Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

– Вы… вы – самый лучший анестезиолог в этой больнице! – расплывшись в облегченной улыбке, воскликнул Павел. – Да что там – в больнице, во всем Питере нет никого лучше вас…

– Ну, раз ты действительно так считаешь, – осторожно прервала я его излияния, – то мне нужна консультация.

– Консультация? Моя?

– Да, твоя. Скажи-ка мне, Паша, чем отличаются эндопротезы «СПАН» и «Зиммер»?

Павел удивленно посмотрел на меня: он явно не ожидал, что я могу интересоваться вещами, не имеющими никакого отношения к моей специальности.

– Ну, во-первых, «СПАН» – отечественный протез, – сказал он, не задавая вопросов. – В основном он уходит на экспорт в страны бывшего Союза, а наша медицина предпочитает пользоваться проверенными иностранными марками. «Зиммер» как раз из их числа. Эта фирма стала родоначальником эндопротезирования и до сих пор, как говорится, впереди планеты всей.

– Предположим, у тебя имеется выбор – поставить пациенту «СПАН» или «Зиммер», – сказала я. – Что бы ты выбрал?

– Однозначно «Зиммер», – не задумываясь, ответил ординатор.

– Почему?

– Видите ли, с точки зрения цены «СПАН», разумеется, предпочтительней – особенно в том случае, когда пациент вынужден платить за все самостоятельно, из своего кармана. «Зиммер» намного дороже. С другой стороны, «СПАН» на рынке недавно, всего три-четыре года, а для того чтобы выявить надежность эндопротеза, требуется около десяти-пятнадцати лет. Кроме всего прочего, не надо забывать, что до того, как перейти на производство протезов, завод, выпускающий «СПАН», специализировался на выпуске деталей для авиационной промышленности из титановых сплавов. Они, конечно, руку уже набили, но прошло еще недостаточно времени, чтобы эти ребята могли претендовать даже на возможность сравнения с гигантом этой индустрии! Насколько я знаю, до последнего времени у «СПАНА» были серьезные проблемы, мешавшие его широкому использованию.

– Например? – поинтересовалась я.

– Например, они довольно быстро изнашивались при высоких нагрузках. Во-вторых, эти протезы срастались с костной тканью. Вроде бы проблему решили при помощи термоводородной и вакуумной ионно-плазменной обработки поверхности…

Увидев мой недоуменный взгляд, Павел спустился с небес на землю и пояснил:

– Ну, поверхность эндопротеза покрывается специальной наноразмерной пленкой, которая не изнашивается, а титановое напыление якобы не отслаивается даже при значительных нагрузках. И тем не менее, пока не прошло достаточно времени, большинство ортопедов предпочитают проверенные протезы.

– Значит, кроме тех дефектов, которые первоначально существовали у «СПАНа», никаких других нет? – уточнила я.

– По крайней мере, об этом не сообщалось, – пожал плечами Павел. – Вы это к чему, Агния Кирилловна?

– При установке такого эндопротеза не существует никакой угрозы жизни пациента?

– Всегда есть шанс, что организм отторгнет материал протеза. Это бывает редко, но тем не менее все же случается.

– Но в этой ситуации пациент не умирает?

– Разумеется, нет! Хотя даже в этом случае ситуация малоприятная, ведь протез придется изъять.

– Повторное протезирование возможно?

– Да, но необходимо подобрать материал, совместимый с тканями этого конкретного больного. Если он уже отторг один протез, то существует риск повторного отторжения.

– А возможно выяснить это до того, как изымать собственный сустав и заменять его протезом?

– К сожалению, нет, – покачал головой Павел. – Все определяется только опытным путем, как с зубными протезами, например.

– Да, только отсутствие зубов не приковывает человека на всю жизнь к инвалидному креслу! – пробормотала я.

– Это – один из рисков, – возразил ординатор. – Как и тромбоэмболия, от которой умерла та пациентка, из-за которой всю больницу сейчас трясет.

– А ты не знаешь, – спросила я через пару минут, переварив информацию, – применялся ли «СПАН» в вашем отделении?

