Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 100 (всего у книги 334 страниц)

Мономах ничего не сказал – ну что может знать молодая девчонка о признаках отравления, ведь они бывают разными!

Они беспрепятственно миновали ворота, где на часах стоял здоровенный дядька с клочковатой бороденкой в джинсах и холщовой рубахе – интересное сочетание! Настасья повела его по главной дорожке мимо рубленой церкви и аккуратных домов барачного типа, тянущихся по обе стороны. Настасья все время оглядывалась, словно бы боясь, что спутник может потеряться. Наконец они подошли к дому в конце поселка общинников, стоящему ближе всего к лесу. Девушка распахнула дверь и пригласила Мономаха войти. В сенях было темно, зато в большом зале, куда они вышли, света оказалось достаточно, чтобы Мономах увидел стоящие в два ряда койки, некоторые из которых были заняты.

– Вот наши больные, – сказала Настасья, обводя взглядом помещение. – На самом деле, они живут в этом бараке, но пока заболели только вот эти четверо.

Мономах засучил рукава и подошел к рукомойнику, расположенному у окна, – давненько он не пользовался столь допотопной техникой, небольшим бачком, оканчивающимся длинным подвижным носиком, который требовалось вдавить в бачок, чтобы оттуда полилась вода. Зачерпнув ее из деревянной бочки, стоявшей тут же, Мономах наполнил рукомойник – к счастью, мылом эти люди пользовались, хоть и не жидким: кусок был довольно увесистым – видимо, варили сами, потому что в магазинах Мономах не видел мыла таких гигантских размеров. Просушив руки полотенцем, натянул перчатки и подошел к ближайшей койке.

– Кто заболел первым? – задал он вопрос, обращаясь одновременно ко всем присутствующим в надежде на то, что кто-нибудь да ответит. Отозвалась Настасья:

– Да все почти одновременно случилось! Все четверо почувствовали себя плохо позавчера вечером, после трапезы. Так с тех пор и мучаются.

– Понятно, – пробормотал Мономах и подошел к ближайшей койке. Она представляла собой добротно, но грубо сколоченную кровать. Постельное белье без рисунка, насколько он мог определить, льняное.

– На что жалуемся? – задал он сакраментальный вопрос мужчине с короткой рыжеватой бородой, темными глазами и впалыми щеками. Последние, впрочем, могли являться результатом заболевания.

– Очень голова болит, доктор, – пожаловался пациент. – Раньше у меня случались головные боли, но такого… такого я никогда не испытывал!

– Температуру мерили?

– Нет… у нас тут нет градусников, понимаете?

– Тогда давайте сделаем это сейчас.

Он и так видел, что у больного жар – об этом говорили нездоровые красные пятна на скулах и неестественно блестящие глаза. Мономах поздравил себя с тем, что прихватил из дома чемоданчик со всем необходимым, когда ездил за препаратом для Аграфены – там было два термометра, ртутный и электронный, стетоскоп, тонометр и аптечка первой помощи. Он протянул мужчине ртутный градусник, и тот, кряхтя, сунул его под мышку. Мономах тем временем продолжил расспросы.

– Головокружение есть?

Мужчина кивнул.

– Не так чтобы очень, – добавил он. – Но когда поднялся сегодня утром в туалет, чуть не грохнулся!

– Настасья сказала, что вас рвало?

– Да, несколько раз – аж прям наизнанку выворачивало! И Павла, и… в общем, у всех одно и то же.

– А ели вы…

– Да ели все то же, что и остальные – гречневую кашу с грибами…

– С грибами?

– Да нет, вы не подумайте, грибы хорошие! – вмешалась Настасья. – У нас их Силантьевна собирает, а она никогда не ошибается, правда! Кроме того, все ели одно и то же…

Тем не менее кому-то могли попасться не те грибочки! С другой стороны, почему он зациклился на отравлении: в конце концов, диагноз поставили сами пациенты, а им доверия нет!

– Язык высуньте, – потребовал он, беря в ладони голову больного и поворачивая ее лицом к свету.

Тот повиновался. Мономах с тревогой разглядывал обложенный серым налетом язык. Но обеспокоил его не столько налет, сколько мелкие кровоизлияния на слизистой рта.

