Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

– Это что еще за зверь?

– Насколько мне известно, его используют при борьбе с булимией, а Данько как раз страдала от этого заболевания.

– Ясно. Никита говорил с Шамилем Усмановым, режиссером, и он полностью отрицает факт своего пребывания в «Сосновом раю» или в какой-либо другой клинике, говорит, что он полностью здоров и ни в чем подобном не нуждается.

– Вы ему верите?

– Обратного, во всяком случае, я доказать не могу. Тут есть два обстоятельства. Во-первых, Никите удалось узнать у кого-то из его «шестерок», что пару лет тому назад у Усманова был сильный нервный срыв, в результате чего он едва не загремел на нары.

– Да вы что?!

– Вот-вот, именно! Подрался с женой, ее доставили в больницу с переломом носа и многочисленными гематомами. К счастью, дело решилось миром, и она не подала на него в суд, а вместо этого потребовала развода и хороших отступных. Он, естественно, на все согласился, только бы дело замяли. Второе обстоятельство такое: меньше чем через месяц состоится престижный кинофестиваль, и последняя картина Усманова номинирована. Он очень рассчитывает на Гран-при. Может, он полагает, что пребывание в лечебнице повлияет на его рейтинг?

– Что за чушь, это же не психбольница, а, можно сказать, санаторий!

– Чужая душа – потемки, – пожал плечами майор.

После встречи с Карпухиным я поспешила домой. Мне редко доводится возвращаться раньше Шилова. Несмотря на то что его работа заведующего отделением ортопедии и травматологии требует гораздо больше времени, чем моя, я, помимо ОМР, подвизаюсь и в своей альма-матер как преподаватель. Когда я возвращаюсь домой, на улице обычно уже темно, поэтому я решила сделать этот вечер отличным от других. Заскочив по дороге в супермаркет, я накупила всякой всячины. Дома, облачившись в фартук, которым я обычно не пользуюсь, и засучив рукава, я принялась за стряпню. На самом деле я обожаю готовить, просто в последнее время мне редко приходится это делать, и кухню оккупировал Шилов. Сегодня я его удивлю! Я нарезала филе семги, посыпала его любимыми сладкими специями Олега, полила соусом карри и поставила в духовку запекаться. Только я собиралась приступить к приготовлению супа-пюре из брокколи со сливками, как в дверь позвонили. Сначала я испугалась, решив, что это муж вернулся раньше положенного и сюрприза не получится, но, как оказалось, за дверью стояла Лариска, моя подруга и наперсница. С Лариской мы знакомы так давно, что страшно даже сказать, и она остается единственной из всех моих подруг, с кем я общаюсь более или менее регулярно. О встрече мы не договаривались, но заявляться без приглашения – вполне в духе Лариски, поэтому удивляться не стоило.

– Он меня бросил, представляешь? – сказала она, упираясь одной рукой в притолоку двери и подбоченившись другой. В голосе ее звучало лишь легкое удивление, но никак не отчаяние.

Лариска ни разу в своей жизни не «сходила замуж». Так уж вышло, что ее замечательные девчонки родились от разных мужчин, но от этого они не стали менее чудесными. Моя подруга постоянно ведет борьбу с одиночеством, причем весьма успешно. Она редко проводит ночь одна, что для многих замужних женщин – достижение столь же невероятное, как Эверест для черепахи! Тем не менее ни один «кандидат» в мужья не задерживался рядом с Лариской достаточно надолго, чтобы по-настоящему почуять опасность оказаться окольцованным. Некоторые сбегали сами, увидев ее детей, от других она предпочитала избавляться, не найдя того, чего так жаждала ее душа, – покоя, стабильности и доверия. По мне, так никто в этом мире в большей степени не заслуживает личного счастья, как Лариска, но бог, очевидно, имеет на ее счет другие планы… или пока еще у него руки не дошли до устройства семейной жизни моей подруги. Если не ошибаюсь, последней ее «добычей» стал полковник военной авиации, и Лариска страшно гордилась его формой, когда им случалось вместе выходить «в свет». И вот снова провал!

