Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

– Тогда я не понимаю, – сказала я, – в чем проблема? Почему до сих пор работает этот завод, если такое происходит? Почему все уголовные дела зависли в разных местах, а не объединены в одно? Неужели даже после статьи о «Виталайфе» и журналистского расследования никому не пришло в голову закрыть завод – хотя бы на время – и все проверить?

– Вы же знаете, Агния, как у нас все делается! – покачал головой Павел. – Судебно-правовая система до ужаса неповоротлива, различные отделения между собой не общаются. Кроме того, думаю, мы все уже поняли, что у завода по производству «Виталайфа» имеется «волосатая лапа» в лице вице-губернатора. Возможно, есть и другие…

– А другие точно есть! – перебила Вика радостным голосом, почувствовав, что может пролить свет хотя бы на эту сторону расследования. – Полное название завода – АОЗТ «Фармация», и его акционерами является сама вице-губернатор Кропоткина, несколько родственников членов городского правительства, а также парочка высокопоставленных чиновников из Москвы.

– Здорово! – хлопнул по столу Павел. – Если о «Виталайфе» узнает широкая общественность, то могут полететь большие головы! Ну, теперь дело проясняется.

– То есть? – не поняла я.

– Думаю, не просто так дела застопорились у разных следователей, – объяснил Кобзев. – Видимо, им не дают нормально работать, а потому и подозреваемых ищут там, где их нет и быть не может.

– Но тогда зачем вообще было привлекать ОМР? – удивилась я. – Пусть бы все шло, как идет!

– Наверное, так бы и шло, – согласился Лопухин, – если бы не та злополучная статья. Теперь они там наверху все перепугались…

– …и решили включить в работу ручную болонку, то есть – нас! – закончил Кобзев.

– Вы считаете, что ОМР для этого и создавался? – спросила я разочарованно.

– Да нет, наверное, как всегда, идея была хорошая, – вздохнул Павел. – Независимость от комитета, помощь людям, попавшим в затруднительное положение, – все очень мило и благородно… На деле все выходит не так.

И тут я решилась задать вопрос, который уже давно засел у меня в голове. Я ни за что не сделала бы этого, если бы разговор не повернул в подходящее русло.

– Почему вы вступили в ОМР? – спросила я, глядя в глаза Павлу. – Вам что-то обещали – или чем-то угрожали?

Кобзев едва не подавился куском мяса и закашлялся. Илья тут же принялся похлопывать его по спине, поглядывая на меня с укоризной.

– Ну, вы даете, Агния! – пробормотал Кобзев, отдышавшись. – Странные предположения вы делаете, ничего не скажешь! Вот вас разве заставляли?

– Нет, – честно ответила я. – Но я все равно отказалась! Оплата – мизерная, работа сложная. А вы вот – согласились!

Павел внимательно посмотрел на меня. Мне этот взгляд не понравился – вдруг почувствовала себя на кушетке у психоаналитика, а ведь он и есть психиатр! За столом повисло тяжелое молчание.

– Знаете, – сказал наконец Кобзев, когда я уже сто раз успела пожалеть о своих словах, – раньше я не понимал, почему в группу пригласили именно вас. Теперь понимаю.

Я не стала спрашивать, что он имеет в виду, потому что побоялась еще больше усилить напряжение. Мне приятно было увидеться с этими ребятами – слава богу, те, с кем мне действительно не хотелось встречаться, отсутствовали, но в целом встреча меня разочаровала. Почему-то мне казалось, что, обменявшись информацией, мы выясним много нового, предъявим это Лицкявичусу и всю его невозмутимость как ветром сдует (черт, опять я хочу произвести впечатление!).

…Я уже собиралась войти в метро, как вдруг мое внимание привлекла до боли знакомая фигура. Спрятавшись за колонной, я наблюдала, как мой сын, одетый в недавно подаренный отцом дорогой и очень стильный замшевый костюм, садится в темно-красный «мини»! Я чуть подалась вперед, чтобы разглядеть водителя в незатемненном лобовом стекле. Что ж, я и не сомневалась, что им окажется женщина, точно соответствующая маминому описанию. Значит, это и есть та самая Люсьена? Симпатичная дама, но она практически моего возраста, то есть вполне годится Дэну в матери – заморочила голову моему дурачку, зараза!

