Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

– Не сомневаюсь, что так оно и есть, – мягко улыбнулся Евгений. – Ты молодец, Агния Кирилловна! В тебе погиб оперативник, каких еще поискать.

– Не утешай меня, – уныло возразила я. – Какой из меня, к черту, оперативник? Поверила Власовой, поддалась гипнозу Урманчеева, полезла, можно сказать, к волку в пасть без страховки… Нет, настоящий оперативник никогда бы так не опростоволосился.

– Ну, стремление к совершенству всегда достойно поощрения! – улыбнулся шире Евгений. – Кстати, спешу тебя порадовать: Маринка точно выкарабкается.

– А я ведь считала, что вы с ней в некотором роде напарники. Подумать только!

– Ну, в некотором роде так оно и было.

– То есть?

– Ты не единственная, кто меня раскусил. Правда, Маринке понадобилось на это полгода. С тех пор она немного прикрывала мне спину – так, на всякий случай…

Глядя на Антона, я никак не могла поверить, что передо мной сидит тот же самый человек, которого я знала в течение месяца, работая в Светлогорке: парень даже выглядел по-другому, не говоря уж о манере поведения! И чего я точно не могла бы себе представить еще сутки назад, так это того, что мы с ним будем сидеть в одной комнате, мирно беседуя о том, что произошло.

* * *

Господи, какое же это счастье – оказаться в собственной квартире, принять душ в собственной ванной и, с удовольствием нацепив собственный махровый халат, сесть в гостиной в окружении тех, кого любишь.

Из всех домочадцев только Куся не знала о моих приключениях. Говорят, у собак нет чувства времени, и потому они одинаково встречают хозяина, вышедшего на десять минут в магазин и, к примеру, вернувшегося из мест лишения свободы через несколько лет. После того как первый ритуал («полировка» моего лица длинным розовым языком, обтирание боками о мои джинсы со всех сторон, цирковые прыжки с целью «чмокнуть» прямо в губы на лету) закончился, Куся дождалась, пока я разденусь и приму душ, после чего вспрыгнула на диван в гостиной, прижалась ко мне кудрявым боком и принялась «охранять».

Мама и сын жаждали рассказа из первых уст. Теперь, после того как выяснилось, что я вовсе не отдыхала в Скандинавии, а шпионила в Светлогорской больнице, мама выплеснула на меня все свое волнение.

– Я знала, что дело нечисто! – заявила она, едва я приступила к описанию своих приключений. – Во-первых, ты подолгу висела на телефоне, не экономя деньги. Во-вторых, как-то неохотно делилась впечатлениями. Вот, помню, когда ты ездила отдыхать в Турцию, информация сыпалась из тебя как из рога изобилия!

Стоило мне прерваться хоть на минуту, чтобы перевести дыхание, мама начинала меня ругать. Дэн же, напротив, кажется, гордился тем, что я делала, и даже пытался защищать меня перед мамой.

– Ба, – говорил он, – но она же ведь не развлекалась, правильно? Мама пыталась помочь людям, попавшим в беду!

– Твоя мать – не милиционер, не следователь, не разведчик, в конце концов! – возмутилась мама. – У нее нет никакой специальной подготовки, она не давала подписку о том, что понимает риск, с которым связана ее работа! Твоя мать – врач и должна заниматься своими непосредственными делами, а не изображать из себя Джеймса Бонда или Шерлока Холмса! А Лицкявичус… Да, я допускаю, что он умница и даже гений в своей области, но это не дает ему никакого права рисковать жизнью другого человека!

Я попыталась сказать, что Лицкявичус-то как раз требовал, чтобы я прекратила работу медсестры и ушла из Светлогорки, что именно я хотела продолжить и закончить расследование, что я намеренно скрывала от главы ОМР кое-какую информацию, вводя его в заблуждение по поводу опасности, которая начала мне угрожать, – ничего не помогало. Теперь, похоже, Лицкявичус стал для мамы врагом номер один, ведь он посмел отправить ее дочь на опасное задание…

Вечером позвонила Вика.