– Что на этот раз? – сочувственно спросила я.

– Он оказался женат.

И это – не впервые! Лариска, наивная душа, до сих пор верит каждому мужчине, желающему затащить ее в постель, если он плачется ей о своей тяжелой холостяцкой жизни.

– Тебя это сильно беспокоит? – поинтересовалась я. – У вас же вроде бы все шло хорошо, любовь-морковь и так далее?

– Моим дочерям нужен отец! – пожалуй, чересчур возмущенно, так что это выглядело наигранно, отозвалась подруга.

– А их матери просто нужен мужчина под боком, готовый ублажить ее в постели и «прогулять» в театр! – в тон ей заметила я. – И твой полковник вполне справлялся с этой задачей.

– Между прочим, оказывается, он не полковник.

– Правда? – удивилась я.

– Он – всего лишь подполковник, вот!

В голосе Лариски звучало откровенное злорадство, словно это она лично понизила парня в звании.

– Ты готовишь? – продолжала она, легко перескакивая с одной темы на другую. Повар из Лариски совершенно никакой, поэтому она с таким трепетом относится ко мне с Шиловым, любителям вкусно поесть и умеющим стряпать. Она же едва может заварить кашу «Быстров» или сделать пюре из «Картошечки», залив содержимое пакетика кипятком. Ну, еще, пожалуй, бутерброды и салат сумеет приготовить – вот и все, чем ограничиваются кулинарные «изыски» моей лучшей подруги. Возможно, проблема именно в этом, и мужики убегают, как только голод физиологический возобладает над голодом сексуальным?

– Ой, а что это в кастрюльке? Фу, брокколи!

– Погоди, вот сделаю суп – пальчики оближешь, – пообещала я.

– Ты оставляешь меня на ужин? – и глаза Лариски плотоядно заблестели.

Что ж, я хотела романтического свидания с мужем, но нельзя же просто выгнать подругу на улицу – вот так, в ночь, с разбитым сердцем и урчащим желудком? Кроме того, мне пришло в голову, что ее присутствие сгладит острые углы в моей семье.

Усадив Лариску за разделочную доску и дав ей подробные инструкции, что и как надо нарезать, я продолжила готовку, одновременно выслушивая нескончаемый поток жалоб, перемежавшийся довольно-таки остроумными замечаниями в отношении характера подполковника, его поведения и сексуальных пристрастий.

– Представляешь, ему нравилось, когда я надевала костюм медсестры! – хихикнула она.

– А у тебя есть?!

– Купила по случаю. Ой, знаешь, сейчас в этих магазинах чего только нет – прямо дым из ушей!

В этот момент в коридоре раздался звук открывающейся двери.

– Больше ни слова о медсестрах! – предупредила я Лариску, сделав страшные глаза.

– Лариса? Привет! – поздоровался Олег, входя в кухню. Судя по всему, он ожидал застать меня одну и выглядел несколько разочарованным. Значит, не все еще потеряно, ведь я так же сильно хочу наладить отношения, как и он.

– Голодный? – спросила я бодро. – Почти все готово. Можешь пока принять душ, а мы тут все закончим.

Олег последовал моему совету. Как только за ним закрылась дверь в ванную, Лариска закатила глаза и простонала:

– Го-о-осподи, какая же ты счастливая! Шилов – шикарный мужик, таких сейчас уже не выпускают в открытую продажу, их можно заполучить только из-под прилавка… – Неожиданно она замолкла и уставилась на меня: – Слушай, что-то случилось, да?

Я едва не проглотила деревянную ложку, которой помешивала аппетитно пахнущий суп, пробуя его на вкус. Лариску никто не назвал бы мозговым трестом – не в этом ее прелесть, – но порою ее проницательность заставляет меня вздрагивать.

– С чего ты взяла? – промямлила я.

– Ты пришла домой пораньше, готовишь, меня вот к столу позвала… В общем, ведешь себя, как мужик, который только что вернулся от любовницы и испытывает чувство вины перед женой!

– Не мели ерунды! – разозлилась я и снова отвернулась к плите.

