Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

– Вам это не казалось странным?

– Да нет, не очень. Оля была достаточно скрытной – долгое одиночество научило ее не доверять людям. Ко мне она хорошо относилась, но кое-какие вещи предпочитала все же держать только при себе. Я однажды случайно услышала, когда Оля ту женщину провожала в прихожей, как она рекомендовала ей «не затягивать» с чем-то там.

– И больше вы ничего не знаете?

– Ничего. Хотя...

– Да?

– Видела я у Оли какие-то листовки. У нее их полно было – она все надеялась на чудодейственное исцеление, покупала все, что обещало помочь с ее проблемой. Оля чуть ли не оптом скупала пищевые добавки с чагой, ревенем и прочие, обещающие невероятный успех при лечении раковых заболеваний. Ну, жулья сейчас развелось – мама не горюй, так что, этого добра повсюду в избытке! Но те листовки привлекли мое внимание потому, что в них ни о каких лекарствах речи не шло.

– А что же в нем рекламировалось?

– Да в том-то и дело, что на рекламу это не было похоже – просто название, большими такими буквами, а внутри – стихи вроде бы.

– Стихи? И что же за название?

– «Святой источник» – легко запомнить. И стихи все про то же – про воду какую-то целебную, про то, что в каждом человеке есть силы, способные с Божьей помощью победить любую болезнь. Я тогда решила, что Оля от безысходности в религию ударилась. Правду сказать, религиозным рвением она никогда не отличалась, даже крестика нательного не носила. – Рука Анны бессознательно потянулась к простенькому серебряному распятию, свисавшему с почерневшей от времени цепочки из того же металла. – В церковь не ходила, книг святых в доме не держала...

– Значит, кроме той листовки о «святом» источнике, вы ничего подозрительного у Ольги в квартире не находили?

– Нет. А потом Полинка меня воровкой выставила, и пришлось ноги уносить, потому что она грозилась в милицию на меня заявить! Только вот я думаю, что, не уйди я тогда, может, Оля жила бы сейчас.

– Почему?

– Одинокая она была. Не к кому за помощью обратиться, некому пожаловаться. Так-то хоть я про все ее беды слушала, пожалеть могла, посоветовать...

Горестное выражение лица Анны говорило о том, что она и в самом деле испытывала к покойной настоящую привязанность. Возможно, она права, и ее уход в сочетании с неизлечимой болезнью и тем, что сестра рассматривала Ольгу лишь как возможный источник дохода, заставил несчастную женщину прекратить борьбу за жизнь и сдаться? Но кое-что в рассказе Анны не вписывалось в общую картину обреченности Жихаревой, и Агния решила на досуге об этом поразмыслить. Больше всего ее заинтересовал тот факт, что и Ольга, и Маргарита Вакуленко, оказывается, обе поначалу являлись пациентками ныне покойного Павла Дмитриева. Она уже знала, что Дмитриев пользовался любой возможностью «сбросить» неугодных, то бишь слишком тяжелых, больных кому-то другому, а Кай, любящий вызов, не брезговал принимать тех, от кого отказались другие. Однако то, что обе женщины умерли почти одновременно, расследование Комиссии по этике и убийство Дмитриева вряд ли могло считаться совпадением. Чем дальше, тем больше Агния понимала, что не зря ввязалась в это дело.

* * *

Лиля дала Каю слово не вмешиваться и, возможно, сдержала бы обещание, если бы не выяснила, что его арестовали и поместили в следственный изолятор. Лиля была ошарашена этим известием. Как они и договаривались, она добыла использованные одноразовые шприцы и ампулы из мусорных ведер в нескольких палатах, чтобы передать их для анализа Каю, и что теперь? Никодим ходил мрачнее тучи. Интересно, закончена ли проверка в связи с ограблением склада? Если да, то выявила ли она что-нибудь? Лиля не знала, с кем посоветоваться, а потому решила действовать самостоятельно. Она непременно наведается в «Святой источник» снова – в конце концов, ее ведь там ждут! Девушке казалось, что она нащупала какую-то тоненькую, почти незримую ниточку, которая может при прочих благоприятных обстоятельствах пролить свет на то, что происходит с Каем. Да, он отмел все ее доводы и посмеялся над Усладой и ее «паствой», но что, если все не так безобидно, как он полагает? Они частенько имеют дело со смертельно больными людьми, у которых осталась одна-единственная надежда – на чудо. Этим-то «чудом», видимо, и торгует Услада.