– Я такого не припомню, – ответил Павел. – Может, и применялся, но я никогда не присутствовал на этих операциях. В последнее время выделили большие деньги на социальные операции, а тендер выиграл «Зиммер», поэтому в основном его и ставили. Правда, пару раз я видел «Имплант», тоже отечественный, и другие иностранные, в том числе итальянские, но их ставили пациентам за их собственные деньги.

– То есть, – подытожила я, – насколько я понимаю, «Зиммер» – самый дорогой из всех протезов?

– Это так, – подтвердил Павел. – И самый лучший, заметьте! А с какой, простите, стати, вас заинтересовала столь специфическая тема, Агния Кирилловна? Если, конечно, я лезу не в свое дело…

– Да тут нет никакого секрета, Паша, – улыбнулась я. – Просто я подумала, что, раз уж частенько работаю с ортопедами, пора заняться ликбезом и узнать немного о том, с чем вы имеете дело. Знаешь, мне пора: операция на хирургии начинается через несколько минут.

– Да-да, мне ведь тоже нужно идти, – заторопился ординатор и поднялся. – Значит, вы считаете, мне следует поговорить с Шиловым? – уточнил он напоследок.

– И как можно скорее, – подтвердила я.

…Поднявшись на служебном лифте, я столкнулась с женщиной, которая выходила с черной лестницы: очевидно, она не смогла дождаться лифта и поднялась пешком. Наверное, она в нашей больнице новичок: многие родственники пациентов, не впервые приходившие сюда, уже успели сообразить, что вызывать лифт с первого этажа – дело практически безнадежное, поэтому они поднимались на второй и уже там нажимали на кнопку. Кстати, именно поэтому люди на первом этаже и вынуждены томиться в ожидании минут по двадцать!

Я обратила внимание на эту женщину, потому что она выглядела очень ухоженной, – я редко встречаю таких, что понятно, учитывая место моей работы. Невысокая, с очень тонкой талией, стройность которой подчеркивал металлический пояс с кожаными вставками, пышными волосами пшеничного цвета, затянутая в узкие джинсы, она производила впечатление совсем юной – особенно со спины. Однако, приглядевшись повнимательнее, я поняла, что она, пожалуй, даже старше меня. Не то чтобы я заметила на лице незнакомки морщины – напротив, они практически отсутствовали, за исключением мелкой, едва различимой сеточки вокруг глаз, – однако по выражению лица женщины всегда можно определить, молода она или обладает достаточным жизненным опытом.

Внезапно незнакомка развернулась и обратилась ко мне:

– Простите, боюсь, я немного заблудилась. Вы не подскажете, как попасть к заведующему ортопедическим отделением?

Наверное, родственница пациента, подумала я, потому что, судя по уверенным движениям незнакомки, она вряд ли испытывала проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Олег каждый день принимал десятки людей, приходивших по поводу своих родных, которые не имели возможности попасть на прием, так как не могли передвигаться самостоятельно.

– Я вас провожу, – сказала я. Мне все равно нужно было в ординаторскую, а она располагается рядом с кабинетом Олега.

Мы вошли в небольшой зальчик, куда выходили двери трех кабинетов – заведующего, ординаторской и сестринской, и именно в этот момент вышел Шилов в сопровождении Гоши, который должен был ассистировать ему на сегодняшней операции на коленном суставе.

– Большое вам спасибо, – улыбнулась мне незнакомка и стремительным шагом направилась к Олегу.

– Вот я и приехала, милый! – радостно произнесла она и чмокнула его в щеку. – Думала, что не доберусь!

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и сделать вид, что ничего особенного не происходит.

– Я вас догоню, – сказала я и нырнула в дверь ординаторской. Там, на мое счастье, никого не оказалось, и я смогла перевести дух.