– Агния, что за дела? – затарахтела девушка в трубку в своей обычной манере скорострельно сыпать словами. – Я прихожу в больницу, как полная дура, с букетом цветов, а вас и след простыл!

Я начала оправдываться, и Вика быстро перестала обижаться.

– Ладно уж, – примирительно сказала она. – Можно к вам в гости-то?

– Разумеется, в любое время! – обрадовалась я. – Мне на работу еще только через три дня, так что приезжай. А как там Власова? Урманчеева не задержали?

– Пока хороших новостей нет, – вздохнула девушка. – Власова молчит и делает вид, что вообще в этом деле крайняя и ничего не знает. Но Карпухин, кажется, нашел того нотариуса, который подписывал «липовые» документы. Возможно, получится выяснить подробности о пропавших пенсионерах, и тогда мы…

Вика еще что-то говорила, а в моей голове, словно выплывающие из тумана навстречу кораблю очертания скал, начали вырисовываться какие-то смутные воспоминания о чем-то очень важном, связанном с делом.

– Слушай! – прервала я Вику. – Когда Власова с Урманчеевым пытались меня… ну, ты понимаешь… так вот, они упоминали какую-то «дачу».

– Дачу?

– Ну да. Только это не просто дача. Они собирались отправить меня туда «как всех остальных». Понимаешь?

На другом конце трубки повисло молчание. Наконец Вика произнесла:

– Вы думаете, что пропавшие люди могут находиться там?

– Если они еще живы – да. Во всяком случае, таково мое предположение.

– А где оно находится, то место?

– Хотела бы я знать! – воскликнула я. – Они не говорили об этом, но я тут подумала, что если бы Карпухин с Лицкявичусом узнал…

– Все, я поняла! Перезвоню!

Девушка повесила трубку, прежде чем я успела произнести хоть слово. Но у меня не было времени думать ни о таинственной «даче», ни о Карпухине или Лицкявичусе, потому что в дверь позвонили. Мама к тому времени отправилась к своей подруге, одновременно являвшейся и нашей ближайшей соседкой, а Дэн усвистал на какую-то арт-тусовку, поэтому я поплелась открывать, хотя и предпочла бы сейчас побыть одна и поразмышлять. Но мне это, как выяснилось, только казалось: на пороге стоял Олег! В одной руке он держал бутылку дорогого шампанского, в другой – букет моих любимых белоснежных лилий.

– Ты просто неуловима, – заметил он, протискиваясь в холл мимо Куси.

Наша собака прямо-таки до безумия любит представителей мужского пола, и в этом она – настоящая женщина! Куся пыталась подпрыгнуть так, чтобы лизнуть Шилова прямо в лицо, но тот ловко уворачивался, балансируя и стараясь не выронить подарки.

– Я же оставила тебе сообщение, – смеясь, напомнила я, чувствуя, как вся тяжесть прошедших недель внезапно свалилась с моих плеч.

Сейчас я хотела только одного – оказаться в плотном кольце рук Олега, почувствовать его теплое дыхание на своих волосах, а на своих губах – вкус его чистой, всегда обалденно вкусно пахнущей кожи.

– Как я соскучилась! – прошептала я, зарываясь в его пиджак. – Ты даже не представляешь!

– Если вы с Кусей дадите мне раздеться и пройти в комнату, – сказал Шилов, – я все-таки попробую представить. Да, и возьми цветы и бутылку, а то твоя медведица, не ровен час, меня опрокинет, и наш романтический вечер вдвоем… прости, Куся, разумеется, втроем… пойдет насмарку.

– Мамы нет дома, – выдохнула я, принимая у Шилова шампанское и букет. – И Дэна тоже!

Он посмотрел на меня, и я почувствовала себя школьницей, впервые приведшей в дом одноклассника в отсутствие родителей.

– Значит… – проговорил он, сбрасывая пиджак и пытаясь повесить его на крючок, но промахиваясь потому, что другой рукой уже полез под мой махровый халат.

Я охнула, едва не выронив бутылку. Забормотала:

– Цветы… в воду…

– К черту воду! – откликнулся Олег. – И цветы – тоже к черту! С ними ничего не случится за пару минут…

– Пару?!