Машина сорвалась с места, словно участвовала в гонках «Формулы-1», и я выскочила из своего убежища и бросилась к краю тротуара с вытянутой рукой в надежде успеть остановить частника, прежде чем машина «угонщицы» моего сына скроется из виду. Мне повезло, и прямо передо мной затормозила старая грязно-белая «Волга».

– Подвезти, красавица? – дружелюбно спросил водитель, но я уже влезала на переднее сиденье, командуя:

– За красным «мини», быстрее!

– Классная тачка! – заметил водитель. – А кого мы преследуем, милая? Неверного мужа?

– Неверного сына, – ответила я. – Жми, давай!

Водитель удивился, но послушался. Мы довольно долго петляли по центру города, неотступно следуя за «мини». Один раз машина остановилась, и Люсьена вышла, чтобы зайти в ресторан отеля «Европа». Оттуда она вышла через несколько минут, неся в руках фирменную коробку с логотипом отеля – очевидно, пирожные. Ничего себе вкусы у пассии Дэна! Самое дорогое из выпечки, что я когда-либо покупала, продавалось в кондитерской «Север», и, насколько я помню, сынулю это всегда устраивало! Теперь я начинаю думать, что внезапно разбогатевший Славка успел за несколько месяцев здорово испортить мальчика, приучая его к тому, о чем раньше он не мог даже помышлять.

Мы выехали из центра и некоторое время двигались по Большому Сампсониевскому. Не самый фешенебельный район города – со старыми домами, славящимися своей неудачной планировкой. Завернув за угол, мы оказались совершенно в другом мире. Заново отстроенный квартал поражал высотными домами из стекла и бетона, похожими на изысканные тонкие сигары. Между ними были разбиты небольшие садики, в круглых клумбах росли маргаритки и анютины глазки. Квартал охранялся: на въезде стояла будка охранника и шлагбаум. За низким заборчиком на детской площадке играли дети. Охранник пропустил машину Люсьены и снова опустил шлагбаум.

– Нас туда не пустят! – заметил водитель, вопросительно глядя на меня.

– Да знаю я, знаю, – вздохнула я, доставая из сумочки мобильник. Набрав номер сына, я услышала в трубке его голос:

– Привет, ма! Что-то случилось?

– Ты где находишься? – спросила я.

– У Вальки, готовимся к ЕГЭ по русскому.

– Какие молодцы! – с энтузиазмом воскликнула я, стараясь, чтобы в моем тоне звучало поменьше сарказма.

– Ма, а ты точно в порядке? – поинтересовался мой чувствительный отпрыск.

– В полном! – заверила его я. – Ну, продолжайте готовиться. Ты к ужину вернешься?

В этот момент мы с водителем как раз наблюдали за тем, как Дэн и Люсьена вышли из «мини» и двинулись к одному из домов, расположенных полукружьем.

– Обязательно приду! – пообещал сынуля.

– Так это и есть твой сын, а? – уточнил водитель после того, как я отключилась. – Или все-таки благоверный?

Я вытаращила на него глаза и ответила в том же стиле:

– Ты в уме ли, милый, – он же мальчик совсем?!

– Ну, сейчас это значения не имеет – ты на наших звезд погляди: с каждым разом у них мужья все моложе и моложе! За пацана переживаешь? Не переживай, не девка ведь! Вот у меня аж две девчонки. Близнецы, пятнадцать лет, так вот я от них парней поганой метлой чуть не каждый день гоняю, так это потому, что они ведь могут и в подоле принести, а нам с женой этого совсем не надо! А твой – что? Авось не забеременеет!

Это, конечно, весьма утешало!

Приехав домой, я выпила две чашки кофе, чтобы прийти в себя после увиденного. К счастью, мамы не оказалось, и мне не пришлось рассказывать ей о своей слежке за Дэном. Тут я вспомнила, что обещала позвонить Елене Исааковне еще вчера, но замоталась и так и не позвонила.

