Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

Я незаметно поискала глазами Олега. Не увидев его, испытала невероятное облегчение: мне только не хватало столкнуться с ним нос к носу здесь, когда в жизни моего сына происходит столь важное событие! Однако благодаря присутствию Марины мне не удалось полностью отключиться от проблем, связанных с ее мужем и моей работой, и это несколько подпортило мое безоблачное настроение.

– Видела ваш портрет, – лучась доброжелательностью, сказала Марина. – Честно говоря, не представляла, что вы можете иметь отношение к художнику, написавшему такие великолепные картины!

Ее слова прозвучали несколько двусмысленно, и, поняв это, Марина добавила:

– Я обратила внимание на фамилию, но не могла предположить, что вы родственники! Как у вас дела? Я хотела вытащить Олега, но, вы знаете, он терпеть не может подобные места!

Я не знала, что мне говорить, поэтому промолчала, растерянно пытаясь придумать предлог, чтобы сбежать от нежданной собеседницы. Я ничего против нее не имела, но в мои планы никак не входило установление дружеских взаимоотношений хотя бы потому, что это означало бы постоянное лицемерие.

Но помощь пришла неожиданно – в лице все того же Немизова.

– Пойдемте, дорогая, – сказал он, подхватывая меня под руку, – я хочу познакомить вас с очень интересными людьми. Простите великодушно, – слегка поклонился он Марине, – наслаждайтесь вернисажем.

– Спасибо! – поблагодарила я галериста, когда мы оказались на приличном расстоянии от шиловской половины.

Я вновь получила возможность вздохнуть свободно и провести еще некоторое время в компании приятного мужчины, знакомство с которым могло впоследствии оказаться полезным для моего сына.

– Ну, ты даешь, мать! – воскликнул он, когда мы, наконец, покинули университет и вышли на свежий воздух. – Сам Немизов – и ты с ним на короткой ноге!

– Да кто такой этот Немизов, в конце концов? – пожала я плечами.

– Кто такой НЕМИЗОВ? – переспросил мой сынуля, делая страшные глаза, словно я сказала какую-то ересь и меня следовало немедленно сжечь на костре. – Да он самый знаменитый галерист в Питере. Попасть к нему – значит сделать себе имя, заработать волшебные отзывы в прессе – в общем, войти в городскую элитную тусовку!

– Ну, – пожала я плечами, – будем надеяться, что я не напрасно потратила время в его обществе и наше знакомство когда-нибудь сыграет тебе на руку.

– Тебе звонили, между прочим, – сказал вдруг Дэн. – Ты сотовый дома забыла, а он трезвонил весь вечер, как бешеный.

– Кто звонил?

– Мужик.

– Чего ему было надо?

– Тебя, разумеется.

– Не умничай! – предупредила я.

– В общем, он назвался Шиловым и сказал, что вам нужно поговорить – срочно.

– Ну, ничего, – ответила я. – Думаю, это может подождать до завтра.

* * *

Поднявшись на следующее утро, я обнаружила на мобильнике послание от заведующей моим отделением. Охлопкова срочно требовала меня к себе. Это показалось мне странным и тревожным: до сих пор она ни разу мне не звонила, и ее номера даже не было в моем списке, но ошибка исключалась, так как под коротким текстом значилась подпись Елены Георгиевны.

Позавтракав и одевшись быстрее обычного, я отправилась в больницу.

– Елена Георгиевна, что случилось?! – выпалила я, едва стукнув в дверь заведующей один раз и сразу же влетев внутрь.

Охлопкова подняла на меня изумленные глаза, казавшиеся стрекозиными из-за толстых стекол очков.

– Агния… Кирилловна? – произнесла она, запинаясь. – Что такое?

– Но вы же меня вызывали…

– Я?!

Похоже, Охлопкова понятия не имела, о чем я говорю. Тем не менее я продемонстрировала ей телефон с сообщением за ее подписью.

– Но это не мой номер, – заметила Елена Георгиевна. – Странно, кому понадобилось так глупо шутить? У вас же, насколько я помню, сегодня выходной?

Я кивнула.

