персонала своим появлением, но и правильно подгадать момент, когда Суворова останется без присмотра. В противном случае ее вполне могли спасти! Твою старушку убили, брат, к гадалке не ходи.

– Но зачем кому-то это могло понадобиться?! – в отчаянии воскликнул Мономах. – Суворова была бедна, как церковная мышь!

– Как насчет жилья? Скажем, она владела квартиркой в центре Питера, где-нибудь на Площади Восстания, или, допустим, имела загородный особнячок? Выгодно распорядиться дорогой недвижимостью в своем возрасте она вряд ли сумела бы, ведь превратить все это в бабки – искусство, требующее времени и смекалки. Что, мало стариков живут в нищете, зато в хоромах, которым позавидовал бы любой олигарх? Я бы на твоем месте узнал, где жила покойная и кому досталась ее квартира. В противном случае могу предложить лишь один вариант, и он понравится тебе еще меньше.

– Что ты имеешь в виду?

– Слыхал про «ангелов смерти»?

– Глупости!

– Ничего не глупости! Известно множество фактов, когда люди, возомнив себя исполнителями воли божьей, лишали жизни пациентов, которых считали безнадежными.

– Они делали это из корыстных соображений, с целью завладеть деньгами или имуществом больных.

– В большинстве случаев, – согласился Гурнов. – Но существует небольшой процент психически нестабильных личностей, которые искренне полагают, что спасают пациентов от более тяжелой участи. Они убивают из милосердия.

– Суворова в таком «милосердии» не нуждалась, ведь она не была смертельно больна!

– С твоей, нормальной точки зрения. Но не забывай, мы говорим о психе!

– Господи, только психа мне в отделении не хватало… – простонал Мономах. – Что ты намерен делать с результатами вскрытия?

– Я? – удивился патолог. – При чем тут я? Я довел их до твоего сведения, и теперь это – твоя головная боль, делай с ней, что пожелаешь!

– То есть ты не станешь докладывать Муратову?

– Чтобы он с меня шкуру содрал за несанкционированные действия? Вот, я все оформил как положено. – Гурнов выдвинул ящик стола и протянул Мономаху пластиковую папку. – Можешь выбросить, сжечь или… Короче, действуй, как сочтешь нужным.

* * *

– Сколько она пролежала? – поинтересовалась Алла, разглядывая тело девушки. Каждый раз при виде столь юной жертвы она испытывала чувство сожаления. Казалось бы, впереди вся жизнь, столько всего можно успеть – и вот печальный финал не позволил осуществиться мечтам и планам. Поэтому Алла сомневалась в существовании бога, несмотря на то, что бабушка Люся крестила ее в раннем детстве. Не вполне сознавая, зачем, девочка ходила с ней в церковь, бормотала молитвы и верила, что там, наверху, есть кто-то настолько всемогущий, что обладает способностью исправить любую творящуюся в мире несправедливость. По мере взросления Алла начала задаваться вопросами. Несправедливости в мире слишком много, и непохоже, чтобы кто-то пытался ее устранить. Годам к пятнадцати она пришла к выводу, что такому положению вещей может быть лишь два разумных объяснения: либо бога нет, либо он не настолько могуч, и дьявол сильнее. С тех пор Алла посетила храм божий лишь однажды, когда отпевали бабушку Люсю. Она любила эту женщину сильнее всех на свете, ведь именно она занималась ее воспитанием большую часть детства, так как родители целыми днями пропадали на работе. Однако, несмотря на горе, Алла понимала, что пришло бабушкино время. Ей исполнилось девяносто три года. Она прожила хорошую, полезную, даже, пожалуй, праведную жизнь. Несмотря на то что все ее ровесники к тому времени скончались, в церкви яблоку некуда было упасть: пришли их дети и внуки, а также люди, которым бабушка Люся, сельский фельдшер, сделала много добра. Никто не вечен, и даже бабушке пришлось уйти. Но Оля Малинкина пожила всего-то ничего! Ее тело лежало в багажнике автомобиля, брошенного на шоссе в двадцати километрах от Питера. Машину обнаружил проезжающий мимо бдительный автомобилист и позвонил в полицию. Опера осмотрели находку. Открыв багажник, увидели мертвое тело. При нем обнаружили бейджик с именем и фамилией, а также логотипом больницы, в которой Ольга работала. Так как по требованию Аллы соседка медсестры подала заявление о ее исчезновении, спустя сутки после обнаружения тела информация о нем попала в нужные руки.

– Могу сказать, что со времени убийства до звонка в полицию прошло не более десяти часов, – ответил на ее вопрос судебно-медицинский эксперт. Алла знала Романа Ильича Лапикова по паре предыдущих дел и была высокого мнения о его профессионализме.

– То есть девушку убили ночью? – сверяясь с документами, полученными от опера отдела полиции района, где нашли медсестру, уточнила она.

– Где-то между полуночью и двумя часами.

– А причина смерти?

– Ну тут все очевидно: у нее шея сломана. Могу предположить, что это случилось в результате драки.

– На теле есть следы борьбы?

Эксперт кивнул.

– Тот, кто душил жертву, стоял позади, зажав ее шею сгибом локтя – у нее обширный отек гортани, который возникает при долгом сдавливании. И еще у нее на запястьях синяки, как будто убийца пытался какое-то время удерживать ее за руки. Возможно, он не желал убивать, но шейка девушки оказалась слишком тонкой.

– Как насчет следов – волосы, кожа?

– Под ногтями я обнаружил чужеродный эпителий – по-видимому, она царапалась.

– Еще что-то?

– Злодей был примерно на голову выше нашей «клиентки» и весом не менее восьмидесяти кило.

– Что при ней нашли?

– А вот это интересно, – кивнул эксперт. – Ни мобильника, ни кошелька, однако вот, посмотрите, – он извлек из полиэтиленового пакета несколько предметов.

Алла начала с красивой броши.

– Дорогая вещица! – с удивлением отметила она. – Это бриллианты, верно?

– Точно. Видимо, я что-то пропустил, и медсестры нынче зарабатывают, как биржевые брокеры!

– Сколько может стоить такое изделие?

– Я не ювелир, но, по моим прикидкам, немало. Видите, какое темное золото?

– Потемнело от времени?

– Да, а еще это – почти стопроцентная проба. Так что штучка старинная, как пить дать.

– А это что за осколки?

– В ее халатике нашел, в кармане. Чуть не порезался!

– И от чего они?

– Похоже на стекло, из которого делают ампулы.

– А можно узнать…

– …что в ней находилось? Я отправлю образцы в лабораторию вместе с халатом. В сущности, нет ничего удивительного, что у медсестры в кармане оказалась ампула из-под какого-то препарата. Когда на девушку напали, она, вероятно, разбилась, и содержимое вытекло.