Так вот, значит, как выглядит жена Олега! Я ни секунды не сомневалась, что это она. А чего я, собственно, ожидала? Между людьми частенько возникают проблемы, они думают, что приняли решение раз и навсегда, а потом выясняется, что кто-то что-то не так понял, сказал, не подумав… Может, поразмыслив, Марина и Олег поняли, что напрасно разбежались, и решили начать сначала? Вот только почему он мне даже не намекнул на возможное развитие событий? Из разговоров с Олегом я поняла, что между ним и его женой все кончено, а она запросто появляется в больнице и ведет себя так, словно они только вчера расстались.

Нет, я вовсе не ожидала, что мы с Олегом поженимся, станем жить счастливо и умрем в один день (хотя бы потому, что мой личный статус так и оставался до конца не ясным). Однако мне казалось, что я имею право на честность с его стороны! Если Марина и он еще не до конца решили, будут ли вместе или разойдутся окончательно, почему не сказать мне об этом прямо? Ведь меня не смущал тот факт, что Роберт женат! Ну, разве что немного, когда я встречалась с его женой, то спрашивала себя, чего еще ему нужно при такой замечательной половине… А может, я сама себя обманывала, уверяя, что ни на что не рассчитываю? Вероятно, я слишком расслабилась именно потому, что нашла того, кто мне действительно нужен, но так боялась ошибиться, что урезонивала себя, напоминая о возможности окончания этих почти идеальных отношений. И тем не менее не была к этому готова!

Я специально тянула время, чтобы появиться в операционной перед самым началом работы, когда вся бригада будет уже в сборе, и Олег не сможет урвать момент для разговора со мной. Я не сомневалась, что он попытается все мне объяснить, но не хотела давать ему шанс: лучше всего закончить нашу love-story прямо сейчас, пока еще остались пути к отступлению. В конце концов, я работаю в этой больнице уже очень давно – начала задолго до того, как Шилов возник на горизонте, – и не собираюсь уходить только потому, что короткое время спала с ним. Черт подери, он ведь не моим отделением заведует, а потому не может считаться начальником. Значит, я не совершила ничего предосудительного и могу продолжать спокойно работать.

Сразу же по окончании операции я быстренько рванула к дверям. Шилов устремился за мной, но тут в проем просунулась голова медсестры.

– Агния Кирилловна, вас главный вызывает! – крикнула она и многозначительно поджала губы, одновременно закатывая глаза, показывая, что надо идти «наверх».

Я боялась разговора с главным, но объяснения с Олегом страшили меня гораздо больше, поэтому я с готовностью последовала за медсестрой, на ходу срывая с себя операционный халат.

В кабинете главного мне приходилось бывать всего пару раз. На самом деле никому не захотелось бы часто туда захаживать, ведь в основном это было связано с чем-то неприятным. Сергей Никандрович Добров никак не соответствовал своей фамилии, являясь человеком довольно вздорным, язвительным и даже грубым. Он держал своих подчиненных в ежовых рукавицах, и они боялись перечить ему, даже когда он был не прав. Единственным его слабым местом, на мой взгляд, была любовь к хорошеньким женщинам, и я имела возможность убедиться, что женские чары действуют на него безотказно. Но те случаи – другое дело, ведь я просто попадала под горячую руку, а потому, уверенная в своей правоте, легко избегала нагоняя. Теперь же я с тяжелым сердцем переступала порог кабинета Доброва, чувствуя себя со всех сторон виноватой – главным образом потому, что продолжала покрывать Роберта. Я знала, что главный в курсе того, что происходило в отделении ортопедии и травматологии на протяжении того времени, что им управлял Ивахин, и смотрел на это сквозь пальцы, так как покойный зав когда-то являлся одним из его преподавателей в Военно-медицинской академии и их отношения были приятельскими. Думаю, что и сам Добров не чуждался маленьких «нарушений», которые кормили врачей, и я была искренне удивлена, что завом травматологии неожиданно стал Шилов, а не Роберт Караев: все знали, что они с главным тоже в неплохих отношениях.

Как и ожидалось, Добров пребывал в скверном настроении.

– Ну и что там у вас происходит? – сразу же спросил он, не ответив на мое приветствие.