– Толика выпустили под залог, – сообщила мать Лиды после обычных приветствий. – Это ведь хорошо, да?

– Конечно, – убежденно подтвердила я.

В трубке образовалась пауза, как будто Елена Исааковна не знала, стоит ли ей продолжать.

– Послушай, Агния, – сказала она наконец, – ты не могла бы сейчас зайти? Мужа нет, а мне надо с тобой… поговорить.

Идти никуда не хотелось – я слишком устала и набегалась за день, не говоря уж о настроении, окончательно испортившемся после того, как я поймала на лжи собственного сына. Тем не менее не выполнить просьбу матери погибшей подруги казалось мне верхом черствости, а потому я, скрепя сердце и с тоской поглядев на мягкий диван, согласилась.

Елена Исааковна хорошо подготовилась: на столе стоял пирог, конфеты и горячий чайник. Мне стало неудобно: у нее только что умерла дочь, а она суетится и накрывает на стол, чтобы принять меня!

– Представляешь, нам не отдают тело! – пожаловалась Елена Исааковна, разливая чай по чашкам из тонкого костяного фарфора.

– Это нормально, – сказала я. – Не волнуйтесь, при подобных обстоятельствах тело держат в морге достаточно долго, чтобы провести все необходимые исследования. Вы же хотите, чтобы виновные в смерти Лиды были найдены?

– Конечно-конечно! И все-таки ты не могла бы… ну, поговорить с кем надо, чтобы поторопились, а?

– Я попробую, Елена Исааковна. Вы меня именно за этим пригласили?

– Нет, что ты! Дело в том, что я… – она снова замялась, но быстро продолжила: – Пока Толик отсутствовал, я забирала почту из ящика в их доме и вытащила вот это.

Она протянула мне вскрытый конверт. Мое внимание привлекло большое количество марок и написанный печатными буквами адрес. Обратный был написан прописью и на иностранном языке.

– Турция? – удивилась я. – Лида переписывалась с кем-то в Турции?

– То-то и оно! – покачала головой Елена Исааковна. – Поэтому я не удержалась и вскрыла конверт.

– Вы прочли письмо?

– Оно на английском! Может, прочтешь?

– Елена Исааковна, я же французский изучала! – с укоризной напомнила ей я.

Мои знания английского ограничивались выражениями «Hello!» и «How much?», а также известными всем из песен словами типа «love», «kiss» и «bye!».

– А разве Лида говорила по-английски? – с опозданием удивилась я, ведь мы учились в одном классе.

– Ну что ты! Лидусик столько курсов позаканчивала – и флористики, и икебаны, и восточной кулинарии. А английским на курсах два года занималась, очень серьезно. Говорила, что пригодится для путешествий. Вот это из конверта выпало, – и Елена Исааковна протянула мне фотографию. С нее улыбался симпатичный, полный, седоватый мужчина средних лет с усами и темно-карими глазами. Он стоял, облокотившись на перила какого-то балкона, а за спиной у него плескалось море. На обратной стороне снимка стояла подпись: «With love: Hassan».

– Очень интересно! – пробормотала я. – Вам что-нибудь об этом известно?

– Да я вообще не предполагала, что у Лидусика были от меня секреты! – развела руками Елена Исааковна. Она едва не плакала: видимо, тайна дочери, ее молчаливый отказ делиться сокровенным очень сильно подействовали на мать.

– Да вы не расстраивайтесь! – попыталась я ее успокоить. – Лида ездила отдыхать в Турцию?

– Насколько я знаю, за последний год четыре или пять раз.

– И без Анатолия?

– Что ты, он же работает как вол! Но Толик никогда не запрещал Лидусику отдыхать одной.

