Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 334 страниц)

– Боюсь, тут могут возникнуть препятствия, – вздохнул Горин, откидываясь на спинку сиденья. – Лечащий врач Аркадия не обязан беседовать с нами – более того, он даже не должен этого делать, ведь речь идет о врачебной тайне!

– Это в том случае, если у него самого рыльце, как говорится, не в пушку! – возразил Мономах. – А что-то мне подсказывает обратное!

Он чувствовал азарт – как ищейка, взявшая след. Как ни убеждал себя остановиться, ничего не выходило: «дело Капитана», как он уже начал именовать его про себя, становилось все более интересным!

– Знаете, вы правы! – задумчиво потирая переносицу, проговорил Горин. – Я позвонил Тамаре и сказал, что хочу проведать Капитана. Она вроде бы не встревожилась, но сказала, что птица в данный момент находится на осмотре в ветеринарной лечебнице. Она пообещала, что сегодня вечером попугай вернется в магазин, и я… Не возражаете, если мы сходим в больницу вместе?

– Сам хотел предложить! – признался Мономах.

– Вы занятный персонаж, Владимир Всеволодович! Позвольте спросить, почему вы этим занимаетесь?

– Э-э… понимаете, Борис Ильич, дело вашего друга – если, конечно, мы можем его так называть, – не первое в моем, гм… послужном списке.

– Вы уже занимались расследованиями?

– Так уж вышло.

– Может, вы выбрали не ту профессию?

– Надеюсь, мои пациенты иного мнения!

– Я вовсе не пытаюсь принизить ваши способности как специалиста, поверьте! Наоборот, я уверен, что они выдающиеся, ведь я не зря наводил о вас справки, прежде чем встретиться! Просто вы, как я понял из нашего пока что краткого, но плодотворного общения, человек любознательный, с авантюрной жилкой – такое встречается нечасто. И, как правило, свойственно определенным профессиям – медицина к ним не относится.

– Мне всегда нравились детективные истории, – усмехнулся Мономах.

– Мне тоже, поэтому я стал адвокатом. Правда, не по уголовным делам – слишком хлопотно!

– Тогда я, пожалуй, предложу вам еще кое-что – возможно, это сможет пролить свет на то, как прошли последние дни вашего друга.

– И что же это такое?

– Насколько я понял, Тамара нанимала сиделку…

– Черт, как же мне самому не пришло это в голову! – хлопнул себя ладонью по лбу адвокат. – Конечно же, сиделка! Надо разыскать ее и допросить с пристрастием… Только вот как мы узнаем ее координаты, ведь Тамару спрашивать бесполезно, да и не хочу я раньше времени уведомлять ее о происходящем: пусть лучше думает, что никто ни о чем не подозревает!

– Думаю, тут все просто, – успокоил собеседника Мономах. – Вряд ли Тамара искала сиделку через агентство – скорее всего, воспользовалась самым простым способом и обратилась к кому-то прямо в больнице, где лежал дядя!

– Вы снова правы, Владимир Всеволодович! – с уважением закивал Горин. – Итак, когда мы отправляемся?

* * *

Алла звонила Мономаху несколько раз, но он был на операции.

Она решила все равно съездить в больницу – хотя бы просто для того, чтобы отделаться: ей казалось, что доктор Князев раздувает несуществующую проблему просто потому, что его авантюрная натура рисует ему детектив там, где на самом деле происходит обычная человеческая драма. Отсутствие криминала не означает, что парню не нужно помогать, но для этого не требуется участие зама руководителя Первого следственного отдела Первого управления СК по расследованию особо важных дел!

И все же Алла согласилась сама, и сделала она это, чего уж скрывать от самой себя-то, ради того, чтобы быть полезной Мономаху. Вернее, чтобы он понял, как она ему полезна. И, возможно, не совсем безразлична.

Алла сама себе удивлялась: никогда она не бегала за мужиками, не пыталась обратить на себя внимание тех, кто ее игнорировал. В таких случаях она пожимала плечами и обращала внимание на тех, кому была интересна.

Однако с Мономахом все иначе: он определенно проявляет к ней интерес и участие, но скорее как друг, нежели как мужчина.