Я решила прикинуться дурочкой: в большинстве случаев общения с авторитарными, грубыми людьми этот метод срабатывает.

– В смысле, Сергей Никандрович? – вскинув брови, переспросила я.

– Вы хотите сказать, что понятия не имеете, зачем я вас вызвал, Агния Кирилловна?

О, а вот это уже прогресс – он помнит мое имя!

– Нет, почему же, – пожала я плечами, присаживаясь на стул, хотя мне этого никто не предлагал. – Полагаю, это имеет отношение к смерти Розы Васильевой?

– Вы правильно полагаете, – едко ответил главный. – Что вам известно об этом деле?

– Ровно столько, сколько знают отделения реанимации и травматологии: Роза Васильева умерла от обширной ТЭЛА.

Добров повернулся ко мне в анфас (до этого он сидел боком, почти не глядя на меня, словно демонстрируя таким образом свое величайшее недовольство).

– А вот ее родичи, понимаете ли, считают иначе! – стукнул он рукой по столу. Очевидно, сила удара оказалась слишком велика, и главный поморщился, потирая ребро ладони. – Под ударом находятся сразу два отделения моей больницы, и пострадать могут многие. Нам, как вы наверняка понимаете, такое положение дел чрезвычайно невыгодно!

– Разумеется, – смиренно склонила я голову.

– И вы понимаете, что должны сделать все, чтобы Васильевы, подавшие на нас в суд, оказались не правы?

– Конечно, Сергей Никандрович. Только я, честно говоря, не вижу, как могу помешать им делать то, что они хотят? Отчет патологоанатома говорит о том, что оснований для иска нет: гибель пациентки вряд ли могла стать результатом проведенной операции…

– Вот оно: «вряд ли»! – прервал меня главный. – Значит, основания все-таки имеются!

Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, я сказала:

– Ну, единственное, к чему в данном случае мог бы придраться адвокат потерпевшей стороны, это анализы умершей. Если бы, скажем, выяснилось, что Васильева была склонна к повышенному тромбообразованию, а соответствующих мер не приняли, то можно говорить по меньшей мере о халатности со стороны лечащего врача. Но, насколько я понимаю, с этим все в порядке?

– Да, – с явным облегчением ответил главный. – Судя по документам, предоставленным Караевым, анализы подозрений не вызывали. Гибель пациентки вполне можно объяснить роковой случайностью: всем известно, что смерть от ТЭЛА может наступить и без видимых причин, и никакая профилактика в любом случае не способна снизить риск до нуля. Но адвокат сейчас говорит не об этом.

– Неужели? – подняла я брови.

– Именно! Он обвиняет больницу в том, что умершей не был оказан надлежащий послеоперационный уход, что ее выставили из палаты реанимации раньше времени и оставили без наблюдения на ночь. А это, Агния Кирилловна, извините, целиком вина вашего отделения!

– Если вы не в курсе, Сергей Никандрович, – мягко сказала я, – то я не дежурила в тот вечер и ночь, когда все случилось.

– Да знаю я, знаю! – раздраженно повел плечами Добров. – Те, кто виновен в случившемся, уже имели со мной разговор.

Я могла представить, что это был за разговор! Главный никогда не стеснялся в выражениях, более того, он обладал навыками той изощренной грубости, которая отличает образованного человека от неотесанной деревенщины. Честное слово, легче выслушать поток матерных ругательств, изливаемых на тебя каким-нибудь мастером, нежели унизительные, полные ядовитого сарказма замечания, с легкостью слетающие с языка Доброва!

– Я, конечно, не снимаю с себя ответственности… – снова начала я.

– А вот это правильно! – тут же опять перебил Добров. – Виноваты все, кто делал операцию пациентке и кто недоглядел, не смог предвидеть того, что с ней может произойти!

– Вы правы, Сергей Никандрович, – согласилась я.

Наверное, Добров не ожидал, что я окажусь такой покладистой, и ждал возражений. Не услышав их, он окончательно остыл, и злобно-напряженное выражение на его лице сменилось усталостью.