Больше до появления Олега мы не произнесли ни слова, но я все время чувствовала пристальный взгляд подруги на своем затылке. Он вернулся, свеженький и вкусно пахнущий травяным мылом, и я уже пожалела о присутствии Лариски. Однако делать нечего, пришлось мне смириться с этим фактом. Честно говоря, она сумела здорово разрядить обстановку, и через десять минут мы втроем уже хохотали над ее очередной неудачей.

– Шилов, – взмолилась Лариска, – ну неужели у тебя на работе нет никого подходящего? Ну, хоть какого завалящего мужичка, но чтоб с головой проблем не было?

– Прости, я как-то об этом не думал, – растерялся Олег и посмотрел на меня в поисках поддержки.

– А ты подумай, Шилов, подумай, – поддержала я подругу. – Надо пристроить девушку!

– Но я совершенно не умею этого делать! – развел руками Олег. – И как я должен выполнить ваше распоряжение – просто подойти к кому-то из коллег и сказать: «Привет, у меня есть одна хорошая знакомая, которая очень хочет замуж, но никак не может подобрать достойной кандидатуры»?

– А что, это мысль! – кивнула я. – Иногда самый правильный путь – прямой. Зачем зря время терять на всякие экивоки?

– Не забывай, что я – начальство, и каждое мое слово может быть воспринято как приказ!

– Вот и хорошо – если, конечно, приказ правильный.

В такой приятной беседе ни о чем мы и провели бо́льшую часть ужина. Когда пришло время чая, я решила, что пора раскрыть карты.

– Шилов, мне надо тебе кое-что сказать.

Он напрягся, поняв, что я собираюсь говорить о неприятном.

– Помнишь, я ездила в Москву?

Он лишь кивнул.

– Ту медсестру, похоже, нашли, – продолжала я.

– Какую медсестру? – насторожилась Лариска. – Ты же сказала, о медсестрах – ни слова!

Пришлось рассказать ей в двух словах, с чем мы имеем дело.

– Так вот, мне снова придется туда поехать, – закончила я. – Я лично знакома со следователем, в курсе всех событий и более свободна, чем вся остальная команда.

– Насколько я понимаю, к ОМР это расследование отношения не имеет? – уточнил Шилов мрачно.

Мне пришлось это признать.

– Я помогаю другу – вернее, другу друга, и это очень важно, потому что Толмачев не хочет ничего делать. Видно, он поставил себе целью доказать несостоятельность ОМР, надеясь на его ликвидацию.

– Зачем ему это нужно? – удивилась Лариска. – Разве он не стал начальником, как и хотел?

– Думаю, – неожиданно ответил ей Олег, – Толмачев прекрасно понимает, что долго он на этом месте не продержится. Если Лицкявичус полностью поправится, он вернется, а самому Толмачеву придется убираться восвояси. Другое дело – если бы Лицкявичус умер во время операции, тогда на пути Толмачева уже никто бы не встал. Значит, ты твердо вознамерилась ехать?

– Я не могу не поехать, понимаешь? От этого зависит так много…

– Хорошо.

Я опешила, так как не ожидала, что Шилов так быстро сдастся. Возможно, причиной тому – присутствие Лариски?

– И когда же? – спросил он.

– В четверг у меня выходной, в пятницу можно отменить пару лекций…

– Значит, в четверг? Что ж, раз так, завтра я закажу билеты.

– Билеты? – переспросила я изумленно.

– Ну, разумеется: я еду с тобой!

* * *

– Ну, и какие будут мнения? – спросил Павел, раскуривая сигарету. Вопрос о «мнениях» во множественном числе прозвучал несколько странновато, учитывая тот факт, что Павел и Андрей находились в комнате вдвоем. Павел только что поведал бывшему шефу о результатах своей беседы с Аленой Руцкой. От Андрея он узнал новости об остальных людях из списка Леонида. Охватить не удалось лишь двоих – «звездного» стилиста Олесю Олымскую и модельера Бориса Ключина, которых не оказалось в стране.