Я еще раз посмотрела на письмо. Длинное – на пяти листах, и это заставляло задуматься. Во-первых, какой мужчина станет писать столь пространное письмо женщине, которая мало для него значит – если он, конечно, не известный русский писатель Лев Толстой и просто упражняется в эпистолярном жанре? Далее: мужчина никак не походил на плейбоя, каких скучающие россиянки «снимают» на пляжах курортных городов. Совсем напротив, он производил приятное впечатление вполне респектабельного человека – такого, которым Лида очень даже могла заинтересоваться. Могла бы – если бы не состояла в счастливом замужестве!

– Неужели Лидусик нашла себе какого-то турка и изменила Толику? – спросила Елена Исааковна, как будто я-то уж точно находилась в курсе всего, что происходило с ее дочерью в последние несколько лет.

– Надо обязательно перевести это письмо, – сказала я вместо ответа. – Вы можете отдать мне его на время? Я попытаюсь найти того, кто хорошо владеет английским.

– Разумеется, Агния, – согласилась мать Лиды. – Только – никому, ни одной живой душе: представляешь, что случится, если Толик…

– Ну, о чем вы говорите! Я, естественно, не стану распространяться о том, кому адресовано письмо. Можете не волноваться.

– Хорошо, – вздохнула Елена Исааковна. – Ты думаешь, это что-то значит?

– Понятия не имею, – ответила я. – Не зная содержания, судить невозможно.

Вернувшись домой, я нашла там Дэна, но мама тоже уже пришла, а потому я решила отложить серьезный разговор с ребенком на более подходящее время. Вместо этого я попросила сына перевести письмо.

– Ну, ма, – простонал он, – ты же знаешь, что я и английский несовместимы!

Это чистая правда: Дэн всегда героически боролся с этим предметом, причем в одиночку, потому что ни я, ни тем более Славка не могли ему в этом помочь. Тем не менее он стабильно получал «тройки», и я не волновалась.

– Ты же понимаешь, что «тройка» – это не оценка, – словно услышав мои мысли, добавил Дэн. – По другим предметам у меня все в порядке – ну, кроме литературы и биологии, поэтому англичанка ставила «тройки», закрыв глаза.

– Может, все-таки попробуешь? – попросила я.

Взяв в руки письмо, Дэн честно попытался прочесть написанное.

– Здесь все про любовь, – сказал он наконец, возвращая мне листки. – Точнее сказать не могу, извини!

Отправляясь в постель, я раздумывала над тем, может ли письмо от неизвестного турка иметь отношение к скоропостижной смерти моей школьной подруги.

* * *

Операции в отделении челюстно-лицевой хирургии являются для меня одними из самых сложных в нашей больнице – не считая тех, что на кардиохирургии, но и там не проводят операций повышенной сложности, предпочитая для этого отправлять пациентов в кардиологический центр. Мы оперировали подростка с «волчьей пастью». Узнав об этом, я выразила свое удивление по поводу того, что паренька не избавили от этого тяжелого дефекта в раннем детстве, когда, как правило, это и следует делать.

– Да он из деревни, – ответил оперирующий хирург. – Жил там, как жил, у бабушки, страдал, естественно, от оскорблений сверстников, но все думали, что ничего не изменить. Бабушка недавно померла, и его привезли в город, а тут и выяснилось, что существует государственная программа для таких детей. Беда в том, что он и в самом деле «староват», и сейчас провести операцию гораздо труднее, чем несколькими годами ранее. Мы бы, возможно, и браться не стали, но у него повреждена ко всему прочему еще и носовая перегородка, что сильно затрудняет дыхание – чем он старше, тем больше. К счастью, у нас есть отличный консультант. Надеюсь, все получится!

– А почему этот консультант не участвует непосредственно в операции? – поинтересовалась я.

– Мы и сами справимся, – ответил хирург. – Если что-то пойдет не так, он вмешается, а пока будет следить за ходом операции по компьютеру.

Все это длилось шесть часов – ужасно долго! Уставшие, но вполне довольные, мы выползли из операционной. Я впервые, за исключением учебы в меде и практики, работала под наблюдением и из-за этого чувствовала себя не в своей тарелке. Мне все казалось, что чей-то внимательный взгляд так и впивается в мой затылок – вот как раз тот случай, когда высокие технологии, на мой взгляд, не идут на пользу!