Людмила ясно дала Лиле понять, что в следующий раз ей придется активно участвовать в «коллективном молении». Ей выдали буклет, толщиной страниц в двадцать – двадцать пять, каждая из которых содержала напечатанный крупными буквами текст. Девушка не вчитывалась в содержание слишком серьезно, но поняла, что это, видимо, и есть «молитвы», изложенные в стихотворной форме. Некоторые из них показались ей знакомыми – то ли перекликались с известными песнями и стихами именитых авторов, то ли и в самом деле были взяты из Библии или каких-то православных изданий. Буквы в старославянском стиле поражали своей огромностью, да и само качество печати было высоким – далеко не все энциклопедии, призванные храниться на полке и использоваться долгие годы, могут таким похвастаться! Кроме буклета, Лиля стала счастливой обладательницей вышитого рушника (она подозревала, что «вышит» он был на какой-нибудь подпольной фабрике китайцами-эмигрантами), а также нескольких маленьких мешочков, набитых какими-то пахучими травами. Эх, жаль, что Кая арестовали, а то можно бы было передать ему содержимое этих мешочков для анализа! В целом от первого посещения «Святого источника» у Лили остались весьма странные впечатления. Организация представляла собой нечто среднее между колонией старообрядцев и православным храмом в сочетании со всеми возможными техническими средствами, включая большие экраны, транслирующие в режиме реального времени все, что происходило в зале, а также компьютерами, которыми, как выяснилось на обратном пути по коридору, были оборудованы почти все помещения. Лиле объяснили, что она обязательно должна принести предмет из золота или серебра – это вклад каждого «прихожанина» и никто не может его избежать.

– Неужели у тебя нет хотя бы серебряных ложек? – удивленно спросила Людмила, когда Лиля выразила сомнение по поводу возможности достать «взнос». – Или золотой цепочки? Ну даже если нету, можно же купить, так? И стоят они не слишком дорого по теперешним временам!

Лиля не стала пытаться доказывать, что ее зарплаты ординатора вместе с бабушкиной пенсией едва хватает на питание и квартплату, не говоря уж о покупке украшений – она боялась, что Людмила, а вместе с ней и Надежда Услада потеряют к ней интерес. Правда, она робко поинтересовалась, нельзя ли сделать взнос деньгами, но Людмила только презрительно сморщила нос.

– Ты не понимаешь! – воскликнула она, и глаза ее в этот миг горели, словно у религиозных фанатиков времен Святой инквизиции. – Золото и серебро – вовсе не плата за участие в молениях, это – средство, при помощи которого Надежде удается заговаривать воду, делать ее «святой», понимаешь? Золото и серебро – благородные металлы, именно они помогают людям исцеляться, и деньги не имеют к этому никакого отношения!

Лиля в этом сильно сомневалась, однако не сочла возможным спорить: в конце концов, ей не нужно, чтобы члены организации начали в чем-то ее подозревать! Необходимо было срочно что-то придумать.

Лиля боялась, что бабушка обнаружит пропажу, хоть и утешала себя мыслью, что единственное стоящее золотое украшение, сохранившееся в их семье, всегда мало интересовало Екатерину Матвеевну, а потому она вряд ли хватится его раньше, чем Лиле удастся ее план. Тем не менее необходимо позаботиться о том, чтобы вернуть «дубовый листок» на место: деньги могут понадобиться их маленькому семейству в любой момент, и тогда Лилина авантюра выйдет ей боком! Кулон тяжело лег на ее ладонь, и девушка в очередной раз подивилась тому, что ее мать в свое время приобрела такой массивный, но грубо сделанный и совершенно непривлекательный предмет, ведь у нее был отменный вкус. Украшения, которых было немного при ее жизни, отличались тонкостью работы и красотой. Почти все они ушли на ее лечение – все, кроме этого «дубового листка».