– Даже не знаю, что и сказать, – покачал головой Андрей. – Чем дальше в лес, тем больше дров… Поначалу разговор шел только о гибели Геннадия, но теперь я просто не представляю, с чем мы имеем дело!

– Я тут для себя кое-что выписал, – сказал Павел, раскрывая свой неизменный блокнот в кожаном переплете. Он всегда носил его с собой – уже лет двадцать, насколько помнил Андрей. Разумеется, это не мог быть один и тот же блокнот, но Павел отличался удивительной тягой к похожим вещам и терпеть не мог перемен, потому и блокноты покупал совершенно идентичные, как только заканчивался предыдущий. – Руцкая дала мне пузырек с неким лекарством под названием «Салант».

– Да, ты говорил, – кивнул Андрей.

– А футболист Аникеев, судя по сведениям, полученным от «девушки Никиты», принимал обезболивающие: у него случилась серьезная травма колена несколько месяцев тому назад, и без анальгетиков он обойтись просто не мог. Препаратов было несколько, но заинтересовал меня один – проксифан.

– И что же тебя так заинтересовало в этих препаратах?

– Я же занимаюсь психиатрией, помнишь? Начну, если не возражаешь, с последнего. Проксифан – аналог пропоксифена, представленного на рынке под наименованиями «Дарвон», «Вигезиг», а также «Дарвоцет», то есть это пропоксифен в сочетании с ацетаминофеном.

– Знаешь, это мне мало о чем го…

– Понимаю-понимаю. Так вот, чтобы тебе было понятно: пропоксифен по своей структуре очень близок к метадону, но обладает более слабым обезболивающим действием.

– Значит, это – наркотик?

Павел коротко кивнул.

– Пропоксифен назначается для купирования слабой боли и находится в списке десяти наркотических веществ, которые могут в итоге привести к смерти.

– Великолепно! Жаль, что нам нельзя воспользоваться эгидой ОМР, – вздохнул Андрей. – Тогда можно было бы проверить Аникеева на содержание в его крови пропоксифена!

– И еще один интересный факт: американское Управление по продуктам и лекарственным препаратам, FDA, намерено в ближайшее время запретить применение этого анальгетика. Думаю, в этом и кроется причина того, что весь пропоксифен сейчас прямо-таки хлынул на российский рынок, ведь мы, как водится, позади планеты всей в том, что касается здоровья населения!

Андрей заметно насторожился.

– При своей низкой эффективности, – продолжал Павел, – это лекарство имеет достаточно высокий потенциал осложнений. В FDA поступило около трех тысяч сообщений о серьезных случаях, связанных с приемом пропоксифена, включая суицид, зависимость и передозировку. В инструкциях по медицинскому применению дарвона и дарвоцета противопоказаниями для их назначения указаны депрессия, повышенная агрессивность и суицидальные попытки.

– Как раз то, что мы и имеем! Но ведь это пишется в аннотациях на все психотропные препараты, разве не так?

– Так, но процент может быть разным, и его никто никогда честно не укажет. Представляешь, что это означает в наших, российских, условиях?

– То, что у нас пропоксифен и его производные будут применяться еще лет десять.

– Да! По нашим правилам, информировать власти о побочных эффектах лекарств, уже выпущенных на рынок, должны медики, пациенты не имеют на это права. Как ты понимаешь, врачи делают это неохотно. Денег за это не платят, а в России наших дней, как ни печально, сдвинуть что-то с мертвой точки можно только за бабки!

– Ты хочешь сказать, что российский рынок, как до этого рынки европейских стран, постепенно захватывает ГЛОБОФАРМА?

– Ну, мы все сетовали, что она к нам не идет и не идет, а теперь вот – нате, кушайте на здоровье! Только, боюсь, «кушать» мы станем то, от чего уже давно несварение желудка у всех остальных.

– А что насчет этого… саланта, ты сказал?

– Как минимум двое из списка испытывали проблемы с весом – Алла Данько и Евгений Смолкин, так?

– Но они ничего не говорили о саланте.

– Зато о нем говорила Руцкая. Смотри, что получается. Я отдал салант Леониду, и он прогнал его через свою лабораторию. Главным действующим веществом в препарате является флуоксетин.

