Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

Я быстро вызвала Вику по скайпу. На экране ноутбука появилось ее лицо с покрасневшими глазами – судя по всему, девушка и не думала спать, а как обычно, «зависала» в Интернете, несмотря на поздний час. Вика, компьютерный гений ОМР, была личной протеже Лицкявичуса. Вундеркинд, закончила школу в тринадцать лет, после чего, по настоянию родителей, поступила в медицинский университет. Однако душа у нее к медицине не лежала, и после полутора лет в меде Вика, не без помощи главы ОМР, перевелась на биологический факультет Большого университета. Закончив учебу, она оформилась в ОМР на полную ставку. Не скрою, именно я заставила девушку это сделать, потому что она, сомневаясь в скором возвращении Лицкявичуса на законное место, не желала подписывать контракт с Толмачевым. Мне удалось убедить ее в том, что рано или поздно правда непременно восторжествует. Да, следует еще упомянуть о том, что в юности Вика активно практиковала хакерство, и Лицкявичус, к счастью, занялся ею раньше, чем она попала в руки к каким-нибудь нечистоплотным дельцам. Вика как-то раз обмолвилась, что они с ее «сенсеем» чуть не «ломанули» один крупный московский банк, но работа в ОМР подвернулась ей весьма кстати, что не позволило Вике погрязнуть в криминале.

– Ой, Агния, класс! – взвизгнула она. – Вы где?

Вика чуть со стула не свалилась, когда я сказала ей, что нахожусь посреди Аравийского моря, и мне стоило немалых усилий заставить девушку вникнуть в мою проблему. Она немедленно забросала меня вопросами, на половину из которых мне ни в коем случае нельзя было отвечать. Наконец, когда ее восторги немного улеглись, Вика приготовилась выслушать меня.

– Ну, так чем я могу вам помочь, Агния?

– Ты можешь отследить, с какого номера мне прислали СМС?

– Как два пальца... простите, Агния – легко! Что за письмо?

Я продиктовала текст.

– Ого! – присвистнула девушка. – А кто такой Имра...

– Это неважно, Викусь! – перебила я, боясь, что долгая беседа с ней заведет меня слишком далеко и я уже не отбрешусь от ее вопросов. – Сделаешь?

– Дайте мне полчаса, – попросила она.

Эти полчаса я дергалась как на иголках – как будто, просто узнав номер телефона, легко ликвидирую нависшую надо мной угрозу! К счастью, Вике потребовалось даже чуть меньше времени, нежели полчаса.

– Я все выяснила, Агния! – объявила девушка, когда ее милое треугольное личико вновь появилось на мониторе. – Сигнал поступает оттуда же, откуда и сигнал вашего собственного мобильника.

– Значит, отправитель находится на «Панацее»?

Собственно, удивляться тут нечему, хотя знать, что мой неизвестный «друг» бродит где-то среди многочисленных обитателей корабля, просто невыносимо.

– Думаю, – продолжала Вика, – вы могли бы позвонить по этому номеру... Вы не собираетесь привлекать полицию?

– Разумеется, нет! Просто не представляю, что делать... Ладно, Вик, я, пожалуй, пойду...

– Не хотите рассказать мне все? – прервала меня Вика, встревоженно округлив глаза. – Может, вам помощь нужна?

– Да нет, все в порядке, – поторопилась ответить я.

На самом-то деле я вовсе так не думала. Совершенно очевидно, что далеко не все в порядке – кто-то мне угрожает! Это означает только одно: Имран Хусейн действительно занимается чем-то, о чем, скорее всего, владелица «Панацеи» и не подозревает, и крутит он эти делишки не один – ведь кто-то же отправил мне СМС. И это сделал явно не сам шеф службы безопасности, потому что он и понятия не имеет о том, что я его видела на Гоа! Теперь уже совершенно очевидно, что ночная погрузка ящиков – вовсе не часть обычной корабельной рутины. Видимо, груз где-то спрятали. Я наконец все же решилась попробовать перезвонить своему неизвестному «доброжелателю». Но электронный голос сообщил мне по-английски, что такого номера не существует.