Лиля аккуратно положила кулон в пластиковый пакетик и сунула в сумку. Что ж, она, несомненно, с легкостью его вернет, когда никто не будет наблюдать, ведь, судя по словам Услады и Людмилы, золото и серебро «томится» в этих огромных чанах не один день, чтобы добиться нужного для исцеления эффекта!

– Куда собралась?

Вздрогнув от неожиданности, Лиля резко обернулась: не предполагалось, что Екатерина Матвеевна вернется раньше чем через час, и она надеялась успеть уйти до ее прихода. Можно было снова сказать, что она идет гулять с подругами, но Лиля не раз использовала этот аргумент, поэтому сейчас решила соврать иначе, хоть и рискуя вызвать неудовольствие бабушки.

– Макс меня пригласил. На новоселье – я ведь упоминала, что они с... что он купил квартиру?

Густые брови Екатерина Матвеевны сошлись на переносице.

– Разве мы с тобой не говорили на эту тему? – спросила она тихим, напряженным голосом. – Эти мужчины – они совершенно тебе не компания!

– Но почему, ба? Они милые, приятные ребята, и то, что у них другая ориентация, вовсе не означает, что они выставляют ее на показ!

– Лиля...

– Они не занимаются любовью на глазах у изумленной публики и вообще ведут себя в прилично. Если бы ты сделала над собой усилие и преодолела предубеждение против них, основанное всего лишь на предрассудках, которым место в Средних веках, то мои друзья бы тебе понравились!

Открыв рот, Екатерина Матвеевна выслушала гневную тираду Лили. Внучка редко позволяла себе повышать голос в ее присутствии, и теперь пожилая женщина недоумевала, чем вызвала столь бурную реакцию – неужели же общение с этой странной парочкой так ей важно?! Но Лиля уже устремилась к выходу из комнаты.

Добираясь до «Святого источника», она сожалела о том, что столько всего наговорила бабушке. Конечно же, ее отношение ни в коей мере не влияло на общение девушки с друзьями – она достаточно взрослая, чтобы самой решать, с кем дружить, но можно было и не выплескивать раздражение подобным образом. Бабушка – пожилой человек, нечего и надеяться ее «перевоспитать», а Макс и Кир замечательно существуют в мире, параллельном тому, в котором живет Екатерина Матвеевна! Наверное, все дело в Кае: его задержание сильно повлияло на настроение Лили. В тот день, когда она была у него дома, они так хорошо поговорили, она узнала о нем столько, сколько и не мечтала, и девушке начало казаться, что она нравится хирургу, ведь он был с нею так откровенен... А теперь вообще неизвестно, когда они смогут возобновить так неожиданно начавшуюся дружбу!

– А, пришла все-таки! – приветливо произнесла Людмила, едва охранник проводил Лилю в прихожую. – Принесла?

– Ага, – кивнула девушка и протянула женщине пакетик с кулоном. Та выложила его на ладонь и с видом знатока тщательно осмотрела.

– Ну вот, – удовлетворенно улыбнулась она, оторвавшись от украшения и глядя на Лилю, – а ты говорила, что с этим могут возникнуть проблемы! Тяжелая вещица – это значит, что золота хватит недель на пять-шесть.

– Простите?

– Ну, другими словами, ты можешь ничего не приносить все это время, а Надежда будет регулярно снабжать тебя заговоренной водой из «Святого источника».

– Людмила, я хотела спросить...

– Спрашивай – мы открыты для наших друзей!

Слова женщины звучали доброжелательно, но казались Лиле заученными, словно на все случаи жизни в этом тесном обществе существовали свои ключевые фразы, которые необходимо было использовать сообразно моменту.