– Ну, за тридцать-сорок… Хорошо, даю тебе час, а потом можешь делать, что хочешь!

Схватив в охапку, Шилов поволок меня в спальню под недоуменным взглядом Куси. Она у меня девушка мирная, но при виде того, как неподобающе обращаются с ее хозяйкой, начала издавать недвусмысленные звуки, имитирующие раскаты грома.

– Сделай что-нибудь! – потребовал Олег, тем не менее не выпуская меня. – А то все настроение пропадет!

– Куся, ле… жать! – только и смогла пробормотать я, вталкиваемая в комнату Шиловым.

Свободной рукой он захлопнул дверь и поинтересовался, кидая меня на покрывало:

– Надеюсь, ты не учила ее нажимать на ручку?

Тяжело дыша от возбуждения и предвкушения того, что должно произойти, я вдруг подумала о том, что сегодня у нас своего рода дебют: никогда раньше мы с Олегом не занимались этим у меня. Мы ни о чем не договаривались специально, просто казалось логичным, что его квартира – для развлечений, так как в моей приходится принимать во внимание наличие еще и мамы с сынулей.

…Спустя полчаса мы лежали в моей постели, тесно прижавшись друг к другу, и молчали. Чрезвычайно комфортно, знаете ли, иметь возможность ничего не говорить, не изобретать темы для светской беседы, когда нет настроения, и в то же время не чувствовать себя не в своей тарелке.

– Ты ведь откажешься пообещать, что больше не станешь рисковать, да? – нарушил тишину голос Олега.

Я ничего не ответила, надеясь и теперь отмолчаться, но он не собирался менять тему.

– Я спрашиваю не из праздного любопытства, – продолжал Шилов, одним резким рывком заставляя меня перекатиться на бок лицом к нему. – У меня есть определенная цель.

– Серьезно? У тебя такой… таинственный голос, – попыталась отшутиться я.

– Ты хочешь продолжать работать на Лицкявичуса, да?

– Честно говоря, сама не знаю, – поняв, что отвертеться не получится, ответила я. – Находясь в Светлогорке, я, как мне кажется, делала все возможное, чтобы выполнить задание – выяснить, что случилось с исчезнувшими пациентами больницы. Вместо этого узнала о множестве других вещей, но не уверена, что смогла хоть как-то помочь тем людям… Возможно, их уже и в живых-то нет.

– Не надо так думать! – сказал Олег, нежно проводя рукой по моей щеке. – Ты же не знаешь точно. Может, Лицкявичусу удастся найти их, используя твою информацию. Но даже если и нет, разве преступники не должны понести наказание за то, что совершили? А без тебя, без твоего расследования в больнице никто бы ничего не узнал!

Я с удивлением посмотрела на Шилова. Мне казалось, что он примется уговаривать меня все бросить. Возможно, Олег понимал, что это бесполезно и только снова испортит наши отношения?

– Я тебя люблю, – тихо сказала я.

Он посмотрел на меня, широко распахнув глаза.

– Да ну?!

– Правда-правда, – закивала я.

– Раньше ты никогда такого не говорила!

– Потому что боялась.

– А я вот не боялся…

– Ты вообще ничего не боишься, Шилов, а я боюсь всего.

– Так уж и всего? – Олег приподнял одну бровь. – Тогда я просто боюсь говорить тебе то, что собирался!

– Что же ты собирался мне сказать, а?

– Нет уж, я лучше помолчу…

– Даже не думай – только не теперь, когда ты разжег мое любопытство!

Шилов тяжело вздохнул и полез в карман брюк, которые небрежно бросил на спинку стула перед тем, как мы занялись любовью. Вытащив оттуда конверт, он протянул его мне.

– Прочитай.

В конверте оказались документы о разводе. Признаюсь честно, я совершенно об этом не думала: Олег был со мной, а не с женой, они даже не перезванивались, несмотря на то что их, казалось бы, должна навсегда связать гибель общего ребенка.

– Олег, я не понимаю…

– Теперь ты веришь, что я действительно свободен? – перебил Шилов.

– Но я тебя не просила!