* * *

Признаюсь честно, реакция начальника НЦБ меня удивила: он строго-настрого приказал мне следовать указаниям неизвестного «друга» и держаться подальше от Имрана Хусейна, чем бы он там ни занимался.

– Это не ваша задача, Агния Кирилловна, – сказал Еленин. – Воды, в которых курсирует «Панацея», всегда считались неспокойным местом, здесь творятся разные темные дела, о которых вам лучше не знать. Мне казалось, я достаточно четко обозначил рамки вашего задания: выяснить, по возможности, куда и как именно исчезли люди с корабля – в особенности доктор Ван Хассель. Ничего сверх этого от вас не требуется. Более того – как я только еще не устаю вам об этом напоминать! – если вы почувствуете опасность, сразу же сходите на берег, мы заберем вас из любой точки мира в течение двадцати четырех часов. Вам все понятно, Агния Кирилловна?

Мне все было понятно, кроме одного – почему Еленин не говорит всю правду о том, что же мне следует тут искать? Возможно, он считает, что, чем меньше я знаю, тем меньше информации выдам кому-то, если что-то пойдет не так?

Кстати, Еленин изрядно удивился моим сведениям, касавшимся Ван Хасселя.

– Видите ли, Агния Кирилловна, – сказал он после долгой паузы, – не думаю, что это вообще имеет какое-то значение. Частная жизнь доктора Ван Хасселя вряд ли связана с его исчезновением.

– Почему? Что, если все его ищут, а он просто сам решил... испариться?

– Это... вряд ли, Агния Кирилловна, – ответил Еленин, и я снова почувствовала, что он знает гораздо больше, нежели говорит мне. – В любом случае, относительно этого момента мы уже ничего не узнаем. Ваша новая приятельница...

– Люсиль Ламартен.

– Да. Она ведь его практически не знала, верно?

– Да, но она очень наблюдательна...

– Не советую вам больше выпивать с кем бы то ни было! – перебил меня Еленин. – Спиртное действительно развязывает языки, но не забывайте, что оно действует... гм... в обоих направлениях. В общем, прошу вас впредь проявлять большую осторожность.

На этой приказной ноте наш ночной разговор и завершился.

В моем расписании значилась беседа с пациенткой Надирой Усмани из Омана. Она определенно относилась к тому типу арабских женщин, вызывающих уважение со стороны Люсиль Ламартен. Надире было слегка за сорок, она не носила хиджаба и спокойно воспринимала врачей-мужчин, не закатывая истерик и не требуя присутствия в каюте исключительно женского персонала. Насколько я знала, Надира была любимой женой какого-то нефтяного магната. Глядя на эту симпатичную женщину, я никогда бы не подумала, что она родила ему восьмерых детей, хотя, надо признать, выглядела мадам Усмани несколько изможденной. С другой стороны, как же еще должна выглядеть женщина, которой предстоит пересадка сердца? Я пребывала в приятном возбуждении оттого, что за столь короткий срок мне посчастливилось присутствовать на нескольких серьезных трансплантациях – просто невероятная удача, если учесть, что моя «родная» больница подобными операциями не занимается.

Можно сказать, что Надира Усмани была идеальной кандидаткой для трансплантации сердца – вследствие того, что консервативная терапия доказала свою неэффективность в этом случае, а другие хирургические методы коррекции заболеваний сердца ей не были показаны вследствие недостаточности функции миокарда. Даже если все пройдет успешно, женщине предстоит еще долгий период реабилитации, включающий иммуносупрессию, то есть подавление иммунитета с целью воспрепятствования отторжению донорского органа. Надире здорово повезло заполучить сердце, ведь основным ограничением к проведению пересадки во всем мире является именно количество донорских органов, весьма ограниченное. Эта операция выполняется пациентам с прогнозом выживаемости менее одного года. Трудно поверить, что я только что разговаривала с человеком, признанным «смертником» по медицинским показаниям, но все же получившим новый шанс на жизнь! Основным диагнозом у Надиры стояла дилатационная кардиомиопатия. Женщина казалась настроенной очень позитивно, но я понимала, как тяжело ей это дается, ведь даже в том случае, если она благополучно перенесет саму трансплантацию, всегда остается риск отторжения. Беда в том, что зачастую это происходит не сразу, а уже после выписки пациента. Например, при цитомегаловирусной инфекции поздним процессом, характерным для пересаженного сердца, часто становится атеросклероз коронарных артерий. К сожалению, лечения от этого недуга на данный момент не существует, и единственной возможностью дальнейшего выживания является повторная пересадка. Совершенно очевидно, что такой пациент, как ни страшно это признавать, практически обречен, ведь достать подходящее донорское сердце даже единожды – уже огромная удача.