– Вот и отправляйтесь отдыхать, – подытожила Охлопкова. – Мне очень жаль, что вам пришлось прибежать сюда, но, уверяю, Агния, моей вины в этом нет. Да, дурацкая ситуация…

Я была озадачена. Действительно, кому это нужно – чтобы я, как савраска, летела в больницу, когда вообще не предполагала там появляться, только для того, чтобы выяснить, что пала жертвой глупого розыгрыша?

Раз уж я все равно очутилась в больнице, то решила заскочить к Шилову, ведь он зачем-то меня разыскивал. Однако выяснилось, что на месте его нет, – впрочем, как и никого из других ортопедов: ординаторская оказалась пуста.

Что ж, как бы то ни было, я не собиралась сразу же возвращаться домой, потому что уже запланировала визит к главному ортопеду города, Георгию Анатольевичу Зубову, заседающему в Институте имени Вредена. Так уж совпало, что мой выходной пришелся на его приемный день, и я не хотела упускать возможность.

– Странно, что вы, Агния Кирилловна, интересуетесь такими вещами! – сказал Зубов, когда я в двух словах объяснила ему цель визита. – Вы ведь не ортопед, а анестезиолог, так что же заставило вас заниматься, как бы это выразиться помягче, не совсем своим делом?

– Это личное, – уклончиво ответила я. – Вы можете мне помочь?

– Ну, это смотря что вы хотите узнать, – ответил Зубов.

– Я хотела бы знать, как вы относитесь к тазобедренным эндопротезам типа «СПАН»? Вы используете их в своем институте?

– «СПАН»? – удивлено поднял брови главный ортопед. – А что, у кого-то жалобы?

– Дело не в этом, – покачала я головой. – Я спрашиваю у вас как у специалиста и человека, знакомого со всеми типами протезов, устанавливаемых в Санкт-Петербурге: каково ваше отношение к «СПАНу»?

Зубов крякнул, положил ручку, которую до этого машинально вертел пальцами, и откинулся на высокую спинку своего кожаного кресла.

– Вы обещаете не ссылаться на меня? – спросил он.

Я кивнула, недоумевая в душе, почему он задает такой вопрос.

– Тогда я скажу так: если бы вы пришли ко мне, как пациентка, то я не рекомендовал бы вам ставить «СПАН». Понимаете, сейчас вовсю развернута кампания поддержки отечественного производителя, и это неплохо: в конце концов, пора уже и родной промышленности заняться каким-нибудь полезным делом, не все же на оборонку работать! Но, как и в случае с автомобилями, простите за сравнение, эндопротезы должны выдерживать конкуренцию с зарубежными аналогами или хотя бы с уже проверенными типами отечественных.

– А «СПАН» такой конкуренции не выдерживает? – уточнила я.

– Нельзя так прямо этого утверждать. Должно пройти время – не меньше десяти-пятнадцати лет, а эта марка на рынке недавно. Тем не менее ее активно навязывают специалистам, и они порой вынуждены ставить эти протезы тем, у кого нет денег на более качественные и, соответственно, более дорогие.

– Кто навязывает?

– Ну, Агния Кирилловна, – закатил глаза Зубов, – вы же сами понимаете – такова политика…

Невольно я тоже подняла глаза к потолку, словно и впрямь надеялась увидеть там ответ на свой вопрос.

– Хорошо, – сказала я, – а что вам известно о «Новой жизни»?

– Это Демченкова фирма, что ли? – поморщился Зубов.

Меня несколько удивила такая реакция.

– Да, именно его, – подтвердила я.

– Что ж, знаю я эту «Новую жизнь». Сначала-то дела у него шли не ахти как здорово, у этого врача-недоучки! Я слышал, он практически разорился, но потом вдруг как-то быстро начал подниматься. Кстати, какой-то его родственник руководит предприятием, которое и выпускает этот «СПАН»…

– Правда? – едва не подпрыгнула я на своем стуле. – Это точно?

