Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

– А кто вот эта девушка? – задал вопрос майор, постучав по изображению.

– Это? Странно, что вы спросили, – обычно ее никто не замечает, все смотрят только на Дашу!

«Ага, значит, вы все-таки помните, как звали красавицу, которую так страстно прижимает к себе ваш братец, Маргарита Борисовна, – ну, кто бы сомневался!»

– Ее звали Валя, – продолжала Кармина. – Хотя почему же «звали» – она и сейчас жива-здорова! Валечка Шарипова прошла с Яшей длинный путь – с самого основания его лаборатории. Одно время я даже надеялась, что у них что-то получится, ведь она обожала его, верите? Но, к несчастью, мой брат любил красивых женщин, а не умных!

Ну конечно же, Валентина Шакировна Шарипова, и. о. зав. лаб., с которой он встречался, – вот откуда ему знакомо это лицо! Странное дело, она почти не изменилась, а ведь прошло по меньшей мере лет тридцать! Кожа стала не такой гладкой, волосы поседели, но глаза оставались все такими же яркими и проницательными, а морщин, пожалуй, было гораздо меньше, чем у многих сорокалетних женщин. Неужели Кармина всерьез могла считать, что ужилась бы с такой дамой, как Валентина Шарипова? Майор с трудом представлял себе подобный симбиоз, так как обе женщины обладали сильными характерами. Возможно, дело в том, что Маргарита Кармина видела в Валентине родственную душу? Некрасивые, но амбициозные и умные, они обе скорее всего когда-то мечтали создать семью, но в конце концов посвятили себя тому, что было для них дороже всего: Кармина – брату и его карьере, а Шарипова – медицинской науке.

– Значит, Валентина Шарипова давным-давно знала вашего брата? – уточнил майор.

– Ой, даже страшно сказать, сколько лет! Правда, она младше, но с годами разница в возрасте стала малозаметной. Валюша была насмерть влюблена в Яшу. Разумеется, она старалась этого не показывать, но все знали – даже дворничиха, которая убиралась в их корпусе… Яша тогда еще работал в Первом меде, это уже гораздо позднее он перешел в Институт Пастера, а Валя отправилась за ним. Она всячески пыталась обратить на себя его внимание – даже готовить научилась, хотя, надо сказать, способностей к этому у нее я никогда не видела. Есть женщины, Артем Иванович, не приспособленные для семейной жизни, и Валечка Шарипова как раз из этой категории.

– Так у них ничего не вышло?

– Да нет, что вы – ни единого шанса не было! Тогда Валя решила сосредоточиться на медицине.

– Маргарита Борисовна, – осторожно начал Карпухин, подбираясь наконец к интересующему его вопросу, – многие бывшие коллеги вашего брата говорили о его… как бы это сказать…

– Неуживчивости? – неожиданно подсказала Кармина. – Не волнуйтесь, я в курсе, какого мнения о Яше некоторые его так называемые друзья. Они считали Яшу самодуром, способным на подлость ради карьеры. Поверьте, это всего лишь домыслы бездарей, которых всегда было предостаточно в окружении моего брата. Научный мир жесток – наверное, любое сообщество жестоко по отношению к тем, кто ничего не сумел в нем добиться. Возьмем хотя бы Валечку. Если бы все обстояло так, как вам донесли…

– Сообщили, – поправил Карпухин.

– Как пожелаете. Так вот, если бы все было так, разве Яша оставил бы ее рядом с собой? Нет, он непременно избавился бы от Вали, потому что она – самая умная женщина из тех, что я встречала в жизни. А я встречала великое множество стоящих женщин, уж можете мне поверить!

– И Шарипову не смущало то, что она находится, как бы это яснее выразиться, в тени знаменитости?