Днем я наконец-то вновь увидела Фэй Хуанга: он стоял за плитой, вынесенной на палубу, и ловко жарил креветок в кляре прямо на глазах у обедавшей публики. Я обожаю морепродукты, поэтому не могла не воспользоваться таким шансом. Китаец окинул меня равнодушным взглядом, словно и не узнал. Мне даже стало немного обидно: значит, наши предыдущие неожиданные столкновения нельзя считать поводом для знакомства? А жаль, потому что таинственный Фэй Хуанг уже начинал мне нравиться!

– Ску-у-чно что-то, – протянула Нур, печально подперев подбородок рукой. – Уже несколько дней нет ни «вертушек», ни катеров... Это потому, что в Египте все это происходит, да?

– Не уверена, что нам вообще удастся высадить министра в Египте, – заметила Сарика задумчиво. – Возможно, придется сделать это в Триполи, а то и на Мальте!

В этот день я впервые увидела доктора Монтанью среди прочих обитателей «Панацеи», в компании с Аленом Маршаном. Это лишь подчеркивало высокий статус Монтаньи и то, каким уважением он пользуется на борту. Интересно, почему же раньше мы не встречались? Что удивило меня больше всего, так это приглашение пересесть за столик начальства. Я, как обычно, обедала в компании Сарики, Нур и Люсиль, и тут к нам подплыл официант и многозначительным тоном предложил мне и француженке переместиться.

– Ого! – насмешливо присвистнула Люсиль, посмотрев на главного врача «Панацеи». – Да нас с вами, похоже, повысили, Агния!

Гадая о причине столь неожиданной благосклонности со стороны наших шефов, я направилась к капитанскому столу. Так называли стол, за которым всегда сидели капитан нашего судна, Юсуф Шивдасани, главврач, Ален Маршан, и его зам, Абу-Саед Сафари. Время от времени им составлял компанию Имран Хусейн, но обычно они не приглашали рядовых врачей или прочих сотрудников присоединиться к их трапезе. Почему-то я ощущала некое неприятное покалывание в области живота плюс легкое онемение конечностей, не представляя, чего именно мне следует от них ожидать. Нет, я обычно не трепещу в присутствии начальства, просто всегда стараюсь держаться от него подальше, по принципу: «...минуй нас пуще всех печалей...» До сих пор моя тактика вполне себя оправдывала, но отказ сесть за стол руководства «Панацеи» выглядел бы крайне демонстративным, и, несомненно, его восприняли бы очень негативно. С другой стороны, чем и как я, новый человек на борту, ничем особо не выделявшийся, вызвала к своей особе подобный интерес?

– Доктор Смольская, доктор Ламартен, добрый вам вечер! – поздоровался Маршан, широко улыбаясь. Несмотря на свою абсолютно незапоминающуюся внешность, он всегда выглядел вылощенным и ухоженным до кончиков ногтей, поэтому, вероятно, полагал, что обладает в глазах каждой женщины неким неотразимым шармом. Я не рискнула разочаровать его по этому поводу и кокетливо улыбнулась в ответ.

– Присаживайтесь, – пригласил меня главный, и я кое-как втиснулась за их стол, сев между мрачным Сафари и трансплантологом, который ободряюще мне улыбнулся. Люсиль присела рядом с капитаном.

– Доктор Монтанья от вас в полном восторге! – продолжал Маршан.

– В самом деле? – подняла я бровь. – Что ж, я польщена...

– И это того стоит, черт подери! – рассмеялся Маршан, стукнув по столу кулаком. – Монтанья крайне редко кого-либо хвалит, так что вы должны гордиться собой...