– Разумеется! – развел руками Зубов. – Они раньше выпускали детали для авиационной промышленности, а когда она загнулась, начали кумекать, что бы такого придумать, дабы выбраться из долговой ямы. И не нашли ничего лучше, как заняться выпуском эндопротезов. Наверное, они думали, что их сразу завалят заказами, но, оказывается, для этого нужно время, а его-то у них и не было. Видимо, наверху есть кто-то, кому выгодно продвигать «СПАН», поэтому они его и штампуют, но ортопеды все равно предпочитают другие типы. «Новая жизнь» несколько раз пыталась принимать участие в тендере на государственный заказ со своим «СПАНом», но с треском провалилась – и слава богу, я так думаю!

Всю дорогу до дома я обдумывала разговор с главным ортопедом города. Он только подтвердил то, о чем до сих пор говорили Паша и Шилов, но я выяснила и кое-что новенькое: оказывается, Леонид Петрович Демченков напрямую связан с производителем «СПАНа», который является его родственником. Также он связан и с Робертом Караевым, который посылал Гошу за протезами и платил наличными, не ведя никаких документов. Что все это может означать?

Выйдя из лифта, я едва не споткнулась о Светлану, сидящую на ступеньках около моей квартиры.

– Господи, Света, ты чего здесь?! – воскликнула я. – С мамой что-то?

Девушка посмотрела на меня большими, грустными, как у бездомной собаки, глазами, и сказала:

– Мама долго спит.

– Спит? – встревожилась я. – А как давно она спит, Света?

– С самого утра, – ответила та. – Я ходила в собес, а когда вернулась, она спала. Я пыталась ее разбудить, чтобы покормить, но не смогла. Я испугалась, тетя Агния, и пришла сюда. У вас дома никого нет, вы знаете?

– А ну-ка, Светлана, пойдем к тебе! – скомандовала я.

Войдя в квартиру Голубевых, я сразу же почувствовала этот запах. Пусть говорят, что запаха смерти не существует, – возможно, это не доказано научно, но я всегда улавливаю его ноздрями. Ни с чем не сравнимый дух. Еще несколько дней назад в квартире Голубевых пахло по-другому. Старостью, болезнью, затхлостью – но не смертью!

Галина Васильевна лежала, вытянувшись и слегка откинув голову. Ее лицо хранило спокойное выражение, словно она и в самом деле была погружена в сон. Но я-то видела, что сон этот – вечный, оставалось только как-то помягче объяснить это Светлане. Мать для бедной девушки, которая так и не вышла из детского возраста, являлась средоточием всего на свете – житейской мудрости, защиты от внешнего мира, жестокого к таким, как Светлана, домашнего тепла.

К моему удивлению, долго готовить Свету не пришлось.

– Мамочка умерла? – спросила она, нижняя губа предательски задрожала, но девушка не расплакалась.

– Да, Светик, – обнимая ее за плечи, ответила я. Для того чтобы это определить, мне не требовалось даже щупать пульс ее матери.

– Мы должны кого-то позвать? – спросила она, доверчиво глядя на меня.

– Да, нужно вызвать тру… машину, которая отвезет твою маму в больницу. Я сейчас.

Уже через полтора часа в дверь квартиры Голубевых ломились «гробовые» агенты. Я знала, что после звонка в «Скорую» они автоматически получают уведомление о том, что где-то дожидается свеженький труп, и наперегонки мчатся по адресу, полные желания услужить за не всегда скромную сумму денег. Я быстро и доходчиво объяснила им, что платить мы не собираемся, а все оформим через больницу. Разочарованные агенты удалились, Галину Васильевну увезли, я предложила Светлане переночевать у нас, догадываясь, что она напугана происшедшим и ей будет страшно оставаться одной в квартире, где недавно умерла ее мать.

– Какое несчастье! – пробормотала мама, когда, вернувшись от подруги, застала у нас Светлану. – И что ты теперь будешь делать?

– Как – что делать? – удивилась я. – Займусь похоронами.

– Да я не об этом, – махнула рукой мама. – Света ведь теперь одна, а она совсем несамостоятельная!

– Это ты зря, – возразила я. – Света прекрасно обслуживает себя. Нехорошо так говорить, но ей теперь, со смертью матери, станет легче, ведь не придется ухаживать за инвалидом целыми днями!

