Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"
Автор книги: Ирина Градова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 334 страниц)
Громкий лай Жука возвестил о том, что Алсу вошла в прихожую. Огромный пес вбежал сразу за гостьей, неистово виляя хвостом и пытаясь на ходу лизнуть ее руку. Мономах знал, что Алсу побаивается Жука и, возможно, даже брезгует, но она старалась это скрывать, а он не пытался заставить ее полюбить собаку. Разве можно научить любви?
– Привет! – широко улыбнулась Алсу, и Мономах в очередной раз спросил себя, не ошибается ли на ее счет. В конце концов, у него нет неоспоримых доказательств, одни догадки. Но в глубине души он знал, что пытается обмануть самого себя.
Алсу обвила тонкими руками его шею и пробормотала:
– Как здорово, что ты позвонил, а то у меня создавалось впечатление, будто я навязываюсь!
Мономах слегка приобнял ее и тут же уронил руки. Алсу отстранилась. На ее лице появилось озабоченное выражение.
– Что-то случилось? – спросила она. – Тебя вызвали к следователю?
– Почему ты так решила?
– Ну по больнице шастают какие-то люди из СК, Муратов неистовствует…
– Я сам собирался поговорить со следователем по делу Гальперина. Потому-то я тебя и позвал.
– А я-то уж было подумала, что ты хочешь меня видеть! – В голосе Алсу звучал веселый сарказм, но лицо ее выражало обиду.
– Давай-ка присядем, – предложил Мономах и опустился на диван, похлопав по обивке, приглашая девушку последовать его примеру. Жук расположился на ковре, подложив лапы под голову размером с жеребячью.
– Ты меня пугаешь, – пробормотала она, садясь. – Что произошло?
Сделав глубокий вдох, который должен был на мгновение отсрочить неизбежность того, что должно случиться, он сказал:
– Скольких человек ты убила, Алсу? Я имею в виду, за все время работы в больнице?
Ее глаза расширились, а радужку заполонил черный зрачок, в одну секунду разросшийся до невероятных размеров.
– Ч-что? – внезапно севшим голосом прошептала девушка.
– Я проверил все отделения за последний год. В трех из них умерли несколько пациентов. Не всем были показаны операции, но угадай, в чем подвох? Их консультировал один и тот же кардиолог. Ты, Алсу.
– Ты… ты мелешь какую-то чушь несусветную!
Пальцы Алсу теребили ремешки дамской сумочки, которую она держала на коленях. Ее лицо застыло, только глаза, перебегающие с одного предмета на другой, жили собственной жизнью.
– Я никого не убивала! Откуда у тебя эти… эти сведения?
– От патологоанатома.
– А-а, дружок твой, Гурнов… Но это ничего не доказывает! Ну умерли люди – очень жаль. Они были старыми, несчастными, их даже некому было оплакать! Они хотели умереть, чтобы никому не доставлять хлопот!
– Алсу, откуда ты знаешь, что они были старыми и несчастными? Я ничего не говорил тебе о том, кто эти люди.
– Я… я просто предположила…
– Не виляй, Алсу! Следователь Суркова занимается этими смертями и рано или поздно докопается до истины. Когда я предоставлял ей отчеты патологов, я понятия не имел, что ты причастна, но не мог позволить, чтобы Муратов «замотал» дело, ведь ему невыгодно, чтобы правда всплыла!
– И ты провел собственное расследование, Шерлок?
В ее голосе не было издевки, только горечь и сожаление.
– Ты особенно не пряталась, Алсу!
– А должна была? – с вызовом спросила она. – Я не сделала ничего плохого, просто помогла людям уйти легко и безболезненно, без чувства вины и обиды на весь мир! Я позволила им сохранить чувство собственного достоинства! У каждого имелись сопутствующие заболевания, причинявшие страдания, им перевалило за шестьдесят пять, и их никто не посещал. Ни родственников, беспокоящихся об их здоровье, ни близких друзей, ни денег, чтобы обеспечить себе полноценный уход. Они зависели от милости медсестер, не все из которых хорошо выполняют свои обязанности, и не у всех хватает души на то, чтобы лишний раз подойти к койке! Ну даже если они вышли бы из больницы, что ждало их впереди? Пустой дом, ежедневные проблемы, мысли о том, кого попросить что-то для них сделать? А родственники… Если они и были, то не горели желанием взять на себя заботу об этих людях, бросив их на произвол судьбы!