Переодеваясь, я слегка замешкалась – это была последняя операция, и я могла со спокойной совестью идти домой, что и собиралась сделать, пока не вышла в коридор, где буквально нос к носу столкнулась с Лицкявичусом! Я впервые увидела его в белом врачебном халате и тут же сообразила, что именно он и есть консультант, чей воображаемый взгляд держал меня в напряжении – теперь ясно почему! Лицкявичус явно собирался пройти мимо меня, не останавливаясь и ограничившись всего лишь кивком головы, но на этот раз я решила, что пришло время «поболтать по душам».

– Постойте, Андрей Эдуардович! – требовательно сказала я, и он застыл на месте, вопросительно подняв светлые брови. – Возможно, вы полагаете, что я не понимаю, что происходит? Так вот: вы ошибаетесь, потому что сами сделали все для того, чтобы дать мне это почувствовать. Вы, понятия не имею по какой причине, игнорируете меня и всячески показываете, что я в команде лишняя. Я знаю, что вы не любите женщин вообще, но чем именно я вызвала ваше недовольство – такое большое, что вы ведете себя как законченный шовинист? Только имейте в виду: я это дело не брошу, потому что Лидия Томилина была моей подругой, не успокоюсь, пока не выясню причину ее гибели. Вам и вашей группе я не доверяю, потому что вы полностью зависите от вышестоящих инстанций, в чем сами же мне и признались. Боюсь, что вашими стараниями дело будет расследоваться так, как это выгодно вице-губернатору – или кому там еще, не знаю, – а этого допустить я никак не могу!

Выпалив всю эту речь одним духом, я умолкла, пытаясь восстановить дыхание. Лицкявичус, ни разу меня не перебивший и не пытавшийся протестовать, казалось, ожидал продолжения. Очевидно, я его разочаровала, потому что он спокойно спросил:

– Это все, что вы хотели сказать?

– Да!

– Тогда – до свидания, – сказал он и, повернувшись ко мне спиной, пошел по коридору к лифту.

Да у этого мужика просто железные нервы и никакого представления об элементарной вежливости! Я вся кипела от негодования: даже не могу припомнить, когда в последний раз так злилась – наверное, в тот день, когда узнала, что Славка сбежал, оставив мне огромные долги!

Отдохнув и поужинав у моей любимой поварихи в больничной столовой, я почувствовала, что ко мне возвращается воля к жизни, однако злость не утихала. Закончив с бумагами, я поднялась к Шилову. Разумеется, он все еще был на месте: Олег редко уходил домой раньше восьми-девяти вечера.

– Привет, – сказала я, зависая в дверях. – Как дела?

– Нормально, – сухо ответил он, не отрывая взгляда от документов, которые в это время заполнял. – А у тебя?

Я тут же почувствовала, что что-то не так.

– Ты не в духе? – спросила я озабоченно. – Проблемы?

– Всегда.

– А если поточнее?

Олег наконец оторвался от бумаг и посмотрел на меня.

– Ты говорила, что не знакома с Лицкявичусом, – сказал он.

Вот оно что! Неужели уже доложили?

– Когда мы с тобой разговаривали, я его еще не знала, – ответила я, сохраняя спокойствие.

– И не сочла нужным сказать, когда вы все-таки познакомились? Мне казалось, у нас нет секретов друг от друга!

Ну, это ты хватил – нет секретов! У женщины всегда есть секреты от мужчины, иначе мир перевернется! Однако мужчинам почему-то нравится думать, что мы от них ничего не скрываем, и мы всячески убеждаем их, что так оно и есть. Тем не менее я поняла, что если хочу сохранить отношения с Олегом, то придется рассказать хоть что-то – и прямо сейчас.

Когда я закончила, Шилов долго молчал.

– Ну… ты даешь! – проговорил он наконец.

– Я делаю это только ради Лиды и ее мамы!

Ну вот, я уже оправдываюсь!