Нет сомнений, что Алла ему нравится, он ценит ее ум и проницательность, а также душевные качества, но в постели, судя по всему, предпочитает женщин иного склада.

Удивительное дело: Негойда полностью устраивал ее в качестве любовника, но она не представляла себе жизни бок о бок с ним, как с постоянным партнером или мужем. В конце концов, секс – лишь одна из многочисленных радостей жизни, а отнюдь не вся жизнь! А для успешного сосуществования важнее другие вещи.

– Что еще за вещи?! – возмутилась бы ближайшая подруга и наперсница Аллы, Марина Бондаренко, женщина, успешная во всех смыслах этого слова. – Ты, дорогуша, с жиру бесишься: есть у тебя мужик, который принимает тебя такой, какая ты есть, он хорош собой, не дурак и не бездельник – какого же рожна тебе надо?!

Вот потому-то Алла и не спешила делиться с Мариной своими мыслями. Она в очередной раз убеждалась в том, что чувствам не прикажешь: как ни пытайся взвешивать все «за» и «против», как ни используй логику и здравый смысл, над собственными чувствами ты не властен и ни за что не сумеешь связно объяснить, почему один человек привлекает тебя, а другого ты всего лишь терпишь.

Что влечет мотыльков и бабочек к огню? У насекомых, конечно, мозг крошечный, и вряд ли он способен делать сложные умозаключения, но по большому счету в этом мы мало от них отличаемся, хоть и мним себя гораздо сообразительнее!

Мономах перезвонил, когда она выходила из такси – ну слава богу, не придется самой разыскивать эту Суламифь… как бишь ее?

– Рад, что нашли время, Алла Гурьевна! – сказал Мономах, когда встретил ее на нижнем этаже, где располагались палаты реанимации.

Корочки Следственного комитета сработали, как им и полагалось, – строгая дама в очках, выписывающая временные пропуска, даже приподнялась из-за своего столика с выражением глубокого почтения на бесцветном лице.

– Я же обещала, верно? – улыбнулась она.

Мономах выглядел свеженьким, как молодой огурец, – почему-то ей пришло в голову именно это сравнение.

Интересно, что изменилось с их последней встречи, когда она заметила круги под глазами и морщинки, которых раньше не было? Создавалось впечатление, что его что-то тяготило, а теперь отпустило, но она не решилась задавать вопросы, хоть и сгорала от любопытства.

Они подошли к постовой медсестре.

Алла держалась чуть позади. Как ни боролась с собой, она всякий раз испытывала чувство неловкости, оказываясь в больнице. Возможно, это ощущение возникало из-за подсознательного страха за собственное здоровье, в глубине души свойственного каждому человеку, не являющемуся медиком. Хотя, вполне вероятно, и оттого, что в больницах Аллу посещала мысль, что в них царит какой-то особый дух, понять который человеку непосвященному в проблемы медицины не дано: похожее ощущение она переживала в церкви. Она напоминала себе, что врачи – такие же люди, как и все остальные, у них те же проблемы и тревоги, но все равно не могла отделаться от странного чувства, что, переступая порог медицинского учреждения, оказывается в чуждом мире, отделенном от остальной жизни непреодолимой стеной, и в этом мире царят свои порядки и отношения, не подчиняющиеся законам общества и природы. Поэтому она и в этот раз решила предоставить действовать «аборигену»: Мономах тут как рыба в воде, поэтому справится с наведением справок гораздо лучше нее!

– Хорошая новость! – объявил он Алле, перекинувшись парой слов с девушкой в белом халате. – Паренька перевели в общую палату.

– Действительно, отличная новость! – кивнула Алла. – Так куда нам теперь?

– В нейрохирургию. По хорошему, его бы надо было класть к нам или в травматологию, но у нас все забито, а заведующий «травмой» Тактаров… короче, это не имеет значения: благо, что нашлось место там, где Кац за ним приглядит!

Войдя в палату, Мономах орлиным взором окинул пять коек, две из которых пустовали, высматривая нужного пациента. Тот оказался на самой дальней, у окна.

