Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 334 страниц)

– Д-да-а, вы правы, правы… – задумчиво кивая седой головой, протянул Моськин. – И почему мне самому в голову не пришло?

– Ну, вы же не знали, что Капитан жив!

– Верно, верно… Знаете, Владимир, телефона Вероники Генриховны у меня нет, зато, кажется, есть адрес!

– Неужели?

– Обычно Аркадий Андреевич сам заказывал вещи из других городов и из-за границы, но иногда доверял это Веронике Генриховне. Посылки и бандероли курьеры доставляли прямо в магазин, но однажды возникла какая-то накладка, и пакет задержался на несколько недель. Аркадий Андреевич в тот самый момент, как назло, находился в командировке, а Веронике Генриховне потребовалось взять пару дней выходных, чтобы пройти медицинское обследование, так что магазин был закрыт. Курьер не удосужился заранее позвонить клиенту, привез бандероль и уперся в закрытую дверь. Тогда он все-таки связался с Аркадием Андреевичем, и тот попросил меня принять бандероль и забросить ее по адресу Вероники Генриховны. И, сдается мне, я его сохранил! Если вы подождете, я попытаюсь…

– Буду премного благодарен! – заверил старика Мономах.

Он и сам не мог объяснить себе, зачем это делает.

Так случалось каждый раз, когда он сталкивался с загадкой: любознательный червячок в его мозгу поднимал голову и начинал точить изнутри, требуя выяснить, что происходит.

Мономах много раз давал себе зарок никогда больше не вмешиваться в дела, не имеющие отношения к его непосредственным врачебным обязанностям, но ничего не мог с собой поделать – любопытство пересиливало здравый смысл.

* * *

Антон всегда чувствовал себя не в своей тарелке в таких местах – казалось, они отделены от остального мира, хоть и находятся от него в непосредственной близости.

К «таким местам» в его представлении относились больницы, хосписы, дома малютки и детские дома. Наверное, даже просто находиться вблизи людского горя тяжело, хоть оперу и приходилось ежедневно иметь дело с малоприятными проявлениями человеческой природы, и, казалось бы, душа его давно должна была очерстветь.

Снаружи все выглядело вполне себе благостно: большая детская площадка, на которой резвились дети, одетые в яркие, разноцветные курточки и шапки, а рядом стояли, болтая, воспитательницы – с виду обычный детский садик. И все же витало здесь что-то, в самом воздухе, делающее этот пятачок отличным от других – счастливых – мест.

Шеин не мог отогнать от себя мысль о том, что здесь живут дети, лишенные родительской любви и заботы, дети, которым в свои юные годы пришлось в жизни испытать куда больше, чем иным взрослым за всю длинную жизнь. А потом эти дети выходят во взрослую жизнь, но при этом они никому не нужны: детский дом благополучно забывает об их существовании, выполнив функции, возложенные на него государством, а «на воле» их никто не ждет – кроме, разве что, все тех же «родителей», алкоголиков и наркоманов, благодаря которым они, собственно, и оказались в системе.

Детский дом, где большую часть жизни прожила Даша Субботина, был выкрашен в жизнерадостный зеленый цвет.

В дверях Антона встретил охранник, проверивший документы и объяснивший, как попасть к директору.

Почему-то Шеин ожидал увидеть дородную тетку с «халой» на голове – наверное, сказалось стереотипное мышление, – однако ему навстречу из-за стола поднялся подтянутый лысоватый мужчина приятной внешности, примерно возраста Антона.

Очевидно, охранник успел связаться с ним и доложить о приходе человека из СК, так как хозяин кабинета сразу же протянул оперу руку и представился:

– Иван Сергеевич Прошин, директор.

Антон пожал протянутую ладонь и продемонстрировал корочки.

– Что же понадобилось от нас Следственному комитету? – поинтересовался Прошин, когда Антон разместился на стуле напротив него. – Вроде бы никто из воспитанников не сбегал в последнее вре…

– А что, часто бегут? – перебил Антон.