– Да, что-то не очень похоже на отравление! – пробормотал он, ощупывая места за ушами пациента и под его подбородком.

– Что у него, доктор? – спросила Настасья, подавшись вперед и заглядывая Мономаху через плечо: на ее лице читался неподдельный интерес. Зачем эта девица здесь? Если ей так интересна медицина, почему не пошла в училище, не стала медсестрой?

– Я колледж не закончила, – сказала она, и Мономах испугался, что задал свой вопрос вслух. Однако девушка, видимо, просто пыталась объяснить свое любопытство, чтобы он не подумал о ней плохого. – Отучилась полтора года, а потом… В общем, бросила. Так что вы думаете?

– Пока не могу сказать, – покачал он головой. – Но, думаю, это не отравление – во всяком случае, не пищевое. Увеличены лимфатические узлы… Живот болит?

– Не сильно, – ответил мужчина.

– Поднимите, пожалуйста, рубашку.

Мономах прощупал живот.

– Печень увеличена, но не критично, – произнес он вслух – скорее, для Настасьи, которая не отрывала от него внимательного взгляда: со стороны все походило на беседу врача-профессионала со студентом-медиком. – Конъюктива отечная, лимфатические узлы также увеличены… Похоже на лимфаденит.

– Отлично! – обрадовалась Настасья. – Значит, ничего страш…

Она осеклась, заметив внезапное изменение в лице говорящего.

– Что? – встревожилась девушка. – Что такое?

Ощупывая узлы пациента, Мономах повернул его голову, проверяя места за ушами.

– Сама погляди, – пробормотал он, отодвигаясь, чтобы Настасья могла видеть то, что видит он.

– Ох! – вырвалось у нее. Несостоявшаяся медсестра отшатнулась, глаза ее расширились и стали напоминать бездонные горные озера. Эффект был потрясающий, и Мономах непременно оценил бы его, не будь он озабочен своей находкой. Более того – напуган.

– Это… – Настасья сглотнула внезапно подступивший к горлу комок. – Это то, что я думаю?

Мономах промолчал.

– Что там, доктор? – облизывая пересохшие от лихорадки губы, спросил больной.

– Как вас зовут? – спросил вместо ответа Мономах.

– О-о, похоже, дело плохо!

– С чего вы взяли?

– Ну, раз вам понадобилось мое имя…

– Так проще общаться. Так как…

– Илья.

– Что ж, Илья, скажите-ка мне вот что: когда вы почувствовали первые симптомы?

– Да пару дней уж…

– Четыре дня, это точно! – подал голос другой пациент с соседней койки. – Во всяком случае, у меня началась головная боль четыре дня назад. Помнишь, мы колодец копали, и я спросил, есть ли у нас какие-то лекарства? – обратился он к Илье.

– А, ну да, кажется… – пробормотал тот.

– Вот, – продолжал второй мужчина, – голова так и не прошла до конца рабочего дня, и я пошел к Настасье, и она…

– И я дала ему настойку от головы, – закончила за него девушка.

– Состав? – нахмурился Мономах, хоть и понимал, что какая-то там настойка вряд ли имела отношение к тому, что он наблюдал у больных.

– Перечная мята, кипрей и душица – ничего особенного! – ответила Настасья. – Очень хорошее средство!

– Верно, ничего особенного, – пробормотал Мономах.

– Владимир Всеволодович, это… это чума?

Девушка произнесла вслух то, о чем он боялся даже подумать. Больные, услышав ее слова, всполошились.

– Чума?! – прохрипел тот, что лежал дальше всего от входа. – Вы серьезно?!

– Очень похоже на бубонную чуму! – упрямо продолжала гнуть свою линию Настасья. – И как я раньше не заметила?!

– Раньше их не было, – пояснил Мономах. – Инкубационный период бубонной чумы от двух до шести суток.

– Да вы не шутите?! – это уже Илья всполошился. – Откуда здесь чума, ее же давно вывели… Или нет?