– У тебя же полно денег, Алсу, зачем тебе это понадобилось?
– Ты думаешь, я делала это за деньги?!
– Тогда почему?
– Я же объяснила – пациенты нуждались в помощи. В реальной помощи, а не в том, чтобы кто-то сказал «все будет хорошо!». Потому что не будет. Им каждый день пришлось бы бороться с собственной немощью и оправдываться за нее перед окружающими…
– Ты удивишься, но люди любят помогать. Так они успокаивают совесть, замаливают грехи перед теми, перед кем не могут извиниться. И те, кого ты убила, нашли бы таких людей.
– Я не убивала! – возмутилась Алсу. – Я облегчала уход! Они мирно засыпали, не чувствуя бо…
– Это не доказано! – перебил Мономах. – Никто не знает, что ощущают люди, к которым применяется эвтаназия. Невозможно рассчитать дозу медикаментов так, чтобы гарантировать, что пациент не очнется, что у него не наступит агония, судороги, а ведь они могут длиться часами!
– Я находилась с ними от начала и до конца, в прямом смысле держала за руку – я делала то, чего никто другой для них бы не сделал! Я была…
– Ты была их ангелом. Ангелом Смерти. Тебе надо объяснять, что это значит?
– Я не ненормальная! Многие сочувствовали этим людям, хотели бы облегчить им существование, но ни у кого не хватило решимости. Ни у кого, кроме меня!
– Они не просили тебя, Алсу. Они хотели жить!
– Нет, не хотели! Тебя не удивило, что за год ушли всего несколько человек?
– В смысле?
– Те, кому я помогла, прямо или косвенно, умоляли об этом. Они говорили, что их жизнь не имеет смысла, что они доставляют всем лишь хлопоты, что лучше бы им умереть! Я прислушалась к ним.
– Как давно это началось?
– Что началось?
– Алсу, ты работаешь в больнице семь лет. Сколько из них ты «помогаешь» больным подобным образом?
– Давно.
Мономах похолодел.
– Я хорошо помню первого, кто попросил о помощи, – продолжала Алсу глухим голосом, словно забыв о присутствии собеседника. На ее лице появилось умиротворенное выражение человека, погруженного в приятные воспоминания. – Его звали Осипом Ильичом. Врач, хирург… Он все сознавал, понимаешь? У него был тяжелый порок сердца. Помогла бы пересадка, но по возрасту и сопутствующим заболеваниям он не подходил в кандидаты на трансплантацию. Каждый день его мозг заставлял легкие дышать, но они уже не справлялись. Он не мог сидеть, не мог сам себя обслуживать – он ничего не мог сам, даже налить себе воды без того, чтобы не мучиться одышкой.
– И он тебя попросил?
– Да.
– В буквальном смысле?
– Он так смотрел на меня… Я сказала, что это незаконно, но он и так знал. Тогда я предложила ему обратиться к родственникам или друзьям, и он ответил, что у него нет родных, а друзей о подобных вещах он просить никогда не решится. Он пообещал, что об этом не узнают, так как никто не станет ничего выяснять. А еще он объяснил мне, как проделать все так, чтобы не возникло вопросов. На самом деле я действовала не вполне самостоятельно. В тот раз…
– Он сам сделал первую инъекцию?
– Да. Когда Осип Ильич заснул, я испугалась. Я решила, что не стану делать вторую инъекцию, а просто уйду. Он проснется – и ничего не произошло…
– Почему ты передумала?
– Представила, какое разочарование он испытает, поняв, что все еще жив. Он был счастлив, что уходит так, как выбрал сам!
– Алсу, я не знаю, что говорили тебе другие пациенты, но точно уверен, что Суворова о смерти не просила.
Девушка опустила глаза.
– Не прямо…
– Суворова была активной женщиной, и ее болезнь не носила необратимого характера! Рано или поздно для нее нашелся бы протез, я бы его поставил, и она продолжила бы бегать в свою церковь и заниматься… чем она там занималась, понятия не имею!