– Ладно вам, Ален, – остановил его трансплантолог, – вы смущаете даму!

Судя по неформальному обращению Монтаньи к главному врачу я поняла, что, очевидно, Маршан высоко ценит этого специалиста, если позволяет ему не только делить общий стол с ним, но и фамильярничать – не в пример всем остальным. Ален Маршан пользовался на «Панацее» непререкаемым авторитетом, и я знала, что его все боятся, стараются лишний раз не попадаться ему на глаза. Несмотря на свою внешнюю доброжелательность, главный врач корабля был господином весьма жестким, и вряд ли здесь нашелся бы хоть один человек, решившийся всерьез противостоять ему.

– Эту даму не так-то легко смутить! – усмехнулся Сафари, многозначительно поглядев на меня. Интересно, может, он уже жалеет, что однажды позволил своим эмоциям возобладать над рассудочностью, так что я увидела его истинную человеческую сущность под маской внешней респектабельности?

– Да вы знакомы ближе, чем я думал! – с легким изумлением воскликнул Маршан. – Воистину, мадам Смольская, вы полны сюрпризов!

Ах, как же я люблю, когда эти слова произносит другой человек – мой муж, Олег Шилов: это уже стало его «фирменной» присказкой. В устах главврача «Панацеи» они прозвучали совершенно иначе – вроде бы даже с неким упреком. Маршан походил на человека, любящего простых женщин, которых вообще не требуется разгадывать. Чем-то он напомнил мне главного врача нашей больницы – тот тоже обожает волочиться за дамами, но при этом не испытывает к ним ни малейшего уважения, даже напротив, любит, по возможности, унизить женщину, продемонстрировать ей свою власть... Эх, до какой же степени я права, держась подальше от начальников, – и вот, надо же, угораздило!

– Сеньора Смольская – отличный специалист, – сказал доктор Монтанья, не обратив внимания на то, что Маршан явно хотел бы узнать побольше о моем «близком» знакомстве с его заместителем. – Мы прекрасно сработались.

– Да вы просто очаровали этого человека! – развел руками Маршан. – Надеюсь, Алехандро, вы не собираетесь узурпировать нашего анестезиолога? Напоминаю, что у нас их не так много, и мадам Смольская на борту – нарасхват!

С другими анестезиологами я была знакома лишь шапочно, ведь мы всегда работали в разных бригадах. Да и вряд ли мне удалось бы сблизиться с ними – все они были уже немолодыми мужчинами, арабами или индийцами, и никак не походили на людей, общение с которыми выглядит достаточно интересным событием.

– Знаете, сеньора Смольская, – сказал Монтанья, – вы ведь едва ли не первая русская на этом корабле, так, Ален? – он устремил вопросительный взгляд на Главного.

– Среди врачей – первая и единственная, – кивнул тот. – А ведь правда... Я как-то раньше об этом не задумывался, надо же!

– Да тут все ясно, – возразил Сафари. – Россия всегда была закрытой страной...

– Как и Саудовская Аравия, между прочим, в отличие от, скажем, прекрасной Франции! – парировал Монтанья, насмешливо сверкая черными глазами и кивая пластическому хирургу. Это был камень в огород заместителя Маршана, уроженца Саудовской Аравии.

– Простите, доктор, – елейным тоном ответил он, принимая вызов, – но ваш Уго Чавес тоже не слишком-то жаждет открывать ворота Венесуэлы всему миру – в этом отношении он вряд ли чем-то отличается от Фиделя!

Мне вдруг показалось, что мы с Люсиль за этим столом абсолютно лишние – мужчины умело игнорировали наше присутствие в качестве «говорящих» единиц, хотя весь их разговор вроде бы вертелся именно вокруг наших персон!

– Моя родина – страна весьма своеобразная, это правда... – принялся защищаться Монтанья, но Маршан неожиданно решил прервать эту политическую баталию, очевидно, опасаясь, что она в итоге приведет к серьезной ссоре между мужчинами.

– У нас есть русские матросы и механики! – сказал он, словно бы зачеркивая несколько последних минут беседы и возвращая спорщиков туда, откуда все и началось, – к моей персоне и к России.