– Странно, правда ваша, – согласился Мономах, судорожно размышляя над тем, что теперь делать. По идее, в таких случаях следует немедленно известить Роспотребнадзор, ведь именно он занимается контролем за инфекционными заболеваниями. Если не делать ничего, члены общины, которые постоянно общаются в своем тесном кругу, будут передавать болезнь от одного к другому, пока все не полягут. Но встает вопрос: как заставить Досифея впустить в общину представителей государственных органов – неужели придется вламываться сюда силой? Есть ли способ убедить его сделать это добровольно?

– Владимир Всеволодович, Илья прав: откуда здесь могла взяться чума? – снова заговорила Настасья, прерывая лихорадочные размышления Мономаха.

– В последнее время вы не принимали в общине чужаков?

– Нет… если не считать тех людей из следственного комитета, но ведь они не могли, да?

– Думаю, не могли, – кивнул Мономах, с трудом представляя себе Суркову и ее людей в качестве разносчиков чумы. – Возбудитель бубонной чумы бактерия Yersinia pestis, а основные ее переносчики – крысы. Как у вас с этим в общине?

– Да нет, что вы! – замахала руками Настасья. – Ну, может, парочка крыс и пробежит где-нибудь, но в бараках, в храме и на кухне все стерильно, мы за этим следим!

– Ну, тогда я теряюсь в догадках! – развел руками Мономах и откинулся на спинку стула. – В любом случае, нельзя это так оставлять: как вам известно, чума заразна!

– Мы что, умрем?! – выкатив глаза, прошептал Илья.

– Глупости, чума излечима! – отмахнулся Мономах. – Если, конечно, не запустить… Но нам необходимо подтверждение того, что это именно она!

– Ой, Владимир Всеволодович, а что еще-то?! – воскликнула Настасья. – Все ж очевидно!

– Ничто не очевидно, пока не получены результаты лабораторных исследований, а у меня, к сожалению, нет возможности осуществить забор материала, я ведь не был готов к такому развитию событий!

– Но вы же можете съездить в город и… – начала было Настасья, но Мономах тут же ее перебил:

– Об этом не может быть и речи! Для хранения и перевозки материала нужны особые условия, а я не в состоянии их обеспечить. Необходимы спецконтейнеры: нельзя же везти возбудителя бубонной чумы в банке из-под чая, в самом деле!

– И что же нам делать?

– Ну, начнем с того, что сначала нужно сообщить обо всем Досифею. Во-вторых, необходимо введение строгого карантина, а также выявление всех контактных.

– Самая контактная – это я, – грустно пожаловалась Настасья, качая головой. – Ведь я тут заместо фельдшера!

– Значит, тебе тоже придется присесть на карантин… Скажи, сколько человек проживают в твоем бараке?

– Еще три девушки.

– У кого-нибудь из них проявились схожие симптомы?

– Вроде нет… А почему я ничего не чувствую? Ведь я общалась с больными с самого начала!

– Стопроцентной контагиозностью не обладает ни одно заболевание, и тебе это должно быть известно, раз ты училась в медицинском колледже.

– Это значит, что у меня иммунитет?

– Если бы заражались все, кто контактирует с больными, Европа вымерла бы целиком еще в Средние века! Но это не означает, что ты не можешь являться переносчиком заразы, поэтому – карантин.

– То есть все девушки, которые…

– Да, они и ты должны оставаться в доме. А мне надо поговорить с Досифеем!

– Это вряд ли получится.

– Почему?

– У него сегодня День Молчания.

– Что это значит?

– Раз в неделю или две у отца Досифея День Молчания – это когда он не контактирует ни с кем из прихожан, сидит, запершись в ризнице, и молится.

– Молится – целый день?!

– Наши грехи отмаливает, – вздохнула Настасья. – В такие дни он даже в трапезную не выходит. А вообще он постоянно в общине, практически никогда ее не покидает!

В этот момент раздался стук в дверь, и Настасья пошла открывать.

– Не впускать! – крикнул ей вслед Мономах. – Пусть на улице остаются!

В сенях раздались приглушенные голоса, но он не мог разобрать слов. Через минуту девушка вернулась.

– Там Константин, – сказала она. – Он хочет с вами переговорить.

– Ладно, – вздохнул Мономах.