– Сами-то вы что думаете? – спросил он совершенно другим тоном, нежели тот, которым начинал нашу беседу. – Почему Васильева умерла?

– Хотела бы я знать! – искренне ответила я. – Нет ничего, чего желала бы больше, но, к сожалению, теряюсь в догадках.

Это была практически правда: даже если Роберт подделал результаты анализов, это еще ни о чем не говорило, ведь мы понятия не имели, каким мог оказаться уровень протромбина в крови Розы Васильевой. Вина Роберта лишь в том, что он невнимательно просмотрел данные анализов. Это, конечно, серьезный недосмотр, но только в случае, если пациентка и в самом деле принадлежала к группе риска. Сейчас оставалось только гадать, и я никак не могла взять в толк, почему адвокат, обладая столь скудными основаниями, согласился вести дело Васильевой. С другой стороны, доказать вину отделения реанимации скорее всего будет несложно, ведь с пациенткой и в самом деле поступили более чем некорректно, не позволив ей до конца прийти в себя под пристальным наблюдением врачей и переведя в послеоперационную палату, где ей никто не мог оказать помощь.

– Шилов отстранил Роберта Караева от работы до окончания тяжбы, – говорил между тем главный. – В принципе ничего другого он сделать и не мог – я сам потребовал бы принятия мер, если бы Шилов меня не опередил. Но я не хочу терять такого классного специалиста, как Караев, и не желаю дурной славы о своей больнице. Вполне возможно, Агния Кирилловна, что вас вызовут на процесс, как человека, который присутствовал на операции Васильевой и, кроме того, работает в отделении, по вине которого, как утверждается адвокатом, наступили необратимые последствия. Вы меня понимаете?

Я кивнула, но внутренне поежилась: никогда не была в суде и вовсе не мечтала о том, чтобы испытать это сомнительное удовольствие.

– Нам всем придется балансировать, – продолжал Добров, – между не вполне ясной правдой и, так сказать, честью мундира. Для нас, врачей, работников одного учреждения, второе гораздо важнее первого, и вы должны это понимать. Я ни в коем случае не призываю вас лгать – даже не думайте! – но помните, что каждое ваше слово может послужить как на пользу, так и во вред больнице.

* * *

Придя тем вечером домой, я хотела только одного – принять душ, завалиться в постель, укрывшись с головой одеялом, и попытаться привести в порядок свои мысли, которые просто вываливались из головы через все естественные отверстия. Но мне это так и не удалось, потому что дома поджидал сюрприз. Сюрпризов я не люблю. Вернее, не то чтобы не люблю, но отношусь к ним с опаской, придерживаясь мнения, что приятных неожиданностей не бывает.

Первой, кто встретил меня у дверей, естественно, оказалась Куся, как всегда несущая тапок в зубах. Она не слишком заботилась о том, чтобы каждый получал именно свою обувь, потому что для нашей собаки важен сам факт добрых намерений. Вот и на этот раз я увидела, что она держит в пасти тапок мамы, а моя пара преспокойно лежит там, где ей и положено – у вешалки для верхней одежды.

Вторым стал Дэн, вылетевший из гостиной с сияющей улыбкой на лице.

– Мам, у нас появился богатый спонсор! – выкрикнул он.

– Что ты городишь? – нахмурилась я. – Какой еще спонсор?

– По почте прислали ноутбук, прикинь?

Встревожившись не на шутку, я поспешила в комнату сына. У входа валялась красочная коробка с надписью по-английски «apple», а на столе Дэна стоял, переливаясь иссиня-черными боками, новенький лэптоп со всемирно известным логотипом в виде надкусанного яблока.

– Как это сюда попало? – спросила я, указывая пальцем на технику.

– Я же говорю, по почте прислали, – ответил Дэн. Его улыбка угасла: он не мог не заметить напряженного выражения моего лица. – Прихожу из школы, а в ящике извещение…

– Кто отправитель?

– Неизвестно, в том-то и дело! Может, у нас объявился богатый родственник? – предположил Дэн.