– Не то чтобы часто, но случается, – пожал плечами директор. – Дело житейское: бегут в основном домой, хоть там их и не ждет ничего хорошего. Однако дом есть дом, даже если он и ассоциируется с асоциальными родственниками! Неужели наши дети совершили какие-то противоправные действия?

– И такое бывает?

– Ну, вам ли не знать! – развел руками Прошин. – Так что все-таки произошло?

Антон вкратце ввел директора в курс дела.

– Ну надо же, какой ужас! – пробормотал тот, выслушав опера до конца. – Я всегда думал, что у Даши, в отличие от большинства наших воспитанников, есть будущее!

– В отличие от большинства? – переспросил Шеин.

– Не стану скрывать от вас то, что известно всем, кто работает в нашей системе: у семидесяти процентов детей, оказавшихся в детском доме до десяти лет, мало шансов выбиться в люди, – вздохнул Прошин. – Они привыкают к тепличным условиям нашего дома, к тому, что все вещи, включая гигиенические прокладки, простите за подробность, покупаются для них нашим персоналом, еда готовится, уборка производится и так далее. Они совершенно не умеют обращаться с живыми деньгами и поэтому профукивают подъемные – а в Питере эта сумма не такая уж и маленькая – за пару недель! Это я о тех, кто является полными сиротами и не имеет родственников. Те же, у кого родители есть – а вы понимаете, какие это родители, – обычно перенимают их стиль жизни. Выйдя из наших стен, они возвращаются в среду, из которой государство в свое время их вырвало, но после восемнадцати деваться им некуда. Зачастую оказывается, что родители не лишены прав, таким образом, их дети не получают жилье от государства. Кроме того, получить жилье не означает, что вам сразу же предоставят жилплощадь: многим приходится ждать годами, у них уже свои семьи появиться успевают!

– Но Даша, насколько я понимаю, ни в какую «среду» не вернулась? – заметил Антон. – И квартиру она получила…

– Часть квартиры, – поправил директор. – Пополам с еще одной девочкой. Даше некуда было возвращаться, и я считал, что ей невероятно повезло в этом смысле! Помимо того что никто не тянул ее назад, у Даши был талант: она отлично готовила. Ее воспитатель рассказывала, что она целые тетради исписывала рецептами, ни одного кулинарного шоу по телевизору не пропускала, и я не сомневался, что…

Прошин осекся и умолк.

– Скажите, что вам известно о желании Дарьи открыть собственный бизнес?

– Бизнес? – озадаченно переспросил директор. – Вот уж не думал, что она может на такое решиться!

– Вы же сами прочили ей большое будущее!

– Да, но я не имел в виду такие серьезные начинания! Мне казалось, Даша без труда устроится на работу в общепит.

– Значит, вы знали, что она поступила в техникум?

– Разумеется, ведь мы присматриваем за своими воспитанниками во время учебы. Даша была одной из лучших на потоке, и даже стажировалась не где-нибудь, а в ресторане гостиницы «Эмеральд», а это кое о чем говорит!

– А как насчет личной жизни?

– Вот тут, уж извините, я вряд ли вам помогу: мы с ней были не настолько близки… Но вы можете побеседовать с ее воспитателем, Евдокией Георгиевной. Пригласить?

– Не стоит. Если вы подскажете, где ее искать, я справлюсь сам.

Евдокия Георгиевна Жирикова оказалась в комнате отдыха. Дети находились на уроках, и в помещении было пусто. На столах лежали коробки с мелками и пластилином, на стеллажах стояли разнообразные настольные игры, а на стене напротив длинного дивана висел большой телевизор.

В целом создавалось впечатление, что детям здесь хорошо, ведь комната ничем не отличалась от подобных в детском саду или школе. Тем не менее Антон знал, что это не вышеозначенные учреждения, и оттого испытывал странное чувство, словно все это – нереально. Красивая картинка вроде нарисованного очага, прикрывавшего дырку в стене каморки папы Карло, а за ним – пустота.

Жирикова тоже не оправдала его ожиданий, оказавшись мышеподобной женщиной неопределенного возраста, одетой в ярко-розовую кофту на пару размеров больше, чем необходимо, и длинную черную юбку, из-под которой беззащитно торчали тонкие щиколотки ног, обутых в сильно поношенные туфли-лодочки без каблуков.