– Ну, видите ли, Артем Иванович, в любом деле кто-то руководит, а кто-то исполняет приказы! – развела руками Кармина. – У Яши отлично получалось заниматься исследованием, так сказать, научного рынка: он находил те области, которые могут оказаться наиболее интересны с практической точки зрения, и выбивал для своей лаборатории хорошие гранты. Большинство ученых инертны с обывательской точки зрения, они не способны найти «нужных» людей, попасть в струю, заполучить выгодный контракт. Это редкое умение, и Яша в полной мере им обладал. У него всегда было много завистников, ведь Яшина лаборатория «жировала», тогда как большинство «загнивали» – даже в перестроечные времена он умудрялся как-то выживать, и неплохо выживать! А уж в последнее время, когда появилась такая свобода действий, что никто не запрещает сотрудничать с зарубежными компаниями, которые платят огромные деньги за те же клинические исследования, Яша наконец смог по-настоящему развернуться. Конечно, мы не разбогатели – он никогда не ставил деньги во главу угла, зато его ребята из лаборатории по сравнению с другими как сыр в масле катались!

– А как ваш брат относился к Валентине Шариповой? – поинтересовался Карпухин, выслушав длинную тираду Карминой о заслугах профессора. – Я имею в виду как к научной величине?

– Величине? – нахмурилась Маргарита Борисовна. – Не думаю, что он считал ее величиной, Артем Иванович. Дело в том, что Валюша и в самом деле чрезвычайно умна, но ей не хватает… инициативности, что ли? Нет, как бы объяснить… Она никогда не умела «рождать идею», как говорил Яша, вот что! Валя прекрасно справлялась с любым заданием, для нее не существовало слов «нет», «невозможно», «не получится», но вот генерировать идеи она не в состоянии. Антон Громов, к примеру, наоборот, был настоящей «звездой», но у него не хватало терпения, да и амбиции, прямо скажем, зашкаливали. Если бы не это, они с Яшей не поругались бы… Но все-таки перед самой его смертью, кажется, помирились и забыли старые обиды.

– Помирились?! – переспросил Карпухин, напрягшись, как старый охотничий пес, взявший след.

– За несколько дней до трагедии Антон звонил Яше. Трубку сняла я, он попросил брата, и они пару минут поговорили. Потом, к моему удивлению, Яша извинился и заперся с телефоном у себя в кабинете.

– Значит, вы не слышали, о чем шел разговор?

– Нет, – удрученно покачала головой Кармина.

– А с чего вы, простите, взяли, что профессор помирился с Антоном? Может, они ругались по телефону?

– Нет, что вы! Яша долгое время об Антоне и слышать не хотел, да и сам Антон ни за что не стал бы названивать ему, так как у обоих накопилось достаточно обид друг на друга. Потому-то я так удивилась этому звонку. Та часть беседы, которую мне удалось услышать, вовсе не показалась мне враждебной. После я спросила Яшу, не собирается ли он снова работать с Антоном.

– И что он ответил?

– Он как-то уклонился от прямого ответа. Я уже говорила вам, что Яша в последнее время вел себя не вполне обычно – срывался не по делу, часами сидел за компьютером, но никогда не рассказывал мне, чем занимается. Раньше такого не случалось: у нас с братом никогда не было секретов друг от друга…

– Как же получилось, что исполняющей обязанности профессора назначили Валентину Шарипову? – задал вопрос Карпухин. – Вы же сами сказали, что это не ее место, ведь Шарипова не умеет «генерировать идеи», так?

– В точности так, – кивнула Кармина. – Сама не понимаю, но, полагаю, к моменту гибели Яши в лаборатории просто не нашлось ему адекватной замены, а по возрасту и длительности работы там Валя оказалась самым подходящим кандидатом. Если бы Антон не ушел, уверена, именно его поставили бы на Яшино место.