На улице его ожидал здоровенный, совершенно лысый тип. Физиономия его не понравилась Мономаху: он отлично помнил разговоры с сыном и сразу узнал в детине надсмотрщика за мужской половиной общины и правую руку Досифея.

– Ну, чего хотел-то? – спросил Мономах. Константин озадаченно посмотрел на него, удивленный столь фамильярным обращением, только Мономах вовсе не намерен был с ним цацкаться: он готов был орать во все горло от распиравшей его злости и страха за Артема, который, возможно, тоже в опасности.

– Я, это… – неуверенно проговорил мужик, почесав лысый затылок. Рукав его рубахи при этом слегка задрался, и на его запястье Мономах заметил полустертую наколку, похожую на кусок колючей проволоки. – Побазарить надо, док!

– Ну, а мы чем занимаемся?

– Надо в одно место сходить. Я отведу.

– Зачем это?

– Ну, просто надо. Пошли!

Он даже не поинтересовался, что Мономах обнаружил у больных! С другой стороны, Настасья вполне могла в двух словах обрисовать ему ситуацию.

– Это далеко? – спросил Мономах.

– Лесом минут двадцать.

Отлично, только вот Мономаха не прельщала мысль о том, чтобы бегать по лесу в компании уголовника! Но есть ли у него выбор?

Константин уже выказывал нетерпение. Наталья выглянула из окна и спросила:

– Владимир Всеволодович, а нам-то что делать, как лечить больных?

– Без анализов, подтверждающих диагноз…

– Да какие анализы, бог с вами – будем ждать их, все перемрем, Владимир Всеволодович!

А она, черт возьми, права: еще неизвестно, какова будет реакция Досифея, не говоря уже о том, что раскачать машину Роспотребнадзора будет непросто: не имея на руках доказательств, как убедить чиновников в серьезности ситуации? Да и кого, в сущности, заинтересует секта, члены которой живут обособленно и не жалуют людей со стороны!

– Хорошо, – сказал Мономах, взъерошив волосы на затылке, пытаясь припомнить то, чему учился в университете: ни разу в жизни он не сталкивался со столь опасным инфекционным заболеванием! – Нам потребуются антибиотики… скажем, тетрациклинового ряда – тетрациклин, доксициклин, миноциклин… Что-то такое.

– Их можно достать?

– Я найду. А пока сделайте вот что: продезинфицируйте все в доме и соблюдайте карантин – пусть вам оставляют еду у дверей, потому что, насколько я понимаю, маски и перчатки в общине в дефиците.

– Это уж точно! – фыркнула девушка.

– Значит, нужно максимально сократить общение друг с другом и следить за тем, кто еще заразится. Хорошо бы найти «нулевого» пациента…

– Того, кто заболел первым?

– Да.

Настасья выглядела озадаченной.

– Так вы думаете, эти четверо – не первые? – задала она вопрос.

– Я не исключаю. Если первые они, то, считай, нам повезло, и инфекция не успела распространиться! Я сегодня же съезжу в Питер и привезу медикаменты, а заодно… – Мономах осекся: Настасье не обязательно знать о его намерении связаться с Роспотребнадзором. С ним, конечно, никто разговаривать не станет, но можно попытаться настрополить Нелидову – все-таки она главврач, а не просто завотделением. Если она не захочет помогать или не сумеет, есть еще Кайсаров: у него сейчас проблемы, и, скорее всего, он не упустит возможности восстановить былое влияние в Комитете и выслужиться перед Министерством здравоохранения… Или, наоборот, испугается навредить себе. В любом случае, попробовать стоило.

Повернувшись к Константину, который в прямом смысле рыл копытом землю, Мономах сказал.

– Ну, веди!

– Не прошло и полгода! – процедил сквозь зубы тот и пошел впереди.