– Да, за что я и благодарен. Не потому, что у меня имелись сомнения по данному поводу, а потому… В общем, я не мог не показать тебе эти бумаги, прежде чем сделать кое-что другое.

Шилов снова полез в карман брюк. А когда повернулся ко мне лицом, я решила, что он не нашел того, что искал, потому что у него в руках на первый взгляд ничего не было. Однако, когда Олег разжал ладонь, я зажмурилась: на ней лежало кольцо. Но не то кольцо, какое мужчина может подарить женщине на праздник или день рождения, или какое я сама захотела бы себе купить, а простой обруч, судя по цвету, платиновый, с тускло поблескивающими по всей окружности бриллиантами.

– Это… то, что я думаю? – хрипло спросила я, облизывая пересохшие губы.

– Ну, в последнее время я даже перестал притворяться, что могу читать твои мысли, – тихо ответил Шилов, не сводя с меня внимательных серо-зеленых глаз.

Я всем телом ощущала, как он напряжен и взволнован, но ничего не могла с собой поделать. Вернее, с чувством паники, внезапно захлестнувшим меня!

– Давно надо было это сделать, но мы с женой еще формально оставались супругами…

– Погоди! – взмолилась я. – Это вовсе не обязательно, понимаешь?

– Тебе нравится кольцо?

– Кольцо? Разумеется, нравится, тебе не откажешь в хорошем вкусе. Но я… все так неожиданно, Шилов… Разве нам плохо без…

– Ты выйдешь за меня замуж? – без обиняков спросил Олег. – Да или нет? Меня не устраивают встречи урывками, мне нужен дом, Агния, настоящий дом, куда мы будем возвращаться вместе. Дэн уже взрослый, через пару лет и сам может жениться…

– Да не приведи господь! – взвизгнула я.

– Ты никому ничего не должна, – не обращая внимания на мой возглас, продолжал Олег. – Кроме того, мы же никуда не уезжаем, верно? Так что, наденешь кольцо или мне самому?

Я протянула руку, но в голове у меня царил настоящий кавардак. После фиаско с первым супругом я дала себе слово, что больше никогда не выйду замуж. Зачем оно мне, замужество это? У меня есть мама и сын, есть собственный дом, хорошая репутация на работе, есть друзья и полно знакомых. Есть ОМР, в конце концов. Да, я люблю Олега, в чем теперь была абсолютно уверена, но вовсе не обязательно оформлять наши отношения документально. Мы оба чувствуем себя комфортно, предоставляя друг другу определенную степень свободы, и получаем удовольствие от того, что отсутствует реальная необходимость этой свободой пользоваться. Ну почему всегда нужно все непременно усложнить?!

Кольцо скользнуло на мой палец, словно было специально сделано для меня. Красота огранки камней завораживала, но я не могла пошевелиться, словно превратилась в сталактит. Олег внимательно посмотрел на меня.

– Ты не хочешь, я правильно понимаю? – спросил он, и в его голосе я почувствовала плохо скрываемое разочарование. – Можешь объяснить? Мне казалось, у нас все хорошо…

– Да у нас и в самом деле все прекрасно! – быстро сказала я. – Но, Олег, я просто не уверена…

– Не уверена – во мне?

– Нет, не в тебе!

– Тогда что же – в себе? Есть кто-то еще?

– Да нет никого, просто… Я могу подумать немного? Хоть пару дней, а?

Я заметила, что Шилов заметно расслабился.

– Разумеется, – согласился он, поглаживая мой палец с кольцом. – Только пообещай одну вещь, ладно?

– Все, что хочешь! – В тот момент, испытывая чувство вины за то, что не приняла его предложения сразу, кинувшись на шею с криком «Твоя навеки!», я готова была пообещать Шилову все, что угодно.

– Носи кольцо до тех пор, пока не примешь окончательного решения, – сказал он.

– Хорошо, – кивнула я. – Я в любом случае не собиралась тебе его возвращать – слишком уж красивое!

* * *

Разбудил меня телефонный звонок. За окном шел дождь. Я нащупала трубку, одновременно обратив внимание на поблескивающее на безымянном пальце кольцо – значит, это был не сон!

– Да… – хриплым после сна голосом произнесла я в трубку.