Парень представлял собой плачевное зрелище: на обеих ногах и плече – полимерный гипс, на голове – повязка, под глазами – огромные синяки, уже приобретшие желтовато-зеленый цвет, отчего само лицо выглядело болезненным.

Пациент поднял глаза, и Алла едва не подпрыгнула, как будто наступила на гвоздь.

– Пегов? – чуть ли не вскрикнула она. – Леонид Пегов, верно?!

Узнать парня с фотографии из альбома, просмотренного в детском доме, было нелегко, но у Аллы была профессиональная память на внешность: она не могла ошибаться! И испуганное выражение, появившееся на распухшем лице паренька, давало понять, что Алла права и перед ней именно Леня Пегов, близко общавшийся с погибшими Ладогиной и Субботиной!

– Вы что, знакомы? – недоуменно спросил Мономах, переводя взгляд с Аллы на пациента.

– Даже не знаю, что сказать, Владимир Всеволодович, – с трудом преодолев замешательство, медленно ответила она. – Вы, как всегда, полны сюрпризов!

– Но откуда вы знаете… Леонида, да?

– Я понятия не имею, кто она такая! – хрипло проговорил больной.

Он был похож на загнанного зверя, которому некуда бежать, но он все еще надеется на чудо. Его умоляющий взгляд устремился на Мономаха, словно ожидая, что тот выгонит эту незнакомую женщину вон, защитит его, не даст в обиду, ведь больница – его вотчина.

– Мы не знакомы, – ответила Алла сразу обоим. – Вернее, я знаю Леонида заочно: мне рассказывала о нем Евдокия Георгиевна Жирикова…

– Тетя Дуся? – вырвалось у парня, очевидно помимо собственной воли – он тут же прикусил язык и опустил глаза.

Но Алле только это и требовалось: только что Леонид Пегов подтвердил свою личность, а также доказал, что он не просто в здравом уме, но и в твердой памяти, и вся его «амнезия» – не более чем уловка. Только вот какова его цель? Имеет ли он отношение к гибели девушек или является такой же жертвой, как они?

Вероятность, что Леня Пегов оказался на больничной койке в результате нелепой случайности, Алла даже не рассматривала.

– Так значит, Суламифь права: ты не терял память! – обрадовался Мономах. – А мне уже начинало казаться, что я все себе напридумывал!

– Я понятия не имею, кто эта женщина! – воскликнул паренек, беспомощно озираясь.

Двое других больных не проявляли к происходящему интереса – видимо, они находились не в лучшем состоянии, оно и понятно, ведь отделение тяжелое.

– «Эта женщина» – следователь из Следственного комитета, – пояснил Мономах больному. – Не бойся, она может помочь!

– Могу, – подтвердила Алла, прежде чем Пегов успел возразить. – Если ты все мне расскажешь, я, скорее всего, сумею тебя защитить. Ты ведь этого боишься, да? Того, что с тобой произойдет то же, что и с Дарьей? И с Марией?

– С Да… Откуда вы знаете Дашку? С ней что, что-то случилось?!

– А что, собственно, здесь творится? – раздался грозный окрик за их спинами.

Мономах и Алла одновременно обернулись. В дверном проеме, подбоченившись, стоял немолодой мужчина в белом халате, и вся его поза говорила о крайней степени раздражения.

– Это, Алла Гурьевна, лечащий врач нашего паренька, Анатолий Дуров, – спокойно представил его Мономах.

– Я-то лечащий врач, да, а вот кого это вы, Владимир Всеволодович, таскаете в отделение, где лежат, между прочим, тяжелые послеоперационные больные?!

– Насколько я понимаю, ваши больные уже переведены из палаты реанимации, так? – нахмурился Мономах. – Выходит, они вне опасности! Кроме того, если бы вы не начали сразу кричать, а дали себе труд понаблюдать за происходящим, то заметили бы, Анатолий Тимофеевич, что мы не отплясываем лезгинку, а мирно беседуем, никого не беспокоя.

Анатолий Дуров относился к тем врачам, которые тяжело восприняли отстранение от должности бывшего главного врача Муратова.