– Постой-постой, а не его ли, случайно, используют при лечении анорексии?

– И булимии – тоже. Алла, судя по информации Агнии, страдала именно этим заболеванием.

– А при чем тут Руцкая? У нее вроде об этом вопрос не стоял?

– Видишь ли, люди, страдающие от подобного состояния, ведут борьбу сначала с результатами обжорства, а потом – с хронической формой депрессии. На самом деле последствия булимии катастрофичны, так как под ней прячется иное психическое расстройство, именуемое дистимией, или депрессией психического характера.

Больные постоянно испытывают тревогу, не могут избавиться от напряженности во всем теле, настроение у них снижено. Если сама по себе депрессия носит нерегулярный характер, то дистимия не слабеет и может продолжаться годами. Именно из-за ее затяжного характера человек приходит к обжорству, и получается замкнутый круг. Пациенту не нравится его внешний вид, но он продолжает есть в больших количествах, не имея возможности остановиться. Кстати, булимики обычно имеют пониженную самооценку.

– Как Алла Данько, – пробормотал Андрей.

– Если такое состояние запустить и не лечить, то в дальнейшем человек не сможет выбраться из депрессии, и последствия булимии могут быть весьма тяжелыми. Вот именно для лечения этого вида депрессии в качестве антидепрессанта частенько применяется флуоксетин – он же прозак, сарафем, саолакс и так далее. И заметь, хотя в последнее время на фармакологическом рынке появилось много новых антидепрессантов, флуоксетин занимает лидирующие позиции, несмотря на наличие у него серьезных побочных эффектов. В описаниях препаратов, разумеется, основной упор делается не на усиление депрессии, галлюцинации и суицидальные побуждения, а лишь на головную боль, тошноту и потерю аппетита. И еще одно: как и при приеме большинства антидепрессантов, не допускается их смешение с алкоголем.

– А Руцкая, по твоим словам, «уговорила» два бокала вина, прежде чем влезла на подоконник? И, видимо, она не впервые принимала пилюли и потом выпивала?

Павел кивнул.

– Если подумать, – проговорил Андрей после довольно-таки продолжительной паузы, во время которой он зажег еще одну сигарету, – то все сходится. Смотри: Леонид говорил, что заведующая «Сосновым раем» предложила ему, а вернее, самым настоящим образом навязала, распространение некой пищевой добавки и среди «гостей» клиники.

– Совершенно верно – флавоксипам, если не ошибаюсь. Но он вполне безобиден, судя по проведенному биохимическому анализу.

– Да, но флавоксипам – это только начало. Что, если врачи клиники, пользуясь тем, что их клиентура – люди богатые и склонные к заниженной самооценке, как все творческие личности, к частым депрессиям, вынужденные постоянно поддерживать хорошую физическую форму, так как от этого зависит их карьера, не постоят за ценой и с удовольствием станут принимать препараты, которые, как они полагают, могут им помочь с их проблемами? Кому больной доверяет больше, чем врачу?

– Значит, это может быть один из психоаналитиков, работающих в «Сосновом раю»?

– Не факт. Фармацевтическим компаниям мало одних только психиатров, они дают антидепрессанты на реализацию и терапевтам, и хирургам, и гинекологам, и так далее, чтобы расширить круг потребителей. Конечно же, это противозаконно, но труднодоказуемо, к сожалению. На самом деле, навязывание пациентам любого лекарства, если ты получаешь за это «откаты» от фармакомпаний или непосредственно от аптек, является преступлением, но спроси себя, слышал ли ты хоть об одном деле подобного толка, доведенном до суда?

Павел покачал головой:

– Возможно, ты прав – Руцкой салант прописал гинеколог, представляешь?! А недавно я узнал, что, оказывается, существуют антидепрессанты для собак…

– Серьезно? А что, по виду собаки реально понять, что она впала в депрессию?

– Видимо, у тех, кто торгует этими препаратами, наметанный глаз, или, может, они знают собачий язык? В нашей практике бывали случаи, когда спортивные врачи вместо обезболивающих прописывали спортсменам антидепрессанты, припоминаешь?