– Хотите поехать туда, где держали пропавших пациентов?

Я не сразу поняла, кто говорит, но потом узнала голос Лицкявичуса. Он не потрудился поздороваться – впрочем, как обычно.

– Сейчас?!

– Я могу заехать минут через двадцать. Так как, едете?

– Еду, разумеется, еду! – воскликнула я, выскакивая из постели.

Он повесил трубку, прежде чем я успела задать хотя бы один из переполнявших мою голову вопросов. Зная, что если уж Лицкявичус сказал «двадцать минут», это будут именно двадцать минут, а не девятнадцать или двадцать одна, я мгновенно выхватила из ящика джинсы и, разворошив весь шкаф, вытащила одну из чистых футболок.

С тех пор как глава ОМР разбил свой американский автомобиль, пытаясь уйти от погони на скользкой загородной дороге, я не видела его за рулем[55]55
  Подробнее можно прочитать в романе И. Градовой «Коктейль Наполеона». Издательство «Эксмо».


[Закрыть]. Андрей Эдуардович времени не терял: взглянув на калейдоскоп машин, припаркованных около подъезда, я сразу же вычислила принадлежавший Лицкявичусу. Он себе не изменил: это оказался темно-синий американский «Крузер».

Едва я села на переднее сиденье, Лицкявичус тронулся с места.

– Кстати, добрый день, – сказал он, когда я наконец справилась с ремнями безопасности.

– Утро, между прочим, – поправила я.

– Для кого как, – едко обронил Лицкявичус.

Я не стала вступать в пикировку. С ним спорить – только нервы трепать: глава ОМР умел быть на редкость неприятным, когда хотел, и невероятно милым, когда уставал от «вредного» состояния. Вот и сейчас, кивнув на заднее сиденье, он бросил:

– Там кофе и рогалики для вас, если не успели позавтракать.

Я с благодарностью раскрыла пакет.

– Это обручальное кольцо? – между тем поинтересовался Лицкявичус.

– Э-э… не совсем, – пробормотала я, застыв, не донеся рогалик до рта.

– В самом деле? – усмехнулся он.

– Долго объяснять, – быстро ответила я. – Лучше расскажите, как вы узнали, куда ехать? Власова заговорила?

– Ничего подобного. Баба – кремень. Валит все на Урманчеева, который пока не обнаружен. Правда, Карпухин утверждает, что рано или поздно ее расколет, но пока что-то прогресса не видать. Зато разболтался нотариус, и благодаря ему стали известны кое-какие важные факты, в том числе место, куда свозили пациентов Светлогорки.

– Они живы? – выпалила я.

– Некоторые, – не отрывая взгляда от дороги, ответил Лицкявичус.

– Некоторые?!

– Теперь мы знаем, как все происходило. С самого начала вы узнали о том, что некоторых пациентов неврологии якобы переводили в другой корпус. Этим занималась Власова, а старшая медсестра, Марина, не знала, что перевод – «липовый». Она получала распоряжение в связи с нехваткой мест в отделении переводить пациентов в третий корпус, а дальнейшее ее не интересовало. Вы же сами выяснили, что в Светлогорке два третьих корпуса – «А» и «Б», и в одном из них дополнительное отделение неврологии планировалось. В случае проверки, не обнаружив пациентов в вашей неврологии, все свалили бы на путаницу в бумагах, переполненность больницы, уволили бы парочку «шестерок» и забыли о том, что люди-то домой не вернулись. Такую информацию нигде не отслеживают, ведь после того как больной выписался, он предоставлен сам себе.

– Но зачем вообще нужен был перевод? – недоумевала я. – Почему просто не выписать их?

– Некоторых из пропавших и «выписывали» – по документам. Однако если бы кто-то потребовал информацию и выяснилось бы, что больные являлись пациентами одного и того же отделения, выписались, а до дома так и не добрались, это выглядело бы подозрительно. А так, будучи «переведены» в другое отделение, они как бы переходили из ведения Власовой к другому человеку, и она больше ни за что не отвечала. Вы же заметили, что ни один из исчезнувших больных не умер в больнице? Их смерть подпортила бы показатели и по отделению, и по больнице в целом, возникли бы ненужные вопросы, и Власову бы прижали к стенке. Нотариус не знает всех деталей, но говорит, что, после того как пациентов «переводили» или «выписывали», их отвозили в некое место, называемое «дачей». Он утверждает, что понятия не имеет, что на той «даче» происходило в дальнейшем. Все дело было в переоформлении недвижимости пациентов Светлогорки.