– А в прошлый раз – ради пациентки, которая, строго говоря, твоей и не являлась, – резонно заметил Олег, откидываясь на спинку стула и внимательно меня разглядывая, как будто видел впервые. – Агния, разве ты не понимаешь, как это все опасно? Помнишь, что случилось, когда ты влезла со своим собственным расследованием? Ты же едва не погибла!

Он говорил практически то же самое, что и Славка: все мужики одинаковы! Я стояла, опустив голову и надеясь, что Шилов не станет меня просить не лезть в это дело.

– Я, конечно, не стану просить тебя не лезть, – продолжал Олег, – просто потому, что ты ведь не послушаешься, верно? Только, пожалуйста, будь осторожна!

Я с недоверием поглядела на Олега.

– И все? – спросила я.

– А что еще? – удивился он.

– Ну, я думала, что ты минут сорок будешь объяснять мне, почему не надо вмешиваться!

– Я же сказал: бесполезно, – пояснил Шилов. – Меня утешает то, что, в отличие от прошлого раза, сейчас ты не одна, а с группой людей, которые, похоже, знают, что делают. Только обещай мне, что не станешь пускаться во все тяжкие в одиночку, хорошо?

Я с легким сердцем пообещала и тут же, решив, что инцидент исчерпан, спросила:

– Слушай, ты говоришь по-английски?

– Очень плохо, – покачал головой Олег. – Я в Германии учился четыре года, владею немецким и немного испанским. Английский у меня примерно на уровне «Deep Purple». А что?

– Да нет, просто есть одно письмо, которое надо перевести.

– Тогда отдай его лучше Лицкявичусу, – посоветовал Олег. – Он его знает в совершенстве, даже две книги написал специально для американского издательства – на английском.

– Угу, – разочарованно прогундела я.

Вот уж чего мне не хотелось делать, так это позволять циничному главе ОМР копаться в грязном белье моей подруги! Черт, что же делать, ведь не отдавать же письмо этого Хасана в переводческое бюро – оно слишком личное, не для чужих глаз.

Я провела весь вечер у Шилова, а вернувшись домой, обнаружила на автоответчике сообщение от секретаря Кропоткиной, требующей моего присутствия в Смольном в любое время между пятью и восемью вечера следующего дня. До чего же все эти люди похожи – что Лицкявичус, что вице-губернатор! Они не спрашивают, какие у меня планы, могу ли я прийти в назначенное время, они просто назначают его и ожидают полного повиновения! И вообще – что Кропоткиной еще от меня надо, ведь я отказалась принять назначение в ОМР? Или она все же прознала, что я работаю вместе с группой? Кто мог ей рассказать – Лицкявичус? Нажаловался, что я, мол, вступать не хочу, а под ногами мешаюсь? Или Павел Кобзев? Он, кажется, был недоволен моими вопросами о том, что держит его в ОМР? Господи, да любой – абсолютно любой из них мог настучать Кропоткиной о моем участии в деле Лиды, и теперь она – что, начнет журить меня за несанкционированные действия?

В тот день на работе у меня все валилось из рук. Во время операций, разумеется, я не расслаблялась, но вот бумажную работу делать вообще не могла. В результате пришлось отпроситься у заведующей – к счастью, у нас достаточно хорошие отношения, чтобы я себе такое позволила!

Пришлось провести в приемной около часа, прежде чем меня пригласили в кабинет вице-губернатора. Я находилась там совершенно одна, от Кропоткиной никто не выходил: судя по всему, мне давали понять, что я – слишком мелкая сошка, чтобы понимать всю важность того, что творится за этими тяжелыми дубовыми дверьми.

Однако Кропоткина приняла меня вполне любезно и тут же приказала секретарше принести кофе, а сама выложила из буфета вазочки с конфетами и печеньем. Не похоже, что меня собираются ругать!

– Итак, Агния Кирилловна, – мило улыбаясь, сказала Кропоткина, – вы решили со стороны понаблюдать за ОМР, чтобы принять окончательное решение? Это правильно, ведь дело нешуточное и потребует от вас, в случае вступления в группу, большой отдачи.