Насколько знал Мономах, Муратов прочил его в заведующие отделением: его уже дважды обошли при назначениях, и Дуров снова остался в дураках! Он по какой-то причине связывал случившееся с Мономахом и был неправ, но Мономах не собирался ему ничего доказывать: в конце концов, они не были приятелями и по работе сталкивались редко.

– Выйдите! – потребовал Дуров, делая пару шагов вперед, – очевидно, это должно было выглядеть угрожающе, но никто не испугался.

Кроме, пожалуй, Пегова, который практически слился цветом лица с желтовато-белым постельным бельем.

– Доктор, мне очень жаль, но мы никуда не уйдем, – твердо сказала Алла, вытаскивая свои «корочки» и сунув их прямо под нос врача. – Так уж вышло, что ваш пациент – важный свидетель по делу о двух убийствах, и я не советую вам вмешиваться!

– Убийства! – крякнул Дуров, и на его и без того мрачной физиономии появилось странное выражение. – Значит, наш доктор Князев снова вляпался в какую-то грязную историю, а заодно хочет втянуть в нее и нас!

– Любое убийство – грязная история, тут вы правы, – кивнула Алла, чувствуя глубокую неприязнь к этому человеку, которого она совершенно не знала и с которым перебросилась всего парой слов. Она кожей ощущала напряжение между ним и Мономахом, не зная о его причинах, но, по понятным соображениям, была целиком на стороне последнего. – Только вот доктор Князев не имеет к этому отношения, и я абсолютно отказываюсь понимать ваше неуместное высказывание в его адрес!

Мономах с изумлением взглянул на свою неожиданную защитницу.

Видит бог, он не нуждался в паладинах, но наблюдать, как Суркова не раздумывая кинулась к нему на выручку, было приятно.

Дуров не нашелся что ответить и, покрутив головой, словно ища, к чему бы прицепиться, и не найдя подходящей темы, удалился, бормоча что-то себе под нос.

– И много у вас тут подобных доброжелателей? – обратилась Алла к Мономаху.

– Хватает, – усмехнулся он краешком рта. – Но есть и те, кто меня не ненавидит!

– Очень на это надеюсь! Итак, Леонид, вы расскажете, что с вами случилось?

– А вы расскажете, что… что с Дашей? – облизнув пересохшие губы, тихо спросил тот. – В-вы что-то сказали об… об убийствах?

– Мне очень жаль, Леня, – сказала Алла как можно мягче. – Дашу убили, и Машу – тоже. И у меня есть подозрение, что ты знаешь почему!

Мономаху страшно хотелось послушать паренька, но, взглянув на часы, он с огорчением понял, что следующая операция начинается через двадцать минут.

– Идите, Владимир Всеволодович, – заметив его движение, сказала Алла. – Я после все вам расскажу, ведь без вас мы еще долго разыскивали бы Леонида: нигде нельзя спрятать человека так надежно, как в медицинском учреждении… Особенно если он сам не желает быть найденным!

После ухода Мономаха Алла подтащила к койке стул и, усевшись на него, достала блокнот. Она не собиралась записывать – сделала это отчасти по привычке, а отчасти для того, чтобы Пегов проникся важностью происходящего: обычно вид фиксирующего показания следователя внушает больше доверия, нежели вид следователя, праздно слушающего.

– Что вы хотите знать? – спросил Леонид, пытаясь поудобнее устроиться на подушке.

Это ему никак не удавалось – мешали загипсованные конечности и надетый под пижаму жесткий корсет. Алла знала, что корсет и эластичный гипс – удовольствие недешевое, и поздравила про себя Мономаха и Кац: очевидно, что без их живейшего участия в невостребованном родственниками пареньке он не получил бы таких привилегий! Беда в том, что он и в самом деле никому не нужен – мальчишка из детского дома, которого никто не ищет. Кроме, возможно, тех, кто его не добил?

– Давай начнем с того, что произошло с тобой, ладно?

– Ну, я точно не знаю… хотя, конечно, могу догадываться!

– Ты в курсе, где тебя обнаружили?

Пегов покачал головой.

– Около поселка Вартемяги.

– Где-где?