– Не русские, а белорусы и украинцы, – решила я вмешаться, напомнив им о том, что и я тоже имею право голоса.

Все трое посмотрели на меня с таким удивлением, словно бы вообще только что заметили, что я сижу рядом с ними. А затем, после неловкой паузы, Монтанья расхохотался и сказал, обращаясь к главному:

– Ну, Маршан, не быть вам дипломатом – едва не устроили нам третью мировую! Простите, сеньора Смо... не возражаете, если я стану называть вас просто по имени – Агния? Так вот, боюсь, мы немного увлеклись и забыли, что за столом сидят очаровательные женщины, которых мы сами же и пригласили поучаствовать в нашей трапезе, господа! Я вот, например, никогда не бывал в России, Агния, а говорят, ваша страна очень заметно изменилась за последние двадцать лет. Это правда?

– Думаю, правда, – ответила я. – По крайней мере, все большее число людей на Западе уже знают, что медведи не ходят по улицам наших городов, а чаще всего сидят в клетках в зоопарках, и что шапка-ушанка характерна скорее для наших военных, нежели для манекенщиц.

– И чувство юмора у русских женщин явно лучше, чем у русских политиков! – рассмеялся Маршан. – Без обид, Агния, но ваши президенты...

– Прекратите, Ален, вы опять лезете в политику! – прервал его Монтанья. – Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь еще?

– Например? – довольно резко спросил Сафари. – В свете того, что происходит в мире, полагаю, политика – единственная тема, достойная обсуждения. Как вы думаете, мадам, – обратился он ко мне, – ваше правительство поддержит революцию в Египте и Тунисе или встанет на сторону НАТО?

Не скрою, вопрос этот застал меня врасплох, и я изо всех сил напрягла извилины, чтобы не попасть впросак, – ну кто бы себе представил, что мне придется отстаивать репутацию России на международном уровне?! Однако мужчины напряженно ожидали моего ответа, и я наконец выдавила:

– Не скажу, что я сильна в политике, господа, но мне думается, что все происходящее – сугубо внутреннее дело Египта, и постороннее вмешательство может лишь причинить дополнительный вред. Арабский и европейский менталитеты настолько различаются между собой, что не стоит даже пытаться привести их к общему знаменателю... Вот как я считаю.

Даже не представляю, как же мне удалось вербально выразить свои сокровенные мысли. Несмотря на то, что на «Панацее» мои разговорные языковые навыки затемно улучшились по сравнению с самым началом моего вояжа. Но я все еще испытывала определенные трудности, когда мне приходилось беседовать не на обычные бытовые темы. Однако все поняли мои слова верно.

– Помните, Ален, Монтанья сказал, что вам не грозит участь дипломата? – спросил Сафари, обращаясь к Маршану. – Так вот, Агния, по-моему, вполне могла бы сменить профессию и попробовать свои силы на этом поприще!

Мне показалось, что на его обычно мрачном лице промелькнуло некое подобие улыбки. Это порадовало меня, ведь наша недавняя встреча заставила меня задуматься о том, что заместитель Маршана испытывает ко мне явную антипатию.

– Ни в коем случае! – замахал руками Монтанья. – Это стало бы огромной потерей для нас, а Агния хороша именно в том деле, которым она занимается: умная женщина, как говорится, всегда к месту!

Похоже, его реплика заставила всех наконец-то расслабиться, и с этого момента общий разговор потек по более доброжелательному руслу. Внимание аудитории переключилось на Люсиль. Узнав, что она долгое время жила в Латинской Америке, Монтанья обрадовался и перешел на испанский язык. Француженка бегло отвечала ему, но Маршан, позволив им поболтать минуты три, вмешался, заметив, что невежливо говорить на языке, непонятном для остальных участников беседы. Я склонна была с ним согласиться, но вдруг в поведении Люсиль что-то неуловимо изменилось. Она о чем-то задумалась и пропустила мимо ушей несколько вопросов главного. Мне пришлось незаметно толкнуть ее локтем в бок, чтобы вернуть к действительности. Столь внезапная перемена в ее настроении меня удивила, но мне не удалось обсудить это с ней после обеда, так как графики наших операций совпали, и нам обеим пришлось вернуться к работе.