– Да, механизм известен: врачу предлагают «грант» на так называемые клинические исследования. Фарминдустрия платит больше, чем больницы, основное условие – прописывать лекарства бо́льшему количеству пациентов…

– Да, а еще, к примеру, лицензия получается на лечение этим лекарством одних болезней, а лечат ими от других – вот тебе и еще один источник дохода. Проще зарегистрировать препарат как, скажем, лекарство от булимии или анорексии, чем как антидепрессант, или как таблетки от гриппа, нежели как гормональное средство… Все люди из списка Леонида страдали либо синдромом повышенной агрессии, либо вплотную приблизились к совершению суицида.

– Донской последнее, к сожалению, даже удалось осуществить! – вставил Павел.

– Если все дело в таблетках, которые принимала Татьяна Донская, и именно они довели ее до нападения на Геннадия Рубина, то мы имеем дело с уголовным преступлением!

– Эх, Андрюша, это тебе не Америка! Там умелый адвокат на основе какого-нибудь прецедента добился бы обвинения руководства и персонала клиники в убийстве – как минимум – Донской, а как максимум – в покушении на жизнь еще нескольких человек. Но у нас это – дохлый номер, сам понимаешь! Лекарства зарегистрированы Российской врачебной палатой, а значит, с ушлых эскулапов и взятки гладки – это ведь не какой-нибудь «левый» препарат, поступающий прямиком из вьетнамского подвала, а продукт известной фирмы!

– Фирма эта, между прочим, входит в ГЛОБОФАРМУ.

– Вот именно – ты что, всерьез думаешь, что мы способны бороться с мировой фарминдустрией? – недоверчиво поинтересовался Павел, покачав взлохмаченной головой.

– Пока не знаю. Для начала нужно доказать, что имеет место незаконная торговля антидепрессантами и обезболивающими, а там видно будет! Похоже, пора снова собрать нашу команду. На Леонида в этом случае ложится самая тяжелая задача…

Они снова замолчали, обдумывая все ожидаемые, причем отнюдь не радужные, перспективы.

– А я вот все-таки не понимаю, – сказал Павел, потирая переносицу, – откуда в крови и моче Артура Степанова кокаин? Согласись, уж кокаин-то не разрешен к применению Врачебной палатой!

– Может, его случай – особенный, и «Сосновый рай» не имеет к этому никакого отношения? Откуда мы знаем, что Степанов в свободное время не балуется наркотой?

– Значит, надо это узнать!

* * *

Мы снова собрались в квартире Лицкявичуса, и на этот раз я явилась первой. Открывая дверь, он явно не ожидал увидеть именно меня.

– Завтра еду в Москву! – выпалила я, влетая в широкую прихожую.

– В Москву? Зачем?

– Ольга Малинина пришла в себя и, возможно, она сумеет пролить какой-то свет на то, что случилось с вашим приятелем!

– Агния, а вы не думаете… – начал он, но я, поняв, что сейчас услышу запрет, поторопилась его перебить:

– Нет, Андрей Эдуардович, я не думаю, что мне не стоит этого делать!

– Это опасно…

– Что именно опасно – поговорить с только что вышедшим из комы человеком? Кроме того, я ведь еду не одна, со мной будет Олег!

– В самом деле? Что ж, тогда… Тогда не смею возражать.

В его тоне мне послышалось нечто странное, неуловимое, но на размышления времени не оставалось, так как вновь раздался звонок в дверь и в квартиру ввалились Никита и Павел. Почти сразу же после них прибыл Леонид. Вика появилась последней, но Лицкявичус почему-то не торопился начинать брифинг.

– К нам присоединится еще один человек, – сказал он в ответ на вопрос Никиты. – Для него очень важно присутствовать на нашем совещании, так что давайте подождем.