Следуя за своим провожатым в направлении, обратном тому, которым шел в компании Настасьи, Мономах крутил головой в надежде увидеть Артема, но тщетно: сына нигде не было. Взглянув на часы, он увидел, что перевалило за полдень, однако солнце скрылось за тучами: собирался дождь. Мысль Мономаха напряженно работала. Надо поскорее разделаться с проблемой Константина и срочно дуть в город, чтобы застать Нелидову на работе. Затягивать нельзя: даже при наличии антибиотиков, людей необходимо госпитализировать и наблюдать в стационаре, лучше всего – в Боткинской больнице. То, что он, по сути, идет в лес в сопровождении матерого бывшего (или беглого?) зэка, отошло на второй план, однако пришло время выяснить, что происходит.

– Ты скажешь мне, что случилось? – спросил Мономах, ускоряя шаг и поравнявшись с широко шагающим Константином. – У меня нет времени бегать по партизанским тропам – надо срочно ехать за лекарствами!

– Поедешь, поедешь! – буркнул тот, не глядя на спутника. – Я тебя к еще одному пациенту веду.

– Он что, не в общине живет?

– Не-а.

На этом беседа сошла на нет: Мономах сообразил, что Константин не склонен болтать. Понял он и то, что опасность ему не грозит – по крайней мере, в данный момент. Примерно через четверть часа они вышли на опушку, где за покосившимся забором стоял такой же кособокий домик, крытый шифером. Во дворе хрипло залаял пес, который, впрочем, быстро притих – видимо, почтенный возраст давал о себе знать, и у собаки в ассортименте имелся весьма ограниченный запас «гавов», призванный, с одной стороны, не перетрудить старые голосовые связки и, с другой, удовлетворить не слишком взыскательных хозяев.

– Пришли, что ли? – поинтересовался Мономах. Константин в ответ угрюмо кивнул и открыл скрипучие проржавевшие ворота. Наконец Мономах увидел того, кто так грозно, но коротко лаял: небольшой пес желтовато-пегой масти. Сейчас он мирно возлежал на крыше будки и лениво вилял хвостом.

– Заходи в дом! – бросил провожатый, распахивая перед Мономахом дверь, висящую на двух петлях: определенно, хозяева не заботятся о безопасности! Хотя, по правде говоря, что ценного может быть в ветхой хижине? Наверное, ни один вор не позарился бы на такое добро!

Внутри все выглядело не лучше, чем снаружи, и скромная, если не сказать – бедная, обстановка, тут была ни при чем: жилище оказалось абсолютно неухоженным. Здесь царило полное запустение, владельцы хибары даже не удосуживались взять в руки веник и хотя бы вымести мусор из углов! Однако при виде хозяйки «поместья» у Мономаха отпали все вопросы: перед ним, слегка покачиваясь, словно осина на ветру, стояла законченная алкоголичка, облаченная в драный хлопчатобумажный халат. На вид ей можно было дать лет семьдесят, но Мономах по опыту знал, что такой контингент зачастую гораздо моложе биологически, нежели выглядит – просто то, что внутри, неумолимо просится наружу.

– Наконец-то пожаловал, сынок! – каркнула старуха, подавшись вперед, отчего неопрятная кичка седых волос на ее затылке закачалась, словно петушиный гребешок. – Кого это ты притащил?

– Доктора, мать, – ответил Константин. – Я Даньке доктора привел.

– А-а… – безучастно протянула та и гораздо более заинтересованным тоном спросила: – А водки принес?

– Куда тебе еще-то?! – возмутился Константин. – Я тебя зачем здесь держу – чтоб за парнем приглядывала, а ты вон лыка не вяжешь!

– Ну и отпусти меня тогда, раз я такая плохая! – фыркнула пьяница. – Мне тут тоже мало радости торчать – ни тебе воды, ни отопления…

– Иди отсюда, погуляй! – грубо толкнул ее в сторону двери Константин. – И попытайся продышаться, а то возле тебя комары дохнут!

Что-то злобно бурча себе под нос, старуха подчинилась и вышла, громко хлопнув дверью. Мономаху вдруг пришло в голову, что еще парочка таких театральных выходов, и дверь окончательно отвалится, открыв всему миру убогую обстановку жилища.

– Сюда, док, – сказал Константин, открывая дверь в соседнюю комнату.