Я не стала говорить, что у меня и в мыслях нет этого делать, так как лично меня ОМР интересует лишь постольку, поскольку дело касается моей подруги. Пусть сейчас вице-губернатор считает, будто понимает, что происходит: сильным мира сего нравится, когда они в курсе всего на свете, а особенно – того, что у них под носом! Как показывает практика, именно с последним-то у них, как правило, и возникают самые большие проблемы.

– Так как продвигаются ваши дела? – спросила она, так как я промолчала и никак не прокомментировала ее слова. – Есть зацепки?

Интересный поворот – почему она допытывается об этом у меня, разве не проще вызвать Лицкявичуса?

– Пока что, – тщательно подбираю слова, – мы не слишком продвинулись в этом деле. Есть кое-какие мысли, но все будет зависеть от результатов вскрытия последних жертв.

– Их уже пять, насколько я понимаю? – заметила Кропоткина.

– Да, но патологоанатом еще не до конца успел разобраться со всеми.

– Видите ли, Агния Кирилловна, – вкрадчивым голосом произнесла Кропоткина, – я хочу быть уверена, что все версии получают равноценное рассмотрение, что им всем уделяется достаточно внимания. У меня создается впечатление, что единственной версией, которой придерживается Андрей Эдуардович, является «Виталайф» и его производители. Я, конечно, понимаю, что еще не забыт милдронатный скандал, но это ведь не повод прижимать еще одно производство? Мы столько говорим о поддержании отечественного производителя, а сами, выходит, вставляем палки в колеса?

Да, вот только она как-то забыла упомянуть о том, что этим «отечественным производителем» является ее собственный родственник!

– Более того, – продолжала Кропоткина, – у меня появилось ощущение, что кто-то из группы сливает информацию в СМИ – это уж вообще никуда не годится! – и она швырнула на стол газету, в которой красным маркером была обведена огромная статья под заголовком «Акционеры смерти».

Я быстро пробежала текст глазами. В статье содержалась практически та же информация, которую нарыла в Интернете Вика – о том, что некоторые члены городского правительства, включая и саму Кропоткину, вложили деньги в завод «Фармация». Журналист еще разок прошелся по «Виталайфу» и упомянул Лиду и Гаспаряна как двух новых жертв.

– Как же получается, что я узнаю о ходе расследования из прессы? – вопрошала вице-губернатор, сверкая глазами из-под стекол очков. – Вы представляете, скольких трудов нам стоило вырвать эти дела у тех, кто ими занимался, и передать в ОМР? А теперь эти статейки!

– А может, и не стоило? – осторожно предположила я. – Пусть бы всеми отравлениями занимались органы, которые и должны это делать? Рано или поздно они непременно связали бы все эти смерти, и они попали бы в единое дело…

– А подобное бумагомарательство, – перебив меня, ткнула в статью Кропоткина, – недвусмысленно указало бы им единственное направление, в котором следует копать! Этого никак нельзя допустить, Агния Кирилловна: проще всего закрыть производство и считать, что ничего не произошло, но это неправильно! Необходимо найти виновных, и они, я думаю, не имеют к «Фармации» никакого отношения.

Вернее, вам бы очень хотелось так думать! Интерес Кропоткиной очевиден, не очевидно лишь то, почему она обращается ко мне, а не к Лицкявичусу? Ясно одно: чего-то я во всей этой ситуации не понимаю. Точнее – очень многого!

– Мне кажется, Дарья Ильинична, – сказала я, – что вы не с тем разговариваете. Андрей Эдуардович…

– Андрей Эдуардович – очень тяжелый и неуживчивый человек! – снова перебила меня вице-губернатор. – Полагаю, вы тоже имели возможность в этом убедиться, не так ли?

Вот те на! Кропоткина играет на моей антипатии к Лицкявичусу? Она что, заранее знала об эмоциях, которые он вызовет у меня? Терпеть не могу, когда мной манипулируют! И сейчас Кропоткина занималась именно этим – пыталась играть, таким образом стараясь расположить меня к себе и получить информацию, которую – почему-то! – не могла вытянуть у Лицкявичуса. Что ж, возможно, в ОМР и в самом деле есть «дятел», но я уж точно не возьму на себя данную роль, чтобы шпионить в пользу Кропоткиной! Тем не менее я решила кое-что для себя прояснить, раз уж подвернулась такая возможность.