Тем не менее на ее безымянном пальце Шеин заметил обручальное кольцо.

Господи, неужели это практически бесполое существо замужем?

Однако стоило Жириковой заговорить, Антон пожалел о том, что осудил ее раньше времени за полное пренебрежение к собственной внешности: голос у воспитательницы оказался звонким, как у девчонки, бодрым и на удивление приятным.

Услышав, зачем пришел незваный гость, Жирикова, спав с лица, мешком осела на диван.

– Я так и знала! – вырвалось у нее, и Антон сделал стойку: неужели прямо сейчас он выяснит, кто виноват в гибели девушки?

– Почему вы так говорите? – спросил он.

– Я ведь предупреждала ее, что с таким кавалером до беды недалеко!

– Вы сейчас кого имеете в виду – Романа Саблина?

– Впервые слышу это имя! Я говорю об Алексее… фамилии, к сожалению, не знаю.

– И что не так с этим Алексеем?

– Да все с ним не так! Он хоть и не из детского дома, зато из семьи алкоголиков. Папаша его вроде сидел, и не раз, и сынок по его стопам пошел.

– Откуда вы все это знаете?

– Даша рассказывала. Она раньше часто забегала поболтать, ведь у нее, кроме нас, никого нет… Потом перестала, но звонила исправно, пару раз в неделю.

– Значит, Алексей вам не нравился? – уточнил Антон. – А вы-то сами его видели?

– Один раз Даша с ним приходила – думаю, хотела своего парня продемонстрировать. У нее до этого не было никого, Алексей первым стал…

– И что именно вас не устроило, помимо его гм… родословной?

– Сидел он – и, насколько я поняла, не единожды. За разбой сидел! Он агрессивный, грубый мужик, а Даша… Я, конечно, понимаю, почему она за него уцепилась: наши воспитанницы живут с чувством незащищенности, а когда выпускаются, ощущают ее еще сильнее. Вот они и прилипают к первому встречному, который обратит на них внимание: им кажется, что брутальный мужчина уж точно защитит их от злого мира и обеспечит безопасный тыл. Только вот брутальность – она в кино хороша или в комиксах про супергероев. В жизни, как правило, это показатель хамства, невоспитанности и даже асоциальности, если не откровенной антисоциальности!

– И вы все это поняли с одной встречи?

– Нет, но Алексей не понравился мне с первого взгляда, это правда. А потом Даша много о нем рассказывала, и я смогла убедиться, что мое изначальное впечатление было абсолютно оправданным! К счастью, она довольно быстро поняла, что ошиблась: вся «защита» ее поклонника сводилась к тому, что он набрасывался с кулаками на любого, кто, как ему казалось, не так посмотрел на его девушку, а «забота» проявлялась в мордобитии, если Даша делала что-то, что его не устраивало.

– Он ее бил?

– Ну, не до крови, но до синяков – случалось.

– И Дашу это не смущало?

– Разумеется, смущало! Поначалу она, как любой обделенный жизнью человек, копалась в себе, думала, что она виновата во внезапных вспышках неконтролируемого гнева Алексея. Но после неоднократных бесед со мной Даша начала приходить к выводу, что этот парень – вовсе не то, что ей нужно. Просто он встретился ей в момент, когда Даша чувствовала себя наиболее уязвимой, и она уцепилась за него, как за спасательный круг. Только круг оказался ярмом, и до нее стало наконец доходить, что с отношениями, ведущими в тупик, пора завязывать.

– И что, завязала?

– Да. Даша прямо сказала Алексею, что больше не желает его видеть.

– И как он это воспринял?

– Сами можете представить – с его-то характером! Он не смирился, стал преследовать Дашу. Именно поэтому она с таким энтузиазмом ухватилась за работу в богатом доме – она надеялась, что уж там-то Алексей ее не отыщет.

– Так вы считаете, отыскал? – предположил Антон.

– Как она погибла? – вместо ответа спросила Жирикова.

– В интересах следствия я не вправе разглашать информацию.