Не без опаски Мономах переступил порог. Это помещение выглядело чуть лучше всей остальной избы – по крайней мере, здесь было относительно чисто. Из мебели в нем имелись старая металлическая кровать, ветхий комод да пара табуреток. Однако на единственном окне, засиженном мухами и не мытом, наверное, с тех пор, как было воздвигнуто данное строение, висели занавески – когда-то белые, но уже порядком посеревшие и от многочисленных стирок, и от времени. На кровати лежал мальчик лет шести. Мономах потрясенно смотрел на него, не веря, что подобное существо могло появиться на свет в такой клоаке. Бледное треугольное личико обрамляли светлые кудряшки, спереди прилипшие к вспотевшему от жара широкому лбу. Черты ребенка отличались деликатностью, словно их лепил умелый скульптор, руководствуясь своими представлениями о том, как должен выглядеть озорной купидон с какой-нибудь средневековой картины. Неужели этот мальчуган – сын Константина?!

– Что скажешь, док? – спросил между тем подручный Досифея, кивая в сторону кровати. – Он то бредит, то в сознании, когда как… Температура высокая – за тридцать девять!

– И как давно?

– Что?

– Температура держится – как давно?

– Да уж дня три-четыре.

– И что, ты даже врачу не показал его?!

Сама мысль, что тяжелобольной ребенок находится в такой убогой обстановке, вызывала у Мономаха гнев и недоумение.

– Да кто сюда придет-то?! – развел руками Константин.

– У тебя есть машина – я видел за домом! – едва сдерживая клокочущую в груди ярость, прошипел Мономах. – Какого черта ты меня сюда притащил – парня надо в больницу везти!

– Слушай, ты меня не лечи, доктор! – рявкнул Константин. – Его лечи!

– Чем – гипнозом или травами? У меня же нет ничего с собой! В больнице возьмут анализы, поставят капельницу…

– Я сказал, здесь лечи!

– Или что?

Мономах знал, что сильно рискует: Константин – опасный тип, а здесь на несколько километров вокруг нет никого, кроме горькой пьяницы, его матери. И никто, кроме Настасьи, не знает, куда ушел Мономах! Однако Константин, похоже, немного растерялся: очевидно, он полагал, что стоит привести к пациенту специалиста, как тот, сделав над его головой целительные пассы руками и сказав что-то вроде: «Встань и иди!», в один миг поднимет парня на ноги.

– Ты хоть осмотри его, что ли! – попросил Константин гораздо более мирным тоном.

Мономах раскрыл свой чемоданчик и вынул из пакета новую пару перчаток. Мыть руки было негде, и ему не хотелось прикасаться ни к чему в этом доме без крайней необходимости, поэтому он просто достал флакон с дезинфицирующим раствором и прыснул спиртом сначала на одну руку, потом на другую. Затем он присел на шатающийся табурет рядом с кроватью и приспустил одеяло. Мальчик дышал тяжело и прерывисто, но глаз не открыл – плохой признак! Ощупывание лимфоузлов не оставило ни малейших сомнений в том, что Мономах имеет дело с той же болезнью. Приподняв безвольную руку маленького пациента, он увидел в подмышечной впадине лопнувший гнойник.

– Что это?! – испуганно вскрикнул Константин, заглядывая Мономаху через плечо.

– Бубон вскрылся, – ответил Мономах. – Похоже, вот и наш «нулевой» пациент…

– Что?

– Когда, говоришь, он заболел?

– Точно не скажу, я же в общине все время! Мамаша за Данилкой присматривает, но она… ну, ты сам видел!

– Видимо, заразился он до тех четверых, – принялся вслух рассуждать Мономах. – Из них только у одного есть бубоны, а у других пока только воспаленные лимфоузлы – значит, они подхватили инфекцию чуть позднее. У мальчика бубон лопнул, что говорит о более раннем заражении.

– Док, это взаправду чума, да? – в ужасе округлив глаза, почти шепотом спросил Константин. – Он умрет, да?

– Нет, – буркнул Мономах. – Надеюсь, нет!

– Но почему не заболел я, почему мамаша не..?

Мономах мог бы сказать, что мать Константина настолько проспиртована, что никакая зараза ее не берет, но не стал этого делать – в конце концов, не время для издевок.

– Не знаю, – честно ответил он. – Настасья вон тоже вроде здорова, хоть и ухаживает за больными!