* * *

Несмотря на паршивое настроение, утром я проснулась с твердым намерением все-таки сделать прививку новой вакциной. Шилов вел себя как ни в чем не бывало: притащился домой, как положено, и весь вечер травил забавные байки из жизни своих ординаторов. Если бы я не знала, где он провел послеобеденное время, то решила бы, что ничего не изменилось. Однако изменилось все, и теперь я не знала, чего ожидать. И это не говоря о том, что последние несколько дней меня мучают мигрени, от которых почему-то плохо помогают обезболивающие. Так вот, в то утро я поднялась с постели с мыслью осуществить свое намерение сделать прививку, но непонятная слабость и ломота в теле заставили меня измерить температуру. Ничего катастрофического, как я и ожидала – всего тридцать шесть и девять, но даже при таких условиях вакцинирование не показано, ведь его следует применять лишь к полностью здоровым людям. Ну, ничего – столько времени терпела, переживу как-нибудь еще пару дней без прививки. Возможно, сказывается моя слежка за Шиловым – в машине были опущены стекла, и мы с Лариской долго сидели в ней на ветру, а потом еще бродили по магазинам. Никто в наше время не застрахован от обычного ОРВИ, а потому бить тревогу каждый раз, когда покраснеет горло и заболит голова, глупо.

Не успели мы с Шиловым сдать верхнюю одежду в гардероб, как нас поймала медсестра из приемного отделения.

– Главный всех собирает, – скороговоркой сообщила она. – Экстренное совещание!

– Черт, недавно же было! – выругался Олег.

– Видимо, что-то случилось, – отозвалась я.

– Да всегда что-нибудь случается! У меня операция через полчаса…

Но этот разговор не имел смысла, все равно пришлось идти в зал заседаний, где уже стоял гул голосов. Наверное, нет в мире человека, ненавидящего совещания так же сильно, как я, – никак не могу заставить себя сидеть неподвижно более двадцати минут. В школе маме не раз приходилось выслушивать от учителей жалобы на мою неусидчивость. С возрастом ситуация улучшилась, и в институте я переносила лекции гораздо легче, если, конечно, лектор интересно рассказывал. Едва начав работать, я вновь столкнулась все с той же проблемой: как выяснилось, начмеды и главврачи страшно любят выступать перед публикой. Главный, к моему облегчению, не самый большой «златоуст» и предпочитает краткость в изложении фактов, но вот наш начмед по хирургии просто жить не может без продолжительных вступлений и красочных описаний незначительных событий. Увидев, что на месте выступающих находятся они оба, я тихо застонала.

– Не волнуйся, – прошептал Шилов, сжав мою руку, – не могут же они держать нас здесь дольше получаса?

Я в этом сильно сомневалась.

– Приветствую вас, господа коллеги, – начал Добров, орлиным взором обозрев зал и придя к выводу, что кворум достигнут. Дурацкое обращение, если подумать, – либо уж «господа», либо просто «коллеги», но мы уже привыкли к тому, что Главный сочетает несочетаемое и в речи, и в собственном характере. – Говорят, хороших новостей не бывает, и это сущая правда. Пульмонологическое отделение на этой неделе у нас пользуется особой популярностью, но этот факт, как вы понимаете, не радует ни меня, ни его заведующего Петра Фомича Угольникова.

До меня доходили слухи, что пульмонологи прямо-таки зашиваются, но я не ожидала, что по этому поводу созовут совещание.

– Проблема в том, – продолжал Добров, – что наша больница превратилась в рассадник пневмонии: на всех отделениях выявлены вспышки, но, к сожалению, пульмонологическое и экстренно открытое инфекционное отделения уже не в силах принимать многочисленных нуждающихся, поэтому мы вынуждены оставлять пациентов там, куда они приписаны. Это очень плохо, ведь вирус, таким образом, может свободно циркулировать как среди больных, так и среди здоровых людей. В нашем случае пневмонии в основном протекают остро и часто чреваты осложнениями в виде абсцессов и гнойного плеврита.

– И много таких осложнений? – поинтересовался сидящий за мной заведующий отделением клинической диагностики.

– Уже больше десяти, – ответил Добров, чем вызвал рокот удивления. – Несколько раз пришлось иметь дело с перфорацией внутрь с образованием бронхоплевральных свищей.