– Недалеко от Всеволожска и в тридцати километрах от Питера. Ты помнишь, как там оказался?

– Да я не… господи, я там и не был-то никогда!

– Леня, что последнее ты помнишь?

– Я переходил дорогу…

– Где именно?

– На проспекте Стачек.

– Что ты там делал?

– Ездил по поручению начальства.

– Я слышала, ты работаешь помощником депутата?

– Да, Сидихина. Павла Николаевича.

– Это он тебя послал на проспект Стачек?

– Не совсем… В общем, мы готовимся к празднованию Дня Победы, понимаете?

Алла кивнула.

– Вот Павел Николаевич и поручил мне и еще нескольким помощникам посетить ветеранов – ну, тех, кто еще жив, – и выяснить, что им хотелось бы получить в качестве подарка. В пределах разумного, конечно, – о квартирах-машинах речи не шло!

– Надо же, какой разумный подход! – невольно подивилась Алла.

– Сидихин – он такой. Ветеранам вручают какие-нибудь пледы, постельное белье или дешевые чайные сервизы – обычную дребедень. А Павел Николаевич решил, что на выделенные деньги, плюс подаренные спонсорами, можно приобрести что-то полезное и необходимое, а не отделываться формальностями.

– Итак, ты переходил дорогу. На зеленый свет?

– Конечно!

– И что случилось?

– Честно говоря, я помню только визг тормозов и звук удара.

– Понятно. Мне нужно точно знать, где тебя сбила машина, но это – потом. Ты совсем-совсем не помнишь, что было после удара?

– Нет… то есть я помню какие-то лица…

– Там были еще люди? Во сколько примерно все произошло?

– Где-то около десяти вечера, думаю.

– Ты навещал ветерана так поздно?

– Она оказалась очень гостеприимной, эта Елена Михайловна, – слегка пожал плечами парень и скривился от боли. – Пригласила меня к столу, накормила борщом, пирогами… Я таких вкусных в жизни не ел!

«Еще бы ты ел, бедный брошенный мальчик! – пронеслось в голове у Аллы. – Твоя мамаша беспробудно пила вместо того, чтобы печь тебе пироги и кормить супом, как все нормальные матери! А потом ты попал в казенное учреждение – ну, хоть не голодал, уже хорошо…»

– Я пришел к ней часов в семь, но она долго меня не отпускала, – продолжал он, отдышавшись. – Показывала альбомы со старыми фотографиями, рассказывала так интересно про войну, про свою семью… Оказывается, у нее трое детей, куча внуков, но они живут в других городах, поэтому редко ее навещают.

«Вот и еще одна примета современности, – подумалось Алле. – Женщина прошла войну, умудрилась дать жизнь детям, вырастить их в голодное послевоенное время, а они разлетелись, едва оперившись, оставили старую мать доживать жизнь в одиночестве. Леня – сирота при живых родителях, а эта Елена Михайловна – при живых детях и внуках. Как печально!»

– Очень странно, что нашли тебя совершенно в другом месте, – задумчиво произнесла она вслух. – Надо будет выяснить, были ли у происшествия свидетели! – Алла сделала пометку в блокноте. – Это все, что тебе вспоминается?

– Да. Потом я помню только больницу. Добрая докторша со странным именем – и не выговоришь… И еще ваш приятель, тоже врач. Он тоже ничего, не злой…

– Владимир Всеволодович – очень хороший человек, – подтвердила Алла. – Он хотел тебе помочь, поэтому и обратился ко мне. Даже несмотря на то, что главврач настаивала на том, чтобы вызвать дознавателя, который занимался твоим делом, и предоставить действовать полиции! Ты понимаешь, как тебе повезло?

– Наверное… – неуверенно ответил паренек.

– А теперь давай поговорим о твоих делах с Дашей Субботиной, хорошо?

– Честно говоря, тут надо не с Даши начинать.

– Тогда, может, с Маши Ладогиной?

– С Машей я дел не имел. Признаться, мы друг друга на дух не переносили. Я так удивился, когда им с Дашкой квартиру на двоих дали! Конечно, она предпочла бы жить с Олей, но у Оли…

– У нее есть родительское жилье, я в курсе. Так кого же ты имел виду?