– Что ж… Да, мне кажется, Алексей мог причинить ей вред. Не думаю, что намеренно, но он парень сильный, здоровый, а Даша была хрупкой, вы же знаете!

Антон видел тело – Дарья Субботина действительно не отличалась крупным телосложением, и справиться с ней было бы легко.

– А как давно вы общались с Марией Ладогиной? – поинтересовался он.

– Не общалась с тех пор, как она выпустилась, – покачала головой воспитательница. – Я имею в виду, лично.

– А как тогда?

– Через преподавателей в колледже.

– Они ведь с Дашей учились в разных учебных заведениях, верно?

– Маша поступила на маляра-штукатура. Знаете, Даша ведь исключение, у нее был дар и большое желание осуществить мечту. А вот Маша, она как все – куда направили, туда и пошла.

– То есть ни к чему особенному у нее душа не лежала?

Жирикова кивнула.

– Так они с Дашей подругами, получается, не были?

– Да нет, какими подругами! Даша с Олей Лукиной дружила, их объединяли общие интересы.

– Тогда почему Даша и Маша попали в одну квартиру при получении жилья – разве руководство не учитывает отношения между воспитанниками?

– Учитывает, по возможности, но ведь у Оли жилье-то есть, родительское, а значит, квадратные метры не полагаются. Так вот и вышло, что Даша с Машей в одной квартире оказались.

– Скажите, а Даша не делилась с вами своими планами по продаже своей доли?

– Значит, она все-таки это сделала!

– Что сделала?

– Уж как я ее отговаривала, когда Даша прибежала в один день и защебетала, что нашла деньги на раскрутку бизнеса, о котором грезила. Я удивилась, спросила, откуда финансы, а она возьми да ляпни, что нашла покупателя на свою комнату. И что, если получится уговорить Машу, они смогут купить две квартиры поменьше в другом районе!

– И вы это одобрили?

– Смеетесь?! Да я наорала на нее, пыталась объяснить, что их могут обмануть, и они останутся на улице, а помочь некому… Однако проблема не в этом, а в том, что план Даши был неосуществим: она не могла продать муниципальное жилье!

– Погодите, разве квартира не находилась в долевой собственности у девочек?

– Видите ли, по закону жилплощадь не передается в собственность сирот, если только они до двадцати трех лет не выкупят ее у государства по рыночной стоимости. Сами понимаете, откуда у них деньги? Да и вообще в этом нет смысла: получается, чтобы продать квартиру или ее часть, нужно сначала ее купить – бредятина какая-то!

– То есть они не имеют права приватизировать жилье?

– При предоставлении жилья заключается не договор о дарении, а договор о временном проживании на указанный период.

– И что это за «указанный период»?

– Пять лет. Договор может пролонгироваться бессрочно вплоть до момента смерти воспитанника.

– Странно…

– Да, странно. Потому что Даша, казалось, меня не услышала. Она выглядела на удивление безмятежной создавалось впечатление, что у нее все на мази, и она уверена в том, что делает. Честно говоря, за Дашу я не слишком беспокоилась, ведь у нее всегда была голова на плечах – ну, я так считала, пока она не прискакала с этой бредовой идеей о продаже жилья, а вот Маша…

– А что Маша?

– Понимаете, об этом не принято говорить, но многие наши дети привыкли считать, что им все должны – государство, родители, воспитатели. И, разумеется, другие люди – соседи, работодатели… Обратной стороной инфантилизма воспитанников является то, что они слишком доверчивы и легко попадаются на самые простые уловки мошенников. Маша была именно такой. Чуть что, она заводила шарманку с музыкой «все меня бросили». Она не отличалась трудолюбием, любила погулять, часто сбегала из нашего дома, а через несколько дней либо возвращалась сама, либо ее приводили полицейские. В одну из таких отлучек она забеременела…

– Сколько ей было?

– Тринадцать.

Антон тихонько присвистнул.

– Как видите, у руководства был лишь один выход – аборт.

– Как она это перенесла?