Вот как бывает: у тебя только улучшится настроение от приятно проведенного времени, только ты забудешь о неприятностях – хотя бы на короткий срок – и решишь, что все преодолимо, как судьба в очередной раз дает тебе по лбу, напоминая, что ничего-то, человече, в этой жизни от тебя не зависит!

На следующее утро мама отправилась со Светланой в морг, так как мне нужно было на работу, а младшая Голубева, разумеется, была абсолютно не способна «разрулить» дело с похоронами. Им предстояло оформить все документы. К счастью, хотя бы проблема с местом на кладбище перед нами не стояла. У Голубевых имелось несколько могил на Северном, и со смерти последнего родственника прошло достаточное количество лет. Это существенно облегчало задачу, ведь известно, каких денег в наше время стоит место последнего упокоения!

На работе мне было некогда думать о чем-либо, кроме своих непосредственных обязанностей: заболела одна из моих коллег, и ее операции раскидали между оставшимися. Таким образом, вместо обычных четырех-пяти у меня в графике оказалось сразу семь анестезий – правда, всего три операции были по-настоящему серьезными и проводились под общим наркозом. В подвале, где располагаются операционные, примерно часа в три я столкнулась с Шиловым.

– Почему ты не перезвонила? – сердито спросил он.

– Ой, знаешь, не до этого было! – отмахнулась я. – У меня соседка умерла, надо помочь с похоронами. Кстати, вчера я заходила, но тебя не застала.

– Ясно, – кивнул он. – Надо поговорить. Сможешь зайти сегодня после смены?

– Постараюсь, – вздохнула я, с тоской представляя себе, как поползу к нему на этаж после семи операций подряд. С другой стороны, дома меня ожидала не самая лучшая обстановка, и я, чисто из эгоистических соображений, предпочитала провести некоторое время в обществе Шилова, чем сразу же после тяжелого трудового дня окунаться в похоронные проблемы.

Закончили мы позже, чем ожидалось. Мне еще пришлось задержаться в ординаторской, чтобы заполнить журнал за себя и болеющую коллегу, поэтому, когда Охлопкова неожиданно заглянула в кабинет, там находилась только одна я.

– Идите домой, Агния Кирилловна, – сказала заведующая, озабоченно глядя на меня. – Вы плохо выглядите.

– Уже заканчиваю, – вздохнула я, указывая на журнал.

– Я разрешаю вам сделать это завтра. Кстати, вы так и не выяснили, кто прислал сообщение от моего имени?

Я отрицательно помотала головой.

– Ну, ладно, давайте-ка домой!

Разумеется, я не собиралась ей рассказывать, что до того, как отправиться домой, еще собираюсь встречаться с Шиловым.

Он уже ждал меня в своем кабинете.

– Садись, – сказал он. – Ты, кажется права в отношении фирмы «Новая жизнь».

– Что с ней не так?

– Ничего особенного я не обнаружил. Совсем наоборот, они неплохие посредники, и проблем с их протезами, кажется, до сих пор не возникало – у тех, кто действительно с ними сотрудничает. Судя по документам, наша больница и в самом деле не работает с этой фирмой, так что, похоже, генеральный тебе не соврал. Дело не в этом.

– Тогда в чем же? – удивилась я.

– В том, что я поднял документы за прошедшие три года, когда меня еще и в проекте не было в этой больнице. Здесь действительно ни разу не ставили «СПАН»! Ставили «Зиммер», «CL UNIVERSAL» Мура и Томпсона, из наших – «ИМПЛАНТ» и «Эндосервис». И только «СПАН» не использовался ни разу, а ты сказала, что секретарша в фирме проинформировала тебя о том, что нам их поставили много. Куда они, спрашивается, делись? Кроме того, я звякнул в «Новую жизнь». – Шилов не дал мне прервать его. – Дважды, но в разное время.

– И что?