– Хорошо, – подняв на Мономаха взгляд, ответила Алсу, – Суворова, единственная из всех, умерла не потому, что хотела этого, хоть и постоянно жаловалась на жизнь. Она умерла, потому что нагадила тебе без всяких на то причин!
– Что?!
– Ты был единственным, кто небезразлично отнесся к ее судьбе. Ты звонил в разные инстанции, договаривался с сестринским уходом, принял ее в свое отделение, хотя, по совести говоря, за нее нес ответственность Тактаров. Он скинул с себя старушку, свалил ее проблемы на тебя, и Муратов его поддержал. А она тебя предала!
– Алсу, что ты такое говоришь? Суворова не была мне другом, и у нее не было передо мной обязательств! Ее пугала сложившаяся ситуация, она думала, что единственный выход – достучаться до более высокого начальства, чем главный врач больницы. Суворова не поверила, что я сделаю все для ее выздоровления – и только!
– А должна была! – упрямо вздернув подбородок, возразила Алсу. – Она написала на тебя жалобу, папа мне ее показывал, вместе с анонимками и доносами Тактарова. Но дело даже не в этом. Останься она жива, тебя бы затаскали. Возможно, даже уволили бы, ведь Муратов спит и видит, как бы тебя выжить из больницы. Уверена, у него есть кандидат на твое место – такое «светило», которое вмиг разгонит все отделение! Мало того, что одним своим существованием Суворова доставляла тебе массу хлопот, так она еще и писульку в Комитет настрочила. А с ее смертью то письмо теряло всякий смысл, ведь ты успешно провел операцию, и тебя никто не смог бы ни в чем обвинить… Теперь ты понимаешь, что она должна была умереть?
Логика Алсу выглядела безупречной с учетом ее вероятного диагноза, поэтому Мономах не стал спорить, а спросил:
– А что насчет Гальперина?
– Я не имею к этому отношения. Он не вписывался в мои понятия о человеке, нуждающемся в помощи: у него была семья, деньги и влияние. И уж точно он собирался жить вечно, несмотря на болезнь!
– Девочка моя, что же ты натворила!
При звуке знакомого голоса Алсу вскочила на ноги и задрала голову: со второго этажа быстро спускался Азат Гошгарович Кайсаров.
– Папа?! – пролепетала девушка, отступая назад и упираясь в диван. – Что ты здесь…
Вместо ответа Кайсаров подошел к дочери и привлек ее к себе. Она с облегчением ребенка, который потерялся в универмаге и уже не надеялся, что его найдут, прижалась к его широкой груди. Мономах молчал. Их знакомство с отцом Алсу нельзя назвать успешным, однако сейчас он вел себя так, как и ожидал Мономах, когда приглашал его присутствовать при их с Алсу разговоре. Только родители любят детей безоговорочно, а не за их достоинства. Дети могут ошибаться, вести себя отвратительно, ненавидеть родителей – они будут прощены. Дети могут даже совершить преступление, но для родителей они все равно останутся детьми. Возможно, потому, что они помнят их маленькими, неиспорченными существами и винят себя в том, что допустили ошибку в воспитании? Хотя в случае Алсу это, пожалуй, не так. Она искренне верила, что поступает правильно, а ее поступки были продиктованы сочувствием. Мономах вспомнил, что она говорила о сохранении достоинства. Нет ничего страшнее, чем оказаться беспомощным, полностью зависящим от других. И даже если другие не считают тебя обузой, омрачающей их существование, этот факт ничего не меняет. И все же не Алсу и не кому-то другому решать судьбу таких людей. Мономах не слишком хорошо разбирался в психиатрии, но подозревал, что ей поставят диагноз: ситуация слишком очевидна, чтобы возникли сомнения.