– Как кошка – отряхнулась и побежала дальше. В прямом смысле. У нее с подросткового возраста были проблемы с алкоголем – сказывалась плохая наследственность, ведь оба ее родителя померли от пьянки… Начинала с пива, как водится, а потом и водочку полюбила, и бодягу всякую – что достать удавалось. И ведь ей нельзя было злоупотреблять алкоголем – только не с такими проблемами с сердцем! Я не считала Машу хорошей соседкой для Дарьи, но надеялась, что пример последней окажет на нее положительное влияние! Дашу, как принято говорить, ангел поцеловал в темечко, и я всегда считала, что уж у кого-кого, а у нее все сложится наилучшим образом!

– Так вы не знаете, осуществила ли она свое намерение?

– Мы не виделись несколько недель. Я звонила ей, но Даша говорила, что занята и не может приехать – хозяйка, дескать, сильно ее загружает, и нет времени даже поболтать… Если б я только знала!

– Вы знаете адрес квартиры, в которой прописаны Ладогина и Субботина? – спросил Антон.

– Я никогда там не бывала, но, думаю, если поискать…

– Сделайте одолжение, поищите.

Жирикова тяжело поднялась на ноги и пошла к выходу: ее движения были замедленными и неловкими, словно ей на плечи внезапно опустилась вся тяжесть мира.

* * *

Мономах сделал пару глубоких вдохов, после чего постучал в дверь кабинета Нелидовой.

Он клял себя за то, что связался с начальницей – никогда нельзя завязывать подобных отношений на работе! С врачом или медсестрой из другого отделения – почему бы и нет, но только не с боссом!

Беда в том, что в начале отношений Мономах понятия не имел, что Нелидова станет его начальницей, а вот она, напротив, была в курсе сего факта, однако предпочла не ставить в известность Мономаха. Видимо, где-то в глубине души она понимала, что в таком случае он не согласился бы на связь, которая могла подставить под удар их обоих. Но в особенности его.

– Зачем тебе понадобилось лезть к чужому пациенту? – с порога набросилась на него Анна. – Какого черта ты вмешиваешься в процесс лечения?

– В какой такой процесс? – удивился Мономах. – Я просто поболтал с пареньком…

– Зачем?

– Меня попросила Суламифь.

– Неизвестный – не ее пациент, она просто делала ему операцию, как и ты. Лечащим врачом парня является Дуров, ясно?

– Кристально. Так это он, что ли, тебе нажаловался?

– Он был вынужден, потому что пациент впал в истерику после твоего визита! Он ничего не помнит, но ты пытался влезть ему в голову…

– Увы, таких сверхспособностей у меня нет!

– И слава богу!

– А вот и не слава: ты же главврач…

– И.О.!

– Неважно! Неужели тебе все равно, что мальчишка лежит здесь совсем один, никому не нужный?

– Мне не все равно, но кто виноват в том, что с ним случилось? Суламифь настаивает, что единственный человек, который может помочь, этот, как его…

– Сержант Котов.

– Точно, Котов! Он – единственный, кто может начать искать родственников больного. А Кац не желает допускать его к пациенту, считая, что Котов нарушит его хрупкую психику. Зато она с удовольствием допускает к нему тебя, человека, не имеющего отношения к органам следствия, и предлагает допросить потерявшего память парня! Я бы еще поняла, если бы ты был психиатром или, на худой конец, психологом, но ты…

– Костолом?

– Костоправ! Чем ты его довел до ручки?

– Кого, Дурова?

– Неизвестного!

– Да ни о чем особенном я не спрашивал – только о том, помнит ли он аварию, или хотя бы как оказался там, где его обнаружили.

– А он что?

– Утверждает, что ничегошеньки не помнит.

– И почему ты ему не веришь?

– Ему не верит Суламифь, и мне этого достаточно!

– Если он врет, давайте пригласим Котова? Он разберется!

– Не думаю, что это хорошая мысль.

– Почему же?

– Да потому, что мне пришло в голову сказать пареньку, что у меня есть хороший знакомый, который может сделать о нем небольшой репортаж, и тогда его увидит весь Питер и область, включая тех, кто его знает.

– И что?

– И у него случилась та самая истерика, в которой ты меня обвиняешь.