В ожидании этой таинственной личности мы с Викой занялись приготовлением кофе и бутербродов на всю ораву. К счастью, предусмотрительный Лицкявичус все купил в нарезанном виде: нам осталось лишь вынуть из пакетов сыр, рыбу и мясо и разложить на хлеб, пока кофеварка, стоявшая в кухне на почетном месте, справлялась с «заказами». Мне пришло в голову, что Лицкявичус, вероятно, купил эту квартиру, чтобы иметь возможность отдохнуть от неусыпной бдительности Раби. Окажись он сейчас здесь, непременно закричал бы: «Кофе нельзя – чай! Бутерброды плохо – мясо с горошкой, да?» Но домоправитель остался в другом доме, и поэтому здесь наш бывший начальник чувствовал себя свободным от его опеки.

– Как дела, Вик? – поинтересовалась я, пока мы хлопотали над приготовлением нехитрой закуски.

– Ой, Агния, и не спрашивайте! – вздохнула девушка.

Я не могла не заметить, что выглядела она бледной и замотанной до невозможности. Я знала, что сынуля практически не видится с ней, так как давеча он спрашивал, не слышала ли я что-нибудь о Вике. С тех пор, как они познакомились, я привыкла к мысли о том, что девушка стала почти что членом нашей семьи. Несмотря на некоторую разницу в возрасте, они, казалось, отлично ладили. Дэн восхищался ее способностями к технике и компьютерам, а она не уставала превозносить его художественный талант. Вика – настоящий вундеркинд. Окончив школу в тринадцать лет, она по требованию родителей поступила в медицинский, но так и не доучилась, перейдя на биологический, – ну не лежала у нее душа к медицине, что тут поделаешь? У Вики всегда были проблемы с общением: сверстники не принимали ее, считая девушку слишком умной и вдобавок «гигнутой», а более старшим ребятам она казалась малявкой, недостойной их внимания, несмотря на ее недюжинный ум. Поэтому я радовалась тому, что она легко нашла с Дэном общий язык, и всегда поощряла ее визиты в наш дом.

– Толмачев совсем озверел, – продолжала она, присев на стул и печально подперев ладошкой острый подбородок. – Вздохнуть мне не дает: засыпал бесполезной бумажной работой, и на звонки я отвечаю, словно секретарша какая-то! А еще он постоянно вызывает меня в кабинет и требует отчета обо всем, что я знаю о вас, Леониде, Никите…

– Значит, он подозревает, что мы заняты каким-то делом?

– Не подозревает, Агния, – знает, точно вам говорю!

– Да нет, ты ошибаешься, Викусь, – откуда ему знать? Никто из нас не мог…

– Да при чем тут мы? Думаете, у Толмачева мало своих глаз и ушей? Знаете, Агния, по-моему, мы его здорово недооценивали: этот мужик далеко не так прост, как мы поначалу думали! И еще, я тут кое-что слышала, чего не должна была… Только вы пока Андрею Эдуардовичу не говорите, ладно?

– Почему?

– Потому, что я могу ошибаться. И еще, потому, что я боюсь его волновать, ведь он еще не вполне поправился, а Толмачев, кажется, намерен этим воспользоваться! В общем, похоже, он намерен доказать, что Андрей Эдуардович после операции не способен к осуществлению руководящей деятельности.

– Что?! Он собирается доказать, что Лицкявичус… умственно неполноценный?! Но… это же глупость несусветная!

– Конечно, глупость, но вы же понимаете, как трудно это доказать или опровергнуть?

– А потом что, как в том анекдоте – ложки позже нашлись, но осадок остался?

– Вполне вероятно.

– Но Лицкявичус уже вернулся к работе в своем реконструкционном центре! – все еще не желая верить в подобное вероломство, воскликнула я.

– Только к консультированию, – со вздохом ответила Вика. – К операциям он пока даже сам себя не допускает! А недавно я получила для Толмачева заказное письмо в Комитете – знаете, откуда? Из Москвы. И знаете, от кого? От Шилова-старшего!

Вот это уже и в самом деле плохая новость. Значит, Толмачев действительно «копает» под Лицкявичуса, причем подошел он к этому делу со всей серьезностью, на какую только способен. Каким боком Шилов-старший имеет отношение к Толмачеву и Комитету? Само собой напрашивался только один ответ: Толмачев пытался выяснить у Шилова, оперировавшего Лицкявичуса, насколько сильно повлияла операция на мозговую деятельность его предшественника!