– Ты ему поможешь?

– Ему надо в больницу!

– Исключено!

– Тогда твой сын умрет.

– Но ты же обещал привезти лекарства для Ильи и остальных!

– Они в гораздо менее тяжелом состоянии, да и мера эта временная – всем в любом случае нужно в стационар!

Однако умом Мономах понимал, что так дела не делаются: не может он ворваться в любую больницу с мальчиком и заявить, что привез им чумного больного! Госпитализация такого пациента требует особых мер предосторожности.

– Принеси-ка мне таз с водой и пару полотенец, – сказал он. – Надо сбить температуру… Льда у вас, конечно, нет?

– Почему же нет – есть, в холодильнике – у нас же генератор собственный! Нести?

Мономах кивнул, и Константин выскочил за дверь.

Неожиданно Данила открыл глаза, словно только и ждал ухода отца. Конъюктива была воспалена, но взгляд его больших голубых глаз показался Мономаху на удивление ясным. Мальчик внимательно разглядывал незнакомца, словно пытаясь угадать, кто он такой и зачем здесь находится.

– Ты пришел о чем-то попросить? – вдруг спросил он сухими от жара губами.

– Попросить? – озадаченно переспросил Мономах. – Почему ты так решил?

– Все просят…

– Кто – все?

– Ну, люди… Ты грустный. У тебя беда?

– Нет, все в порядке.

Это у тебя беда, малыш, и надо срочно что-то делать!

– Я могу помочь!

– Ты можешь помочь… мне? – изумленно уточнил Мономах.

– Я исполняю желания, – пояснил мальчик. – Чего ты желаешь?

– Ты что, Гарри Поттер?

– Кто?

– Ну, волшебник.

– Нет, я не волшебник. Я лучше.

– Лучше волшебника?

– Ангелы же лучше волшебников, правда?

– Ангелы?

В этот момент в комнату вошел Константин, неся в руках облезлый алюминиевый таз с водой и льдом, а с его согнутого локтя свисали какие-то тряпки, которые с трудом можно было назвать полотенцами.

– Он очнулся? – с тревогой спросил он у Мономаха. – Он что-то сказал?

Но глаза мальчика снова были закрыты. Мономах подумал, а не привиделось ли ему все? Что нес мальчишка, то ли в бреду, то ли находясь в сознании – про каких-то ангелов..?

– Ничего, – ответил Мономах. – Он не приходил в себя. Давай сюда лед и полотенце!

Константин повиновался: он вообще стал очень покладистым, и Мономах видел, что его волнение – неподдельное. Только вот волнуется он о жизни мальчика или боится заразиться?

– Если ты и твоя мать здоровы, а Данила не живет в общине, где он мог заразиться? – спросил Мономах, укладывая кусочки льда в полотенце.

– Сам не пойму! – пожал плечами Константин. – Я говорил мамаше, чтоб не выпускала его бегать по округе, но она… Ну, ты сам видел!

Неудивительно, что мальчик, оставленный на попечении алкоголички, сбегал из дома и носился по лесу. Может, и в общину заходил? Вряд ли охранники обращают внимание на снующих туда-сюда детей, они ведь не представляют опасности!

– То есть ты не в курсе, с кем общается твой сын? – уточнил Мономах.

– Это почему же не в курсе-то? – раздался голос из сеней. Мать Константина ввалилась в комнату – удивительно, но выглядела она лучше и, похоже, вполне проветрилась, придя в состояние относительной вменяемости. – В деревню он бегает, не могу же я его веревками привязывать!

– В общину, в смысле?

– Да нет, туда Костька запрещает ему соваться! В старую деревню, туда, – старуха махнула рукой в сторону, вряд ли указывая реальное направление.

– В заброшенную, что ли? – спросил Мономах. – Так там же нет никого!

– Ну и что? – передернула плечами бабка Данилы. – Шут его знает, что он там находит – может, по домам лазает… Таскает оттуда всякую дрянь.

– Какую такую дрянь?

– Ну, игрушки старые, ведро недавно приволок… Кстати, хорошее ведро – я его отмыла и оставила, чтобы воду в колодце набирать, когда его выкопают наконец.