* * *

– Значит, он из Венесуэлы? – уточнил Еленин. – Он сам так сказал?

– Думаете, я просто догадалась?

– Ладно, Агния, я не подвергаю сомнению вашу информацию, просто проясняю детали... Что за человек этот Монтанья?

– Человек? – пожала я плечами. – Довольно-таки интересный, хороший профессионал – одно удовольствие смотреть, как он работает. Завтра мы вновь трудимся в одной бригаде, предстоит пересадка сердца. Сегодня мы с Люсиль Ламартен ужинали в компании Алена Маршана, Сафари и...

– Что еще он о себе рассказывал?

– Кто?

– Монтанья.

Странно, что Еленин так заинтересовался трансплантологом, ведь я упомянула его имя просто так, как одно из списка людей, с кем мне удалось пообщаться.

– Да ничего особенного, – ответила я. – Он же не свою биографию нам излагал! Ну, он не женат – во всяком случае сейчас, свободен в выборе места службы. Насколько я сумела понять, Монтанье довелось поработать в разных местах, он хорошо знает всю Юго-Восточную Азию, Европу и США...

– Он бывал в России?

– Никогда. Поэтому с интересом расспрашивал меня, сказал, что хотел бы побывать на Красной площади... Он просто продемонстрировал обычную вежливость – ведь в таких случаях все говорят одно и то же, вы и сами знаете! Кстати, капитан принял решение высадить египетского министра в Шарм-эль-Шейхе, так что, похоже, мы все же идем к Суэцкому каналу.

Новость эта Еленина явно не порадовала.

– Это, конечно, самый логичный курс, – пробормотал он после короткой паузы, – но я, честно говоря, надеялся, что за ним пришлют «вертушку», или, в конце концов, что вы обогнете африканский континент и уже потом высадите его... Знаете, Агния Кирилловна, сейчас на континенте неспокойно!

– Да я в курсе, Илья Константинович, на борту все только об этом и трындят, в Египте ведь революция!

– И не только в Египте – боюсь, волна двинулась дальше: Йемен, Ливия, а там рядом Иордания и Сирия, где тоже начинаются беспорядки. А ведь вы еще мимо Сомали поплывете, а там пираты...

– Не волнуйтесь, – сказала я, – мы же никогда не подходим близко к берегу, помните? Министра доставит на берег катер. Кроме того, в Шарме, говорят, пока все спокойно, даже наши туристы отказались эвакуироваться – не верят, что волнения докатятся до курортной зоны!

– Ну, Агния Кирилловна, не зря же в России бытует пословица: пока гром не грянет, мужик не перекрестится! А наши туристы – вовсе не пример для подражания, они, как тараканы, вездесущи... Тем не менее я хочу попросить вас об одолжении: не вздумайте соваться в Египте даже в порт, не говоря уже о прогулках по берегу. Я ясно выразил свою мысль?..

На следующее утро во время завтрака я столкнулась с Сашей Анохиным. Младший кок из Минска узнал меня и поприветствовал широкой улыбкой, наполнив мою тарелку ароматным омлетом с травами, помидорами и сыром – именно это блюдо предпочитала есть по утрам европейская часть персонала «Панацеи». Арабы обычно брали кашу из овсяных хлопьев, политую молоком и медом – немного жирновато и приторно, но вкусно. Кроме того, арабское «население» корабля любило филяфили и фуль. Я увлекаюсь кулинарией, вот и спросила у Нур, что же это такое. Фуль готовят из бобов. Их отваривают, добавляют кислый соус, зелень и специи, иногда кладут и рубленые овощи. Это блюдо весьма плотное, но очень полезное для пищеварения – говорю как врач. Филяфили также готовится из бобовых культур. Их перетирают, лепят из массы котлеты, подают с соусом техин из кунжута, орехов со специями и оливковым маслом. В соус макают хлеб – эйш, а запивают это блюдо чаем с молоком или каркадэ из листьев суданской розы. Несмотря на мой интерес к разнообразным кулинарным изыскам, я, однажды попробовав «арабский» завтрак, все же решила не испытывать судьбу и остановиться на «европейском» – так подсказал мне мой желудок.