– Это только у нас такое происходит? – поинтересовался хирург Аверьянц. – Как обстоят дела в других больницах?

– Вчера я присутствовал на внеочередном совещании в комитете, – вздохнул Добров. – Проблема не только у нас, но и по всему городу – мы имеем дело с серьезными осложнениями после гриппа, который так быстро перетек в воспаление легких, что ни больные, ни медперсонал этого не заметили! Поэтому сейчас у меня ко всем вам, включая медсестер и санитарок, будет следующая просьба: держите открытыми глаза и уши, носите марлевые повязки независимо от того, на какое отделение идете, и при малейших подозрениях на пневмонию или грипп немедленно сигнализируйте заведующим. Обращайте особое внимание на исчезновение дыхательных шумов и ослабленное голосовое дрожание. Также не проглядите покраснение кожи – несмотря на то что оно обычно наблюдается только при прорыве гнойника. Но наша задача, конечно же, до этого не доводить. Будьте вдвойне внимательны к пациентам, чье общее состояние прогрессивно ухудшается: потеря аппетита, слабость, частые перепады температуры в течение суток, расстройство ЖКТ и учащенный пульс. Нужно «прихватить» развитие болезни как можно скорее и предвидеть возможность развития гнойного плеврита. В таких случаях делаем анализ мокроты, подбираем антибиотики и при наличии гноя немедленно проводим дренирование плевральной полости. При малейшем подозрении на гнойник в плевре переводим больных на пульмонологию и хирургию. Но и здесь мне вас особенно порадовать нечем: даже при более или менее своевременном принятии мер этот вид пневмонии частенько приводит к легочному кровотечению при дренировании.

– Ну ни фига себе! – присвистнул кто-то, и Добров неодобрительно повернул голову, пытаясь вычислить несдержанного коллегу. Попытка провалилась, и он вернулся к докладу.

– Теперь о гриппе как причине таких тяжелых последствий. Во избежание распространения инфекции мы закрываем все отделения на карантин. Родственники могут приходить к пациентам только в строго определенное время, и для каждого отделения будет вывешено расписание. Сегодня доставили вакцину, закупленную у ЗАО «Медресурс». Ее достаточно, чтобы привить всех пациентов больницы и персонал. Вакцинация будет проводиться прямо на отделениях во избежание ненужного скопления народа, но вы должны внимательно следить за тем, чтобы вакцину получали только те, у кого еще нет подозрительных симптомов. Антибиотики, также закупленные у «Медресурса», лучше всего помогающие при этом виде гриппа, осложненного пневмонией, также есть в достаточных количествах…

– Вот что происходит, когда городское начальство по-настоящему испугается! – шепнул мне на ухо сидящий рядом Павел Бойко, бывший ординатор Шилова, а теперь хирург травматологии. – А обычно у них снега зимой не допросишься…

– Точно, – согласился Шилов, слышавший его реплику. – Видать, в комитете опасаются, что дело выйдет за пределы Питера!

Совещание закончилось быстрее, чем мы ожидали, и время пролетело незаметно: тревога Главного передалась каждому из присутствующих в зале, и мы даже удивились, когда Добров неожиданно произнес сакраментальную фразу: «Ну, идите, работайте!»

В перерыве между операциями я выскочила в буфет перекусить. Не то чтобы я испытывала голод, но ведь целый день на одном кофе не пробегаешь, как крепко его ни заваривай, поэтому требовалось подкинуть в желудок чего-нибудь посущественней, чтобы дотянуть до вечера. Слава богу, мне больше не приходится дежурить по ночам! Примерно полгода назад я заявилась в кабинет к заведующей и сообщила, что нахожусь уже не в том возрасте, чтобы бдеть на ночных дежурствах, да и здоровье не то, что десять лет назад. В общем, я поставила Елену Георгиевну перед фактом, что вынуждена буду уйти, если она не пойдет мне навстречу. И она пошла: с тех пор о ночных дежурствах никто не заикался, а некоторые мои более молодые коллеги возненавидели меня еще больше. В больнице у меня почти со всеми хорошие отношения, за исключением девчонок на собственном отделении анестезиологии и реанимации. Я объясняю это чувством зависти – как же, я ведь замужем за завом ортопедией и травматологией и прекрасно уживаюсь с самой Охлопковой! Зато с мужской половиной коллектива у меня все в порядке, а косые взгляды товарок по цеху я научилась воспринимать как неизбежное зло.