– То есть ты считаешь, что пациент боится именно того, что хочет сделать Котов?

– Именно.

На короткое время Нелидова задумалась.

– В любом случае, решать не тебе и не мне. Так и быть, я дам Кац еще пару дней – вдруг у нее получится разговорить больного? Пусть с ним поговорит Ларин…

– Психиатр?

– Ну да. Уверена, он справится не хуже тебя или Суламифи!

– Что ж, пусть так и будет.

– И все?

– А чего ты ждала – что я буду драться и отстаивать свое право единоличного общения с неизвестным? – пожал плечами Мономах. – Это все или я еще в чем-то провинился?

– Не злись, я же руководитель учреждения и должна знать обо всем, что происходит!

– Да я не злюсь. Так могу я идти, товарищ командир?

– Погоди. – Нелидова приблизилась, и Мономах понял, что она переключилась с позиции «суровый, но справедливый начальник» в позицию «кроткая и нежная любовница». Как кухонный комбайн – хочешь, соковыжималкой буду, а хочешь – пароваркой!

– Мы в последнее время почти не видимся, – проворковала она, теребя воротник его халата изящными пальчиками с французским маникюром.

– Ну, тут же не моя вина: это у тебя то совещание, то семинар… – пробормотал Мономах.

– Вчера я была свободна, а ты усвистал куда-то.

– Дела были.

– А как насчет сегодня?

Ну что ты будешь делать! С одной стороны, он каждый раз задумывался о том, что пора завязывать с этими неудобными отношениями, с другой… Анна – отличная любовница, нетребовательная и ласковая, изобретательная в постели, веселая и забавная – вне ее. Ей легко удавалось перевоплощаться из начальницы в обычную женщину, прямо раздвоение личности какое-то! Она не грузила его своими личными проблемами, хотя они у нее, как и у всякой женщины, перешагнувшей сорокалетний рубеж, разумеется, есть. Мономах лишь знал, что она разведена и имеет взрослого сына, который, судя по репликам, что несколько раз сорвались с ее языка, не оправдал материнских ожиданий. Мама шла в гору, занималась карьерой, отлично выглядела, да еще и помогала сыночку материально, однако он, похоже, благодарности не испытывал. В сущности, это Мономаха трогало мало: он даже не знаком с недорослем, так чего беспокоиться? Гораздо больше его тревожил другой вопрос – отношений Анны с Азатом Кайсаровым, шишкой из Комитета по здравоохранению. Что-то подсказывало ему, что Нелидова ни за что не стала бы исполняющей обязанности главврача после отстранения Муратова, если бы не имела серьезной протекции. А еще, зная Кайсарова, Мономах понимал, что просто так этот человек ничего не делает[23]23
  Читайте об этом в романе Ирины Градовой «Предложение, от которого не отказываются».


[Закрыть].

Значит, либо он является должником Нелидовой и таким образом отрабатывает долг, во что верилось с трудом, либо они состоят, или раньше состояли, в близких отношениях.

Они никогда не обсуждали это, но Мономах даже самому себе боялся признаться, что подобные мысли заставляли его кровь быстрее бежать по жилам, выбрасывая в нее адреналин. Он даже иногда доходил до абсурда, сравнивая их отношения с почти что родственными.

А что, Нелидова – его любовница, как в свое время была Алсу Кайсарова. Если Кайсаров тоже любовник Нелидовой…

– Не слышу ответа, – проговорила она, придвигаясь еще ближе. – Сегодня вечером ты свободен?

– Хочешь приехать?

– Если ты пообещаешь мне кое-что.

– Что?

– Не приближаться к пациенту Дурова на пушечный выстрел. Идет?

– Идет. Но если уж мы торгуемся, мне тоже кое-что нужно.

– Ну вываливай!

– Мне нужен ортопедический бандаж-корсет третьего размера для пояснично-крестцового отдела позвоночника средней фиксации. И не та дешевка, которую продают в нашей аптеке, а немецкий.

– Это для неизвестного?

– Да.

– Значит, ты провел осмотр?