– Да, но вы же проверяли Урманчеева! – воскликнула я. – На его имя не оформлено никаких квартир, верно?

– Что ж, он стал умнее с тех пор, как его поймали на аферах с деньгами и недвижимостью, – пожал плечами Лицкявичус. – Теперь он предпочел только деньги. Деньги невозможно отследить, их легко спрятать хотя бы в таком сейфе, как у погибшей медсестры.

– Деньги? Деньги – за что?

Лицкявичус грустно посмотрел на меня.

– Человеческая подлость не имеет пределов, Агния. Урманчеев не получал квартир, ему платили за то, чтобы он использовал свой талант гипнотизера, заставляя пациентов подписывать дарственные и завещания. Недвижимость оформлялась на родственников больных.

– Ничего не понимаю! Родственники все равно получили бы квартиры в случае смерти их владельцев…

– Ничего подобного, – перебил меня Лицкявичус. – В общем, так: у ближайших родичей пропавших пациентов Светлогорки были со стариками отвратительные отношения. В некоторых случаях у жертв имелись только родственники второй или третьей очереди. Если таких оказывалось несколько, то при отсутствии завещания или дарственной по закону недвижимость делилась бы на несколько равных долей. С другой стороны, если бы выяснилось, что квартира уже завещана или подарена кому-то одному, то все остальные оставались как бы не у дел. А иногда случалось так, что пожилой владелец недвижимости уже завещал или оформил дарственную на друга, организацию или социального работника, ухаживающего за ним. Значит, требовалось получить новое завещание, датированное более поздним сроком. Это и входило в обязанности Урманчеева и нотариуса. Одним словом, люди, которым не светило заполучить вожделенные квадратные метры, фактически «заказывали» Урманчееву и Власовой своих престарелых родных.

Я молча уставилась в окно, за которым мелькали деревья и столбы: мы уже выехали за пределы города. Верить в то, что сказал глава ОМР, не хотелось.

– А что… – начала я, но замолкла, боясь продолжать.

Лицкявичус понял, что я имела в виду.

– Вы хотите знать, что было дальше – после подписания документов, когда пациентов доставляли на «дачу»? Честно говоря, понятия не имею. Мы едем туда, но я не знаю, что мы там обнаружим, поэтому, Агния, приготовьтесь к самому худшему.

Я снова отвернулась к окну. Мысли, родившиеся в моей голове, носили крайне невеселый характер. Я думала о своей соседке, которой, скорее всего, уже нет в живых: с какой стати Власовой и Урманчееву оставлять свидетелей, которые могут их выдать?

– Кстати, еще неизвестно, сколько человек на самом деле замешано в деле, – словно поймав нить моих размышлений, добавил Лицкявичус. – Мы знаем о троих, но они не могли действовать без помощи мелких сошек. «Мусорщиков», например, назовем их так.

– То есть тех, кто избавлялся… от жертв, когда все бумаги были подписаны?

Лицкявичус кивнул.

Как раз в тот момент мы подъехали к указателю и притормозили.

– Кажется, нам сюда, – пробормотал Андрей Эдуардович и свернул влево. Машину затрясло на ухабах. Российские дороги, особенно загородные, и так не отличаются гладкостью, но теперь я в полной мере ощутила, каково это – ехать по настоящему бездорожью: все, что пониже спины, сразу же начало болеть.

Похоже, раньше здесь находилась небольшая деревенька – всего-то домов десять-двенадцать, но теперь от них остались лишь остовы.

Машина, переваливаясь на камнях и кочках, словно беременная самка кашалота на волнах, неуклонно двигалась вперед. Вскоре впереди показалось довольно приличного вида кирпичное здание, возле которого я разглядела несколько автомобилей, один – оборудованный милицейскими мигалками. Резко затормозив у дома, Лицкявичус выскочил из машины. Среди людей, толпившихся у входа, я заметила Карпухина.