– Идем к Суэцу, да? – подмигнул мне Саша.

– Ага, – подтвердила я то, о чем и так уже знали все на борту. – Слушай, Саш, а почему все так перевозбудились по этому поводу?

– Кто это – все? – удивился младший кок.

– Ну, Маршан, например...

– Знаете, тут такое дело... – Саша слегка замялся, но все же продолжил: – В общем, среди капитанов Суэц называется «Каналом Мальборо». В Порт-Саиде обычно возникает столько проблем, что только одна мысль всех и свербит – проскочить канал и забыть о нем, как о страшном сне. Даже в странах экваториальной Африки нет таких вымогателей! Когда я ходил на российском судне, мы однажды поставили печальный рекорд – пятьдесят блоков сигарет «Мальборо» пришлось выложить за здорово живешь!

– Значит, взяточничество там процветает вовсю?

– Не то слово, и не всегда «Мальборо» удается отделаться, иногда и другой «бакшиш» приходится выкладывать, в долларовом эквиваленте! Но вы не волнуйтесь, Агния: «Панацея» в полной безопасности!

– Почему?

– Корабль-то арабский, просекаете? У них в этих местах все схвачено, так что мы пройдем Суэц без сучка без задоринки!

И отчего это Еленин так волновался? Тем не менее слова кока не слишком-то меня успокоили. Кроме всего прочего, начальник НЦБ предупредил меня не делать кое-чего, что я давно спланировала, а именно – сойти в Шарме на берег и попытаться выяснить, что там за любовница была у Ван Хасселя в отеле «Хайят» – возможно, она знает, куда подевалось наше медицинское «светило»? Я не люблю бездействия, а пока что у меня сложилось такое впечатление, что Еленин не получил от меня никаких ценных сведений, ради которых, собственно, и «подсадил» меня на корабль! Конечно, я предоставила ему информацию обо всех, кого успела узнать, пересказала ему кое-какие слухи и местные «легенды»... Опять же, он приказал мне не пытаться прояснить все о связях между шефом службы безопасности и таинственным ночным грузом. Так чем же я здесь занимаюсь?! Работать анестезиологом я вполне могла бы и в родимой больнице, возвращаться домой и видеть Шилова каждый день, ложиться с ним в одну постель... Черт, а ведь Люсиль права – мне так этого не хватает!

* * *

В полдень оперировали Надиру. Мне очень хотелось, чтобы у нее все прошло удачно – эта женщина вызывала у меня симпатию. Монтанья, вопреки своему обыкновению, не шутил и не балагурил. Когда в операционную внесли сердце в спецконтейнере, у меня, признаюсь, мурашки забегали по спине. Как врачу, мне известно, что сердце – всего лишь мышца, мощный мотор, перегоняющий кровь по организму и обеспечивающий его механическое функционирование. Тем не менее я никак не могла отделаться от мысли, что оно представляет собою нечто гораздо большее. Если верить поэтам и писателям, именно в сердце, а не в мозге, «живут» любовь, ненависть, доброта, именно оно болит, когда происходит что-то плохое, и буквально выпрыгивает из груди, если человек счастлив. Как-то раз я видела передачу, где приводились факты в защиту того, что сердце является носителем человеческого «я». Показывали интервью с людьми, которым пересадили чужое сердце, и они, придя в себя после операции, обнаружили в недрах собственной памяти некие странные воспоминания, явно им не принадлежавшие. Неужели это правда и у сердца есть собственная память? Я знаю, что ученые-медики активно опровергают эту теорию как антинаучную... но вдруг и Надира, вместе с новым сердцем, как бы обретет часть личности кого-то, ей неизвестного, погибшего, чтобы дать ей вторую жизнь? И если это правда, очень важно – был ли он хорошим или плохим человеком?