– Ты читала письмо?

– Да вы что – он бы меня прямо там же и пристукнул!

– Жаль, жаль… Понаблюдай за Толмачевым, Викуся, ведь ты – наш единственный «засланный казачок» в ОМР на данный момент!

– Бр-р, – сморщила носик Вика, – видеть не могу его в кресле Андрея Эдуардовича!

В этот самый момент раздался еще один звонок в дверь.

– Похоже, сейчас начнем! – заметила она, и мы вдвоем вышли полюбопытствовать, кого это все ожидали так долго.

На пороге стояла невысокая, полноватая женщина лет пятидесяти. Внешность незнакомки была не лишена приятности. Густые каштановые волосы, вперемежку с седыми прядями, локонами падали на узкие плечи, глаза, довольно большие и все еще яркие, с веселым изумлением окинули присутствующих, столпившихся поглазеть на вновь прибывшую.

– Значит, это – твоя команда, Андрюш? – спросила она, мягко клюнув Лицкявичуса в щеку. Теперь представлять ее не требовалось, и так стало кристально ясно, что гостья – та самая Антонина, вдова Геннадия Рубина! Я жадно изучала ее лицо, пытаясь понять, что же связывает эту женщину с моим бывшим начальником.

Лицкявичус между тем пригласил всех в гостиную.

– Я держал Тоню в курсе событий на протяжении всего времени расследования, – пояснил он. – Так что введения не потребуется. Тем не менее я должен сказать, на каком направлении мы в данный момент должны сосредоточиться. Похоже, выясняется, что в «Сосновом раю» вовсю идет торговля разнообразными психотропными препаратами ГЛОБОФАРМЫ.

– Разве это запрещено? – удивился Никита. – У каждого врача есть свой набор медикаментов, которым он отдает предпочтение.

– Верно, однако существует как минимум два «но». Во-первых, одно дело, когда успокоительное или снотворное пациенту прописывает специалист соответствующего профиля, и совсем другое – если это делает любой другой врач, заключивший договор с поставщиком и получающий с этого дела «откаты». Во-вторых, есть и некая грань, переходя которую врач перестает быть врачом и из «адвоката пациента» превращается в агента по продажам!

– Я слышал, что за прописывание пациентам дорогостоящих лекарств врачи получают в среднем от ста до двухсот пятидесяти рублей за одну упаковку! – согласно кивнул Леонид. – Это – в обычных больницах и поликлиниках, а в дорогих, как «Сосновый рай», ставки значительно повышаются.

– Кроме того, – поддержал его Павел, – фармакомпании откровенно дают взятки и даже устраивают увеселительные поездки для медиков из высших эшелонов. Это делается, к примеру, так. Вас, как видного специалиста в какой-то области, приглашают на конференцию, скажем, на Сейшелы. Таким образом, один день посвящается самой конференции, а остальные шесть дней – пляжу и развлечениям, вплоть до посещения публичных домов с девочками, и за все это платит пригласившая сторона!

– Что-то мне пляжа с девочками ни разу не предлагали! – мечтательно пробормотал Никита.

– Погоди, – отозвался Лицкявичус, – доживешь до моего возраста, тогда и поглядим.

– А вам предлагали? Правда?! – Никита чуть не подпрыгнул на своем стуле.

Лицкявичус предпочел проигнорировать его возглас.

– Пожалуй, – продолжил он, – я был не прав: тут имеются даже не два, а три «но», и третьим является эффект, который оказывают те или иные препараты на пациентов. Все мы понимаем, что российский рынок чрезвычайно импортозависим.

– Да уж, – хмыкнула я, – и чего только к нам сюда не сливают!

– Вот именно. Конечно, необходимо признать, что мы получаем и прекрасные медикаменты, по поводу которых никаких нареканий нет и быть не может. Более того, все мы в курсе, что «безопасных» лекарств не бывает, все они, в той или иной степени, являясь химическими соединениями, влияют на деятельность организма, на обменные процессы и так далее.