– Сеньку.

– Арсения Дмитриева?

– Вы и о нем знаете?!

– У меня такое впечатление, что мы – давние знакомые, так много я знаю обо всех вас! Только вот мне неизвестно главное: за что убили двух девчонок и кто это сделал!

– Как погибла Даша?

– Ее задушили. А Машу, если тебе интересно, отравили.

Желто-зеленое от отеков и синяков лицо Леонида побледнело, и Алла испугалась, что слишком жестко вывалила на бедного паренька правду.

Однако он быстро справился с собой и сказал:

– Я и не думал, что вляпаюсь в такую историю! – проговорил он, облизывая губы.

Заметив это, Алла протянула ему пластиковую поилку, стоявшую на подоконнике: сам Пегов вряд ли сумел бы до нее дотянуться.

Сделав несколько глотков, он продолжил:

– Поначалу все выглядело довольно безобидно! Вы уже знаете, что я, помимо того что по-прежнему шоферю для Сидихина, работаю еще и его помощником, поэтому ко мне часто обращаются выпускники нашего детского дома.

– По какому поводу?

– В основном по поводу жилья. Еще иногда возникают проблемы с выплатами пособий, квартплатой и так далее. Я выясняю, нет ли тут вины самих ребят, а потом пытаюсь решить вопрос. Конечно, чаще всего приходится биться в глухую стену: чиновники стараются сделать все возможное, чтобы не дать детдомовцам то, что положено им по закону! Выпускники годами не могут выбить жилье. Проходит время, их перекидывают в общую очередь, а там… В общем, я делаю что могу, но могу я не так уж много.

– Сидихин принимает в этом участие?

– Он помогает нескольким детдомам, в том числе и нашему. Его жена и теща тоже участвуют.

– Как необычно!

Алла привыкла видеть в благотворительности российских чиновников показуху, считая, что небольшой помощью нуждающимся они добиваются положительного пиара, не вкладывая в свои действия души и руководствуясь вовсе не бескорыстными помыслами. Неужели она ошибалась, гребя всех под одну гребенку?

– Так, значит, Даша к тебе обратилась?

– Нет, ко мне пришел Сеня.

– С какой проблемой?

– Его надули с квартирой.

– Надули?

– Ну, во всяком случае, я так предположил. Судите сами, он получил квартиру-студию, причем практически сразу как выпустился. Повезло!

– А тебя не удивила такая скорость, ведь сам же говоришь, с какими трудностями сталкиваются твои товарищи по детдому?

– Удивила, ведь и трех месяцев не прошло! С другой стороны, тут все зависит от масштабов строительства в том или ином районе: в Приморском сейчас много строят, вгрохивают огромные средства – может, в этом дело?

– Значит, Приморский район… Понятно. И что же случилось с Арсением?

– Сеня получил квартиру на двоих с еще одним пареньком постарше. Как я уже сказал, это была студия, поэтому, хотя она полностью подходила по метражу и даже, пожалуй, превышала лимит, однако…

– Понимаю, – кивнула Алла, – двум взрослым ребятам тяжело сосуществовать в таких условиях. Кстати, разве слова «отдельное жилье» не подразумевают как минимум две раздельные комнаты?

– Ну, им сказали, что можно поставить перегородку, но там планировка такая, что это не представлялось возможным, понимаете? Сенька мне показывал, и я согласился, что он прав. Знаете, я за него особенно переживал, ведь он, как это говорят, парень с особенностями.

– У него задержка умственного развития?

– Да нет, не то чтобы… Хотя вопрос о переводе его в специализированный детский дом поднимался не раз.

– И почему же не перевели?

– Из-за плавания.

– Из-за чего?

– Сенька отлично плавал, посещал бассейн с самого раннего возраста, участвовал в соревнованиях среди детских домов и школ-интернатов, брал первые места.

– То есть он был полезен детдому?

– Верно. А еще тетя Дуся… Евдокия Георгиевна то есть, всегда становилась на его сторону. Она говорила, что он простодушный, а вовсе не глупый. Наверное, она права: Сеню нельзя назвать дурачком, но он очень доверчивый. У него часто из-за этого возникали проблемы: кто бы ему что ни сказал, он всему верил. До смешного доходило!