В буфете было немноголюдно – сказывался введенный карантин. Я предвидела проблемы с родственниками больных и искренне радовалась тому, что реаниматоров и анестезиологов это коснется в меньшей степени, чем остальных врачей. Именно из-за малого количества людей я сразу заметила Вику: ее разноцветные дреды ярким пятном выделялись на фоне белых халатов моих коллег. Да и сама девушка, облаченная в пушистый розовый свитер, желтую жилетку и голубые брюки, казалась творением художника-фовиста. Я с удивлением обнаружила, что Вика сидит за столиком в компании Александра Карелина и Леонида Кадреску. Похоже, девушка зря времени не теряла и отхватила себе самых симпатичных парней!

– Что это вы тут делаете? – спросила я, приближаясь, в особенности адресуя свой вопрос Леониду: присутствие патологоанатома со стороны в нашей больнице меня отнюдь не порадовало.

– Вызвали на вскрытие, – ответил Кадреску. – Здравствуйте, Агния.

– Чье вскрытие? И почему вызвали вас? И кто…

– Я вызвал, – ответил за Леонида Александр. – Пришлось долго уговаривать родственников двух умерших пациенток, и только родные одной согласились. Другие написали отказ.

– А причина смерти?

– Отек легких.

– Профессор Рыжов тоже здесь?

– Нет, он остался в лаборатории, – покачал головой молодой человек.

– Все плохо, Агния, – уныло тряхнула дредами Вика. – Новые антибиотики не работают!

– Те, что закупили у «Медресурса»?

Все трое одновременно кивнули.

– Но ведь их совсем недавно начали применять…

– Да, и уже можно сделать вывод, что действуют они в лучшем случае через раз! – со злостью в голосе отозвался Александр, словно я была в этом виновата.

– Что-то странное творится, – пробормотал Леонид, задумчиво потирая подбородок. – Ребята Рыжова выяснили, что нам, судя по всему, придется иметь дело не с одним, а с двумя штаммами гриппа!

– То есть «испанка»…

– …не единственный вирус, от которого умирают люди, – закончил за меня Александр уже более спокойным голосом. – Инкубационный период «испанки» очень короток, и смерть наступает в течение первых трех дней – если не принимать мер. Но теперь выясняется, что есть случаи с инкубационным периодом от десяти дней до двух, а то и трех недель! Вы представляете себе, сколько за это время можно перезаражать народу?

– И в обоих случаях развивается пневмония? – недоверчиво уточнила я.

– Спонтанно и неконтролируемо! В результате «испанского» штамма, как правило, мы имеем эмпиему – гнойник плевры, а тот, другой, дает легионеллез…

– Ты шутишь! – выпалила я. – Болезнь легионеров?!

– Именно.

Это, несомненно, очень плохие новости. Хоть я и не являюсь знатоком в области вирусологии и терапии, однако знаю, что этот вид пневмонии является одним из самых тяжелых и смертность при нем достигает десяти-пятнадцати процентов.

– Дело в том, – продолжал Александр, – что поначалу в отличие от «испанки» новый грипп имеет вялотекущий характер. Больные жалуются на головные и мышечные боли, общую слабость. Разумеется, они принимают препараты от гриппа и считают, что поправятся в течение семи дней.

– Но не тут-то было! – подхватила Вика. – Те же симптомы характерны и для легионеллы-пневмонии, верно?