– А то, что оба раза я разговаривал с девушкой, а не с мужчиной. Похоже, к твоему приходу и в самом деле готовились! Кроме того, удивителен еще такой момент: зачем генеральному директору разговаривать с обычной клиенткой? В фирме, судя по компьютерному сайту, который я, надо сказать, досконально изучил, около десятка служащих, так почему же не нашлось какого-нибудь сотрудника рангом пониже, чтобы пообщаться с тобой?

Тут я решила, что пора рассказать Олегу о том, что я успела выяснить у Юли. Затем добавила, что встречалась с главным ортопедом города, и вкратце передала Шилову суть нашей беседы.

– Да, – кивнул он, – Зубов тебе все правильно сказал. Многие фирмы-посредники борются за госзаказы. Получение госзаказа – гарантированное поступление денег на счета фирмы по меньшей мере в течение одного года, а если повезет, то и нескольких лет. Выиграть тендер на поставку дорогостоящих эндопротезов в государственные и муниципальные клиники – огромная удача. Не секрет, что чиновники частенько лоббируют интересы какой-либо компании и таким образом выигрывается тендер. Для широкого использования порой поступают не лучшие протезы, а те, которые продвигает та или иная фирма-посредник. То же самое, между прочим, происходит и с лекарственными препаратами, и с медицинским оборудованием. Так вот, если, скажем, фирма тендер не выигрывает и не получает госзаказ, ей приходится довольствоваться частными заказами, что, разумеется, в разы уменьшает прибыль. А если протез еще и непроверенный… В общем, сама понимаешь! Если бы нашелся врач, который согласился (за определенную плату) использовать эндопротезы такой фирмы в большом количестве, убеждая клиентов в том, что только эта модель отвечает высшим показателям соотношения цена-качество, то это пошло бы на пользу и ему, и компании-посреднику.

– Ну да, – кивнула я. – Врачи, например, часто работают с фармацевтическими компаниями или аптеками, продвигая на рынке услуг определенные препараты и получая свою долю прибыли. Кстати, и рецепты они предпочитают выписывать на дорогостоящие зарубежные препараты, так как их процент с продаж в этом случае выше, чем они получили бы с отечественных аналогов.

– Точно! – согласился со мной Шилов. – Строго говоря, это преступление, своего рода взятка. Хотя, если Роберт в самом деле связан с этой фирмой и выписывает «СПАН» платным пациентам, то обвинить его будет непросто, ведь в денежном плане эти протезы выгоднее, кроме того, так сказать, поддержка отечественного производителя, да и клиент имеет право выбора, в конце концов! С другой стороны, если Роберт придерживает информацию и не говорит пациентам всей правды – например, о том, что «СПАН» еще не прошел проверку временем, то он виноват. Однако в любом случае в документации почему-то вообще отсутствуют сведения об установке этих протезов! В общем, я ни черта не понимаю…

У меня было ощущение, что ответ где-то рядом. Он вертелся в голове, словно белье в барабане стиральной машины, но никак не мог оформиться в нечто определенное. Когда Шилов говорил о лоббировании интересов фармацевтических компаний, в моем мозгу словно зажглась лампочка. На мгновение мне показалось, что я все поняла, но ощущение быстро прошло, так и не вылившись в разгадку.

– Слушай, – сказала я, внезапно вновь нащупав что-то, – а какова ценовая разница «СПАНа» и, скажем, «Зиммера»? Я смотрела прейскурант в «Новой жизни», но, честно говоря, сидела как на иголках и даже не помню, какие цифры там стояли!

– Ну, точно я не скажу, ведь мы по безналу работаем, но примерно в три – три с половиной раза.

Картина начала понемногу вырисовываться, но выглядела она так неприглядно, что мне страшно было открыть рот, чтобы озвучить Шилову свои мысли. Он между тем выжидающе смотрел на меня, практически не оставляя места для маневра. Я понимала, что, если не выскажу все сейчас, потом невозможно будет объяснить, почему промолчала. Смолчать в этот момент означало поставить крест на моем желании разобраться с этим делом – ради Гоши, ради Павла, ради себя самой и, в конце концов, ради Розы Васильевой, которой помочь уже невозможно, но зато она – вернее, ее смерть – могла помочь другим людям.