– Все именно так, как показал нотариус, – сообщил майор, не здороваясь: очевидно, ситуация была слишком серьезной, чтобы тратить время на пустые формальности.

– Здесь держали пропавших из Светлогорки пациентов? – спросил Лицкявичус.

Карпухин кивнул.

– Есть кто-нибудь живой?

– Слава богу, есть! Их уже отвезли в госпиталь МВД.

– И сколько?

– Чего – сколько? – опуская глаза, переспросил Карпухин.

– Сколько выживших? – выпалила я.

– Двое.

– Всего двое?!

– Агния, мне очень жаль, – вздохнул майор. – И это-то хорошо! Ведь мы, честно говоря, вообще не рассчитывали, что удастся кого-то найти.

Но я уже не слушала. Из длинного списка, переданного мне Лицкявичусом в начале расследования, в живых осталось всего два человека! Это никак не укладывалось в моей голове.

– Значит, все напрасно? Все усилия пропали даром?

– Не смейте так думать! – злым голосом прервал меня Лицкявичус. Подняв голову, я встретилась глазами с пронзительно-синим взглядом главы ОМР. – Два человека спасены, и надо радоваться этому факту, а не сетовать на то, что не удалось помочь всем. Жизнь вообще несправедлива, но два человека живы благодаря вам, как и та женщина, которой вы не дали умереть от рук медсестры. И еще одна, та, что в коме, может еще очнуться. Поэтому нельзя говорить, что все напрасно: жизнь даже одного человека имеет значение!

Я мгновенно почувствовала себя виноватой. На что я, собственно, надеялась? Что дом окажется полон бывших пациентов Светлогорской больницы, и мы с песнями проводим их по домам?

– Простите меня. Просто… – пробормотала я, отводя взгляд. – Не знаю, наверное, я надеялась, что их окажется больше.

– Понимаю, – вздохнул Лицкявичус. – Мы все на то же рассчитывали. Тем не менее теперь можно не сомневаться, что виновные не останутся безнаказанными.

– Это точно, – подтвердил Карпухин. – Мы сцапали здесь троих. В их обязанности входило следить за бывшими пациентами, чтобы не убежали, не оказывая им никакой медицинской помощи. Люди были старыми, больными и нуждались в уходе и медикаментах, которых, разумеется, не получали. После… В общем, потом их хоронили прямо здесь, на территории. Я вызвал солдат из ближайшей военной части, и, уж будьте уверены, они все здесь перекопают! Так что мы обязательно найдем и опознаем всех. А теперь – плохие новости.

– А до сих пор, значит, были хорошие? – не удержалась я.

– Можно и так сказать.

– И что же по-настоящему плохо? – раздраженно поинтересовался Лицкявичус.

– Да то, что обвинение в убийстве, похоже, предъявить не получится.

– Почему?

– Ну, они же, в сущности, не убивали людей. Похищение – да, имело место. И в лучшем случае – оставление в опасной ситуации и неоказание помощи.

– Это несправедливо! – воскликнула я. – То, что делали с людьми, равнозначно убийству: больные оказались в ситуации, в которой просто не могли выжить!

– Я с вами абсолютно согласен, – поднял руки Карпухин, показывая, что не собирается со мной спорить. – Но вот прокурор согласится вряд ли. Двое из задержанных – умственно отсталые, третий – едва говорит по-русски. Не думаю, что нам удастся доказать злой умысел с их стороны.

– А как же Урманчеев и Власова? И нотариус? – спросил Лицкявичус. – Ведь именно они придумали схему и совершали настоящие преступления!

– Урманчеева еще надо поймать, – недовольно поморщился майор. – А Власова… Вы знаете, что она наняла Добрынского, самого крутого адвоката по уголовным делам? Тот еще ни одного дела не проиграл!

– Это пока, – жестко сказал Лицкявичус. – Надо же когда-то начинать? Значит, нам нужны неопровержимые доказательства их с Урманчеевым участия в деле. – Как насчет местных «работничков»? – Он кивнул в сторону милицейского «уазика», куда препроводили задержанных.