– Откуда берется вода?

– Разумеется, из святого источника! – широко улыбнулась Людмила.

– А где он находится?

– Об этом знают только Надежда и еще несколько доверенных лиц, – понизив голос почти до шепота, проговорила собеседница. – Но я предполагаю, что то ли в Псковской, то ли в Новгородской области – там много святых мест и ключей с водой.

– А сколько времени нужно, чтобы вода... настоялась?

– Когда как, – пожала плечами Людмила. – Только Надежда знает, когда вода готова к употреблению. Она намаливает ее ночами, стоя перед иконами на коленях, а мы во время коллективных молений добавляем частицу себя. Так вот и получается целебный раствор, который уже спас десятки жизней и еще спасет. Твоя мама обязательно поправится, вот увидишь!

Лиля сглотнула комок в горле. Предположение Людмилы показалось ей невероятно циничным, и в то же время, если бы мама была жива, Лиля не поручилась бы за то, что не «купилась» бы на это обещание! Удивительная вещь – человеческая натура: сколь бы атеистическими ни были твои взгляды, может настать такой момент, когда любые разумные доводы, любые объяснения окажутся бессильны. Когда остается надежда лишь на чудо, поневоле забываешь и о теории относительности, и о законе всемирного тяготения – обо всех представлениях научного материализма, поддавшись на волю того, что, единственное на свете, может принести облегчение!

Людмила сразу же поволокла ее в общий зал, где уже собралось полным-полно народу. Некоторые приветствовали ее кивками, как старую знакомую – очевидно, девушка влилась в «паству» просто потому, что присутствовала на предыдущем сборище, а потому никто не обращал на нее особого внимания. И сидела она теперь на другой скамье, между толстой женщиной, которая в прошлый раз утверждала, что излечилась от рака терминальной стадии, и худым, изможденным мужчиной. Судя по желтому цвету кожных покровов и белков глаз, его диагноз как раз сомнению не подлежал – скорее всего, цирроз печени или рак желудка. И что, черт возьми, этот мужик здесь делает, когда ему срочно, ну просто очень срочно, нужно бежать в ближайший онкологический центр и искать врача вроде Кая?! И тут Лиле пришло в голову следующее: а что, если этот человек уже был везде, где только можно? Что, если все врачи, у которых он просил помощи, только качали головами, равнодушно произнося фразу, от которой у Лили всегда появлялись мурашки: а что же вы хотите – р а к! Может, как раз после такого ответа он и пришел туда, где не отвернулись, не бросили, а, напротив, согласились помогать? И какая разница, получится или нет – они приняли этого больного, со всеми его проблемами, неизлечимым диагнозом и очень небольшой надеждой на то, что будущее для него еще возможно? От этой мысли Лиля ощутила, как пальцы ее рук и ног холодеют: неужели это оправдывает существование «Святого источника», ведь Надежда Услада в прямом смысле торгует именно этой самой надеждой, вряд ли предлагая взамен что-то посущественнее, нежели коллективные «молебны» и общение с себе подобными!

Постепенно осваиваясь, Лиля стала понимать кое-что в структуре этого странного общества. Скамья, на которую ее посадили в прошлый раз, предназначалась для новичков. Сейчас на ней сидели всего две женщины – пожилая, маленькая и худенькая, со сморщенным личиком, и другая, гораздо моложе, темноволосая, с красивым, но очень бледным, почти белым лицом. На мгновение Лиле показалось, что она уже встречала ее – возможно, она являлась пациенткой Центра? Если так, то просто необходимо переговорить с ней и заставить отказаться от дурацкой идеи посещения местных «сеансов» излечения: трудно представить, что произойдет, начни бедняжка активно употреблять воду непонятного происхождения! Видимо, Лиля слишком пристально рассматривала женщину, потому что она, почувствовав на себе посторонний взгляд, обернулась и посмотрела прямо на девушку. Глаза ее казались неправдоподобно яркими на лишенном красок лице, и Лиле показалось, что какое-то недоброе выражение промелькнуло в них, когда их взгляды встретились. Впрочем, оно тут же погасло, и Лиля решила, что ей могло и показаться – в конце концов, что не пригрезится под влиянием тяжелой обстановки, царившей в зале?