– Помнишь, – решилась я наконец, – случай с «Нолтрексом» и «Ферматроном»?

– Это когда пациентке кололи синовиальную жидкость за пятьсот рублей? Павел колол?

– Ага.

– Ну и что?

– Ты еще сказал, что у нас на складе «Ферматрона» нет, зато «Нолтрекса» – завались?

– Да, но ты-то откуда об этом знаешь? Насколько я помню, я говорил с…

Тут Олег осекся, поняв, что разговаривал только с Павлом и Робертом.

– Знаю, – не желая вдаваться в подробности, сказала я. – И еще мне известно, что замена «Нолтрекса» «Ферматроном» – не случайность и даже не забота о пациентах.

– Что это значит? – не понял Олег.

– То, что Роберт намеренно заменял сравнительно дешевый препарат более дорогим, когда видел, что пациент может позволить себе заплатить.

– Ты хочешь сказать, – медленно проговорил Шилов, до которого, очевидно, стала доходить суть моих слов, – что Караев брал со склада «Нолтрекс», колол его всем пациентам подряд…

– …а «Ферматрон» впаривал тем, кто мог заплатить, – подтвердила я. – Только и они его редко получали. Откуда больные могли знать, какой именно препарат им вкалывают? В выписках тех, кто платил наличными, Роберт писал «Ферматрон».

– Но послушай, – прервал меня Шилов, – после того случая я сверил количество ампул с «Нолтрексом» на складе с количеством, которое вкололи пациентам, – недостачи не было!

– Верно, – кивнула я. – Потому что Роберт – не дурак, в чем ты наверняка уже имел возможность убедиться. Когда он видел, что количество синовиальной жидкости на складе уменьшается, он покупал дешевый «Нолтрекс» на свои деньги и пополнял запасы.

– Разница в цене – в два раза, – словно сам себе сказал Олег. – «Ферматрон», получается, существовал лишь виртуально?

– В большинстве случаев – да, – подтвердила я. – Роберт брал деньги как за «Ферматрон», а колол «Нолтрекс». Навар очевиден!

Шилов помолчал несколько минут, судя по всему, пытаясь уяснить для себя суть и цену вопроса.

– Ты полна сюрпризов, – сказал он, наконец. – Сначала поддельные результаты анализов, теперь… Но то, что ты рассказала мне сейчас, – подсудное дело!

– Доказать ничего невозможно, – покачала я головой. – Ведь, как ты сам сказал, на складе все в порядке, а искать пациентов, которым кололи «Нолтрекс», но плативших за «Ферматрон»…

– Да уж – бесполезно! – воскликнул Олег. – И в милицию с одними словами не пойдешь… Господи, я даже уволить Роберта не могу, потому что, кроме твоих слов, у меня нет никаких доказательств! Но какое все это имеет отношение к эндопротезам и «Новой жизни»?

Он подошел к самому главному, и я поняла, что обратного пути не будет. Если я сейчас выскажу свои подозрения, то дать им обратный ход уже не получится, ведь слово, как известно, не воробей!

– Представь, – собравшись с духом, начала я, – что с протезами Роберт проделывает то же самое, что с синовиальной жидкостью. Он приобретает у посредника эндопротезы «СПАН». По государственной программе определенным категориям пациентов совершенно бесплатно выписывали «Зиммер»…

– Ты хочешь сказать, что льготники получали «СПАН», а тем, кто платил, он устанавливал бесплатный «Зиммер»?!

Очевидно, Шилову мое предположение показалось просто чудовищным, и это отразилось на его лице.

– Это… это просто невозможно! – произнес он наконец.

– Почему? – поинтересовалась я. – Потому что твой мозг работает иначе, чем мозг Роберта? Уверена, что он даже не считает свои действия преступлением, можешь мне поверить! Что, собственно, плохого делал Роберт? Он блестяще проводил операцию, протезы вставали на место, как будто всегда там были. Качество «СПАНа» вполне приличное, хотя сами протезы еще не получили широкого использования. Разумеется, «Зиммер» лучше, насколько я понимаю, по ряду показателей, но, самое главное, он – дороже, так почему бы не сыграть на разнице? Пациенты уходили домой довольными – и те, кому поставили «Зиммер», и те, кому – «СПАН». В конце концов, льготники получали дорогостоящий протез бесплатно, и их вообще не должно интересовать, какую модель им устанавливают, ведь платят они не из своего кармана!