– Я же сказал, с них взятки гладки, – пожал плечами Карпухин. – Двое – бывшие пациенты психушки, третий – какой-то гастарбайтер… Кроме того, так как у них нет медицинского образования, они в любом случае не могли оказать старикам реальной помощи, в которой те нуждались в силу своих заболеваний. Однако прошу заметить – и, уверяю вас, адвокат не преминет на это надавить, – ни один из «сторожевых псов» не причинял умышленного вреда больным.

– Откуда вы знаете? – спросила я запальчиво.

– Оттуда, – ответил за майора Лицкявичус. – В противном случае мы не нашли бы никого живого!

Карпухин лишь кивнул, соглашаясь.

– А нотариус? – продолжал Лицкявичус.

– Он имел дело только с бумагами, – вздохнул майор. – Да, мужчина готов сотрудничать, мечтая скостить срок. Не сомневаюсь, что он все расскажет и про Урманчеева, и про Власову, но это – его слово против ее, сами понимаете… А без Урманчеева наше дело вообще разваливается.

– Погодите, но ведь есть же свидетели! – воскликнула я в отчаянии. – Те двое, которых удалось спасти…

– Они нам вряд ли помогут, поскольку не помнят того, как подписывали бумаги. Ведь это происходило под гипнозом. В то же время доказать факт гипноза практически невозможно. Урманчеев ушел от судебного преследования один раз, сможет уйти и сейчас: то, что жертвы якобы находились под гипнозом, для суда не является неоспоримым фактом. Вы же сами сказали, Агния, что Урманчеев забрал записи из своего кабинета?

– Но есть две кассеты, которые в качестве страховки забрала Наташа! – перебил майора Лицкявичус.

Я посмотрела на него: никогда раньше не видела главу ОМР в таком бешенстве. Будучи, как и я, далек от правоохранительной системы, он отказывался верить в то, что зло может остаться безнаказанным.

– Да, – угрюмо подтвердил Карпухин, – кассеты есть. Если их, конечно, примут в качестве доказательств.

– Что это значит? – спросила я.

– А то, что наши суды с большим скрипом принимают к рассмотрению видеоносители в качестве улик, если на них прямо не заснято убийство. А у нас даже не видео, между прочим. И адвокат непременно станет упирать на то, что истолковать данную аудиозапись можно по-разному. Кроме того, потребуются весьма дорогостоящие экспертизы: нужно доказать, что голоса на пленках действительно принадлежат Урманчееву, пропавшим пациентам больницы и нотариусу. Допустим, в отношении нотариуса это удастся сделать, ведь у нас есть образец его голоса. С Урманчеевым все не так просто: он в бегах. Что же касается пациентов…

– На тех кассетах записаны люди, которых уже нет в живых, – едва слышно закончил фразу майора Лицкявичус. – Опознать их голоса невозможно.

– Точно, – вздохнул Карпухин. – Преступники были осторожны и не называли фамилий. Что касается родственников, которые делали «заказы» Урманчееву, то те, несомненно, станут все отрицать, понимая, что настоящих доказательств у нас нет.

Повисло тягостное молчание: ни один из нас не знал, что сказать.

– Надежда все же есть, – нарушил тишину майор. – Я пророю траншею отсюда до Южной Америки, если понадобится, но найду мерзавца психоаналитика! А потом – поглядим, как он будет изворачиваться.

Мы с Лицкявичусом молча шли к машине. Перед тем как сесть в салон, я бросила прощальный взгляд на дом, в который даже не рискнула войти, несмотря на предложение майора: я просто не смогла увидеть место, в котором обреченные на мучительную смерть беспомощные люди провели свои последние дни. Не помню, кто сказал: «Посреди жестокости не может быть успокоения, лишь временное облегчение от безысходности».

Лицкявичус не спешил закрывать дверцу. Он достал сигарету из пачки и закурил: я заметила, что руки у него слегка подрагивают.

– Вы в порядке? – спросила я, хотя и так знала ответ. Как можно быть «в порядке» после того, как услышишь слова ни в чем не уверенного следователя.