В этот раз «взносы» оказались на удивление многочисленными – Надежда не успевала их «освящать». Лиля, внимательно наблюдавшая за «целительницей», не могла не заметить, как жадно вспыхивали ее глаза при виде особенно увесистых цепей и колец перед тем, как она «с молитвой» опускала их в чаны с водой. Когда поток подношений, наконец, иссяк, Услада опустилась на колени. Огромный экран, как по волшебству, включился, транслируя коленопреклоненную фигуру для тех, кто сидел в задних рядах и не мог видеть ее как следует. Голос, густой и проникновенный, усиленный микрофоном и спрятанными где-то в потайном месте динамиками, зазвучал на весь зал. Несомненно, «спецэффекты» так же сильно влияют на умы и чувства собравшихся, как и идеология, и сам образ Услады в сочетании с надеждой на выздоровление. Лиля, следуя примеру старожилов, раскрыла свой буклет на определенной странице и вместе со всеми завела речитатив, казавшийся бессмысленным набором слов. Тем не менее через некоторое время она, к собственному изумлению, почувствовала, что процесс ее затягивает. Интересно, в церкви происходит то же самое? Просто потому, что тебя окружает куча других людей, занятых тем же, что и ты, а перед тобой стоит харизматическая личность, внезапно начинаешь ощущать единение со всем миром – или это что-то другое? Мысли путались в Лилиной голове, но она не могла перестать произносить слова, написанные Усладой. Губы ее шевелились, а в голове была такая пустота, словно кто-то выкачал через уши оттуда весь мозг и напустил тумана.

Лиля даже не заметила, когда закончилась «служба»: кто-то слегка толкнул ее в бок, и она, оглядевшись, увидела, что народ расходится, растекаясь по залу в направлении выхода.

– Все прошло отлично, – удовлетворенно улыбаясь, сказала Людмила, приближаясь: кажется, она решила, что Лиля – теперь ее подопечная, и она вознамерилась никуда ее от себя не отпускать. Это – именно то, чего девушке никак не хотелось бы, так как она собиралась пошарить в «Святом источнике» с целью получить какую-нибудь информацию, могущую помочь Каю. Кроме того, она вовсе не желала оставлять материнский кулон в руках Услады, а для этого требовалось вернуться в зал. Обернувшись, она заметила все ту же брюнетку с пронзительными черными глазами. От ее долгого, внимательного взгляда у Лили мурашки забегали по позвоночнику, и она поспешила отвернуться, чтобы больше не глядеть в эти огромные, бездонные глаза.

– Теперь тебе нужно копить на следующий «взнос», – говорила между тем ее провожатая, идя по коридору чуть впереди. – Важно, чтобы процесс не прерывался, понимаешь?

– Но... как же я смогу это осилить, ведь врачи в онкоцентре тоже требуют денег, да и лекарства стоят недешево? – возразила Лиля, постаравшись придать своему голосу как можно больше жалостливости.

– Ты права, – с готовностью согласилась Людмила. – И на то, и на другое возможностей ни у кого не хватит. Боюсь, тебе придется выбирать между официальной, так сказать, медициной и Надеждой. Только вот о чем подумай, когда начнешь взвешивать все «за» и «против»: помогла ли эта самая медицина твоей матери? У нее ведь очень тяжелое положение, верно?

Лиля кивнула.

– Когда ты в первый раз позвонила сюда, то сказала, что врачи практически от нее отказались, верно?

– Да...

– Ну вот и смотри сама, что лучше, – улыбнулась Людмила, ласково погладив ее по плечу. Никакого давления, никаких угроз, но ее слова действовали именно так, как и подразумевалось – заставляли задуматься, причем задуматься в пользу «Святого источника»!

– А когда Ольга была у вас в последний раз? – решилась она поинтересоваться у Людмилы.