– Что со мной будет, папа? – спросила Алсу, поднимая глаза на отца. Кайсаров едва не задохнулся от нежности: эти глаза всегда, с первых дней, смотрели на него так – с любовью и предвкушением чего-то замечательного. Он восхищался ею, когда она приносила хорошие оценки или выучивала новый стишок. Он вытирал ей слезы, когда она расстраивалась или обижалась. Ему, а не матери, она рассказывала свои маленькие секреты и знала, что может доверить отцу любую проблему, и он обязательно все уладит. Но самый большой секрет своей дочери Кайсаров узнал только сегодня. И, к сожалению, тут одним носовым платочком не обойдешься!
– Все будет хорошо, – ласково гладя ее по волосам, ответил он успокаивающим тоном. – Мы все решим! Иди в машину, дочка, я тебя догоню.
– Но…
– Иди!
И Алсу послушно побрела к выходу. Кайсаров повернулся к Мономаху. Казалось, он постарел лет на десять.
– Я не знаю, как вас благодарить…
– Не благодарите. Сделайте, как обещали – найдите ей хорошего специалиста.
– Даже не сомневайтесь! В качестве благодарности хочу дать вам совет, Владимир Всеволодович: присмотритесь к персоналу своего отделения.
– Вы о чем? – нахмурился Мономах.
– Неужели вы всерьез верите, что Суворова действовала самостоятельно, когда писала на вас жалобу? Бросьте, вы же взрослый человек: ей помогли! И не просто помогли, а надоумили так поступить.
– Муратов?
– Он не стал бы заниматься такой мелочью сам. В вашем отделении, среди людей, которых вы с такой тщательностью подбирали и о которых заботились, есть «крот». И этот маленький, но вредный зверек продолжит вам гадить. Помяните мое слово!
В этот момент в гостиную снова вошла Алсу, неотступно сопровождаемая Жуком. Словно почувствовав серьезность момента, пес не пытался ласкаться, а лишь вяло повиливал хвостом, переводя внимательный взгляд с одного человека на другого по очереди. Проскочив мимо Кайсарова, Алсу кинулась к Мономаху и обняла его. Он сделал то же самое, без всяких угрызений совести: переложив ответственность за девушку на отца, теперь он ощущал только облегчение и жалость.
– Ты любишь меня, ну хоть немного? – спросила она жалобно, заглядывая Мономаху в глаза.
– Люблю, – ответил он без паузы. – Конечно же, люблю!
Когда отец вывел девушку за дверь, крепко сжимая ее руку в своей, Мономах добавил чуть слышно:
– Во всяком случае, мог бы… Наверное.
* * *
Алла стояла под козырьком универмага, проклиная свою забывчивость. Похоже, лето неожиданно закончилось, разродившись холодным ливнем, который, в отличие от теплого тропического, не имел шансов скоро иссякнуть, а она оставила зонтик дома. Алла редко проявляла подобную беспечность, руководствуясь принципом: независимо от времени года в сумке каждой уважающей себя жительницы Санкт-Петербурга должен лежать зонтик, потому что погода в этом городе не подчиняется обычным законам природы. Но именно сегодня Алла решила взять на работу другую сумку и забыла переложить туда этот важный и полезный аксессуар. И именно сегодня ее поймал в ловушку такой сильный дождь, что нечего и думать короткими перебежками двигаться к автобусной остановке, прикрывая голову полиэтиленовым пакетом, – она промокнет до нитки сразу, как сделает шаг из-под навеса. Тяжелые капли падали с неба, вздувая в лужах огромные пузыри. Их количество множилось, и Алла ощущала себя Робинзоном Крузо на острове, вокруг которого бушует цунами. Стоять было, прямо скажем, не жарко, и она зябко поежилась, представив себе, что еще как минимум полчаса придется провести на открытом воздухе. Она прикрыла глаза и представила себе свою уютную квартиру с отличным видом, в которой так тепло, и светло, и…
От мрачных мыслей ее отвлек телефонный звонок.
– Алла Гурьевна, больше никогда не посылайте меня допрашивать детей! – услышала она голос Дамира Ахметова.
– Вы рады, что я отправила с вами психолога?
– Не то слово! Я чувствовал себя буржуином, пытающим мальчиша-кибальчиша!
– Короче, есть подвижки в деле?