– А ты думала, я приходил просто поболтать? У парня травма позвоночника, мы его собрали, как трансформер, но без нужной реабилитации он не сможет вернуться к нормальной жизни. Так как у него нет родственников – во всяком случае, пока мы не выясним, кто он такой, – кто-то должен о нем позаботиться! Ему не больше двадцати пяти лет, вся жизнь впереди, и жизнь эта должна быть качественной. Ты со мной согласна?

– Знаешь, за что я тебе люблю? – неожиданно задала вопрос Нелидова.

– Помимо моего сногсшибательного обаяния и потрясающего чувства юмора?

– И помимо твоих постельных подвигов, да. Так вот, я люблю тебя за то, что иногда ты ведешь себя, как Суламифь!

* * *

В «Царство Аида», оно же царство Ивана Гурнова, заведующего патологоанатомическим отделением, Мономах спустился сразу после разговора с Нелидовой.

Гурнов оказался на месте (ну а где, собственно, ему быть?).

– Вот! – провозгласил Мономах, не здороваясь, ставя на стол пластиковую поилку.

– Это что? – опасливо указывая длинным узловатым пальцем на принесенный предмет, поинтересовался патолог.

– Поилка.

– Это-то я вижу. Зачем?

– Ты же по-прежнему являешься внештатным сотрудником СК, так?

Гурнов непонимающе кивнул.

– У тебя есть доступ к… ну, как там это называется… базе преступников?

– Э-э… зачем тебе преступники? – нахмурился Гурнов. – Погоди, у нас в больничке что, лежит бандит?

Пришлось Мономаху вкратце поведать приятелю историю безымянного пациента.

– Так ты считаешь, он злодей? – медленно проговорил патолог, когда он закончил.

– Понятия не имею, – пожал плечами Мономах, – но в противном случае чем объясняется его страх, когда я сказал, что мы можем связаться с телеканалом и показать его личико всему городу? Уверяю тебя, ужас его поддельным не был!

– То есть ты полагаешь, он в розыске, а потому прикидывается потерявшим память и боится, что его личность установят?

– Ну да, как-то так.

– А не проще действовать через этого сержанта Котова?

– Если парнишка и в самом деле злодей, то, конечно, проще. А если нет?

– Ты сам себе противоречишь! – развел длинными, похожими на крылья цапли руками Иван. – Если нет, то с чего он запаниковал при упоминании о телевидении? Разве не в его интересах, чтобы родственники и друзья поскорее откликнулись, ведь обычно люди хотят, чтобы их нашли!

– Я понятия не имею, как все это объяснить, поэтому даже пытаться не стану. Ты сделаешь то, о чем я прошу?

– Естес-с-сно, только…

– Что?

– Я правильно понимаю, что больше никто не в курсе твоих, гм… творческих изысканий?

– Правильно.

– Ну, пусть так и остается, лады?

* * *

– Господи, Антон, что у вас с глазом?!

Алла собиралась поинтересоваться, что коллеги успели нарыть за то короткое время, что было в их распоряжении, однако не смогла проигнорировать заплывший глаз Шеина – он слишком ярко сиял на фоне бледного после бессолнечной зимы лица.

– Немного побоксировали с Кутеповым, – поморщившись, ответил опер. – В следующий раз не стану связываться с бойцами другой весовой категории!

– Значит, задержали? – констатировала Алла. – Мне жаль, что вы пострадали!

– Алла Гурьевна, бросьте, мы ведь для этого и предназначены! – отмахнулся Антон.

– Да ничего страшного не случилось! – вступил в разговор Дамир Ахметов. – Ну, помахали кулаками слегка…

– Он что, и в самом деле такой крупный? – спросила Алла с беспокойством.

– Не то слово – настоящий громила! – подтвердил Дамир.

– Он бы легко справился с такой хрупкой девушкой, как Даша! – добавил Антон.

– Только вот есть одна загвоздочка, – вздохнула Алла. – Сурдина полагает, что для способа убийства, который применили к Субботиной, вовсе необязательно быть Гераклом.

– Но это же не значит, что Кутепов не убивал?

– Разумеется, нет. Кто допросит Кутепова?