В это верилось с трудом: у нашей семьи отродясь не было состоятельных родичей!

– Сколько эта штука может стоить? – поинтересовалась я.

– Тысяч шестьдесят, по моим прикидкам, – ответил сын. – Но можно уточнить по компьютеру.

– Ого!

Я тут же подумала о восьмидесяти пяти тысячах, переведенных мне неизвестным. Кто-то хочет нас подкупить? Роберт? Никаких других идей мой мозг не родил. Значит, Роберт решил заручиться моей поддержкой. Зачем ему это понадобилось? Может, он подозревает, что я знаю о подмене анализов Васильевой? Или он просто боится, что я, будучи в курсе его мелких махинаций, могу здорово подпортить ему репутацию?

Как бы там ни было, я приняла твердое решение поговорить с Робертом.

– Запакуй эту вещь обратно, – сказала я, обращаясь к Дэну. – Она не наша.

Дэн даже спорить не стал. Мой сын чрезвычайно чувствителен к переменам в моем настроении. Обычно мы прекрасно понимаем друг друга, и для этого нам не нужны слова. Дэн и я работаем на одной волне, и сейчас он понял, что возражать матери не стоит, потому что она чем-то расстроена и озабочена.

После ужина я ненадолго заглянула к Голубевым. Галина Васильевна, как мне показалось, выглядела лучше обычного, да и настроение у нее отличалось от привычно угрюмого. Пока мы болтали, кто-то позвонил в дверь, и Светлана понеслась открывать – просто удивительно, сколько нерастраченной энергии у этой девушки! Хотя чему тут удивляться, ведь она целыми днями сидит дома в компании обездвиженного инвалида и ходит только из комнаты в кухню и обратно. Время от времени, правда, Светлана отправляется за покупками, в собес или поликлинику, а также платит за квартиру на почте, но разве всю эту деятельность можно считать достаточной для такого активного, молодого организма?

В коридоре раздался какой-то шум, а потом в комнату, чуть не плача, влетела Светлана, за которой маячила высокая худая фигура в дубленке. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что незваная гостья является племянницей Голубевой.

– Чему вы учите дочь, тетя Галя? – возмущенно заговорила Антонина. – Не впускать родню?

– От такой родни, как ты, надо разбрызгивать по квартире инсектициды! – отозвалась Галина Васильевна. – Чего тебе, Тоня?

Я впервые слышала, чтобы Голубева с кем-либо обращалась подобным образом: ее речь всегда отличалась интеллигентностью. Она разговаривала с племянницей явно с таким расчетом, чтобы разозлить ее и заставить уйти, но Антонина, видимо, дала себе зарок пропускать мимо ушей все, что ее не устраивает, пока не добьется поставленной цели.

– Какая-то аферистка вам дороже родной племянницы? – возмущенно спросила она, явно имея в виду меня. – Неужели вы не понимаете, тетя Галя, что она вас обхаживает, чтобы вы ей квартиру отписали?

– Как бы там ни было, тебя это никаким боком не касается, – заметила Галина Васильевна. – Кроме того, ты забываешь: на этой жилплощади я проживаю не одна, есть еще Светлана, которой в случае моей смерти и достанется все, чем я владею, – это немного, но на жизнь ей хватит.

– А вы, тетя Галя, тоже кое о чем забываете! – парировала Антонина, уперев руки в тощие бока и с вызовом переводя взгляд с Голубевой на меня. – Думаете, Света может о себе позаботиться? Думаете, она для этого достаточно в своем уме? Да вы фактически подписываете ей смертный приговор, оставляя одну в пустой квартире! За Светланой начнется охота, как только ваше тело опустят в могилу…

– Да что же это такое? – не выдержала я. – Вы приходите к живому человеку, который, между прочим, пока что умирать не собирается, и…

– Не надо, Агния, детка, – мягко проговорила Голубева, слегка сжимая здоровой рукой мою кисть. – Она не стоит ваших нервов, поверьте мне. А ты, Тоня, уясни себе, – она снова обратилась к племяннице, кипевшей от гнева, о чем говорило покрасневшее лицо и раздувающиеся, как у скаковой лошади, ноздри. – Я знаю, как решить вопрос со Светой, и не тебе рассказывать мне, что и как я должна делать. Ты квартиру не получишь – это я тебе клятвенно обещаю, так что не надо зря копья ломать. Возвращайся к своим проблемам, к своей семье, ведь у тебя, как я понимаю, достаточно забот с детьми и внуками? Вот и займись ими, а в мою семью не лезь!