– Жихарева? А разве вы не общаетесь, ведь ты через нее к нам попала? – нахмурилась женщина.

– Мы не друзья, – быстро объяснила Лиля. – Она – мамина знакомая, и...

– Ясно. А ты знаешь, это и в самом деле странно!

– Что?

– Ее давно не было, надо бы позвонить!

– Может, ей стало хуже?

– Невозможно! – безапелляционно заявила Людмила. – Скорее всего, она выздоровела и решила, что больше не нуждается в сеансах. Правда, все зависит от того...

– От чего?

– От того, выполняла ли она все предписания Надежды, как следует. Тут важна каждая мелочь, если хочешь поправиться, а мелочей много, и не все соблюдают правила. Ты молодец, что напомнила мне об Ольге. А теперь – хочешь остаться и посмотреть, что происходит в «группах по интересам», или предпочитаешь...

– Ой, я хотела бы остаться! – поспешно сказала Лиля. – Познакомиться с людьми...

– Что ж, это правильно: пообщайся, поспрашивай. Тут есть люди, которым Надежда помогла, вылечила их или их родственников... Точнее, я хотела сказать – вода вылечила их, – тут же поправила Людмила сама себя. – Иди туда, – она махнула рукой в сторону помещения, дверь в которое стояла открытой нараспашку. – Там проходит групповая терапия: люди делятся своими проблемами, после этого обычно становится значительно легче.

* * *

– Значит, вы утверждаете, что деньги, поступившие на ваш счет, получены за ремонт антикварной мебели, я правильно понимаю?

– Вы правильно понимаете.

Ответ Кана Кая Хо прозвучал холодно и спокойно. Майор Карпухин продержал его сутки вхолостую. Он частенько так делал – это позволяет задержанным хорошенько поразмыслить над тем, что впоследствии рассказывать на допросе. Однако Кан оказался крепким орешком: несмотря на то что он, несомненно, впервые попал в подобную ситуацию, хирург не выглядел сломленным. Он был сдержан и хладнокровен, а это, Карпухин знал по опыту, может являться как следствием невиновности, так и уверенности в собственной безнаказанности. В случае Кана майор терялся в догадках, тем более что на его лице ничего невозможно было прочесть. Карпухин считал себя неплохим физиономистом, но это его умение относилось к чтению физиономий европеоидной расы, а узкие глаза Кана смотрели на него, словно сквозь прорези в рыцарском забрале!

– И вы можете предоставить свидетельства этого? – спросил он, делая над собой усилие, чтобы не выказывать раздражения.

– Разумеется. Если вы дадите мне бумагу и ручку, я напишу имена и телефоны всех, кто делал мне заказы – не сомневаюсь, они это подтвердят.

– Что ж, – вздохнул майор, подвигая к нему блокнот, – пишите. И постарайтесь быть как можно более точным, потому что сумма всех полученных заказов должна совпасть с той, что обнаружена на вашем счете!

– Не сомневайтесь, совпадет.

– Может, вам нужно свериться с записями...

– Благодарю, не стоит, – прервал его кореец. – У меня все в голове.

– Вы все держите в голове, да?

– Стараюсь.

– Тогда, возможно, вспомните, какие именно препараты вы назначали вашим пациенткам, Жихаревой и Вакуленко?

Ручка в пальцах Кана дрогнула. «Вот-вот, – усмехнулся про себя Карпухин, радуясь тому, что сумел-таки задеть подозреваемого за живое. – Теперь посмотрим, как ты будешь выкручиваться!»

– А при чем здесь... мои пациенты? – спросил Кан, подняв на майора глаза.

– Вскрылись кое-какие интересные обстоятельства. Так вы ответите на мой вопрос?

– Темодал – его я прописывал Ольге Жихаревой, а Маргарите Вакуленко – кармустин.

– Это что за препараты? – поинтересовался майор.

– У Жихаревой была анапластическая астроцитома, не реагировавшая на другое лечение. Темодал использовался во время и после лучевой терапии, которую проходила больная.