– Можно я? – сразу вздернул руку Антон.

– Можно. Но возьмите с собой Александра, хорошо?

– Боитесь, что Кутепов снова на меня нападет?

– Боюсь, что он может поплатиться за то, что пострадала ваша гордость, а нам это не нужно. Что у нас еще есть, помимо Кутепова, – вы же понимаете, что единственная версия в самом начале расследования ведет в тупик?

– Почему – единственная? – встрял Белкин. – Мы же подозревали Романа Саблина!

– Давайте я поделюсь тем, что мне удалось выяснить, – ответила на это Алла.

– Так вы что-то узнали?! – обрадовался Белкин.

– А вы полагали, что я все это время смотрела сериалы и пила кофе? Разумеется, мне тоже пришлось поработать. Не скажу, что много новостей, но кое-что есть. Мы с самого начала предположили, что в гибели Субботиной могут быть замешаны жители Сосновой Горки и, в частности, семья, в которой она служила кухаркой. Нас смутили слова горничной о романе девушки с сыном хозяев, а также то, как быстро его отправили за границу на учебу – в конце учебного года, между прочим! Если поездка была запланирована, почему они не сделали этого в сентябре или, на худой конец, сразу после Рождества, когда в вузах начинается второй семестр?

– Так вы считаете, Саблин виновен?

– Не факт. Дамир принес интересные сведения, полученные от приятелей Романа Саблина…

– Интересные? – переспросил Ахметов с удивлением: самому ему полученная информация вовсе не показалась такой уж занимательной.

– Ну да, ведь все они выразили удивление в отношении того, что парень мог связаться со служанкой!

– Он первый, что ли? – пожал плечами Антон. – Некоторые даже женились на прислуге!

– Ну да, и на рабынях, – усмехнулась Алла. – Вспомним Изауру или более правдивый пример, Прасковью Жемчугову…[24]24
  «Рабыня Изаура» – популярный в девяностые годы бразильский сериал о любви плантатора и рабыни. Прасковья Жемчугова – крепостная, вышедшая замуж за графа Николая Шереметева.


[Закрыть] Однако, судя по портрету, который я составила с ваших слов, а вернее со слов его друзей, Роман не похож на романтика, способного заинтересоваться девочкой вроде Даши. Не поймите меня превратно, но она всего лишь хорошо готовила! Здорово, но это качество вряд ли способно произвести неизгладимое впечатление на молодого человека вроде Романа. Насколько я поняла из рассказа Антона, Дарья не блистала ни умом, ни эрудицией, следовательно, опять же, вряд ли стала бы объектом поклонения молодого Саблина…

– А кто говорит о поклонении? – перебил Аллу Белкин. – Почему не предположить, что Роман просто развлекался со смазливой девчонкой?

– Допускаю, – согласилась Алла. – Только вот в его среде полно девиц, желающих развлечься, для этого вовсе нет необходимости залезать под юбку кухарке, которая может случайно забеременеть и на восемнадцать лет повесить на него алименты!

– И все же, думаю, исключать Саблина рановато! – возразил Дамир.

– Дарья не была беременна, верно? – задала вопрос Алла.

Все одновременно кивнули: они читали отчет Сурдиной.

– Тогда с чего бы Роману волноваться? – продолжала она. – Как говорится, пока гром не грянет, мужик не перекрестится!

– Мужик, может, и нет, а вот женщина – вполне, – заметил Шеин. – Как насчет мамаши? Сурдина не исключает женщину-убийцу?

– Не исключает, но странноватый способ убийства для женщины, не находите? Думаю, проще было бы использовать яд, пистолет или, если не боится крови, даже нож… Кстати, по опыту мы с вами знаем, что женщины крайне редко совершают преступление, особенно убийство, сами…

– Точно, они чаще нанимают для этого знакомых или любовников! – встрял Белкин.

– Вот! Но плюс в том, что мы можем узнать правду из первых рук.

– Вы же сами сказали, что у нас нет веских причин в чем-то обвинять уважаемое семейство! – возмутился молодой опер. – Сказали, нас за такое по головке не погладят…

– И я по-прежнему так считаю.