– Точно. Таким образом, симптомы вялотекущего гриппа маскируют пневмонию, а потом становится уже слишком поздно оказывать помощь: развивается быстропрогрессирующая лихорадка, расстройство желудочно-кишечного тракта, после чего начинается обширный отек легкого. Что интересно, хотя легионелле более всего подвержены курящие люди, в нашем случае курение значения не имеет: большинство пациентов, подхвативших эту заразу, как раз из тех, кто не балуется никотином! Метод окраски по Грамму работает в случае воспаления легких, вызванного «испанским» штаммом, но вот легионелла, хоть и относится к грамотрицательным микроорганизмам, для идентификации требует применения специальных методов окраски, в том числе метода флюоресцентных антител, серологических методов и так далее. Поэтому мы сначала никак не могли понять, почему течение заболеваний настолько различно, но теперь, наконец, все встало на свои места.

– И это нам нисколько не помогает! – констатировал Леонид.

– Я бы сказала, даже все усложняет, – пробормотала я, подумав в первую очередь о себе. – Значит, говоришь, длительный инкубационный период, да? – сказала я, обращаясь к молодому вирусологу.

– Да. И теперь мы точно имеем дело с эпидемией. Молитесь, чтобы она не переросла в пандемию!

* * *

Карпухин сделал глоток из своей внушительных размеров глиняной кружки, подаренной кем-то из коллег на последний день рождения. Эта кружка, больше похожая на супницу, полностью удовлетворяла представлениям майора о «хорошей чашечке кофе» – в его случае, разумеется, растворимого. Он ничего не имел против «порошка», обладающего тем же возбуждающим действием, что и кофе в зернах. Ну, а вкус… Майор успокаивал себя тем, что после первых двух чашек таких размеров он уже не ощущается, а значит, пьешь ты дешевое растворимое пойло или наилучший бразильский сорт, разницы никакой. Приходя на службу задолго до официального начала дня, Карпухин надеялся урвать для себя минут сорок абсолютного покоя. Обычно ему это редко удавалось, и сегодняшний день не стал исключением. Кто-то деликатно поскребся в дверь.

– Входи, стажер! – со стоном проговорил майор, безошибочно определив, что за дверью мог находиться только желторотый Пашка Трофименко. Ребята в его отделе быстро матереют и утрачивают понятие об элементарной вежливости. Павел пока не до конца оперился, а потому не успел окончательно обнаглеть – он все еще тактично стучал в дверь, собираясь войти. Майор редко ошибался в людях, поэтому уже сейчас видел, что сообразительный стажер пойдет далеко, если, конечно, не разочаруется в их общем деле. Умные честные ребята не задерживаются на службе. И толку-то, что переименовали милицию в полицию – разве от этого что-то кардинально изменилось? Работать остались все те же люди, несмотря на тотальную «чистку» в рядах защитников правопорядка, которая на самом деле являлась не чем иным, как способом избавиться от неугодных, составлявших, между прочим, элиту органов внутренних дел, не желающих мириться с самодурством высокого начальства. За это, собственно, они и пострадали, да и сам майор чудом избежал неприятностей.

Карпухин оглядел невысокого белобрысого паренька с россыпью веснушек на курносом носу и недовольно поморщился.

– Ну, что за пожар-то?

– Вам просили доложить, товарищ майор, что сегодня в десять часов состоится читка завещания профессора Кармина.

– Читка завещания? – переспросил Карпухин. – И кто просил это передать?

– Личный адвокат Карминых.

– Ты серьезно? – недоверчиво нахмурился майор.

– Ну, хорошая еврейская семья, товарищ майор, – вы же понимаете?

– Нет, не понимаю…

– Свой парикмахер, свой стоматолог, ну и, конечно же, свой адвокат – в порядке вещей, чего же тут непонятного?

– Умный ты больно, стажер, – пробурчал Карпухин, с грохотом ставя кружку на стол, так что кофе едва не выплеснулся. – А вот интересно, зачем это адвокату Карминых передавать что-то следователю, ведущему дело о его безвременной кончине?

– Бог его знает, товарищ майор… Хотя, если подумать, это действительно немного странно.