– Мне казалось, – проговорила я, – что вы высоко отзывались об Андрее Эдуардовиче в нашу первую встречу…

– Это так, – согласилась вице-губернатор. – В том, что касается его профессиональных качеств, Лицкявичус выше всяких похвал: гениальный врач, талантливый писатель, более того – героическая личность, участник нескольких войн – в общем, вы и сами знаете, что об этом распространяться. Но как человек… Не поймите меня превратно, Агния Кирилловна, но руководству в Москве требовалась известная, а еще лучше – даже медийная личность на этот пост.

– В Москве? – удивилась я. – Я так поняла, что ОМР – инициатива губернатора Санкт-Петербурга?

– Ну, не совсем так, – вздохнула Кропоткина. – Вы же понимаете, Агния Кирилловна, что я не могла при первом же знакомстве сразу же раскрыть перед вами все карты. «Наверху» – гораздо выше и губернатора, и, разумеется, меня – решили, что ОМР начнет действовать здесь, в нашем городе, в качестве эксперимента. Однако было поставлено условие: эту организацию возглавит именно Лицкявичус, и никакая другая кандидатура даже не рассматривалась. За ним оставался и выбор сотрудников.

– Всех, кроме меня? – спросила я.

Кропоткина поднялась, словно стул жег ей юбку, и прошлась по кабинету взад-вперед, заставляя меня следить за ней глазами, как кот следит за движущимся маятником. Наконец она остановилась, застыв у стола в позе пушкинского Командора, готового обрушить карающий меч на мою непокорную голову.

– Вы правы, – изрекла она. – И я не зря выбрала вас, Агния, вы полностью оправдали мои надежды!

От меня не укрылось то, что она – впервые за все время разговора – решила обойтись без отчества, пытаясь, вероятно, таким образом создать между нами видимость интимности.

– Вы видите и понимаете гораздо больше, чем от вас могут ожидать. Более того, вам каким-то образом удалось убедить Андрея Эдуардовича неофициально подключить вас к расследованию! Думаю, вам известно, что он был против вашей кандидатуры?

Я лишь кивнула.

– И все же – вы работаете с ним! – подытожила вице-губернатор победным тоном.

А вот это еще бабушка надвое сказала! Пока что моя так называемая «работа» с Лицкявичусом ограничивалась игнорированием с его стороны, а теперь, после того как я высказала ему все, что думаю, он, скорее всего, вообще не захочет со мной иметь дело! Но я чувствовала, что Кропоткина пригласила меня вовсе не для того, чтобы похвалить, а потому ждала, когда же она приступит к делу, ради которого я здесь оказалась.

– Агния, – снова без отчества продолжала вице-губернатор, – мне нужна ваша помощь. Я была бы вам очень благодарна, если бы вы держали меня в курсе всего, что происходит в вашей группе.

Вот зачем я нужна Кропоткиной! Только что она сетовала на то, что в группе, похоже, есть некто, сливающий информацию ушлому журналисту, а теперь я сама должна делать то же самое, но для нее лично! Чего она хочет добиться? Да, конечно, оправдания «Фармации» и спасения собственных вложений, это понятно. Но чего еще? Смещения Лицкявичуса?

Только Кропоткина одного не знала: как ни сильна моя антипатия в отношении главы ОМР, мое недоверие к власти – к любой власти! – перевешивает во много раз. Пока меня не трогают, не пытаются навязать свою волю, я готова мириться – и только. Если же на меня начинают давить, я злюсь. Но, как совершенно верно заметила вице-губернатор, я не дура, а потому вовсе не собираюсь показывать ей свое отношение к тому, что она только что мне предложила: шпионить за Лицкявичусом. Что ж, если Кропоткиной хочется считать себя самой умной, пускай думает, что я – ее засланный казачок. А я займусь тем, чем считаю нужным.