– Ты действительно считаешь, что Роберт ничего плохого не делал?! – словно не веря своим ушам, пробормотал Олег.

– Я считаю, что Роберт так думает, – ответила я. – По крайней мере, может так думать. Он и в самом деле блестящий хирург-ортопед, и к нему прямо-таки ломятся пациенты. Признай, что не было ни единой жалобы за все это время, – ты ведь поднимал документы?

Шилов только кивнул головой.

– Если бы Роза Васильева не умерла от ТЭЛА, то никто не узнал бы о «маленьком» секрете Роберта!

Глядя в ошарашенное лицо Шилова, я добавила:

– Не я придумала эту схему, Олег. Я даже не уверена в своей правоте. Но только так можно сложить все факты в единую стройную цепочку, тебе не кажется? Даже объясняется нежелание генерального директора «Новой жизни» признаться в том, что он имеет дело с Робертом, – он просто не хочет подставлять человека, который обеспечивает ему хороший уровень продаж! А если еще вспомнить слова Зубова о том, что у Демченкова какой-то родственник возглавляет предприятие по производству этого самого «СПАНа»…

– Ты права в том, – глухо произнес Олег, – что пока жалоб от пациентов не поступало. Тем не менее срок службы отечественных протезов даже не приблизился к сроку службы большинства зарубежных, не говоря уже о «Зиммере». Через пять-семь лет могут начаться проблемы, и тогда протез придется менять…

– Совершенно верно, – согласилась я. – Но разве пациент обратится к другому врачу, если Роберт в свое время прекрасно провел операцию? Да, пациент рассчитывал не на семь, а, скажем, на пятнадцать-двадцать лет безупречной работы протеза, но Роберт, когда хочет, может объяснить и оправдать все, что угодно! Больной каждые полгода ложится в нашу больницу, видит Роберта, верит ему, так почему же он должен подвергать сомнению его слова? Шансов, что другой врач узнает о несоответствии записей в бумагах пациента реально установленному типу протеза, ничтожно мало!

– Это точно, – кивнул Олег, уже немного пришедший в себя после моего заявления. – Даже в случае, если с протезом происходит неприятность и он ломается, а пациент попадает в больницу по «Скорой», ни один хирург не возьмется за повторную операцию, зная, что первая была сделана в другой больнице. Как правило, больному окажут первую помощь, но даже извлекать эндопротез не станут, а направят его к тому врачу, который его устанавливал, – просто во избежание недоразумений и неприятностей, ведь никто не хочет брать на себя ответственность, если что-то вдруг пойдет не так!

– Вот видишь! – воскликнула я. – Теперь понимаешь, насколько безопасна была эта схема, пока не умерла Васильева? Роберт отправлял Гошу за протезами, а сам предпочитал не светиться: это очень удобно, ведь никто, кроме директора «Новой жизни», его закадычного приятеля, никогда не видел Роберта! Нежелание Роберта отпускать Гошу в самостоятельное плавание вполне понятно: он считал, что хорошо делится с ним, а брать в долю кого-то еще страшно – вдруг он окажется не таким покладистым, как Гоша? Хотя, думаю, Роберт уже подыскал замену – так, на всякий случай…

– Павла?

Я кивнула.

– Вряд ли Паша согласился бы, но ведь Роберт не просто так его приваживал и учил своим «штучкам»! К счастью, парень оказался более порядочным, чем считал Роберт.

Олег бросил на меня уничтожающий взгляд, однако я не собиралась оправдываться. Что ж, даже и к лучшему, если Шилов считает нас любовниками: по крайней мере, я не выгляжу покинутой женщиной, что было бы просто неприемлемо для моего самолюбия.

– В общем, когда Гоша засобирался уходить на волне, поднятой из-за смерти Васильевой… – продолжала я, но Олег опять не дал мне закончить.