– А второй жилец? Ну, с которым Сене пришлось делить квартиру?

– Я его знаю плохо, но он, по-моему, не самый лучший сосед.

– Чего так?

– Выпивает, дружков водит табунами. А Сенька – он тихий, безобидный, немного боязливый даже, его такие сборища напрягали. А тут вдруг мамаша его объявилась, как гром среди ясного неба!

– Он что же, не полный сирота?

– Оказалось, нет. Папаша его вроде в тюрьме помер, а о матери ничего не было известно. Она каким-то образом разыскала Сеньку…

– Захотела к жилплощади примазаться?

– Плакала, каялась, говорила, что бог ей других детей не дал, только вот Сенька один у нее и остался.

– И он поверил?

– Я же говорил, что он легковерный, помните? Но на первый взгляд казалось, что никаких корыстных целей она не преследует. У нее имелась собственная квартира, вот она и предложила Сеньке продать студию, а на полагающуюся ему часть денег расширить жилплощадь, чтобы поселиться вместе. Она даже риелтора нашла, и риелтор показала им квартиру, которую можно было приобрести, продав жилье матери и долю Арсения. Вариант был отличный, да и матери Сенька обрадовался.

– Получается, соседа тоже удалось уговорить… Леня, ты в курсе, что детдомовец, получивший жилье, в течение пяти лет не может продать его, так как оно не переходит в его собственность, а является муниципальным?

– Правда, что ли? – Пегов выглядел озадаченным. – Нет, я не знал… Но ведь как-то парням удалось оформить приватизацию, раз студию купили, верно?

– То-то и оно… Ладно, что было потом?

– Сеня думал, что сразу получит ключи от новой хаты, но ему сказали, что пока будет осуществляться купля-продажа, он может пожить в съемной квартире.

– А кто оплатил съемное жилье?

– Вроде бы мать Арсения – у нее были деньги от продажи своей квартиры.

– Так что, сделка сорвалась?

– Даже не знаю, что случилось… Короче, Сенька пришел ко мне, потому что квартирная хозяйка выперла его, сказав, что был оплачен всего один месяц проживания. Он оказался на улице со всеми вещами, можете себе представить?

– А где все это время находилась мать Арсения?

– Она прожила с ним в квартире несколько дней, а потом уехала в командировку. С тех пор он ее не видел.

– Он пытался ей звонить?

– Конечно, пытался. Сначала никто не брал трубку, а потом ответил какой-то то ли узбек, то ли таджик, который двух слов по-русски связать не мог! Сенька понятия не имел, как разыскать мамашу, ведь она продала свою квартиру, а о том, где она работает, он не знал.

– И он пришел к тебе?

– Да. Просил найти мать, потому что был уверен, что с ней что-то случилось.

– А ты что подумал?

– Ну, я решил, что, видимо, их обманула риелторша. Может, мамаша попыталась права качать?

– Считаешь, ее убрали? Устранили физически?

– Да, именно так я и подумал. Сначала.

– Значит, все не совсем так?

– Я начал разыскивать эту Полину Дмитриеву.

– Успешно?

– Нет. Поехал по старому адресу, который называл Сенька, но выяснилось, что никакая Полина Дмитриева там никогда не проживала. Квартира принадлежит людям, которые сдают ее внаем. И последним жильцом была вовсе не Дмитриева, а человек с совсем другим именем, и притом мужчина!

– Вот это поворот! – воскликнула Алла. – Получается, мамаша обдурила твоего приятеля? Забрала деньги, полученные от продажи студии, и была такова?

– Похоже на то. Но это еще не все. Сенька-то остался без жилья… Вернее, жилье было, но оказалось, что в документах значится вовсе не тот адрес, по которому его возили, когда показывали новую квартиру. Надо было как-то помогать, и я обратился к Сидихину.

– Он что-то предложил?

– А что он мог? Сказал, что нужно подавать в розыск на мать, а насчет проданной квартиры он никак не мог посодействовать, ведь все было сделано добровольно, по согласию владельцев.