– Тогда собирайся, стажер, – вздохнул майор, снимая с вешалки кожанку, которой недавно исполнилось четверть века – он с трудом «разорялся» на новые вещи и с еще большим трудом расставался со старыми.

Стажер тут же нырнул в соседний кабинет, где его временно расположили среди других сотрудников и где он не имел даже собственного стола (не заслужил еще!). В следующую минуту паренек вынырнул обратно, держа в руках пальто, а в зубах – кепку, какую мог носить молодой Шерлок Холмс. Видимо, эта одежка представлялась юнцу самой подходящей для роли сыщика. Правда, с некоторых пор майор начал замечать, что Трофименко, сознательно или нет, копирует его собственное поведение. Не зная, радоваться или огорчаться, Карпухин тем не менее чувствовал себя польщенным, напоминая себе, что даже юмористы на эстраде копируют только самых знаменитых и выдающихся артистов.

Никогда раньше майору не приходилось присутствовать на процедуре под названием «читка последней воли покойного». Он всегда считал это чем-то чужеродным для россиянина, пришедшим из американских фильмов о современной буржуазии, или уж совсем пережитком прошлого дореволюционных времен. Действо имело место не в доме профессора, а в конторе адвоката Шендеровича. Новое офисное здание, не к месту украшенное белыми львами из мраморной крошки, создавало впечатление респектабельности и благополучия. Именно в такое здание богатые и занятые люди предпочитают приходить для решения собственных проблем – оно подчеркивает их статус и вызывает чувство удовлетворенности тем, что нелегкий подъем по социальной лестнице увенчался чем-то по-настоящему стоящим. Шендерович занимал большой офис на втором этаже, укомплектованный секретаршей и несколькими помощниками. Майор со стажером подошли к стеклянной двери, и Трофименко услужливо распахнул ее перед начальником. Навстречу тут же поднялась Маргарита Кармина, словно забыв о том, что находится не в собственном доме и вовсе не обязана стоя встречать гостей.

– Не думала вас увидеть, Артем Иванович! – удивленно воскликнула она. – Что вас сюда привело – какие-то новости о деле Яши?

– Да нет, Маргарита Борисовна, – ответил он. – Мы здесь по просьбе вашего адвоката…

– Я счел, что вам будет интересно поприсутствовать!

Вкрадчивый голос заставил всех одновременно обернуться. Незаметно вошедший вслед за Карпухиным и Трофименко невысокий, лысоватый мужчина в светло-коричневом костюме из замши выглядел именно так, как должен выглядеть уважающий себя известный адвокат – дорого, но не вызывающе.

– Лазарь Ефремович Шендерович, – представился он, протягивая руку майору и абсолютно игнорируя Трофименко.

Карпухин пожал протянутую ладонь, с удивлением почувствовав крепкое пожатие холеной руки с маникюром и болтающимися на запястье дорогими серебряными часами: адвокат не походил на силача, но, очевидно, регулярно посещал спортзал. В пользу этого говорило и поджарое тело, и отсутствие обвисшего подбородка. С другой стороны, последнее, пожалуй, скорее являлось заслугой хорошего пластического хирурга, а не личного тренера.

– Вы правильно подумали, – сказал он в ответ на реплику адвоката. – Ну что, начнем? Я так понимаю, что все в сбо…

– Спасибо, что подождали!

Этот голос принадлежал молодой особе в сетчатых колготках – майор не видел таких с начала девяностых годов, когда все молодые девицы считали своим долгом нацепить модные тогда китайские изделия и щеголять практически голыми коленками в самый лютый мороз. Охранник, показавшийся из-за спины незнакомки, пробубнил, обращаясь с Шендеровичу:

– Лазарь Ефремович, она говорит, что вы вызывали…

– Все в порядке, Андрей, можешь идти, – махнул рукой адвокат и добавил, обращаясь к присутствующим: – Вот теперь мы и в самом деле можем начинать, потому что все в сборе!