– Ну если верить парнишке, наша Даша утопила-таки собственного муженька! Думаю, Сережа не особенно сознавал, что рассказал ему Яша Гальперин. Да и сам Яша, как мне кажется, не понял, что произошло в бассейне. Если вкратце (хотя разговор с малышом занял часа два!), Сережа, со слов Яши, сказал, что тот находился дома с папой. Илья не очень хорошо чувствовал себя в последнее время, потому-то в филиал с презентацией поехала Дарья, а он…
– Интересно, почему? – перебила Алла. – Почему Илья чувствовал себя плохо, ведь он принимал лекарства – что могло произойти?
– Вы же понимаете, что маленький мальчик не объяснил мне этого, да? Так вот, они поужинали, и Яша отправился к себе в комнату смотреть мультики. Илья Гальперин поднялся в спальню. Очевидно, в какой-то момент он решил спуститься в бассейн и поплавать на сон грядущий.
– Не самое мудрое решение, когда человеку нехорошо!
– Если бы все мы поступали мудро…
– Продолжайте!
– Яша привык, что мама или папа читают ему на ночь. Никто не пришел, и он отправился на поиски отца. Добрался до бассейна. Там он застал странную картину: мама и некий «дядя Кузя» что-то делали на краю бассейна.
– «Что-то»?
– Мать заметила Яшу и выставила его за дверь. Позже она объяснила, что папе стало плохо в воде, и они с «дядей» пытались ему помочь. Еще она сказала, что «папочка заболел» и «его долго не будет дома». А потом в дом нагрянули работники «Скорой» и полиция…
– А Яша, от греха подальше, отправился в санаторий! – закончила Алла. – Что за «дядя Кузя», кстати?
– Сережа не знает.
– Зато ясно, что этого Кузю знает Яша!
– Она виновна, нужно колоть ее…
– Никто никого колоть не будет.
– Но почему?
– Что у нас есть? Показания одного маленького мальчика со слов другого маленького мальчика, который не видел, как убивают его отца. Он видел нечто, чего не смог объяснить самому себе. Это его травмировало – возможно, его детский мозг выстроил какие-то связи и сделал определенные выводы, но ничто из этого не может быть представлено в суде.
– Можно получить официальное разрешение на допрос Яши.
– Без согласия матери и на основе расплывчатых предположений нам его не добиться. Кроме того, сомневаюсь, что мальчик рассказал бы нам что-то внятное. Нет, нам нужны более веские улики!
– Так что, все зря? Поездка в санаторий, допрос Сережи Ковтуна?
– Ну почему же зря? Мы точно знаем, что Дарья лгала: она присутствовала в доме в момент смерти Ильи. Причем не одна, а с каким-то «дядей Кузей». Подругу она, вероятно, приволокла позже в качестве алиби.
– С камерами видеонаблюдения ничего не выйдет: записи хранятся дней десять, от силы – пару недель, а Илья погиб несколько месяцев назад!
– Значит, нужно искать другие свидетельства. Выясните, есть ли среди сотрудников «ОртоДента» кто-то по имени Кузьма – это может оказаться зацепкой. Еще раз опросите людей, присутствовавших на презентации, узнайте, в какое время Дарья покинула филиал на самом деле.
– Ну вот это будет нелегко, люди быстро забывают детали случившегося так давно!
– Верно, но то было официальное событие – возможно, кто-то снимал происходящее на видео? Навестите подругу Дарьи и выясните, когда и при каких обстоятельствах Гальперина с ней встретилась … Короче говоря, мне нужен график всех ее передвижений в тот день и остановок по минутам!
– Делается. А как сегодняшний допрос Дарьи, что она говорит про Курбанова?
– Что понятия не имеет, кто это такой. Она не исключает того, что он работал водителем у адвоката, но они ни словом не перемолвились, и она даже не смогла бы описать, как он выглядит. По крайней мере, так утверждает Дарья.
– А верить ей нельзя!
– Проблема в том, что очень трудно врать в одном и говорить правду в другом: приходится слишком много фактов держать в голове. Рано или поздно даже самый умный преступник дает промашку, и Дарья ошибется… А мы в этот момент будем поблизости.