Операция длилась семь часов с копейками, а это очень долго – даже не припомню, присутствовала ли я когда-нибудь при более длительной хирургии за всю свою жизнь! Таким образом, обед мы пропустили, но этот этап приема пищи не считался на «Панацее» обязательным, арабы вообще обычно едят лишь дважды в день – утром и вечером. Я всегда поражалась огромному количеству пищи, которое способен проглотить среднестатистический араб, при этом оставаясь достаточно стройным. Начать с того, что в арабском ужине просто дикое количество блюд. Начинают они, как правило, с овощных салатов, бастурмы и гебны – блюда, похожего на жареные пельмени с сыром. В качестве основного блюда они обычно едят мясо. Затем приходит черед чечевичного супа, эстакузы из лобстера, и так далее, и так далее – до полного изнеможения, пока у вас глаза не полезут из орбит. И словно бы для того, чтобы обнародовать скромные возможности европейских желудков, за всем этим еще и следует десерт – паспуса или пахлава: приторная выпечка, посыпанная орехами и пропитанная медом. Когда мне доводилось ужинать в обществе арабов, до десерта дело даже и не доходило: я «ломалась» где-то на третьем блюде, после чего могла только пить чай или кофе. Однако сегодня вечером я ощутила поистине зверский голод.

Нур уже заняла для меня место, но ни Сарики, ни Люсиль я рядом не заметила – возможно, им пришлось работать вечером.

– Ну где вы ходите, абла, операция закончилась уже сорок минут назад!

«Загрузив» тарелку до краев, я уселась за столик и поинтересовалась у своей молодой подруги:

– Как там дела в Египте?

– Паршиво! – ответила она кисло. – Слышала, как Хусейн обсуждал с помощником капитана, безопасно ли высаживаться в Шарме, и тот сказал, что теперь уже ни в чем не уверен. Похоже, революция продвигается в курортную зону!

– Слушай, Нур... – начала я, перестав жевать. – Мне нужно в Шарм!

– Что?! Вы с ума сошли, абла!

– У меня там дело.

– Агния, вы не можете сойти на берег одна – это неприемлемо!

– Что значит «неприемлемо»? – не поняла я.

– В арабской стране женщина не может появляться без сопровождения мужчины или нескольких женщин, иначе ее автоматически принимают... принимают...

– За шлюху?

Нур покрылась красными пятнами от стыда и кивнула.

– Но там же полно туристок, верно?

– Вы не понимаете – к ним так и относятся... ко всем европейским женщинам!

– Но ведь Египет живет за счет туризма!

– Правильно, однако это ничуть не мешает мужчинам презирать вас... в смысле, европейских женщин.

И все же я вовсе не собиралась отказываться от своего намерения – ведь нужно как-то оправдать мое пребывание на «Панацее»!

– Тогда я иду с вами! – в отчаянии воскликнула Нур.

– Об этом не может быть и речи! – перебила я девушку. – Ты – арабская женщина, и тебе не все равно, что о тебе подумают. А вот мне, честно говоря, плевать, что скажет кучка бородатых мужиков в шароварах о моем поведении.

Ночью мне вновь не спалось – не знаю, был ли виною тому разговор с Нур, моя усталость, мысли о предстоящих поисках таинственной любовницы доктора Ван Хасселя, тоска по дому или банальная духота? Как бы то ни было, потеряв надежду заснуть, я встала и принялась расхаживать по каюте. Что же не дает мне покоя? Размышляя над этим вопросом, я постепенно пришла к выводу, что все дело в операции Надиры Усмани. Что-то с этим обстояло не так, но никак не желавшая оформляться мысль все время ускользала от меня, и я не могла понять, в чем же дело. Без сомнения, не в трансплантологе – Монтанья, как всегда, оказался выше всяких похвал. Тогда что же?.. И тут меня внезапно осенило – ну прямо как Менделеева с его пресловутой таблицей! Вот уже несколько дней «Панацея» не принимала «вертушек», и ни одно другое судно не подходило к ней на достаточно близкое расстояние – Нур недавно обронила, что на судне стало очень скучно! Тогда, простите, откуда же взялось сердце для пересадки?! Органы имеют строго ограниченный срок хранения... Не будучи в силах сдержать свой порыв и понимая, что мне необходим немедленный ответ на этот вопрос, я вызвала по скайпу Никиту. Конечно, в Питере сейчас ночь, но вдруг мне повезет и он тоже не спит?