– А второй владелец… ты с ним разговаривал?

– Я пытался его разыскать, но не успел.

– Так в розыск на мамашу подали?

– Нет – Сенька пропал.

– Да ты что?

– Ага, через пару дней после того, как ко мне приходил. Мы с ним съездили в его «новую» хату, за город: она в развалюхе какой-то расположена, ни воды, ни света… Сидихин передал денег на то, чтобы снять комнату, пока не решится Сенькин вопрос, ведь ему было негде жить. Я нашел ему подходящее жилье, помог с переездом, а когда пришел, чтобы сопроводить в полицию, не нашел на месте.

– Кто-нибудь знает, куда он делся?

– Нет. Он с какой-то бригадой шабашил, квартиры ремонтировал, но на работе его тоже не оказалось. Так что в розыск пришлось подавать на Сеню.

– Ты подавал?

Парень кивнул.

– Сидихин помог, ведь я ему не родственник. Если бы Сенька все еще жил в детдоме, подавал бы директор, но формально он уже не имеет к дому отношения, поэтому вроде как и разыскивать его официально некому! Но Павел Николаевич похлопотал, и заявление у меня приняли.

– Ясно. Каков результат?

Пегов вздохнул и покачал головой.

– Прошло больше месяца, – сказал он после паузы. – Наверняка с ним что-то случилось!

– Тут, боюсь, я с тобой согласна, – ответила Алла. – А как же Даша? Судя по всему, ее дело сродни делу Арсения: тоже квартира на двоих, только в этом случае мы точно знаем, где жилички!

– Мы с Дашей не прерывали общения. Правда, в последнее время я чаще разговаривал с Олей…

– Даша рассказывала тебе, что намерена заняться бизнесом?

– Конечно, она только об этом и твердила каждый раз, когда мы встречались или болтали по телефону! И еще она все время жаловалась на соседку, которая без конца таскала к себе мужиков, они квасили, а Дашке из-за этого на кухню было не зайти. Пьяные парни несколько раз пытались и к Дашке приставать, и ей приходилось запираться в комнате и сидеть, пока все не утихнет. Но когда она заикнулась насчет продажи доли в квартире, чтобы, во-первых, избавиться он нежелательного соседства и, во-вторых, вложиться в кейтеринг, я ей даже думать об этом запретил: сказал, что она ни черта не смыслит в недвижимости и ее непременно надуют: останется и без квартиры, и без денег!

– А она что?

– Пообещала, что ничего не станет делать.

– Но поступила иначе?

– Дашка развернула бурную деятельность, стала уговаривать соседку продать долю, но та уперлась: ее все устраивало. А что – мужиков она водила, не спрашивая, как Дашка к этому относится, а заниматься переездом и оформлением документов ей не хотелось! Я, грешным делом, надеялся, что это охолонит Дашку, и она оставит свою дурацкую идею. Упирал на то, что ей негде будет жить, потому что на деньги от продажи доли ничего путного не купишь, а снимать жилье дорого, и Дашка поначалу задумалась и вроде бы согласилась со мной. А потом вдруг объявилась ее сестрица…

– У Даши есть сестра?

– Старшая, да. Мать-то ее померла давно, кто отцы – неизвестно, но братьев и сестер было несколько. Дашка давно пыталась их разыскивать, но безрезультатно: видимо, их разбросало по разным детским домам, а так как фамилии разные, то – сами понимаете… Ну а потом у Дашки появились другие проблемы – учеба, идея собственного бизнеса – и она забросила поиски. А тут сестрица сама нарисовалась!

– И чего она хотела?

– Да в общем-то ничего особенного, просто общаться, в гости друг к другу ходить. Я Дарью предостерегал, говорил, что родичи часто объявляются, прознав о даровом жилье для детдомовцев, примазываются к ним, чтобы поселиться на той же жилплощади. Но Дашка сказала, что сестра не претендует на ее квадратные метры – наоборот, узнав о тяжелой ситуации с соседкой, предложила переехать к ней, а собственную долю продать, даже если Машка откажется – в конце концов, и на долю покупатель найдется, надо только правильного риелтора найти.