Когда Алла закончила разговор с Ахметовым, она увидела, что дождь почти закончился, зато в выбоинах в асфальте образовались гигантские и по виду глубокие лужи. С сожалением взглянув на свои дорогие кожаные туфли, Алла вздохнула и ступила на асфальт, словно на дорогу, ведущую на Голгофу.
* * *
Мономах легкой поступью шагал по больничному коридору, предвкушая хорошую порцию коньяка в компании Гурнова. Впервые за эти дни на душе у него было относительно спокойно. Единственным, за что он переживал, был вопрос о честности Кайсарова. Он клятвенно обещал, что поместит Алсу в частную заграничную клинику для душевнобольных, но что помешает ему просто-напросто отправить дочь на какой-нибудь дорогой курорт в надежде продержать ее там достаточно долго, чтобы дело об убийстве пациентов в больнице замялось? Или она могла вовсе не возвращаться – выйти замуж, устроиться на работу по специальности… Нет, думать об этом не хотелось!
Проходя мимо бельевой, он услышал странные звуки. Была половина седьмого вечера, время ужина, и коридоры опустели: пациенты либо отправились в столовую, либо принимали пищу в палатах, если не могли ходить. Врачи и медсестры ушли, за исключением дежурных – сегодня это были Ли Чангминг и Татьяна Лагутина. Лагутина прошла мимо него две минуты назад в противоположном направлении – видимо, отправилась покурить. Так кто же в бельевой?
Он распахнул дверь и в полутьме увидел заплаканное личико Алины Руденко. В последние два дня девушка вела себя странно: сторонилась коллег, выполняла работу машинально, без души, а выражение ее лица казалось расстроенным. Не то чтобы Мономах специально за ней наблюдал, но руководящая работа научила его подмечать детали.
– Что случилось? – спросил он, входя и прикрывая за собой дверь. – Почему ты не дома?
– Я… все в порядке, Владимир Всеволодович, – ответила она и громко всхлипнула, что опровергало ее утверждение, сделанное к тому же дрожащим от слез голосом. – Извините…
– Все из-за Гальперина, да? Тебя снова допрашивали?
– Нет…
– Кто-то обидел?
– Н-нет… Владимир Всеволодович, я… я…
Внезапно медсестра разразилась таким потоком слез, что Мономах испугался, что она затопит крошечное помещение.
Опустившись рядом с Алиной на скамейку, он принялся легонько поглаживать ее по голове, как маленькую девочку. Через некоторое время этот жест сочувствия возымел действие, и рыдания сначала стали реже, потом переросли в короткие всхлипы. Тогда Мономах протянул девушке платок, и она шумно в него высморкалась.
– Теперь ты готова рассказать? – спросил он мягко, насколько мог. – В чем дело?
– Он… он украл Русика, Владимир Всеволодович! – обратив к нему красное от слез лицо, закричала или, вернее, запищала Алина. – Он сказал, что я его никогда не найду, если не сделаю так, как он требует, а я… я не знаю, как это сделать, я…
– Погоди, кто это – «он»? И что значит «украл» твоего сына?
– Он, водитель Гальперина!
– Води… погоди, откуда ты знаешь его водителя?
– Он приходил, когда Гальперин лежал здесь…
– А при чем здесь ты?
– Ой, Владимир Всеволодович… – и она вновь ударилась в слезы, но на этот раз Мономах даже не пытался ее успокоить. Вместо этого он сказал:
– Алина, ты ведь понимаешь, что одной тебе с этим не разобраться, да?
Она судорожно кивнула, глотая слезы.
– И даже моя помощь в таком деле бесполезна, – добавил он. – Нам нужен тот, кто умеет решать подобные проблемы! Нам нужен профессионал.
* * *
Алла разглядывала молодую девушку – да чего уж, девчонку, похожую на подростка! – и диву давалась, как столь незначительное существо умудрилось попасть в эпицентр тщательно спланированного преступления. Она скосила глаза вправо: там на стуле примостился Мономах. Только благодаря ему Алина Руденко сидела сейчас напротив Аллы и давала показания, без которых картина смерти адвоката никак не складывалась в единое целое.