– А Вакуленко?

– Кармустин.

– Лекарство вводилось внутривенно?

– Поначалу да, но потом, после операции, я использовал капсулы-имплантаты «Глиадель».

– Это что еще такое?

– Они помещаются в полость, образующуюся после хирургического удаления опухоли.

– А почему вы решили изменить пути введения препарата?

– При внутривенном введении кармустина могут возникать побочные эффекты в виде тошноты, рвоты и легочного фиброза. Также оно может вызывать нарушение работы костного мозга, что приводит к уменьшению образования эритроцитов.

– А эта... «Глиадель» последствий не вызывает?

– Вызывает, но несколько другие. При введении кармустина с помощью капсул могут возникать судороги и даже отек вещества головного мозга.

– Звучит серьезно! Так почему же вы решили изменить порядок введения лекарства?

– Это трудно объяснить тому, у кого нет медицинского образования – даже тому, у кого оно есть, но по другой специализации, – ответил Кан. В голосе врача майору послышалось превосходство. Карпухин терпеть этого не мог: подумаешь, Авиценна чертов – только потому, что он закончил медвуз, этот парень считает себя гением! Даже несмотря на свое положение, когда исход дела далеко не ясен и вполне может завершиться в суде, а то и в тюрьме, Кан ведет себя так, словно является хозяином положения просто потому, что держит в руках человеческие жизни.

– Хорошо, – сдерживая гнев, проговорил майор, – это в принципе неважно. На самом деле меня гораздо больше интересуют обезболивающие препараты, которые вы прописывали этим двум женщинам. Не припомните, какие? Кстати, совершенно случайно у меня имеется список того, что было обнаружено в доме Ольги Жихаревой, – и он подсунул Кану бумажку, которую уже показывал Агнии. Тот бегло просмотрел список.

– Из всего этого лично я назначал только вот эти два, – он ткнул пальцем в названия.

– Одновременно?

– Естественно, нет – сначала один, потом, когда Жихарева пожаловалась на то, что препарат больше не помогает, я его заменил на другой.

– Тогда, возможно, вы сможете объяснить, каким образом к ней попала вся эта «роскошь»?

– Понятия не имею.

– Но вы же, надеюсь, осознаете, что Ольга не могла просто пойти в аптеку и это купить?

– Конечно.

– И как же, по-вашему, Жихарева все это достала?

– Если не ошибаюсь, это – ваша работа выяснять такие вещи, а моя – лечить людей. Если мы станем смешивать свою деятельность, ничего хорошего из этого не выйдет.

Карпухин решил, что хирург над ним издевается, но, взглянув в лицо Кану, не заметил никаких признаков этого. Хотя, возможно, дело все в той же пресловутой наружности: с этими узкоглазыми никогда не знаешь, что и думать! С другой стороны, вдруг Агния права: если бы он смог преодолеть внутреннюю неприязнь к подозреваемому, как к представителю другой расы, вероятно, дело сдвинулось бы с мертвой точки? Как же найти подход к этому человеку?

– Вы ведь не были первым врачом Жихаревой, верно? – неожиданно спросил он.

– Верно, – кивнул Кан, выглядя слегка удивленным. – Но не понимаю, какое это имеет...

– А как насчет Маргариты Вакуленко? – перебил майор. – И у нее вы стали, если можно так выразиться, вторым?

– Первым был Павел Дмитриев, – ответил Кан – как показалось Карпухину, весьма неохотно.

– А потом вы забрали у него пациенток?

– Забрал?

На лице Кана появилась гримаса, значение которой можно было толковать как угодно.

– Ну, короче, они перешли к вам, так?

– Так.

– Почему?

Допрашиваемый явно затруднялся с ответом, и майор решил ему помочь:

– Говорят, Дмитриев не любил тяжелых случаев?

– У нас все случаи такие, – сквозь зубы процедил Кан.