– Так выкопали уже, мать! – сказал Константин. – Остались только отделочные работы, а кольца мужики уложили, и вода есть – так что можешь набирать!

– Ну да, мне туда переться предлагаешь?! – фыркнула старуха. – Ты мой сын и его отец, – она кивнула в сторону кровати, на которой лежал мальчик. – Вот ты и привези, а то наша старая колонка уже одну ржавчину качает!

– Ладно, ладно, привезу! – буркнул Константин. – Как время будет… А пока у тебя вон вода в бутылках есть – я видел в сенях, много еще осталось!

– Скажите-ка, не мог ваш Данилка общаться с парнями, что колодец роют? – задал вопрос Мономах. Какая-то мысль билась в дальнем уголке его мозга, но он пока не мог придать ей форму и смысл – просто маленький червячок принялся точить его серое вещество.

– А что? – подозрительно зыркнув в сторону Константина, спросила его мать.

– Я пытаюсь понять, от кого он мог заразиться. Мужики, что колодец копали, больны…

– Мамаша, я ж тебя предупреждал! – зло рявкнул подручный Досифея. – Ты что, позволяла ему общаться с прихожанами?

– Да ничего я не позволяла! – захныкала бабка – видать, были у нее причины побаиваться своего отпрыска, и она испугалась, как бы ей не прилетело за ее безалаберность. – Сынок твой – у него шило в заду, честно слово – ну как я его удержу-то?!

– Точно, – фыркнул Константин, – особливо если бухаешь дни напролет!

– Так возможно такое или нет? – теряя терпение, спросил Мономах. – Ну что Данила…

– Да все возможно с ним, все! – развела руками мать Константина. – Я его только тогда вижу, когда он пожрать прибегает, а где в другое время шатается – один черт в курсе!

– Так ты считаешь, док, кто-то из наших мужиков Данилку заразил?

– Вряд ли, – медленно покачал головой Мономах. – У него болезнь в более поздней стадии!

– Так что, он – их?

Мономах не ответил. Та самая мысль скреблась на задворках его мозга, но никак не желала оформляться. И он знал, что, когда это, наконец, произойдет, все очень сильно изменится.

* * *

Алла приготовила ужин. В последнее время это случалось чаще: она пыталась хоть как-то украсить жизнь Дмитрия после смерти его отца, с которым они были очень близки, несмотря на то, что жили далеко друг от друга. Некоторое время назад она приняла решение расстаться с детективом, понимая, что эти отношения ни к чему не приведут: им хорошо в постели – и только. Алла пришла к выводу, что симпатия, которую она испытывает к Дмитрию, никогда не перерастет в большое чувство. Да и можно ли надеяться, что Алла, которая сохнет по Мономаху, вдруг влюбится в Негойду? Однако смерть отца Дмитрия все изменила – или, во всяком случае, отсрочила: ну, не могла она обрушить на него еще и эту новость! Насколько это правильно, рассудит время, а пока Алла просто старалась отвлечь любовника от грустных мыслей. Вот и этот ужин призван был стать одной из таких «отвлекалок», маленьких приятных неожиданностей, которые греют душу человека, пережившего личную трагедию.

В последнее время Дмитрий работал больше обычного, берясь даже за мелкие дела, которые раньше посчитал бы слишком незначительными, чтобы тратить на них время и ресурсы – это помогало ему на время позабыть о потере. Алла не возражала, убеждая себя, что просто-напросто дает любовнику свободу, но дело было в другом: приняв решение о расставании, она с трудом делала вид, что все остается по-прежнему. Алла не умела притворяться. Одно дело, когда немного актерской игры требовала работа – тут она могла сделать над собой усилие. Личная сфера – иное дело, тут притворство необходимо каждую секунду, а выдать может и выражение лица, и поза… Невозможно все время помнить о том, что нужно лицедействовать, не позволяя себе расслабиться, поэтому она даже радовалась, что Дмитрия почти не бывает дома. И все же в этот день Алла решила сделать ему приятное. Крем-суп из брокколи и запеченная в духовке индейка в апельсиновом соусе призваны были поднять любовнику настроение.