– Он обещал решить мои проблемы и сдержал слово, – говорила между тем Алина, продолжая свой рассказ. – Георгий забрал обратно свое заявление об опеке и пересмотре порядка проживания Русика. А еще квартиру вернул и подписал обязательство по алиментам…
– Гальперин предупредил вас об условиях сделки до или после того, как ваша проблема была решена? – задала вопрос Алла.
– До этого он лишь сказал, что хочет уйти с достоинством, – едва слышно ответила медсестра, отводя глаза, словно ей было стыдно смотреть на присутствующих. – Борис Исаевич испытывал боли… не такие невыносимые, как большинство онкологических больных, но все же испытывал. Он отказывался принимать сильные обезболивающие, так как они подавляют волю и погружают пациента в полусонное состояние. А он хотел оставаться в ясном сознании!
– То есть он попросил вас провести процедуру эвтаназии, которая в России запрещена, – подытожила Алла.
– Да.
– И вы согласились?
– Н-не то чтобы…
– Можете выражаться яснее, Алина?
– Сначала я испугалась. Это уголовное преступление!
– Рада, что вы понимаете.
– И потом, я сомневалась, что сумею сделать человеку смертельную инъекцию – фактически это означает, что я его убью!
– Но Гальперин вас уговорил?
– Он сказал, что у него нет близких, которым можно доверить такое деликатное дело. И еще добавил, что из-за дурацких законов человек в России вынужден влачить жалкое существование…
– Интересное заявление, – хмыкнул Дамир, – особенно для того, для кого закон – хлеб с маслом и икрой!
– Онколог лишил Бориса Исаевича надежды, – вздохнула Алина. – Он не предложил никакого лечения, фактически отправив его умирать!
– А я слышала, что онколог предлагал что-то экспериментальное, но Гальперин отказался, – заметила Алла.
– Я говорю только то, что мне рассказал сам Борис Исаевич, а он считал, что имеет право на достойную смерть по собственному выбору!
– Опустим моральный аспект. Вы провели эвтаназию – что случилось потом?
– Но… но я ничего не проводила!
– В смысле?
– После того, как Борис Исаевич уладил мои проблемы, все изменилось. Он сказал, что эвтаназия – только полдела, нужно еще подстроить так, чтобы в его смерти обвинили невестку. И подставить ее должна была я! Я отказалась. Я не убивала Бориса Исаевича, поверьте мне, пожалуйста!
Алла на короткое время потеряла дар речи.
– Расскажите, что случилось в ту ночь, – потребовала она пару минут спустя.
– Понятия не имею – я не предполагала, что Борис Исаевич решит действовать самостоятельно!
– Что значит – самостоятельно?
– В ту ночь он мне позвонил и потребовал прийти. Я знала, что дежурит Оля Малинкина, и подумала, что она накосячила. Так как он платил мне, я собралась и поехала.
– В больнице вас в ту ночь не видели, как вам удалось…
– Да не доехала я до больницы. По дороге позвонил Курбанов и сказал, что вопрос решился.
– И что вы сделали?
– Вернулась домой, ведь у меня Русик оставался один!
– То есть вы не знаете, что произошло?
– Я так и сказала!
– Так, давайте-ка все проясним, – сказала Алла. – Вы знали Курбанова только как водителя Гальперина, который навещал его в больнице. Вы практически не общались, и все же именно он позвонил вам, чтобы дать отбой. Вас не удивил этот факт?
– Ну я подумала, что Борис Исаевич поручил ему мне позвонить. И потом… – медсестра осеклась, но Алла не позволила ей сорваться с крючка.
– Что – потом?
– Я… мне не хотелось с ним встречаться, – прошептала Алина. – Поняв, что я не собираюсь выполнять нашу договоренность, Борис Исаевич стал совершенно невыносим. Я пыталась отказаться от ухода за ним, но он требовал меня и вел себя, как… как…
– Как законченный ублюдок, – подал голос Мономах, и все посмотрели на него. – Это правда: Алина просила меня избавить ее от Гальперина, но он настаивал, даже скандал закатил. У меня не было времени ублажать больного, и я попросил Алину остаться.
– Получается, вы узнали о смерти Гальперина только утром? – уточнила Алла.