Антонина, видимо, собиралась что-то ответить, но почему-то передумала и, резко развернувшись на каблуках, быстро зашагала в сторону прихожей, предварительно кинув на меня полный ненависти взгляд. Света засеменила следом, притихшая и испуганная, чтобы закрыть дверь.

* * *

На следующее утро я первым делом отправилась к Охлопковой.

– Елена Георгиевна, я хочу вас попросить не ставить в мой график операции в ортопедии, – сказала я, глядя в пол.

Заведующая окинула меня внимательным взглядом.

– Вы же всегда любили работать с этим отделением? – недоуменно произнесла она. – Да и они к вам привыкли: гораздо удобнее работать с одним и тем же анестезиологом… У вас что-то случилось, Агния Кирилловна?

– Да нет, ничего особенного…

– Если это связано со скандалом в реанимации, – продолжала Охлопкова, – то вам не о чем беспокоиться, это моя личная головная боль – и главного. Но, возможно, я не права? – Она вопросительно взглянула на меня из-под очков.

– Вы можете выполнить мою просьбу? – упрямо выпятив подбородок, спросила я.

– Что ж, как пожелаете, – вздохнула она. – Поставлю вместо вас Лапикову. Как только решите вернуться, дайте мне знать.

– Спасибо большое! – воскликнула я с облегчением.

Для меня и в самом деле было жизненно важно как можно дольше не встречаться с Олегом: мне требовалось некоторое время, чтобы перестать считать его «своим мужчиной», а я не могла сделать этого, вынужденная всякий раз сталкиваться с ним в операционной или в коридоре травматологии. Мой мобильный уже дымился от его звонков, которые я сбрасывала, и сообщений, которые я удаляла, не читая.

Охлопкова поставила в мой график три операции в хирургии позвоночника, но я пробиралась по коридорам в подвале, словно вор, боясь столкнуться с Шиловым в операционном блоке. Первым, кто попался на моем пути, оказался Роберт.

– Что ты здесь делаешь? – вырвалось у меня.

– Ну, мать, – пожал он плечами, – меня же отстранили от операций, а не от работы вообще!

– Надо поговорить, – сказала я, прежде чем он успел добавить что-то еще.

На его лице появилась довольная ухмылка – возможно, Роберт решил, что понимает, о чем идет речь. Его следующая реплика подтвердила мои подозрения:

– А я все гадал, как долго ты будешь избегать меня? Что, с Шиловым ничего не вышло? Я ведь тебя предупреждал…

– Мои отношения с Шиловым тебя не касаются! – резко оборвала я Роберта. – Я заканчиваю в двенадцать, до следующей операции останется около часа. Сможешь встретиться со мной на нейтральной территории?

– В столовой на первом этаже? – предложил Роберт.

– Договорились.

В назначенное время я вошла в столовую. Там оказалось довольно много народу, но не врачей, а в основном пациентов и тех, кто пришел их навестить. Обычно столовой на первом этаже пользовались те, кого не устраивал скудный рацион питания в отделениях: здесь можно было купить свежие плюшки, пиццу, разогретую в микроволновке, и выпить настоящего эспрессо.

Роберт уже ждал меня.

– Ну, я рад снова тебя видеть, – сказал он, подвигаясь поближе, но я отодвинула стул так, чтобы сидеть напротив и его не касаться.

– Ты в курсе, что приехала жена Шилова из Москвы? – спросил он.

– Ты знаешь? – удивилась я.

– Да как не знать, коли она торчит здесь с утра до вечера!

– Марина – в больнице?