– Он стал угрозой, – высказал он мою мысль. – За те деньги, которые были вовлечены в схему с эндопротезами, можно и убить! Думаешь, Роберт на такое способен?

Я не знала, что ответить. Зная, как жаден Роберт до денег, я не могла поклясться, что он остановится перед чем-то, чтобы уберечь свое материальное положение. Более того, речь шла не только о деньгах, но и о его репутации как хирурга, над созданием которой он так долго трудился, о его месте в больнице, об уважении коллег и начальства… Мог ли Роберт убить за все это?

– В любом случае, – проговорил Олег, проводя пятерней по волосам, – мы не сможем ничего доказать! Как узнать, сколько «СПАНов» поставил Роберт вместо «Зиммеров»? Даже если предположить, что мы поднимем истории болезни всех его пациентов и высчитаем льготников…

– Рентген? – предположила я. – Надо предложить им сделать снимки…

– И тогда – ничего! – покачал головой Олег. – Снимок покажет только, что вместо собственного сустава стоит протез – и все. Производителя протеза невозможно определить при помощи рентгена. Более того, все это – лишь наши предположения, и я в любом случае сомневаюсь, что убедил бы хотя бы нескольких пациентов Караева даже сделать снимок!

– Тогда как узнать правду?

– Как? Да вытащить протезы, разумеется! – горько усмехнулся Олег. – Думаешь, мы отыщем хотя бы одного желающего? Вот если бы мы смогли…

– Смогли – что?

– Найти те протезы, которые Роберт не успел еще установить.

– Думаешь, он их не все пустил в дело?

– Да брось! Он же не мог знать, что Роза Васильева умрет! А секретарша из «Новой жизни» утверждает, что Гоша сразу забирал по много «СПАНов», значит, что-то же должно было остаться? Где Роберт мог их хранить?

– Вряд ли у себя дома, – покачала я головой. – У него там антикварная мебель, он так над ней трясется…

– А ты хорошо знаешь его квартиру, – криво усмехнулся Шилов.

Я поняла, что каждое мое слово отдаляет меня от Олега все больше и больше.

* * *

Следующим утром я собиралась на работу. Мама возилась со стиральной машиной и потому не слышала звонка, а Дэн уже усвистал в школу. Открыв дверь, я увидела на пороге мужчину средних лет в пуховике и сдвинутой на затылок клетчатой кепке.

– Капитан Родин, следственный отдел прокуратуры, – представился мужчина.

– Следственный отдел? – удивилась я. – Вы кого-то разыскиваете? Преступника?

Нежданный гость внимательно смотрел на меня, словно пытаясь составить общее представление о моей личности и склонности ее к противоправным действиям.

– На самом деле, – произнес он наконец, – я здесь, чтобы побеседовать с вами, Агния Кирилловна. Ведь вы – Агния Кирилловна Смольская, я прав?

Я кивнула.

– Могу я войти?

Я отступила от двери, и следователь вошел в прихожую. Он интеллигентно снял обувь и не отказался от Славкиных тапок.

Мы прошли в гостиную.

– Только, если можно, побыстрее: у меня сегодня четыре операции…

– Я все понимаю, – кивнул капитан. – Думаю, это не займет много времени. Меня интересуют обстоятельства смерти вашей соседки, Галины Васильевны Голубевой.

– Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, – покачала я головой. – Дело в том, что я отсутствовала в тот момент, когда она умерла, и узнала обо всем только от ее дочери, которая встретила меня на лестничной площадке. Мы вместе вошли в квартиру…

– Да-да, это мне уже известно, – прервал меня следователь. – Расскажите мне то, чего я не знаю.

– То есть?

– Где вы были в то время, когда умерла Голубева?

Его взгляд мгновенно утратил дружелюбное выражение и стал жестким, колючим, словно Родин решил пробуравить меня насквозь и выудить информацию из самых недр моего существа.

– Я? Вы что – меня подозреваете в чем-то?

– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос! – требовательно сказал следователь. – Где вы находились между одиннадцатью часами утра и тремя часами дня?