– Да. И я… я подумала, что, возможно, я виновата, потому что…
– Потому что послушались Курбанова и вернулись домой, вместо того чтобы проверить, все ли в порядке?
Алина молча кивнула.
– Знаете, – сказала Алла, – вас вело, скажем так, божье провидение. Если бы вы доехали, то могли разделить незавидную судьбу Ольги Малинкиной!
Заплаканные глаза медсестры широко распахнулись, и Алла поняла, что девушке такая мысль в голову не приходила.
– Теперь рассказывайте, зачем Курбанову похищать вашего сына: сделка не состоялась, и я не понимаю, почему вы не обратились в полицию? И, раз уж у вас душа не лежала к тому, чтобы выполнять условия этой чудовищной договоренности, по какой причине вы не послали Гальперина к черту, как только он выполнил свою часть?
– Гальперин и Курбанов сделали запись нашего разговора.
– Когда вы соглашались на эвтаназию?
– Да.
– Конечно же, записи, где вы отказываетесь, не существует?
Алина помотала головой.
– Вы мне не верите?
– Верю. Но все равно не понимаю, зачем Курбанов…
– Я не придавала значения тому ночному звонку, пока Курбанов не ворвался в мой дом и не рассказал, что сделает меня виновной в смерти Бориса Исаевича, если я откажусь помогать!
– Они выманили вас из дома, чтобы лишить алиби? – сообразила Алла. И, обернувшись к операм, добавила: – А что, если точно так же они поступили и с Дарьей Гальпериной? Вызвали ее, камеры наружного наблюдения записали, как она выходит и возвращается… Как именно вы «помогли» Курбанову?
– Я рассказала вашему оперативнику о якобы имевшем место разговоре Дарьи Гальпериной и Бориса Исаевича. Вернее, разговор на самом деле был, но я…
– Вы заставили Антона поверить, что Дарья знала о том, что могла рассчитывать на наследство, а Гальперин якобы угрожал лишить ее всего! Что еще вы сделали? Вы приложили руку к убийству Малинкиной?
– Я?!
– Что Курбанову от вас нужно?
– Деньги.
– У вас есть деньги?
– В том-то и дело, что нет… У них с Борисом Исаевичем существовала договоренность, и он обещал Курбанову большую сумму. Но прежде чем Курбанов ее получит, Дарья должна сесть в тюрьму. Я не знаю, что они придумали, но, видимо, ничего не вышло… Курбанов запаниковал. Он снова пришел ко мне и потребовал денег. Я сказала, что у меня ничего нет, но он ответил, что у меня есть квартира, которую приятельница Гальперина помогла отвоевать у бывшего мужа. Курбанов потребовал продать ее. Я думала, он это не серьезно, но на следующий день Русик пропал из садика! Не знаю, как Курбанову удалось его увести, ведь я учила его, что нельзя разговаривать с незнакомыми и тем более куда-то с ними идти!
– Дети есть дети, – вздохнул Мономах.
– Почему вы уверены, что это – дело рук Курбанова? – спросила Алла.
– Он позвонил спустя два часа. Сказал, что так у меня появится стимул сделать все по-быстрому. Да я бы и рада, но как продать квартиру так скоро, причем за ее реальную стоимость?!
– Нет никаких гарантий, что Курбанов не потребует больше. И что он не захочет избавиться от вас и вашего сына – как, судя по всему, избавился от Ольги Малинкиной!
– Но что же мне делать?!
– Вам – ничего. Теперь всем займемся мы. Дамир, вы «пробили» недвижимость Гальперина?
– У него три квартиры в разных частях города. Одну, в центре, он сдавал. А еще имеется офис в пока что не открытом офисном здании в Купчино.
– Надо проверить все точки, мальчик может находиться в одной из них. Антон и Дамир, я на вас рассчитываю… Только без горячки, ладно? Напрягите участковых, пусть потопают, поспрашивают. Похоже, бежать Курбанов не намерен – он хочет сначала получить деньги. Пока мы не искали его, он мог и подождать, но теперь, когда он в бегах…
– А фальшивые документы стоят дорого! – подхватил Дамир. – Он не сможет смыться без бабок. А с «грузом»… то есть с мальчиком, прятаться не так-то легко!