– А как же! – усмехнулся Роберт. – Ходит кругами, как львица вокруг стада антилоп.

– Я хочу с тобой поговорить вовсе не о Шилове и его жене, – прервала я. – Меня интересует другое.

– Все, что захочешь, – мягко произнес Роберт, накрывая мою руку своей.

– Зачем ты все это делаешь – банк, компьютер? – спросила я, вырываясь, но стараясь сделать это как можно незаметнее, чтобы на нас не обратили внимание.

Лицо у Роберта вытянулось.

– Ты, мать, бредишь, что ли? Какой такой компьютер?

– Не притворяйся! – разозлилась я. – Зачем ты перевел на мой счет деньги и прислал этот дорогущий ноутбук, а? Подкупить меня пытаешься?

С минуту Роберт озадаченно молчал. Потом ответил:

– Слушай, я понятия не имею, о чем ты говоришь: я не переводил тебе никаких денег и о ноутбуке впервые слышу. Можешь мне не верить, но я ничего такого не делал. Да и зачем?

– Да затем, что ты боишься, как бы я чего лишнего не сболтнула кому не надо!

– Ты? – его тон прозвучал издевательски. – Да что ты можешь рассказать?

– Ну, например, об анализе, который ты подменил.

– Значит, ты читала папку? – тихо пробормотал Роберт. – Черт, зачем тебе это понадобилось, Агния?!

– Или, скажем, о протезе «СПАН», который каким-то волшебным образом оказался поставлен погибшей пациентке вместо «Зиммера»? – словно не слыша его вопроса, продолжала я.

Роберт посмотрел мне прямо в глаза, и я увидела в его расширенных зрачках, почти сливающихся с темно-коричневой радужной оболочкой, сигнал опасности.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, Агния, – сказал он. – С протезом вышла ошибка, признаю, но я уже все объяснил Шилову, и он меня правильно понял. Я ставил «СПАН» нескольким пациентам за плату, а в той суматохе, которая царила в отделении перед приходом нового зава, я вполне мог ошибиться! В любом случае ничего страшного бы не произошло, не позаботься твое любимое отделение о том, чтобы обеспечить Васильевой плавный переход из палаты реанимации на тот свет! Помнишь, что написано в заключении медэксперта? Обширная ТЭЛА. Даже тебе должно быть ясно, что тип протеза не имеет к этому никакого отношения!

– Возможно, и так, – вынуждена была согласиться я. – Но ты подменил анализы Васильевой…

– Ну и что? К этому прицепиться невозможно!

– Только в том случае, если у Васильевой не было склонности к повышенному тромбообразованию, – заметила я жестко. – Если анализ показал бы значение выше 142 %…

– Если бы да кабы! – оборвал меня Роберт. – Никто об этом никогда не узнает. Признай, ведь ты совсем не уверена в том, что у Розы Васильевой были проблемы с тромбами? Вполне возможно, что ее анализ не показал бы ничего сверхъестественного, даже если бы его и провели, как положено. Ну да, я замотался: когда у тебя по четыре-пять операций ежедневно, да еще и приходится выполнять чужие обязанности – ты ведь припоминаешь, что я исполнял обязанности зава отделением, потому что Шилов тогда еще не появился, – не захочешь, а допустишь оплошность. Но гибель пациентки в любом случае наступила в результате небрежности со стороны твоего, матушка, отделения!

– Может, и моего, но не моей лично! – парировала я. – Меня в тот вечер в больнице не было, припоминаешь?

– Да, этого греха на тебе нет, – согласился Роберт. – Но есть и другие, не забывай об этом! Главный хочет замять это дело, и ему невыгодно, чтобы его команда придерживалась разных точек зрения на проблему. Если меня тронут, то я потащу за собой всех – и Гошку, и тебя, и кое-кого еще – не сомневайся! Они знают об этом и не рыпаются, а вот твой настрой, дорогуша, мне не нравится. Чего тебе надо? Хочешь остаться чистенькой? После того, как принимала от меня приятные пухлые конвертики с купюрами?