– А кто, простите, эта дама? – удивленно подняв выщипанные брови, поинтересовалась Маргарита Кармина. – Мы, кажется, не знакомы?

– Вот и познакомимся! – невозмутимо заявила девица. Майор с веселым изумлением разглядывал ее, поражаясь полному отсутствию вкуса и вызывающей наглости, с которой она держится. Сколько же ей лет? Сильно наштукатуренное лицо делало определение возраста достаточно трудным делом: угольно-черные ресницы, обрамляющие глубоко посаженные серые глаза, иссиня-коричневая помада на тонких губах и толстый слой охристых румян на щеках. Короткое черное платье и туфли на двенадцатисантиметровой шпильке довершали живописную картину. Кроме странной девушки, адвоката и Маргариты Карминой в кабинете присутствовала также немолодая пара – низенький мужчина в очках и, судя по всему, его супруга. На лицах обоих застыли скорбно-выжидательные маски, как у людей, которые ни на что особенно не рассчитывают, но все же надеются. Майор решил, что это, должно быть, какие-то дальние родственники профессора, которых он решил упомянуть в завещании.

На глазах у всего честного народа Шендерович вскрыл большой белый конверт и приступил к чтению. Содержание завещания оказалось кратким.

– Я опущу казуистику, с вашего разрешения, – сказал адвокат. – «Завещаю моему двоюродному брату Зяме и его жене Анне мозаичный антикварный столик, который им всегда нравился, а также пятьдесят тысяч рублей и мамину вазу с незабудками…»

Старушка громко всхлипнула, особенно растроганная, как рассудил Карпухин, не маминой вазой или столиком, а именно денежной суммой – довольно скромной, но вполне существенной для двух небогатых пожилых людей. Дождавшись, пока женщина закончит выражать свои чувства, Шендерович продолжил:

– «Также своей любимой сестре Марго оставляю дом, в котором мы прожили последние двадцать лет, и двести пятьдесят тысяч рублей на книжке в Сбербанке».

Лицо Маргариты Карминой, до этого момента невозмутимое, внезапно сжалось и стало похожим на печеное яблоко, а в глазах сверкнули слезы, однако в отличие от своей кузины она не заплакала. Адвокат сделал эффектную паузу – то ли для того, чтобы позволить сестре Кармина выплеснуть эмоции, то ли чтобы присутствующие прониклись важностью момента – и закончил:

– «Моей дорогой Яночке и нашей дочечке Танюшке оставляю все свое остальное имущество, включая квартиру на Вознесенском проспекте, «Ситроен» и триста тысяч на карте, а также акции фармацевтической компании «Медресурс», на текущий момент стоящие около пяти миллионов рублей».

Маргарита Кармина подняла глаза от сжатых на коленях рук, оглядела людей, находящихся в помещении, приподнялась и, пару раз судорожно хватанув ртом воздух, рухнула на пол. Если бы не проворство стажера Трофименко, женщина непременно стукнулась бы головой о ножку тяжелого орехового стола адвоката, но парень вовремя успел поддержать ее голову. Шендерович тут же схватился за трубку телефона и вызвал «Скорую», пока остальные за исключением майора и Яны, продолжавшей спокойно восседать на стуле, положив ногу на ногу, суетились вокруг потерявшей сознание Карминой. Майор внимательно наблюдал за молодой женщиной, она же, в свою очередь, хладнокровно ответила на его пристальный взгляд и не отвела глаз, поняв, что Карпухин изучает ее, словно редкий вид насекомого.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – лениво растягивая слова, произнесла Яна. – Все, что тут было интересного, уже услышала.

– Не торопитесь, – попросил майор, не двигаясь с места. – Оставьте свои координаты, я навещу вас в ближайшее время.

– Адрес есть у адвоката, – равнодушно отозвалась Яна. – Приходите в любое время – я почти всегда дома.

* * *

– Вот это дела! – пробормотал Андрей, едва не поперхнувшись кофе, когда Артем сообщил ему неожиданную новость. – У Кармина была молодая любовница?!