Майору показалось странным то, как ведет себя хирург по отношению к своему коллеге. Ему представлялось, что Кан должен обрадоваться возможности полить покойника грязью, чтобы отмыться самому, но он почему-то этого не делал. Нет, все-таки, видимо, не понять ему национальных особенностей корейских хирургов! И он решил действовать напрямик.

– Послушайте, Кай, – сказал он, впервые обращаясь к задержанному по имени. – Может, у вас создалось впечатление, что мне доставляет удовольствие держать вас взаперти и вести с вами продолжительные, но неплодотворные беседы? Это не так. Вы знаете, что у вас есть очень хорошие друзья? Я подчеркиваю – очень хорошие. Знаете, почему? Несмотря на то, что все указывает на вас как на наиболее вероятного подозреваемого в деле об убийстве, они все равно отказываются верить в вашу виновность. Больше всего на свете мне хочется найти настоящего убийцу, но вы упорно отказываетесь сотрудничать со следствием. Я задам вам прямой вопрос и прошу дать столь же прямой ответ: какова причина вашей драки с Дмитриевым накануне его гибели? И, пожалуйста, не говорите мне о «личной неприязни» – я уже слышал эту отговорку. Мне известно, что у вас обоих были отношения с одной и той же женщиной, что с самого начала вы соперничали друг с другом за звание лучшего хирурга, но это – также не причина для драки. Я допускаю, что каждый человек, даже самый образованный и интеллигентный, может выйти из себя, но для этого у него должен иметься хотя бы мало-мальски серьезный повод. И таким поводом я считаю то, что Дмитриев «стукнул» на вас в Комиссию по этике!

– Ч-что?

Неожиданностью стал для майора не столько сам вопрос Кана, сколько выражение его лица, изменившееся впервые за все время допроса.

– Вы хотите сказать, что для вас это новость? – спросил Карпухин, судорожно размышляя над тем, где же он ошибся. – Вы разве не знали, что это Павел науськал на вас мужа Маргариты Вакуленко, когда тот пришел в больницу разбираться по поводу того, что вы якобы требуете с нее денег за продолжение лечения?

Кан ничего не отвечал, и молчание затягивалось. Наконец, он произнес:

– Я ударил Павла, потому что кое-что узнал о нем... Нечто, что вывело меня из себя, но это не имело отношения к комиссии. Черт, да я и предположить не мог, что он и здесь наследил, иначе убил бы гада!

Сказав это, он быстро понял, что зря позволил неосторожным словам сорваться с губ, но было уже поздно. Правда, майора гораздо больше интересовало другое:

– Вы сказали, что узнали что-то о Дмитриеве, что вас разозлило. Что это было?

– Павел... Понимаете, обезболивающие препараты нужно принимать строго по назначению. Пациенты это понимают, но иногда...

– Иногда боли оказываются сильнее, чем можно выдержать? – подсказал майор.

Кан кивнул.

– Это нормально – постепенно боль проходит, если принимать лекарства, как положено, или, в крайнем случае, заменять на другие, если эти не помогают. Но у некоторых больных развивается синдром зависимости от препаратов, и зависимость эта как химическая, так и чисто психологическая: они уже не представляют себе, что можно прожить без них или на небольших дозах.

– Значит, Ольга Жихарева обращалась к вам с просьбой увеличить дозу?

– Да. Она не закончила терапию, и я связался с ней по телефону, чтобы спросить, что происходит. Ольга ответила что-то невнятное. Наверное, нужно было заставить ее объяснить по-человечески, но я, честно говоря...

Он снова замолчал, и Карпухин рискнул предположить:

– Вы разозлились, да? Разозлились на нее, потому что вложили столько усилий в то, чтобы облегчить ей существование, а она вдруг решила, что обойдется без вас?

Кан уронил голову на руки, и майор, наконец, начавший кое-что понимать, вздохнул с облегчением. Он также с удивлением почувствовал, что больше не испытывает к допрашиваемому неприязни.

– Жихарева отказалась объясняться? – спросил он снова, не желая выпускать инициативу из своих рук.